Текст книги "Преклони предо мною колена"

Автор книги: Богумил Ржига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Тебе не с кем поговорить.

– Я разговариваю сам с собой.

– Ты не видишь природы.

– Во сне я хожу в лес. У нас в Ошкобрге много буков. Я люблю буковые листья. Там течет ручей. Еловые шишки падают прямо в воду. На песке я вижу зеленые тени. Перебираю камешки и думаю о боге. Как он легко все сотворил. И притом весело.

– А что делает твоя жена?

– Утром, как проснусь, встряхну головой, протру глаза – и моя жена стоит около меня. Я знаю, что она живет, и этого мне достаточно.

Мареку кажется, что портной с мыслями своими далеко шагнул вперед. Может, даже в чем-то предвосхитил человечество. И сияет, несмотря на все невзгоды. Словно вокруг головы его светящийся ореол. В его голосе слышна настойчивость. Кржижковский, наверное, ждет, что и в Мареке пробудится то, что чувствует он сам. Во всем остальном это самый обыкновенный терпеливый человек. Он предоставляет событиям идти своим чередом. Он полагается на бога. Знает, что бог ждет от нас терпения и постоянства, сочувствия и покорности, любви и самоотречения. Может быть, Мареку нужно напоминание об этом. Оно приходит вовремя.

Вечером они сидят рядом, каждый по-своему чувствуя одиночество. Оба молчат, потому что рассказали друг другу почти все. Они кажутся себе отшельниками в пустыне. Нет только желтого песка и открытого неба. Хороша замена: вместо песка – каменный пол и каменные стены, и тюремный сумрак похож на хмурое небо. Однообразие и уныние нарушают только шаги пана Менгарта, которые слышны сквозь деревянный потолок. Пять шагов туда, небольшая пауза, пять шагов обратно.

Дверь с грохотом открывается. Бесстрастный тюремщик впихивает подебрадского еврея Соломона. Четырехугольная голова, между бородой и копной волос два живых глаза. Соломон бросается на колени перед Мареком и просит у него прощения. Кладет поклоны и причитает. Непонятно, что это означает: какую-нибудь жалобу или знак особого уважения. Наконец Марек дознается: Соломон купил у пани Алены Баховой долговую расписку, а когда пришел в замок требовать у Марека деньги, начальник дружины послал его в башню, хотя Соломон отказывался туда идти. Почему он должен вытягивать деньги у должника именно в башне? Но Ян Пардус остался непреклонным.

– Мне уже не надо этих денег! – кричит несчастный Соломон.

– Почему? – удивляется Марек. Он с неприязнью вспоминает пани Алену. Оставит она его когда-нибудь в покое? Или будет преследовать до самой смерти?

– Я разорву эту расписку, – сокрушается Соломон. Наверное, потому, что думает, будто его после этого выпустят. Не может поверить, что его просто-напросто посадили в тюрьму. Боится этого. Христиане никогда не делали ему добра. Когда видят его, смеются, норовят дать ему пинка да и нередко просто обкрадывают. Наверное, не считают это грехом, хотя это грех. Соломон испуган, но упрям. Он и в самом деле рвет долговую расписку.

– Я не навечно останусь в тюрьме. Как только выйду – обязательно выплачу вам, – успокаивает его Марек.

– Это наказание божие. Я не должен был покупать расписку... – причитает старый еврей.

– Сколько вы заплатили пани Алене?

– Половину, – отвечает Соломон и тут же поправляется: – Собственно, больше, три копы.

Он рассказывает, что пани Алена вышла замуж в Кутной Горе за богатого торговца. Муж уже старый, но в торговле толк знает. И рекомендовал ей, чтобы она в Подебрадах привела в порядок свои дела.

– Какой ваш бог? – спрашивает портной Кржижковский. Деньги его не интересуют. Бог – безусловно.

– Живой и святой, – отвечает Соломон и кланяется, словно бог находится здесь.

– Живой? – удивляется портной.

– В нем заключена вся жизнь на земле и на небе.

– А почему он вас наказывает?

– Об этом знает только он. Он очень добрый, но, кроме того, и злой.

– Вы слышите, пан? – обращается Кржижковский к Мареку. – Какое лицо показывает бог пану Соломону?

