Текст книги "Пути и судьбы"

Автор книги: Беник Сейранян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

IV часть
После бури

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Кончилась война, и Микаэл Аразян вернулся домой, в родной город. Грудь его была украшена многими орденами и медалями, а в чемодане хранились грамоты Верховного командования и письма, полученные от излеченных им солдат и офицеров.

Но особенно дорожил Микаэл своими заметками о наиболее сложных операциях, проведенных за военный период. Это был богатый материал, который он намеревался впоследствии осмыслить и научно обработать.

Ему снова была поручена клиника, где он работал ухода на фронт, а после защиты докторской диссертации он получил и кафедру хирургии в Медицинском институте.

Смолкли последние выстрелы, и страна день ото дня все более оправлялась. Там, где еще недавно кипели бои, сейчас одно за другим поднимались новые здания, возникали целые кварталы с красивыми улицами и проспектами.

Гораздо труднее залечивались раны в сердцах людей.

На смену орудийному гулу пришел стук костылей и стенания миллионов обездоленных, близкие которых ушли и не вернулись.

Аразян по старой привычке ходил на работу пешком, и его словно обдавало на улицах волнами людского горя.

Теперь его пациентами были бывшие фронтовики, демобилизованные, вернувшиеся к мирному труду воины. Вот почему ему иной раз казалось, что фронтовая жизнь все еще не кончилась.

По приезде на родину Микаэл разузнал о братьях. Арменак, тяжело раненный в одном из боев, вылечившись, вернулся домой. Теперь он был в родном селе председателем колхоза; работал и жил привычной жизнью горца. Левон, служивший в начале войны в головном ремонтном поезде, а затем в танковых частях, демобилизовался и сейчас по-прежнему работал на заводе, с которого ушел на фронт.

С Аби Микаэл не видался, однако узнал, что тот несколько лет назад покинул их старый домишко, построил новый дом и взял к себе за хозяйку старую Ази. Жил он все так же беззаботно и разгульно.

Так жизнь всех братьев вернулась в старое русло. Только один Микаэл не знал, что делать, как жить дальше. Он становился все более замкнутым, мрачным, избегал друзей и все свободные часы проводил в своем врачебном кабинете.

О своих личных делах он никогда ни с кем не говорил и не советовался. И к чему было советоваться? О чем говорить? О том, что он, в его почтенном возрасте и при его положении, в каком-то далеком городе завел новую семью, потом бросил на произвол судьбы женщину с новорожденным ребенком, а теперь, вернувшись домой, живет так, будто ничего не изменилось? Кто мог понять, кто мог извинить его поступок? Могла бы, например, простить его Лена, с которой они без слов договорились покорно нести бремя своей бездетности. Что сказала бы она, которая все военные годы ждала возвращения мужа, оставаясь преданной женой, – в этом Микаэл не сомневался, все вокруг свидетельствовало об этом. Что же теперь скажут люди – и близкие и чужие, сослуживцы, особенно студенты, для которых имя Аразяна – символ высокой нравственности?

Так, значит, отказаться от Анны, которую он так сильно и чисто любит, отказаться от маленькой Каринэ?..

Аразян не находил ответа ни на один из этих вопросов. А время между тем летело, дни сменяли друг друга, слагаясь в недели и месяцы.

Нельзя же было, однако, без конца оставлять Анну в этом неопределенном положении. Расставаясь, он обещал ей в течение месяца все устроить и вызвать ее телеграммой. Но прошел уже год, а он буквально ничего не предпринял. Да и что он мог сделать?..

Если бы найти какую-нибудь возможность хоть на неделю съездить к Анне, поговорить с нею, успокоить. Она честная, умная женщина, добрый и верный друг. Он всегда ценил эти черты ее характера и в трудные минуты не раз обращался к ней за помощью. Она и теперь поймет его и простит.

А не попросить ли приехать самоё Анну? Вдвоем будет легче решить. Может быть, вместе они и найдут какой-нибудь выход? Но это почти невозможно. Ну, скажем, она приехала. Что дальше? Где он ее примет, где устроит? В гостинице? У себя? И что скажет на это Лена?..

