Текст книги "Охота на свиней"

Автор книги: Биргитта Тротциг

Соавторы: Юнас Гардель,Вилли Чурклюнд,Пер Ершильд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

4

Она больше не хочет быть приятным дополнением к интерьеру. Ей обещали все, а не дали ничего.

Только накладные плечи.

Похожие на американских футболистов, скитаются среди людей она и ее сестры.

Они вольны делать со своей жизнью что им вздумается. Они ведь равноправны. У них накладные плечи.

Как-то раз Вивиан потеряла в туалете одно накладное плечо. Такое удалось ей одной на всем белом свете. И дало ей это только засор в туалете, когда она по глупости спустила воду.

– Стремись к звездам! – зазывно нашептывали ей в уши.

– О да! Конечно! – в восторге восклицала Вивиан. – Я буду стремиться к звездам!

И спустила воду.

Дурында, которую так легко надуть.

Ей обещали все, а не дали ничего. Теперь она это поняла, но только теперь. С медлительностью тех, кто задним умом крепок, она наконец узрела очевидное: те, кто обещал ей все, не давали, а брали.

И вот она вернулась как Рэмбо, вернулась, чтобы отомстить.

Она возьмет пулемет и начнет косить всех подряд.

5

Ворам и бандитам положено промышлять по ночам. С ломиком или с отмычкой забираются они в дом, крадутся на цыпочках, чтобы не разбудить того, кто спит. Ограбленный сладко храпит в ночном колпаке. Пока обчищают его дом, ему снятся самые прекрасные сны. А на рассвете ворам с мешком, набитым добычей, надо убираться подальше, чтобы поделить награбленное. Часть – Коварному Лабану, часть – Магнусу Деревянной ноге, а две части – разбойничьему атаману.

Так полагается по правилам. Именно так, а не иначе. Что это за вор, который красит ногти красным лаком?

Чтобы не смазать еще не высохший лак, Вивиан держит телефонную трубку в растопыренных пальцах. Она долго слушает длинные гудки – ей нравится запах лака.

На вилле Бьёрков никто не отвечает.

Оно и понятно. Господин Бьёрк должен быть на работе. Вивиан просто хочет быть уверенной.

Уверенной в своих подмышках, уверенной в своей походке. Положив трубку, она помахивает кистями рук. Господин Бьёрк на работе. Как отрадно, что все-таки есть люди, исполняющие свой долг.

Так обстояло дело и тогда, когда Вивиан еще была госпожой Бьёрк.

По утрам она вставала раньше господина Бьёрка и пила бодрящий чай из трав. В одном из журналов, посвященных здоровому образу жизни, она вычитала, что единственный способ избежать язвы желудка – это пить натощак чай из трав. Госпожа Бьёрк, конечно, была готова на все, лишь бы избежать язвы желудка – она послушно пила отвратительный чай и только через час завтракала по-настоящему. Вот почему утро у нее тянулось так долго и, к сожалению, задавало темп всему дню.

Господин Бьёрк, наоборот, вставал на час позже, но зато чрезвычайноспешил, чтобы успеть на работу, на утренний сквош [67]67
  Род упрощенного тенниса.


[Закрыть], на деловую встречу за ленчем или на что-нибудь еще, чем ему предстояло заняться в этот день.

Господин Бьёрк был человек чрезвычайнодеятельный, он наспех проглатывал свой кофе, брился и – бегом, чтобы успеть все, что ему надо успеть. Бывало, госпожа Бьёрк успеет только натянуть на себя халат и прочитать в газете объявления о смерти, а он, чмокнув ее мимоходом, уже исчез.

Сколько раз в году пытался он внедрить в ее сознание, как важны в жизни три «П»: Пунктуальность, Порядочность и Понимание долга.

Сама госпожа Бьёрк никогда не бегала бегом. Она канителилась.

К тому же прежде чем одеться, ей надо было перемыть вчерашнюю посуду, высыпать окурки из пепельниц, собрать грязное белье, да еще сделать несколько попыток поспать днем. Хорошо еще, что ей ни разу не пришлось работать во время первой большой перемены, а только во время той, когда школьники завтракали. Три упомянутых «П» не пустили в ней таких глубоких корней, как в господине Бьёрке.

