Текст книги "И цветы расцвели..."

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Когда я умру, не хороните мое тело, не сжигайте его, потому что я окажусь связан с вами, со многими из вас. И если вы способны это почувствовать, мудрец продолжает жить долгие годы, иногда тысячелетия, потому что жизнь – это не только жизнь тела. Жизнь – это энергетический процесс. Все зависит от связей, от энергетических связей с жизнями других людей. А такой человек, как Будда, связан не только с людьми, он связан даже с деревьями, птицами, животными; его вовлеченность настолько глубока, что если он умрет, его смерть будет длиться пятьсот лет.

Говорят, Будда сказал: «Моя религия будет живой силой только пятьсот лет». И в этом есть смысл, потому что он сам будет живой силой пятьсот лет. Ему понадобится пятьсот лет для того, чтобы полностью освободиться от связей.

Когда наступает смерть, молчите. Наблюдайте!

Во всем мире, отдавая дань уважения умершему, принято молчать, хранить молчание две минуты – даже не понимая причину. Эта традиция существует во всем мире. Почему следует молчать?

Эта традиция имеет смысл. Вы можете не знать причины, можете не осознавать, ваше молчание может быть наполнено внутренней болтовней, или вы можете просто выполнять ритуал – это ваше дело. Но суть остается.

После смерти одного из прихожан Мастер Дого, в сопровождении своего ученика Зенгена, навестили семью покойного.

Не потрудившись высказать хоть слово соболезнования. Зенген подошел к гробу, постучал по нему и спросил Дого: «Он действительно мертв?»

Вопрос правильный, но время выбрано неудачно. Он воспользовался не той возможностью. Тогда было не время говорить об этом, тогда было время быть с этим. И умерший человек, должно быть, был очень дорог Дого, иначе он не пришел бы почтить его память. Дого – просветленный. Умерший ученик, наверное, был кем-то особенным.

И Дого пришел для того, чтобы сделать что-то еще для него. Мастер может помочь тебе, когда ты жив; когда ты мертв, Мастер может помочь тебе еще больше – потому что со смертью наступает глубокое непротивление.

При жизни вы постоянно сопротивляетесь, боретесь, даже со своим Мастером, не уступаете, либо уступаете наполовину – что не меняет сути. Но когда вы умираете, уступить проще, потому что умирать и сдаваться – по сути, одно и то же. Когда умирает тело, вам легче уступить. Бороться трудно, сопротивляться трудно. Ваше сопротивление прекращается, ваше тело отходит в мир иной – вот что такое смерть.

Дого пришел туда с определенной целью, а этот ученик задает вопросы. Сам вопрос правильный, неправильно выбрано время.

«Не скажу», – ответил Дого.

«Скажи», – настаивал Зенген.

«Я не скажу, и все», – сказал Дого.

Во-первых: что можно сказать о смерти? Как можно сказать вообще что-либо о смерти? Ни одно слово не способно нести на себе значение смерти. Что значит слово «смерть»? Ничего не значит на самом деле. Что вы имеете в виду, когда произносите слово «смерть»? Это просто дверь, а что за ней – нам неизвестно. Мы видим, как человек исчезает за дверью. Нам видна дверь, но за ней он просто исчезает. Слово «смерть», которое вы используете, может обозначить только дверь. Но что происходит на самом деле там, за дверью? – ведь дверь здесь ни при чем.

В дверь нужно войти. Тогда что происходит с теми, кто исчезает за дверью, дальше которой мы не видим? Что с ними случается? И что такое эта дверь? Всего лишь остановка дыхания? Разве дыхание и есть вся жизнь? Разве ничего, кроме дыхания, нет? Дыхание останавливается... тело умирает, если вы всего лишь тело и дыхание, тогда проблемы нет. Тогда смерть – ничто. Тогда она не дверь во что-то еще. Она просто остановка, а не исчезновение. Как остановка часов.

Часы тикают – они идут, а потом вдруг останавливаются; вы же не спрашиваете, куда делось тиканье – в этом нет смысла! Никуда оно не делось. Оно просто остановилось, просто что-то неисправно в механизме – можно его починить, и он снова будет тикать. Разве смерть похожа на остановку часов? И ничего больше?