– Я чувствую вину, хотя я невинен, – выдавливает из себя уныло старый еврей.

– Отдам я вам эти три копы, – утешает его Марек.

– Благодарю вас, пан, – говорит Соломон и с торжествующим выражением лица поворачивается к Кржижковскому: – Так поступает наш бог. Совершает зло и тут же его исправляет.

– Вот только выйду из тюрьмы, – прибавляет Марек.

– Но я не хочу здесь оставаться, – снова пугается Соломон.

– Это всего лишь шутка пана начальника дружины, – успокаивает его Марек.

– Замолвите за меня словечко, пан, – просит измученный Соломон. – С меня хватит, если вы заплатите половину.

– В каком мире мы живем, – вздыхает еретик Кржижковский.

Ян Пардус выпускает их через педелю. Когда они обо всем наговорились, намолчались и все простили друг другу. Когда казалось, что они останутся навеки в башне. Он велит их привести, потому что хочет поговорить с ними – с Мареком и с евреем Соломоном. Минуту он молча смотрит на них. Покачивает лохматой головой, потирает лоб, прищуривает поочередно то один, то другой глаз. Его глаза словно живут самостоятельной жизнью. Каждый глаз слушает разные «я» Пардуса.

– Не играй с огнем. Не думай, что он не жжет, – набрасывается он вдруг на Соломона.

– Пан, я эту расписку порвал в первый же день, – отвечает сокрушенно старый еврей.

– Не о деньгах речь, – мрачнеет Ян Пардус. – Пани Алена вступила в союз с роудницким паном. Ничего хорошего из этого не выйдет. Предупреждаю тебя.

– Видеть не хочу я пани Алену. Поверьте, пан!

– Верю. Я не видел еще еврея, который не сдержал бы слова. А теперь убирайся!

Старый Соломон выскальзывает из комнаты, как мышь. Его черный плащ даже пыли не поднял. Ян Пардус вскидывает голову. Хочет что-то сказать, но губы его не могут проронить ни словечка. Может, он не был готов к разговору. Нет, не так-то все просто. Каким тоном он должен разговаривать с Мареком?

– Не хочу скрывать, – говорит он наконец с притворной суровостью. – Это было великое испытание моего терпения.

– Ян Пардус... – пытается прервать его Марек. Он хорошо понимает состояние старого гетмана.

– Ты должен привыкать к тому, что жизнь жестока. Твое сердце должно закалиться. Иначе погибнешь по-глупому.

– Понимаю, – шепчет Марек, хотя и не знает, как это должно закалиться его сердце. Чтобы оно очерствело? Чтобы он не мог отдать его Анделе?

– Ты очень быстро научился быть гордым. Научись теперь быть послушным.

– Я охотно вас слушаю, пан.

– Ты вышел из башни как воин?

– Да, пан, – кивает Марек, но не может себе представить, какое оно, его воинское будущее. Что ждет его? Как он справится с завтрашним днем? Между Подебрадами и Роудницей назревает ссора. Что предпримет Марек? Не поддастся ли он искушению отправиться за Анделой? Или примирится?

– Ты знаешь, что должен делать. Мы с тобой понимаем друг друга без слов.

– И все-таки я попрошу вас кое о чем.

– Говори, – хмурится Ян Пардус.

– Освободите портного Кржижковского.

– Но ведь он еретик! – поднимает брови гетман, удивляясь такой просьбе.

– Это один из достойнейших людей, которых я когда-либо встречал.

– Даже этого ты не знаешь? – сочувственно смотрит Ян Пардус на Марека. – Еретики всегда бывают намного лучше остальных людей. Только их правду признают иногда через сто лет, а то и через двести. Пожалуйста, будь подальше от еретиков.

– Значит, ересь – это судьба человека?

– Да. И определяет судьбы человечества.

