Текст книги "Поиграй со мной (ЛП)"

Автор книги: Бекка Мак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 19

ИТАК, ЭТО РОЖДЕСТВО…

Я все жду, когда Рождество без него станет легче, но тоска работает иначе.

Я даже не знаю, есть ли у горевания правила, знаю лишь, что оно почти всегда ощущается иначе от ожиданий. Думаешь, что знаешь, чего ожидать, потому что уже проходила через это в прошлом году, и в позапрошлом, и за год до этого. На этот раз ты будешь готова. Верно?

Горевать не так просто. Это гребаная мясорубка.

Мое сердце разбито, в нем глубокая, тупая боль, которая не утихает, даже когда я устраиваюсь поудобнее под одеялом, крепче прижимая к себе рамку с фотографией меня с папой, всем сердцем желая еще одного Рождества с ним.

Мой телефон жужжит, и я засовываю его под подушку, не готовая натягивать улыбку, которая сегодня кажется особенно пустой.

Но телефон продолжает жужжать, снова и снова, пока я не выдергиваю его, принимаю звонок, прежде чем понимаю, что это FaceTime, и довольно агрессивно рычу:

– Что?

Гаррет моргает. Он ухмыляется.

– И тебе счастливого Рождества, солнышко. Господи Иисусе, кто нагадил тебе в кукурузные хлопья этим утром?

Я не знаю, как этому мужчине удается это делать, но я выдавливаю улыбку. Маленькую, совсем крошечную. Но чем шире становится его улыбка, тем шире становится моя, и вот я уже закатываю глаза и смеюсь.

– Прости. Я не посмотрела, кто это, прежде чем ответить.

– Прошлой ночью ты заснула на мне, так что я хотел…

– Ты разговариваешь по телефону со своей деееевушкой? – дразнит голос.

– Брысь отсюда, Габби! – Гаррет швыряет подушку, и даже с захлопывающейся дверью я слышу пронзительное хихиканье Габби. Он вздыхает, проводя пальцами по своим спутанным волосам. – Она называла тебя моей девушкой последние три дня.

– Тогда лучше объясни ей все как есть. Скажи ей, что у меня не было выбора, когда мой брат стал хоккеистом; я не стану добровольно встречаться с кем-то из них. Однажды она поймет.

Он отворачивается, потирая затылок.

– Да, ну, Габби невозможно приручить. Она говорит и делает все, что хочет, вроде тебя.

– Ах, так тебя окружают сильные, властные женщины.

– Что-то типа того, – говорит он, выдыхая. – Главное добавь в этот ряд «дикие».

Я прищуриваюсь.

– Ущипну тебя за это, когда увижу в следующий раз.

– Нет, я просто свяжу твои руки за спиной, чтобы твои скрюченные пальцы не могли ко мне приблизиться. Плюс, – он поднимает одну руку, напрягая бицепс, и игриво рычит, – это тело было создано богами. У меня нет ни грамма жира, чтобы его можно было щипать.

– Вы, хоккеисты, все одинаковые: дерзкие засранцы. – Я не буду касаться того факта, что мои женские части покалывает при мысли о том, что он свяжет мои руки за спиной. Но, например… может, в будущем, я захочу попробовать.

– Ты не можешь ставить меня в один ряд с остальными. Я в отдельной лиге.

Не могу сказать, что я действительно не согласна. Гаррет совсем не похож на игроков из новостей. Он похож на мягкую булочку с корицей. Многие женщины ухватились бы за шанс заполучить такого мужчину, как он.

Я отбрасываю эти мысли подальше, потому что предпочитаю не обращать внимания на то, что в итоге мне придется попрощаться с единственными значимыми отношениями, которые у меня когда-либо были, с самой глубокой, искренней связью, которую я нашла с человеком. Прощания – отстой, и я совсем не готова к прощанию с Гарретом где-то в обозримом будущем.

– Что ты вообще до сих пор делаешь в постели? – Спрашивает Гаррет.

– Ты тоже все еще в постели, – замечаю я.

– Я вернулся в постель. Мы уже выпили кофе, позавтракали и открыли подарки.

– Но на тебе нет рубашки.

– Хотел порадовать твой взгляд.

Я от души смеюсь, и это приятно.

– Окей, красавчик.

– Ты тоже можешь снять свою, если хочешь.

– Мы не будем заниматься сексом по телефону в утро Рождества, когда ты в одном доме со своей семьей.