2

Зазвонил телефон.

Лена отложила книгу и поспешила к аппарату.

Звонили из клиники. Дежурная спрашивала профессора. Узнав, что его нет дома, она попросила передать, что на его имя получена телеграмма.

По просьбе Лены дежурная вскрыла телеграмму. В ней говорилось: «Едем, встречай, Анна».

Поблагодарив дежурную, Лена задумалась: «Анна?..» Кто бы это мог быть?..

Она перебрала мысленно всех знакомых ей Анн. Их было всего пять, и ни одна из них не могла прислать такой телеграммы.

«Едем, встречай…» Нет, это какая-то новая Анна, видимо, ей неизвестная. Может быть, это одна из товарок Микаэла по институту? Или жена, мать, сестра какого-нибудь фронтового приятеля, родственница больного, которого везут на операцию? Возможно… Но что значит «встречай»? И почему эта таинственная Анна, если она действительно родственница одного из фронтовых товарищей Микаэла, посылает телеграмму в адрес клиники? Разве у него нет семьи?

Микаэла все не было – он в этот вечер делал доклад на Ученом совете, – и Лена позвонила в институт. Заседание еще продолжалось. Когда оно кончится, было неизвестно.

Вернувшись в спальню, она опять взяла в руки «Мартина Идена». Прочла полстранички и ничего не поняла. Перечитала вновь, более внимательно, но мысли по-прежнему разбегались и путались.

«Я просто устала», – подумала она, закрыла книгу и прилегла на кушетку. Зажмурила глаза, попыталась ни о чем не думать. Но из головы все не выходило: «Анна»…

«Едем», – значит, не одна. «Встречай!» Какая самоуверенность! Сама Лена, зная характер мужа, не решилась бы дать ему такую телеграмму.

А эта не стесняется – «встречай!» Скажите, пожалуйста…

Лене не хотелось думать о чем-нибудь плохом. Она была почти уверена, что все это не более как глупое недоразумение, которое очень легко разъяснится. И все же она продолжала тревожиться.

А Микаэл как назло задерживался. Пришел бы уж поскорее, посмотрел на нее со своей обычной грустной улыбкой и спокойно сказал: «Ну, как же ты не помнишь, ведь это та самая Анна…»

Но – какая, какая Анна?.. Лена мучительно напрягала память, стараясь разрешить загадку. Лишь бы Микаэл не подумал, что она ревнует… Только этого недоставало – ревновать Микаэла! С каких это пор? Не с того ли дня, когда он получил степень доктора медицинских наук? Это он каждый день должен благодарить бога за то, что встретил Лену, родные которой помогли ему выйти в люди. Ведь когда он женился, у него приличной смены белья не было. И не прав ли был Ерванд Якулыч, когда говорил про Микаэла: «И пузо наел, и штаны надел».

А теперь что? Теперь можно и позабыть о том, что это Ерванд Якулыч вытащил его из паршивого домика в поселке и поселил в приличной комнате. Нет, я его заставлю вспомнить, кто его сделал человеком!

Лена поглядела на часы. Было около десяти. Не зная, чем занять себя, она прошла в кабинет Микаэла и зажгла лампу на его письменном столе, заваленном книгами, журналами, рукописями. Каким он стал неаккуратным! Прежде он не ложился спать, не приведя свой стол в порядок. А теперь? Поглядите-ка! Просто стыдно, если кто-нибудь увидит…

Лена начала поспешно прибирать на столе: стерла пыль, уложила книги, бумаги, письма – она знала, что воскресные утра муж посвящает личной корреспонденции.

Микаэла все не было.

Только ученые способны, увлекшись спором, часами просиживать в табачном дыму. Теперь и Микаэлу придется привыкать к этим нудным заседаниям. А ведь раньше он просто ненавидел все эти сессии и конференции. считая их одной потерей времени.

Придя домой, усталый и разбитый, он тяжело опускался в кресло и говорил:

– Опять заседали, Лена…

В такие дни он нередко отказывался от ужина и, прикрыв глаза, долго молча просиживал в кресле.