«Пожалуй, в каком-то смысле жаль, – думает госпожа Бьёрк, вываливая в сейф камеры хранения содержимое своего чемодана – книги и одежду, все вперемешку. – Может тогда в моей жизни было бы хоть немного порядка».

Опустив в щель пятикроновую монету, она запирает сейф. Двое полицейских волокут куда-то злобно кричащего пьянчугу. Он скандалил – вот они пришли и забрали его.

Как просто и легко решается дело. Никто не спросит пьяницу, почему он скандалит. Может, он кричал, потому что хотел пить. Но если бы он крикнул, что ему хочется пить, ни одна душа не протянула бы ему тряпки, смоченной в уксусе.

Вивиан закрывает глаза и вздрагивает.

Вот что ее ждет.

6

С пустым чемоданом в руках Вивиан спускается в метро – ей надо ехать до Больницы Дандерюд. Какая-то девушка уступает ей место.

– Кто с тяжелыми вещами, должен сидеть, – объясняет девушка.

– Правильно, – соглашается Вивиан, похлопывая по своему пустому чемодану.

У Больницы Дандерюд она пересаживается на 601-й автобус. Вивиан побаивается, что встретит кого-нибудь из знакомых, но за годы, прожитые в Энебюберге, знакомств она почти не завела, так что ей ничто не угрожает. К тому же среди дня автобус вообще почти пуст.

На всякий случай Вивиан надевает громадные темные очки.

Когда автобус проезжает мимо старой каменной церкви в Дандерюде, там как раз кого-то хоронят. Кладбище покрыто тонкой белой пеленой выпавшего утром ноябрьского снега. Почва здесь глинистая, глина смерзлась на морозе. Деревья голы. Гроб уже опустили в могилу. Скорбящие стоят поодаль друг от друга.

Вивиан знает, что им зябко.

Много раз бывала она на этом кладбище. Здесь находится фамильный склеп Бьёрков. Вместе с господином Бьёрком сажала она цветы на могиле прежней госпожи Бьёрк.

Чтобы не смотреть в сторону кладбища, Вивиан переводит взгляд на высокие дома Ринкебю.

Автобус проходит мимо старой фабрики зубной пасты, колбасного киоска и виллы Нильса Поппе. Все знакомо, Вивиан с закрытыми глазами может определить, что сейчас перед ней. Ей вспоминается кинокамера ее отца. При этом воспоминании она улыбается. Вот бы найти сейчас милые старые фильмы. Они помогли бы ей воскресить прошлое. При мысли о Хаке Хакспетте, который летал на луну, Вивиан невольно смеется. «Какие мы были тогда счастливые! – думает она, выходя на остановке Фениксвеген в Почти-Юрхольме. – Здесь я никогда не была так счастлива».

Она озирается вокруг. Виллы, сады, сосны.

Сосны и березы, сосны и клены. Сосны. Высокие, спокойные. Полные достоинства. Сосна – дерево важное. Стильное. В Почти-Юрхольм время вторглось только в образе пиццерии у шоссе. Иммигранты здесь – только немцы, чернокожие – только дипломаты. В Почти-Юрхольме нет никаких проблем с расистами.

Почти-Юрхольм пышет здоровьем и великолепием. Здесь на деревьях растут яблоки, здесь бегают трусцой по освещенной дорожке. Если кому-то из обитателей Почти-Юрхольма нездоровится, вызывают домашнего врача.

Впрочем, прихворнувший сам может быть врачом.

Врачей здесь очень много. И больше всего даже главных врачей. Впрочем, в Почти-Юрхольме не болеют. В крайнем случае его обитателям нездоровится, но в принципе они чувствуют себя превосходно.

Чувствуют себя превосходно из принципа.

Тошнотворное благоденствие обволокло Почти-Юрхольм толстым слоем сладкой, вязкой жижи.

«Не я бросила все это, – вдруг доходит до Вивиан. – Почти-Юрхольм сам выплюнул меня».

