Текст книги "Назад к Мафусаилу"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Посол. А как же наша собственная реформация? Не черните нас, папа. Разве мы не последовали примеру магометан?

Пожилой джентльмен. К несчастью, Амброз, мы проделали это с большим опозданием. Нам ведь пришлось иметь дело не только с религией, но и с церковью.

Зозим. Что это такое?

Посол. Не знать, что такое церковь? Ну и ну!

Пожилой джентльмен. Извините, что я воздерживаюсь от объяснений, но если я в них пущусь, вы спросите, что такое епископ, а это вопрос, на который не ответит ни один смертный. Скажу одно: Магомет был поистине мудрец – он основал религию без церкви. Поэтому, когда пришла пора реформации и для мечетей, там не оказалось епископов и священников, способных помешать ей. Наши же епископы и священники двести лет не давали нам двинуться по стопам магометан, а потом нам уже никогда не удалось наверстать упущенное. В оправдание наше добавлю только, что в конце концов мы тоже реформировали свою церковь. Разумеется, нам пришлось пойти на кое-какие компромиссы в угоду хорошему вкусу, но теперь в нашем символе веры не осталось ни одной статьи, неприемлемой – по крайней мере, аллегорически – с точки зрения критического разума.

Посол (подбадривая тестя). Да и какое это имеет значение? Я, например, даже не прочел символа веры, а ведь я премьер-министр. Словом, если вам понадобится моя помощь по части приема первой партии колонистов, я к вашим услугам. И прием будет поистине королевский: салют из ста одного орудия ^{216} , войска шпалерами на улицах, гвардейцы у дворца, обед в ратуше!

Зозим. Заболеть мне депрессией, если я понимаю, о чем вы толкуете! Хоть бы Зу поскорей вернулась – она разбирается в этих вещах. Могу сказать одно: по общему мнению наших колонизаторов, начинать следует со страны, населенной людьми другого цвета кожи. Это исключит ошибки и ускорит дело.

Посол. Что вы разумеете под словами «ускорит дело»? Надеюсь…

Зозим (с деланной, но очень заметной непринужденностью). Да ничего, решительно ничего. Для начала мы думаем взяться за Северную Америку. Видите ли, краснокожие обитатели этой страны были когда-то белыми. Они прошли через стадию желтоватости, затем бесцветности и, наконец, стали красными, что соответствует тамошнему климату. К тому же в Северной Америке неоднократно наблюдались случаи долгожительства. Долгожители переехали сюда, к нам, и вскоре большинство из них вновь приобрело белую кожу, характерную для наших островов.

Пожилой джентльмен. А вы не допускаете, что ваша колония станет краснокожей?

Зозим. Это не имеет значения. Цвет кожи нас не интересует. В старинных книгах упоминается о краснолицых англичанах. Очевидно, было время, когда это считалось нормальным.

Пожилой джентльмен (настойчиво и убедительно). А вы уверены, что завоюете симпатии североамериканцев? Насколько я могу судить с ваших же слов, вам, видимо, нужна страна, где общество строится по принципу замкнутых кругов, где ревниво охраняется неприкосновенность личной жизни и никто не рискнет заговорить с ближним, прежде чем его не представят, причем лишь после тщательного изучения социального облика представляемого. Только в такой стране индивидуум с особыми склонностями и привычками может создать свой собственный мирок и надежно оградить его от вторжения обычных людей. Беру на себя смелость утверждать, что наше британское общество довело эту замкнутость до полного герметизма. Если вы побываете и посмотрите, как действует наша система каст, клубов, цехов, вы убедитесь, что нигде в мире и, вероятно, меньше всего в Северной Америке, где укоренилась прискорбная традиция социальной неразборчивости, нельзя так полно обособиться от окружающих.

Зозим (смущенно и добродушно). Послушайте, оставим эту тему. Я не хочу вдаваться в объяснения, но нашим колонизаторам совершенно безразлично, с какими именно недолгожителями они столкнутся. Мы все уладим, а как – не суть важно. Пойдемте лучше к дамам.

Пожилой джентльмен (сбрасывая маску дипломата и давая волю отчаянию). Мы слишком хорошо поняли вас, сэр. Что ж, истребляйте нас! Отнимите у нас жизнь, которую и так уже лишили радости, внушив нам мысль о том, что каждый может прожить три столетия. Я торжественно предаю эту мысль проклятию. Для вас она – счастье, потому что вы действительно живете триста лет. Для нас же, кому не дожить и до ста, для нас, чья плоть – как трава, такая мысль – самое невыносимое бремя, под которым когда-либо стонало несчастное, замученное человечество.