Лена не могла забыть, как однажды, вернувшись домой после каких-то собраний и заседаний, Микаэл решил пойти с нею в театр.

– Пойдем, немного рассеемся, – сказал он, – голова просто раскалывается…

Увы, к его глубокому разочарованию, спектакль начался… с заседания научного совета геологов.

– Нет, это уж слишком, – буркнул раздосадованный Микаэл, поднимаясь с кресла. – Пошли…

Лена, конечно, и не пыталась его удерживать.

3

Трудно сказать, что было тому причиной – годы, долгая разлука или возраст, но Микаэл очень изменился. Правда, он и теперь был предупредителен и вежлив с Леной, никогда не выражал никакого недовольства и не позволял себе грубости, но он будто и не замечал ее. Просиживая целые вечера в полумраке своего кабинета, где приятный, мягкий свет лампы падал только на лежавшие перед ним бумаги, он, казалось, совсем забывал, что в комнате рядом есть живой человек. Неужели его настолько увлекает работа, что он забывает обо всем окружающем.

Прождав час-другой, Лена вставала и, подобрав полы просторного бархатного халата, па цыпочках подходила к полуоткрытым дверям кабинета.

Вот за столом, опершись о него локтями, сидит Микаэл. Перед ним груда бумаг, писем, газет, фотографий. Кажется, он даже не читает, а просто блаженно купается в холодном белом пламени этого бумажного хаоса. Его лицо светится счастьем и покоем. Любопытно, о чем он думает в долгие часы этого неподвижного бдения?

Дерзкое желание овладевает Леной. Ей хочется неслышно проскользнуть в комнату, подкрасться к мужу, внезапно запустить пальцы в его густые, недавно еще черные, а теперь полуседые волосы, потом переворошить все бумаги на столе и с хохотом убежать. Убежать, с головой забраться под одеяло и затаив дыхание ждать. Он начнет искать, долго искать ее, а когда найдет, она поймает его за руку и больше от себя не отпустит. Что в этом плохого? Ведь можно хоть однажды нарушить привычный строгий порядок!

Но Лена только мечтала об этом. Она прекрасно знала Микаэла. Он не рассердится, не упрекнет ее, а лишь посмотрит снисходительно, как взрослый на расшалившегося ребенка, и примется терпеливо приводить в порядок свой стол.

– Ведь мы уже не дети, Лена, а серьезные люди, – скажет он спокойно, – как тебе не жалко времени…

Ах, эта серьезность, эти разговоры о потерянном времени! Просто невыносимо. До смерти надоели все эти бесконечные рамки и ограничения. Так не сядь, этак не встань, то прилично, что неприлично. Каждый свой шаг, каждый жест надо тридцать раз обдумать, каждое слово взвесить, потому что одно не к лицу серьезному человеку, другое не по возрасту, третье не по положению. Говорить надо так-то, а смеяться так-то…

Ко всем чертям этот мелочный учет! Человек должен быть таким, каким его создала природа. – свободным от условностей, хозяином самому себе. К чему осложнять жизнь и взваливать на себя ответственность за вся и всех. Устала она от этой ответственности, сыта ею по горло. И без того война сделала всех серьезными и угрюмыми, заставила даже молодых, не успевших вкусить прелестей жизни, почувствовать себя стариками…

Хватит, довольно и того, что вынесла Лена за годы войны – бессонные ночи возле больных, очереди за продуктами, вечная тревога за Микаэла…

А от него за шесть месяцев ни одного письма! Камень у этого человека вместо сердца! Да и потом, когда начал писать, письма приходили редко, сухие, холодные, совсем в его духе.

Лена терпеливо сносила все это.

А ведь она тоже не сидела сложа руки – тоже чем могла и как могла, помогала стране и народу, тоже страдала.

