Текст книги "Небит-Даг"
Автор книги: Берды Кербабаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Глава сорок третья
Где ты, Нурджан!
Что может быть тоскливее бесплодного ожидания?
Два дня Ольга просидела у окна в своей комнате, выбегала на все звонки в прихожую, а Нурджан так и не пришел. Приходилось врать – она сказала домашним, что заболела, и не выходила к столу. Сдерживаясь, она ласково выпроваживала из комнаты маленькую Верочку, когда хотелось просто прикрикнуть на нее. Приходилось даже улыбаться – вечером в воскресенье появился Сулейманов и захотел обязательно навестить «нашу бедную больную».
В английской книжке, которую она пыталась читать в эти дни, попалось выражение: «Время мчалось беспощадно быстро», и Ольга горько рассмеялась. Бывают же такие счастливцы! Время тянется беспощадно медленно!
Теперь она не только знала, но и чувствовала, сколько часов в сутках, сколько минут в часе, сколько секунд в минуте… А Нурджан все не шел.
Стена в ее комнате, возле которой стояла кушетка, выходила на лестничную клетку. Каждый шаг идущих по лестнице отзывался болью в Ольгином сердце. Сколько народу живет в соседней квартире! Сколько гостей ходит к брату! Ей никто не нужен, кроме Нурджана, а Нурджан не идет…
Неужели эта злая старуха сказала правду и он любит другую? Да нет, он не способен обманывать… Снова легкие шаги на лестнице, кто-то бежит, перепрыгивая через ступеньки… Это Нурджан! И снова хлопает соседняя дверь, будто прихлопывая последнюю надежду. А на что надеяться? В столовой пробило одиннадцать, никогда Нурджан не решится прийти в такой поздний час.
Выбежать бы на улицу, вскочить в автобус, домчаться до Вышки и, высоко подняв голову, войти к Атабаевым: «Здравствуй, Нурджан!» Черт с ней, со старухой! А вдруг и он сам скажет: «Я занят, не могу проводить»? Нет, хватит вчерашнего позора! До сих пор нельзя забыть, как возвращалась от Мамыш. На каждую туфлю будто налипла тонна грязи. Еле до дому дотащилась… Надо терпеливо ждать завтрашнего дня, надо щадить свое достоинство, потерпеть, пока он сам не разыщет ее на промыслах. А сейчас – спать, спать!.. А сон не шел, и снова слышались шаги на лестнице и веселые голоса – соседи возвращались из кино.
В понедельник Ольга работала во вторую смену, а Нурджан с утра. Она нарочно пришла пораньше, чтобы он успел разыскать ее, чтобы было время для серьезного разговора, но Нурджан так и не появился. Расспрашивать товарищей не хотелось – еще подумают, что она гоняется за Нурджаном, и Ольга медленно поплелась осматривать свое хозяйство.
К вечеру погода испортилась. Было не холодно и не ветрено, но красноватое солнце, висевшее над землей на высоте копья, заволоклось желтым туманом и не грело и не светило. В этом мутном мареве бескрайняя, простиравшаяся к западу пустыня впервые в жизни показалась Ольге страшной. Солнце спускалось все ниже, на землю полз тяжелый туман. Сквозь мутно-белую ватную завесу просвечивала тревожная красная заря, и лампочки скважин мигали, как затухающие угольки. Ни звука вокруг – весь мир, словно кладбище. Оглушающая тишина. Будто во всей широкой степи от дороги до горизонта только и слышно, как бьется сердце Ольги. Не поймешь, быстро ли шагаешь, медленно ли, – ноги двигаются легко, тяжелые мысли придавливают к земле. Сквозь ажурную арматуру фонтанирующих скважин светилось красноватое, подернутое туманом небо, станки-качалки с глубинными насосами кланялись без конца, будто утешали: «Не горюй, все идет хорошо, будь спокойна, Ольга, не горюй…»
Вот и кончилась тишина. К юго-востоку от Ольгиного участка начался подземный ремонт скважины. Слышался грохот подъемника, звон тонких труб и жалобный скрип тросов. Этот скрип хватал за сердце. Тоскливые мысли складывались по-новому. Может быть, что-нибудь случилось с Нурджаном? Может, он заболел и мучается сейчас. Стыдно думать только о себе, жалеть только себя, когда с другом случилась беда! Теперь уже не было страшно в этой беспредельной степи с мигающими огоньками скважин. Только бы помочь Нурджану! Он еще мальчик. Это неважно, что он старше Ольги, все равно мальчик, беспомощный и беззащитный. Все ее девятнадцатилетнее сердце было захвачено сейчас материнским чувством. Уже материнским или еще материнским, как у девочки, недавно игравшей в куклы, кто знает?..
