Текст книги "Преклони предо мною колена"

Автор книги: Богумил Ржига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Хозяин вскакивает, будто его укусила оса, рука тянется за мечом, которого, впрочем, у него нет. Дальше можно не рассказывать. Пан Иероним понимает: это месть. Прошлой зимой он сам послал из керских лесов в кутногорские склады пана Михала несколько возов с бревнами. Их украли. И сделал это Бедржих из Стражнице, который строит в Колине роскошный замок. Оба купца подали на него в колинский суд, но им пришлось уйти ни с чем – суд не принял их доказательств.

– Мой отец проиграл дело. Пришлось ему заплатить истцу за убытки.

– Есть ли на свете справедливость? – уже спокойнее говорит пан Иероним.

– И все-таки истец не получил этих двадцати коп.

– Что ты говоришь? – не верит хозяин собственным ушам.

– Он прямо в суде бросился с мечом на моего отца. В наказание суд наложил арест на деньги и определил их на строительство храма святой Барбары. Понимаете меня, пан Иероним?

– Еще бы не понять, – с облегчением усмехается купец. – Кутная Гора в нашем королевстве всего одна. Ее бургомистров никто не перехитрит. Хочешь что-нибудь поесть?

Марек кивает. В предвкушении еды у него начинает сосать под ложечкой. На столе появляется сухое конченое мясо, вяленая рыба, хлеб и две оловянные кружки пива. На нижнем крае кружек вырезано веселое шествие Вакха, на верхнем – сцены из Ветхого завета. Мужчины молча жуют мясо: молодой – быстро и с успехом, он мог бы съесть даже полено, старый – с усилием и без видимого результата, следующий кусок он уже не берет. Запив еду светлым турновским пивом, они продолжают разговор.

– Отец считает, что нужно опереться на политическую силу, которая имеет шансы взять верх в государстве, – говорит Марек.

– Нужно было проиграть в суде, чтобы это наконец пришло ему в голову, – довольно ворчит пан Иероним.

– Он считает Иржи из Подебрад истинной надеждой королевства.

– Прекрасно, вы нынче умнее, чем вчера. Я уж давно знаю, что Иржика никто не может победить.

– Поэтому я должен поступить к нему в дружину, и мой отец даст деньги в кредит подебрадскому пану, если они ему понадобятся, – проговаривается наконец Марек.

– Отличное капиталовложение, – согласно кивает пан Иероним. – У меня нет сына, поэтому я послал ко двору Иржи свою жену. Она – первая дама при пани Кунгуте. А сколько десятков коп перешло на подебрадский двор, я и сказать не могу. Мне и подебрадскому еврею Соломону принадлежит половина замка.

– Но без башни, – смеется Марек.

– Почему без башни? – не понимает пан Иероним.

– Потому что пан Иржи засадил бы вас туда, если бы вы захотели получить с него хоть часть долга.

– Никогда ты не станешь купцом, – говорит старый пан Иероним с оттенком сожаления в голосе. – Разве могущественным людям королевства дают в долг, чтобы получить когда-нибудь обратно?

– Вы правы, – поспешно соглашается Марек. – За сильных платит всегда другой.

– Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. – Пан Иероним уже совсем успокоился. – Пан Михал много рассказывал мне про тебя. Он тебя любит, но никак не решит, что с тобой делать. Ты не умеешь поступать наперекор своим чувствам. Но чего достигнет купец, если не умеет управлять чувствами?

– Пан Иероним, не сердитесь на меня, – смиренно просит Марек.

– Жалко мне тебя, – говорит пан Иероним так, словно он вообще способен на какую-либо жалость. – Ты мог бы стать знаменитым купцом. Ты знаешь немецкий, латынь, умеешь держать себя в обществе, женщины на тебя заглядываются, мужчины с тобой охотно беседуют. Но я тебе советую, как собственному сыну: иди в дружину пана Иржи. Ты прирожденный рыцарь и, если не погибнешь в бою, получишь дворянский герб. Это хорошее украшение и пока что имеет силу. А тогда уж возвращайся к купеческому делу. Тут вернее, тут настоящая власть. А воюют пусть другие.

– Пан Иероним, дадите мне рекомендацию к здешнему начальнику дружины?