Но вот, наконец, вместе со многими другими вернулся с войны и Микаэл. Однако и теперь не пришло то счастье, о котором Лена мечтала с первых дней своего замужества. Что-то не вышло, не получилось…

Может быть, и прав Микаэл, говоря, что они уже не дети, а солидные люди. Но ведь и прежде не было этого счастья. Лена целую жизнь так и прождала его. Сначала она связывала его с защитой кандидатской диссертации, потом с новым назначением Микаэла, а когда он ушел на фронт и до родного города стали доходить слухи о его заслугах, Лена стала связывать свое счастье уже с победой. Вот кончится война, Микаэл вернется домой, тогда уж они находятся по театрам, кино, концертам, даже на всяких собраниях и заседаниях станут бывать вместе и везде будут в центре внимания.

Но этим мечтам не суждено было сбыться. Микаэл вернулся, блестяще защитил докторскую диссертацию, над которой начал работать еще перед войной, но Лена не почувствовала никаких перемен. К тому же у нее последнее время пошатнулось здоровье, и врачи посоветовали ей оставить работу. Сидя целыми днями в четырех стенах, она сходила с ума от скуки.

Мало всего этого, теперь еще поди и ломай голову над тем, кто такая эта… «Анна», будь она трижды проклята!

Микаэл все не приходил, и мысли Лены метались, как подхваченные ветром осенние листья. А что, если притвориться, будто она не знает о содержании телеграммы? Интересно, как он поведет себя? Вот где можно проверить его честность и благородство! А раскрой она карты, он еще может посмеяться над нею: «Вот оно что, друг мой, я и не знал, что ты такая ревнивая»…

Ревновать?.. Только этого не хватало!..

И все-таки очень интересно знать, кто такая эта «Анна». Может быть, я напрасно оскорбляю подозрением какую-нибудь скромную и приличную женщину?

Решено, Лена скажет Микаэлу только о том, что ему звонили по поводу какой-то телеграммы, и не покажет виду, что придает этому хоть малейшее значение. Надо же хоть раз его проверить.

4

Аразян вернулся домой поздно. Лена была уже в постели, но еще не спала. Откинув край одеяла, она, будто сквозь сон, пробормотала, что его просили позвонить в клинику, тут же повернулась на бок и притворилась, что уснула.

Микаэл подошел к телефону.

Лена подняла голову и вся обратилась в слух, стараясь уловить малейший оттенок в голосе Микаэла.

Микаэл позвонил, спокойно спросил, в чем дело, и, любезно поблагодарив, положил трубку. Затем он так же спокойно, не обнаруживая ни малейшего признака волнения или смущения, прошел на кухню.

Лена напряженно ждала. Вот сейчас он кончит ужинать, придет и объяснит ей загадку. А что, если промолчит, а потом прикинется, что просто не хотел ее будить. Да, напрасно она притворялась спящей. Не встать ли? Можно сказать, что он перебил ей сон и теперь не спится.

Она было начала уже подыматься, но передумала.

«Поглядим, чем все это кончится».

Между супругами, казалось, происходил какой-то молчаливый поединок: кто кого? Но минуты проходили, а ни одна из сторон не сдавалась, не уступала и не хотела первой нарушить молчание.

Микаэл чувствовал, что жена не спит, но делал вид, будто не замечает этого.

Наконец он встал и неторопливо прошел в кабинет.

Что?!. Уж не собирается ли он сесть за работу? Возмущение Лены достигло предела. Ей захотелось крикнуть, позвать этого бездушного человека, обрушить на него поток упреков и жалоб…

А чего, собственно, она так волнуется? Что тут особенного? Может быть, все это такой пустяк, что Микаэл ие придает ему никакого значения. Зачем же она напрасно терзается? Но такова уж, видно, природа женщины – самой себе создавать мучения!

Тут Лена вспомнила свою приятельницу Тамару. Не было случая, чтоб при встрече с этой, теперь сухонькой, увядшей женщиной, Лена не услышала от нее о какой-нибудь невероятной истории, о каком-нибудь постигшем ее страшном несчастье. И почти все эти истории и несчастья оказывались выдуманными, созданными собственным пылким воображением.

Эта женщина делала все, чтобы вызвать к себе сострадание. Нет «вызвать» не то слово: она просто молила о сострадании и жалости, как нищий молит о кор-; ке хлеба.