Если бы сейчас, в темноте, Нурджан вышел из-за той дальней качалки, Ольга обняла бы его, прижала и ни слова не сказала о своей обиде. Чего там… Так бы и ходить от качалки к качалке, так бы и слушать звонкое пенье труб, далекий скрип тросов, как лучшую музыку на земле. Пусть их выгонит из дому мать, пусть брат не захочет их видеть, так даже лучше. Все равно они всегда будут вместе в этом огромном безлюдном мире. Жажда подвига во имя любви, неслыханного самопожертвования с настойчивой силой овладевала Ольгой, и ей становилось легче.
Она сдала вахту сменщику, позвонила домой предупредить, что останется на работе, и отправилась спать в красный уголок. Она твердо решила дождаться Нурджана и не расставаться с ним весь день.
Лежа на жестком диване, прикрыв ноги коротким ватником, Ольга не могла уснуть почти до утра. За окном с шумом проносились самосвалы, в углу звонко стукали костяшками домино, оглушительно хлопали дверьми рабочие и операторы, забегавшие в красный уголок погреться. Шум не прекращался ни на минуту, но усталость наконец взяла свое, и Ольга уснула.
Когда она проснулась и вышла из комнаты, рабочий день был в полном разгаре.
По дороге и прямо по пескам шли грузовики, «газики», самосвалы. Народ сновал вокруг конторы, тракторы тянули за собой тяжелые грузы, оставляя на влажной земле змеистые следы. Около ремонтируемой скважины басовито гудел подъемник, ремонтники тянули тонкие штанги. На заборах, на стендах, а то и просто на столбах были расклеены лозунги и плакаты, призывавшие повысить производительность труда. И среди всей этой сутолоки нигде не было Нурджана. Может быть, он пошел к дальним скважинам? К утру туман рассеялся, и в чистом воздухе было видно далеко. На горизонте маячили какие-то фигуры, но ни одна не была похожа на Нурджана.
Смущаясь, Ольга стала расспрашивать, где Нурджан, но толку так и не добилась. Кто-то сказал, что он был, но уехал, другой, что не вышел сегодня на работу, третий слышал, что Нурджан заболел, кому-то показалось, что Айгюль говорила о нем по телефону. Айгюль как раз и уехала куда-то на «газике». На этом сходились все.
Что же делать? Возвращаться домой и пребывать в мучительной неизвестности – невыносимо. Идти к Атабаевым и снова встречаться с Мамыш – унизительно. Ольга металась между двумя огнями, куда ни ступишь – обожжешься. Однако вернуться домой, не повидавшись с Нурджаном, она не могла.
Она сама не заметила, как пустилась в путь, как дошла до западного поселка Вышки. Правда, сейчас ноги несли не так легко, как два дня назад, когда она впервые шла к Нурджану. Вспомнилась любимая с детства сказка Андерсена про маленькую русалочку, которая попросила, чтобы ей дали ноги вместо хвоста, хотя знала, что каждый шаг будет причинять мучительную боль.
Да, наверно, все повторится, как прежде. Мамыш встанет в дверях и скажет: «Зачем снова пришла сюда, девушка? Мои глаза не соскучились по тебе». А Нурджан, должно быть, больше всего на свете боится матери, он нырнет головой под одеяло и забормочет: «Долго еще будешь ходить за мной? Не стыдно тебе? Оставь меня в покое!» Ну что ж, это и есть дорога любви. Так и пойдет она босыми ногами по острым камням, как маленькая русалочка.
