Текст книги "Путь мистика"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)

Это дело навыка. Это не что-то такое, что можно привить. Просто наблюдайте внимательно, что происходит, когда вы рядом со мной. Затем испробуйте это в разных ситуациях, и это начнет происходить и вдали от меня.

И таким образом – это единственно возможный теперь способ, потому что все эти уродливые политические силы хотят изолировать меня от моих людей... и все эти великие силы оказались трусливыми, преступными. И поэтому остался единственно возможный путь: когда возможно, когда это получается, будьте со мной; я с вами всегда. Просто позвольте. Просто оставьте для меня немного пространства в сердце.

И человек никогда не знает, когда приходят скрытые благословения. Многие саньясины были бесполезны. Некоторые были вредны. Я не такой человек, который кому-то говорит нет. Мне это больно, каким бы неправильным ни был человек. Я никогда никого не отвергал и никогда никого не отвергну. Что бы он ни сделал – даже против меня, – я не вспомню об этом.

Но это было хорошей возможностью увидеть настоящие лица за масками. Те, кто был вреден, обнажены; те, кто был бесполезен, потеряны. Лишь немногие избранные – ради кого я живу, ради кого я умру – останутся со мной.

Глава 29. Новые небеса, чтобы летать

Любимый Ошо,

В наших последних опытах самое замечательное и ироничное то, что так называемые христианские страны видятся в свете истории об Иосифе и Марии, которая вот-вот родит Иисуса и для которой «не находится комнаты на постоялом дворе». Эта история используется как основа фундаментального христианского принципа «благотворительности» и «любви к ближнему».

По мере того, как, одна за другой, христианские страны хлопают дверьми перед лицом индивидуальности, готовой родить нового человека, может быть, в нашем путешествии мы видим последнюю предсмертную судорогу претензии христианства на то, чтобы быть чем-то большим, чем дешевая политическая идеология контроля?

Христианство и другие религии пребывают на смертном одре. Они отчаянно пытаются выжить, но их выживание практически невозможно; и невозможность происходит оттого, что они не религии, а притворщики.

Истинная религия может быть только одна.

Это так просто понять. Можешь ли ты помыслить о христианской науке, индуистской науке, мусульманской науке? Это был бы просто идиотизм. Наука есть наука. Это исследование объективной реальности без всякого предрассудка. Как оно может быть христианским, как оно может быть индуистским?

Религия – это исследование субъективного мира без всякого предрассудка. Как оно может быть христианским, еврейским или буддистским?

Истина одна, и религий не может быть много. Умирает именно их «многовость» (Manyness), и из этой смерти возникнет простая религиозность, лишенная всяких прилагательных. Разве ты не можешь кого-то считать человеком религии, точно так же как кого-то считаешь человеком науки? Если мы можем представить человека, который правдив, искренен, подлинен, ненасильствен, сострадателен – это религиозный человек.

Религия – это не нечто такое, во что следует верить, но нечто такое, чем следует жить, что следует испытать как опыт... не верование в уме, но аромат всего твоего существа. Что бы ты ни делал, в этом будет религиозное качество, точно так же как научный ум все делает по-научному, иногда даже доходя до абсурда.

Я слышал о Геродоте, греческом математике, который первым открыл закон средних чисел; и поскольку он был первым в истории первооткрывателем, он был так этим наполнен, что стал смотреть на все с точки зрения закона средних чисел.

Однажды он пошел на пикник с тремя или четырьмя детьми и женой, и они должны были пересечь небольшой поток. Его жена сказала:

– Позаботься о детях.

– Не волнуйся, – сказал он. – Разве ты забыла, что ты жена Геродота? Сначала я вычислю среднюю глубину потока, потом средний рост детей; и если средний рост больше, чем средняя глубина, никаких проблем нет.

Жена ничего не понимала в средних числах, но очень беспокоилась, что произойдет какой-то несчастный случай: «Что за чепухой он занимается?»

Он замерил своими инструментами несколько мест: он определил глубину воды, затем рост детей. Где-то было мелко, где-то очень глубоко; но что касается средних чисел... Среднее неистинно, потому что принимаемое в расчет среднее значение мелководья не сделает глубокий участок менее глубоким.