Стоило только участливо покачать головой и сказать: «В самом деле, какая ты несчастная, бедняжка Тамара…» Или: «Как ты в силах переносить столько испытаний?..» – и она, плаксиво скривив губы и поднеся к востренькому носу платочек, сделается вдруг такой жалкой и несчастной, что несчастнее ее, кажется, человека во всем свете не сыщешь.

А между тем все несчастья Тамары существовали только в ее воображении. Ей, женщине невероятно мнительной, все время казалось, что против нее ополчился целый мир, что все ее преследуют, хотят отнять у нее мужа, оклеветать, чуть ли не лишить самого воздуха, сжить со свету, уничтожить.

Бедная, бедная Тамара! Не знаешь, сердиться на нее или смеяться.

И все же сердце у Тамары неплохое. А странности за ней водились и в школьные годы. Бывало, соберутся у них в саду девочки, а тетка потихоньку нашептывает каждой в отдельности:

– Приходите почаще, почаще, милые, не оставляйте одной мою Тамарочку, уж очень она у нас всегда грустная…

В дверях спальни появился Микаэл. Несколько мгновений он постоял неподвижно, вероятно пытаясь узнать, спит ли жена. Потом неслышно вышел и прикрыл за собой дверь.

Через некоторое время в прихожей щелкнул замок.

Неужели ушел?..

Лена сбросила с себя одеяло и, как была, в рубашке, босая, кинулась в прихожую. Никого не было…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Выйдя из дому, Аразян направился в клинику, хотя в это позднее время там его никто не ждал.

Была ясная ночь. Город спокойно спал под небом, усыпанным мирно сиявшими звездами. Движение давно прекратилось, улицы были пусты.

По тротуарам, вдоль тускло освещенных витрин магазинов, расхаживали дворники, закутанные в тяжелые овчинные тулупы. Они нет-нет окликали друг друга, обменивались шутками или сходились погреть руки над углями, пылавшими в маленьких жаровнях – мангалах.

Микаэл шел медленным шагом утомленного человека.

Телеграмма Анны не была неожиданностью – не сегодня, так завтра она так или иначе должна была приехать! Не могла же она вечно оставаться в чужом городе, среди чужих людей, да еще с двумя ребятами на руках?

Наконец-то они едут…

Анна, Эдвард, Каринэ по очереди вставали перед его глазами. Каринэ! Вот кого он ждал больше всех.

Микаэл даже не знал времени прихода поезда. Он вспомнил об этом только тогда, когда чуть не натолкнулся на брошенную открытой дверцу телефонной будки.

Он вошел в будку и позвонил на вокзал. «Поезд приходит в семь утра», – ответили ему из справочного.

Да, приезжают Анна, Эдвард, Каринэ…

Но где же он их поместит? Не позаботиться ли о номере в гостинице? Хотя это не совсем удобно: ведь в городе его многие знают. Каждый подумает, для чего профессору Аразяну номер – ведь у него такая большая квартира, четыре комнаты.

Но другого выхода не было.

Через несколько минут такси остановилось у гостиницы «Интурист».

Он простоял некоторое время в нерешительности – входить или нет? Но надо было что-то предпринимать. Не мог же он допустить, чтобы Анна и дети ютились на вокзале, пока он раскачается найти приличное пристанище для своей, по сути, настоящей семьи.

Микаэл вошел в вестибюль гостиницы. Разрисованные и украшенные лепными орнаментами стены, устланные дорогими коврами полы, сверкающая хрустальная люстра – все это как-то ослепило его, и он, слегка вздрогнув, сделал несколько неуверенных шагов.

До этого он бывал здесь считанные разы – только на каких-нибудь торжественных приемах или банкетах.

В вестибюле не было никого, кроме старика швейцара, стоявшего у вешалок. Лишь немного погодя Микаэл разглядел вдали, у входа в ресторан, двух человек. Один из них, в белой куртке официанта, стоял с подносом под мышкой, сжимая в руках салфетку. Другой, худощавый молодой человек с резко выступающим кадыком, довольно щегольски одетый, по-видимому, дежурный администратор, говорил о нем-то, оживленно жестикулируя.

Оба были так увлечены, что не обратили на Аразяна никакого внимания.

