Текст книги "Поиграй со мной (ЛП)"

Автор книги: Бекка Мак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 2ПРАЗДНИЧНОЕ ТАКО И ПРИДУРКИ

Вам знакомо это неприятное ощущение не высохшего, еще сырого белья, которое натягиваешь на себя? Или какие на вкус холодные затвердевшие остатки макарон с сыром, которые некогда разогреть? И то, и другое чертовски мерзко, точь-в-точь как то, что я испытываю, когда мой танцевальный партнер смотрит на меня, будто хочет сожрать.

Бедняга еще не понял, что я как икра, которую он никогда не сможет позволить себе, как бы ни старался.

Саймон опирается на штангу для жима лежа, локоть на перекладине и резко смотрит вверх. Он играет бровями.

– Нравится, что ты видишь?

– Забавно, я собиралась спросить тебя то же самое, – я прохожу мимо него в раздевалку. Он идет за мной, потому что он настойчивый говнюк.

Не поймите меня неправильно: я вполне хорошо отношусь к Саймону. Мы танцуем в паре уже четыре года. Но он не просто настойчив, он еще и чертовски самоуверен, и похоже, ошибочно считает, что я просто играю в недотрогу.

Не так уж сложно понять, что у меня нет абсолютно никаких планов пускать его в мой Диснейленд. Чем скорее он это осознает, тем лучше.

– Это женская раздевалка, Саймон. Тебе сюда нельзя вне зависимости от того, насколько далеко ты спрятал эту штуку.

Ухмыляясь, он прижимает руку к промежности.

– Я не смогу спрятать эту штуку как бы ни пытался, – я чувствую отчетливый запах говядины, когда его губы оказываются у моего уха. – Такие размеры не спрячешь.

Я отталкиваю его и захожу в раздевалку.

– Снизь самооценку, придурок.

Саймон смеется.

– Схожу в душ и встретимся у входа.

Один из недостатков моего характера – соглашаться заранее. К тому времени, когда запланированное наступит, я предпочту снять лифчик и не натягивать его обратно.

Я смахиваю пот из-под спортивного топа.

– У меня уже есть планы на вечер, и я очень устала, так что…

– Но сегодня твой день рождения.

– Ага, и я…

– Пять минут! – он целует меня в щеку и бежит в мужскую раздевалку. – Дай мне пять минут! Приведу себя в порядок для моей любимой именинницы! – он подмигивает и исчезает, прежде чем замечает, как я закатываю глаза.

Несомненно, мы друзья, и да, 75 процентов совместного времяпрепровождения его руки блуждают по мне, когда мы находимся в чересчур близких танцевальных позах. И все же, псевдо-свидание с Саймоном за обедом – это не то, как как я представляю свой идеальный двадцать четвертый день рождения. Вообще, есть как минимум десять способов как его провести лучше. Например, вздремнуть часика два на диване, подрочить в своей спальне или погулять с кошкой.

У меня нет кошки.

Но я неравнодушна к бесплатной еде, и мы собираемся в «Тако Кантина», что супер, ведь тако – моя жизнь. В то же время, я совсем не рада настойчивости Саймона разделить начос и гуакамоле, ведь он съест все, а я успею урвать лишь две чипсинки.

– Упс, – его пальцы касаются пыльного дна деревянной миски для чипсов. – Вроде как я все съел, да?

– Ага, так и было.

Он отмахивается от меня.

– Да ладно, зато тебе не надо беспокоиться о лишних калориях.

Я настолько резко вскидываю брови, что беспокоюсь, что они отлетят.

– Что, извини?

– Лишние калории.

– Ага, я услышала. Я давала тебе шанс изменить свои слова, – я потягиваю свой безалкогольный мохито, наслаждаясь его сладким вкусом. – Когда это вообще стало нормой – говорить, что женщине стоит есть, а что нет?

Он с опаской смотрит на меня.

– Успокойся, Дженни. Я пошутил. И не делай вид, что ты к этому не привыкла.

