Текст книги "Назад к Мафусаилу"
Автор книги: Бернард Джордж Шоу
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Действие второе
Несколько веков спустя. Утро. Оазис в Месопотамии. На переднем плане бревенчатая хижина с прилегающим к ней огородом. Посреди огорода Адамвскапывает землю. Справа от него, в тени дерева, растущего у дверей хижины, сидит на табурете Еваи прядет лен. Прялка ее – большой тяжелый деревянный диск, отдаленно напоминающий колесо. Ева вращает его рукой. С противоположной стороны огород обнесен живой изгородью из терновника; в изгороди сделан проход, заставленный плетнем. На Адаме и Еве бедная, убогая одежда из грубого полотна и листьев. Оба утратили молодость и грацию. Борода у Адама нечесана, волосы подстрижены неровно. Однако супруги еще полны здоровья и сил. Вид у Адама озабоченный, как у всякого земледельца. Ева выглядит повеселей (она ко всему относится легко), но по временам, продолжая прясть, погружается в раздумье.
Мужской голос. Эй, мать!
Ева (глядя через огород, в сторону плетня). Это Каин.
Адам недовольно ворчит, но не поднимает головы и продолжает копать.
В огород, отбросив плетень ногою, входит Каин. Вид, осанка и голос его подчеркнуто воинственны. При нем огромное копье и широкий кожаный щит с медными скрепами. Шлем ему заменяет голова тигра с бычьими рогами. На плечах у него львиная шкура со свисающими когтистыми лапами, поверх нее ярко-красный плащ с золотой застежкой; на ногах – отделанные медью сандалии, на голенях – медные поножи. Воинственно торчащие усы лоснятся от масла. С родителями он высокомерен и в то же время чувствует себя при них несколько неловко, как взбунтовавшийся мальчик, который знает, что он не прощен и что относятся к нему неодобрительно.
Каин (Адаму). Все копаешь? Всегда одно и то же – копай, копай, копай. Далось же тебе это занятие! Вечное топтание на месте, ни новых мыслей, ни приключений. Чем стал бы я, если бы держался за то ремесло, которому ты меня выучил?
Адам. А чем стал ты теперь со своим копьем и щитом, теперь, когда братняя кровь, пролитая тобой, вопиет от земли о возмездии? {136}
Каин. Ты всего лишь первый человек на земле, а я – первый убийца на ней. Первым человеком мог стать кто угодно: это не трудней, чем стать первым кочаном капусты. А вот стать первым убийцей – для этого нужна решимость.
Адам. Вон отсюда! Оставь меня в покое. В мире довольно места, и нам лучше жить врозь.
Ева. Зачем ты гонишь его? Он – мой. Я сотворила его из своего собственного тела и желаю хоть изредка видеть свое творение.
Адам. Ты сотворила и Авеля, а Каин убил его. Как ты можешь смотреть на братоубийцу?
Каин. А кто виноват, что я убил Авеля? Кто изобрел убийство? Я? Нет, сам Авель. Я делал то, чему ты учил меня. Копал, копал и копал. Выпалывал чертополох и терновник. Питался плодами земными. Жил в поте лица своего, как и ты. Я был дурак. Авель же был изобретатель, человек мыслящий и мужественный, настоящий двигатель прогресса. Он узнал, что существует кровь. Он изобрел убийство. Он открыл, что росинка может низвести пламя солнца на землю. Он изобрел жертвенник, чтобы поддерживать огонь. На огне он превращал убитых им животных в мясную пищу и поддерживал ею свою жизнь. Чтобы приготовить обед, ему достаточно было посвятить день веселой и полезной для здоровья охоте да час-другой поиграть с огнем. Ты ничему у него не научился: ты лишь надрывался и копал, копал и надрывался, принуждая меня к тому же. Я завидовал Авелю, его благоденствию и свободе. Я презирал себя за то, что подражаю не ему, а тебе. Он так благоденствовал, что начал делить свою пищу с голосом, который подсказал ему все его изобретения. Авель уверял, что этот голос принадлежит огню, который жарит для него пищу; что если огонь может жарить, он может и есть. Авель говорил правду: я сам видел, как огонь пожирает пищу на его жертвеннике. Тогда я тоже воздвиг жертвенник и положил на него свою пищу: зерно, коренья, плоды. И напрасно: у меня ничего не получилось. Брат посмеялся надо мной, и тут мне пришла великая мысль: почему бы не убить его, как он убивает животных? Я нанес удар, и Авель умер, как умирали животные. Тогда я бросил нескончаемый труд, которому, как дурак, предавался ты, и стал жить, как жил Авель: охотясь, убивая, поддерживая огонь. Разве теперь я не лучше, чем ты? Не сильней, не счастливей, не свободней?
