Текст книги "Путь мистика"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Таким образом, когда твой ум становится тихим и спокойным, тело тоже начинает становиться тихим и спокойным – определенная тишина в теле, определенная оживленность, которой ты никогда не чувствовал раньше. Ты был в теле, но никогда не соприкасался с ним так глубоко, потому что ум постоянно удерживал тебя занятым. Он был преградой, и твоя осознанность никогда не была связана с телом.

Теперь, когда ум молчалив, осознанность впервые становится бдительной в отношении тела. Поэтому у будды своеобразные жесты; у него другая походка, другой вид. Все другое, потому что ума нет. Теперь тело не следует уму; ум не становится на пути. Теперь оно следует осознанности, глубочайшему качеству существа.

Поэтому, если в теле происходят любые перемены, наблюдай их и радуйся. Будь более бдительным, и их будет больше. Будь более сознательным, и ты увидишь, что даже у тела появляется собственное сознание.

В присутствии мастера ты начинаешь чувствовать, что тебя окружает другая вибрация. Его тело излучает его осознанность. Он может говорить или не говорить, но его присутствие... Те, кто бдителен, немедленно чувствуют связь с телом мастера. Оно вибрирует по-другому.

Сейчас мы знаем, что можно записывать вибрации на граммофонную пластинку. Ничего не написано, только линии; определенные вибрации пойманы в этих линиях. Их нельзя прочитать, но можно прослушать. В кассетных магнитофонах эта технология была еще более усовершенствована: ты можешь уничтожать вибрации, можешь создавать новые.

В древней литературе тантры была очень странная идея, которую в современном мире вновь представило Теософское Движение. Это была идея акашических записей; акаш значит небо. Идея тантры была в том, что каждый, кто просветлен, создает вибрации, которые записываются самим небом, потому что эти вибрации – сокровище существования. И тантрические трактаты указывают, что есть методы, при помощи которых можно прослушать эти записи. Но произошло определенное бедствие. Люди разрушили...

Точно так же, как они против меня, они всегда были против всего, что странно, а тантра – это одна из самых странных вещей. И поскольку в основе ее лежала сублимация сексуальной энергии, весь ортодоксальный ум обернулся против нее. Они никогда не беспокоились о том, что в ней было множество идей, которые очень значительны. Фанатикам все равно. Они разрушили их храмы, разрушили их священные писания, разрушили и убили их мастеров.

Они помешали тантре далее исследовать свои различные измерения, и это измерение осталось неоконченным, но я чувствую, что в нем есть доля истины. Если существование хочет, чтобы каждое сознательное существо стало просветленным, то когда оно становится просветленным, его запись, его вибрации, его слова, его молчание должны стать частью сокровищницы.

Идея тантры состоит в том, что эту сокровищницу определенными методами можно открыть, и мы можем узнать точно, существовал ли Кришна, существовал ли Махавира, существовал ли Будда, был ли Иисус действительно просветленным. Эти записи откроют все. Но поскольку эти писания были уничтожены и сожжены, мы не знаем, какие методы они предлагали или какие методы испытывали.

Но мой собственный опыт состоит в том, что когда бы человек ни стал просветленным, определенные вибрации по-прежнему есть. Может быть, прошли тысячи лет, но эти вибрации все еще есть – в деревьях, в земле, в горах. Ты по-прежнему можешь ощущать некое странное присутствие. Человека, может быть, нет, певец, может быть, умер, но его запись по-прежнему есть, и ты можешь снова услышать его голос.

Поэтому наблюдай все, что бы ни происходило с твоим телом. По мере того как ты становишься более и более осознанным, ты почувствуешь себя более любящим к телу, более сострадательным к телу; ты почувствуешь, что возникает более близкая, интимная новая дружба. До сих пор ты просто использовал его. Ты никогда даже не говорил телу спасибо – а оно служило тебе, как только могло. Это хороший опыт. Позволь ему стать более интенсивным, помоги ему. А единственный способ ему помочь – стать более осознанным.

Любимый Ошо,

Из твоих бесед я понимаю, что происходит некоторый эволюционный процесс. Но я также слышал, что ты говоришь, что человечество совершенно не эволюционировало. Где же все те искатели, что умерли просветленными?