Я к этому привыкла, в этом-то и проблема. Всю свою жизнь я борюсь с желанием съежиться под пристальным взглядом танцевальных тренеров, которые придираются к любому проявлению мягкости в теле; которые просматривают мои отчеты по еде в поисках хотя бы какого-то признака того, что я не придерживалась строгой диеты; чего-то, что могло бы объяснить, почему неделю назад я двигалась слегка вяло или почему одним утром мой наряд вдруг стал немного облегать фигуру. Я слишком часто обнималась с унитазами и плакала, боясь их грубых слов, но еще больше боялась развить зависимость, которая слишком легко может привести к летальному исходу.

Это чудо, что сейчас я сижу здесь и спокойно заказываю три тако и лимонад, не заботясь ни о чем на свете и не испытывая ни капли угрызений совести. Это то, к чему я стремилась со времен средней школы через невероятное количество часов терапии. Я не позволю необдуманным словам Саймона украсть годы моего прогресса в отношениях с едой.

А затем он добавляет:

– Да и вообще, в следующем месяце уже зимнее шоу. Ты же не хочешь набрать лишних кило?

Я не разбиваю свой стакан просто потому, что этот лимонад просто пушка.

– Ты роешь себе могилу. Продолжай в том же духе, и ты там окажешься, я тебя уверяю, – «говнюк», мысленно добавляю я.

Он накрывает мою руку своей.

– Знаешь, я думаю, ты самая красивая девушка на свете, Дженни. Мне повезло, что ты стала моей партнершей.

Я улыбаюсь официанту, одними губами произнося беззвучное «Спасибо», когда он ставит передо мной блюдо с тако. Саймону я говорю: «Еще бы».

Он съедает половину тако за один укус.

– Твой брат все еще женат?

– Прошло только две недели, так что да, – кроме того, Картер одержим Оливией. Хорошо, что он профессиональный хоккеист. Если бы он был в городе каждый день, Оливия бы придушила его. Я все еще не понимаю как за двадцать четыре года не сделала это сама. Мой брат замечательный, он просто немного… шумный? Напыщенный? Уверенный в себе? Чересчур? Все вышеперечисленное?

– Две недели – это больше, чем он может выдержать в серьезных отношениях, – говорит Саймон с набитым ртом говяжьего фарша, листьев салата и сыра. То, как он умудряется залезть под юбки каждой девушки нашего направления в университете, находится далеко за пределами моего понимания.

– Стоит ли напоминать, что ты такой же бабник, каким был Картер до Оливии?

– Я не такой.

Я случайно хихикаю. Упс.

Саймон закатывает глаза.

– Почему у твоего брата есть шанс изменить свою репутацию, а у меня нет? Может, я тоже хочу остепениться.

Заслуживают ли люди презумпции невиновности? Обычно, да. Но я знаю этого человека. Я наблюдала, как он очаровывал своим обаянием бесчисленное количество девушек. Все лишь для того, чтобы покувыркаться с одной из них неделю или две, а потом заменить ее другой, чтобы щеголять с ней прямо перед первой. Он бросает женщин без раздумий, и при этом никогда не упускает возможности приударить за мной.

Как сейчас, когда он обхватывает своей лодыжкой мою, пытаясь зажать мои ноги между своими. Его лицо расплывается в гребаной ухмылке, и я вспоминаю, почему я ласково называю его Саймоном Сифилисом.

– Давай, Дженни. Давай поедем ко мне. Позволь мне сделать тебе настоящий подарок на день рождения.

– Ага, – я ловлю взгляд официанта, кручу пальцем в воздухе, затем указываю на свои тако. – Можно мне коробку с собой, пожалуйста? – я ставлю подбородок на переплетенные пальцы и улыбаюсь. – Знаешь, Саймон, я бы с огромным удовольствием. С таким же удовольствием останусь и доем этот обед, – я с благодарной улыбкой беру у официанта маленькую коробочку и начинаю укладывать внутрь свои тако. – К сожалению, сегодня мне не хочется совершать ошибок размером с придурка.

Я встаю и аккуратно целую его в щеку, мысленно занося его невероятно удивленное лицо в файл под названием «я хочу запомнить это навсегда».

– Спасибо за мои праздничные тако. Не могу дождаться, когда смогу насладиться ими в тишине и одиночестве.

* * *

Особенность улыбки Беккетов в том, что перед ней не могут устоять даже другие Беккеты. Мой брат не может отказать мне, и я, как известно, время от времени пользуюсь этим.