Между тем Иржи из Подебрад управляет Прагой: новые коншелы, новые бургомистры, новая жизнь. Чашники могут себе позволить не скрывать своих воззрений. Священники-подобои в своих проповедях строго судят о жизни, призывают к добродетели. Напротив, светская власть наказывает нестрого. Вскоре двери тюрем открываются и провинившиеся горожане возвращаются к своим делам. Пан Иржи не хочет иметь врагов в Праге. Ему достаточно того, что враги у него есть в Южной и Западной Чехии. Но есть и ближе. К панам-католикам присоединяется и колинский пан Бедржих из Стражнице и находский пан Колда из Жампаха. Почему? Не признают его авторитета. Слишком молодой и на многое замахивается.

Октябрьский ненастный день. Дует холодный ветер, моросит дождь, листья преют в траве, в воздухе запах дыма от горящего валежника. В ворота стремительно как молния въезжает Бланка. Сторожевые не успевают оглянуться, как она уже на дворе и высвобождает ноги из стремян. Соскакивает с коня, забрызганного грязью до спины. На ней платье Дивиша, в котором он приезжал свататься в дом Валечовских: серые штаны, бархатная куртка цвета сухих листьев, расклешенный плащ, отороченный мехом, и берет на голове. Наряд ей велик и широк, но этого никто не замечает. Она молода и красива. В ней всегда бурлит нетерпеливая радость.

Но сегодня волосы ее растрепаны, лицо залито слезами, в глазах отчаяние. Сбегаются люди, прибегает и Марек. Не понимая, что произошло, все смотрят на плачущую Бланку, но не могут добиться от нее ни одного разумного слова.

Скоро все разъясняется. Во двор въезжают кони. На них бородатые крестьяне из Чиневеси. На носилках, сооруженных из стволов молодых деревьев и привешенных между двумя конями, лежит Дивиш. Лицо его посинело, никаких признаков жизни. Прибегает лекарь. Рана в груди тяжелая. Но есть надежда, что молодой организм с ней справится. Дивиш шевелится. Он явно не хочет расставаться с жизнью.

– Что случилось? – обращается Марек к Бланке.

Молодая женщина перестает плакать – сразу, неожиданно; поднимает голову, черты ее ожесточаются.

Перед Мареком совсем незнакомое лицо.

– Напали на деревню и все разграбили, – отвечает она ясно и твердо.

– Кто?

– Отряд всадников из Колина.

– А что с Дивишем?

– Он бился с Шимоном из Стражнице.

– Опять Шимон! – цедит Марек сквозь зубы.

– Долго ли он еще будет ходить по земле! – восклицает Бланка с ненавистью в голосе и пристально смотрит на Марека.

Она ищет у него защиты. Марек чувствует в ней древнюю женскую силу, которая заставляет мужчину совершать подвиги.

– Я должен его найти, – тихо говорит Марек.

Он это говорит не только для себя, но и для Бланки, и для Дивиша. Его слова означают: я должен его убить. Мысль о Шимоне сидит в нем, как вбитый гвоздь. Марек чувствует, что время для него останавливается. Оно только тогда начнет идти, когда Марек отомстит. Когда низвергнет Шимона в самую глубокую темноту.

– Скажи мне, как это случилось?

– Разве тебе не достаточно того, что я уже рассказала? Шимон. Шимон.

– Достаточно, – кивает Марек и отправляется к Яну Пардусу.

Они советуются недолго. Их зовет к себе пан Иржи, который несколько дней назад появился в Подебрадах. Прага уже город чашников. Почему бы теперь пану Иржи не повидаться со своей семьей?

Его приезду радовались не только пани Кунгута и ее маленькие дети, поднялось настроение и у пана Менгарта. У него теперь свой слуга и личная стража. Он может читать и писать, вечерами гулять у реки. Пан Иржи знает рыцарские обычаи и правит в соответствии с ними. Дворянин в заключении должен пользоваться некоторыми удобствами.

Нападения на деревни в окрестностях Подебрад для пана Иржи полнейшая неожиданность. Первые слухи об этом производят на него тяжкое впечатление. Он хмуро оглядывает собравшихся панов. Бланке предлагает сесть. Молодая женщина отказывается. Она чувствует, что все взоры устремлены на нее. Крупные блестящие слезы стекают по ее лицу, на котором тем не менее остается выражение упрямства. Она кратко повторяет, что случилось в Чиневеси. О Дивише не говорит. Об этом все уже знают. Паны распрямляют плечи. В сердцах загорается гнев. Каждый готов сразиться с врагом. Только пан Иржи стоит как скала. Наконец он говорит, избегая обычных ораторских приемов:

– Мы можем не обращать внимания на враждебность того, кто нам безразличен. Но не можем сносить его произвола. Это означало бы, что мы подчиняемся насилию.