Адам. Вовсе ты не сильней: ты одышлив и не можешь долго работать. Ты внушил зверям страх перед нами, ты вынудил змею изобрести яд, чтобы защищаться от тебя. Я сам тебя боюсь. Если ты подойдешь к матери еще хотя бы на шаг, я не посмотрю на твое копье и ударю тебя заступом, как ты ударил Авеля.
Ева. Он не ударит меня. Он меня любит.
Адам. Брата он тоже любил. Однако он убил его.
Каин. Я не хочу убивать женщин. Я не хочу убивать свою мать. Ради нее я пощажу и тебя, хотя могу пронзить тебя копьем с такого расстояния, на каком твой заступ не достанет меня. Если бы не мать, я бы наверняка поддался искушению и убил тебя, хоть и побаиваюсь, как бы ты сам меня не убил. Я схватывался насмерть с вепрем и львом. Я бился и с человеком – копье к копью, щит к щиту. Это страшно, но это наслаждение, которому нет равного. Я называю это боем. Кто не бился, тот не жил. Вот почему я пришел сегодня к своей матери.
Адам. Что между вами осталось общего? Она творит, ты разрушаешь.
Каин. Разве мог бы я разрушать, если бы она не творила? Я хочу, чтобы она создала побольше мужчин. И, конечно, побольше женщин, чтобы те, в свою очередь, создали побольше мужчин. Я сочинил блистательную поэму, где действует множество мужчин. Их больше, чем листьев на тысяче деревьев. Я разделю их на два больших войска. Одно поведу я сам, другое – тот, кого я сильнее всего боюсь, с кем сильнее всего жажду схватиться, кого сильнее всего хочу убить. Оба войска стараются перебить друг друга. Представляешь себе? Толпы людей сходятся, сражаются, убивают, убивают. Все четыре реки красны от крови. {137} Торжествующие клики, исступленный рев, отчаянные проклятия, мучительные стоны! Вот настоящая жизнь! Жизнь, волнующая до мозга костей, кипучая, хмельная! Кто не видел, не слышал, не чувствовал, не пережил этого, тот жалкий глупец в сравнении с тем, кто изведал это.
Ева. А как же я? Неужели я всего-навсего орудие для создания людей, которые будут убиты тобой?
Адам. Или убьют тебя, дурак.
Каин. Мать, ты создаешь людей. Это твое право, твой риск, твоя мука, твоя слава. Ради этого ты превратила моего отца в свое, как ты выражаешься, орудие, в простое орудие. Ради тебя он копает, потеет, надрывается, как вол, помогающий ему пахать, или осел, носящий для него тяжести. Но никакая женщина не заставит меня жить так, как живет отец. Я буду охотиться, сражаться, биться, пока мои мышцы не лопнут. Если, рискуя жизнью, я убью вепря, я швырну тушу своей жене и, когда она изжарит мясо, дам ей кусок за труды. Иной пищи у нее не будет, поэтому она станет моей рабыней. А если другой мужчина убьет меня, она достанется ему в добычу. Мужчина должен быть господином женщины, а не ее ребенком или работником.
Адам бросает заступ и угрюмо смотрит на Еву.
Ева. Уж не соблазняет ли тебя такая участь, Адам? Быть может, это лучше, чем наша любовь?
Каин. Что он понимает в любви? Лишь тот, кто сражался, глядел в лицо опасности и смерти, напрягал в схватке последние силы, – лишь тот знает, как сладостен отдых в объятиях любимой женщины. Спроси ту, кого ты произвела на свет и кто стала моей женой, хочет ли она, чтобы я вновь сделался таким, каким был в дни, когда, подражая Адаму, пахал и трудился.