Один ребенок был высоким, другой – младенец, но среднее арифметическое... Геродот сказал:

– Нет совершенно никаких проблем, мы можем пересечь поток. Наши дети справятся: их рост превышает глубину воды. Бедная жена не согласилась, но не могла спорить с Геродотом. Но она была очень бдительна, чтобы какой-то ребенок не утонул, и оставалась рядом с детьми; Геродот шел впереди. И вот один ребенок стал тонуть. Жена спасла ребенка и сказала Геродоту:

– Этот ребенок чуть не утонул!

– Тогда в моих расчетах, наверное, была какая-то ошибка, – сказал он. И вместо того чтобы помочь этому ребенку и другим детям, он вернулся на берег, где рассчитал на песке среднюю глубину и рост детей.

– Нет никакой ошибки. Как же так?

– Не сходи с ума! По крайней мере, не порти нам пикник. Один раз за много месяцев ты выбрался отдохнуть с семьей, и все же наука продолжает тебя беспокоить.

Кое-как они пересекли поток, и он постоянно тревожился – не о детях – о расчетах, которые оказались правильными; почему же этот мальчик стал тонуть? Кажется, он разозлился на мальчика:

– Как ты посмел начать тонуть, нарушив законы математики?

– Мальчик ничего не знает о математике, он такой маленький, – сказала жена.

Это доходит до абсурда, но научный ум остается научным, даже когда в этом нет необходимости. Но он никогда не становится христианским, индуистским или мусульманским.

Религиозный человек будет религиозным в своих действиях, отношениях, в своих мыслях и чувствах. Ему не нужна церковь, или синагога, или храм. Все, что ему нужно, это ясность видения, молчание сердца, опыт собственного существа – потому что опыт собственного существа заставит его осознать, что весь этот мир божествен, что все сущее находится в разных стадиях эволюции, но в нем есть потенциал жизни и потенциал сознания. Даже в каменной статуе Будды есть потенциал расцвести в настоящего Будду, потому что все существование наполнено божественным сознанием.

Религиозный человек тоже может доходить до абсурдных крайностей, точно как Геродот, – но это исключения. Это эксцентричные люди. Они не составляют правила; фактически они доказывают правило.

В Индии был один мусульманский святой, Сармад, и у него была в груди какая-то рана. Он не принимал никаких лекарств, и рана росла – не только росла, в ней завелись черви. Они становились больше, они ели ему грудь. Мусульмане – а он был мусульманин – пять раз в день склоняются перед Богом. И иногда, когда эти черви выпадали из его раны на землю, он клал их обратно в рану. Вот это доходит до крайности. Религиозность не значит, что нельзя принимать лекарства, потому что они убьют микробов, а это будет насилием.

Научный и религиозный умы нужно предупредить, чтобы они не доходили до абсурдных крайностей. Но нет необходимости в том, чтобы кто-то научный или религиозный принадлежал к какой-либо организации, был против всех других организаций и верил, что «только у нас есть истина; никто другой никогда не находил реальности; это наша монополия».

Такого рода подход и отношение отмирают. Это хорошая новость, потому что эта смерть принесет новое рождение сознания, которое будет просто религиозным.

Я не могу понять, зачем нужно столько религий. На земле триста религий, тогда как нет трех сотен истин. И все они борются веками, убивая друг друга во имя истины – разрушая друг друга, убивая, сжигая людей живыми во имя любви, во имя сострадания, во имя ненасилия. Красивые названия и уродливая реальность – вот история ваших религий.

История, которую ты упоминаешь, красива. Эта история заслуживает рассмотрения, потому что у нее много следствий.

Во-первых, Иисус родился у бедных родителей – в семье плотника. Это показывает, что религия не имеет ничего общего с накоплением знаний. Иосиф, отец Иисуса, был абсолютно необразован, его мать была необразованна. Они были некультурными, простыми «деревенщинами». Они не были раввинами – полными знаний и мудрости в старых, традиционных путях, – они были совершенно простыми людьми. Если бы Иисус у них не родился, вы никогда не услышали бы их имен.

Для меня это означает, что истина рождается из простоты, не из знания, не из великих степеней, респектабельности, славы, власти. Истина очень скромна, так скромна, что когда Иосиф и его жена Мария пришли на ежегодный праздник в столичный город Иерусалим... они были так бедны, что не смогли даже найти, где остановиться. Все двери были закрыты.

Они попытались убедить людей. Иосиф сказал, что его жена беременна, и у нее в любой момент может родиться ребенок, а он совершенно беспомощен: «Будьте добры, будьте милосердны – подойдет любой угол». Но это странный мир: люди говорят о прекрасных вещах, но нет ни милосердия, ни сострадания, ни любви. Беременная женщина, одна, ночью, на дороге...