– Это злонамеренное нападение. Оно вынуждает нас к военному вмешательству, – говорит Ян Пардус.

– Пан Бедржих предает нас уже откровенно. Впрочем, это лучше, чем если бы он был верен нам наполовину. По крайней мере мы знаем, с кем имеем дело, – замечает Ян из Гонбиц.

– Мы можем позволить себе показать им свое негодование, – поддерживает Ярослав из Мечкова. – Расправа будет скорой и жестокой.

– Заплатим заодно и старые долги, – прибавляет Ян Пардус.

– Решено, – подытоживает пан Иржи, – Ян Пардус, в конце недели ударь по Колину. Это будет для них предупреждением.

– Заплатим все старые долги, – повторяет про себя Марек, присутствующий при этом разговоре. Он смотрит на Бланку, а Бланка смотрит на него. В их взглядах одно – нетерпение.

Ян Пардус приказывает Мареку, чтобы тот собрал для нападения отряд легкой конницы в шестьдесят воинов. Атаковать, рассеять противника и сразу же возвратиться. Прощупать врага: настороже он или беспечен? Как вооружен? В чем его слабое место?

Пардус приказывает также выдать новую зимнюю экипировку: железные шлемы с сеткой на шее, на которых спереди прикреплена эмблема Подебрад, стеганые куртки с жестяными панцирями на груди, суконные штаны, обшитые внутри на бедрах кроличьим мехом, высокие ботфорты с отворотами. Вооружение же остается прежним: тяжелые мечи, арбалеты и колчаны со стрелами, щиты. Меняют только поврежденное оружие.

К вечеру в замковом дворе проходит смотр боевой готовности отряда. Пардус, хмурый, восседает на коне и движением руки указывает, чтобы всадники проезжали перед ним. Каждый должен пуститься в карьер и остановиться, словно врос в землю, перед старым гетманом. Ян Пардус прямо излучает негодование. Он отчитывает воинов по-солдатски грубо:

– Из тебя нужно вытряхнуть лишние кости! Тебя что, сняли с виселицы?! Жрешь и пьешь, не заметно, что у тебя есть другие заботы! Эй ты, наймись работать привидением!

Старый гетман вне себя. Вид воина, вся его фигура должны устрашающе действовать на врага, чтобы сам дьявол испугался. Есть ли такие среди его всадников? Есть. Их большинство. Пардус доволен, только виду не показывает и все ворчит и ворчит. Марек видит его насквозь и посмеивается про себя.

После смотра весь отряд собирается в часовне. Слушают псалмы. Голос священника Яна Махи проникает Мареку прямо в сердце. Ему кажется, что кто-то – то ли бог-отец, то ли бог-сын – здесь, близко. Если не сам бог, тогда хотя бы Христос. Ян Пардус, конечно, не удерживается от своего обычного замечания:

– Не думайте, что господь бог у вас в кармане. Что он будет драться за вас.

Потом у них остается достаточно времени на то, чтобы поесть и выпить.

После полуночи отряд выступает. Первую группу всадников ведет сам гетман, вторую – Марек. Погода отвратительная: дует морозный ветер, низкие снеговые тучи едва не задевают землю. Из-за них иногда выглядывает месяц. Словно в прятки играет с тучами.

Быстрая езда успокаивает всадников. Говорят шепотом. Все знают, что дело предстоит опасное.

К рассвету отряд уже у лесочка между Велтрубами и Колином. Есть сведения, что здесь не менее двух раз в день патрулируют хорошо вооруженные отряды колинской дружины. Гетман решает атаковать один из таких разъездов. Местность тут словно специально приспособлена для засады. Отряд останавливается в лесу недалеко от дороги, окаймленной лиственницами. Марек изучает следы конских копыт, чтобы установить, давно ли здесь проезжал отряд. Ян Пардус сообщает план действий. Первая группа спешится и заляжет в засаде. Вторая с обнаженными мечами должна быть в любую минуту готова к молниеносной атаке.