Если это так, она никакая не тайна. Она вообще ничто. Но как может жизнь исчезнуть так легко? Жизнь не механична, жизнь осознанна. Часы ничего не осознают. Вы можете послушать тикание, часы никогда его не слушают. Вы можете послушать собственное сердцебиение. Кто этот слушатель? Если жизнь – это только сердцебиение, тогда кто этот слушатель? Если жизнь только в дыхании, тогда как можно осознавать собственное дыхание? Именно поэтому все восточные техники медитации используют осознанное дыхание в качестве тонкого приема – ведь если вы начинаете осознавать свое дыхание, тогда в ком эта осознанность? Это должен быть кто-то за пределами дыхания, потому что тот, кто смотрит, не может быть одновременно тем, на кого смотрят. Вы можете наблюдать его; можете закрыть глаза и ощутить свой вдох и выдох. Кто этот наблюдатель, этот свидетель? Это должна быть самостоятельная сила, не зависящая от дыхания. Остановка дыхания подобна остановке часов, но куда исчезает этот свидетель? Куда он перемещается?

Смерть – это дверь, это не остановка. Осознанность переходит, но ваше тело остается у двери – так же, как вы снимаете туфли, когда входите в дом. Тело остается за пределами храма, а осознанность входит в храм. Это тончайшее явление – жизнь ничто по сравнению с этим. На самом деле, жизнь – это только подготовка к смерти, и мудры лишь те, кто за свою жизнь научится тому, как умереть. Если вы не знаете, как умирать, вы упустили весь смысл жизни: это подготовка, это тренировка, это дисциплина.

Жизнь – это не конец, это лишь дисциплина, позволяющая постичь искусство смерти. Но вы боитесь, вам страшно. От одного слова «смерть» вас бросает в дрожь. Это означает только то, что вы до сих пор не познали жизни, потому что жизнь никогда не умирает. Жизнь бессмертна.

Каким-то образом вы стали отождествлять себя со своим телом, то есть с механизмом. Механизм обречен умереть, механизм не может быть вечным, потому что он подвержен влиянию извне; он обусловлен. Осознанность же безусловна: она ни от чего не зависит, она подобна облаку, плывущему по небу, у нее нет корней, нет причин, она не была рождена и поэтому никогда не умрет.

Когда кто-то умирает, рядом с этим человеком нужно быть медитативным, потому что храм близко, и вы ходите по священной земле.

Не будьте несерьезными. Не давайте выход своему любопытству, молчите и наблюдайте, чтобы вы смогли увидеть: происходит нечто очень важное – не упустите момент. Когда смерть рядом, к чему о ней спрашивать? Почему бы просто не смотреть на нее? Почему не понаблюдать ее? Почему не пройти немного рядом с ней?

«Не скажу» – ответил Дого.

«Скажи» – настаивал Зенген

«Не скажу, и все», – сказал Дого

По дороге обратно в храм разъяренный Зенген повернулся к Дого и пригрозил:

«Ради Бога, если ты не ответишь на мой вопрос, я побью тебя».

В дзен это возможно – чтобы ученик побил Мастера, потому что в дзен все искренне и по-настоящему. Мастер дзен не окружает себя ореолом «Я более свят, чем ты». Он не скажет: «Я выше тебя». Как может тот, кто достиг, сказать: «Я выше, а ты ниже»? Ученик может считать себя выше, но Мастер не может претендовать ни на какое превосходство, потому что на превосходство может претендовать только неполноценность. На превосходство претендует только эго, которое беспомощно и неполноценно. На силу претендует только слабость; когда вы неуверенны, вы изображаете уверенность, когда вы больны, вы притворяетесь здоровым; когда вы не знаете, вы претендуете на знание. Ваши претензии нужны лишь для того, чтобы скрыть правду. Мастер ни на что не претендует. Он не может сказать: «Я выше». Это глупо. Разве может мудрый человек сказать «Я выше»?

Поэтому Мастер дзен позволяет даже такое – чтобы ученик его ударил, и он может даже получить от этого удовольствие. Такого не делает больше никто в мире, поэтому Мастера дзен такая редкость трудно найти более редкий цветок, чем они. Этот Дого на самом деле настолько превосходен, что позволяет себя ударить, его превосходству это не угрожает. Ему вообще ничего не может угрожать, и ничто не может расстроить его. Его здесь больше нет, он как пустой дом. И ему известно, что ученик может быть лишь глупым. Ничего другого нельзя и ожидать, потому что ученик невежествен.