Как коллективность человек не эволюционировал. Той небольшой доле человечности, которая случилась с человеком, он обязан этим немногим искателям, которые умерли просветленными. Но ты должен понять пропорцию. Она подобна ложке сахара, брошенной в океан, чтобы подсластить его; она ненамного изменит океан. Океан так безграничен. Ложка сахара очень хороша для чашки чая, но для океана она не подходит.

Просветленный человек – это чашка чая. Даже его группа – те, кто сонастроился с ним, – все же так мала, что не может произвести больших перемен в коллективной массе, в ее безграничной тьме, бессознательности.

За тысячи лет столькие люди стали просветленными, что эту небольшую перемену ты можешь увидеть. Но заслуга этого не принадлежит человечеству – именно поэтому я говорю, что человечество не эволюционировало. Заслуга принадлежит этим немногим просветленным людям. Они просто растворяют свое сознание в этом океане – но не могут сделать его сладким. Это оказывает некоторый эффект, но настолько малый, что им можно пренебречь. Заслуга принадлежит тем немногим людям, которые жили и умерли, чтобы помочь человечеству. И то самое человечество, ради которого они жили, убивает их, распинает их. Оно не может по-другому, такова его темнота.

Некоторые небольшие перемены можно отследить, но они так малы, что почти не заслуживают упоминания. Например, Иисуса могли распять без всякого чувства вины. Фактически, эти люди почувствовали облегчение оттого, что с этим беспокойством покончено. Он становился более и более мучительным для их традиции, для их ортодоксального ума. Им было легко.

Меня они не могут распять так легко – это небольшая перемена. Они могут воспрепятствовать моему въезду в страну, могут помешать мне оставаться в стране, могут арестовать меня и депортировать из страны, они могут разрушить мои коммуны. Они могут, как только возможно докучать моим людям, но все же не могут меня распять. Небольшая перемена случилась. Они испытывают стыд.

Им бы этого хотелось; все же глубоко внутри им бы этого хотелось. Это было бы проще. Вместо того чтобы обсуждать меня во всех парламентах мира, посылать сообщения от одного правительства к другому... Зачем так все усложнять? Но они чувствуют, что если я буду распят, они не смогут чувствовать себя легко и свободно и вздохнуть с облегчением; фактически, они могут почувствовать себя виноватыми.

Эти перемены в большом масштабе времени помогут человечеству, но заслуга в них принадлежит тем немногим людям, которые пожертвовали всем в своем служении человечеству. И это человечество отплатило им, распиная, отравляя и забрасывая их до смерти камнями.

Примечательно распятие Мансура. Оно было гораздо более варварским, чем распятие Иисуса, потому что ему постепенно отрубили все конечности. Ему отрубили ноги, потом руки, потом выкололи глаза. Его мучили, как никогда не мучили никакого человека, и все же он улыбался.

Кто-то из толпы спросил его:

– Мансур, почему ты улыбаешься?

– Я улыбаюсь, потому что эти люди убивают человека, который пытается дать им больше жизни, больше света. Эти люди странные – они убивают своего друга. А еще я улыбаюсь тому, что они не знают, что, разрушив мое тело, они не могут разрушить меня. Они убивают кого-то другого! Поэтому Мансур смеется.

И пока все это продолжалось – люди бросали камни, тухлые яйца, просто чтобы унизить Мансура – его собственный мастер, Джунаид, был среди толпы. И просто чтобы никто не заметил, что он отличается от толпы, он тоже что-то бросил – цветок.

Он знал Мансура: Мансур был его учеником, и он знал, что Мансур прав. Джунаид говорил ему:

– Ты прав, но не говори этого. Не объявляй: «Я – предельная истина. Нет никакого другого бога; каждый носит бога у себя внутри». Не говори этого! Я это знаю, но я сохранил молчание, потому что мой мастер сказал: «Держи рот на замке; иначе тебя просто убьют. Какой в этом смысл?»

Мансур сказал:

– Я пытался ничего не говорить, но что я могу сделать? Люди задают вопросы, и я забываю, и реальность выходит наружу.

И Джунаид был опечален. Когда он бросал эту прекрасную розу, это служило двум целям. Во-первых, массы подумали бы, что он тоже бросает камни или тухлые яйца. В такой толпе кто может разглядеть, кто что бросает? Во-вторых, Мансур сможет понять, что розу, ударившую его по лицу, не мог бросить никто, кроме его мастера. Поймет только он.

Но в это мгновение улыбка Мансура исчезла, и появились слезы. Снова кто-то спросил:

– Только что ты улыбался, а теперь плачешь. Что случилось?