– Дам, – кивает старый купец. – Надеюсь, ты не забыл, что я умею писать?

Теперь самое время поговорить о Михале из Канька.

Такого человека, пожалуй, невозможно как следует описать: широк в кости, крупный нос, лоб всегда блестит, на темной куртке серебряные пуговицы. Дважды он терял все, но пуговицы эти сберег – видно, связал как-то с ними свою судьбу. Купец азартный. Или все – или ничего. Обеспечить себя оборотным капиталом? В один момент! Для чего же существуют на свете пан Эразм из Фрейберга, пан Томас Ланг из Аугсбурга или купец Ян Роллер из Праги?

Сейчас у пана Михала пай в кутногорской шахте Роусы. Он владелец копей. Но с этих доходов ему и не рассчитаться бы с долгами. Главный доход, целый водопад грошей, льется от торговли серебряной рудой. Марек сам видел цифры. В прошлом году его отец купил руду за тысячу триста коп грошей. Переплавил в своей мастерской, а чистое серебро продал на королевский чеканный двор за три тысячи четыреста коп. Кое-кто из чиновников это знал, но все молчали. Лишь пьяные лодыри в корчмах выкрикивали какие-то суммы. Всем они казались преувеличенными, но в действительности были куда больше.

Он построил дом недалеко от костела святого Якуба. Почти дворец. Каменные башенки на фасаде, широкая лестница, окна, как в костеле, потолки с лепными украшениями, великолепные столы, инкрустированные мозаикой, банкетки, обитые бархатом. Обыкновенный человек чувствовал себя там стесненно. Марек и в самой верхней каморке под крышей казался себе бродягой, который тайно ночует в чужом роскошном доме. Он чувствовал себя бродягой еще и потому, что должен был избегать жены отца. Не то чтобы она невзлюбила его, внебрачного сына Михала, – у нее не было собственных детей. Она его просто не замечала. Была она очень набожна. На поясе у нее всегда висели четки из халцедона, а на шее золотой Agnus Dei[6]6
  Агнец божий (лат.).


[Закрыть]. Ее супружеский союз с Михалом был словно пропитан благовониями и окроплен святой водой; Мареку лучше всего было уехать отсюда как можно скорее.

Пан Михал любил Марека. Он публично признал себя его законным отцом, но ни разу не проговорился, от какой жертвы сын появился на свет. Это произошло во время гуситских войн. Что тогда имело цену? Ничто. Ни женщина, ни ночь любви в стоге сена, ни ребенок, ни жизнь. Но Михал заботился о своем ребенке. Отдал его на воспитание в семью священника-подобоя в Тынец под Лабой. Мальчик рос вместе со старшей дочерью священника Яна Сука, Региной. После несчастья, постигшего семью Сука, отец взял Марека к себе. Мареку было около семнадцати лет. Отец хотел сделать из него предприимчивого купца. Поставил его сначала управляющим в шахту Роусы. Какой из него управляющий! Горняки диву давались – не было сроду такого, чтобы управляющий им потакал. Тогда его сделали надсмотрщиком за обогащением необработанной руды. А что получилось? Марек объявлял точное количество добытого серебра, хотя можно было многое утаить – его никто не контролировал. Что поделаешь с Мареком? Определили его заведовать складом с товарами. Убытки он покрывал из своего кармана. Одни раз Марек прозевал бревно, которое вынес какой-то бедняк, в другой раз – цепь, в третий сделал вид, что не заметил недовеса. А результат? Даже его полугодового жалованья не хватило на возмещение ущерба.

Пан Михал сначала посмеивался. Он и сам не терпел мелкого торгашества и хитрой пронырливости. Не стал бы он торговаться из-за гроша. Но когда на аукционе Марек великодушно уступил какой-то вдове выгодный земельный участок, оставшийся после смерти немецкого горожанина, мечта Михала о сыне – предприимчивом купце – рухнула. Этот юнец отдавал предпочтение чувствам, а не выгоде, хорошему отношению к людям, а не деньгам. Куда денешься с такими качествами? Где рыцарские чувства Марека могли найти наилучшее применение? Только в дружине какого-либо из чешских панов, потому что в те времена дворяне имели власть в королевстве. Марек поступит на службу к Иржи из Подебрад. В этом решении Михал особенно утвердился после судебной тяжбы с Бедржихом из Стражнице.