Необходимо сопереживание. И в своей невежественности ученик обречен на повторение таких поступков, поступков неправильных, потому как неправильный человек неспособен на правильные поступки. И если заставлять неправильного человека вести себя должным образом, это ограничение свободы покалечит его. А Мастер должен помочь человеку быть свободным – поэтому ударить его разрешается. На самом деле, это не проявление непочтительности на самом деле, ученик любит Мастера так сильно, так глубоко, что он способен подойти так близко. Даже ударить человека является близостью – вы не сможете ударить просто кого-нибудь.

Иногда бывает, что ребенок ударит отца или шлепнет мать. Здесь нет никакой враждебности, просто ребенок воспринимает мать настолько глубоко и близко, что он не стесняется в своих действиях. И ребенок знает, что его простят, и поэтому не боится.

Прощение Мастера безгранично, безусловно.

Ученик разозлился потому, что он задал очень важный вопрос – по крайней мере, ему он казался важным. Он не мог понять, почему Дого так упорно отказывается отвечать: «Нет!» и не просто «нет», он сказал: «Это все. Больше я не скажу ни слова».

Когда вы задаете вопрос, вы задаете его ради своего эго, и если не получаете ответа, эго становится обидно. Ученику было обидно; его эго было задето, он не мог этому поверить – и, должно быть, это произошло на глазах у многих людей. Они не были одни, рядом были еще люди, непременно были – на похоронах всегда собирается много людей. И перед всеми этими людьми Дого сказал: «Нет, и хватит об этом! Я ничего не скажу». Все они, наверное, подумали «Какой глупый ученик, задает бессмысленные вопросы». Зенгена это, должно быть, разозлило. Он весь кипел. Когда по пути обратно в монастырь они с Мастером остались наедине, он сказал:

«Ради Бога, если ты не ответишь на мой вопрос, я побью тебя»

«Ладно, – сказал Дого. – Давай бей». Покончи с этим. Если ты зол, так покончи с этим.

Мастер всегда готов выпустить то, что внутри вас, наружу – даже ваш негативизм. Даже если вам вздумается ударить его, он позволит и это. Кто знает? Возможно, ударив Мастера, вы осознаете свой негативизм; возможно, вы осознаете свою болезнь, свое безумие. Ударить Мастера может стать мгновенным просветлением – кто знает? И Мастер здесь для того, чтобы помочь вам в этом.

Все Мастера состоят в тайном сговоре. Если они вообще Мастера, они всегда вместе – даже если они противоречат друг другу, они все в одном сговоре; даже если иногда один из них говорит, что другой неправ, они все равно в сговоре.

Будда и Махавира жили в одно время и путешествовали по одной и той же провинции, Бихар – она стала известна как Бихар благодаря ним. Бихар означает «земля, по которой они ходят». Они исходили этот край вдоль и поперек. Иногда они оказывались в одной деревне.

Однажды им случилось остановиться в одной придорожной гостинице. Половина гостиницы была занята Буддой, половина – Махавирой. Но они никогда не встречались – и постоянно опровергали друг друга. Ученики переходили от одного Мастера к другому. Это оставалось проблемой – почему? Будда, бывало, даже смеялся, подшучивал над Махавирой. Он говорил: «Тот человек! Так он утверждает, что он просветленный? Делает вид, что все знает? Но я слышал, он сам рассказывал, как однажды он постучался в двери дома, чтобы попросить еды, но дома никого не было. И он говорит, что он всезнающ? Не знал даже такой малости – что дом был пуст?»

Он шутил, говоря: «Шел как-то Махавира и наступил на хвост собаке. Только когда собака вскочила и залаяла, понял он, что она была там, потому что было раннее утро и еще темно. И этот человек называет себя всезнающим?» Так он и шутил. Он откалывал много шуточек про Махавиру. Они замечательные.

