Текст книги "Преклони предо мною колена"

Автор книги: Богумил Ржига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Снова напрягается разящая рука. Что делать? Сражаться! Защищаться! Убивать! На узком повороте дороги топот копыт, бешеный стук оружия, тяжелое дыхание коней и людей. Но только до тех пор, пока не возникает здесь, как выстреленный из пращи, пан Ярослав. Он врезается между ними на своей лошади, даже меча из ножен не вытащив. Только волосы на свежеподстриженной бороде топорщатся, как пики, и брови сдвинуты, словно он разгневан.

– Предупреждаю вас! – глухо восклицает он. – Вы на земле замка Мыдловар!

Оба юноши сразу разъезжаются, а острия их мечей дрожа ищут темные отверстия ножен. Мгновение они, ничего не соображая, смотрят на пана Ярослава, на уши своих коней, друг на друга, на окружающий их лес, на солнце, которое своевольно продирается к ним сквозь верхушки деревьев.

– Что это вы? – с укором говорит пан Ярослав.

– Мы просто упражнялись, – находится Дивиш и пытается улыбнуться.

– Мы до сих пор толком не знаем силы оружия, – поддерживает его Марек. Ему вдруг становится стыдно. И перед паном Ярославом и перед Дивишем. Что, собственно говоря, случилось? Что это за странная грозная сила, которая принудила его поднять меч на Дивиша?

Пан Ярослав удовлетворен объяснением. Он не ждет правды. Только в глазах промелькнула насмешливая искорка. Может быть, он не так далеко ушел от своей молодости, чтобы совсем забыть ее. Он поворачивает коня и погоняет его. Марек и Дивиш скачут вслед за ним.

– Марек, – говорит как бы между прочим пан Ярослав, когда они на дворе замка соскакивают с коней, – знаешь, кто меня за тобой послал?

– За мной? – недоумевает Марек.

– Да, именно за тобой. Я слышал только твое имя.

– Кто?

– Андела.

В этот момент конюх роняет седло на землю. То ли он такой нескладный, то ли невнимательный? У пана Ярослава краснеет лицо даже между прядями бороды. Он поднимает кулак и мощным ударом, как молотом, сбивает виновника наземь.

Марек слышит, как конюх охнул, но мысли его заняты другим. Он думает: такой удар больше заслужил я.

Возвращение в Подебрады проходит без прежнего оживления и веселья. Парусник плывет медленно и величественно. Пани Кунгута смотрит на живописные берега, дети играют майоликовыми игрушками, которые им подарила пани Поликсена. У борта стоят обе девушки – воспитанные и чистые, как лилии. Дивиш и Марек до мелочей внимательны. Все будто заперто на замок. Будто чаши весов не перевешивали ни туда, ни сюда, будто на свете не было места ни для любви, ни для ненависти.

Но от действительности никуда не денешься. И не только это. В мыслях людей на нее наслаиваются представления, видения, фантазии. И когда-то все это должно выплеснуться прежде, чем дело дойдет до взрыва.

Вечером Марек и Дивиш отправляются в город. Они одалживают у старых воинов потрепанные куртки, полагая, что нет никакой надобности в том, чтобы их кто-нибудь узнал. Они входят в корчму у Пражских ворот. Бородатые лица, гомон, крик, кости, карты, винные пары. На подиуме уродливый трактирщик. Смотрит на них, словно кнутом стегает. Безбородые, ха-ха-ха! Узнал ли он Дивиша? Этого не угадаешь. Бельмо на глазу в свете факелов странно сверкает, безобразие трактирщика соответствует его неприятной сущности.

– Не бойся, – успокаивает Дивиш растерянного Марека. – Здесь я никому не должен.

Сначала они пьют вино, чтобы прогнать меланхолию. Они чувствуют, что сейчас они близки друг другу как никогда. Преодоленная вражда сближает. Бросают деньги в руки трактирщику и присоединяются к игрокам в кости. Они счастливы, что могут проигрывать. Корчма принимает их, трактирщик уже не следит за ними.

Они снова отделяются от игроков и сосредоточенно пьют, то смеясь, то роняя слезы.

– Привязался я к Бланке, – говорит Дивиш.