Пройдет недолгий срок, и сподвижники Михала вынут мечи из ножен. А там придет конец и куражам колинского пана.

И вот Марек стоит перед подебрадским начальником дружины – бывшим таборcким гетманом Яном Пардусом из Горки. Это высокий, громоздкий, пожилой и, видимо, после обеда не очень-то разговорчивый человек.

Движения его медлительны, будто на нем надета кольчуга. Наверное, он забыл, что на нем только кожаная куртка и что из-за полуденного зноя она даже расстегнута. Значит, источник его медлительности заключен внутри, в глыбе его тела.

– Говори только то, что предназначено для моих ушей, – произносит Ян Пардус.

– Я хочу поступить в дружину при замке.

Марек протягивает ему письмо от пана Иеронима Ваха. Как-то повлияет это письмо на его судьбу? Кончики пальцев осторожно прикасаются к письму, будто оно их жжет. После секундного раздумья письмо небрежным взмахом руки брошено на стол вместе с ничтожной надеждой, что когда-либо будет прочитано. Марек не смотрит ему вслед – он ищет глаза Пардуса. У Пардуса два глаза, как у всякого обычного человека, но каждый глаз с иным выражением. Одни смотрит строго, другой – изучающе. Марек пытается внутренне собраться. Сумеет ли он не согнуться подобострастно перед начальником дружины? Сумеет ли не притворяться учтивым, как его учил Михал из Калька при купеческих сделках? Сумеет ли принять позу рыцаря, хотя он им никогда не был? Сумеет ли держаться скромно и в то же время уверенно?

– Зачем? Разве ты не заметил, что дружины существуют больше для парада? – поднимает брови Ян Пардус.

– У меня нет уверенности, что все и навсегда успокоилось.

– Мы променяли славу на покой. Умрем в постели.

– Обещаю вам, если я поступлю в дружину, то не состарюсь, пока не дождусь какой-нибудь битвы.

– Ты мне нравишься, – улыбается наконец Ян Пардус. – Жаль, что у тебя не красные щеки. Я люблю краснощеких воинов.

– Я обязательно добьюсь, чтобы щеки мои стали красными, – сказал Марек и добавил: – Вот только сяду на коня и возьму в руки меч.

– Я принимаю тебя. Как твое имя?

– Марек из Тынца.

– Что ты умеешь?

– Попадать в...

– А сумеешь ли ты смеяться, когда летит каменное ядро? – нетерпеливо спрашивает начальник стражи.

– Я с ним еще не встречался.

– Ты не сразу станешь гетманом.

– Мне уже девятнадцать.

– Разборчив ли ты в еде?

– Христос сказал: «Ешьте, что вам дают».

– Ты умен. – Ян Пардус взглянул пытливо: – Помни, за любознательность у нас не платят.

Марек не ответил. Он поклонился, повинуясь жесту Пардуса, означающему, что Марек может идти.

В замковом дворе Марек старается не подать виду, что испытывает облегчение; не дай бог громко вздохнуть – как знать, может быть, за ним тайно наблюдают. Он ведь не в лесу, не у реки, не на лугу. Он в замке, где много окон. Ни движением, ни жестом он не выдаст себя, и выражение лица у него должно быть только строгое и мужественное.

Караульный ведет его к деревянной постройке около восточной крепостной стены. Вводит в почти пустую комнату, пол приглушает шаги. Здесь две постели, покрытые шкурами, две полочки, металлический держатель для факела, крючки для оружия. Никаких предметов, которые напоминали бы об уюте. Пусть новички привыкают. Бывалые воины живут отдельно в помещении у ворот. Марек видел уже этих воинов: серые суровые лица, ширококостные, бородатые, неулыбчивые.

Кто с ним разделит жилье? Скоро он узнает. И вдруг – Марек оказывается лицом к лицу с Дивишем из Милетинка. Ну, конечно, это Дивиш, хотя Марек не видел его почти три года. Круглое открытое лицо, русые волосы с золотым отливом. И Дивиш не сомневается. Узкое бледное лицо, каштановые волосы. Кто же это, как не Марек?