Она не встречает ни души. Те, кто не ходит на работу, одурманены таблетками собриля. Какая-то одинокая кошка, которую еще не переехали, подбирается к Вивиан и трется об ее ногу. «Это все-таки рай», – думает Вивиан.

Но тут кошка царапнула ее, и Вивиан заторопилась.

Быстрыми шагами подходит она к своему бывшему дому.

Она не делает ничего противозаконного. Она открывает дверь собственным ключом.

– Ау! – кричит она, но дома никого нет. На полу возле дивана валяются две пустые коробки из-под пиццы, на телевизоре – несколько пустых банок из-под пива, а в остальном – все как обычно. Все знакомо, но все чужое. Никаких перемен.

Она и в самом деле была здесь временной жилицей. След ее пребывания в этом доме так ничтожен, что и незаметно, что она целый месяц была в отсутствии. Стоит полная тишина. Вивиан обходит дом, как посетитель музея.

Дом Бьёрков благоденствует как обычно. Ни малейшего следа тревоги, смятения или скандала. Господин Бьёрк из тех людей, что стиснут зубы и начнут сначала. Ни за что на свете не станет он ползать на коленях и сторониться окон, чтобы соседи не увидели его краха.

«Значит, все в порядке, – думает Вивиан. – Не заметно было, что я здесь жила, не заметно, что я съехала, значит все в порядке».

В животе у нее урчит. Торопиться ей некуда. Еще несколько часов ее никто не потревожит. Она кипятит воду для супа из пакетика, садится за кухонный стол и включает радио. Крутят Фреда Окерстрёма: «Проснись, и я дам тебе все, чего никогда не давал» [68]68
  Певец Фред Окерстрём поет песни на стихи барда Корнелиса Вресвика (шведского Высоцкого).


[Закрыть].

Вивиан рассеянно пририсовывает усы и бороду Горбачеву на странице «Свенска Дагбладет».

Может, ей следует остаться, и пусть снова будет как было? Здесь ведь есть все, чего только можно пожелать. Конечно, она получит хорошую нахлобучку, но господин Бьёрк никогда ее не выгонит.

Неужто ее и впрямь искушает эта мысль?

Она вспоминает фразу: «Что ж, вот и сегодня поели досыта», и встает из-за стола. Сердце у нее колотится. Ни за что на свете не останется она здесь – ей не выдержать жуткого смеха падчерицы, не выдержать господина Бьёрка, засыпающего с пультом дистанционного управления в руке.

Ей нужен Бёрье. Ей нужно добраться до Бёрье. Это он отнял у нее жизнь.

Она достает из кладовой зимнюю одежду и складывает ее в чемодан. Потом обыскивает ящики стола в поисках всего, что может ей пригодиться; кредитной карточки, увы, не находит, но вытряхивает все деньги из карманов господина Бьёрка, запихивает в чемодан безобразные фамильные подсвечники Бьёрков, часть столового серебра и кое-какие драгоценности, которые в былые времена принадлежали прежней госпоже Бьёрк, а теперь принадлежат ей. Чемодан набит до отказа – она может уходить.

Но прежде чем покинуть дом, Вивиан совершает самое запретное. Поскольку она теперь совершенно новая женщина, бунтовщица, бояться ей нечего.

Опьяненная мятежным духом, она садится на родовую гордость Бьёрков – старинные стулья, на которых никто никогда не сидел, такие они хрупкие и ценные. Семь лет дожидалась она этого часа. Она садится поочередно на каждый из стульев. Всей своей тяжестью опускается она на них, и ей кажется, что стулья трещат под ее задом.

Под конец она хватает фломастер и пишет на нижней стороне сиденья: «Hacke Hackspett was her» [69]69
  Здесь побывал Хаке Хакспетт (англ.).


[Закрыть].

И, хмельная от возбуждения, покидает дом.

7

«Заклад» – написано на вывеске большими синими буквами. Спасибо, вижу. Ясное дело, они хотят, чтобы людям было легко их найти, но зачем кричать на всю улицу? Неужели нельзя проявить немного такта?