Дело было не в том, что во всей столице не нашлось бы места. Да, правда, места не было в сердцах людей столицы. Дело было не в месте в доме, дело было в небольшом пространстве в сердце.

Есть старая поговорка: «У императора может быть величайший в мире дворец, но в нем нет места. А у бедного может быть небольшая хижина, но в ней место есть». И эту поговорку породила одна история.

Бедный человек живет в небольшом однокомнатном доме со своей женой. Идет сильный дождь, и ночь становится темнее, и кто-то стучится в дверь. Этот человек говорит жене:

– Ты ближе к двери, пожалуйста, открой – у нас гость.

Жена не хочет. Она говорит:

– Места недостаточно. Здесь с трудом помещаемся мы вдвоем. Где же будет спать третий, этот незнакомец?

– Не называй его незнакомцем, – говорит муж. – Постучав в нашу дверь, он стал гостем. Открой дверь, и я покажу, как мы сможем это уладить. Если двое могут хорошо спать, трое могут сидеть, но гостю нельзя отказать в такую ночь.

Дверь открывается. Человек входит. Они сидят и разговаривают – потому что спать нет места – и снова, еще один стук. Хозяин дома говорит человеку, сидящему у дверей:

– Открой дверь. Пришел еще один гость. Эта ночь действительно ужасна.

Даже этот человек, который только что вошел сам, сердится на хозяина. Он говорит:

– Что ты говоришь? Здесь едва хватает места. Куда ты собираешься поместить этого человека?

– Если бы я послушался этого аргумента раньше, – говорит хозяин, – ты сам не был бы внутри. И ты только гость, поэтому не пытайся со мной спорить, просто открой дверь. Пришел еще один гость. Мы сидим и отдыхаем, если придет четвертый человек, мы сядем немного плотнее, немного теснее. Это будет очень хорошо. Становится холодно, и быть рядом, сидеть тесно теплее. И кто знает, какие прекрасные истории принесет этот новый гость? Всю ночь нам придется сидеть.

В конце концов, дверь открывается, и входит еще один человек; теперь им сидеть очень тесно. И тогда к двери внезапно подходит ослик и бьет в нее ногами. Все они озадачены:

– Кто там?

Хозяин говорит:

– Наверное, еще один гость. Откройте дверь.

Теперь у двери сидит последний пришелец. Он говорит:

– Это просто глупо! Нам так тесно – еще один сюда не поместится.

– Я здесь хозяин. Ни один гость не может уйти ни с чем из этого маленького дома. Мы сидим. Если кто-то войдет, мы будем стоять, тогда будет место.

Все они думают, что этот человек сумасшедший. Они открывают дверь, и входит ослик. Гости хотят его выгнать, но хозяин говорит:

– Нет. Дело не в том, человек это или осел. Идет ужасный дождь, ночь очень темная; бедняга – куда он пойдет? Он встанет как раз между нами, а мы поболтаем. Какой он причинит вред? Вы забыли старую поговорку: «Во дворце императора, хотя он и очень большой, нет места, потому что его сердце очень мало. А хижина бедного человека очень мала, но в ней есть огромное пространство, потому что огромно его сердце».

В ту ночь, когда Иосиф возил Марию на своем осле от одного дома к другому и везде получал отказ... это показывает наше варварство, это показывает нашу бесчеловечность. Может быть, все эти люди были очень религиозными людьми – безупречно ходящими в синагогу, читающими Тору, полными мудрости. Но что касается их действий, они не проявляют никакой мудрости, не показывают никакого понимания.

В конце концов, он находит бедного человека, который говорит:

– У меня места немного, только конюшня для лошадей. Если хочешь, можешь переночевать в конюшне.

Что-то лучше, чем ничего. Это было почти ничего, но все же лучше, чем остаться на улице... Унизительно было рожать ребенка в конюшне среди ослов и лошадей, но другого выхода не было: Иисус родился в конюшне.

Человеку не нужен дворец, чтобы стать религиозным. Неважно, где ты; важно то, кто ты.

