Текст книги "Пути и судьбы"

Автор книги: Беник Сейранян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

И действительно, люди ликовали. Необычайно возбужден был и сам Овьян.

– С сегодняшнего дня тебе надо подумать о школе, о другой работе, – продолжал он.

Бесконечными колоннами шли рабочие. На площадях стихийно вспыхивали митинги, в восторженных речах изливали люди свою радость. Из открытых окон, с балконов, с тротуаров приветствовал народ проходившие по улице войска. Теперь не нужны были ни полиция, ни жандармерия – за порядком наблюдали сами рабочие с красными повязками на рукавах.

Один из них подошел и помог Микаэлу собрать рассыпавшиеся щетки и баночки. Кое-как сложив все, Микаэл поспешил домой.

2

Прошло несколько месяцев. Микаэл начал посещать школу. Здесь ему, как и другим нуждающимся ученикам, кроме горячего чая, бесплатно давали и новенькие учебники, и письменные принадлежности.

Арменаку тоже повезло: неожиданно из Армении приехал брат матери и увез хворого мальчика в деревню. «Как-никак, хоть воздухом надышится, попьет парного молока, оживет», – сказал дядя.

Левон по-прежнему работал в типографии. Жил он теперь в общежитии.

Аби, успевший к этому времени сбежать из двух детских домов, хороводил целой шайкой беспризорников и зайцем путешествовал из города в город.

Микаэл проучился в школе недолго. Очень скоро он решил, что ученье не для него – это удел других, более счастливых. А ему надо найти работу, чтоб иметь постоянный заработок.

Но разве можно предпринимать что-то, не посоветовавшись с доктором. Ведь это он устроил Микаэла в школу. Надо пойти к нему и, не таясь, рассказать о своем решении.

Доктор внимательно выслушал Микаэла и в душе во многом с ним согласился – действительно, положение у парня было тяжелое. Но разве легче было самому Овьяну пробивать себе дорогу в жизни? Разве без лишений, без трудностей достиг он всего, что имел теперь? Нередко в студенческие годы приходилось ему грызть сухие корки и листать медицинские учебники закоченевшими от холода пальцами. У него даже и угла своего не было. А раз случилось – даже выбросили его за неплатеж на улицу, а следом и убогий скарб вышвырнули. Днем бродил он по городу, как неприкаянный, а ночью, когда все погружалось в глубокий сон, пробирался осторожно к окну своего более счастливого товарища, жившего в одной немецкой семье, и, воровски юркнув в комнату, устраивался в ногах его постели, чтоб, скрючившись, продремать до утра. А на заре надо было испаряться. И так ровно три месяца, девяносто две ночи. Легко сказать!..

– Нет, ты должен учиться, Микаэл, другого пути для тебя я не вижу, – убежденно сказал доктор.

Овьяна никак нельзя было отнести к числу людей, легко сыплющих советами. «Давать советы сироте охотников много, но мало кто подаст ему хлеба», – говорят в народе. Надо было помочь Микаэлу, найти для него подходящую работу. А по вечерам он может учиться, благо, теперь появились вечерние рабочие факультеты.

Вскоре Овьян устроил Микаэла санитаром в той больнице, где работал сам. Это давало ему возможность постоянно наблюдать за подростком, заботиться о нем и всегда вовремя и незаметно прийти на помощь.

Из рабфака Микаэл возвращался поздно. Разбитый, усталый, он часто, не проглотив и куска хлеба, валился в одежде на койку и тут же засыпал тяжелым сном.

Для домашних уроков он выкраивал время днем, в больнице. Заберется в незанятый кабинет или забьется в какой-нибудь укромный угол и уткнется в книгу.

Сносить лишения Микаэлу помогала мечта поскорей закончить учение, устроиться на хорошую работу и помочь братьям стать на ноги.

За Левона он не особенно беспокоился: Левон, казалось, нашел дорогу в жизни и сумеет, пожалуй, лучше Микаэла устроить свое будущее. Но вот Аби, этот маленький беспризорник! О чем он думает, на что надеется?

Не меньше заботила Микаэла и судьба Арменака.

О нем со дня отъезда ничего не было слышно. Что с ним теперь, как ему живется у дяди? Надо непременно вернуть его домой, устроить в школу.

Микаэлу казалось, что стоит ему окончить рабфак и начать работать, как все сразу уладится и можно будет собрать семью под одним кровом.