Он проводит ладонью по груди и вздыхает.

– Не вини парня за то, что он попытался. Но серьезно, ты можешь кое-что для меня сделать? Мне нужно, чтобы ты забежала ко мне на минутку.

– Но я в постели! – Я откидываю одеяло и направляю телефон на свою флисовую пижаму с собаками в костюмах Санты. – В пижаме!

Его пристальный взгляд скользит по мне, брови удивленно изгибаются.

– Ты действительно оставляешь много пространства для воображения, не так ли?

– Заткнись, осел. – Я выскальзываю из кровати и потягиваюсь, зевая. – Хорошо, я схожу. Но я пойду в этом виде, и я не надену лифчик.

– Дженни без лифчика – моя любимая Дженни.

Я поднимаюсь на лифте в пентхаус Гаррета и набираю код от двери, который он диктует. Здесь светло и душно, утреннее солнце заливает пространство золотистым светом. Разноцветные огоньки мерцают на рождественской елке, привлекая мое внимание. Прошло так много времени с момента ее украшения к Рождеству, мне даже в голову не приходило поставить собственную.

– Под елкой есть коробка, – говорю я, замечая подарок, завернутый в коричневую подарочную бумагу с блестящими красными оленями, с экстравагантным золотым бантом наверху. Я верчу в руках наши снеговички, улыбаясь при виде инициалов рядом с нашим возрастом. – Ты же не забыл подарок для одной из своих сестер, не так ли?

– Нет. Просто хотел быть с тобой, когда ты будешь открывать свой подарок.

Мой взгляд падает на телефон, натыкаясь на мягкую улыбку Гаррета.

– Что?

– Подарок для тебя, Дженни.

Я опускаюсь на колени перед подарком. Конечно, на карточке написано «Солнышко». В моем горле образуется ком, тугой и тяжелый, я не могу его проглотить.

– У тебя есть для меня подарок? Но я… я ничего не купила для тебя. Я не знала… Я…

– Прекрати. Я уверен, что это переходит черту в дружбе с привилегиями, но я хотел тебе кое-что подарить. Так что давай, открывай.

Я скрещиваю ноги и ставлю телефон так, чтобы Гаррет мог меня видеть. Мои руки слегка дрожат от возбуждения и нервозности, когда я заглядываю внутрь. Я провожу пальцем по краю ленты, прежде чем потянуть, смотрю, как бантик распадается, затем быстро разрываю оберточную бумагу.

Когда я открываю коробку, из моего горла вырывается смешок, и я вытаскиваю первый предмет.

– Чтобы мы могли устраивать танцевальные баттлы, – говорит Гаррет, наблюдая, как я верчу в руках видеоигру Just Dance.

– Я уничтожу тебя. Твое эго готово к этому?

– Может, я практиковался.

– Тренируйся сколько хочешь, Гаррет, я все равно похороню тебя заживо. – Я откладываю игру в сторону и достаю толстовку, снова смеясь, когда читаю серебристую надпись на ней. – Блестящая личность? Серьезно?

Он плохо скрывает, насколько забавным он это считает, потому что хихикает и дрожит от смеха.

– Поняла почему? Потому что ты такая приятная и сладенькая.

– Угу. – Следующий предмет – тоже одежда. Голубо-фиолетовый комбинезон из ультрамягкого флиса, спереди застегивающийся на молнию. Когда я замечаю надпись на заднице, смех Гаррета переходит в истерику.

– На попе написано «ангел», – хрипит он. – Ангел.

– Невероятно. Да ты в ударе сегодня, да?

– Прости меня. – Он смахивает слезу. – Я ничего не мог с собой поделать. К тому же они супер обтягивающие, так что твоя попка в них будет безупречна. – Он снова вытирает оба глаза и тяжело выдыхает, пытаясь взять себя в руки. Оба действия раздражают меня, но, хоть убей, я не могу перестать улыбаться. – Есть еще один.

Я вытаскиваю из коробки тонкую серебряную палочку с прикрепленными к головке когтями, которые делают ее похожей на какую-то удлиненную вилку.

– Это чесалка для спины, – объясняет Гаррет, – но я подумал, что если ты будешь пользоваться ею осторожно, то сможешь пощекотать себе спину, когда меня не будет.

Я вытягиваю палочку и засовываю ее под пижамную рубашку. Мои глаза закрываются, когда я стону.