И Ольга зашагала храбрее. Поселок с новенькими домами показался теперь добрым и приветливым. А вдруг старуха на этот раз поймет, что была неправа, и встретит ее как родную: «Ольга-джан, прости глупую старуху, и дом мой, и сын мой, и душа моя пусть будут твоими!» А Нурджан выбежит навстречу, и родинка запрыгает от радости на его щеке.
Взволновав себя этими мыслями, Ольга посмотрела на свою спецовку и остановилась в нерешительности. Как же все-таки идти в гости в ватнике? Но тут же успокоилась – рабочего вида нечего стесняться. Вот только не причесывалась она сегодня и гребенки нет…
Она переходила через улицу, погруженная в свои мысли, и не слышала, как машина, просигналив несколько раз, резко затормозила около нее.
Из кабины выскочила Айгюль.
– А кыз Ольга, что с тобой?
Ольга очнулась, но не знала, как объяснить, что в самом деле происходит с ней.
– Я вот иду… – растерянно сказала он…
Айгюль заглянула ей в глаза, оглядела с головы до ног, заметила растрепанные волосы, утомленный вид.
– Что-нибудь случилось?
– Нет… Ничего не случилось.
– К Нурджану идешь?
– Да-да! – обрадовалась Ольга, что Човдурова так легко говорит об этом посещении. – Он заболел?
– Нет, кажется, здоров. Только уехал в Сазаклы.
– Его послали в командировку? – быстро спросила Ольга.
– Ну зачем мы будем посылать кого-нибудь в Сазаклы? Там же разведка!
– Тогда почему же он?
– Да не знаю… – Айгюль замялась и проницательно посмотрела на Ольгу. – Звонил его брат, говорил, что у него какие-то неприятности… Не знаешь, какие?
Ольгу обдало жаром. Неужели Мамыш отправила Нурджана к отцу, чтобы они больше не встречались? И он послушался?
– Я не знаю, – сказала Ольга, – он мне не звонил.
– Вот тебе и на! – удивилась Айгюль. – Ну, садись в машину, подвезу до автобуса. Значит, не звонил, говоришь?
Ольга молчала. Она устроилась в «газике» рядом с Айгюль и старалась изо всех сил не выдать себя, казаться спокойной. На крутом повороте машину тряхнуло. Ольга почти упала на Човдурову, и та почувствовала, что девушка дрожит мелкой дрожью.
– Ты простудилась? Больна?
– Нет, просто голова болит. Домой бы поскорее.
– От головной боли не бывает озноба. Зачем скрываешь от меня? Я же не враг тебе…
Ольга уронила голову на плечо Айгюль и горько заплакала, впервые за два дня.
Глава сорок четвертая
Брат и сестра
Аннатувак Човдуров никогда не был педантом и мелочным человеком, он прекрасно понимал, что успех любого предприятия решает удар на главном направлении, и тут был беспощаден и к себе и к другим. Когда товарищи удивлялись его гигантской пробивной силе, он, пожимая плечами, говорил: «Но я никогда бы не простил себе ни одной упущенной возможности!» И верно, добиваясь цели, не упускал ни одной возможности, какой бы бесплодной ни казалась попытка на первый взгляд.
С такой же обстоятельностью он относился и к своим домашним делам. Честь семьи, ее вес в общественном мнении были для него очень существенны. В свое время, когда Тыллагюзель искала у Аннатувака поддержки, чтобы расстроить брак Айгюль с Керимом, она не нашла сочувствия. Самый церемониал сватовства, национальность будущего зятя не имели никакого значения в глазах Аннатувака. Иначе обстояло дело с Тойджаном. После разговора с Дурдыевым, после бесплодной попытки запутать самого Атаджанова в голове, как заноза, сидела мысль, которая однажды с такой ясностью возникла: «Он играет нами, Човдуровыми!» Здесь тоже нельзя было упустить последней возможности, и Аннатувак решил раскрыть глаза Айгюль. По телефону он предупредил сестру о своем приходе.