Хотя Микаэл очень спешил и чувствовал себя как на иголках, он решил немного переждать: может быть, окончив разговор, они займутся им.

Но спор между администратором и официантом разгорался – они яростно торговались из-за каких-то талонов. Официант, то и дело утирая салфеткой пот, обильно выступавший па лбу и затылке, упрашивал администратора уступить талоны подешевле, но тот упорно отказывался.

– Ты не возьмешь, дам Нико, Чолаху, в конце концов Вано возьмет. Да кто откажется взять за такую цену?..

В это время дверь ресторана с шумом распахнулась и из нее вывалила целая гурьба кутил, засидевшихся за обильным ужином. Мужчины с покрасневшими осоловелыми глазами подтягивали на ходу брюки, раскуривали папиросы, смачно отрыгивали. Некоторые еще что-то дожевывали, другие ковыряли спичкой во рту, выплевывая остатки застрявшей в зубах пищи.

Воздух вестибюля наполнился едкими запахами табака, чеснока, винного перегара. Администратор и официант едва успели отскочить от дверей.

С шумом и смехом пьяная компания двинулась к выходу.

Микаэл посторонился. Но как рае в эту минуту один из гуляк, покачиваясь, подошел к нему, схватил за руку, и удивленно воскликнул:

– О, Микаэл?..

Пьяная компания обступила Микаэла.

– Кто это?.. Что за Микаэл?.. Если хороший парень, вернемся, выпьем еще по стакану…

Микаэл почувствовал себя в окружении звериной стаи. Кровь ударила ему в голову, в глазах потемнело от гнева. Трудно сказать, что могло произойти, если бы тот пьяница, что окликнул его первым, не заставил своих собутыльников остановиться. К его голосу здесь, видимо, прислушивались. Все мигом затихли, «Брат… профессор Аразян…». – шепнул кто-то. Пьяницы стали по очереди подходить к Микаэлу и почтительно пожимать ему руку:

– Очень, очень рады, просим извинить…

Только теперь Микаэл узнал в безруком человеке брата своего Аби.

Аби отвел брата в сторону.

– Добро пожаловать, Микаэл. Какими судьбами, каким ветром? Сколько лет не виделись, и вдруг… ты – в «Интуристе», да еще в такой час?..

Микаэл уже достаточно наслышался о широкой и беспутной жизни брата, но сегодня он впервые собственными глазами увидел, с какими людьми Аби водит компанию. Ясно, что такая жизнь до добра не доведет. Жаль несчастного. Но чем помочь? Конечно, следовало вовремя подумать о парне, но Микаэлу все было недосуг. Детство у мальчишки было очень тяжелое. Хорошо еще, что, сбежав из детского дома, он не сбился с пути окончательно.

– Скажи, Микаэл-джан, не может ли твой беспутный брат хоть раз в жизни тебе пригодиться?

Микаэл ответил, что ему нужно устроить где-нибудь семью приятеля. Об Анне, конечно, он не проронил ни слова. Но Аби ни о чем и не спрашивал.

– Надолго?.. – только поинтересовался он.

– Нет… Хотя, по правде говоря, я и сам пока не знаю… Может, понадобится и надолго. Поначалу здесь… а там, верно, удастся подыскать комнату… – неудачно попытался что-то объяснить Микаэл.

Аби и на этот раз сделал вид, что не замечает смущения Микаэла.

– А если сразу нанять комнату?

Микаэл не понял.

– Ну, говорю, удобную комнату, где-нибудь на окраине… Не подумай дурного, Микаэл. Ведь здесь, будь оно неладно (он говорил о гостинице), хлопот не оберешься. Того и гляди, нагрянут какие-нибудь важные гости и всех жильцов выкинут: убирайся, мол, куда хочешь, только номер поскорей освобождай.

– А что ты предлагаешь?

– Я говорю, давай мы эту семью твоего приятеля устроим на частной квартире, у меня есть как раз одна на примете. Хозяева – люди почтенные. Дам ключ, пусть едут, живут. Согласен?

Микаэл утвердительно кивнул головой.