Текст книги "Багамарама"

Автор книги: Боб Моррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава 28

Я глубоко вздохнул – от сердца отлегло. Будто что-то внутри оборвалось и освободило меня. Барбара жива. Жива! У меня в руках ее шарф – пусть эфемерная, но связь между нами. Я прижал к щеке тряпицу, пропахшую океаном, расправил, аккуратно сложил и сунул в карман.

Потом я допил ром.

– Еще? – предложила Тиффани.

– Да, спасибо, – ответил я.

Я вернул листок Зой. Она продолжала:

– Час назад он опять звонил и снова категорически требовал к телефону Бирму. На этот раз он сказал вот что.

Зой протянула мне листок.

«Если мы договорились, приготовь к понедельнику двести пятьдесят тысяч. Мы с тобой свяжемся».

Тиффани вручила мне бокал и одарила ласковой улыбкой.

Я спросил Зой:

– Вы связались с полицией?

Ответить она не успела: из инвалидной коляски послышался тяжкий стон, больная затряслась и выронила сигарету. Зой подняла и затушила окурок, а Бирма взяла мел и стала торопливо черкать на доске. Когда она закончила, Зой прочла запись и протянула доску мне.

«Никакой полиции!» – говорилось там.

Зой похлопала Бирму по плечу:

– Хорошо, милая, ты только не волнуйся. – И обратилась ко мне: – Мы с Бирмой на эту тему уже поговорили. Она не хочет привлекать полицию. Не доверяет, ведь под угрозой жизнь отца. Вы наверняка тоже не хотите подвергать опасности свою подругу.

– Что же вы предлагаете?

Бирма Дауни снова принялась водить мелом по доске. На этот раз надпись гласила:

«Достаньте деньги».

Я пробыл в особняке еще час: мы обсуждали, где взять требуемую сумму.

Зой Эпплквист заверила, что достать деньги на первый взнос не составит труда. Причем уже к завтрашнему утру. Вроде бы они с Бирмой все обсудили и через пару дней – если поторопить лондонских банкиров – удастся набрать и оставшиеся семьсот пятьдесят тысяч. Итого, их доля выкупа окажется погашенной.

Дело за малым: наскрести еще миллион за Барбару. Этот долг висел уже на мне.

Я, конечно, поставил любезных хозяек в известность, что такими суммами не располагаю. Правда, не стал уточнять, что у меня всего осталось две тысячи шестьсот двадцать четыре доллара и шестнадцать центов. Надо сказать, переговоры вела главным образом Зой Эпплквист; Бирма Дауни смолила как паровоз, а Тиффани Сен-Джеймс надувала губки и время от времени клала ногу на ногу.

– Наверняка у мисс Пикеринг имеется кое-что за душой, – подкинула идейку Зой.

Конечно, деньги у нее есть, заверил я. Да только я совсем не в курсе дела – она решает свои финансовые вопросы без моего участия.

Бирма что-то царапнула мелом на доске и показала надпись нам.

«Драгоценности».

– Барбара никогда побрякушками не интересовалась, – ответил я. – Может, у нее есть какой-нибудь сейф в надежном месте, но я даже представления не имею…

– Родные, близкие, – подсказывала Зой.

Я рассказал, что мать Барбары уже два года как отошла в мир иной, а других родственников, насколько я знаю, у нее нет.

– Тогда попытайтесь выйти на ее поверенного.

С адвокатом Барбары я знаком не был, однако пообещал Зой сделать пару звонков, а там действовать по ситуации. Больше обсуждать было нечего. Мы просто сидели и ждали… Ждали, когда зазвонит сотовый телефон и похититель скажет, что делать дальше. Все мы в этом деле оказались повязаны, и я предложил подругам вместе дожидаться звонка, поскольку искренне был готов остаться.

– Большое спасибо, но лучше не стоит, – возразила Зой Эпплквист. – Мы уже с ног валимся от усталости. А что стрясется – сразу вас оповестим.

Она встала, я поднялся с кресла и приготовился пожать ей руку на прощание, но Зой почему-то меня обняла. Я ее тоже обнял – на ощупь она походила на железную балку. Несгибаемая женщина.

– Об этом придется помалкивать. Надеюсь, вы понимаете? – сказала спортсменка.