Торжественное это предупреждение насторожило Айгюль. Брат не часто баловал родственников посещениями. В отсутствие Тагана это намерение казалось совсем странным, но Айгюль не была теперь склонна беспокоиться о чем-нибудь заранее. После примирения с Тойджаном вся жизнь представлялась ей сказочно прекрасной. Мало ли что могло случиться с Аннатуваком? Он помрачнел за последнее время, но как будто сделался мягче. Люди меняются, растут. Может быть, как ни трудно представить себе такую честь, он хочет о чем-нибудь посоветоваться с сестрой? Все бывает… Айгюль улыбалась воспоминаниям. Как и во всех туркменских семьях, в семье Човдуровых мальчика любили больше и больше прощали ему, но самым забавным казалось сейчас, что и она мирилась с установленным порядком, старалась заботиться о брате, во всем угождать ему. Когда выросли, перестали вспоминать об этом, и при встречах Аннатувак любил говорить с сестрой о делах, как бы подчеркивая, что он теперь изменился, стал новым, передовым человеком. Айгюль не очень-то верила в серьезность этих перемен.
Когда брат появился, Айгюль приняла его весело и приветливо, усадила за большой стол, прямо против окна. Косые лучи заходящего солнца освещали усталое лицо Аннатувака, оно смягчилось, казалось спокойным и добродушным.
Тыллагюзель, думая, что у детей секретный разговор, удалилась на кухню, но, кажется, эта предосторожность была излишней. Аннатувак рассказывал Айгюль о Кум-Даге. Кум-дагские промыслы были любимым детищем Нефтяного объединения. Благодаря счастливому расположению пластов нефть там добывалась легко, скважины залегали неглубоко, и кум-дагский трест из года в год завоевывал Красное знамя республики. Когда Аннатувак рассказывал о кум-дагских буровых, лицо его принимало самодовольно-скромное выражение, как у счастливого отца, когда он слышит об успехах отличника-сына. Айгюль с удовольствием поддерживала эту мирную беседу, и постепенно ее безоблачное настроение начало раздражать брата. Неужели она воображает, что он явился сюда без всякой цели, только чтобы поделиться впечатлениями о Кум-Даге?
Терпение его наконец лопнуло, именно тогда, когда сестра подробно, со знанием дела, толковала о способе вторичной добычи нефти, широко применявшейся в Кум-Даге.
– Айгюль! – перебил Аннатувак и опустил голову, словно стыдясь того, что собирался сказать. Помолчав немного, он продолжал: – Конечно, не очень-то хорошо заводить мне этот разговор, но раз уж начал – скажу: ведь тебе как будто не мало лет?
К Айгюль сразу вернулась настороженность.
– Не пойму, что ты хочешь сказать?
– Могу яснее: ты долго еще будешь одна?
Заметив, как пальцы Аннатувака нервно катают по столу спичечный коробок, Айгюль поняла, что он волнуется, и насмешливо ответила:
– Собрался замуж меня выдавать?
– У тебя всегда хватало самостоятельности влюбляться без помощи родителей и брата.
– О чем же тогда беспокоиться?
– Да Лучше уж замуж, чем быть предметом сплетен для всего города…
Айгюль подумала, что он вспоминает случай с Керимом, и решительно прервала:
– Не стоит возвращаться к прошлому.
– А как избежать повторения в будущем?
Девушка пристально посмотрела на брата.
– Хотела бы я знать, куда ты гнешь? – сказала она как бы про себя. – В голове чужие мысли, на языке колючки… Не мучай себя, выкладывай все, что тебя смущает, и успокойся.
Аннатувак уже собрался ответить грубостью, но в комнату вошла Тыллагюзель с чайниками. Он натянуто улыбнулся и обратился к матери:
– Мне очень жаль тебя…
Тыллагюзель испугалась, старательно поплевала себе за ворот и, удивленно подняв брови, спросила:
– Что-нибудь случилось, Тувак-джан?
– Трудно сказать точно, но скоро, кажется, ты останешься одна.
Тыллагюзель совсем разволновалась.
– Неужели опять война? Тебя снова забирают в армию?
– Нет, нет, не волнуйся. Речь не обо мне, а об Айгюль.