– А я к Анделе. И что это со мной произошло, – вздыхает Марек.

– Мы храбры только сами с собой.

– А с ними мы дети.

– Но мы подрастем! – восклицает Дивиш.

– До потолка! – кричит Марек. Вытаскивает меч и достает им до потолка.

Вида обнаженного меча трактирщик не выносит. Тихонько свистит. Из-за ближайшего стола поднимаются несколько бородатых мужчин. Они кидаются на юношей. Марек с Дивишем и слова не успевают сказать, как оказываются на улице, на свежем воздухе. Лежат на дороге, в пыли, распластанные, как лягушки. Меч Марека вылетел за ним по той же траектории.

– Это наш конец, – ворчит Марек и медленно поднимается.

– Это наше начало, – торжественно провозглашает Дивиш. – Наши девушки теперь узнают, на что мы способны.

– Ну, если ты так думаешь, – соглашается Марек.

Они поднимаются на ноги, которые плохо их держат, и идут. Некоторые дома темны, оттуда доносятся крики. Другие освещены. Там тихо. Тихо и на небе.

Весь следующий день Мареку кажется, что он висит вниз головой или по крайней мере вывернут наизнанку. Все смешалось – перепутались и вещи и люди. Ему кажется, что он стал другим, оттого каким-то странным образом отчуждается и Андела. Он не ищет ее взгляда, не любуется ее волосами, во время еды прислуживает ей, стоя за ее спиной. В Анделе Марек черпает свою силу, она – и источник его слабости. Но от этого он не испытывает ни капельки счастья.

К вечеру Марек отправляется побродить, он обходит замок и направляется к укреплениям. Минует несколько деревьев, которые не осмеливаются возвысить свои кроны над замковой стеной, и по крутым каменным ступеням поднимается на высокую галерею.

Что открывается его глазам? У самого основания стен светятся недвижные воды Лабы, разрезанные продолговатым островом. В купах деревьев на острове полным-полно птиц. На другом берегу реки – заросли кустарника, густая, переливающаяся волнами трава. Вдали темнеют стены замка Бора. Несколько рощиц, разбросанных там и сям по палитре земли, беспокоят глаз Марека: ему хотелось бы в устройстве природы видеть бо́льшую гармонию.

Он смотрит вверх, на небо, полное шаловливых облаков. Перед глазами встает картина: на троне всемогущий и всесильный бог-отец, по правую его руку Христос, по левую – святые, блаженные небесные жители.

Марек хотел бы заглянуть и в пекло, куда в вечную ссылку попадают грешники, безбожники, грабители и убийцы. И хоть пекло глубоко под землей, на земле у него есть свои вербовщики – дьяволы, которые принуждают людей делать зло до тех пор, пока они не совершат смертный грех. Марека дьявол тоже иногда искушает. Взять хотя бы события последних дней.

Сейчас Мареку необходимо одно: он должен научиться скрывать свои чувства. Похоронить любовь в сердце и внешне никак ее не проявлять.

Прежнее равновесие возвращается к нему. Он испытывает прилив новых сил. Небо затягивается облаками, пекло исчезает в глубинах земли, а широкие угодья вдоль Лабы становятся такими красивыми, что на глаза навертываются слезы.

Слышатся легкие шаги. Марек оглядывается. Это Андела. Конечно, это она. Сначала он видит ее неясно, она кажется ему тенью.

– Что ты здесь делаешь? – удивляется Андела.

Глаза ее широко открыты, в них отражается вся вселенная.

– Жду тебя, – отвечает Марек не задумываясь, потому что не может сказать ничего другого.

– А я не знала, что приду сюда.

– Я предчувствовал это.

– Я люблю отсюда смотреть на свое дерево, – говорит Андела и показывает вниз на мельницу, где на небольшом мысу стоит молодой одинокий клен. Сколько ему лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Наверное, столько, сколько Анделе.

– Это наше дерево, – говорит Марек и берет ее руку. Он не должен скрывать от нее своих чувств. Андела все понимает.

– Нет, нет, – пытается высвободить свою руку Андела. Она вся трепещет. – Дозорный смотрит на нас.

– Андела. – Марек не отпускает ее руку.