– Что-то случилось, – сказал он. – Люди, которые бросали камни, тухлые яйца, помидоры, бананы и всевозможные вещи – это было ничего. Они ничего не понимают. Но кто-то бросил цветок. Я знаю, кто это сделал. Его цветок для меня больнее чего угодно другого, потому что, хотя он знает истину, он недостаточно храбр, чтобы ее объявить. Эти слезы – о его не храбром, постыдном поведении.

И эти люди немного подняли уровень человеческого сознания – но вся заслуга в этом принадлежит им. Человек не может вести себя так сейчас, сегодня. Вы не можете сделать со мной то же самое, что сделали с Аль-Хилладж Мансуром всего тысячу лет назад. Даже те, кто против меня на людях, не против меня; они против меня, потому что против меня массы.

Теперь снова возникает тот же вопрос: они хотят, чтобы я остался здесь, но проблема в том, кто подпишет бумаги? Президент согласен, чтобы я остался здесь, но не хочет принять ответственность и подписать бумаги. Министр иностранных дел боится, министр внутренних дел боится. Он хочет... это абсолютно правильно, нет никаких проблем: я должен здесь остаться. Но как я могу остаться? Никто не готов принять ответственность. У каждого свои страхи. Если завтра что-то случится, поймают этого человека; тогда вся его политическая карьера будет кончена.

Соединенные Штаты оказывают министру иностранных дел поддержку в том, чтобы его избрали генеральным секретарем ООН. И вот он хочет, чтобы я здесь остался, но не может расписаться, потому что если он распишется, его карьера будет окончена. Тогда он не сможет стать генеральным секретарем ООН.

Эти люди изменились. По крайней мере, что касается их, они готовы принять меня здесь; просто они не хотят целиком принимать ответственность на себя. На это храбрости у них не хватает. Но это тоже шаг вперед. Может быть, кто-нибудь и наберется храбрости рискнуть своими амбициями или политикой. Это действительно рискованно, потому что как только кто-то подпишет эти бумаги, вся сила американского, испанского и немецкого правительства будет приведена в действие, чтобы сбросить этого человека. Этот человек не должен оставаться в министерстве, потому что он не послушался всех этих правительств и пошел против них.

И люди, которые сейчас поддакивают, в такой ситуации скажут:

– Мы тебя предупреждали. Ты не послушался.

Произошли некоторые сдвиги, но не очень большие. И заслуга этого не принадлежит самим массам. Они не совершили никакого прогресса, никакой эволюции. Это только подобное воздействие немногочисленных уникальных индивидуальностей, которые жили как пламя и оставили след в человеческом сознании. Но человеческое сознание так безгранично – океаническое поле, которому тысячи лет требуются на то, чтобы сдвинуться в каком-либо направлении.

Именно поэтому я пытаюсь не работать с большим количеством людей, но сконцентрироваться на небольшой группе с такой интенсивностью, чтобы все они стали просветленными в этой жизни. Может быть, группа из двухсот людей, ставших просветленными в одно и то же время, сможет дать великий толчок человеческой эволюции. Мы можем просто попытаться. И попытаться так радостно, так волнительно.

Я не думаю, что Аль-Хилладж Мансур испытывал гнев. Он мог понять, все эти люди делают именно то, что только и можно от них ожидать. Я не испытываю гнева на все то, что предпринимается против меня; ничего другого нельзя было и ожидать. Но именно так происходит эволюция: очень постепенно. Существование ни в чем не торопится. Доступна вечность.

Мы думаем в терминах времени; у существования нет временного предела. И мы немного тревожимся, почему эволюции не происходит, именно потому, что наша временная шкала очень мала. Видя вечность существования... наше время нельзя приравнять даже к секундам.

Поэтому беспокоиться не о чем. Перемены происходят, и может быть, предстоящие времена будут очень, очень опасны. Может быть, человеку придется измениться вопреки самому себе. Ядерная война несет великую надежду – не в том смысле, что она должна случиться, но в том, что она создает ситуацию, в которой человеку придется измениться. Иначе эта война случится. Может быть, этому большому человечеству необходима такая опасная ситуация, просто чтобы измениться; иначе оно не может измениться. Эта ситуация приближается, и нам повезло, что мы прибыли в это место в правильное время.