Они сговорились, Будда и Махавира, но ни джайны, ни буддисты этого не поняли – они упустили весь смысл. Считая, что их учителя были против друг друга, буддисты и джайны враждуют вот уже две тысячи лет.

Они не против друг друга! Они играют роли, они пытаются помочь людям. Это два разных типа. Кому-то может помочь Махавира, кому-то другому может помочь Будда. Человеку, которому может помочь Будда, не может помочь Махавира – этому человеку не нужно быть рядом с Махавирой. А человеку, которому может помочь Махавира, не может помочь Будда – и такому человеку не нужно быть рядом с Буддой. Вот почему они противоречат друг другу. Это сговор. Но помочь нужно каждому, и они просто два разных человека, совершенно разных.

Как они могут быть против друг друга? Ни один человек, который когда-либо стал просветленным, не может быть против другого просветленного, это невозможно. Он может делать вид, будто это так, потому что он знает, что другой это поймет. Махавира ни разу не сказал ничего по поводу шуток Будды в его адрес. Он просто молчал на этот счет. Это был его способ. Он хранил полное молчание, даже не пытался опровергнуть, и этим как будто говорил «Предоставьте этого глупца самому себе!» – он просто молчал, не говорил ни слова. Каждый день ему сообщали: «Он сказал то-то и то-то», и Махавира даже не хотел это обсуждать. И это было ему к лицу, ведь он был очень стар – на тридцать лет старше Будды, не пристало ему опускаться до того, чтобы спорить с молодыми: молодо-зелено! Но он вел себя так же, как Будда, по отношению к другим учителям, которые были старше его. Он их обсуждал, возражал им, спорил с ними.

Они сговорились. Так и должно быть – иначе вы не сможете понять. Они должны разделить путь, потому что вы не можете понять, что жизнь проявляется в противоположностях. Они должны выбрать одну из противоположностей. Они должны придерживаться чего-то одного и говорить, для вас: «Помните, все остальные неправы». Потому что, если они будут говорить, что правы все, вы еще больше запутаетесь. Вы и так уже достаточно запутались; если бы они говорили: «Да, я прав. Махавира тоже прав, и Будда тоже прав – все правы», вы бы немедленно ушли от них, вы бы подумали: «От этого человека никакой помощи – ведь мы уже запутались. Мы не знаем, что хорошо, а что плохо, и мы пришли к нему как раз за тем, чтобы узнать, что хорошо, а что плохо».

Итак, Мастера придерживаются чего-то одного и говорят: «Это правильно, а все остальное – нет», и все это время знают, что есть миллионы способов найти ПУТЬ; знают, что есть много путей, ведущих к конечной цели. Но если они скажут, что миллионы дорог приводят к цели, вы будете только сбиты с толку.

Этот ученик, Зенген, не знал, что ему делать, ведь его Мастер Дого умер. Он не ожидал, что это случится так скоро. Ученикам всегда тяжело, когда Мастера умирают. Когда Мастер рядом, они валяют дурака и теряют время. Когда Мастер умирает, они оказываются в тупике и думают: что теперь делать? Вопрос Зенгена по-прежнему не был решен, загадка оставалась загадкой. Ученик так и не узнал, что такое смерть, а Дого уже не стало.

Он пошел к другому Мастеру, Секисо, и, рассказав ему всю историю, задал тот же самый вопрос.

Секисо, будто сговорился с покойным Дого, отказался отвечать.

«Боже! – воскликнул Зенген. – И ты тоже?»

«Не скажу, – ответил Секисо, – и все».

Они делают это не просто так. Они создают ситуацию. Они говорят: «Будь молчалив перед лицом смерти. Не задавай вопросов, потому что, спрашивая, ты поднимаешься на поверхность, становишься поверхностным. Эти вопросы нужно не задавать! Ими нужно проникнуться, прожить их, помедитировать на них. Нужно углубиться в них. Если ты хочешь узнать смерть – умри! Это единственный способ узнать. Если ты хочешь узнать жизнь – живи!» Вы живы, но не живете. И вы умрете, но вы не умрете. Потому что в вас все наполовину.

Живете ли вы? – не совсем; вы просто плететесь. Кое-как вы влачите свое существование.