– Это хороший план, – соглашается Марек.

– Не ложиться же нам по своей воле в гроб, – усмехается Ян Пардус.

Воины быстро и четко располагаются по указанным местам. Теперь остается только ждать. Рассвет медлит – словно раздумывает. В воздухе кружится снег. Холодно. Воины потирают руки и бока, чтобы разогнать кровь и хоть чуточку согреться. Кони неспокойны: холод пробирает и их.

Но вот послышался топот конских копыт. И громкий говор. Звуки быстро приближаются. Пардус поворачивает голову так, что Марек видит лишь его затылок. И в тот же миг Марек замечает вражеский разъезд, который, ничего не подозревая, трусит в их западню. Пардус поднимает руку. Из укрытия в лиственницах вылетает град стрел. Вопли, крики, ржание коней. Отряд смешался, паника. Пришла минута выступать второй группе. Марек мгновенно вскакивает на коня, прижимается к его косматой гриве и вылетает на дорогу. За ним его воины: в руках мечи, глаза горят. Они уготовили противнику быструю и легкую смерть.

Им должна была сопутствовать удача. Нескольких колинских воинов скосили стрелы. Оставшиеся вытаскивают мечи. Сколько их? Двадцать? Тридцать? Нет смысла считать. Лишь бы быстрее найти того, своего, и пустить ему кровь. Так думает каждый воин Марека. И стремится к этому. Прежде чем придет подкрепление из Колина. Может быть, оно гораздо ближе, чем они думают.

Марек продирается сквозь легкий утренний туман. Ему кажется, что капельки в воздухе светятся, как Млечный Путь. Небо серое. Каждая ветка лиственниц видится Мареку особенной, неповторимой. Конь тихо всхрапывает. Настороженно прядает ушами. Обнаженный меч в руке Марека наклонен по древним и неумолимым правилам, которые не признают исключений. Чем ближе неприятель, тем Марек храбрее.

Он сразу узнает своего противника. Враг его впереди отряда на расстоянии одного коня. Вот он. Имени на его щите не видно, но каждой клеточкой тела Марек узнает его. Опущенные губы, квадратный подбородок и гордая мужская осанка – голова вскинута чуть ли не до верхушек деревьев. Шимон из Стражнице.

У Марека дрожь пробегает по телу. Его охватывает ужас, пробирающий до костей. Ему хотелось бы договориться с богом, чтобы отсрочить эту встречу, которая может оказаться последней. Но это длится только миг. В силу вступает холодный рассудок. Бой состоится, пусть будет, что будет. Они двое не могут жить на одной земле. Жить может только один из них.

Шимон тоже узнает своего противника. Резким движением освобождает плечи от плаща, который слетает на землю, словно крылья. Перед Мареком мелькают насмешливые глаза Шимона. В каждом его движении чувствуется опытный воин. Не только потому, что он владеет мечом, словно птица крылом, он умеет также и прочитать мысли противника.

Наступает неотвратимая и по-своему прекрасная минута боя. Оба воина стремятся избавиться от самой сильной муки: ненависти. Марек вкладывает в свой меч всю свою силу, Шимон, держа меч двумя руками, сразу же направляет его прямо в сердце Марека. Будто столкнулись два смерча. Один пытается уничтожить другой. Который из них победит?

Звон оружия, храп коней. От взмахов мечей раскачиваются ветви, место боя словно отрезано от мира. Даже солнце не рискует светить сюда. В их намерениях – смерть, в их ударах – вся сила. Сложные выпады, хитроумная защита. Победитель все еще неизвестен. Но решительная минута близится. В вихрь поединка врезается отряд лучников, которые вылетают из засады и на скаку вытаскивают мечи. Несколько колинских воинов бегут. Где-то, чуть ли не рядом с Мареком, раздается дикий рев Яна Пардуса: он только что сбил одного безусого юнца, который преграждал ему путь.