Любимый Ошо,

Последнее время, когда я вижу, как ты входишь, приветствуешь нас намасте и смотришь на каждого из нас так любяще и уважительно, я часто думаю, что, наверное, ты думаешь: «О Боже! Маниша все еще здесь! Когда же до нее дойдет?» И я чувствую, какая я густая и тугая, и как стыдно, что мне не удалось исчезнуть даже после всего того, чем ты наводнил меня. И каждый раз я чувствую, что мне хочется принести извинения.

Не стоит приносить мне извинения. Мне нужно, чтобы ты была здесь. Не исчезай слишком скоро; нужно сделать еще много работы! Мне это напоминает об одной истории. В ашраме Рамакришны был один очень простодушный человек. Его звали Калу. У него в комнате было много богов, и почти половину каждого дня он тратил впустую, поклоняясь им.

Вивекананда – который был интеллектуальным гигантом, не духовным человеком, – всегда преследовал бедного Калу:

– Ты глуп! Что ты делаешь? Зачем тратить полдня впустую? В этой комнате не остается места даже для тебя. Она полна богов!

Индуисты делают богов из чего угодно. Подойдет любой круглый камень; они красят его в красный цвет, и он становится богом. И тотчас же начинается поклонение! Это так просто. Индуистский бог – самый простой. Тебе не нужно ни искать красивую статую, ни подвергать себя большим расходам; достаточно красивого камня на берегу реки. Ты приносишь его и красишь в красный цвет, и он становится богом. У богов нет лиц, нет рук, поэтому не нужно никаких статуй. Дело только в твоей вере, и если ты веришь в этот камень, этот камень превращается в бога.

Ашрам Рамакришны был прямо на берегу Ганга. Камней было много... и не только Калу их собирал, другие тоже мучили его, принося ему камни. В конце концов ситуация так обострилась, что ему стало негде спать. Он стал спать на улице, потому что вся комната была полна богов – и о каждом боге нужно было отдельно заботиться; иначе они прогневаются.

Вивекананда подшучивал над Калу, выставляя его дураком. Тот не мог ответить.

Затем однажды, когда Вивекананда собирался в Америку, чтобы посетить всемирную религиозную конференцию, Рамакришна дал Вивекананде определенную технику для медитации. Рамакришна хотел, чтобы он был не просто интеллектуалом – это не то, что может в самом деле представлять его или Индию. Интеллектуал много знает, но все это из книг. И он сказал Вивекананде:

– Начни медитировать хотя бы немного. Даже этого будет достаточно, потому что на этой конференции не будет никого, кто вообще медитирует.

И в тот день Вивекананда начал медитировать. Через два или три часа медитации внезапно к нему пришла идея:

– Должно быть, сейчас как раз то время, когда Калу заканчивает свое поклонение.

И после медитации он почувствовал определенную силу.

– Во мне есть определенная сила. Если я что-то скажу – прямо отсюда – Калу придется этому последовать. И он приказал – молча, просто сидя в комнате:

– Калу, возьми всех своих богов и брось в Ганг. Попрощайся с ними, потому что их работа окончена.

Бедный Калу подумал, что если кто-то это ему говорит, наверное, это какая-то божественная сила; иначе кто бы это сказал? Никого не было. Он как раз заканчивал поклонение и стал собирать богов. Он сложил их всех в большой кусок материи и потащил из комнаты.

Рамакришна сидел снаружи под деревом. Он спросил:

– Калу, что ты делаешь?

– Мне пришло какое-то божественное вдохновение, что я должен утопить этих богов в Ганге.

– Остановись! Это никакое не божественное вдохновение, – сказал Рамакришна. – Просто пойди и приведи мне Вивекананду.

Вивекананду позвали, и Рамакришна сказал:

– Это неправильно. Я сказал тебе медитировать не для того, чтобы ты делал такие вещи. Поэтому теперь тебе больше не стоит медитировать. Я отнимаю у тебя ключ и оставлю его у себя. Тебе придется делать другие вещи. И когда придет правильное время – в этой жизни или в следующей – ты снова получишь ключ.

Вивекананда так и не стал медитатором. Он умер, когда ему было тридцать три года, и ключ так и не был ему возвращен.

Поэтому, Маниша, не пытайся исчезнуть; иначе ключ будет отнят! И получить его снова будет трудно. Оставайся здесь. Нужно сделать многое.

И вы все подготовитесь к тому дню, когда понадобится исчезновение. И я первый тебе скажу:

– Маниша, а теперь исчезни!