Если честно, я не понимал. И даже был не совсем согласен и с огромной радостью переложил бы это серьезное и опасное дело на плечи профессионалов. Своими силами тут не разобраться: в серьезную мы попали передрягу. Не успел я и рта раскрыть, как Тиффани поднялась с дивана и тоже обняла меня. Это уже больше походило на объятия.

Я попрощался с Бирмой Дауни. Она нацарапала на дощечке два слова: «Спасибо вам».

Глава 29

Я поражаюсь, как устроен человек: в самую трудную минуту он держится, а только ослабнет хватка – тут же раскисает. В доме Бирмы Дауни я был Бесстрастным Заком, который, молча выслушав подробности похищения, холодно обсуждал план действий по сбору средств на выкуп. Однако же, едва ступив за порог, я превратился в Зака-Зомби. Шел как во сне, позабыв себя и не разбирая дороги. Вместо того чтобы выйти через главные ворота и по дороге вернуться в город, зачем-то побрел в дюны и долго там блуждал.

Я сел на песок и, глядя на океан, стал собираться с мыслями. Только, кажется, ухватишься за что-то, только начнешь понимать – будто кто как пошерудит кочергой в пылающем мозгу, разогнав горячие безумные искры, а те так и посыплются, обжигая воспаленный разум. Мир рушится на части, идет рябью в глазах, и сидишь, стиснув челюсти и не в силах сосредоточиться.

Помню, мне было лет пятнадцать или шестнадцать, и один богатей из Орландо предложил вместе поучаствовать на его яхте в гонках за Кубок Коронадо – яхт-клуб Менорки каждый год раскошеливается на эту пижонскую регату. Мы как раз вышли на последний заход, когда надо было, умело маневрируя на спинакере, войти в бухту Коронадо. И вдруг как гром среди ясного неба – сильный ветрила, предвестник грозы. Нас закрутило, яхта взбрыкнула, нос задрало кверху, мачта переломилась, и парус стал черпать воду, грозя увлечь за собой все судно. Вот тогда я впервые узнал, что такое страх – настоящий, нешуточный страх. Мысли пришли в полнейший сумбур – это была страшная мука: я стоял, не в силах и пальцем пошевелить, скованный ужасом. И тут неожиданно понял, что все могло обернуться куда хуже – это ведь не моя лодка, да и потонуть нам не дадут. Со вновь обретенным спокойствием я перескочил на нос яхты и принялся резать парусину, а хозяин тем временем завел мотор. Мы удачно выбрались из этой переделки и самостоятельно пришли к финишу.

Мало-помалу ко мне вернулось хладнокровие. Ну уж нет, слезами горю не поможешь. Все могло быть гораздо хуже. Еще прошлой ночью я думал, что Барбара ушла к другому. Потом, когда его выловили, я боялся, что и моя любимая мертва. Но оказалось совсем не так плохо. Какой там неплохо! Все просто здорово: она жива, и я ее спасу. Дело за миллионом.

Я встал и направился в сторону шоссе, по пути минуя владения лорда Дауни. Кларисса Персиваль как раз отъезжала от особняка в тележке для гольфа. Она меня заметила, остановилась и предложила подбросить до «Альбери». Впрочем, не успели мы проехать и сотни ярдов, как метиска разразилась рыданиями и свернула на обочину. Я дал ей выплакаться.

Наконец она проговорила:

– Все шишки на меня летят: я во всем виновата.

– При чем тут вы? Кто-то проник в дом и похитил старика.

– Я за ним недоглядела. Оставила одного, бедняжку. Вот его и забрали, а теперь…

Она снова заплакала. Придя в себя, женщина уступила моим просьбам и рассказала все как было, по порядку. Кое-что я уже слышал с подачи Зой Эпплквист.

– Вчера вечером, когда вы ушли, лорд Дауни заснул на диване, – сказала Кларисса. – Мне его тревожить не хотелось, у него в последнее время такой чуткий сон, и я не стала его перекладывать. Сама ушла на кухню стряпать ужин. Я там и была, когда погас свет. Вы же помните?

Я сказал, что не припоминаю, чтобы вечером выключали питание – на острове и в «Альбери» горел свет. Но согласился, что с утра электричества не было.