Вивиан не может сразу решиться войти внутрь и расхаживает взад и вперед по тротуару перед ломбардом. Витрина украшена зелеными растениями в горшках, занавески не задернуты. Любой прохожий пялься сколько влезет на тех, кто попал в беду. Государство всеобщего благоденствия позабыло, что такое стыд.

Но Вивиан все-таки не принадлежит к тому поколению, которое радостно вопит: «Эй вы все, глядите – я живу на пособие!» Ей с детства внушили, что порядочный человек способен прокормить себя сам, по ее понятиям, обращаться в ломбард унизительно.

Но что ей еще остается? Не может же она, как скупщик краденого, торговать на барахолке Сергельс Торг!

Стыд! Конечно, стыдно ради хлеба утащить из дома фамильные драгоценности. Впрочем, она ведь утащила драгоценности не своей, а чужой семьи, и когда наконец топтаться перед ломбардом становится еще тягостней, чем обратиться к закладчику, Вивиан, набрав воздуха в легкие, входит внутрь.

Ломбард больше всего напоминает современное почтовое отделение. Здесь светло, чисто, все легко моется, на стенах березовые панели, диван для ожидающих клиентов обит тканью в пастельных тонах. У застекленных окошечек, нажимая на клавиши компьютеров, сидят служащие, сплошь женщины.

Вивиан представляла себе процентщика в образе высокого мрачного мужчины в темном костюме и почему-то в цилиндре. Этакий владелец похоронного бюро, сознающий важность момента и потому сдержанный, а тут вдруг энергичные женщины ее возраста с умело наложенной косметикой и подкрашенными волосами.

Очереди ждут полдюжины клиентов. Как и на почте, здесь надо взять номерок. Хотя на диване есть свободное место, Вивиан предпочитает ждать стоя. Быстрым взглядом она оценивает посетителей – это наркоманы, цыгане и строительные рабочие. Вивиан содрогается.

Наркоманы, цыгане, строительные рабочие и она. Отличная компания. Поглядели бы на нее сейчас подруги детства из нормальмской муниципальной женской школы. Уж они бы почесали языки. Чтобы справиться со смущением, Вивиан решает вновь сделаться госпожой Бьёрк.

Она выпрямляет спину, осанка ее становится воистину царственной. С подчеркнутым презрением оглядывает она остальных «клиентов».

Подумать только, что люди могут так опуститься – да ведь это просто трагедия! А впрочем, не хочешь работать, пеняй на себя. И все же это трагедия. Сама она – дело другое, у нее особые обстоятельства, она пришла в ломбард – как бы это получше выразиться? – из любопытства! Ну да, ее интересуют социальные проблемы. Только и всего. А ну, приятель, выше голову, вот тебе крона.

Господи, что она скажет этой особе в окошечке?

Что не успела в банк до трех? Нет, это не годится.

Что у нее украли и кошелек, и кредитную карточку? Да, это пожалуй, убедительней.

Вот ее очередь. Вивиан делает шаг к окошечку.

– Со страховым обществом всегда такая волынка, – кудахчет она, со сладкой улыбкой обращаясь к совершенно равнодушной женщине по ту сторону стеклянной перегородки. – Что же остается? А грабители отняли все. Представляете, фрекен, меня обчистили на Центральном вокзале, я в таком затруднительном положении, я не вижу другого выхода, как только… – Она извлекает из чемодана тяжелые подсвечники и со стуком ставит их на барьер перед закладчицей, – … заложить вот это. Сколько я за них получу?

– Серебряные подсвечники, – бормочет кассирша. – Проба на них есть?

– Это югендстиль, – бормочет в ответ Вивиан.

– Роли не играет, – заявляет кассирша. – К сожалению, мы не имеем возможности оценивать вещи с точки зрения работы. Мы платим по весу.

Вот как, – разочарованно произносит Вивиан. – И сколько же вы даете за грамм?

Ее вдруг охватывает страшная усталость.

– Одну крону. Сейчас я их взвешу. Минуточку…

Вивиан дружелюбно улыбается замызганному субъекту, который сидит на диванчике, ожидая своей очереди. «Наркоман, – думает она, – надеюсь, они регулярно дезинфицируют мебель. Лучше бы уж вообще покрыли диван пластиком…»

Вскоре возвращается кассирша.