И ты говоришь, что то же самое происходит со мной – что я стучал во все двери, не только в одном городе, но и во всем мире. Я никому не причинил вреда, но все двери закрыты. Мои идеи кажутся этим людям опасными. А мои идеи могут быть опасными только для тех, кто посредствен, у кого нет никакого разума. Если бы у них был разум, мои идеи дали бы им новые измерения, чтобы думать, новые небеса, чтобы летать; новые цветы расцвели бы в их существе. Но для посредственного ума они опасны. Они опасны просто потому, что он не может их понять.

Более того, никто не хочет, чтобы у кого-то другого было больше разума, чем у него самого. Никто не хочет, чтобы у кого-то было большее прозрение, чем у них самих. Политики против меня, религиозные лидеры против меня. Это великий опыт – видеть, как беден мир в том, что касается разума.

Если я неправ, докажите мою неправоту. Это доставит мне радость.

Если я прав, имейте мужество это признать; это поможет эволюции человека. Но они не готовы даже слушать.

Это напоминает мне о моем деде. Из всей семьи он был более всех мне другом. Он не был интеллектуалом, он был крестьянином. Я приходил с ним на ферму, и он вставлял в уши затычки. Я обнаружил это только позднее – в тот день одна из его затычек выпала. Я сказал:

– Что случилось?

– Ты говоришь странные вещи, о которых я ничего не знаю, и я не хочу показаться невежественным. А говорить что-то тебе опасно, потому что ты немедленно начинаешь спорить. И я нашел эту стратегию. Ты продолжаешь говорить, но никто не слушает. Я просто продолжаю принимать все, что ты говоришь, как будто слушаю.

– Но, – сказал я, – ты мог бы мне сказать, что не хочешь слушать. Зачем мне тратить впустую дыхание? И ты без необходимости пошел на обман.

– Теперь ты так говоришь, но если бы я сказал: «Ничего не говори», ты стал бы спорить. И я знаю, что у меня нет никакого аргумента, который бы тебя победил. Я стар, и я наслаждаюсь твоими аргументами, но многих из этих вещей я не понимаю.

И он действительно наслаждался ими. Он брал меня с собой... если какой-нибудь святой посещал город, он брал меня с собой, он специально приводил меня и говорил:

– Пойдем; ты поставишь этого человека на место!

– Ты же не хочешь меня слушать.

– Не хочу, потому что не хочу с тобой спорить и быть побежденным, – я же твой дед! Но я так наслаждаюсь тем, как мой маленький мальчик ставит на место этого святого... выдает ему такие ослепительные аргументы и заставляет так конфузиться перед всей толпой. Я испытываю гордость!

Все страны, закрывающие передо мной двери... за ними стоят великие державы, величайшие силы, когда-либо существовавшие в мире: Америка и Советский Союз. Обе они против меня. И это очень странно, потому что они враги – по крайней мере, одна из них должна была бы быть за меня. Но обе они против меня по той простой причине, что я люблю называть лопату лопатой, а они опираются на ложь – ложь, которая утверждалась веками и почти стала истиной.

Иисусу не позволили даже родиться... Эти люди не сознавали, кого они отвергают, – и им это простительно. Они отвергали бедного плотника, осла и молодую жену на осле – беременную. Кому нужны напрасные проблемы? Они не сознавали, что вот-вот родится такой человек, как Иисус, и все, что они делали, было сделано из невежества.

Но передо мной двери закрываются не из невежества; они закрываются при полном знании того, что если меня принять, я трансформирую молодое поколение. Я дам молодым людям новые мечты и новые надежды, которые могут оказаться опасными для старых интересов круговой поруки – политиков, священников и других. Это делается с полным знанием, и это стало всемирным заговором – что беспрецедентно.

Никогда прежде весь мир не соглашался анонимно объединиться против одной-единственной индивидуальности, у которой нет никакой власти, кроме ее видения, ее глаз, ее осознания. Но об этом не стоит грустить. На самом деле, это достойно празднования, потому что они признали свое поражение.

Они признали себя низшими. Они приняли это – каждая страна сообщает другой, что «этот человек опасен», тогда как я не причинил вреда и муравью! О каких опасностях они говорят? И они не лгут, они совершенно правы. Опасность в том, что я могу обрубить их корни, которые прогнили. Они носят с собой трупы; они наполнили зловонием весь мир. Они готовят ядерное оружие, просто чтобы совершить глобальное самоубийство.

Я только хочу их разбудить:

– То, что вы делаете во сне, опасно.

Мы живем в особенное время: либо человек умрет, либо родится новый человек.