– Тут не подгадаешь. На острове так по-дурацки линии проходят, что где-то гаснет, а где-то – нет. Постоянно какие-то неполадки, – посетовала метиска. – Бросилась свечи на кухне искать – нигде их не было; керосинки хватилась – тоже как в воду канула. Я темноты боюсь, а иногда как выключат, так по нескольку часов и сидишь. Жуть берет… – Служанка невесело усмехнулась. – Помню, когда лорд Дауни на голову-то покрепче был, любил он попроказить. Тут все знали про мои страхи, а он до рубильника доберется да и выключит весь свет в доме – так, попугать. И радуется, радуется. А потом рубильник на место, и сам смеется. Эх, какой был весельчак…

При мысли о хозяине она снова пустила слезу, но быстро успокоилась.

– Тогда я позвонила матери. Она живет тут неподалеку. У нее электричество было, и она пригласила меня к себе – сказала, даст свечи и лампу. Я и отлучилась минут на десять. Как пришла – сразу на кухню, лампу зажгла и стала готовить. Горошек, рис с курицей, напекла его любимых кукурузных оладий. Положила в тарелку, пошла в гостиную – думала, может, лорд Дауни перекусить захочет, здорово они ему нравились. Смотрю, а бедняжки след простыл.

– В какое время это случилось? – поинтересовался я.

– Да не знаю, полвосьмого-в девять. Когда только успели пробраться… Видать, либо пока меня не было, либо пока с готовкой возилась: дом-то я не запирала. Здесь на острове народ дружелюбный, двери нараспашку, так уж повелось. А эти мерзавцы вошли и схватили хозяина. Он же такой был легкий.

Кларисса снова расплакалась.

Налетела какая-то мошкара. Она путалась в волосах, кусалась, пара жучков села на лодыжку, и я их прихлопнул. Кларисса словно не замечала – от расстройства, наверное.

Я спросил:

– Вы обнаружили пропажу и оповестили Бирму?

– Ну нет, не сразу. Я сначала пошла поискать. Взяла лампу, весь двор осмотрела, по пляжу походила чуток, не слишком далеко. Наведалась к соседям – раньше, бывало, он и туда забредал. Когда искать было уже негде, пошла Бирме рассказывать. Часов десять уже было вечера. Пожалуй, что и больше, потому как, когда я вернулась, электричество дали и я стала часы подводить по всему дому.

Кларисса вынула из сумочки салфетку и промокнула слезы.

– А давно это у него началось? – спросил я.

– Вы про уходы?

– Ну да. Так и развилось мало-помалу?

– Какое там. Быстро одолела напасть. Как Бирма покалечилась – он сразу и сдал.

– А до несчастья с дочерью старик был в порядке?

– Знаете, ему ведь семьдесят восемь, тут уж, как говорится, не без проблем, да только на голову он никогда не жаловался. Крепышом таким ходил. Я за ним ухаживаю вот уже… с год будет; сильно сдал он за последний месяц. Бирма вернулась, и пошло-поехало. Смотреть-то на нее больно, вот он и расклеился, старичок наш.

Я сказал:

– Тут и здоровый-то не выдержит: вся сшита-собрана, да еще и молчит. А врачи-то что говорят?

Кларисса пожала плечами:

– Не знаю. Медики передо мной не отчитываются. Я разговариваю лишь с Бирмой и гостями; только и они все больше скрытничают. – Метиска покачала головой. – А теперь будто бы хотят двести пятьдесят тысяч выплатить, да ведь денег таких тут давно не водилось.

– Может, Бирма на свои силы рассчитывает? Есть у нее сбережения?

– Не-а, ничего такого не слыхала. Она все у отца просила, особенно в последнее время – как в аварию попала. Разлад у них из-за денег-то, ой разлад.

– А у Зой Эпплквист? Как думаете, она богата?

– Я о ней вообще мало знаю – почти ничего. Говорит, мол, тренер или инструктор какой. Да, вспомнила, физиотерапевт.

Я как мог отбивался от мошкары: спасу от нее не стало.

– Двигаться пора, на лету не кусают, – сказала Кларисса.