Они росли вместе в Тынце над Лабой. Вместе ходили на охоту, в костел и на уроки латинского к отцу Амброзию. Они почти одинаково понимают жизнь, расходятся разве в деталях. Марек почитает бога и стремится быть честным. Дивиш почитает бога и стремится пользоваться жизнью. Марек рос в Тынце чуть ли не в бедности, тогда как Дивиш родился если не в золотой колыбели, так, уж во всяком случае, в серебряной. Император Зигмунд в тридцать седьмом году утвердил отца Дивиша, Ванека, в наследстве на тынецкие угодья, которые прежде принадлежали монашескому крестьянскому ордену. Пан Ванек построил там отличную крепость, так что Дивиш с младенчества считал себя панским сынком.

Так оно и было. Он ни в чем себе не отказывал. К тому же у него была мать, а Марек своей матери не знал, и тут он мог только завидовать Дивишу.

– Как живешь? – спрашивает Марек, когда смолкают возгласы удивления.

– Головой кверху, ногами книзу, – смеется Дивиш и показывает на эмблему подебрадского пана у себя на груди. – У тебя тоже такая будет?

– Да.

– Пардус за мной не уследит, – хвастается Дивиш, весь загораясь от самоуверенности. – Я даже ночью могу отсюда удрать.

– Зачем? – не понимает Марек.

– По-твоему, я должен жить как монах?

– Нет.

– Я тебе все покажу. Сберегу твое время. Я знаю, где можно выпить вина, где играют в кости; знаю еврея, который дает в долг. Здесь есть и женщины, которые охотно разделят с тобой любовь. Я тебя познакомлю с ними.

– Я тут первый день, – уклончиво говорит Марек.

Он вспоминает, что Дивиш уже в Тынце знался с людьми низшего сословия. Он был одержим жаждой знакомств и бросался в жизнь без всяких размышлений.

– Есть у меня и «прекрасная дама», – улыбается Дивиш.

– Можно узнать, кто она?

– Это приближенная пани Кунгуты. Бланка Валечовска. Слышал о ней?

– Нет, – испугался Марек – он даже побледнел. А может, это все-таки не та девушка, которую он видел утром. Девушка, которую он в мыслях своих соединил с собой.

– Она сияет как солнце, волосы у нее цвета огня, кожа как бархат, – загорается Дивиш. – Я даже мизинчика ее еще не поцеловал. Это дама моего сердца. Это моя мечта.

– Ты настоящий рыцарь, – вздыхает с облегчением Марек.

– Сегодня должна приехать еще одна приближенная пани Кунгуты. Андела Смиржицка из Роуднице. Может, она тебе понравится? – Польщенный похвалой, Дивиш раздаривает чужие симпатии.

– Она уже здесь. – Марек ни на миг не сомневается, что незнакомка и есть Андела Смиржицка.

– Ты ее видел? – удивляется Дивиш.

– Видел, – кивает Марек. В эту минуту он по-настоящему рад, что встретил Дивиша и что будет с ним вместе и днем и ночью.

Но все же Мареку следовало бы о Дивише поразмыслить. Полезно припомнить случай, происшедший с ними в лесу на тынецком холме лет пять назад.

Быстро, стремительно они вошли в лес. Темно, холодно, жутковато. В кронах буков, вязов и сосен гнездятся птицы, по земле крадутся хищники и копошится мелкое зверье. Они идут осторожно, чутко прислушиваясь. Не появится ли перед ними медведь? Не мелькнет ли волк? Не следит ли за ними внимательными глазами притаившаяся где-то хитрая рысь?

Наткнулись на лисицу. Она подняла голову и удивленно посмотрела на них. Это и погубило ее. Марек и Дивиш выпустили стрелы одновременно. Тетивы зазвенели, стрелы прорезали воздух. Одна вонзилась в грудь зверю, другая решила сохранить лисице жизнь – железный наконечник стрелы зарылся в землю, оперенная часть трепетала.

– Я попал, – обрадовался Марек.