И именно в эти доли секунды все решается. Шимон чуть поворачивает голову. Наверное, чтобы взглянуть туда, откуда раздается крик Пардуса. На свой разбитый отряд? Или ищет путь к отступлению? Кто знает. Этого едва заметного поворота головы достаточно, чтобы Шимон из Стражнице оказался не защищен ни мечом, ни своим ангелом, ни господом богом. Никем и ничем. Марек не колеблясь вонзает меч в его грудь. В самое уязвимое место. Туда, где бьется сердце Шимона.

Шимон выпускает меч, клонится на одну сторону и, сползая по боку коня, падает на землю. Как раз на свой плащ, который минуту назад он сам так предусмотрительно расстелил.

Мареку не верится. Может быть, он пьян или слеп? Не сам ли он потерпел поражение? Шимон, верно, уже по дороге в чистилище. Но и после того, как Марек немного приходит в себя, он не может поверить в то, что сделал. Неужели и вправду на земле лежит Шимон с продырявленным сердцем? Сознание этого поражает Марека. Хотя он так же далек от чувства торжества победы, как и от чувства ужаса. Но восхищение старого гетмана дает перевес торжеству победы. Шимон получил то, что заслужил. Он должен был погибнуть. Это расплата – за Регину, за Анделу, за Дивиша. И за Марека. Радость победы удобно расположилась в душе Марека и не собирается ее покидать. Старый гетман на обратном пути со свойственным ему скепсисом поучает воинов:

– Сегодня мы победили, но это не значит, что мы победили раз и навсегда.

– Первая настоящая битва в моей жизни, – вздыхает Марек.

– Ничего, еще переживешь их столько, сколько я, – бурчит Пардус.

– Ян Пардус, вы во время битвы молодеете, – говорит Марек, вспомнив воинственный клич Пардуса.

– Старость – это бессмыслица, – соглашается гетман и пришпоривает коня. – Она приходит тогда, когда человек поддается ей.

– Много у вас было поединков?

– Я убил достаточно людей, – хмуро признается Ян Пардус. – Но не знаю, рад ли я этому. Не знаю я и того, как предстану на Страшном суде перед богом, когда он будет наводить окончательный порядок.

Марека кольнуло в сердце. Невозможно привыкнуть к тому, что убил человека. Он тоже пришпоривает коня: при быстрой езде отвлекаешься от мрачных мыслей. В подебрадском замке он стряхивает с себя уныние. Бланка смотрит на него с восхищением и, ничего не объясняя, целует ему руку. Она переоделась в женское платье и выглядит, как подобает пани из замка. Темно-коричневое сукно с золотыми нитями, кружевное жабо, красивая прическа, лицо уже не заплакано. Дивиш пришел в сознание. Опасность миновала, теперь ясно, что он выздоровеет. Может быть, он слышал известие о Шимоне, а может, и нет. Губы его подергиваются, глаза различают окружающее. Дивиш, наверное, хочет поделиться своим новым познанием: умереть – это совсем не то, что представляют себе люди.

– Мое сердце, – вздыхает Марек, выходя из замка.

В сумраке Марек направляется на берег Лабы к оголенному клену. Под ногами потрескивают сухие веточки, над головой темное небо. Ночь... Ночь, озаренная несколькими огромными звездами.

«Ты – моя семья», – говорит Марек одинокому клену. Его голые ветви простираются во тьму, внизу плещется вздувшаяся река. Марек чувствует успокаивающую силу дерева и глядит на небосвод. Теперь он способен спросить, что скажет о его сегодняшнем деянии высший судия над облаками. Шимон ведь тоже стоял на шахматной доске бога. Бог, конечно, распоряжался и судьбой Шимона. Кто знает, сколько деяний он еще уготовил Шимону. Хороших и плохих. А меч Марека вдруг пресек его жизнь. Имел ли он на это право? Или бог простит его по доброте? Тень ужаса касается Марека. Смерть Шимона поражает его. Он потрясен. Сознание вины окутывает его тяжелым плащом. Помогут ли ему сбросить этот плащ? Или придется нести его на себе всю жизнь?

В эти мгновения он забыл об Анделе. Но достаточно легкого всплеска речной волны, как девушка словно выступает из глубины вод. Она неописуемо красива. Плавно приближается, нежно склоняется над Мареком. Марек слышит биение ее сердца. Он напряженно ждет слова, которое освободит его от тяжести. Но очертания ее нежных губ остаются без движения. Марек в тоске протягивает к ней руку. Андела исчезает.