Но до этого никогда больше не думай об этом. Ладно?

Глава 18. Разум – единственное сокровище

Любимый Ошо,

Воспитанный отцом, который был большим перфекционистом, снаружи очень терпимым, но внутри сверхкритичным в отношении всего и вся, сейчас я вижу, что моя обусловленность движет меня в перекрестных направлениях. Мне приходилось получать удары за суждения и предубежденность, и в то же время меня поощряли быть «различающим». Сейчас я чувствую, что нечто в моем разуме блокировано, разделено, нерешительно и испугано. Даже в саньясе я постоянно получал удары за склонность к суждениям, тогда как чувствовал, что мои утверждения верны и реалистичны.

В чем разница между суждением, различением и истинной ясностью? И как ребенку – или сорокалетнему мужчине – различить разницу?

Не будешь ли ты так добр прокомментировать?

Ум не может быть лишенным суждений. Если ты принуждаешь его быть лишенным суждений, это заблокирует твой разум. Тогда ум не может работать совершенно.

Быть лишенным суждений – не что-то такое, что приходит из области ума. Только человек, вышедший за пределы ума, может быть лишенным суждений; до тех пор все, что кажется тебе верным, реалистичным утверждением, останется только видимостью.

Все, что решает и утверждает ум, загрязнено его обусловленностью, предрассудками – и именно это делает его судящим.

Например, ты видишь вора. То, что он ворует, это факт – нет никаких сомнений – и ты делаешь утверждение, что это вор. И конечно, воровать нехорошо, поэтому, когда ты называешь этого человека вором, твой ум говорит:

– Это верно. Твое утверждение истинно.

Но почему вор должен быть плохим? – и чем? Почему он был принужден воровать? Этот акт воровства – одиночное действие: на основании одиночного действия ты выносишь суждение обо всем человеке. Ты называешь его вором. Он делает и множество других вещей, не только ворует. Он может быть хорошим художником, он может быть хорошим плотником, он может быть хорошим певцом, хорошим танцором – у этого человека может быть тысяча и одно качество. Весь человек такой большой, а факт воровства – одиночное действие.

На основании одиночного действия ты не можешь вынести суждение обо всем человеке. Ты совершенно не знаешь этого человека. И ты даже не знаешь, в каких условиях случилось это действие. Может быть, в этих условиях ты тоже стал бы воровать. Может быть, в этих условиях воровство было не плохо... потому что каждое действие нужно оценивать относительно условий.

Я много раз рассказывал вам историю о том, как Лао-Цзы сделали верховным судьей Китая. Первым его делом было дело вора, который отнял половину сокровищ у самого богатого человека столицы. И он был пойман с поличным, факт его воровства не вызывал сомнений. К тому же он сознался, что действительно украл.

И все же Лао-Цзы вызвал человека, дом которого взломал вор, и сказал ему:

– Для меня вы оба преступники. Зачем, прежде всего, ты накопил столько богатств? Вся столица бедна и голодает. Ты сам не можешь употребить своих богатств и продолжаешь эксплуатировать этих людей и сосать из них кровь.

Этот человек был принужден воровать. Его мать умирает. Он не мог найти врача, который пришел бы к нему бесплатно; он не мог без денег достать лекарства. Он стучался во все двери, пытаясь найти работу, но не нашел. Что же ты ждешь от этого человека? Он готов работать, но работы нет. Он умолял врачей, но никто ничего не хотел слушать. Они говорили:

– Каждый день приходят тысячи людей. Что нам делать?

И где ему было взять эти дорогие лекарства? Это было последним средством.

Этот человек – не вор. Обстоятельства принудили его стать вором. Но ты – прирожденный вор. Твой отец эксплуатировал этих людей, отец твоего отца эксплуатировал этих людей; ты делаешь то же самое. Из-за тебя вся местность бедствует и умирает от голода.

Какой же мне выбрать приговор? Я отправлю вас обоих в тюрьму на шесть месяцев. Я несправедлив к вору, потому что он совершил очень небольшой проступок, тогда как ты прирожденный преступник и целыми днями и множеством способов крал у бедных. А он совершил лишь небольшой проступок.