Посол. Постойте, папа! Не спешите! С чего вы это взяли?

Зозим. Что такое три столетия? На мой взгляд, очень немного. В древности, например, люди жили верой в то, что их существованию не будет конца. Они считали себя бессмертными. По-вашему, они были счастливее?

Пожилой джентльмен. Как президент Багдадского исторического общества могу заявить, что социальные формации, всерьез разделявшие это чудовищное заблуждение, были самыми жалкими из всех, о которых сохранились сведения. Возглавляемое мной общество переиздало труды отца истории Фукидиродота Маколебокля ^{217} . Вы не читали у него о том, что кощунственно именовалось совершенным Градом божьим ^{218} , и о попытке воссоздать это учреждение на земле, предпринятой на севере здешних островов неким Джонгоббсноксом ^{219} по прозвищу Левиафан? Такие вот заблудшие души жертвовали отпущенной им крупицей жизни во имя воображаемого бессмертия. Они распяли пророка, учившего не думать о завтрашнем дне и верить, что Австралия – это тогдашний термин для обозначения рая или вечного блаженства – может быть обретена только здесь и только сейчас. Они пытались довести себя до состояния живых трупов. У них это называлось умерщвлять плоть.

Зозим. Ну, вы-то этим не грешите. По вашему виду никак не скажешь, что плоть у вас умерщвлена.

Пожилой джентльмен. Мы, разумеется, не сумасшедшие и к самоубийству не склонны. Тем не менее мы упорно обрекаем себя на воздержание, дисциплину и учение, словно готовимся жить триста лет, хотя не часто доживаем даже до ста. В детстве меня бесцельно притесняли, в юности столь же бесцельно заставляли слишком много работать – и все ради этой смехотворной подготовки к долгожительству, на которое у меня был один шанс из ста тысяч. Меня лишили и свободы, и естественных радостей в угоду этой мечте и несбыточной надежде на ее осуществление, внушаемой нам самим фактом существования здешних островов и оракулов. Я проклинаю день, когда люди додумались до мысли о долгожительстве, подобно тому как жертвы Джонгоббснокса проклинали день, когда родилась идея вечной жизни.

Зозим. Вздор! Вы тоже могли бы жить триста лет, если бы захотели.

Пожилой джентльмен. Обычный ответ счастливца неудачнику. Ну, что ж, пусть так – не хочу. Предпочитаю свои семьдесят. Если они отданы служению общей пользе, справедливости, милосердию, добру; если они прожиты так, что сердце всегда остается честным, а разум восприимчивым, с меня уже достаточно, потому что эти безмерные и непреходящие ценности приравнивают десять моих лет к тридцати вашим. Я мог бы сказать в заключение: «Живите сколько влезет и будьте прокляты!» – но не скажу так, потому что стою теперь бесконечно выше зависти к вам или другим моим ближним, потому что я равен вам перед лицом вечности, для которой разница между продолжительностью вашей и моей жизни столь же ничтожна, как и разница между одной и тремя каплями воды для всемогущей силы, породившей нас обоих.

Зозим (тронутый). Очень удачная речь, Папочка! Мне бы так ни за что не сказать. Красиво звучит. Но вот и дамы.

К его облегчению, обе женщиныкак раз появляются в дверях храма.

Пожилой джентльмен (воодушевление его опять сменилось подавленностью). Мои слова для него пустой звук. В этой стране отчаяния великое стало смешным. (Поворачивается к безнадежно озадаченному Зозиму.)«Вот, ты дал мне дни, как пяди, и век мой ничто перед тобою» ^{220} .

(одновременно, бросаясь к нему) Супруга. Папа, папа, не надо так расстраиваться! / Дочь. Что с вами, дедушка?

Зозим (пожимая плечами). Депрессия.

Пожилой джентльмен (величественным жестом отстраняя женщин). Лжец! (Тут же берет себя в руки, с достоинством приподнимает шляпу, учтиво кланяется и добавляет.)Прошу прощения, сэр, но я отнюдь не страдаю депрессией.

В храме раздаются звуки оркестра, перемежающиеся с гулкими ударами гонга. На пороге появляется Зув пурпурной мантии.

Зу. Войдите. Оракул готов.