– Это моя стрела! – воскликнул Дивиш и указал победно на стрелу, торчащую из груди зверя. Глаза у лисицы закатились, задние лапы дергались. Ей, видимо, было все равно, кто нанес смертельную рану. Стрелы были одинаковые. Изготовила их одна и та же искусная рука.

– Я знаю, куда я целился, – холодно сказал Марек.

– Я это тоже знаю, – смеялся ему в лицо Дивиш.

– Попридержи язык!

– Дурак!

– Жаль, что мы приятели!

– И мне жаль!

Меткость Марека задела самолюбие Дивиша. В нем вспыхнула зависть. Рука нащупала кинжал и выхватила его из ножен.

– Только посмей, – предупредил его Марек, и в его руке сверкнул нож.

Они стояли друг против друга, окаменев, глаза пылали ненавистью. Лисица меж тем издыхала.

Но до драки дело не дошло. Дивиш вдруг швырнул кинжал наземь, засмеялся и сказал:

– Лисица твоя, Марек.

– Нет, это ты в нее попал, – не желая оставаться в долгу, сказал Марок и тоже засмеялся. Нож исчез в ножнах, от сердца отлегло.

Как дальше развивался характер Дивиша? Что укреплялось в нем – самолюбие или великодушие? Каков Дивиш сегодня? Чего может ждать от него Марек?

А пока Дивиш водит Марека по другим комнатам и знакомит с товарищами. Все они молоды и жаждут дружбы.

Первый день Марека-воина:

Он уже не принадлежит себе. Ему сменили коня, чтобы, упаси боже, его гнедой не выделялся среди вороных, а с Марека сняли бархат и снарядили, как и других: кожаный жилет с эмблемой пана из Подебрад, легкий панцирь, кожаные штаны, сапоги со шпорами, а на голову – шлем с металлической сеткой, предохраняющей шею; с правого бока – меч, с левого – кинжал, на спине легкий арбалет, на седле висит длинный щит, топор и мешок с едой. Если к этому добавить сильные кулаки, крепкие мускулы, широкие плечи и воинскую храбрость, то каждый может догадаться, что подебрадская легкая конница не будет той стороной, которая потерпит поражение в настоящей битве. Да и Марек тоже не собирается быть побежденным. Никогда он постыдно не покинет поле сражения.

Ян Пардус ведет себя как умелый часовых дел мастер – у каждого новичка находит особую пружинку.

Он отлично понимает, что значит в бою даже последний оставшийся в живых человек. Знает он до мельчайших подробностей и боевые приемы своего времени. Когда открывается заграждение из повозок, каждый должен биться в одиночку.

А в отряде легкой конницы все зависит от силы и боевых качеств воина, сидящего на коне.

Но Пардус умел добраться и до сердец своих подопечных. Они хоть и делают вид, что опытные воины, но в битвах пока не участвовали. Он отвлекает их от миролюбивых мыслей и приучает думать о сражениях. Он учит их распознавать, где приготовлена западня, избегать ловушек, использовать замешательство врага, помогать себе хитростью, вовремя обнаруживать предательство, представлять себе сцены будущего боя, чувствовать дуновение ветра и течение воды, знать время восхождения звезд, знать, где находятся броды через реку, различать в темноте деревья и прислушиваться к предостерегающему крику птиц.

Часто их воинские учения проходят после полуночи. Они выезжают из ворот замка, где безмятежно спят женщины. Над уснувшей землей вздымается гигантский купол, разрисованный звездами, на стеблях трав отыскивают укромное местечко капли росы.

Куда направляется дружина? То в Бор или в лес около Керска через подъемный мост из дубовых бревен, то в Ошкобр в лужицкие леса при устье Цидлины или в леса дымокурские из Замковых ворот, а иной раз и в лес Бабин недалеко от Нимбурка – там, у Нимбуркских ворот, был вероломно убит пан Бочек из Кунштата, и потому просто необходимо держать руку на эфесе меча. Ян Пардус допускает, что в тех краях закон не имеет силы. Возможно, он прав.

Когда же дружина возвращается домой, воины в один миг опустошают оловянные миски с вареной говядиной или жареной дичью, выпивают ведро дымокурского пива, потом заваливаются в постели и спят таким сном, который больше похож на смерть, чем на жизнь. Так пробегают пять-шесть погожих сентябрьских дней.