В душе Марека возникает новое чувство. Он сознает, что ненависть – это не только ненависть. Это часть огромной всеобъемлющей любви. Марек убил Шимона и теперь должен жить и за него. Только так можно искупить свою вину. Только так он сможет жить, если уж он остался в живых. Мареку становится немного легче. Его ангел-хранитель терпеливо снимает с него вину – нитку за ниткой. Может быть, он совсем отпустит ему этот грех.

Бедржих из Стражнице запросил перемирия. Смерть брата тяжко отозвалась на нем, хотя сломить его было трудно – этот задиристый пан правил городом Колином и окрестными усадьбами, не задумываясь над тем, что справедливо, а что несправедливо, его даже радовали распри и жалобы. Конечно, есть и другая причина – все окрест завалено снегом. Езда верхом по сугробам невозможна. Какая уж тут война!

Иржи из Подебрад соглашается на перемирие до юрьева дня 1449 года. Он не хочет напрасно разжигать ненависть. Он также знает, что война может стать привычкой, от которой трудно отвыкать. Все это понимают. Только вооруженные отряды составляют исключение. Им по душе стычки, бои. Для чего же у них мечи? Для чего же они упражняются в стрельбе?

Не прошло и месяца, как Дивиш совсем поправился. Он по-прежнему высоко держит голову и излучает молодость. Но в сердце его что-то изменилось. Он словно заново влюбился в свою жену, которая совсем недавно доказала, что в случае надобности она решительна и мужественна. Она готова драться за Дивиша на каждой ступеньке лестницы. Дивиш только и говорит о ней, наедине ищет ее губы, а при всех целует руку, покупает ей ожерелье с прекрасными аметистами, атлас, бархат, парчу... Во время набега колинского отряда его движимое имущество – два больших стада скота – осталось невредимым, и поэтому заплатить за все это нетрудно.

Крепнет и его дружба с Мареком. Это верная мужская дружба. Дивиш платит долг еврею Соломону и обменивается с Мареком мечами. Меч Марека простой и тяжелый: вдоль клинка длинный желобок, у рукояти простой пилигримский крест. Он обагрен кровью Шимона. Меч Дивиша из более тонкой стали. К тому же он богато украшен. В основании меча тонкая гравировка: схватка Самсона со львом, в желобке клинка витой орнамент, серебряная перекладина имеет форму буквы S.

Но этим не исчерпываются доказательства их дружбы. Дивиш с Бланкой отправляются в Роуднице пригласить Анделу на лето в Чиневеси. Едут в зимнюю непогоду, и только для того, чтобы доставить радость Мареку. Возвращаются через неделю ни с чем. Ян Смиржицкий принял их холодно, дал им понять, что Андела не может уехать из Роуднице. Сейчас решается, за кого из трех дворян, добивающихся руки Анделы, она выйдет замуж.

Андела о претендентах на ее руку ни словом не обмолвилась. Она проводила друзей из негостеприимного роудницкого замка и устроила их на ночлег в монастыре августинцев у отца Штепана. Некогда могущественный монастырь теперь разрушен, и отец Штепан живет там один. Как он принял их? Словно знал их с рождения. Сердечно и радушно. Он не скрывал, что знает о любви Анделы, хотя говорил об этом туманными намеками. Приблизительно так: «Человек не может избежать любви». Или: «Небеса предписывают, чтобы все тайны сердца оставались сокрытыми».

– Что говорила Андела? – спрашивает Марек, и душа его трепещет.

– Она, пожалуй, больше молчала, – отвечает Дивиш. – Наверное, она боялась показать свое огорчение, чтобы не увеличить наше.

– Но ее глаза говорили с нами, словно тысяча губ, – добавила Бланка взволнованным голосом.

– Я боюсь за нее, – вырывается у Марека.

– Не бойся, – успокаивает его Дивиш. – Она отгородила у себя в сердце самое большое место для тебя. Только сейчас она слишком близко от своих родителей.

– Ей трудно. Отца она боится, а мать очень любит.

– Обо мне она не упоминала? – Марек задает Бланке самый трудный вопрос.