Люди, закрывающие двери для меня, за старого человека – а старый человек вот-вот умрет. Он жил достаточно долго. Он вел посмертное существование; он уже умер и продолжает двигаться только по старой инерции.

Я стою за нового человека с совершенно другим характером, с другими качествами. Они боятся, что на молодежь – на молодых людей, желающих пуститься на поиски приключений, жаждущих открытий, стремящихся путешествовать в новые пространства своего существа – я могу произвести впечатление. Выражаясь их языком, я могу их «развратить». Этот же язык они использовали против Сократа в Греции – его существование стало представлять опасность, потому что он «развращал» молодых и их умы.

Я был арестован в той же стране. Я не думал, что через две тысячи лет меня могут осудить за то же преступление – что я не смогу оставаться в Греции ни минуты, потому что мое присутствие развращает молодое поколение. Сократ тоже не развращал молодое поколение. Нет ни единого его слова, которое доказывало бы его развращающее влияние. Да, это было опасно для старшего поколения, потому что он говорил вещи, которые старшее поколение было не способно понять и которые представляли для него угрозу.

Что бы я ни говорил людям, это очень просто... просто попытка их разбудить, чтобы они могли увидеть собственными глазами, что старое либо умирает, либо уже умерло, и теперь пришло время привнести новую концепцию человека.

Старая концепция была очень подавляющей. Старая концепция основывалась на страхе. Старая концепция была полна жадности, амбиций, желания.

Именно поэтому мы прожили все эти века, переходя из одной войны в другую.

За три тысячи лет земля сражалась в пяти тысячах войн. Каждый, кто посмотрит с другой планеты, подумает, что эта планета, Земля, обезумела! За три тысячи лет пять тысяч войн? А в промежутках между ними, когда у вас есть время, вы готовитесь к новой... как будто вся функция жизни в том, чтобы готовиться к войне, а потом сражаться в ней, умирать и убивать; и затем снова готовиться. И теперь они подошли к самой кульминации, к последним приготовлениям.

Кто-то спросил Альберта Эйнштейна:

– Не можете ли вы что-нибудь сказать о третьей мировой войне?

– Нет, – сказал он, – но я могу что-то сказать о четвертой. Задавший вопрос был озадачен. Он сказал:

– Вы ничего не можете сказать о третьей, но готовы что-то сказать о четвертой? Что это значит? Вы шутите?

Альберт Эйнштейн сказал:

– Нет. Что касается четвертой, одно я могу сказать с абсолютной определенностью: ее никогда не случится. Но о третьей я ничего не могу сказать. Четвертой не будет – третьей будет достаточно, чтобы прикончить все живые организмы на Земле. Готовиться к четвертой будет некому.

Я несу в себе видение нового человека, который не будет принужден быть никем другим, кроме самого себя, которому будут даны не идеалы для подражания, но свобода, в которой он сможет реализовать свой собственный потенциал. Ему не будут даны новые амбиции. Ему не будет дано образование, которое создает амбиции, – это чистый яд. Ему будет дано что-то другое – способность радоваться, петь, танцевать, сделать свою жизнь блаженством... не в соревновании с кем-то другим, но в собственном росте.

Ему не будет дана никакая надежда на рай, чтобы он жертвовал своей жизнью ради этого рая – которого никто никогда не видел и который представляет собой просто вымысел, чтобы дурачить людей и заставлять их жертвовать жизнями во имя наций, во имя религий... и его не заставят бояться ада, потому что нигде нет никакого ада.

Освобожденная от ада и рая, освобожденная от страха и жадности, эта его маленькая жизнь может быть превращена в рай. Сама эта земля может стать лотосовым раем. И ты можешь наслаждаться каждым мгновением жизни до такой степени, что в самом этом наслаждении осознаешь божественное.

Видите ли вы разницу? Старого человека учили, что блаженство достигается в мучениях: «Мучь себя, свое тело». Я не вижу никакой связи, почему мучения должны вести к божественному? Мучения приведут к еще большим мучениям. Они приведут к дьяволу, но не могут вести к божественному. Лишь радость, блаженность, молчание, покой и гармония могут вас привести к опыту божественного. И для этого не нужно никакого заклания.

Все старые общества основывались на приносящих себя на заклание индивидуальностях; индивидуальности существовали ради общества.