Ну, хорошо, допустим, окончен рабфак. А дальше? Неужто он остановится на полпути? Незаметно для самого себя Микаэл полюбил медицину, его привлекала волнующая, благородная специальность врача, которой посвящают себя только сильные духом и самоотверженные.

Однажды Овьян долго беседовал с Микаэлом.

– Жизнь сладка, ведь правда, сынок? Но только жизнь свободная. А коли рабство – так лучше и не жить вовсе. Потому что рабство – это длительное страдание, медленная смерть. Человек должен стать хозяином своей судьбы, он должен властвовать над природой, над всей вселенной. Ведь сколько еще тайн, которые надо раскрыть, сколько загадок ждет своей разгадки. Теперь человеку открыты все пути для этого. И он захочет жить долго, очень долго. А мы, врачи, должны ему помочь в этом. Задача это нелегкая, но ее обязательно нужно решить, и в этом врачи сродни революционерам, да, да, – мы продолжаем дело, начатое революцией. И если мой любимый наставник (Овьян никогда не называл иначе великого Пирогова) был вынужден сознаться, что каждый хирург оставляет после себя бессчетное количество могил, то теперь мы должны стать сильнее смерти. Смерть будет панически бояться хирурга и пасовать перед его магическим ножом…

Овьян говорил увлеченно, страстно. Его лицо словно озарял изнутри какой-то ясный свет. Немного помолчав, он продолжал:

– Короче говоря, нам выпало счастье продолжить то: великое дело, за которое пали лучшие из лучших, и в числе их твой отец и его товарищи…

Сердце у Микаэла стучало. Слова Овьяна глубоко его взволновали. После этого разговора он твердо решил стать врачом, и непременно только хирургом.

Микаэл стал во всем подражать Овьяну, сделался буквально его тенью.

Окончив рабфак, Микаэл отнес свои бумаги в университет и был принят на медицинский факультет без экзаменов – по рабочей путевке.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

В этот день в гостях у Овьяна была приехавшая из Москвы дочь его сестры – Лена. Она тоже готовилась стать врачом и училась в московском медицинском институте.

Эта стройная, темноглазая девушка, неугомонная кокетка и озорница, была одной из тех девиц, вокруг которых, где бы они ни появлялись, мигом подымается шум, гам и веселая возня.

Говорили, впрочем, что теперь она стала много серьезнее прежнего и скорей походит на выдержанное вино.

А когда-то все близкие этой взбалмошной девушки не знали покоя от ее сумасбродств и ни с чем несообразных выходок.

Позже Микаэл узнал, что у Лены был какой-то неудачный роман, который заставил ее бросить родной город и уехать для продолжения образования в Москву.

Познакомившись с Микаэлом, который тоже был в тот день у Овьяна, Лена уговорила его остаться к обеду.

Разве вы не проводите меня домой? Вот потому я и прошу вас остаться. Ведь мы живем так далеко, почти на краю города. Я очень боюсь ходить одна. Задевают, просто покоя не дают. Потом – собаки… – хмуря тоненькие брови, лепетала она, игриво поблескивая глазами. – Хотя зачем я вас принуждаю, может быть, и вы боитесь, а?… – И она едва не фыркнула.

Микаэл улыбнулся. Конечно, она просто смеется над ним, эта шальная девчонка. Хочет добиться своего, тем более, что Софья Минаевна, жена доктора, услышав, как она приглашает Микаэла отобедать с ними, безнадежно махнула рукой: напрасно, мол, стараешься, милая, все равно не останется…

Но с другой стороны, не подумает ли она всерьез, что Микаэл боится кого-нибудь? Только этого недоставало! Микаэл, и вдруг боится!

Ну, так или иначе, он остается.

Одержав победу, Лена гордо расселась в кресле. Ее лукавые глаза, казалось, говорили: «Ага, видели?.. Видели?..»

Микаэл в этот день был сам не свой; он ел, пил, разговаривал как во сне. Каждый раз, когда он подносил ложку ко рту, взгляд его невольно падал на рукав с рваным обшлагом, из которого торчали грубые шерстяные нитки, резко выделявшиеся на фоне белой как снег скатерти. И каждый раз при этом в сердце ему вонзался острый шип. Обычно он старался прятать руки под столом, но. за обедом это было невозможно.

А Лене, казалось, только это и нужно было. Она будто нарочно выискивала и высматривала то, что от нее старались скрыть. Ей нравилось смущать своего собеседника.

За обедом девушка все время шутила, смеялась. Начинала об одном, перескакивала на другое. Трещотка… И надо же было Микаэлу встретиться с такой!