Богач пришел к императору и сказал:

– Что за человека ты назначил верховным судьей в придворном высшем суде? Он сажает меня в тюрьму на шесть месяцев – вместе с вором! И он говорит, что несправедлив к вору, потому что он совершил только одно воровство, а мы делали его постоянно во многих поколениях; вся наша жизнь состоит из эксплуатации. Помни, если я отправлюсь в тюрьму, завтра наступит твоя очередь, потому что откуда ты собрал все эти деньги, всю эту империю? Согласно этому человеку, ты еще больший вор, чем я. Если хочешь спасти себя, выгони этого человека.

Лао-Цзы был тотчас же отстранен. Он сказал:

– Я же говорил, что не подойду для этой должности, потому что я не действую из ума. Действовать из ума значит быть судящим. Я действую из молчания. Я просто вижу реальность, как она есть – без всякого предрассудка, без всякого мнения, без всякого предварительного заключения.

Один из судов в Америке рассматривал дело против меня, и судья выбирал присяжных. Нужно было одиннадцать присяжных, и ему пришлось провести собеседование с шестьюдесятью людьми, выдающимися людьми этой области. Он просто спрашивал:

– Можете ли вы быть непредубежденными в отношении этого человека?

И они отвечали, что не могут; у каждого было обо мне мнение. Им было отказано. Не удалось найти одиннадцать присяжных, которые сказали бы под присягой, что не будут предубежденными. В конце концов, судье пришлось взять этот случай в собственные руки. Но где гарантия того, что сам судья не предубежден?

Против меня рассматривается дело в Индии, в Бенгале. Оно так абсурдно, что каждый, кто даже ничего не знает о законе, отменил бы его с первого взгляда. В тот день, когда я вернулся в Индию, на первой пресс-конференции я сказал несколько вещей. И из внутреннего города далекого Бенгала ко мне пришла повестка, что против меня возбуждено дело, потому что я сделал заявления, оскорбившие религиозные чувства какого-то человека.

И в своем заявлении он говорит, что оскорбившее его мое высказывание на пресс-конференции было напечатано в бенгальской газете. Дата, колонка, страница – приводилось все. И судья немедленно написал повестку. В Дели мы просмотрели эту бенгальскую газету, потому что я никогда не говорил того, что оскорбило его чувства. Пресс-конференция произошла прямо по приезде, и речи быть не могло о том, чтобы я сказал что-то такое, что могло издалека оскорбить чувства этого бенгальца.

Никакого высказывания не было: мы раздобыли эту бенгальскую газету – и в бенгальской газете не было никакого высказывания! Был репортаж о моем разговоре с прессой, но высказывания, о котором он говорит, не было. Так нужно ли знание закона, чтобы закрыть это дело? Он основывает иск на газетном репортаже, в котором нет того, о чем он говорит!

Это дело должно бы быть закрыто без всяких трудностей:

– Ты сумасшедший! Где это высказывание?

Но, кажется, сам судья участвует в этой игре, потому что у него такой же ум, что и у других. Что касается ума... вы не смогли создать состояние не-ума в ваших судьях. Они либо индуисты, либо мусульмане, либо социалисты, либо коммунисты – как им быть беспристрастными?

Мы подали апелляцию в высший суд Калькутты, и я был действительно удивлен... Это дело так абсурдно. Если этого утверждения нет в газете, о котором он говорит... это просто ложь. Фактически, этого человека следовало бы немедленно арестовать по обвинению в клевете.

Один из моих саньясинов, Татхагата, прибыл в этот суд – он адвокат, адвокат верховного суда – чтобы представлять дело в верховном суде. Он показал газету, сказал:

– Нет совершенно никакого высказывания. Вот репортажи других газет. Ни в какой другой газете тоже ничего нет. А вот бенгальская газета, которую цитирует этот джентльмен. Этих строчек вообще нет. Поэтому просто закройте дело.

Но даже верховный суд сказал:

– Нельзя так просто закрыть дело, если речь идет об оскорблении чьих-то религиозных чувств. Нам придется провести процесс.

Они знали, что проиграют процесс, но даже в верховном суде судьям хотелось мне досаждать, по крайней мере, несколько слушаний. И они не разрешили, чтобы меня представлял адвокат... потому что я там был нужен. Что я мог сказать? – я ничего не говорил. Просто чтобы мне насолить... У этих людей есть мнения; и они защищают свои мнения. Ум не может по-другому.

Когда родители учат детей не судить – а дети прекрасно понимают, что сами родители постоянно судят – с одной стороны, они теряют уважение детей, с другой стороны, дети становятся лицемерами. Родители полны суждений, но они начинают говорить:

– Это не суждение; мы просто констатируем факт.