Завела мотор и вырулила на дорогу. Мы проехали еще пару кварталов по Франт-стрит. На округу стремительно опускались сумерки. Отдыхающие, пользуясь первыми часами прохлады, высыпали на улицу. Встречные кто здоровался, кто махал рукой. Мы улыбались и махали в ответ, делая вид, что мир прекрасен и все идет своим чередом.

Глава 30

За время моего отсутствия в коттедже кто-то успел прибраться, а в ведерке со льдом стояла бутылка «Шрамсберга». Чтобы найти записную книжку Барбары, пришлось перерыть чертову кучу вещей. Раздобыв номер Штеффи Планк, я направился в основное здание, откуда можно было позвонить.

На телефоне уже висела дамочка из Чарлстона. Заметив меня, она сделала ручкой – секундочку, любезный – и как ни в чем не бывало принялась чесать языком. Другие женщины расположились в салоне и потягивали коктейли, пока их мужья играли в джин-рамми. Похоже, игра шла на интерес: они вели счет в специальном блокноте. Телевизор работал с выключенным звуком, а по экрану носились и плавали серые горизонтальные полосы. В уголке у проигрывателя доктор и миссис Такие-то убалтывались с какой-то парой. Из динамиков лился низкий, с хрипотцой голос Сары Воан, исполнявшей «Не разлюблю тебя». Вообще тут царила атмосфера пятидесятых: бокалы на длинных ножках, картежники, лирическая музыка и дрянное телевещание.

В баре никого не было, и я там устроился.

– «Барбанкур»? – спросил мистер Пиндл.

– Лучше что-нибудь полегче. Может, джин?

– Мудрый выбор. Ром напрочь голову сносит.

– Как не знать, научен горьким опытом.

– Никак не зря вчера на луну выл?

– А-а, перебрал, – отмахнулся я. – Зеленый змий, проклятый. Ром чуток «Бифитером» разбавил.

– Намешаешь джина с ромом – утром в месте незнакомом. Джин на ром – душе урон.

– Надо же, не слыхал еще такого, – сказал я. – А если наоборот?

– «Ром на джин – заснул немым». Или так еще слыхивал: «Рому к джину – расквасишь мину».

Тут у барной стойки показался доктор Такой-то – решил еще друзей угостить. Мистер Пиндл выполнил заказ. Доктор Такой-то отошел, и дворецкий прильнул к стойке и сказал негромко:

– Слышал я про фотографа-то. Страх, что творится. Не к добру, ой не к добру. Небывалое дело для здешних мест. Что власти-то думают?

Я покачал головой – мол, не в курсе дела.

– А про мисс Пикеринг не слышно? – спросил он.

Я пожал плечами – уж лучше так, чем врать напропалую.

Дама из Чарлстона наконец наговорилась. Я встал и направился в гостиную, но меня опередила другая модница.

– Вы меня извините? – кокетливо улыбнулась она и начала набирать номер.

Я вернулся в бар. Сара Воан запела «Потерянного». Паренек-поваренок принялся накрывать в столовой к ужину. Крисси Хайнман расставляла в вазы свежие цветы. Завидев меня, она с распростертыми объятиями бросилась навстречу.

– Ну как, держишься?

– Нормалек, – ответил я. – Пока собираюсь с мыслями и думаю, что же теперь делать.

– Если что потребуется, ты не стесняйся, мы с Чарли только рады будем…

Крисси отошла, и мистер Пиндл сказал:

– Между прочим, кое-кто их видел.

– Кого?

– Мисс Пикеринг и фотографа. Вчера вечером.

– Кто?

– Джастин, она здесь по кухне помогает, еще утром апельсиновым соком вас отпаивала. Она как раз домой возвращалась, когда заметила мисс Пикеринг, фотографа и ту блондиночку. В коляске для гольфа. Блондинка сидела за рулем, фотограф – рядом на переднем сиденье, а мисс Пикеринг – сзади.

– Блондинка сидела за рулем?

– Так мне сказала Джастин.

Концы с концами не вяжутся. Из того, что Тиффани Сен-Джеймс рассказала Педерсону, я понял, что фотограф сам предложил ее подвезти.

– А Джастин с инспектором уже успела поделиться?

– Знать не знаю. Вряд ли. Нет у нас, простых людей, такой привычки – к полицейским ходить. Обычно все наоборот происходит.