Но вот она встала, вынула из сумки вышитый платочек, слегка обмахнула лицо и, многозначительно посмотрев на дверь, спросила:

– Что ж, пошли?

И, следом, она полушутя-полусерьезно объяснила, а потом и продемонстрировала, что надлежало теперь делать Микаэлу.

Оказывается, он должен был встать, подать ей пальто, вежливо распахнуть дверь и, пропустив ее вперед, последовать за нею, а если она разрешит, то и взять ее под руку.

– Зато ваша будущая пассия будет мне когда-нибудь очень благодарна… Не так ли, дядя?

Овьян снисходительно улыбался.

– Микаэл не привык к твоим выходкам, несносная девчонка! Ведь он может вообразить, что ты в самом деле такая, какой представляешься.

– Нет, нет, дядя! Вы лучше скажите: правда ли будущий врач прежде всего должен быть вежливым?

– Безусловно, но…

– Никаких «но»… Я удовлетворена. – И Лена милостивым жестом дала понять Микаэлу, что они могут идти.

– Всего, дорогой дядя… – игриво помахала она Овьяну шелковой перчаткой, подняв ее кончиками тонких пальцев высоко над головой. Однако, сделав несколько шагов, она вернулась, подбежала к старику и, повиснув у него на шее, чмокнула его в сухую щеку. Точно так же простилась она и с Софьей Минаевной.

– Негодная девчонка, с ума сведет человека, – покачал головой Овьян.

Софья Минаевна ничего ему не ответила, но доктор хорошо знал, о чем она в это время думала: «Избаловали, искалечили, и еще радуются!..»

Софья Минаевна не любила свою взбалмошную племянницу. Сдержанная, благовоспитанная женщина, она считала, что во всем надо знать меру. Но Лену это нимало не тревожило. Она давно подметила неприязненное отношение к себе тетки, но не обращала на это внимания. Пусть Софья Минаевна думает, как ей хочется, пусть считает ее легкомысленной. Ведь сама-то она знает, что это не так. И дядя все равно ее любит!..

2

Выйдя на улицу, Лена сразу приняла строгий и неприступный вид. Но горделивая осанка не мешала ей оставаться кокетливой, и болтать она не переставала ни на минуту. Только теперь ее собеседником был, казалось, не Микаэл, а кто-то третий, неизвестный, вернее – каждый раз тот, кто шел ей навстречу, все равно – были то мужчина, женщина или ребенок.

Перехватив еще издали взгляд встречного, Лена старалась не упустить его до тех пор, пока прохожий не поравняется с нею. Это, видимо, доставляло ей истинное удовольствие.

Многих это крайне смущало. Некоторым казалось, что Лена хочет что-то спросить у них. Кое-кто, случалось, и останавливался: девушка, кажется, что-то спросила, не повторит ли она свой вопрос?

Но Лена, отвернувшись, гордо шествовала мимо.

– В Москве, представьте, этого нет… Здесь на улице на тебя так глядят, будто никогда людей не видели, прямо впиваются…

Микаэл молчал. Он боялся оказаться в роли мишени для колкостей и насмешек. Самоуверенность этой избалованной ветреницы его подавляла. Ах, с каким удовольствием он вот тут же на улице отчитал бы ее, повернулся и ушел.

А она продолжала:

– Ну, вот, поглядите хотя бы на эту… В Москве таких экземпляров днем с огнем не сыщешь. Полюбуйтесь, как причесана, какие складочки на платье, какое кружево на воротничке. Ни дать, ни взять мадам Бовари!..

Микаэл невольно взглянул на шедшую им навстречу молоденькую женщину и не смог скрыть своего удивления. И в самом деле! Что в этой скромной миловидной женщине могло вызвать насмешку? Микаэл так и сказал об этом Лене. Да и почему было не сказать, ведь это же была правда. Но сказал и тут же понял, что допустил оплошность.

Лена резко остановилась и смерила его уничтожающим взглядом.

– Вы просто плохо воспитаны, вот что я вам должна сказать. Вам, верно, неизвестно, что все ваше внимание должно быть отдано даме, с которой вы идете. Вы не должны видеть и замечать никого больше. Поняли? А теперь – прощайте!..

«Нет, она просто сумасшедшая», – подумал Микаэл, глядя вслед удаляющейся Лене. Он был озадачен. Таких женщин ему еще встречать не приходилось.

Улица показалась ему какой-то узкой и тесной. Небо опустилось и прилипло к крышам домов.

«Ах, встретиться бы мне еще раз с нею, теперь бы я знал, как…» – думал Микаэл с раздражением.