Ева (сердито отталкивая пряжу). Что? Ты смеешь расхваливать при мне негодницу Луа, худшую из дочерей и жен? Ты ее господин? Да ты у нее в гораздо большем рабстве, чем вол у Адама или твоя овчарка у тебя самого. Скажите на милость! Он рискует жизнью, убивает вепрей и бросает жене за труды кусок мяса. Как бы не так! Ты думаешь, я не знаю, что такое она и что такое ты, жалкий глупец? Да разве ты рискуешь жизнью, когда ставишь капканы на горностаев, соболей и черно-бурых лис, мехом которых прикрываешь своей лентяйке плечи, так что она походит скорее на зверя, чем на женщину? Разве ты мнишь себя великим воином, когда ловишь в силки безобидных птичек лишь потому, что ей невмоготу жевать честно заработанную пищу? Да, убивая тигра, ты рискуешь собой, но кому достается полосатая шкура, ради которой ты идешь на риск? Твоя жена забирает ее себе и валяется на ней, а тебе бросает вонючую несъедобную тушу. Ты сражаешься, воображая, что Луа восхищается твоими подвигами и вожделеет к тебе. Глупец! Она гонит тебя в бой для того, чтобы ты отдавал ей украшения и драгоценности тех, кого ты убиваешь, чтобы те, кто боится тебя, заискивали перед ней и задабривали ее золотом. Ты коришь меня тем, что я превратила Адама в простое орудие, но я пряду, веду хозяйство, рожаю и ращу детей, ибо я женщина, а не избалованная кошка, которая ластится к мужчинам и вырывает у них добычу. Что ты такое, как не раб размалеванного лица и связки скунсовых шкурок? Когда я родила тебя, ты был мальчик как мальчик; когда я родила Луа, она была девочка как девочка. А чем вы стали теперь?
Каин (переложив копье на сгиб левой руки, в которой у него щит, и покручивая усы освободившейся правой). Есть кое-что повыше, чем человек. Это герой и сверхчеловек.
Ева. Какой ты сверхчеловек! Ты просто не человек. Ты для ближнего – что хорек для кролика, а твоя Луа для тебя – что пиявка для хорька. Ты презираешь своего отца, но он всю жизнь трудился и, умирая, оставит мир более богатым, чем раньше. А когда умрешь ты, люди скажут: «Он был великий воин, но если бы он не родился, мир только выиграл бы». А про Луа они вовсе ничего не скажут: вспомнят – и отплюнутся.
Каин. С нею легче жить, чем с тобой. Посмей она пилить меня так, как ты пилишь меня и Адама, я избил бы ее до беспамятства. Кстати, я это уже делал, хоть ты и уверяешь, что я у нее в рабстве.
Ева. Да, ты бил ее за то, что она засматривалась на других мужчин, но потом сам же валялся у нее в ногах и со слезами молил о прощении, становясь в десять раз больше рабом, чем прежде. Она же, навизжавшись досыта, прощала тебя, как только проходила боль, верно?
Каин. Да, прощала и после этого любила особенно горячо. Такова женская натура.
Ева (по-матерински сострадательно). Любила! Ты называешь это любовью! Ты называешь это женской натурой! Мальчик, ни женская, ни мужская натура здесь ни при чем. Это не любовь и не жизнь. У тебя нет ни подлинной крепости в костях, ни подлинного пыла в теле.
Каин. Да ну? (Хватает копье и неистово взмахивает им.)
Ева. Да, да, ты сознаешь себя сильным, лишь когда размахиваешь палкой. Ты не способен наслаждаться жизнью, если она не приправлена риском и не раскалена злобой; ты не способен ни любить Луа, пока лицо ее не размалевано, ни ощутить теплоту ее тела, пока ты не напялил на него беличий мех. Ты умеешь чувствовать только боль, верить только лжи. Тебе лень поднять голову, чтобы подивиться на чудеса жизни, которые окружают тебя, но ты готов бежать за десять миль, лишь бы увидеть бой и смерть.
Адам. Довольно болтать. Отстань от мальчишки.
Каин. Это я-то мальчишка? Ха-ха-ха!