– Об Айгюль?
– Что же пугаешься, не век же дочь будет жить с тобой?
– Ах, ты об этом? Конечно, если в доме останутся два старика, жить будет неинтересно, я думаю…
– Ну и как же ты готовишься к свадьбе?
– К свадьбе? – переспросила Тыллагюзель и посмотрела на Айгюль. Она никак не могла понять, рассказала ли дочь Аннатуваку о Тойджане, и наконец нашла дипломатический ответ: – Спрашивай у Айгюль. Она лучше знает.
– Но, по-моему, Айгюль не торопится?
Сердце Тыллагюзель растаяло от внимания Аннатувака к сестре. Ей очень захотелось поделиться своей радостью.
– Недавно Айгюль сказала: «Мама, ай, мама…», – таинственно начала Тыллагюзель.
Действительно, вернувшись домой после примирения с Тойджаном, Айгюль сказала: «Мама, ай, мама, не сегодня, так завтра будем справлять свадьбу. Только той будет у нас в доме. Как ты на это смотришь? Не говори потом, что не слышала, – народу соберется много!» Испугавшись, что мать повторит ее слова, Айгюль перебила:
– Мама, ай, мама, занялась бы ты ужином!
Старуха сразу поняла намек.
– Вий, ну и память у меня! Тесто, наверно, убежало!
Аннатуваку было совершенно достаточно и того, что успела сказать Тыллагюзель.
– Я вижу, вы уже готовитесь к свадьбе?
– Возможно, – бодро сказала Айгюль.
– Так неожиданно, не сказав никому…
– Ах, зачем трезвонить людям о деле, которое еще только начинается?
– Ты считаешь меня посторонним человеком?
Айгюль стало жалко брата.
– Кем же мне считать брата своего, как не душой своей?
– Зачем же тогда тайны?
– Какие еще тайны?
– Неужели тебе мало, что однажды обманулась?
– Я уже просила не говорить об этом!
Аннатувак хлопнул себя по колену.
– Ну, есть ли в твоей голове хоть капля разума?
– Где же мне, бедной женщине, блистать умом? – улыбнулась Айгюль. – Была бы умная, не пачкалась бы в нефти, а тоже сидела бы где-нибудь директором.
Она хорошо знала, как побольнее уколоть брата.
– Айгюль, – прорычал он, – мне не до шуток!
– Не может быть! – расхохоталась Айгюль. – Бедный мой! Тебе все еще кажется, что продолжается наше детство?
– Это ты не забывай, что я уже отец ребенка!
– Ах, прости, пожалуйста! И поэтому с тобой надо говорить, склонив голову, безропотно соглашаясь?
– Айгюль! – крикнул Аннатувак, потухшая папироса вылетела изо рта и испачкала пеплом белую скатерть, но он ничего не замечал. – Думаешь, я не знаю, в чьи сети ты попала?
– Тем лучше. Но зачем же кричать?
– Затем, что я не хочу, чтобы ты позорила нашу семью!
– Ты в своем уме?
В неистовстве Аннатувак уже бил кулаком по столу, папиросная коробка подпрыгивала, папиросы высыпались на стол.
– Ты даже не можешь понять, что попала в лапы предателя! Он отравляет все вокруг себя! – закричал он.
– Это о чем ты хочешь мне рассказать? – тихо спросила Айгюль.
– О том, о чем говорит весь город! – крикнул Аннатувак. – Атаджанов живет с Ольгой Сафроновой!
– Кле-ве-та! – перекрыв Аннатувака, крикнула Айгюль.
Тыллагюзель прибежала из кухни и испуганно сказала:
– Айгюль-джан, ты звала меня?
Сейчас Айгюль была взволнована больше, чем брат. Он нашелся раньше.
– Мама, тебя никто не звал. Лучше последи-ка за своим тестом, как бы оно не убежало из миски…
– Не до теста, когда от вашего крика того и гляди стекла вылетят из окон, – проворчала Тыллагюзель, неохотно удаляясь.
– Так ты хочешь сказать, что никогда не слышала о связи Атаджанова с Ольгой?