Впрочем, это в нем говорила досада. На самом же деле, он не знал ни того, что скажет ей при встрече, ни того, как поступит.

3

Однако встретиться с Леной Микаэлу пришлось только пять лет спустя, когда, окончив институт, он работал в клинике доктора Овьяна в качестве одного из его ассистентов. Первые успешные операции молодого хирурга принесли ему имя талантливого врача. Микаэла считали одним из одаренных учеников Овьяна и пророчили ему блестящее будущее. Кто знает, может быть, пройдут годы, и когда-нибудь он займет место своего учителя, блестящего, но уже стареющего хирурга. Овьян был рад, найдя в Микаэле энергичного и способного помощника, которому он нередко передоверял весьма сложные и ответственные операции. Правда, на таких операциях он обязательно присутствовал сам, внимательно наблюдая за работой любимого ученика.

В Микаэле Овьян видел себя в молодости – та же твердость руки и острота глаза, та же тонкая интуиция, свойственная только прирожденному хирургу. Однако было в Микаэле и кое-что такое, о чем старый доктор никак не мог примириться. Очень уж замкнутым был этот молодой человек. Как ни старался Овьян ввести его в круг своих приятелей и знакомых, – ничего не получалось. Напротив, Микаэл все больше и больше сторонился людей и уходил в себя. Он жил в каком-то своем, обособленном мире, и вырвать его из этого мира было нелегко. Неделями не выходил он из клиники, жадно, увлеченно поглощая книги и забывая обо всем на свете.

На правах старшего Овьян разрешал себе иногда нарушить его уединение. С шумом открыв дверь в душную, непроветренную комнату, где склонился над книгой Микаэл, доктор легким хлопком в ладоши заставлял его поднять глаза:

– Опять, опять?.. – говорил он, укоризненно качая головой. – А ну-ка, друг любезный, вставай, надо немного размяться. Закрой эту проклятую книжку, погляди, какую чудесную книгу раскрыла для тебя весна. Пойди подыши воздухом, погляди, какая красота кругом. Пока ты не вкусишь прелести жизни, не узнаешь ее, ты не сможешь понять, для чего же собственно надо спасать людей.

Микаэл нехотя вставал и покорно улыбался.

– Нет, ошибся я в тебе, ошибся, – уже шутил хирург, – тебе бы надо было жить в другие времена. Уединился бы в каком-нибудь монастыре и всю жизнь корпел над составлением летописи. Надо в жизнь вступать, братец ты мой, в жизнь… Знаешь ли ты, что такое жизнь? А хирургу знать это совершенно необходимо! Уж ты мне поверь.

Микаэл, конечно, знал, что доктор по-своему прав, но у него были свои стремления и идеалы, ради которых он готов был от многого отказаться.

Безрадостное детство и трудная юность сделали его не по летам замкнутым и суровым, и он никак не мог стать таким, как многие его сверстники, не мог бездумно наслаждаться жизнью и хоть на минуту почувствовать себя беспечным.

Может быть, он и желал этого, может, ему хотелось временами забыться и вздохнуть полной грудью, но его точно связывало что-то, какая-то невидимая пружина не давала ему свободно распрямиться.

– Нет, как я вижу, освежить воздух этой монастырской кельи сможет только хороший сквознячок. Ну, вставай, вставай, братец, закрой свою книжицу и пойди, «поброди по кварталам Стамбула», – говорил Овьян, цитируя известного армянского писателя Акопа Пароняна. – Книги от тебя не убегут, а жизнь убегает… – И, мягко улыбаясь, он захлопывал лежавшую перед Микаэлом книгу.

«Сквознячок», на который намекал доктор, налетел совсем неожиданно в образе окончившей медицинский институт девушки-рентгенолога. Налетел и приступил к исполнению своих обязанностей в той же клинике, где работал Микаэл.

Оставаться с этим «сквознячком» наедине Микаэл просто боялся. Но и на людях ему было не легче. Озорная девушка пользовалась любым поводом, чтобы чем-нибудь его смутить, озадачить; словом, Лена осталась той же, какой Микаэл знал ее пять лет назад, – такой же беспокойной, задиристой, своенравной и избалованной.