Зозим указывает жезлом на дверь, приглашая гостей войти. Посоли пожилой джентльменснимают шляпы и на цыпочках входят в храм следом за Зу. Супругаи дочь, переборов страх, спесиво задирают подбородок и направляются вслед за мужчинами, ступая на всю ногу и смелея при мысли о своем высоком положении и парадных туалетах. Под портиком остается только Зозим.

Зозим (снимает парик, бороду, одеяние, сворачивает их и сует под мышку). Уф! (Отправляется восвояси.)

Действие третье

Храм изнутри. Галерея, висящая над пропастью. Полное безмолвие. Галерея ярко освещена, но за ней, то светлее, то чернее, царит мгла. Внезапно кверху взлетает сноп фиолетовых лучей, раздается серебристый, мелодичный перезвон колокольчиков. Когда он смолкает, фиолетовый свет гаснет. По галерее шествует Зу, за ней дочьпосла, его супруга, сам посоли пожилой джентльмен. Мужчины держат шляпы перед собой, полями к носу, словно приготовясь по первому знаку излить туда свои молитвы. Зу останавливается, прочие следуют ее примеру, боязливо созерцая бездну. Звучит орган, исполняющий музыку, которую в XIX веке называли духовной. Посетители трепещут все явственней. Из пропасти снова взлетает фиолетовый луч, но теперь он расплывается в туманное пятно.

Супруга (благоговейно шепчет Зу). Встать на колени?

Зу (громко). Дело ваше. Если угодно, становитесь хоть на голову. (Равнодушно садится на перила галереи, спиной к пропасти.)

Пожилой джентльмен (шокированный ее бесчувственностью). Нам угодно держать себя как подобает.

Зу. Вот и прекрасно. Держите себя как умеете. Это никого не интересует. Только не перетрусьте, когда появится пифия, а то еще забудете, о чем хотели ее спросить.

(одновременно) Посол (взволнованно вытаскивает бумажку с вопросами и пробегает ее). Гм! / Дочь (в панике). Пифия? Значит, она змея? ^{221}

Пожилой джентльмен. Тсс! Это не змея, а жрица оракула. Сивилла. Пророчица.

Супруга. Как страшно!

Зу. Рада слышать.

Супруга. Господь с вами! Неужели вам не страшно?

Зу. Нет. Такие зрелища действуют на вас, но не на меня.

Пожилой джентльмен. В таком случае не мешайте им действовать на нас, сударыня. Я глубоко взволнован, а вы портите все впечатление.

Зу. Не спешите волноваться. Вся эта игра на органе и цветная подсветка – только шуточки. Вы дождитесь пифии!..

Супруга посла падает на колени, ища прибежища в молитве.

Дочь (вся дрожа). Неужели нам действительно покажут женщину, прожившую триста лет?

Зу. Чепуха! Вы бы умерли от одного взгляда третичной. Оракулу всего-навсего сто семьдесят, но вам и с ней будет нелегко.

Дочь (жалобно). Ох! (Падает на колени.)

Посол. О-о! Встаньте поближе, папа. Здесь чуточку пострашней, чем я ожидал. Колени преклонить, что ли…

Пожилой джентльмен. Пожалуй, так будет приличнее.

Мужчины опускаются на колени.

Туман в пропасти сгущается, и кажется, что в глубине ее рокочет дальний гром. Оттуда медленно поднимается треножник с восседающей на нем пифией. Она сняла изолирующее покрывало и мантию, в которых разговаривала с Наполеоном, и теперь одеяние ее состоит из куска сероватой, ниспадающей тяжелыми складками ткани. В пифии чувствуется что-то сверхъестественное, и это приводит посетителей в такой ужас, что они повергаются ниц. Контуры ее расплываются и колеблются: они то почти отчетливы, то смутны и неясны. Самое же главное в том, что пифия кажется больше обычного человека: она недостаточно огромна, чтобы перепуганные молящиеся могли определить на глаз ее размеры, но достаточно внушительна, чтобы ошеломить людей жутким сознанием ее сверхъестественности.

Зу. Эй, вы, да встаньте же! Возьмите себя в руки.

Посол и его семья лишь дрожат, давая этим понять, что не могут выполнить приказание. Только пожилому джентльмену удается встать на четвереньки.

Смелей, Папочка! Вы-то ведь не боитесь. Говорите. Вы же знаете: целый день она вас ждать не станет.