– Оооо, Гаррет. Возможно, ты непреднамеренно заменил себя, здоровяк.

– К черту. Ничто не заменит эти пальцы.

– Мои любимые пальчики. – Я смотрю на кучу подарков. – Большое тебе спасибо, Гаррет. Мне все нравится.

– Это не Принцесса Жвачка, но надеюсь, что все равно принес тебе хоть немного счастья.

– Это сработало. Спасибо, что подумал обо мне.

Мой взгляд опускается на мои тапочки, когда до меня доходит смысл собственных слов. Потому что в самое напряженное время года, жонглируя своим плотным хоккейным графиком, каникулами и поездкой домой к семье, этот человек думал обо мне, и, честно говоря, я не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то делал это.

– Я не могу вспомнить, когда в последний раз получала подарки от кого-то, кроме семьи.

Тишина, как якорь, повисла, заставляя меня опустить глаза. Я волнуюсь, что завела нас на неизведанную территорию, куда Гаррет с обычным подарком не собирался заходить.

– Но я считаю, что ты моя семья, – наконец мягко отвечает он, заставляя меня посмотреть на него, терпеливым и добрым, полным сострадания взглядом. – Ребята, Кара, Олли… Это семья, которую я нашел, которую я выбрал, и думаю, что теперь ты тоже ее часть. По крайней мере, я хочу, чтобы ты была ей. Чтобы ты почувствовала, что тебе тоже есть место.

Я отворачиваюсь, чтобы украдкой поймать слезинку, которая выкатывается из моего глаза и пытается скатиться по щеке. Дурацкие праздники и самоуверенные хоккеисты, которые в тайне – плюшевыве мишки.

– Я не плачу, – говорю я ему, шмыгая носом. – У меня просто хроническое подтекания слезных протоков. Это постоянное явление.

Его смех – мой любимый звук, его улыбка – мое любимое зрелище.

– Счастливого Рождества, Дженни.

– Счастливого Рождества, Гаррет.

– Что, черт возьми, на тебе надето?

– Что? Это? – Картер опускает взгляд на рубашку, одергивая ее так, чтобы стало видно единственное слово, будто оно и так не было большим и главным. «DILF» (прим. на англ. daddy I’d like to fuck). – Олли мне ее подарила.

– Это должна была быть шутка, – бормочет Оливия, – но это его любимый подарок. Он его не снимает.

– Хочешь увидеть лучшую часть? – Картер притягивает Оливию к себе, гордо улыбаясь. – Покажи им свою, тыковка.

Ее лицо вспыхивает.

– Нет, я не думаю, что буду.

– Давай. – Он пожимает ей руку. – Будь громогласной, гордись собой, девочка Олли.

Она делает это, но при этом тащит свою задницу, медленно натягивая свитер через голову, и я не знаю, смеяться или плакать.

Потому что на футболке, что под толстовкой, написано одно простое предложение: «Я ЛЮБЛЮ DILF».

– Пип, – шепчу я Оливии, мои плечи трясутся, смех рокочет в груди. Я пытаюсь сдержаться, клянусь. – Что ты сделала?

Ее плечи опускаются, глаза опущены.

– Я облажалась.

– Что такое «DILF»? – Спрашивает мама, отчего я смеюсь еще громче, и когда Картер присоединяется, Оливия несется по коридору. – Это был просто вопрос!

Рядом со мной улыбается Хэнк.

– Мне жаль всех людей, которые никогда не смогут провести Рождество с Беккетами.

Мне жаль Оливию, потому что теперь она обречена на всю жизнь.

Я рада, что она с нами, потому что я не видела Картер таким счастливым на Рождество с тех пор, как умер наш папа. Его улыбка никогда не угасает. Он прижимает ее к себе, переплетает их пальцы, целует в плечо или висок каждый раз, когда проходит мимо.

Я думаю, Оливия вернула его к жизни. Теперь он всегда остается тем же братом, с которым я росла – бестолковым, эпатажным, с огромным сердцем – и не только вне камер.

Поэтому, когда он говорит нам, что у него есть увлекательное рождественское занятие для нас всей семьи, я не удивляюсь.

Продолжаю не удивляться даже когда он срывает простыню с кухонного стола, обнажая несколько коробок с пряничными домиками, которые строят и украшают самостоятельно.

Хотя слегка удивлена, что они сделаны из Орео.