Ева (Адаму). Уж не воображаешь ли ты, что его образ жизни все-таки лучше, чем твой? Тебя это, кажется, прельщает. Может быть, ты согласен ублажать меня, как он ублажает свою жену? Убивать тигров и медведей, чтобы я могла нежиться на их шкурах? Не хочешь ли ты, чтобы я размалевывала себе лицо, холила руки, сохраняя их красоту, ела куропаток, голубей и козлят, у которых ты будешь отнимать для меня молоко их маток?
Адам. Нет. С тобой и без того нелегко жить. Оставайся такой, какая ты есть, а я останусь таким, каков я теперь.
Каин. Вы оба ничего не понимаете в жизни. Вы – деревенщина, и только. Вы кормите своих волов, собак и ослов, вы служите им, хотя приручали их для того, чтобы они работали на вас. Но я знаю, как спасти вас от такой жизни. Я кое-что придумал. Почему бы вам не приручить людей, чтобы на вас работали другие мужчины и женщины? Почему бы вам с детства не приучить их к этой участи? Пусть думают, что мы боги, а они рождены на свет лишь для того, чтобы создавать нам счастливую жизнь.
Адам (с увлечением). Да, это великая мысль.
Ева (презрительно). Воистину великая!
Адам. Почему бы и нет? – как говаривала когда-то змея.
Ева. Потому что я не потерплю у себя в доме таких выродков. Потому что я не выношу ничего увечного, безобразного, неестественного – ни уродов о двух головах, ни сухоруких калек. Я только что сказала Каину, что он не мужчина, а Луа не женщина: оба они чудовища. А теперь ты вознамерился вместе с ним выращивать чудовищ еще похуже для того, чтобы вы имели возможность изнывать от безделья и лени, а прирученные вами люди-животные считали труд пагубой и проклятьем. Прекрасная мечта, ничего не скажешь! (Каину.)Твой отец – дурак с виду, ты же – дурак до мозга костей, а твоя нахалка жена – и того чище.
Адам. Почему это я дурак? Чем я глупее тебя?
Ева. Ты уверял, что убийства не будет, что вещий голос запретит нашим детям убивать. Отчего же он не запретил Каину?
Каин. Он запрещал, но я не ребенок, чтобы слушаться разных голосов. Голос думал, что я всего лишь сторож брату моему {138} ; но он понял, что я сам по себе, а брат мой сам по себе, и незачем мне печься о нем. Я ему был не сторож, он мне тоже. Почему он не убил меня? Ни ему, ни мне никто не мог помешать. Это была схватка двух мужчин, и я взял в ней верх. Я стал первым победителем на земле.
Адам. Что же сказал тебе голос, когда ты думал обо всем этом?
Каин. Признал мою правоту – вот что. Он сказал, что проступок мой ляжет на меня, как клеймо, которым Авель метил своих овец, и что, видя эту печать, никто не убьет меня. И вот я здесь, целый и невредимый, а людей, которые никого не убивали и довольствуются тем, что состоят в сторожах при братьях своих, хотя могли бы сделаться их господами, – этих трусов презирают, травят и убивают, как кроликов. Тот, на ком Каинова печать {139} , станет властелином земли. И всякому, кто его убьет, отмстится всемеро. Так сказал голос. Остерегайтесь же умышлять на меня – и ты, и остальные.
Адам. Перестань бахвалиться и стращать. Ответь-ка по правде, не сказал ли голос, что раз никто не смеет убить тебя за братоубийство, тебе следовало бы самому убить себя?
Каин. Нет.
Адам. Значит, на свете нет божественной справедливости – если, конечно, ты не лжешь.
Каин. Я не лгу. Я не боюсь говорить правду, какой бы она ни была. А божественная справедливость все-таки существует. Голос сказал, что отныне я должен бросать вызов каждому встречному – пусть убьет меня, если в силах. Я не могу стать великим, не рискуя собой. Это и есть моя расплата за кровь Авеля. Опасность и страх неотступно сопутствуют мне. Не будь их, мне не нужна была бы смелость. А смелость и только смелость ведет нас к алым вершинам жизни.