Пожилой джентльмен (почтительно поднимаясь). Извините, сударыня, за вполне естественное смятение: я первый раз в жизни беседую с бо… бо… божеством. Посол, мой друг и родственник, совершенно выбит из колеи. Я же, возлагая надежды на вашу снисходительность…

Зу (безжалостно прерывая его). Не возлагайте, иначе провалитесь сквозь нее и свернете себе шею. В отличие от вас она нематериальна.

Пожилой джентльмен. Я выразился метафорически…

Зу. Я вас уже предупреждала, чтобы вы этого не делали. Спрашивайте о том, что вас интересует, да поскорее.

Пожилой джентльмен (наклоняясь и трогая распростертого посла за плечо). Сделайте над собой усилие, Амброз. Вы не можете уехать в Багдад без ответа на свои вопросы.

Посол (вставая на колени). Я готов уехать куда угодно, лишь бы выбраться отсюда живым. Я давно б уж удрал на корабль, да только ноги не держат.

Пожилой джентльмен. Ни в коем случае. Помните: ваше достоинство…

Посол. К черту достоинство! Я умираю от страха. Ради бога, уведите меня.

Пожилой джентльмен (достав флягу с бренди и отвинчивая крышку). Глотните чуть-чуть. Слава богу, она еще почти полная.

Посол (хватает флягу и жадно пьет). Ох, наконец-то полегчало! (Хочет сделать еще глоток, но видит, что фляга пуста, и протягивает ее тестю вверх дном.)

Пожилой джентльмен (принимая флягу). Боже милостивый! Полпинты ^{222} чистого бренди зараз! (В полной растерянности завинчивает крышку и сует флягу в карман.)

Посол (пошатываясь, встает, вытаскивает из кармана бумажку, говорит громко и самоуверенно). Вставай, Молли! И ты, Этель.

Обе женщины встают с колен.

Вот что я хотел спросить. (Заглядывает в бумажку.)Гм! Начался кризис цивилизации. Мы стоим на распутье. Перед нами Рубикон. Прыгнуть ли нам в воду? Из сивиллиной книги уже вырвана первая страница. Стоит ли ждать, пока будет вырвана последняя? Справа от нас кратер вулкана, слева – пропасть. Один неверный шаг, и мы сорвемся в бездну, увлекая за собой все человечество. (Переводит дух.)

Пожилой джентльмен (оживая под привычным возбуждающим воздействием политического красноречия). Верно, верно!

Зу. Что вы несете? Спрашивайте, пока не поздно. Что вы хотите узнать?

Посол (покровительственным тоном премьер-министра, урезонивающего юного представителя оппозиции). Молодая женщина обращается ко мне с вопросом. Что ж, я всегда рад, когда молодежь проявляет интерес к политике. Вопрос, заданный ею, необдуман, но это вопрос разумный, вопрос практический. Она спрашивает, зачем мы силимся приподнять край завесы, скрывающей от наших слабых глаз будущее.

Зу. Ни о чем я не спрашиваю. Я прошу вас спросить у оракула то, что вам нужно, и не задерживать ее тут на целый день.

Пожилой джентльмен (запальчиво). К порядку, к порядку!

Зу. Что означает «к порядку, к порядку»?

Посол. Я прошу великого оракула выслушать меня…

Зу. Вам, недолгожителям, никогда не надоедает слушать самих себя, но нам это скучно. Чего вы хотите?

Посол. Я хочу, девушка, чтобы мне не мешали говорить и не прерывали меня неуместными замечаниями.

Глухие раскаты грома на дне пропасти.

Пожилой джентльмен. Видите? Оракул – и тот возмущен. (Послу.)Амброз, не позволяйте этой даме сбивать вас своими грубыми окриками. Не обращайте на них внимания. Продолжайте.

Супруга. Амби, я больше не выдержу. Не забывайте: я бренди не пила.

Дочь (дрожа). В тумане извиваются змеи. Я боюсь молнии. Папа, кончай скорее, или я умру!

Посол (сурово). Тихо! На карте судьба британской цивилизации. Положитесь на меня. Я-то не боюсь. Как я уже сказал… О чем это я говорил?

Зу. Не знаю. И никто не знает.

Пожилой джентльмен (тактично). По-моему, мы подошли к вопросу о выборах.

Посол (вновь обретая самоуверенность). Именно так. О выборах. Мы хотим знать, следует ли нам распуститься в августе или повременить до весны.

Зу. Зачем вам распускаться? Разве вы цветы?

Гром.