Живите настолько интенсивно, насколько возможно! Жгите свечу своей жизни с обоих концов! Пусть она горит так сильно... и если сгорит за одну секунду, это хорошо. По крайней мере, вы узнали, что это такое, потому что только интенсивность действенна. И если вы можете жить интенсивной жизнью, то и смерть ваша будет другого качества, вы и умрете интенсивно. Какова жизнь, такой будет и смерть. Если вы плететесь по жизни, то и умирать вы будете так же. Вы упустите жизнь, и смерть упустите тоже. Проживайте свою жизнь как можно более интенсивно. Ставьте на карту все. К чему беспокойство? Зачем беспокоиться о будущем? У вас есть это мгновение. Так вложите в него все свое существование! Живите интенсивно, тотально, целостно, и этот момент станет откровением. И если вы знаете жизнь, вы познаете смерть.

В этом секретный ключ: если вы знаете жизнь, вы познаете смерть. Если вы спрашиваете о том, что такое смерть, это означает, что вы не жили – потому что по своей сути они – одно целое. В чем секрет жизни? Секрет жизни – это смерть. Если вы любите, в чем секрет любви? В смерти. Если вы медитируете, в чем секрет медитации? В смерти.

Все, что происходит прекрасного и интенсивного, происходит через смерть. Вы умираете. Вы настолько полно отдаетесь этому, что умираете для всего остального. Вы настолько интенсивны, что вас больше нет, потому что, если вы есть, интенсивность не может быть полной; тогда будет раздвоение. Если вы любите и возлюбленный присутствует, то любовь не может быть интенсивной. Любите так глубоко, так всепоглощающе, чтобы возлюбленный исчез. Тогда вы станете потоком энергии. Тогда вы узнаете любовь, узнаете жизнь, узнаете смерть.

Эти три слова очень значимы: любовь, жизнь и смерть. У них один и тот же секрет, и если вы поймете их, не будет необходимости медитировать. Именно из-за того, что вы их не понимаете, и необходима медитация. Медитация – это просто запасное колесо. Если вы действительно любите, это становится медитацией. Если вы не любите, тогда вам приходится медитировать. Если вы действительно живете, это становится медитацией. Если вы не живете, тогда вам придется медитировать; тогда нужно дополнять это чем-то еще.

Но вот в чем проблема: если вы не можете глубоко любить, как вы сможете глубоко медитировать? Если вы не можете жить интенсивно, как вы сможете интенсивно медитировать? Потому что проблема не в любви, не в медитации, не в смерти. Проблема в том – КАК ДВИГАТЬСЯ ВГЛУБЬ? Все дело в глубине.

Если вы погрузитесь глубоко во что бы то ни было, жизнь останется на периферии, а в центре будет смерть. Даже если вы полностью погрузитесь в созерцание цветка и забудете обо всем на свете, то в своем созерцании вы умрете. Вы испытаете слияние, единение. Вы вдруг почувствуете, что вас нет, что только цветок есть.

Живите каждое мгновение так, будто оно последнее. И кто знает – возможно, оно и есть последнее

Оба Мастера пытаются передать Зенгену осознание. После того как Секисо услышал весь рассказ ученика, он тоже сказал. «Нет, я ничего не скажу, и все». Он повторил точь-в-точь слова Дого.

В первый раз ученик упустил, но не во второй.

В то самое мгновение Зенген пробудился.

Случилось сатори... внезапная вспышка... он осознал. В первый раз он упустил. Так бывает почти всегда. В первый раз вы упускаете, потому что не понимаете, что происходит. В первый раз старые привычки ума не позволяют вам увидеть; поэтому второй Мастер, Секисо, просто повторил слова Дого – просто повторил. Он не изменил ни слова. Он просто повторил: «Я не скажу. И все» Он снова создал такую же ситуацию.

Легко было спорить с Дого, но нелегко спорить с Секисо. Он не Мастер Зенгена. Легко было ударить Дого; ударить Секисо – исключено. Достаточно, чтобы он ответил. В этом его сопереживание он не должен отвечать. Между Дого и этим учеником существовала определенная близость, и, бывает, именно из-за этой близости вы упускаете – потому что принимаете все как должное. Иногда необходима дистанция. Но это зависит от человека.