– Пятьсот граммов каждый, стало быть, всего полтора килограмма. А значит вы получите тысячу пятьсот крон. Удостоверение личности у вас с собой?

Так мало? – еле слышно шепчет Вивиан. – А муж говорил, что это очень дорогие подсвечники…

Видя полное равнодушие кассирши, Вивиан умолкает и не моргнув глазом выуживает из кармана драгоценности. Они завернуты в носовой платок с монограммой.

Э. Б. Элисабет Бьёрк. Первая жена.

– И еще вот это, – бормочет Вивиан, вываливая золото перед кассиршей; та рассматривает украшения.

– С золотом то же самое. Мы платим по весу. Пятьдесят крон за грамм. Но это старинное золото, так что пусть будет – ну, скажем, по шестьдесят пять.

– Спасибо, – шепчет уничтоженная Вивиан. – А что я получу за камни? В этом кольце рубины.

– К сожалению, у нас нет возможности проверить ценность камней, если только это не бриллианты. За другие камни мы не платим. Минутку, сейчас я все это взвешу.

Вивиан снова улыбается субъекту на диване. Показалось ей, или на нее и в самом деле пахнуло средством против вшивости?

– Девяносто пять граммов, – сообщает, вернувшись, кассирша. Ваше удостоверение, пожалуйста.

Она вносит в компьютер паспортные данные Вивиан.

– Адрес?

– До востребования? – нерешительно пробует Вивиан.

– К сожалению, нельзя, – говорит кассирша.

– СЁДЕРЭНГСВЕГЕН, 17, 182 46 ЭНЕБЮБЕРГ. ТЕЛЕФОН 758 01 25 – кричит Вивиан. – Что еще вы хотите знать?

– Будьте любезны, распишитесь вот здесь. Вещи приняты в заклад сроком на полгода, после чего должны быть выкуплены, если вы хотите получить их обратно. Вот в этой брошюре вы найдете всю информацию. Не потеряйте квитанцию. Если вы ее потеряете, постороннее лицо может выкупить вещи, к сожалению, у нас нет возможности…

– … проверить, – заканчивает фразу Вивиан. – Где я должна расписаться? А крестик поставить можно? Извините, извините, я пошутила.

Быстро, кратко, результативно. Вивиан выходит из ломбарда с семью тысячами шестьюстами семьюдесятью кронами в кармане.

Она дает себе клятву больше никогда в жизни не переступать порога ломбарда.

8

Еще пива, пожалуйста!

Официант смотрит на нее с отвращением. «Последние заказы принималась полчаса назад», – цедит он. И сразу в зале зажигаются все лампы. Посетители один за другим тянутся к выходу. Официанты водружают стулья на столы.

– Мы закрываемся, – снова объясняет ей официант.

– Я и собираюсь домой, – вежливо откликается Вивиан.

– Ну так и идите себе, за чем дело стало? – ворчит официант.

– То-то и оно, что стало, – говорит Вивиан на прощанье и уходит.

На улице идет снег. Вивиан торопится к метро. Возле вентиляционной решетки на Клара Норра Чуркугата спит какой-то человек. Вивиан бесшумно проходит мимо, стараясь его не разбудить. В метро на скамейках перрона тоже спят люди. Со страшным грохотом медленно катит поломоечная машина. Поезда долго нет. Вагон, в который она наконец садится, пуст. На станции Хёторгет входит какой-то человек. И конечно, садится рядом с Вивиан. Вивиан делает вид, будто спит. Человек этот – самое настоящее пугало. Он вдребезину пьян.

– А я тебя узнал! – орет он.

Вивиан старается не обращать внимания.

Я тебя узнал! – повторяет он, обвивая рукой ее талию. – Дай, я тебя чмокну!

Стряхнув его с себя, Вивиан встает.

– Хватит! – говорит она. – Не могли вы меня узнать. Мы с вами никогда не встречались. Поняли!

– Чего это ты расходилась, черт возьми? А ведь я-то помню, все помню.

Он скривился в гримасе и хохочет.

Вивиан оправляет одежду и выходит на Родмансгатан, чтобы избавиться от пьяницы. Но его хохот преследует ее даже на перроне.