Дивиш с сожалением вспоминает о шумных городских вечерах, но в этой напряженной жизни весь его буйный темперамент расходуется до конца, а Мареку кажется, что нежная красавица только пригрезилась ему. Он ни разу больше не видел ее, хотя теперь их разделяет всего лишь стена.

Кому, собственно, хотелось в эти прекрасные дни, когда на лугах еще цвел синий цикорий, менять свою судьбу? Пардусу? Дивишу? Мареку? Или кому-либо другому? Пожалуй, никому. Судьба сама вершила все, как ей заблагорассудится.

Неожиданно воинские учения прекратились. Ян Пардус стягивает свой отряд юных латников, пополненный несколькими бывалыми воинами и двумя поварами, в фазаний заповедник за Замковые ворота. Небо обещает жаркий день, заповедник еще спит. Но всадники соскакивают с седел, вытаскивают господских сокольничих из постелей, ищут место, где нужно поставить стол, где будет разожжен костер, где разобьют лагерь. На просеке шумно, но даже шум не может нарушить величественной красоты природы: группы белых берез, буковые рощицы, сквозь сосны просвечивает кусок синего неба, на траве лавина искрящейся росы. И кругом струи серебряного света.

Марек полон напряженного беспокойства. Он увидит соколиную охоту. Наверное, сюда прибудет подебрадский пан. Чем иначе объяснить бурную деятельность Пардуса? И Дивиш неспокоен. В его глазах ликование: сегодня наш день! Наверное, он прав. Оба они молоды, не женаты, у них и прошлого-то нет. Почему бы именно сегодня не наступил их день?

Приезжают верхом Иржи из Подебрад и два других пана: Ярослав из Мечкова, начальник дружины замка Мыдловар, и Ян из Гонбиц, начальник дружины замка Олдржих. Ян Пардус и его челядь застывают в почтительных позах. Не перед Ярославом из Мечкова, хотя он такой громадина, что, сидя на коне, почти волочит ноги по земле, и не перед быстрым как ртуть Яном из Гонбиц, а перед подебрадским паном – главой восточночешских ландфридов Иржи из Подебрад. На нем штаны в обтяжку и зеленый плащ с рукавами, по краям плаща бахрома, на рукавах прорези. Пояс с коротким мечом лежит на бедрах.

Марек взволнован, он не спускает глаз с Иржи. Иржи всего двадцать семь лет, но Мареку он кажется значительно старше. Невысокий, коренастый, круглое лицо спокойно, лишь карие глаза выдают живость и внимание. Он несколько медлителен, словно есть в нем скрытая тяжесть. Может быть, он занят своими мыслями? В чем же его сила? В уме? Или в его вере?

Много времени утечет, прежде чем Марек сможет ответить на эти вопросы. А пока что он мысленно оценивает Иржи, который держится просто и без внешнего блеска. Он еще не приобрел тех черт характера, которые возникают из чувства ответственности, не выглядит он и накопителем дукатов, хотя к нему почти каждую неделю стекаются товары. Пожалуй, его цель – постепенно занимать все более высокое положение на феодальной лестнице, а этого не сделаешь, если быстро не расширишь своих владений.

Марек чувствует, что перед ним человек, который находится в начале своего пути. Иржи смотрит, разглядывает, размышляет, взвешивает, а затем, отбросив колебания, делает шаг, который решит его будущее. Он, должно быть, знает, что век благоволит к нему. Наверное, он предвидит, что не состарится и за пятьсот лет.

Может ли Марек признать его своим господином, не противясь самому себе? Да, может, кивнул головой Марек и взглянул на Дивиша, который дружески ему подмигивает.

Ян Пардус, кряхтя, сел на коня, подъехал к панам и остановился вместе со всеми возле молодых буков. Место удобное для наблюдения.

Сокольничие вошли в низкую поросль, держа соколов на предплечье, обернутом грубой кожей. Сокол с капюшоном на голове похож на монаха. Так же склоняет голову. Но вот вспугнутые фазаны с шумом взлетают, с соколов снимают капюшоны, и начинается убийственная игра. Покорная птица превращается в хищника: сама стремительность и беспощадность. Сокол взлетает, видит жертву, растопыривает когти и молнией падает на тяжелого фазана, который не умеет защищаться. Первый фазан – и награда соколу кусок печени, второй фазан – еще кусок печени, и так за каждого. Ни один лучник не стреляет, круги перед глазами людей сужаются до маленькой точки, где кончается жизнь радужной птицы.