– Что?

– Приходи завтра утром к нашему дереву, сразу же как откроют Замковые ворота. Придешь? – просит Марек.

– Нет, нет, – отказывается Андела и с опаской оглядывается.

Видеть их могут только два человека: дозорный с ближайшей башни и пани Алена Вахова. Дозорный тут же забудет о них, но пани Алена не забудет. Она начнет перемывать им косточки, пытаясь догадаться, есть между ними что-нибудь или нет.

До последней минуты Андела уверена, что к клену не пойдет. Но ее фантазия всю ночь интенсивно работает, и утром наступает неожиданный перелом. Андела снимает перстень, будто таким образом можно обрести свободу, застегивает плащ, закутывает голову в темный платок, решительно открывает двери и бежит через подъемный мост, тропинкой вдоль укреплений, через пустынную равнину возле мельницы, вниз к Лабе, словно молодой клен стал светочем всей ее жизни. Она будто предчувствует, что наступит время, когда ей придется примириться с тем, что Марека не будет с нею, и оттого так внезапно поддается взрыву чувств, вспышке пламени – короче говоря, чему-то такому, что совершенно подавляет ее волю.

Она еще не добежала до реки. Может каждую минуту остановиться, вернуться назад в замок. Следовало бы это сделать. Андела смутно чувствует, что будет наказана за свою любовь. Быть может, в супружестве, быть может, в чем-либо ином. От этого предчувствия в ее сердце образуется пустота, которая жаждет нежности. Пустота, которая хочет заполниться милосердием любви.

Она уже видит свой клен. Он темно-зеленый, ведь его поит река. В его кроне, наверное, утренний холод, в воздухе время от времени что-то мигает, блестит и трепещет, как крыло белой бабочки. По небу плывет облачко, оно отражается в реке, но ясной глади реки этого мало, она хочет вобрать в себя весь мир. Над рекой веет тихой осенью, благосклонной, с улыбчатым лицом.

Марек стоит под кленом. Андела направляется к нему – свободная, как огонек, тихая и воздушная, как струйка дыма. Она знает, что может остаться здесь лишь краткое мгновение. Чувствует, что у нее только руки и губы. Свертывается в объятиях Марека, как в тихом раю, где ей ничто не грозит. Она немного стыдится своего волнения и того, что перестала владеть собой. Но клен ее не упрекает и согласно шумит. Он тоже любит жизнь. Он с ними заодно, укрывает их своей тенью, он часть вселенной, которая многим людям кажется нереальной.

– Андела, – шепчет Марек. Ему хочется, чтобы она хоть что-то сказала.

– Да, – кивает Андела. Она чувствует, что должна от этого чуда сохранить нечто живое для будущего.

Даже если потом рассудок будет ее упрекать.

– Ты видишь клен? Это наш первый свидетель.

Андела кивает и поднимает глаза кверху. Листья шепчут вместо нее: да-да...

– Ты счастлива?

Андела опять кивает. Да, сейчас она счастлива. Пожалуй, впервые в жизни. Но как сделать ощущение этой минуты постоянным? На это нет ответа. Андела пугается, выскальзывает из объятий Марека и бежит назад. Она даже не ищет другой дороги. Чувства ее переполнены, сердце трепещет, а неподкупный разум убеждает ее: то был не сон.

В воротах замка она едва замечает, что входит одновременно с пани Аленой Ваховой. Пани смотрит на нее неприветливо, потому что утренняя красота Анделы кажется ей предосудительной. «Где она была так рано? – думает пани Алена. – Идет от реки. Почему именно от реки?» Но не спрашивает ее. Прежде всего ей неприятно думать о себе: лицо у нее жесткое, тело высыхает, она чувствует, что поток ее жизни идет на убыль.

Но любопытство берет верх. Пани Алена поднимается на галерею и смотрит на реку. Недалеко от гладкой блестящей поверхности воды она видит Марека. Он неподвижно стоит под небольшим кленом. Это выглядит так, будто он говорит себе: вот река, вот клен, вот берег, вот тропинка, а там замок и над ним солнце.

«Меня не одурачишь...» – думает пани Алена и осторожно спускается вниз.