И они говорят это не только другим; они говорят это и самим себе. Они себя убеждают, что это просто факт. Но проблема в том, что каждый факт может быть просто твоим мнением. Во мнении кого-то другого это может не быть фактом, это может быть вымыслом. Например, Бог – это факт для умов миллионов людей, а я говорю, что это вымысел – величайший вымысел, величайшая ложь.

Ты можешь думать, что нечто хорошо, но ты получил представление о хорошем от других – оно заимствованно. Поэтому ты просто отражаешь ум общества, говоря, что что-то хорошо, что-то плохо, что-то красиво, что-то уродливо. И ты абсолютно уверен, что это факт.

Но я тебе скажу, что эти факты исчезают, если ты просто посмотришь более глубоко, с немного большей осознанностью. Например, ты можешь думать, что какая-то женщина красива; и не только ты, может быть, целый комитет судей выбрал ее Мисс Америка или Мисс Германия, но в каждой стране свое представление о красоте. Поскольку ты живешь в определенной области, где каждый убежден так же, как и ты, ты никогда не подозреваешь, что могут быть другие люди, которые не сочтут ее красивой.

На Востоке ни одну женщину из тех, что выбраны самыми красивыми на Западе, не сочли бы самыми красивыми. Запад подходит к этому очень механически: пропорции тела в дюймах, вес – то, что другие индивидуальности не считают красивым. В каждой секции несколько оценок – красота лица, пропорции тела, вес тела... Но, прежде чем влюбиться в женщину, принимал ли кто-нибудь меры, чтобы ее взвесить или определить, действительно ли она красива?

Я видел фотографии этих женщин и не мог поверить своим глазам, потому что на Востоке такой небольшой вес не будет признан красивым. У Востока другая концепция женщины. Вы можете посмотреть статуи Кхаджурахо. Они дадут вам представление о том, что считает красивым Восток. Женщина должна иметь немного жира, потому что основная функция ее в том, чтобы быть матерью. На Западе она садится на диету, чтобы попасть на конкурс, и вся плоть исчезает с ее тела, и она превращается в скелет.

На Востоке женщина с некоторой склонностью к полноте приемлема, потому что жир – это твой резервуар, еда, а основная функция женщины в том, чтобы быть матерью. А скелетоподобная женщина, каким бы ни было пропорциональным ее тело, не может стать матерью. У нее недостаточно жира, потому что девять месяцев ей будет трудно есть; ей придется жить на собственном жире. Если в ней нет жира, стать матерью для нее невозможно. И ей нужна грудь, чтобы кормить ребенка. Это часть ее красоты в восточной концепции.

Поэтому Восток и Запад никогда не согласятся, что одна и та же женщина – самая красивая. И если ты примешь во внимание другие страны и континенты, такие как Китай, в поле зрения попадут другие вещи. Или в Японии, снова что-то другое – изящество женщины... Женщина, которая шагает почти голая перед тысячами людей, не изящна. Она почти продает свое тело. Все эти конкурсы порнографичны. Эти люди на них пришли, чтобы увидеть разных голых женщин; их не интересует конкурс.

Но в Индии или Японии не может быть такого конкурса. Понадобится совершенно другая точка зрения. Основой будет изящество женщины, что в западной концепции красоты не рассматривается.

Когда люди Запада впервые достигли Китая, они написали в письмах:

– Это не человеческие существа: они не выглядят как человеческие существа, это очень странный тип. Наверное, это какие-то животные, похожие на людей, – потому что они никогда не думали, что возможна борода из шести волос! И такие выдающиеся скулы неприемлемы для человека.

Но китайцы тоже написали о посетивших их людях Запада, и эти записи сохранились. «Они выглядят как обезьяны. Может быть, Чарльз Дарвин был прав, но только об этих западных людях, в том, что они эволюционировали из обезьян. У них такое неуравновешенное поведение; их индивидуальность совершенно лишена изящества».

Те и другие выносят суждения. Те и другие судят; ни те, ни другие не открыты. Ни те, ни другие не смотрят друг на друга без какого-либо мнения, накопленного в детстве, из жизни в определенном обществе с определенного рода людьми.

В Индии есть секция индуистского общества, называемая Марвари. Они живут в Раджастане, но в Раджастане только их дома; их бизнес распространяется по всей Индии. Иногда они приезжают домой; но обычно они работают всюду. Они очень хитрые бизнесмены.