Но вот все устали – соколы, сокольничие, паны и лучники. Марек тоже устал – ему пришлось довольно постараться, чтобы повара получили достаточно фазанов для угощения охотников. Пока повара ощипывали фазанов, Марек и Дивиш направились к кустам, где накрыли стол, поставили белый хлеб и красное вино, – больше пока ничего, потом на столе появятся фазаны, но ужо в другом виде: золотисто-желтые, нашпигованные салом, с хрустящей корочкой, с ароматом свежих грибов и запахом чеснока.

Пришли паны. Иржи сел за стол первым. Остальные, не прекращая разговоров, начали тоже рассаживаться.

– Я тебя знаю, – сказал Иржи, увидев кудрявого Дивиша.

– Я Дивиш из Милетинка, – улыбнулся юноша.

– А ты? – спросил Иржи, обратив взгляд на задумчивое лицо Марека.

– Я Марек из Тынца, – ответил тот, радуясь, что так быстро вспомнил свое имя.

– Я уже знаю, – проронил Иржи. Глазами он наметил как раз этих двоих. – Услужите нам за столом. Сюда приедут пани.

Прислуживать за столом? Это значит одним панским словом отличить их. Марек и Дивиш счастливо переглянулись. Кое-что из их мечтаний начинает сбываться – этого не предвидел их начальник Ян Пардус.

Пани приехали в двух небольших экипажах, обитых темно-красным бархатом. Форейтор, конная вооруженная охрана. Четыре пани вышли из экипажей на просеке и сели за стол напротив панов. Они ополоснули пальцы в оловянной миске и теперь ждут, когда появятся золотисто-желтые птицы. Разговор перекидывается с одной стороны стола на другую и не касается ничего, что не было бы уже знакомо. Марек слушает, подавая блюда, и только уголком глаза взглядывает на того, кто говорит.

Пани Кунгута говорит тихо, сдержанно, словно ей по меньшей мере сорок лет и у нее трое взрослых детей, тогда как ей только двадцать и трое детей совсем маленькие. Платье из синего шелка подчеркивает чистоту ее лица, которое не поблекло от многократных родов, оно подчеркивает очарование ее женственности.

Пани Алена Вахова, затянутая в платье из черного шелка с белым кружевным жабо, определенно переняла нечто у своего мужа. Так, во всяком случае, кажется Мареку. Удлиненный овал лица, жесткие черты, высокая, в виде башни, прическа, делающая ее лицо еще более узким. Возраст угадать трудно... Говорит громко и отрывисто, словно бросает монеты. Мареку кажется, что пани Алены следует побаиваться.

Обе девушки – Бланка и Андела – явно стараются смягчить свою броскую красоту. И не из-за старших женщин, сидящих напротив них за столом, а скорее из-за двух красивых юношей, которые прислуживают им с особым вниманием. И хотя озорные искорки вспыхивают в глазах Бланки, лицо ее все же говорит, что никакая грязь к ней не пристанет. Жареного фазана она принимает с восторгом и мастерски разрезает его, Дивиш не может наглядеться на ямочки на локтях ее пухленьких рук и на столь же соблазнительные ямочки на щеках, которые обещают что-то удивительно приятное, но что – Дивиш не знает.

Марек даже не осмеливается думать о чем-либо подобном. Он растерялся, когда убедился, что он не выдумал Анделу и она в самом деле сидит за столом.

Он видит ее прелестные плечи, застенчивое выражение лица и удивленные, широко раскрытые глаза. Он чувствует ее возвышенные мысли и желание скрыться ото всех. Марек не знает, куда она хочет скрыться, но хочет бежать с ней. Он впитывает ее застенчивость и сам становится застенчивым. О чем молчит Андела? – спрашивает он себя. И сам же отвечает: есть на свете счастье. Определенно существует человеческое счастье.