Новый человек опрокинет все столы. Общество ради индивидуальности, не наоборот. Индивидуальность являет собой высочайшее качество в жизни, а общество нужно, лишь чтобы послужить тому, чтобы индивидуальность реализовала себя. Нельзя требовать от индивидуальности, чтобы она жертвовала собой, потому что это нужно для ее религии, потому что это нужно для ее нации, потому что это нужно для коммунизма, потому что это нужно для фашизма. Принесите в жертву все это ради спасения индивидуальности. Все это только слова, а индивидуальность являет собой реальность, живую реальность, единственное доказательство божественности в существовании.

Двери закрыты, но я буду находить пути. Может быть, останется открытым окно. Может быть, кто-то окажется достаточно храбрым, чтобы меня впустить. В этом большом мире должен быть кто-то. Если Иисус родился в конюшне... Даже если для меня откроет двери конюшня, это подойдет. Я могу вложить динамит в свои слова... из конюшни во все общество.

И сделаю я это или нет, это все равно произойдет. Эволюцию нельзя остановить. Может быть, ее можно немного отложить, отсрочить, но нельзя остановить. Только слепцы не могут прочесть надпись на стене – эволюцию нельзя остановить.

Поэтому неважно, кто явится проводником, но истина должна победить, и новому человеку нужно позволить возникнуть – это единственная надежда, и не только для этой Земли, но и для всей вселенной.

Любимый Ошо,

Если идея просветления – это последняя шутка, которую разыгрывает сам с собой ум, кто же смеется последним?

Никто не смеется последним. За пределами ума нет ни смеха, ни слез, это вечное молчание. Все, что ты переживаешь и выражаешь, является частью ума, и просветление – последнее. После этого, ты – часть всей вселенной. И не думаю, что ты когда-нибудь слышал о том, чтобы смеялся океан, или смеялись облака, или смеялись цветы. Во всей вселенной нет смеха.

– Странно, – подумаешь ты. – Если в ней столько блаженства, почему же нет смеха?

Тебе придется понять всю психологию смеха.

Во-первых, ты должен понять, что, кроме человека, ни одно животное не смеется. Если ты встретишь смеющуюся корову или смеющегося буйвола, ты сойдешь с ума. Даже если правительство Уругвая попросит тебя остаться, ты убежишь не оглядываясь – если здесь смеются коровы и буйволы, все кончено! Ты подумаешь, что либо весь мир обезумел, либо ты сам. Смеется только человек.

Не может смеяться ни то, что ниже ума... потому что оно не видит нелепости вещей. Чтобы смеяться, тебе необходимо видеть нелепость вещей. В буйволе недостаточно разума, чтобы увидеть нелепость, абсурдность, ни то, что выше ума, потому что над умом все принимаемо; нет ничего нелепого. Лишь в небольшом пространстве ума ты способен видеть нелепость, и ты можешь смеяться... и ты можешь смеяться лишь потому, что можешь и плакать, рыдать, лить слезы. Смех – это просто противоположная полярность слез.

Жизнь так несчастна, что ты не упускаешь ни малейшей возможности для смеха – потому что жизнь пуста, в ней ничего нет. Поэтому небольшие возможности, в которых на самом деле мало что есть... Кто-то поскальзывается на банановой корке. Почему ты начинаешь смеяться? – потому что ни банан ничего не сделал, ни этот человек, который поскользнулся. Это абсолютно естественно, каждый поскользнулся бы на банановой корке.

Но эти небольшие возможности... ты не можешь их упустить, тебе приходится смеяться. Жизнь так несчастна, что эти небольшие вспышки смеха делают ее выносимой, они помогают. В жизни есть не только несчастье, есть и смех – хотя это и небольшая вещь, не очень большой важности.

За пределами ума несчастья нет, поэтому нет и необходимости смеяться. Поэтому, как только ты покидаешь пределы ума, никто не смеется последним. Ты за пределами ума; у ума нет никакой жизни, он не может смеяться. И ты не можешь смеяться, потому что нет несчастья: ты – часть всей этой вселенной, которая абсолютно молчалива.

Тысячи людей могут продолжать поскальзываться на банановых корках: это существование не обратит на это никакого внимания. Ни одно дерево не рассмеется. В то мгновение, когда ты – тоже часть этой вселенной, нет никого, и некому смеяться, некому плакать; нет никого как отдельной сущности. Поэтому ты можешь смеяться, сколько хочешь, прежде чем стать просветленным.