– Я просто утверждаю. – Картер намазывает печенье глазурью и приклеивает его к крыше из печенья. – Тот, кто это придумал, гений. Целая деревня из Орео? – Он издает звук, будто на него снизошло откровение, и поворачивается к Оливии с широко раскрытыми глазами. – Что, если мы назовем ребенка…

– Нет.

– Но…

– Не назовем.

Картер хмурится, ворча что-то о том, что Гринч – беременная женщина ростом пять футов один дюйм, и Оливия крадет у него из рук мини-печенье и бросает его в рот. Это превращается в драку из-за печенья и съедобных украшений, и в конце концов Картер поднимает все это над головой и смеется, пока Оливия пытается взобраться по его телу, чтобы достать упомянутые предметы, в то время как Хэнк рядом со мной ест все, что попадается под руку.

– Хэнк. – Я хихикаю. – Ты должен класть их на свой дом, а не в рот.

– Упс. – Он кладет в рот еще одно печенье. – Разве я не кладу их на свой дом? Не скажу точно, ведь я слепой.

– Ты же не используешь это как предлог, чтобы съесть свое печенье, не так ли?

– Я могу делать все, что захочу, – просто говорит он, и удивительно, что они с Картером на самом деле не родственники, потому что, когда деревня из печенья готова, у Картера, кажется, такой же девиз.

– Вот! – восклицает он, нанося последний штрих на последний из трех своих домов. – Все готово! – Его глаза сияют от гордости, когда он осматривает деревню на кухонном столе. Затем он наклоняется, хватает трубу, отрывает ее и бросает в рот.

– Картер!

Он останавливается, глаза у него округляются от страха, будто жена застукала его с поличным за чем-то, чего он делать не должен. Например, за поеданием деревни из печенья.

– Что?

– Тебе пока нельзя это есть! Ты должен оставить это на несколько дней! По крайней мере, на один!

– Что? Ты хочешь, чтобы я весь день пялился на домики из печенья и не ел их?

Она тычет пальцем в одну из коробок, указывая на деревню, которая изображена на картинке позади счастливой семьи, ту, которая сейчас совсем не похожа на нашу.

– Таковы правила!

Он вскидывает руки над головой.

– Ты же знаешь, я не следую правилам, особенно когда речь идет об Орео! – Он ломает стену в одном доме и, глядя Оливии прямо в глаза, запихивает все это в рот. – Что тефперфь, пвфинцесса? – он что-то бормочет, а затем с визгом убегает, когда она бросается на него.

Хэнк насвистывает мелодию.

– Итак, это Рождество…

* * *

Рождественские объятия – это лучшие объятия, особенно когда тебя обнимают мамины руки и на тебе подходящая пижама.

Она крепко обнимает меня, вздыхая в мои волосы.

– Я скучала по нашим ночевкам.

– Я скучала по тебе. – Мой взгляд смотрит сквозь открытую дверь в коридор, где я вижу мерцание огней. – Не могу поверить, что в этом году ты украсила дом.

– Поскольку малыш уже в пути, я подумала, что, возможно, пришло время начать все сначала. Они заслуживают того, чтобы провести волшебное Рождество, куда бы они не отправились.

Я поворачиваюсь и смотрю на свою прекрасную маму.

– А что насчет тебя?

– А что насчет меня?

– Разве ты этого не заслуживаешь? – Я переплетаю наши пальцы, и прижимаю их к своей груди. – Разве ты не хочешь провести праздники с кем-то? Разделить с кем-то свою жизнь?

– У меня есть моя семья. Мне больше никто не нужен.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, мама. – Эти слова скорее похожи на мольбу. Я не знаю, принесет ли ей счастье найти кого-то, с кем она могла бы проводить время, но, если она думает, что это возможно, я бы хотела, чтобы она попыталась.

Когда-то в этом доме было так много смеха, и, хотя он до сих пор наполнен смехом, здесь также царит выворачивающее наизнанку безмолвное одиночество. Это моя мама, уютно устроившаяся в одиночестве пятничным вечером, чтобы посмотреть свои любимые фильмы, дрянные романтические комедии, которые папа с удовольствием слушал, с ее лежащей головой на его плече. Это отстраненный взгляд в ее глазах, когда она работает на кухне, воспоминания об отце, что нависал над ее плечом и умолял попробовать то, что она готовит, оттаскивал ее от плиты, чтобы покружить ее по кухне, в то время как он громко и противно пел ей, до тех пор, пока ее смех не заглушал его голос, и он скреплял это все поцелуем.