Некоторым для того, чтобы научиться, необходима дистанция с учителем, некоторым она мешает, – люди делятся на эти два типа. Те, кто учится на расстоянии, могут упустить Мастера, они упустят своего собственного Мастера, но он подготовит их. Среди вас здесь много таких, кто работал в других жизнях, с другими Мастерами. Вы упустили их, но они приготовили вас к встрече со мной. Многие из вас упустят меня, но я подготовлю вас к встрече с кем-то еще. Поэтому ничего не пройдет напрасно. Ни одно усилие не будет потрачено впустую.

Дого создал ситуацию, Секисо реализовал ее.

В то самое мгновение Зенген пробудился.

Что произошло? Услышал опять те же самые слова? Здесь какой-то заговор? Почему опять те же слова? Внезапно он осознал: «Мой вопрос абсурден. Я спрашиваю то, на что нет ответа. Дело не в том, что Мастер отказывает в ответе, а в самом моем вопросе, в его сути».

Молчание необходимо перед лицом смерти, перед лицом жизни, перед лицом любви. Если вы любите человека, вы просто молча сидите с ним рядом. Вам не хочется болтать, вам хочется просто держать его за руку, и жить, и быть молчаливым в этот момент. Если вы болтаете – это значит, что вы избегаете человека, и никакой любви нет. Если вы любите жизнь, вы отбросите болтовню, потому что каждое мгновение настолько наполнено жизнью, что для болтовни нет места. Каждое мгновение поток наполняет вас жизнью – когда тут болтать и сплетничать? Каждое мгновение, прожитое во всей его полноте, заставляет ум умолкнуть. Ешьте, и станьте настолько этим поглощены – через еду вы насыщаетесь жизнью – чтобы ум умолк. Пейте, и станьте поглощены этим: вода наполняет вас жизнью: она утолит вашу жажду, – следуйте за ней, чувствуйте, как она прикасается к вашей жажде, как жажда исчезает. Будьте молчаливы и смотрите. Разве вы можете болтать, когда пьете чай? В вас разливается теплая жизнь. Наполнитесь ей! Будьте ей благодарны!

Именно поэтому в Японии существуют чайные церемонии, и в каждом уважающем себя доме есть чайная комната, которая напоминает храм. Такая обычная вещь, как чай – и они возвели ее в священный статус. Они входят в чайную комнату в полной тишине, как если бы входили в храм. Они тихо садятся. Потом чайник начинает петь, и все молча слушают, точно так, как вы слушаете меня: в такой же тишине. Чайник поет миллионы песен, звуков, он поет Омкар – саму мантру жизни – а они молча слушают. Потом наливают чай. Они прикасаются к своим чашкам и блюдцам. Они благодарны за то, что им снова дано пережить это мгновение. Кто знает, наступит ли оно еще раз? Они вдыхают запах чая, аромат и наполняются благодарностью. Потом они начинают потягивать чай. И вкус... и тепло и поток... и слияние их собственной энергии с энергией чая это становится медитацией.

Медитацией может стать все что угодно, если вы переживаете это интенсивно и тотально. Тогда ваша жизнь становится целостной. Слушая те же самые слова, Зенген внезапно осознал – «Мой Мастер был прав, а я ошибался. Я ошибался, потому что думал – "Он не отвечает; он не обращает внимания на мой вопрос; ему безразличен я и то, что меня интересует". Мое эго было задето, но я был неправ. Он не целился в мое эго. Я был совершенно вне вопроса. Просто такова сама природа смерти...» Внезапно он был пробужден.

Это называют сатори. Это особое просветление. У слова сатори нет соответствия ни в одном языке. Оно принадлежит исключительно дзен. Это не самадхи; и это самадхи. Это не самадхи, потому что это может произойти в самый обычный момент: вы пьете чай, прогуливаетесь, смотрите на цветок, слушаете лягушку на пруду. Это может произойти в самое обычное мгновение – поэтому это не одно и то же, что самадхи, о котором говорит Патанджали.