Вот теперь виновата я. Гром означает, что оракул понял вас и требует, чтобы я придержала язык.

Посол (горячо). Благодарю оракула!

Супруга (к Зу). Поделом вам!

Пожилой джентльмен. Прежде чем оракул возьмет слово, я просил бы разрешения изложить мотивы, побуждающие меня утверждать, что правительство должно продержаться до весны. Во-первых…

Страшная молния и гром. Пожилой джентльмен падает навзничь, но тут же приподнимается и садится, из чего явствует, что он не пострадал. Дамы в ужасе приседают на корточки. С посла срывает шляпу, но он успевает поймать ее еще над головой и обеими руками прижимает к вискам. Он вдребезги пьян, но вполне владеет речью, так как давно приучил себя подкрепляться перед публичными выступлениями.

Посол (отрывая одну руку от шляпы и делая такой жест, словно укрощает бурю). Довольно! Мы всё поняли – нам достаточно и намека. Я изложу суть дела в двух словах. Я – лидер партии стоеросов. Это правящая партия, а я – премьер-министр. За последние полгода на всех выборах побеждала оппозиция – партия ничевоков. Они…

Пожилой джентльмен (яростно вскакивая на ноги). Они прибегали к нечестным приемам. К подкупу, к дезинформации, к потаканию самым низменным предрассудкам!

Слабые раскаты грома.

Извините. (Умолкает.)

Посол. И подкуп, и ложь еще не беда. Оракулу это знакомо. Суть в другом: до истечения нашего пятилетнего срока еще целый год, но в результате дополнительных выборов мы уже к пасхе потеряем большинство. Нам нельзя сидеть сложа руки. Мы должны поднять какой-то вопрос, который взбудоражит общественное мнение и поставит страну перед новыми выборами. Но одни из нас считают, что сделать это нужно немедленно. Другие предлагают подождать до весны. Что вы нам посоветуете?

Зу. И каким же вопросом вы намерены взбудоражить общественное мнение?

Посол. Это неважно. Еще не знаю. Что-нибудь придумаем. Мы не оракулы, чтобы предвидеть будущее.

Гром.

Что это значит? Я неудачно выразился?

Зу (строго). Сколько раз вам повторять, что мы не можем предвидеть будущее? Никакого будущего нет, есть только настоящее.

Пожилой джентльмен. Позвольте напомнить вам, сударыня, что пятнадцать лет тому назад, когда стоеросы обратились к оракулу, последний предсказал им победу на выборах, и они победили. Отсюда следует, что оракул может предвидеть будущее и подчас соглашается возвестить о нем.

Посол. Совершенно верно. Благодарю, папа. А теперь, через вашу голову, девушка, я обращаюсь к высокому оракулу с просьбой удостоить меня столь же безмерной милости, как и моего прославленного предшественника сэра Фулера Истуинда, дав мне такой же ответ, какой получил он.

Пифия поднимает руку, призывая к молчанию.

Все. Тсс!

Незримые тромбоны трижды издают торжественный звук, совсем как в «Волшебной флейте» ^{223} .

Пожилой джентльмен. Позвольте мне…

Зу (поспешно). Тише! Оракул хочет говорить.

Оракул. Убирайся восвояси, дурак! (Исчезает.)

Искусственное освещение сменяется прозаическим дневным светом. Зу спрыгивает с перил, сбрасывает мантию, сворачивает ее и сует под мышку. Волшебная, таинственная атмосфера рассеивается. Женщины встают. Посол и его спутники растерянно переглядываются.

Зу. Тот же ответ, слово в слово, был дан пятнадцать лет назад вашему прославленному, как вы его именуете, предшественнику. Что просили, то и получите. Заодно подумайте, сколько важных вопросов вы могли задать. И она ответила бы. Вот так всегда. Ну, я пойду распоряжусь насчет вашего отъезда, а вы подождите меня у выхода. (Уходит.)

Посол. И с какой стати я попросил ответить мне так же, как старику Истуинду?

Пожилой джентльмен. Но вам дали совсем другой ответ. Ответ, полученный Истуиндом, много лет вдохновлял нашу партию. Он помог нам победить на выборах.

Дочь. Я учила его в школе, дедушка. Он был совсем не такой. Могу повторить. (Цитирует.)«Когда колыбелью Британии был запад, восточный ветер ^{224} закалил и возвеличил ее. Пока дует восточный ветер, Британия процветает. Восточный ветер рассеет ее недругов в день испытаний. Пусть ничевоки помнят об этом».