– Надеюсь, господа наелись досыта? – спрашивает Иржи и внимательно смотрит на лица своих соседей по столу. Ответа не требуется. Лица гетманов говорят сами за себя.

– А пани? – спрашивает Иржи учтиво и с видимым удовольствием принимает благодарность пани Кунгуты, похвалы пани Алены и кивки двух девушек.

Марека и Дивиша он не спрашивает. И хорошо делает, потому что оба юноши голодны как звери. Но удивительно – они довольны. Они приблизились к девушкам, к которым так стремились. А это стоит того, чтобы поголодать.

На следующий день их зовут к священнику-подобою Яну Махе. Его жилище – неподалеку от замковой часовни. Побеленные стены, распятие, на полочке несколько книг. Среди них латино-чешский словарь Кларета, молельная скамеечка, стол и один стул, простая кровать с периной. Все говорит о том, что священник хотя и очень набожный, но всего лишь человек. Молодость его прошла, а старость ему еще незнакома. Его подбородок слегка опушен бородой, глаза живые. Можно сказать, он недурен собой. И по всему видно, что он сама добродетель.

– Я бы предложил вам сесть, если бы было на что, – улыбнулся он, глядя им прямо в глаза, и тут же объяснил, что пан Иржи попросил его проверить их знания и степень образованности.

– Ах, – вздыхает удивленно Марек.

Дивиш забылся и выругался.

– Лучше обращаться к господу богу с молитвой, чем ругаться, – упрекнул его священник. – Умеете вы читать и писать?

– Да, – выпалили оба сразу.

Священнику нравятся эти юноши, он верит им, но, несмотря на это, дает прочесть отрывки из хроники Троянской войны. Первым прилагает усилия Дивиш, читает слово за словом, не понимая, что читает, после него Марек, которого даже заинтересовал предложенный для чтения абзац. Похищение прекрасной Елены сыном троянского царя. Но у него нет времени обдумывать прочитанное – его ждет следующее задание: написать отцу короткое письмо, что он здоров и что благодаря господу богу и пану Иржи дела у него идут хорошо. Вскоре письмо написано. После Марека берет перо Дивиш. Сочинять письма ему не по душе, и он просто списывает текст у Марека. Выбросил одно, а может, два слова и ничего не прибавил.

Кажется, священник доволен: Марек и Дивиш умеют писать.

– Латыни, вы, наверное, не знаете, – говорит он между прочим.

– Нет, почему же? – вопросом отвечает Марек.

– Мы учили латынь у отца Амброзия, – говорит Дивиш с некоторым оттенком бахвальства.

Марек переводит отрывок из латинского трактата Матвея из Янова – «Правила Ветхого и Нового завета о причащении святыми дарами», а Дивиш – наобум открытую страницу из Плиния.

– Это хорошо, – удивляется священник. – Вы принадлежите к образованным людям. Радуйтесь этому. Мнение света создают люди, знающие грамоту. Они призваны отличать правду от лжи.

– А меч ничего не стоит? – спрашивает Дивиш.

– К сожалению, стоит, – хмурится Ян Маха и возвращается к своему делу. – Вы, конечно, знаете Священное писание.

– Да, – спокойно отвечает Марек.

До семнадцати лет воспитатель-священник потчевал его отрывками из Священного писания перед завтраком и перед ужином. Если бы давали еду три раза в день, то было бы оно и перед обедом.

– Но мы не священники, – настораживается Дивиш. Он всегда больше интересовался жизнью, чем Библией.

– Я знаю, – кивает Ян Маха и цитирует на память отрывок из Писания: – В нем была жизнь, и эта жизнь была свет человеков.

– Евангелие от святого Иоанна, глава первая, стих четвертый, – прошептал Марек.

– Не собирайте себе сокровищ на земле, – продолжает священник, обращаясь к Дивишу.

– Апостол Матфей.

– Превосходно, – улыбается священник. – Следуешь ли ты этому завету?

– Да, – горячо кивает Дивиш. – У меня только долги.

– Сколько на небе звезд? – спрашивает дальше священник.

– Тысяча двадцать две, – отвечает Марек, он знает эту цифру из Писания.

– Зачем бог сотворил их? – обращается священник к Дивишу.