Патанджали был бы сильно удивлен тому, чтобы кто-нибудь, услышав, как лягушка ныряет в пруд, просветлел. Патанджали не смог бы поверить в такое: чтобы сухой листок оторвался от дерева, сделал несколько витков в воздухе, и покружившись по ветру, упал на землю и уснул – и кто-нибудь, сидящий под этим деревом, просветлел. Нет, Патанджали не поверил бы в это; это невозможно, скажет он, потому что самадхи – это нечто исключительное; самадхи приходит после множества усилий, после миллионов жизней. И даже тогда оно приходит лишь в особом положении тела – Сиддхасане. Оно случается в особом состоянии тела и ума.

Сатори – это самадхи и одновременно не самадхи. Это проблеск, проблеск исключительного посреди повседневного; самадхи случается посреди обычного. К тому же оно молниеносно – оно не происходит постепенно; вы не можете измерить его степень. Это подобно тому, как вода достигает точки кипения, температуры ста градусов – и потом скачок, и вода превращается в пар, испаряется в воздух, и след ее простыл. Вплоть до девяноста девяти градусов она кипит, но не испаряется. С девяноста девяти градусов она еще может остыть, она всего лишь была горячей. Но если она переходит предел ста, тогда происходит внезапный скачок.

В этой истории ситуация та же самая. С Дого Зенген нагрелся, но не смог испариться. Этого было недостаточно, ему нужна была еще одна ситуация, или, возможно, еще много ситуаций. Потом с Секисо – та же самая ситуация, и вдруг что-то срабатывает. Неожиданно меняется фокус, меняется поведение. До этого самого времени он думал только о том, что Дого оставил без ответа его вопрос. Он был эгоцентричен. Он думал: «Мой Мастер пренебрег мной. Ему не было дела до меня и моих расспросов. Он уделял недостаточно внимания мне и моим вопросам».

Внезапно он понимает – «Это не мной пренебрегли, и дело не в том, что Мастер был безразличен, и не в том, что он уделял мало внимания. Нет, дело было не во мне – а в самом вопросе. На него невозможно ответить. Перед тайнами жизни и смерти должно быть молчаливым». Поведение изменилось. Он видит целую картину. Следовательно, он достигает проблеска.

Когда изменяется поведение, вы достигаете проблеска. Этот проблеск – сатори. Он не навсегда. Вы неизбежно его утратите. Сатори не сделает вас Буддой, поэтому я говорю, что сатори – это самадхи, и все же не самадхи. Это океан в стакане. Да, это океан, но не весь океан – это самадхи в капсуле. Это дает вам проблеск, приоткрывает тайну, как будто вы идете темной ночью по лесу вы заблудились. Вы не знаете ни куда идете, ни где дорожка, ни то в правильном вы идете направлении или нет – и тут вдруг сверкает молния. На одно мгновение вы видите все! Потом свет исчезает. При свете молнии нельзя читать, потому что она длится всего мгновение. Вы не можете сесть под небом и при свете молнии начать читать. Нет, это не постоянный поток.

Самадхи таково, что при его свете можно читать. Сатори – как молния: вы можете увидеть проблеск Единого, всего, что только существует, и потом оно исчезает. Но вы уже больше не будете такими, как прежде. Это не окончательное просветление, но большой шаг к нему. Теперь вы знаете. Вы видели проблеск, теперь вы знаете, как выглядит то, что вы ищете. Вы попробовали это, теперь Будды будут для вас более понятны.

Теперь, если Зенген снова встретит Дого, он не ударит его, он упадет ему в ноги и будет просить прощения. Он прольет море слез, он будет говорить: «Каким же сопереживанием обладал Дого, что позволил мне себя ударить, что сказал мне: "Ну что ж, давай, бей!» Если Зенген снова встретит Дого, он уже не будет прежним. Он вкусил нечто, что изменило его. Он не достиг высшего – это еще впереди; но он узнал, что это такое.

Сатори – это проба самадхи, о котором говорит Патанджали. И это прекрасно, что попробовать это возможно, потому что как можно стремиться к чему-либо, прежде не попробовав его? Как можете вы быть влекомы к чему-либо, если вы даже ни разу не ощутили его запаха? Этот проблеск станет притягивающей силой. Вы уже больше никогда не будете прежними. Вы будете знать, что существует нечто, а уже найдете вы это или нет – зависит от вас. Но появится вера. Сатори дает веру и побуждает к движению, жизненно важному движению внутри вас, движению к окончательному просветлению, которое и есть самадхи.