Девушка в голубом передничке вышла в зал и позвонила в колокольчик. Гости направились в столовую. Дама на телефоне даже не собиралась закругляться.

Я спросил Пиндла:

– Как он вам?

– Кто? Педерсон, что ли? О, этот в порядке. Играет по правилам. Греха на душу не возьмет. А вот ссориться с ним не советую. – Мистер Пиндл забрал у меня пустой бокал, заменив его свежей порцией джина. – Да вы же и сами старинные знакомцы, в футбол-то вместе гоняли небось.

– С кем?

– С ним, голубчиком, с кем же еще.

– Педерсон играл в футбол?

– Ну да.

– Где?

– Да как и вы, во «Флорида Гейторс». Примерно в то же время, насколько я от него слышал.

– Он утверждает, будто мы вместе играли?

– А ему и утверждать незачем, я и так знаю. Помню, как парня провожали. Лет двадцать назад. Даже в газете статья была. Это ж сенсация, когда мальчишка с острова играет в знаменитой университетской команде.

– А вы, часом, не путаете?

– Да куда там. Сами у него и спросите, – посоветовал мистер Пиндл. – Вот, кстати, и он, легок на помине.

Я обернулся: Линфильд Педерсон шел прямиком к бару. Он успел сменить душный костюм с галстуком на простую белую футболку и шорты защитного цвета. Полицейский отнюдь не светился от радости. Вернее сказать, был зол как черт.

– Принесла же нелегкая, – пробормотал я.

– Я сейчас кое-кому такую нелегкую устрою, он у меня сразу запоет, – сказал Педерсон. – Разговор есть.

Глава 31

– Ну и когда ты собирался рассказать мне про эту вашу хренотень?

Мы вернулись в коттедж, где и состоялась эта беседа. Впрочем, говорил в основном Педерсон, а я слушал, как он изливает на меня потоки негодования – мол, я вовремя не рассказал ему о звонках неизвестного, который требовал за Барбару и лорда Дауни ни много ни мало два миллиона долларов.

– Да я сам только что узнал, еще и очухаться не успел.

– Ага, а потому заскочил в бар хорошенько набраться, а уже потом, отобедав и пропустив коньячку под десерт, конечно же, непременно поставил бы меня в известность.

– Я ждал, когда освободится телефон. Здесь, знаете ли, второго нет.

– Ты что, собирался мне позвонить?

– А кому же еще?

Педерсон хитро прищурился:

– А ты, я смотрю, мастак на уклончивые ответы. Я уж было попался.

Он извлек из нагрудного кармана зубочистку, пожевал ее и прибавил:

– Ладно, положим, что так. Я, конечно, не верю, но пропустим это.

– Спасибо, – сказал я. – Так откуда стало известно про звонки?

– У меня свои источники, – ответил Педерсон.

– Не Кларисса Персиваль, случаем? – поинтересовался я.

– Ишь ты, – сказал он. – Удачная версия.

– Методом исключения вышел. Кроме нее-то некому: я не говорил, подруги тоже. Значит, она. Тоже какой-нибудь кузиной приходится?

– Никоим образом.

Он вскинул брови и улыбнулся.

– Значит?.. – многозначительно протянул я.

– Мы с Клариссой, – сказал Педерсон, – очень хорошие друзья.

– Ух ты, завидую.

– А то.

– А мне казалось, кое у кого есть жена.

– Есть. – Инспектор выдержал паузу. – Моя законная супруга живет в Нассау, ей там больше нравится. И я ее решение вполне одобряю.

– Неплохо устроились.

– Дорого обходится такое удобство – кормлюсь взятками да коррупцией. – Он пошерудил во рту зубочисткой. – Это шутка, Частин.

– Очень смешно, ха-ха, – сказал я. – Ну и какие мыслишки на эту тему?

– В смысле, кто наш похититель?

– Для начала.

– Понятия не имею. Могу только догадываться. Видимо, кто-то, кому понадобились два миллиона долларов.

– Впечатляет, – сказал я. – Потрясающая способность производить логические умозаключения. Небось в Гейнсвилле отличился?

Педерсон молча посмотрел на меня и осклабился:

– Вообще-то у меня логика была основным предметом. Естественно, получил высший балл. – И тут же добавил: – А я ждал и ждал, когда мы про университетские дела вспомним.