Материальные дела Микаэла не намного улучшились и теперь, когда он уже окончил институт и начал работать, – он едва сводил концы с концами. Все до последней копейки у него было рассчитано. Единственным излишеством, которое Микаэл позволял себе, были медицинские книги и журналы, аккуратно расставленные на самодельных полках. До сих пор он не знал, что такое новое белье или одежда, и покупал их не в магазине, а на рынке. Здесь у какого-нибудь торговца подержанным платьем присматривал он поношенные вещи и носил их, пока они нитка за ниткой на нем не расползались. Зимой еще куда ни шло – убогий костюм можно было спрятать под тоже не новым и довольно куцым, но все же более или менее сносным пальто. А вот летом дело было совсем плохо.

Микаэл старался пораньше прийти в клинику и сразу же надевал белоснежный халат врача; а вечерами задерживался на работе подольше, только б никто не увидел его обносков.

И как нарочно, чаще других встречалась ему Лена, всегда нарядная, каждый день в другом, всегда из модных, красивых, дорогих тканей платье, которые так шли к ее стройной, изящной фигурке. Стоило ей где-нибудь появиться, как она тотчас привлекала всеобщее внимание, приносила с собой смех и веселье.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

В те далекие дни Лена была еще школьницей.

Однажды прохладным утром, когда весь город заливало яркое весеннее солнце, Лена вышла из дому и направилась к трамвайной остановке. Она спешила к своей подружке Тамаре, чтобы вместе с ней приготовить уроки. Впрочем, уроки были только удобным предлогом – так было легче по-своему распорядиться воскресным днем.

На Лене была шелковая кофточка и плиссированная юбка, едва достигающая колен. На ногах – легкие летние туфли и светлые шелковые чулки.

Ожидающих трамвая было немного: сгорбленная старушка, пожилая женщина, обремененная продуктовой корзиной, и маленький мальчик с грязной облезлой собачонкой.

Но погодите, кто же этот красивый мужчина, задумчиво шагающий по тротуару и время от времени поглядывающий в ту сторону, откуда должен прийти трамвай?

Лена, кажется, где-то его видела. Нет, не его, а только портрет его – на афише. Неужели это он, знаменитый трагик, гастроли которого всегда вызывают в городе столько шума? Да, конечно, он. Высокий лоб с падающим на него крутым завитком густых волос, большие глаза, греческий нос и твердая линия красиво очерченного, несколько упрямого рта.

Но можно ли все-таки поверить, что такой человек ждет здесь трамвая рядом с этой жалкой старушкой, нагруженной продуктами озабоченной хозяйкой и увлеченным собачонкой сорванцом-мальчишкой.

Лену мучили сомнения, и она тайком внимательно наблюдала за незнакомым мужчиной. Нет, конечно, это он. Девочка едва не вскрикнула от радости. Вот так счастливая встреча! И действительно, разве не счастье – ожидать трамвая вместе с таким человеком?

Ведь для того, чтобы только мельком взглянуть на него, люди осаждают театральный подъезд и толпой сопровождают знаменитость до гостиницы или до какого-нибудь дома, где устраивается очередной торжественный ужин.

До сих пор Лена видела его только на сцене, издали. Но слышала она о нем так много, что ей казалось, будто они давно знакомы. Сейчас, стоя всего в четырехпяти шагах от этого человека, она смотрела на него с нескрываемым интересом и удивлялась, как это люди могут спокойно проходить мимо. Должно быть, не видят, потому что не могут поверить в счастливую возможность. Ей хотелось крикнуть, объявить всем, что вот здесь, на трамвайной остановке, стоит сейчас великий артист, кумир публики, с которым столькие мечтают познакомиться…

Нервно сжимая пальцы, она оглядывалась вокруг и снова восторженно впивалась глазами в предмет своего поклонения.

А он будто и не замечал Лены. Что-то вроде оскорбленного чувства шевельнулось у нее в груди. Неужели она не заслуживает его внимания? Почему же тогда другие с восхищением говорят о ее красоте. Впрочем, правду сказать, что она для него, избалованного женским вниманием? Чем может привлечь она такого мужчину?

Вот сейчас подойдет трамвай, каждый из них поедет в свою сторону, и Лена никогда больше не увидит его так близко. Хотя бы трамвай не шел подольше, хоть бы случилось что-нибудь, какое-нибудь необыкновенное происшествие, о котором потом можно будет всем рассказывать.

Вот это действительно было бы счастье. И пусть все тогда лопнут от зависти. Не виновата же Лена, что она хороша собой, удачлива и всем нравится!..

Но вот актер, разгуливая в ожидании трамвая, прошел мимо нее. Он окинул ее мимолетным оценивающим взглядом, и она внезапно залилась краской, вздрогнула. Ей стало не по себе; никогда прежде она не чувствовала себя такой скованной и растерянной.