Посол. Старик сам это придумал. Теперь мне все понятно. Он был уже слабоумной развалиной, когда явился просить совета у оракула. Тот, естественно, и ответил: «Убирайся восвояси, дурак!» Говорить такие вещи мне – нелепо, но, как справедливо заметила девушка, я сам напросился. Что оставалось бедному старикану, как не сочинить такой ответ, который не стыдно обнародовать? Об этом шептались, но никто не верил. Теперь я верю.

Пожилой джентльмен. Нет, нет! Не могу допустить, что сэр Фулер Истуинд был способен на подобное мошенничество.

Посол. Он был способен на все. Я ведь знавал его личного секретаря. Что же мы скажем в Багдаде? Надеюсь, вы не предполагаете, что по возвращении туда я оповещу Британскую империю о том, как оракул обозвал меня дураком?

Пожилой джентльмен. Мы, разумеется, обязаны сказать правду, как бы это ни ранило наше самолюбие.

Посол. Я думаю не о своем самолюбии – для этого я, слава богу, недостаточно эгоистичен. Я думаю о стране, о нашей партии. Правда, как вы это называете, поставит ничевоков к власти на ближайшие двадцать лет. Она равнозначна моей политической смерти. Впрочем, меня это нисколько не заботит. Если мне подыщут более достойную замену, я буду лишь рад уйти на покой. Так что меня в расчет не принимайте.

Пожилой джентльмен. Нет, Амброз, вы незаменимы. Второго такого не найти.

Посол. Очень хорошо. Что же вы намерены предпринять?

Пожилой джентльмен. Дорогой Амброз, лидер партии вы, а не я. Что намерены предпринять вы?

Посол. Сказать чистую правду – вот что. Или вы считаете меня лжецом?

Пожилой джентльмен (он озадачен). Ах, извините! Насколько я понял, вы…

Посол (безапелляционно). Вы поняли меня совершенно правильно. Вернувшись в Багдад, я уведомлю британских избирателей, что оракул дословно повторил мне ответ, данный им пятнадцать лет тому назад сэру Фулеру Истуинду. Молли и Этель подтвердят мои слова. И вы тоже, если вы порядочный человек. Идемте. (Уходит, супруга и дочь следуют за ним.)

Пожилой джентльмен (оставшись один, он весь поникает – теперь это раздавленный отчаянием старик). Что делать? Я совершенно растерян. Я конченый человек. (Падает на колени, с мольбой простирая руки над пропастью.). Я взываю к оракулу. Я не в силах вернуться домой и потворствовать кощунственной лжи. Умоляю наставить меня.

Пифияподходит к нему сзади по галерее и трогает его за плечо. Теперь это женщина обычных размеров с лицом, закрытым капюшоном. Пожилой джентльмен вздрагивает, как от электрического тока, оборачивается и в ужасе приседает, закрыв глаза рукой.

Нет, не подходите близко. Боюсь, мне этого не выдержать.

Оракул (сурово, но сострадательно). Взгляните: теперь я опять нормального роста. Вы видели не меня, а мое искаженное изображение, спроецированное волшебным фонарем на облако. Чем я могу вам помочь?

Пожилой джентльмен. Мои спутники возвращаются домой и скажут там неправду о том, что услышали от вас. Я не в состоянии ехать с ними, не в состоянии жить с людьми, для которых нет ничего святого. Я больше не способен на это теперь, когда побывал здесь. Умоляю, разрешите мне остаться.

Оракул. Друг мой, оставшись с нами, вы погибнете от депрессии.

Пожилой джентльмен. А если вернусь, умру от отвращения и отчаяния. Я выбираю тот риск, который благороднее. Прошу вас, не отвергайте меня. (Цепляется за ее платье.)

Оракул. Берегитесь! Я прожила здесь уже сто семьдесят лет. Ваша смерть значит для меня гораздо меньше, чем для вас.

Пожилой джентльмен. Мне страшно быть изгнанным отсюда не потому, что я боюсь смерти, а потому, что я боюсь жизни.

Оракул. Что ж, пусть будет по-вашему. Оставайтесь.

Протягивает ему руки. Он хватается за них и, прильнув к ней, встает на ноги. Она пристально смотрит ему в лицо. Он напрягается всем телом, конвульсивно вздрагивает, разжимает руки и падает мертвым.

(Глядя на труп.)Бедное недолговечное создание! Чем еще я могла тебе помочь?