Долгий и нудный ужин. Нет былой непринужденности. Пани Кунгута молчит, вяло жует жареную баранину. Андела не поднимает головы. Держит себя отчужденно, на Марека и не взглянет. Марек чувствует себя обманутым и не может успокоиться. Ведь у них общая тайна: Андела, Марек и клен. Или первые двое сейчас уже не те? И постоянен только третий? Марек не может этому поверить, хотя и сомневается. Он не понимает Анделы. Почему сегодня ладонь ее напряжена? Почему глаза ее даже украдкой не пошлют ему привета?

Дивиш кажется спокойнее Марека. Может быть, он думает о чем-то более отвлеченном. Например: вот течет внизу река, она свободна, не ограничена скалистыми берегами и горами, она готова бороться за себя с помощью паводков и наводнений, вот над рекой уже смеркается, и она перестает видеть путь, и ей грозит опасность заблудиться. Дивиш размышляет о том, что все в природе надеется на долговечность, а может, и на вечность.

Марек глубоко задумывается. Когда же он приходит в себя, обе девушки исчезли из зала. Исчез и Дивиш, пани Кунгута послала его узнать новости о пане Иржи. Вернулся он из Кутной Горы или нет? Пани знает, какой он страстный и неутомимый путешественник, но, когда он дома, она хочет, чтобы он был рядом с ней.

Один из воинов приносит масляный светильник, пламя его лениво колеблется на конце длинного держателя. Марек зажигает одну свечу, вторую и переходит к следующему подсвечнику. Желтое мигающее пламя освещает зал. Обе оставшиеся в зале женщины на фоне стены напоминают картины.

На пани Кунгуте атласное платье в полоску – черную и темно-красную, с узкими рукавами. Жаль, что она предпочитает одежду темных цветов – они ее убивают. К ее ясному лицу и длинным ресницам подошли бы цвета более яркие. Но как может она носить такие туалеты рядом с пани Аленой, которая никогда не вылезает из черного? Сегодня на бархате ее платья только узкая золотая кайма, которая лишь подчеркивает его черноту. Почему пани Алена всегда в черном? Наверное, потому, что ей нравится предаваться печали. Может быть, пани Алена так в нее вжилась, что это стало ее сущностью.

Пани Алена поднимает руку и жестом предлагает Мареку сесть. В блеске свечи ее рука кажется неподвижной. Рука полная и мягко очерченная, но пальцы костлявые и слегка загнутые. Марек подчиняется, но от удивления его брови слегка приподнимаются.

– Мы хотим с тобой поговорить, – начинает пани Кунгута. Ее голос, несмотря на некоторую холодность, звучит мягко.

Марек склоняет голову и снова поднимает ее. Это походит на поклон.

– Мы очень сожалеем, что вас двоих никогда не видно в замковой часовне. Ни тебя, ни Дивиша. Может быть, вы ходите в городской костел? – спрашивает пани Кунгута.

– Я был там только один раз, – признается Марек.

Этот упрек он принимает, но огорчен, что не может объяснить как следует, почему он теперь ходит в костел редко. В юности он должен был ходить туда постоянно. Теперь же он хотел бы туда войти только тогда, когда этого потребует его душа.

– Слово божье, наверное, вас не влечет, – жестко говорит пани Алена.

Марек хотел бы объяснить, что бог для него это нечто беспредельное. А божие слово – это не только то, что провозглашает священник, но также и река, и холм Шибеничник, и звезды на небе, и любовь Марека, и его надежда, Марек убежден, что он в тайном общении с богом. Преклоняется перед ним, а порой разговаривает с ним, просит его помощи, исповедуется ему. За это бог благожелателен к нему. Не забывает его своими милостями, а невзгоды вроде бы отводит от него.

Но Марек знает, что пани Алена его объяснений не поймет.

– В этом доме живут по-христиански, – продолжает пани Алена строго, хотя строгой-то должна быть скорее пани Кунгута.

Марек краснеет. Все в нем восстает, хотя губы не могут выговорить ни единого слова. Он оборачивается к пани Кунгуте, ища защиты в ее глазах. Но пани Кунгута отводит взгляд.