Иногда тишина громче смеха. Оглушительный рев, который заставляет тебя умолять, чтобы это прекратилось.

– Мне не нужен мужчина, чтобы быть счастливой, Дженни. – В ее глазах нет сомнений. Она уверена в своем решении, полагаю, именно это и приносит ей покой. – Я довольна жизнью, которую мы с твоим отцом создали, пока у нас была такая возможность. Я благодарна за воспоминания, которые мы создали, и я всегда буду желать большего, но он с нами в каждом новом воспоминании, которое мы создаем. Я чувствую его, и я просто… я не хочу заполнять его пространство кем-то другим.

Слеза скатывается по моей переносице, капая на наволочку.

– Что, если однажды ты найдешь место для кого-то другого?

– Если однажды я найду свободное место, тогда я кого-нибудь впущу. – Она откидывает мои волосы назад, заправляя их за ухо. – А как же ты? Когда ты кого-нибудь впустишь?

– Мне не нужен мужчина, чтобы быть счастливой, – повторяю я, от чего она смеется.

– Нет, не нужен. Что тебе нужно, так это партнер, лучший друг. Кто-то, кто будет терпелив с тобой, кто будет ждать, когда ты раскроешься, когда будешь готова, и захочет пройти с тобой через все твои битвы. Кто-то, кто заставит тебя смеяться, кто дополнит твои невероятные качества. У тебя такое большое сердце, Дженни, и я бы хотела, чтобы ты открыла в нем место для кого-нибудь. Я знаю, ты боишься. Но жизнь слишком коротка, чтобы бояться.

Ее слова проникают в мой мозг, устраиваются в углу, собираясь паутину. Я вспоминаю их снова и снова, даже два дня спустя, когда лежу без сна в постели, когда встает солнце, и сумасшедший убийца решает постучать в мою дверь.

Серьезно, какого хрена? Мои босые ноги шлепают по полу, когда я несусь по коридору, не заботясь о крысином гнезде на голове, которое большинство людей называет волосами.

– В каком мире социально приемлемо стучать в чью-то дверь в… Гаррет.

Он улыбается мне, стоя в дверях, его золотистые волосы выбиваются из-под зеленой шапки, припорошенной снегом точно так же, как его пальто и спортивная сумка, что висит на его плече.

– У меня есть для тебя еще один рождественский подарок. – Он переступает порог, его присутствие ошеломляет, отчего мои чувства бурлят. Когда он протягивает мне руку, мое сердце будто подпрыгивает к горлу.

– Что ты делаешь? – Шепчу я.

– Давай, Дженни. Возьми меня за руку.

Я соглашаюсь, осторожно вкладывая свою руку в его. На улице прохладно, но его прикосновения все равно заставляют мою кожу покалывать от жара, желания.

И пока мы стоим там, уставившись друг на друга, медленно пожимая друг другу руки, я никогда еще не была так смущена.

Он высвобождает руку и протягивает ее между нами вниз ладонью.

В моей памяти всплывают сотни счастливых утр, лукавая усмешка моего отца, обычное рукопожатие, которое превратилось в одно из наших любимых развлечений, нечто особенное только для нас двоих.

– Давай, – снова шепчет Гаррет, и моя грудь вздымается, когда он улыбается, терпеливо ожидая, когда я положу свою руку поверх его.

Я, наконец, хлопаю своей ладонью поверх его ладони. Его лицо расплывается в ухмылке, и слезы покалывают мне глаза, когда взрыв смеха вырывается из моего горла. Мы вдвоем стоим в дверях, хлопаем по рукам, толкаемся бедрами, меняемся местами и заканчиваем тем же, с чего начали: простым рукопожатием.

Он раскрывает объятия, и я кидаюсь в них, пряча лицо у него на груди, вдыхаю его аромат. Он все тот же, насыщенного красного дерева, чистый и цитрусовый, но сырость от снега, из которого он только что выбрался, делает его немного иным. Землистым и свежим, как дождь и сосновые иголки.

Я впитываю все это, потому что, по правде говоря, чувствую себя собой немного больше, когда я с этим мужчиной. Он видит сквозь всю мою браваду, видит и смелость, и спокойствие, нежность, что кипит под яростью, и вместо того, чтобы отвернуться, он берет меня за руку и идет со мной.