Адам (поднимая заступ и вновь приготовляясь копать). Вот и уходи отсюда. Такой жизнью, какая прельщает тебя, нельзя жить тысячу лет, а я должен продержаться десять веков. Если вы, вояки, не погибнете в схватках друг с другом или со зверьем, вас все равно доконает то зло, что внутри вас. Ваше тело уже сейчас напоминает собой не тело мужчины, а нарост на больном дереве: вы не дышите, а чихаете, выхаркивая свои легкие; вы сохнете и чахнете. Ваше нутро гниет, волосы лезут, зубы чернеют и крошатся. Вы умираете до срока, и притом не по доброй воле. А я буду копать и жить.
Каин. А можешь ты ответить, старый сморчок, на кой тебе черт жить тысячу лет? Ты копаешь землю вот уже много веков, но разве ты стал от этого копать лучше? Я прожил куда меньше, чем ты, но давным-давно знаю все, что можно знать о ремесле землепашца. Бросив его, я развязал себе руки для более высоких занятий, о которых ты не имеешь даже представления. Я постиг искусство боя и охоты, иными словами – искусство убивать. Да и откуда у тебя уверенность, что ты проживешь десять веков? Я мог бы убить вас с матерью, и вы сопротивлялись бы мне не дольше, чем пара овец. Ну хорошо, я вас пощадил, но ведь другие могут и не пощадить. Почему вы не хотите пожить пусть немного, но отважно, а затем умереть и уступить место другим? Почему я, хотя знаю и умею больше, чем вы, так быстро надоедаю себе, когда не сражаюсь и не охочусь? Нет, лучше уж самоубийство, на которое подбивает меня иногда вещий голос, чем тысяча лет безысходной скуки.
Адам. Лжец! Минуту назад ты уверял, что голос не требует, чтобы ты заплатил своей жизнью за жизнь Авеля.
Каин. Голос говорит со мной иначе, чем с тобой. Я – мужчина, а ты – всего лишь взрослый ребенок. Одно дело говорить с ребенком, другое – с мужчиной. Мужчина не станет, молча и трепеща, повиноваться голосу. Он возражает, он требует уважения к себе и, в конечном счете, сам диктует голосу, что надо говорить.
Адам. Да будет проклят твой язык, богохульник!
Ева. Придержи-ка лучше собственный язык и не смей проклинать моего сына. Лилит совершила ошибку, столь несправедливо поделив труд между мужчиной и женщиной. Если бы ты, Каин, испытал муки, каких стоило мне создание Авеля, или если бы ты был обязан сотворить другого человека взамен твоего брата в случае его смерти, ты не убил бы его, а скорее рискнул бы своей жизнью ради его спасения. Вот почему твоим пустым речам, прельстившим Адама до того, что он бросил заступ и согласился слушать тебя, я придаю не больше значения, чем зловонному ветру, пролетевшему над падалью. Вот почему враждуют созидательница-женщина и разрушитель-мужчина. Я знаю тебя – я твоя мать. Ты лентяй, ты эгоист. Творить жизнь – дело долгое, трудное, мучительное; для того же, чтобы отнять жизнь, сотворенную не тобой, не нужно ни труда, ни времени. Возделывая землю, ты вынуждал ее жить и рождать, как живу и рождаю я. Именно для этого, а не для грабежа и убийства Лилит избавила вас, мужчин, от родовых мук.
Каин. Дьявол бы ее за это побрал! Я найду себе дело поинтереснее, чем состоять в супругах у земли, по которой ступают мои ноги.
Адам. Дьявол? Новое слово. Что оно означает?
Каин. А вот послушай, старый глупец. Я никогда особенно не верил твоим россказням о голосе, который ты слышишь. Голосов наверняка два: один, презрительный и лживый, шепчется с тобою; другой, искренний и почтительный, говорит со мной. Твой голос я называю дьяволом, мой – богом.
Адам. Мой голос – это голос жизни, твой – это голос смерти.
Каин. Пусть так. Зато мой голос шепчет, что смерть на самом деле не смерть, а врата новой, бесконечно великолепной и бурной жизни, где живет лишь душа, где нет глыб земли и заступа, голода и усталости…
Ева. Это жизнь лентяя и эгоиста. Узнаю тебя, Каин.
Каин. Жизнь эгоиста – да, но это жизнь, в которой никто не должен быть сторожем брату своему, потому что брат его может и сам позаботиться о себе. Но какой же я лентяй? Правда, я бросил ваше земледелие, но разве я не принял на себя такие труды и муки, о которых вы даже не имеете представления? Стрела легче заступа, но, чтобы пронзить ею грудь врага, нужно приложить такую энергию, что сравнивать с нею то напряжение, которого требует втыкание заступа в безответную землю, это все равно что сравнивать огонь с водой. Я равен силой десятерым, ибо сердце мое чисто.