Отсмейся прежде! Не жди, думая, что сможешь посмеяться потом. Пусть смеха будет, как только возможно больше – но только прежде. Не откладывай его, думая, что будет доступна вечность: «Давай-ка сначала станем просветленными, а уж тогда мы сможем посидеть и посмеяться. Что еще останется делать?»

Но тогда смеяться не будет смысла, вся ситуация смеха исчезнет.

Ум создавал несчастье, и чтобы уравновесить его, ум подбирает вещи, над которыми можно посмеяться, – чтобы сделать тебя счастливым, чтобы поддержать определенное равновесие между несчастьем и смехом – потому что если жизнь станет стопроцентным несчастьем, ты не сможешь ее терпеть, ты просто выпрыгнешь из нее. Но это не стопроцентное несчастье: есть мгновения, когда тебе очень хорошо, мгновения, когда ты улыбаешься, мгновения счастья, мгновения чистосердечного смеха. Это те вещи, которые удерживают тебя в уме и делают тебя способным страдать от несчастья. Это трюк ума.

Чем более ты несчастен, тем больше найдешь поводов посмеяться. Не случайно евреи создали лучшие шутки в мире – потому что они больше всех страдали. С того злополучного мгновения, когда Моисей увел их из Египта, и до сих пор они страдали и страдали – в разных странах, среди разных рас, в разных ситуациях. Они столько страдали, им пришлось что-то изобрести, чтобы забыть свое страдание хотя бы на мгновение. Они создали лучшие из шуток.

Я был поражен тем фактом, что в Индии у нас нет никаких шуток. Все шутки, используемые людьми Индии, заимствованы; ни одна из них не имеет индийских истоков, все они происходят из других стран. Ни единой шутки я не смог найти, которая была бы подлинно индийской – потому что у Индии очень мирное, тихое прошлое.

Лишь в последние несколько сотен лет появились завоеватели, но это не возымело большого значения благодаря удовлетворенности продолжительностью в десять тысяч лет, которые Индия прожила мирно и естественно, гармонично, без всяких революций и восстаний, в абсолютном приятии всего, что есть. Индия была большой страной, а приходящие завоеватели были немногочисленны. Даже завоеватели были принимаемы, иначе они не смогли бы ее завоевать. Но никому не было до них дела, каждый был удовлетворен самим собой.

Даже сегодня, когда половина страны голодает, если вы пойдете к голодающим людям, то не услышите никаких жалоб. Они это принимают: «Может быть, это наше предназначение». Эти десять тысяч лет оставили за собой такую удовлетворенность, что она все еще не спешит исчезнуть.

Странно, что все индийские истории, драмы, созданные в прошлом, это только комедии, не трагедии. Ни единой трагедии не было написано за десять тысяч лет. Работали великие мастера романа и драмы, поэты; создана была великая литература, но все это комедия. Каждая история кончается чем-то красивым, чем-то хорошим, ни одна история не кончается трагично. Естественно, эти люди понятия не имели о страдании.

Но евреи безмерно пострадали; кажется, страданиям нет конца, страдания нескончаемы. Сейчас это создание Израиля стало новой стратегией христианских наций, направленной на создание бесконечного источника страданий для евреев. А евреи не смогли понять, почему христианские нации были так заинтересованы в том, чтобы после второй мировой войны отдать им Иерусалим – потому что это святая земля и для христиан; они могли бы сделать его и своей святой землей. Почему они должны были вернуть его евреям, которые не были у власти в эти века? Это была мусульманская страна в мусульманском окружении.

Отдать Иерусалим евреям было худшим и самым подлым из действий христианских наций. Это означает, что они поставили евреев в такое положение, что их будут постоянно мучить. Мусульмане не могут их стерпеть, они будут их мучить, они будут сражаться – а они обладают огромным перевесом в силе. И евреи всегда будут оставаться нищими перед христианскими нациями. И христианам, и мусульманам это в радость – заставить евреев нищенствовать в вооружениях, во всех их нуждах. И их нужды будут постоянными, потому что мусульмане не оставят Израиль мирно. Они будут сражаться.

Теперь Израиль подобен ране, и все евреи мира вливают свои деньги, свое благосостояние в то, чтобы позволить Израилю как-то выжить. Во-первых, он не выживет. Во-вторых, чтобы он выжил, потребуется, чтобы все евреи мира вложили в него все, что у них есть. Таким образом, они будут терять деньги, терять производительность. Они будут посылать своих молодых людей на войну, чтобы быть убитыми, похищенными.