Когда мы прижимаемся к друг другу, прошептывая одни и те же слова, внутри меня разливается тепло.

– Я скучал по тебе.

– Я скучала по тебе.

ГЛАВА 20

Я ДУМАЮ, МЫ СЛОМАЛИ АДАМА

– Я снова выигрываю. – Дженни собирает свои каштановые локоны и закрепляет их бархатной резинкой цвета шампань. – Как себя чувствуешь? Уставшим? Злым? Будто тебе отрезали яйца? – Она играет бровями, на ее лице дерзкая улыбка. – Хочешь, я буду обнимать тебя и гладить спину, пока ты плачешь, здоровяк?

– Заткнись. – Я толкаю ее на диван и выключаю дурацкую танцевальную видеоигру – Ты жульничала.

– Убеждай себя в чем хочешь, если это поможет тебе спать спокойно.

Знаете, что не даст мне спать спокойно? Образ Дженни, танцующей в моей гостиной в одних кружевных красных трусиках и моей футболке. Нет, этот образ определенно не даст мне уснуть сегодня вечером.

Мы поедем на новогоднюю вечеринку вместе– идея Картера; не могу дождаться, когда он об этом пожалеет, – и Дженни пришла пораньше, чтобы потусоваться со мной. Она появилась у моей двери в этом мерцающем темно-синем платье, тесно облегающим ее попку, и быстро сбросила его, чтобы мы смогли побаттлиться в танцах. Танцевальные баттлы были отложены из-за других видов боев, ведь я случайно прижал ее к стене, придерживая за горло, пока доводил ее до оргазма своими пальцами. Пришлось ухватиться за горло, ведь на ней уже был макияж, и она не хотела его портить.

А я так хотел испортить его.

– Что ты делаешь? – Спрашивает Дженни, когда я открываю пакет.

– Заедаю свои чувства, – бормочу я, отправляя в рот горсть огненно-острых луковых колечек. Они хрустящие и пряные, источают аромат, вроде Дженни. Сочетают в себе все, что мне нужно в закусках.

– Фу, сегодня вечером целуйся сам с собой.

– Не-а. – Еще горсть. – Собираюсь спфвятатся ф шквфафу и зафунуть язык тебфе ф рот.

– Сегодня вечером ты не приблизишься ко мне.

Я сглатываю, погрозив ей своими красными от луковых колец пальцами.

– Это ты так думаешь.

Лицо Дженни искажается от отвращения, и она изображает тошноту, когда я облизываю пальцы.

– Это совершенно отвратительно. Я чувствую твое дыхание даже отсюда.

Я убираю пакет обратно на полку и мою руки.

– Хочешь понюхать поближе и лично?

Она скрещивает руки на груди и кладет лодыжки на мой кофейный столик, игнорируя меня, когда я подкрадываюсь к ней.

– Держи язык за зубами, Андерсен, иначе…

– Иначе что?

– Иначе я надеру тебе задницу.

– Оригинально. – Мои пальцы обхватывают ее лодыжки, разворачивая ее на диване и раздвигая ее ноги, чтобы я мог пролезть между ними.

– Я надеру тебе задницу так сильно, что ты будешь целоваться в засос со своими яйцами.

Я сдерживаю смех, оседлав ее бедра и прижимая ее запястья по обе стороны от головы.

– Никогда в жизни не встречал более жестокого человека. К счастью для меня, я понял, что благодаря своим размерам я могу удерживать тебя, и тебе это очень нравится.

Она покачивает бедрами, отрывая их от дивана, ударяется своим тазом о мой, пытаясь сбросить меня. Моя хватка на ее запястьях усиливается, когда я накрываю ее тело своим.

– Гаррет, – тихо предупреждает она. У нее безумный взгляд. Люблю безумный взгляд.

– Давай, Дженни. – Я поджимаю губы, издавая причмокивающие звуки. – Дай я тебя поцелую.

– Гаррет! – Хихиканье наполняет воздух, когда она вертится подо мной, пытаясь стряхнуть меня. Когда мои пальцы опускаются на ее грудную клетку, щекоча ее, она начинает хрипеть, плакать, одновременно смеясь, задыхаясь, и умоляя меня остановиться.