– Молодой человек должен отдавать себе отчет, – продолжает безжалостно пани Алена, – к чему приведут его сумасбродства. Единственно к греху.

До Марека наконец доходит, что пани Алена, конечно, имеет в виду его любовь в Анделе. Он приходит в ужас: как его личная тайна могла получить огласку? Может, это написано у него на лбу? Или их предал клен?

– В молодости всякое может случиться, – произносит наконец пани Кунгута. Ее легкая улыбка смягчает упреки пани Алены.

В дверях появляется Дивиш. Сообщает, что примчался посыльный: пан Иржи возвратится к полуночи.

Так Марек, а с ним и Дивиш попадают на гребень волны. Куда она вынесет их? В широкое море? К ближайшей скале? Или их тихо примет песчаный берег?

Утром пан Иржи зовет их к себе. Он выглядит невыспавшимся, веки покрасневшие. Юношам кажется, что он стал выше ростом. Лицо надменное. Мысли его витают где-то далеко. Одет в бархат карминового цвета, словно ему кто-то приказал выглядеть величественно. Только никто из присутствующих этого не замечает.

– Благодарю вас за службу у пани Кунгуты, – говорит Иржи негромко. – Можете возвратиться снова к Яну Пардусу.

Марек и Дивиш кланяются. У них одинаковое чувство, будто между ними и паном Иржи выросла стена.

– Человек должен быть уравновешенным, – продолжает Иржи чуть повышенным голосом, – и уметь это состояние сохранять.

Это звучит почти как упрек. Его основа ясно видна. Дивиш первым приходит в себя и осмеливается возразить:

– Разве мы были невежливы? Смеялись прежде, чем засмеется пани Кунгута?

Иржи качает головой, вздыхает.

– Запомните, – говорит он, – заключение браков между молодыми людьми – это дело их родителей. Так ведется в наших родах испокон веков. Вы двое теперь должны отдаться воинской службе с такой страстью, чтобы все забыли о вас.

– Я прошу дать мне два месяца отпуска! – восклицает Дивиш без размышления и краснеет до корней своих светлых волос.

– Я увольняюсь из отряда, пан Иржи, – четко произносит Марек. Он бледен, как только что выбеленная стена. Темные волосы кажутся еще темнее. В нем все напряжено.

Иржи из Подебрад наконец сосредоточивается, всматривается то в одного, то в другого юношу, размышляет, лицо проясняется, на губах появляется подобие улыбки.

– Подтвердить свои просьбы вы придете через неделю, – отвечает он почти спокойно. – Сегодня я ничего решать не буду. – И жестом дает понять, что юноши свободны.

Они не сознают, как выбираются из комнаты. Погруженные в молчание, отгороженные от внешнего мира. Смотрят понуро на каменные стены укреплений будто в поисках выхода. Первым его находит Дивиш:

– Теперь я начну действовать как полагается.

– А я никогда не отступлю! – восклицает Марек.

– Они все про нас знают.

– Мы должны постараться, чтобы о нас не забыли.

И все их заботы снова приобретают реальный смысл, а предметы их мечтаний становятся близкими – стоит руку протянуть. Возможно ли это? Возможно – им ведь светит солнце молодости.

Однако изменить уже ничего нельзя. Приходится отправляться к Яну Пардусу. Старый гетман оглядывает их с ног до головы, словно видит впервые. Он ничуть не переменился: то же суровое лицо воеводы, так же жестикулирует, когда сердится. Та же точная рука – меч в ней безошибочно находит кратчайший путь к сердцу врага. Пардус настолько суров, что никто не рискнет в его присутствии даже зевнуть.

– Вы уже знаете Яна Пардуса? – начинает он окольным путем.

– Да.

– Чего вы от него ждете?

– Теперь он возьмет нас в оборот, – усмехается Дивиш.

– Когда-нибудь поведет нас в бой, – говорит Марек.

– Да, – кивает старый гетман. – Вы воины. Это ваша судьба.

– Жизнь близко, смерть далеко, – возражает Дивиш.

– Я считаюсь и со смертью, – допускает Марек. Смерть ему не кажется такой далекой, как прежде. Странно, ее приблизила любовь к Анделе.