Адам. Что значит это слово? Что такое быть чистым?
Каин. Это значит отвернуться от земли и обратить лицо к солнцу, к ясному светлому небу.
Адам. Мальчик, небо пусто, а земля плодородна. Она питает нас. Она дает нам силу, за счет которой мы создали и тебя, и все человечество. Ты презираешь землю, но оторвавшись от нее, бесславно погибнешь.
Каин. Я восстаю против земли. Я восстаю против пищи. Ты говоришь: она дает нам силу. Но разве не превращается она в отбросы и не заражает нас всяческими болезнями? Я восстаю против рождения, которым вы с матерью так горды. Оно ставит нас на одну доску с животными. Если оно не только первое, но и самое высшее свершение, на какое мы способны, пусть человечество погибнет. Если я обречен жрать, как медведь, а Луа – рожать детенышей, как медведица, я предпочитаю быть медведем, а не человеком: медведю нечего стыдиться – он не знает лучшей доли. Если ты, как медведь, доволен такой участью, то меня она не устраивает. Оставайся с женщиной, дарящей тебе детей, а я пойду к той, кто дарит мне мечту. Копайся в земле, добывая себе пищу, а я добуду ее стрелой с неба или копьем здесь, на земле, по которой в цвете сил и лет бродят звери. Если уж я принужден добывать пищу, чтобы не умереть с голоду, я буду добывать ее как можно дальше от земли. Трава, превращаясь в мясо быка, попадает ко мне уже в более облагороженном виде. Человек еще благородней быка. Поэтому я когда-нибудь заставлю своего врага съесть быка, а затем убью и съем самого врага.
Адам. Чудовище! Слышишь, Ева, что он говорит?
Ева. Так вот зачем ты обращаешь лицо к ясному светлому небу! Людоед! Пожиратель младенцев! Да, да, очередь дойдет и до них, как дошла до ягнят и козлят, стоило Авелю начать убивать взрослых овец и коз. И все же ты жалкая глупая тварь. Неужели ты думаешь, что подобные мысли не приходили и мне? Мне, на кого ложится вся тяжесть деторождения? Мне, кто выбивается из сил, готовя пищу? Когда-то и я мечтала, что мой сильный смелый сын, способный вообразить себе лучшую долю и пожелать того, что он вообразил, будет способен также добиться того, чего желает. А свелось все к тому, что он хочет стать медведем и пожирать младенцев. Но медведь и тот не ест человека, если может найти мед.
Каин. Я не хочу быть медведем. Я не хочу пожирать младенцев. Я не знаю, чего хочу. Я знаю лишь одно: я желаю быть выше и благородней, чем этот старый глупый землекоп, который был сотворен Лилит для того, чтобы помочь тебе родить меня, и которого теперь, когда он сделал свое дело, ты презираешь от всего сердца.
Адам (мрачно и яростно). Меня так и подмывает доказать тебе, что твое копье не помешает мне проломить заступом твою непочтительную голову.
Каин. Непочтительную? Ха-ха-ха! (Взмахивает копьем.)Ну что ж, всеобщий родитель, попробуй! Отведай вкус боя!
Ева. Уймитесь вы, дураки! Сядьте, успокойтесь и послушайте, что я скажу.
Адам, пожав плечами, бросает заступ; Каин с хохотом отбрасывает щит и копье, и оба садятся на землю.