Когда я вижу, что она вот-вот упадет в обморок или врежет мне по яйцам, я ослабляю щекотку. Обхватив ее запястья, я прижимаю их к ее голове и смеюсь, проводя кончиком своего носа по длине ее носа. Когда она снова может дышать, я скатываюсь с нее и направляюсь в свою спальню.

– Куда ты идешь? – Дженни проводит рукой по своим волосам. Ей нужно привести их в порядок, прежде чем мы появимся в доме ее брата.

– Почистить зубы. Я хочу провести ночь, целуя тебя. – Я подмигиваю ей. – Тайно, конечно. – Я хватаюсь за свой половой орган. – Мне нравится, когда мне делают минет. Не смогу этим наслаждаться, если сегодня потеряю свой член.

Дженни швыряет мне в лицо подушку.

– Иди, чисти зубы, брюссельская капуста.

Полтора часа спустя мы подъезжаем к дому Картера и Оливии, и всю двадцати минутную дорогу я пытался просунуть руку под платье Дженни.

– Ты уверен, что не хочешь выпить сегодня вечером? – Она хлопает меня по руке и кладет ее на среднюю консоль. – Можем поехать домой на Uber.

– Не-а, я в порядке.

– Что ж, если ты изменишь свое…

– Нет. Я собираюсь трахнуть твой рот позже, сегодня вечером, и мне не нравится, если при этом я буду пьян, а ты трезвая.

Дженни не отрываясь смотрит в окно.

– Пьян ты или трезв, это не помешает мне сесть тебе на лицо и кончить на твоем языке. – Она смотрит в мою сторону с ослепительной улыбкой. Я оставляю машину на улице, и она сжимает мое бедро, прямо рядом с моим членом. – Готов, большой парень?

Я не был готов.

Мне пришлось чуть отстать от нее и засунуть член за пояс боксеров, пока Дженни шла впереди. В моих штанах случайно собралась «палатка».

Прошло два часа, она все это время флиртовала с Джексоном, хлопала своими дурацкими ресницами, облизывала свои дурацкие губы, ухмылялась мне через его дурацкое плечо. Она упомянула что-то о том, чтобы позже я украсил ее задницу отпечатком своей руки. Думаю, это ее способ гарантировать, что этот отпечаток останется, блять, навсегда.

– Смотреть, как ты влюбляешься, невероятно весело.

Я спотыкаюсь обо что-то, и цепляюсь за стену. Моя вишневая газировка плещется и шипит, разливаясь по руке.

– Черт возьми, Кара. Почему ты всегда подкрадываешься ко мне?

Кара ухмыляется.

– Я очень, очень хитрая.

– И раздражающая, – ворчу я, затем прикрываю плечо, когда она ударяет по нему. – Ауч! За что?

Ее взгляд скользит по сторонам, останавливаясь на Дженни и Джексоне. «Джей» и «Джей». «Дж» в квадрате. Все это звучит глупо. Глупые буквы «Дж». «Г» и «Дж» звучит намного лучше, если бы я сложил любые две совершенно случайные буквы алфавита вместе.

– Бедный малыш. Тебя достал зеленоглазый монстр?

Я хмурюсь.

– О чем ты? Перестань говорить загадками.

– Ладно, Гаррет. Я перестану говорить загадками. – Она прижимает меня к стене, от ее горящих глаз моя шея покрывается поток. Она высокая, свирепая и пугающая. – Ты пялился на Дженни весь вечер, и каждый раз, когда Джексон прикасается к ней, выглядит так, будто эта вена вот-вот лопнет, – она тычет пальцем мне в шею, – вот эта.

– Картеру не нравится, что он с ней разговаривает. – Оооо, молодец. Быстро соображаешь, Гэр.

– Не одному Картеру.

Джексон выбирает этот момент, чтобы подойти, поднося пиво к губам.

– О чем говорим?

– О, привет, Джекс. – Кара сжимает его плечо. – Медвежонок Гэри рассказывал мне, как ему не нравится, что ты разговариваешь с Дженни, потому что он влюблен в нее.

– Кара. – Я широко раскидываю руки. Мой напиток снова шипит, проливаясь на мой левый носок. Я оглядываюсь на Джексона. – Я ничего такого не говорил. Она ведет себя как… как… Кара. – Мягко. – Она пьяна.

Адам появляется из ниоткуда, обнимая меня одной рукой за плечи.