– Умереть – это не совсем то, что человек себе представляет, – ворчит Ян Пардус и испытующе оглядывает юношей, которые прямо пышут здоровьем и полны жизни, хотя и говорят о смерти.

– Мы немного обленились, – бросает Дивиш.

– Прислуживать у стола, нежиться в постели, ворковать с женщинами – это не работа для мужчины, – выкладывает свои соображения Ян Пардус.

– Но меч в руке удержим, – возражает Марек.

– Только не друг против друга, – ядовито подпускает старик.

Никаких сомнений, он тоже все знает. Замковые осведомители работают великолепно. Произнеси шепотом признание камню в стене, и слова проскользнут прямо в чужие уши. Но только Пардус неправ. Марек и Дивиш в самом деле несколько раз вступали в поединок. О Мыдловаре не забывает ни один из них. Однако в поединках они просто испытывали друг друга. Но это не всякий поймет.

– Мы хотим ходить в замковую часовню, – говорит Дивиш, будто хочет подчеркнуть миролюбие свое и Марека.

– Что вы там будете делать? – не понимает Ян Пардус. Посещение часовни не входит в его планы беспощадной тренировки воинов. Подготовить тетивы для стрельбы – это он понимает. Но терять время в часовне?

– Слушать слово божье.

– Хотим молиться, – говорит Марек и думает так на самом деле: ему кажется, что молитвой он очистит душу и облегчит свои страдания.

– Пусть молится священник, – возражает старый гетман, – в часовне вы не опалите даже кожи.

– Этого желает пани Кунгута, – пожимает плечами Дивиш.

Ян Пардус из Горки замолкает. Небо далеко, великий судия над облаками кажется ему недоступным, но авторитет пани Кунгуты близок и бесспорен.

Гетман должен снова втянуть обоих юношей в суровую воинскую жизнь, и он сделает это. Они, конечно, забыли уже, что воздух синий, вода зеленая, деревья лиловые. И что между всем этим должен сверкать металл.

Часовня переполнена: служанки, конюхи, повара, воины, ремесленники, стражники, богатые крестьяне и бедные дворяне со своими женами. Священник ведет богослужение истово. Его слова волнообразными спиралями поднимаются прямо к облакам. Люди, думайте о своем спасении! Христос на массивном кресте словно бы кивает измученной головой. На лицах молящихся выступает пот, но тоска в их душах исчезает. У священника мелодичный голос, и путь к спасению кажется легче, чем в другое время.

Недалеко от священника Яна Махи стоит пани Кунгута бок о бок с пани Аленой. И та и другая в вышитых чепцах, а на серебряных поясах висят объемистые мешочки. Наверное, они будут раздавать милостыню. Это можно предположить по благочестивому выражению их лиц. За их спинами две молодые девушки: Андела и Бланка. Сегодня на них шелковые платья, расшитые серебряными нитками. Платья отличаются только цветом. Девушки время от времени что-то шепчут. Что это? Молитва? Или просто светский разговор? Пусть лучше это останется в тайне.

Марек и Дивиш уже в одежде воинов протискиваются сквозь толпу. Люди уступают им дорогу, словно чувствуют под их кожаными куртками легкие панцири, словно заранее ощущают их локти возле своих ребер. Или они догадываются, что как раз этим двум юношам необходимо стать к левой колонне, чтобы хорошо было видно знатных пани? Едва ли. Такого дерзкого поступка никто не предполагает. Однако это именно так. Марек знает, где стоит Андела. Дивиш знает, где стоит Бланка. И оба должны встать так, чтобы девушки их заметили.

Юноши уже на месте и пытаются пристальными взглядами заставить девушек поднять склоненные головы. Голос священника звучит волнующе. Он тревожит молодые сердца своими нежными бархатными переливами. Марек взглядом касается Анделы. Она вошла в его сердце и останется там навсегда. Между тем Андела не поднимает глаз, так что он не может поделиться с ней своими чувствами. Дивишу повезло больше. Он уже дал знать Бланке: ты останешься в моем сердце, а я в твоем. Бланка всем своим видом выражает согласие. Краснеет по уши и шепчет что-то Анделе.