Сама не знаю, кем из вас я больше недовольна – тобой, грязный землекоп Адам, или тобой, грязный убийца Каин. Мне не верится, что Лилит создала вас свободными только для того, чтобы вы, каждый на свой манер, влачили такую жалкую жизнь. (Адаму.)Ты выкапываешь из земли коренья и взращиваешь зерно. Почему бы тебе не добывать божественное пропитание прямо с неба? Каин грабит и убивает, чтобы не умереть с голоду, а на досуге сочиняет басни о жизни после смерти. Он облекает свою отравленную страхом жизнь в красивые слова, а свое отравленное недугами тело в красивые одежды, чтобы люди чтили и славили его, а не кляли, как грабителя и убийцу. Все мужчины, кроме Адама, – мои сыновья, внуки, правнуки; все они навещают меня и бахвалятся передо мной, выкладывая матери Еве все свои убогие познания, все свои мелочные дела. Приходят земледельцы, приходят воины и убийцы. Все они ужасно скучные: одни жалуются на нынешний урожай, другие похваляются своим последним боем, хотя урожай в этом году точно такой же, как в прошлом, а последний бой как две капли воды похож на первый. Ах, я тысячи раз слышала все это. Они рассказывают мне о своем последнем ребенке, о том, какие умные слова сказал вчера их любимчик, о том, что мир не видел еще такого замечательного, одаренного, сметливого малыша. А я должна ахать, удивляться, восхищаться, хотя последний ребенок ничем не отличается от первого и не сказал и не сделал ничего такого, чем не восхищались бы мы с Адамом в ту пору, когда ты и Авель были детьми. Вы были первыми детьми на земле и преисполняли нас таким удивлением и восторгом, каких до скончания веков уже не испытают ни одни супруги. Когда мне больше невмоготу слушать болтовню, я иду в наш старый сад, заросший теперь крапивой и чертополохом, иду в надежде встретить там змею и поговорить с ней. Но ты превратил змею в нашего врага. Она уползла из сада или умерла – ее нигде не видно. Я поневоле возвращаюсь домой и слушаю, как Адам в десятитысячный раз повторяет одно и то же, или принимаю своего последнего праправнука – он уже вырос и жаждет покрасоваться передо мной. О, как это скучно, как скучно! И терпеть это мне придется еще почти семь веков.
Каин. Бедная мама! Ты сама видишь: жизнь чересчур долга. Все приедается. Ничто не ново под солнцем.
Адам (Еве, сварливо). Зачем же ты живешь до сих пор, если знаешь одно – вечно жаловаться?
Ева. Затем, что у меня остается надежда.
Каин. На что?
Ева. На то, что твои и мои мечты сбудутся. Надежда на новое творчество. Надежда на лучшее. Не все мои сыновья и внуки – земледельцы и воины. Кое-кому из них не хочется ни копать землю, ни сражаться. Они еще более никчемны, чем любой из вас: они слабы и трусливы; они тщеславны, но неопрятны и даже не дают себе труда подстричь волосы. Они берут взаймы и не платят долгов, но им ни в чем не отказывают, потому что они умеют сочинять красивую ложь, облеченную в красивые слова. Они умеют запоминать свои грезы. Они умеют грезить наяву. Воля у них слабая: они способны только мечтать, а не творить; но змея уверяла, что любая мечта может быть претворена в действительность волей тех, кто достаточно силен, чтобы поверить в эту мечту. Среди моих потомков есть и другие. Они срезают тростинки различной длины и дуют в них, оглашая воздух нежной трелью, а подчас извлекают звуки из трех тростинок сразу, сливая несколько трелей в единый напев, возносящий мою душу к высотам, о которых не скажешь словами. Есть и такие, что лепят из глины маленьких мамонтов, и такие, что высекают на гладких камнях лица и требуют, чтобы я творила для них женщин с такими лицами. Я подолгу смотрела на эти лица, укрепляя в себе желание создать то, чего от меня ждут, и наконец родила девочку, которая с годами стала совершенно схожа с изображениями на камнях. Есть и такие, что умеют считать без помощи пальцев, наблюдать ночное небо, давать имена звездам и предсказывать, когда тьма закроет солнце, как закопченная крышка – кипящий котел. В числе их Тувал, придумавший для меня веретено, которое так облегчило мой труд. И Енох, блуждающий по холмам, где он постоянно слышит голос: он отказался от собственной воли, чтобы исполнять веления голоса, который передал ему частицу своего величия. Навещая меня, они всякий раз приносят мне весть о новом чуде или новую надежду, словом, нечто такое, ради чего стоит жить. Они не желают умирать, потому что всегда учатся, творят, познают или хотя бы мечтают. А ты, Каин, пришел ко мне с нелепой похвальбой, с дурацкими россказнями о схватках и разрушении и еще надеялся, что я сочту все это великолепным, объявлю тебя героем и поверю, будто цену жизни придают лишь смерть или страх смерти. Убирайся, гадкий мальчишка, а ты, Адам, не трать время даром. Перестань его слушать и берись за работу.