– Я пьяный. – Его тон такой же гордый, как и широкая ухмылка. – Здесь есть милая девушка. Ее зовут Стейси. Саманта? – Он хмурится. – Может быть, это Сара. Она любит хоккей, и я показал ей фотографию Медведя. Она сказала, что он симпатичный. Должен ли я пригласить ее на свидание?

– О, милый. – Кара похлопывает его по груди. – Нет. Нет, не должен.

Он хмурится.

– Да, я так и думал. Год новый, а я такой же одинокий.

– Чувак, даже я надеюсь, чтобы этот парень нашел кого-нибудь, – бормочет Джексон, когда мы ускользаем, направляясь в столовую, где только что закончился бир понг.

– Гаррет! – Картер подбрасывает шарик для пинг-понга со стола из орехового дерева. – Мне нужен напарник.

– Я не пью.

– Они тоже. – Он указывает на стол, где Дженни и Оливия наполняют свои чашки. – Все равно разнесу их, с алкоголем или без.

Глаза Дженни встречаются с моими, брови с вызовом приподнимаются.

– Андерсен на это не способен.

– Э-э, мы с Лив выиграли весь турнир в прошлом году, – отвечаю я, попутно давая пять Оливии.

– Вы, ребята, жульничали, – ворчит Картер.

Оливия мило улыбается.

– Ты знаешь, что говорят. Научись проигрывать, и тогда ты сможешь по-настоящему ценить победу.

Его глаза темнеют.

– Гаррет! Иди сюда!

Особенность этих двоих в том, что они оба ненавидят проигрывать. Картер может показаться парнем, который позволяет своей жене выигрывать, чтобы защитить ее чувства, но он никогда не проигрывает добровольно. Так что всегда очень интересно наблюдать за тем, как его крошечная жена превосходит его практически во всем.

В том числе в первом раунде бир понга, в котором Оливия и Дженни попадают во все шесть гребаных стакана подряд, а Картер требует матч-реванша.

– Как это вообще возможно? – Бормочу я.

– Я, блять, не знаю. – бормочет Картер. – Гребаные подковы им в задницы.

– Удача тут ни при чем, приятель, – вмешивается Эммет, но, возможно, на этот раз удача на нашей стороне. Потому что Оливия промахивается один раз, Дженни – два. Картер более сосредоточен, отказывается смотреть на Оливию на своем ходе, безжалостно дразнит ее, когда наступает ее ход, а я хорош также, как и всегда.

С каждой стороны осталось по два стакана, напряжение нарастает. Девчонки играют первые, Кара подбегает к ним, и шлепает обеих по задницам.

– Хочу увидеть, как они плачут, дамы.

Дженни трижды подбрасывает свой мяч, затем наклоняется, балансируя на краю стола.

– Эй, Джен… ауч! – Картер наклоняется, хватаясь за пальцы ног, на которые я случайно наступил.

– Упс, – говорю я. – Извини за это, приятель.

Отвлекшись от своего брата, Дженни пускает мяч в полет, с легкостью попадая им в стакан. Бедняга Картер будет так пьян к концу игры.

Очевидно, он решил попробовать другую тактику отвлечения внимания в последнем раунде. Когда Оливия подходит к столу, он медленно натягивает рубашку на торс, прижимая палец к губе, и не сводит с нее глаз.

– Нравится то, что видишь, принцесса? Хочешь, я отведу тебя наверх и… черт возьми!

Это, друзья мои, Оливия кидает последний мячик, попадает им в стакан, и все это глядя мужу в глаза.

– Эй, ну же. – Я хлопаю Картера по спине, когда он скулит. – У нас все еще есть шанс. У нас столько же стаканов, сколько было у них. Мы справимся.

Он хватается за край стола, нервно сглатывая.

– Ты идешь первым.

«Ты проиграешь», говорит мне Дженни одними губами.

Так или иначе, я определенно проиграю. Проиграю ей или проиграю в этой игре. В любом случае, когда я без особых усилий промахиваюсь, я знаю, что моей вины в том, что произойдет дальше – нет.

С дрожащим выдохом Картер делает шаг вперед. Он расправляет плечи, разминая шею влево, затем вправо.

– Любую чашку, Картер, – говорю я ему, потирая его плечи. – Любую чашку.

Именно в этот момент, когда он балансирует и готов к броску, Оливия встречается взглядом с Эмметом, и он одобрительно кивает.

– Не смотри на нее, – рычу я на Картера. – Не смей, блять, смотреть на нее.