Двери вагона захлопываются; он с ухмылкой машет ей рукой. Поезд уходит. Это был последний поезд. Метро закрывается на ночь. Охранник из АБАБ [70]70
  Частная служба охраны.


[Закрыть]будит какого-то старика, который спит на скамье, уткнувшись головой в грязный рюкзак.

Вивиан плачет от злости.

– Не мог ты меня узнать! – бормочет она.

Мы никогда не встречались. Понял? Никогда!

Но, конечно же, она его узнала.

9

Впервые по-настоящему, язык к языку, Вивиан поцеловалась в тринадцать лет.

Случилось это однажды вечером на школьных танцах в училище на Кунгсхольмен.

Вивиан лишь изредка отваживалась ходить на школьные танцульки. Возле гимнастического зала обычно тусовались мальчишки, которые курили, пили пиво и наверняка уже пробовали делать это.

Это.

Сама Вивиан пробовала разве что вино, да и то под Новый год в обществе папы и мамы. Вивиан была похожа на Алису Бабс в «Swing it» [71]71
  Танцуй свинг (англ.).


[Закрыть]– милая забавная девушка, в этаком задиристом стиле.

А в общем-то трусиха.

Ей, кстати, не разрешали ходить на танцы. По мнению отца, она была еще слишком молода. Не для того он все эти годы гнул спину, чтобы при первом удобном случае ему испортили дочь.

И все же однажды вечером они вдвоем с Уллой-Карин улизнули на танцы.

Помаду и лак для волос им ссудила старшая сестра Уллы-Карин, за что Улла-Карин пообещала той целую неделю мыть посуду. Потом они набили бюстгальтеры туалетной бумагой, царапавшей соски, и надели свои самые нарядные платья.

Старшая сестра простерла любезность до того, что дала Улле-Карин свои туфли на высоком каблуке. Вивиан пошла на танцы в спортивной обуви – она уже и в тринадцать лет была слишком долговязой.

Расфранченные и хихикающие, направились они в гимнастический зал, и еще до конца вечера Вивиан впервые затянулась сигаретой и впервые поцеловалась.

Она так и не узнала настоящего имени того парня, но все звали его Огурец, и он был уродом. Вивиан не помнила, как это вышло, что они начали целоваться. Конечно, он был года на два старше и жил в другом районе.

Наверно, они поцеловались потому, что этого захотел он.

Вивиан не нашла ничего особенно приятного в том, что у тебя во рту чей-то чужой язык. «Я неплохо с этим справилась, – думала она. – Теперь я из тех, кого целуют на школьных танцах. Теперь я вконец испорченная».

Было чем гордиться, ведь Вивиан всегда числилась Уродиной.

Уродливых девушек не целуют. Поэтому Вивиан надеялась, что их видели многие.

Но с другой стороны, Огурец был еще уродливей, чем она сама. Поэтому она надеялась, что их никто не видел.

Она надеялась, что это можно считать просто тренировкой.

А впрочем… Урод целует уродину, красавец красавицу. Так повелось испокон веков, and a kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh, the fundamental things reply as time goes by… [72]72
  Поцелуй – всего только поцелуй, вздох – всего только вздох. Главное же проясняется с течением времени (англ.). Из кинофильма «Касабланка».


[Закрыть]

Они себе целовались, а тем временем русские убивали людей на улицах горящей столицы Венгрии, свирепствовала холодная война и мир содрогался.

Как же! Она помнит. Волей-неволей она его прекрасно узнала.

Огурец! Первый парень, которого она поцеловала и который и сейчас был не прочь ее закадрить.

Но она и тогда стыдилась его, и устыдилась теперь, в метро. Она слишком хороша для такого типа. Ничего путного выйти из него не могло, да и не вышло. Алкоголик, чего и следовало ждать.

Что можно почувствовать рядом с таким вот Огурцом?

Но не потому она плачет злыми слезами по дороге к своему убогому замызганному гостиничному номеру.

Она плачет потому, что вся ее борьба ни к чему не привела.

Как это ни жутко, они с Огурцом по-прежнему два сапога – пара.