Темноволосая девушка сначала пугается. Пани Алена с пани Кунгутой так долго ей выговаривали, что привели в смятение ее мысли. Она должна отказаться от этого приятного юноши из купеческой семьи. Что скажет ее отец? У него определенно другие намерения. Андела должна была согласиться, ведь она знала эти намерения. И она перестала верить в свое внезапное и непривычное счастье. Может быть, это правда, что Марек лишь мимолетно прикоснулся к ее жизни. Настоящая любовь еще ждет ее. Она со всем примирилась. Уедет из Подебрад и даже не попрощается с Мареком.

Андела смотрит на Марека. Ее глаза сначала отказываются понимать его. Но цепи вскоре падают. Андела снова чувствует себя счастливой. Словно она прозрела, исцелилась от временного ослепления. Чувствует, что ее наполняет сияние света. От кончиков ногтей до корней волос.

И уже наступает мгновение, которое в течение всего богослужения ждет, затаившись в острых изломах готических сводов и украшениях часовни. Оно кратко, но подобно узлу, который нужно молниеносно разрубить, чтобы жизнь продвинулась на шаг вперед.

Бланка теряет сознание и падает. Крики, переполох. Атмосфера святости нарушена. Дивиш пробирается сквозь толпу, расталкивает всех склонившихся над Бланкой, берет девушку на руки и идет к дверям часовни. Люди уступают ему дорогу и валом валят за ним.

Андела уходит после всех. Она не может обойти Марека, который ждет ее у последней колонны. Он улыбается ей нежно и спокойно. Андела слегка улыбается в ответ, только потому, что она послушалась своего сердца. Она подходит к Мареку, поднимает лицо и этим поощряет его на разговор. Она внезапно освободилась от страха, все в ней пришло в согласие.

– Я сегодня здесь в последний раз, – говорит она тихо, чтобы Марек понял, что произойдет нечто неожиданное.

– Я не понимаю, – пугается Марек.

– Завтра я возвращаюсь в Роуднице.

– Я приеду за тобой.

– Да, – кивает Андела, хотя знает, что должна была бы сказать нет.

– Будешь ждать?

– Да.

– Не забудешь меня?

– Как можно, – улыбается Андела и принимает поцелуй Марека. Они с тоской оглядываются. Часовня пуста, но им надо уходить.

На небе догорают последние звезды, на земле становится темно, как в мешке. Вооруженные всадники скачут по пыльной дороге, ведущей на холм Ошкобрх. Среди них Марек и Дивиш. Гетман Ян Пардус зорко наблюдает за ними. Хмурое молчание. Одни досыпают в седле, другие чувствуют свою отчужденность от мира. Ничего удивительного. Такое бывает и у воинов.

Марек думает об Анделе. После их возвращения с учений ее в Подебрадах уже не будет. Сначала Мареку это кажется просто невозможным, затем им овладевает чувство горечи. Он на свете один, кругом мрак и вооруженные люди. Скоро наступит зима, вода в Лабе потеряет свою голубизну, клен опадет, птицы замолкнут, рыбы уйдут на дно. Андела в Роуднице тоже будет одна. Среди чужих людей, далеко от него, никто ее не приласкает. Марек настораживается. В самом деле ее никто не приласкает? Такую молодую и красивую? У Марека замирает сердце. Сейчас он готов на все – готов призвать на помощь самые страшные стихии: бури, землетрясения, наводнения, лишь бы все было, как прежде. Но никому нет дела до его желаний. Даже его коню.

Они въезжают на вершину Ошкобрха. Солнце уже приступает к своей дневной работе. Золотит желтеющие листья дубов и буков. Птицы пересвистываются. Верно, хотят своим пением задержать осень. Не уходи! Не покидай нас! Твои теплые объятия нам так приятны! Воздух влажный и бодрящий. У воинов пана Иржи пробуждается ощущение полноты жизни.

Ян Пардус делит отряд на группы и каждой дает задание:

– Смотрите в оба, чтобы ничего не прозевать!

Марек и Дивиш едут вместе вдоль опушки по направлению к Жегуни. Марек в полном смятении, Дивиш улыбается. Вдруг он говорит:

– Ты знаешь, она упала в обморок нарочно.

– Бланка?