– Второй раз слышу, но если бы слышала тысячу второй, так же не поверила бы, как сейчас!
– Надо же так потерять голову! Забыть о своем достоинстве, о чести семьи наконец!
– В самом деле поразительно! – согласилась Айгюль, она уже овладела собой и могла снова говорить в ироническом тоне. – Просто поразительно, как образованный человек, инженер, начальник конторы, опускается до уровня Эшебиби.
– При чем тут Эшебиби? – огрызнулся Аннатувак.
– А разве не она рассказала тебе эту гнусную сплетню?
– Только у меня и времени языки чесать со старухами!
– Но от кого же ты узнал? – допытывалась Айгюль. – А, понимаю! Когда секретарь говорит, что у вас с Сафроновым и Сулеймановым идет лирический разговор, вы обсуждаете, кто с кем живет?
– И ты можешь себе представить, что я позволю Сулейманову вмешиваться в мои семейные дела?
– Он недостоин? Но кто же этот свет сердца твоего, друг закадычный?
– Никто… – буркнул Аннатувак, представив себе дергающуюся, гримасничающую харю Дурдыева.
Айгюль совсем разыгралась.
– Никто? Значит, об этом по радио уже сообщают? Но тогда поздно принимать меры. После драки кулаками не машут, как говорит моя подруга Ольга Сафронова.
– Прекрасных друзей ты себе выбираешь.
– А ты наперсников!
Этой насмешки Аннатувак не мог выдержать.
– Я и не выбирал никого. В том-то и дело, – сказал он, – что совершенно посторонние люди рассказали об этом. Тут и скрывать нечего. Ханык Дурдыев удивился, какую змею отогрел мой отец на своей груди.
– Интересно… – задумчиво сказала Айгюль. – Значит, ты так близок с ним, что обсуждаешь свои семейные дела?
– Он специально пришел, чтобы сообщить об этих слухах. И я благодарен этому человеку. Но довольно тебе заниматься расследованиями, я не за этим пришел сюда.
– Вот как?
– Я пришел требовать, чтобы ты отказалась от Атаджанова.
– Это самая неудачная мысль, какая только могла прийти тебе в голову!
– Я покажу тебе, что удачно, что неудачно!
– Ты, видно, забыл, что те времена, когда ты таскал меня за косы, прошли?
– Откажись от него, если не хочешь довести меня до преступления! Этот хитрый бурильщик обманывает тебя, обманывает отца… Если хочешь знать, он отнял у нас отца!
– Теперь понятно, почему ты лезешь на стену, – надменно сказала Айгюль. – Только запомни на всю жизнь – для меня нет человека чище Тойджана, благороднее Тойджана, лучше Тойджана! Свою судьбу я вручаю в его руки.
– Я эти руки…
– Замолчи!
Аннатувак обошел стол и приблизился вплотную к Айгюль.
– Если ты твердо решила растоптать мою честь, то знай, что завтра же его не будет ни в Сазаклы, ни в Небит-Даге!
– Может быть, тебе удастся загнать его в Антарктику? Но ты тоже знай, что мое сердце всегда будет с ним, а его – со мной!
– Я растопчу ваши сердца!
– Замолчи, дикарь!
– Как, как ты меня назвала?
– Дикарь! Дикарь с высшим образованием!
Брат и сестра стояли так близко, что казалось, еще минута, и они вцепятся в горло друг другу, но в комнату, громко стуча сапогами, вошел Таган. В бушлате, измазанном глиной и нефтью, до бровей заросший седой щетиной, он остановился около стола, беззвучно пошевелил губами и сказал вслух:
– Что видят мои глаза?
Айгюль со стоном кинулась к нему на шею. Огрубевшие пальцы старика гладили шелковистые волосы дочери. Аннатувак дрожащими руками чиркал обгоревшей спичкой по коробку, пытаясь закурить.
Тыллагюзель, прибежавшая из кухни с посудой, расставляла тарелки и, желая внести мир и успокоение, весело говорила:
– Вот и хорошо, что отец приехал! Теперь-то уж по-настоящему начнем готовиться к свадьбе!