– Да я все пытаюсь, никак не выходит. А зачем надо было так долго молчать?

– Не хотелось ставить в неловкое положение, – сказал он.

– Из-за чего? Что я сразу не признал?

– Нет, – ответил Педерсон. – Как раз наоборот. Узнал бы и вспомнил, какую словил от меня зуботычину.

– Ты мне врезал?

– А то! Ты аж в грязь свалился.

– Когда?

– Пожалуй, лет двадцать-то прошло… Ага, почти двадцать два года назад.

– Постой, где ж я тогда был? А-а, на последнем курсе.

– Ага, точно, выпускник. Ну а я тогда новичком был, первогодкой.

– И мячик гонял?

– Бывало дело.

– И в грязь меня свалил?

– Довелось.

– Прости, не помню. Будь другом, освежи в памяти.

– С удовольствием. Ничего, что не помнишь – меня тогда и помнить-то не за что было. Подумаешь, малявка, сопляк зеленый, нас и выпускали-то только для потасовки. Дело было в среду. Выгнали всех на поле перед главной игрой с командой юго-западной Луизианы.

– Мы их всухую уделали: сорок восемь-ноль.

– Ага. Да перед основной игрой против вас малолеток выгнали, нас, значит, чтобы вы поразмялись чуток. Мы с лету начали, хорошо дело пошло. Ты помнишь, один защитник в центр помчался, так и пер, пока очко не забил? Потому что тебя вовремя с дороги убрали. А тренер этот ваш, Скабрежник…

– А, Скабреж…

– Он самый, здорово тебе тогда влетело. Как он разъярился! Все требовал ответа, как ты мог пропустить этого сопляка. Ну а ты что ему сказал, помнишь?

– Не-а.

– Ты сказал: «Да там правый полузащитник больно прыткий – как подскочит! Такой блочище мне влепил». Ты не оправдывался, просто сказал как было.

– И этот правый защитник – ты.

– Ага. Это я был. И правда ловко сработал. Редкая удача.

– М-м-м.

– И все равно не помнишь?

– Ну нет, прости.

– Ладно, не важно. Зато меня тренеры тогда заметили: как же, новичок обломил нападающего дублера из Лиги чемпионов. Меня оставили в основном составе команды первогодков. А в конце сезона я стипендию заслужил.

– Так ты на следующий год на север подался?

– Да, не повезло мне, – вздохнул Педерсон. – Ногу подвернул на одной игре. С тех пор на поле не выходил. Правда, стипендию мне все-таки выплатили. Отучился до конца, все как надо, магистратуру сдал по специальности «Криминология и общественное управление».

– А сюда какими судьбами занесло?

– Я же местный, островитянин. В старших классах переехал к тетке в Майами. Играл в «Корал Гейблз». Оттуда – в Гейнсвилл. Защитился, три года пропахал на управление Майами. Ну и измаялся же я там. А потом кто-то слушок пустил, что здешний инспектор увольняется. Я и возомнил черт-те что – тоже мне, первый кандидат на тепленькое местечко. Уж пятнадцать лет как здесь кукую.

Педерсон обвел комнату взглядом.

– Чем богат, кроме джина с шампанским? – спросил он.

– Есть лед, вода, – ответил я.

– Охлажусь, пожалуй.

Я приготовил нам обоим по бокалу воды со льдом и спросил:

– Есть предположения, кто у нас тут главный забивала?

– Да имеется парочка. А наши знакомые сказали, какой был у похитителя голос?

– И словом не обмолвились. А я и не спросил, – сказал я. – Эх, не додумался.

– Да уж, стоило бы поинтересоваться. На самом деле надо было с самого начала позвонить мне и все рассказать, я бы к ним подъехал и все, что надо, разузнал.

– Так давай сейчас туда и смотаемся, что время-то терять.

– Да нет, отложим до утра. У меня на вечер кое-какие планы.

– Думаешь, это свои, с острова?

– Не-е, вряд ли. Сомневаюсь, чтобы наши на такое пошли. Знаю я местный люд. Не того они склада, чтобы так заморачиваться, – сказал он. – А вот на Французском Бухле – там пожалуй… Ладно, после расскажу.

– Что за Бухло такое?