– Открыла глаза и когда увидела, что ее несу я, то улыбнулась, – самодовольно объясняет Дивиш.

– А потом снова лишилась сознания?

– Марек, я чувствовал, какая она живая, – признается Дивиш.

– Она сегодня тоже должна уехать?

– Она не может уехать, – возмущается Дивиш. – Здесь у нее я.

– Ты счастливый, – вздыхает Марек, а сам думает, какой же Дивиш эгоист. Несчастья других его не только не касаются – он даже принимает их как нечто естественное.

Через два часа всадники возвращаются в лагерь. Неприятеля они не обнаружили, наверное, такового еще нет у подебрадского пана. Пардус сверкает глазами. Ищет кого-нибудь, чтобы обругать. Всегда ведь кто-нибудь подвернется под руку.

Заграждение из повозок уже поставлено. Отряд всадников готовится к атаке. Пардус, как бог Марс, рассекает воздух мечом: средняя часть заграждения раздвигается, и в образовавшийся коридор вихрем вылетают вооруженные всадники. Топот коней, биение сердец, шумное дыхание. Приготовить копья! Обнажить мечи! Вперед! Никого не щадить! Решительность – это смерть врагу.

Ян Пардус кричит. Он всем недоволен: и кони-то скачут недостаточно быстро, и воины-то не слишком темпераментны для того, чтобы нанести серьезное поражение противнику. Оружие держат, как веники. Атака повторяется. И еще раз. Пыль столбом. Птицы от страха улетают. Солнце прячется за облачко. А воины бьются с воображаемым неприятелем до седьмого пота. Они устали и думают только о том, как бы поесть.

Возвращаются домой к вечеру. Марек и Дивиш вваливаются в свою комнату. Ноги их еще ощущают бока лошадей. Они смывают с себя пыль и наспех проглатывают два-три куска. Служанка успевает им сказать, что девушки уже утром уехали. Обе? Обе. Андела в Роуднице, Бланка в Прагу. Дивиш отшвыривает оловянную тарелку с копченым мясом и кашей. Деревянная ложка вылетает из тарелки. Глаза наливаются злобой.

– Комедиантка!

Марек, едва взглянув на него, невозмутимо ест.

– Прекрати! – кричит Дивиш.

– Чего тебе? – спрашивает Марек, но есть не перестает.

– Объясни мне это. Бросается ко мне в объятия, а потом уезжает. Что это за игра?

– Наверное, это знак.

– Какой знак?

– Чтобы ты ехал за ней. Зачем ей прощаться, раз она знает, что ты можешь за ней приехать?

– Ты так думаешь? – говорит Дивиш и снова берет ложку.

Их жизнь вскоре потечет по разным руслам. Марек переживает дни тоски. Замыкается в себе. Погружен в себя. Ничего не замечает вокруг. Глаза его устремлены вдаль. Он представляет себе Анделу, и весь мир как в зеркале отражается в образе Анделы. Действительность уступает место иллюзиям.

К обыденной жизни его возвращает Дивиш. Он заботится о его оружии, напоминает ему о его обязанностях, о необходимости есть, о существовании Яна Пардуса. Любовь Дивиша к Бланке гораздо спокойнее, особенно во время отсутствия девушки. И Дивиш подвластен бурям, но это бури другого рода. Святость чужда его натуре. Больше всего на свете он дорожит своей свободой. Что может предпринять Дивиш из Милетинка, чтобы сделать полной свою жизнь? Как доказать всем, что он, Дивиш, существует на свете? И что свет без Дивиша был бы очень беден?

И Дивиш приходит к убеждению: они с Мареком должны взбунтоваться, чтобы снова обрести равновесие. Только с Мареком трудно договориться. Дивиш это знает. Придется начать издалека.

– Знаешь, о чем я думаю? – с невинным видом говорит Дивиш.

– Откуда мне знать? – отрывается от своих мыслей Марек.

– О страшном суде.

– О чем? – Марек становится внимательным: все, что касается дел неземных, теперь ему близко.

– Мы не знаем ни дня, ни часа его. Конец света может наступить завтра или послезавтра.

– Все может быть, – соглашается Марек.

– Вот я и беспокоюсь о нас.