– Он должен приехать, сказала Андела и добавила: Марек меня не оставит, – произносит Бланка с такой страстностью, словно это она сама дочь роудницкого пана.

– Андела может жить только надеждой, что ты приедешь, – подтверждает Дивиш.

Марек и на расстоянии чувствует ее живое, горячее и притом скрытное сердце. Это один источник их любви. Второй он чувствует в своем сердце. И сейчас он спрашивает себя: было ли без Анделы прошлое? Будет ли без Анделы будущее? Поток воспоминаний заливает его, на глаза навертываются слезы. Но жизнь есть жизнь. И Марек не может остаться в стороне. Он готовится в путь. Будь что будет.

Однако события идут своим чередом – так уж заведено. Вечером Марек встречает тюремщика Вацлава Грузу. И, как обычно, хочет пройти мимо него без внимания, потому что этот человек противен ему, но тюремщик, смерив его презрительным взглядом, цедит сквозь зубы:

– Мне нужна твоя помощь.

– Чего тебе надо? – спрашивает Марек нетерпеливо.

– Ты ведь знал Кржижковского? Он несколько раз спрашивал о тебе в последние дни.

– Что с ним случилось? – пугается Марек.

– Сегодня ночью он умер. Помоги мне его похоронить.

– Почему ты не сказал мне, что он умирает?

– Может, ты начальник дружины? Или господин этого замка? – насмешливо спрашивает тюремщик. – Тогда я должен тебя известить, что болеет и пан Менгарт. Поможешь мне с Кржижковским или нет?

– Я сам выкопаю ему могилу.

– Только не на кладбище. Он был еретик. Это ты, конечно, знаешь.

– Знаю, – кивает Марек и определяет место, где будет могила. Между замковой стеной и берегом Лабы. Недалеко от клена, который дал благословение ему и Анделе.

Он прерывает свои приготовления к отъезду и идет копать могилу. Под стенами замка достаточно места.

Хватит на десять Кржижковских. Марек поднимает тяжелую кирку и яростно вбивает ее в мерзлую землю. Работа требует от него всех сил, а он сберегал силы на дорогу. Руки немеют, капли пота падают на жесткий грунт. Нелегко навеки зарыть человека в землю, которая его породила. Особенно еретика Кржижковского. Погребено будет не только его тело, но и его учение, которое уйдет вместе с ним в могилу. Если бы он остался на свободе, может быть, учение миротворца нашло бы отклик у христиан. А теперь? Теперь его мысли погибнут вместе с ним.

Вынос тела и погребение проходят в молчании. Вацлаву Грузе нечего сказать. Мареку тоже. А Кржижковский запеленат в старое одеяло так основательно, что его голоса не услышал бы никто, даже если бы он закричал.

Марек убежден, что еретику Кржижковскому напоследок было что сказать. Возможно, трепет охватил бы христиан от его речей. Конечно, его услышали бы и ангелы. Кто знает, быть может, в его честь раздался бы трубный глас. Марек же может выразить ему свое уважение самым простым образом: он устанавливает на могиле крест, наспех сколоченный из двух палок.

Марек возвращается в замок. Во дворе со всех сторон несутся крики – кого-то зовут. Он различает свое имя. Марек испытывает в это мгновение смутную тревогу: уж лучше б его звали иначе. Его разыскивает пан Иржи. Хочет с ним говорить. Немедленно. Сейчас же. Через минуту было бы поздно.

Пан Иржи прохаживается по просторной зале – вперед и назад. На нем синяя туника, разрезанная спереди, на бедрах – пояс. Кончики волос вьются. В глазах скорее гнев, чем раздражение. Пан Иржи – человек, который воспламеняется от собственного жара.

– Слушай меня, Марек, – обращается он к запыхавшемуся юноше.

– Да, пан.

– Пан Менгарт думает, что перехитрит меня. – Иржи говорит отрывисто, резко.

– Я слушаю, пан.

– Я хотел, чтобы он только устал от тюрьмы. Праге нужен Карлштейн. Это был бы хороший обмен на пана Менгарта. Но старый пан Менгарт сегодня сказал мне: «Я подставлю тебе ногу, и ты упадешь». Понимаешь ты это?