– Да есть тут один островок, на той стороне Битер-Чэннел. Отсюда тридцать минут на парусах. Верноподданные до мозга костей.

– В смысле?

– В смысле не слишком большие приверженцы идеи об этническом разнообразии. Там не то что темнокожих, мулатов не встретишь. Да и белым не слишком-то сладко. Чтобы тебя приняли, ты должен восходить корнями к первым поселенцам.

– И ветвей у семейного древа, надо думать, тоже раз-два и обчелся?

– Почему же, есть там кое-какие ветви. Даже целых четыре. Хейлы, Кроу, Блантсы и Сноу. Сами между собой живут, дела делают и детей заводят. Если ты не их породы, тебе на Бухле не прижиться.

– Никого не пускают на остров?

– Ну что ты, можно приехать, пошляться по окрестностям. Там и гавань своя, и ресторан с баром, кое-какие магазинчики. У них даже небольшой музей есть, по истории Французского Бухла. Тамошние жители-то не дураки, доллары с туристов тоже стричь любят. В наши времена этим заниматься сам Бог велел…

– Почему именно в наши?

– Они ведь испокон веку чем жили? Спиртным.

– Контрабандным, что ли?

– Контрабандой да наркотой. В стародавние годы каждый несчастный ловец лобстеров имел миллион в загашнике. А потом монополизировали это дело, появился хозяин, который принялся разруливать потоки, и вольным художникам тут делать стало нечего. Рыбаки со своими лодчонками остались с носом. Кто-то занялся извозом: гаитян катать. Да только на этом денег не заработаешь. Вот и крутятся, кто как может. Кто-то лобстерами промышляет – нужда заставила, – а другие и грязных делишек не гнушаются. Я пару раз отлавливал тамошний народец на краже лодок. Временами в дома вламываются. К местным, на Харбор-Айленд.

– Так, думаешь, кто-то с Французского Бухла пошаливает?

– Фактами я не располагаю и потому ничего утверждать не берусь. – Педерсон осушил стакан, вытряхнул кубик льда и принялся его рассасывать. – Есть один человек на примете; готов об заклад побиться, что это…

– Виктор Ортис?

– В яблочко, – сказал Педерсон. – Есть в твоих байках толика правды. Похоже на то, что Ортис тебя прищучил, решил развести на кое-что.

– Да и у меня такая мыслишка пробегала. Только вот непонятно, на что он меня разводить собрался.

– Видно, есть у тебя нечто, чем он рад бы поживиться.

– Совершенно точно это не деньги, – сказал я.

– Значит, догадываешься о чем-то нехорошем.

– Так-то оно так, да только если я располагаю вредной для него информацией, почему сразу меня не пришить? Возможностей было предостаточно, – сказал я. – Зачем-то весь дом перерыли…

– А догадаться слабо, что они там искали?

– Даже не представляю. Как я голову ни ломал – ничего на ум не идет.

Взгляд упал на бутылку. Да, выпить бы не помешало. Я, похоже, дозрел. Только вот Педерсон вряд ли составит мне компанию. Печально, потерпев отказ, напиваться в одиночку. Джин на коктейль, проснешься… Как там? Под дверью? Да ладно, с одного бокальчика вреда не будет.

Пока я плавал в подобных размышлениях, Педерсон сказал:

– Только есть тут одна неувязочка. Ну, с версией про Ортиса.

– Кажется, улавливаю. Если он меня решил прижать, при чем тут лорд Дауни? Взял бы Барбару – и делай ноги.

– Ага. Этого-то я и не пойму.

– А может, деньжатами решил разжиться? – предположил я. – И меня прижать, и ставки удвоить.

– Не исключено, – согласился мой новообретенный приятель.

– Эх, ни черта мы не знаем.

– Вот именно. – Инспектор встал, собираясь уходить. – Мило посидели, но мне еще надо допросить осведомителя.

– Клариссу?

– На допросах я очень хорош, – сказал он. – Осведомители всегда просят поработать с ними чуть-чуть подольше.

Инспектор открыл дверь, вышел за порог и направился прочь.

– А про зуботычину-то правда? – крикнул я ему вслед.

Педерсон не обернулся.

– Ты еще и плюхнулся на задницу, прямо в грязь.