Каин. Я, может быть, не очень умен, но…
Ева. Да, не очень, только не бахвалься. Это не делает тебе чести.
Каин. Зато у меня есть инстинкт, и он подсказывает мне, что смерть играет-таки известную роль в жизни. Скажи, мать, кто изобрел смерть?
Адам вскакивает, Ева роняет прялку. Оба совершенно растеряны.
Да что это с вами?
Адам. Сын, ты задал нам страшный вопрос.
Ева. Ты изобрел убийство. Вот и довольствуйся этим.
Каин. Убийство – не смерть. Ты знаешь, что́ я имею в виду. Те, кого я убиваю, все равно умерли бы, даже если бы я пощадил их. Я тоже умру, даже если меня не убьют. Кто обрек меня на это? – спрашиваю я. Кто изобрел смерть?
Адам. Сын, будь благоразумен. Разве ты в силах жить вечно? Тебе кажется, что да, ибо ты знаешь, что вечная жизнь не угрожает тебе. Но я-то изведал, что значит неустанно размышлять о том, как ужасны вечность и бессмертие. Подумай, что значит не иметь выхода, всегда оставаться Адамом, Адамом и еще раз Адамом, быть им столько же дней, сколько песчинок на берегах обеих рек, и все же ни на минуту не приблизить конец! А я ведь столь многое в себе ненавижу и так жажду от всего этого избавиться! Будь признателен своим родителям за то, что они даровали тебе способность перелагать твое бремя на новых и лучших людей и завоевали для тебя право на вечный покой, ибо это мы изобрели смерть.
Каин (вставая). И хорошо сделали: я тоже не хочу жить вечно. Но как можете вы, если сами изобрели смерть, порицать меня за то, что я ее служитель?
Адам. Я не порицаю тебя. Иди с миром. Дай мне спокойно копать, а матери прясть.
Каин. Хорошо, дам, хоть я и показал вам путь к лучшей доле. (Поднимает щит и копье.)Я возвращаюсь к моим славным друзьям-воинам и к их красавицам женам. (Направляется к живой изгороди.)Где был дворянин, кто о нем слыхал, когда Ева пряла и Адам пахал? {140} (С хохотом уходит и кричит издалека.)Прощай, мать!
Адам. Ленивый пес! Даже плетень не мог на место поставить. (Поднимает плетень и загораживает проход.)
Ева. Из-за него и ему подобных смерть берет верх над жизнью. Уже сейчас большинство наших внуков умирает раньше, чем научается жить.
Адам. Не беда. (Плюет на руки и опять берется за рукоять заступа.)Жизнь, как ее ни укорачивай, все равно достаточно длинна, чтобы научиться возделывать землю.
Ева (задумчиво). Чтобы возделывать землю и сражаться – да. Но достаточно ли она длинна для иных, великих дел? Доживут ли люди до тех пор, когда смогут отведать манны?
Адам. Что такое манна?
Ева. Пища, слетающая с неба и сделанная из воздуха, а не выкопанная из грязной земли. Успеют ли наши потомки за свою короткую жизнь изучить все пути звезд? Еноху потребовалось целых два столетия, чтобы научиться постигать веления голоса. В восемьдесят лет, когда он был еще ребенком, его младенческие попытки истолковать голос были опаснее, чем неистовство Каина. Если люди укоротят свою жизнь, они будут лишь копать землю, сражаться, убивать и умирать, а их маленькие Енохи подтвердят, что таково веление голоса: он заповедал вечно копать землю, сражаться, убивать и умирать.
Адам. Коль скоро они ленивы и стремятся к смерти, я не властен это изменить. Я проживу свою тысячу лет, а если они не хотят подражать мне, пусть умирают и отправляются в ад.
Ева. Ад? Что это такое?
Адам. Место для тех, кому смерть милее, чем жизнь. Берись-ка за прялку и не сиди без дела. Я-то ведь надрываюсь ради тебя.
Ева (медленно поднимая прялку). Будь ты поумней, ты придумал бы для нас обоих занятие получше, чем прясть и копать.