Поэтому я не только заказываю стейк и лобстера в одном из самых модных ресторанов Ванкувера на праздничном ужине в честь моего дня рождения, но и съедаю банановый сплит с Орео в моей любимой кондитерской после простой просьбы и улыбки с ямочками на щеках. Картер съел две порции, поэтому, следуя за ним по улице после ужина, я пытаюсь не позволять пятнадцати фунтам (прим. 6,8 килограмм), которые, как мне кажется, я набрала за сегодняшний вечер, слишком сильно давить на мои мысли.

Тем не менее, я наелась, мне чертовски неудобно, и Картер заставляет меня идти пешком. К тому же, ужасно холодно, и на мне мое красивое пальто, а не теплое.

Я дрожу, укутавшись в шарф.

– Мне холодно. Куда мы идем? Почему Хэнку после ужина нужно домой, а мы гуляем по снегу? Разве ты нас не любишь?

Картер игнорирует меня, но Оливия стонет, прижимая обе руки в рукавицах к животу.

– Мне нужно прошагать всю эту еду. Я съела слишком много.

Я глажу ее очаровательный беременный животик.

– Маленькая мама была голодна. Все в порядке.

– Маленькая мама всегда голодна.

– Большой папочка тоже всегда голоден, – урчит Картер, похлопывая себя по животу.

Я корчу гримасу.

– Пожалуйста, нет. Никогда больше.

Он надувается, хмурится.

– Что? Почему?

– Потому что это совершенно отвратительно.

– Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, – он обнимает жену, прижимаясь губами к ее уху, но не понижает голос. – Я мог бы снова поесть, но этого не сделаешь на публике, если ты понимаешь, о чем я…

– Картер! – она шлепает его ладонью по губам, прежде чем притянуть его на уровень своих глаз. – Ради всего Святого, – шепчет она своим угрожающим учительским голосом. – Хоть раз в жизни перестань болтать.

Он расплывается в ухмылке, когда мы останавливаемся перед высоким зданием в центре города.

– Я просто хочу любить тебя громко. Почему ты не позволяешь мне любить тебя так?

Оливия успокаивающе гладит его, пока моя мама делает вид, что вот-вот упадет в обморок, а я изображаю рвотный рефлекс.

– Поверь мне, детка. Никто не любит громче тебя.

Картер гордо улыбается и открывает стеклянные двери. Он заводит нас в лифт прежде, чем я успеваю полюбоваться изысканным вестибюлем, и когда мы поднимаемся на двадцать первый этаж, он наконец отвечает на вопрос, который я задала целых две минуты назад.

– Я действительно люблю тебя. Лучшая сестра на свете, – он выталкивает меня в коридор. – Вот почему мы приготовили тебе самый лучший подарок на свете.

– Подарок? Здесь? – я оборачиваюсь, рассматриваю пронумерованные двери по коридору. – Картер, это многоквартирный дом.

– Угу, – он вставляет ключ в дверь с надписью «2104», затем указывает на вход. – Добро пожаловать домой, Дженни.

У меня отвисает челюсть, ноги приросли к месту.

– Дом? Для… для меня? – я осторожно вхожу в светлое помещение, которое кажется потрясающим и полностью меблированным, если судить по гостиной. Я поворачиваюсь к своей семье, и мои глаза наполняются глупыми слезами. Я ненавижу плакать, но для меня это время года самое эмоциональное. – Это для меня? Ты купил мне мою собственную квартиру?

– Наверное, кто-то может назвать меня лучшим братом в мире.

Он раздражает и бесит меня, но Картер всегда был лучшим братом и моим лучшим другом, поэтому я обвиваю руками его шею и кричу: «Я так сильно тебя люблю».

В поле зрения появляется хмурое лицо мамы.

– Но ты можешь остаться со мной, если хочешь. Дженни, тебе не обязательно переезжать. Еще не слишком поздно. Картер может отказаться от сделки. Ты можешь…

Картер заставляет ее замолчать, накрыв ее лицо гигантской ладонью.

– Ш-ш-ш, – он берет меня под руку. – Давай. Я проведу тебе экскурсию.

Картер водит меня по квартире, показывая просторную хозяйскую спальню, примыкающую ванную комнату со стеклянным душем. Дальше по коридору есть вторая спальня и еще одна ванная комната – гораздо больше, чем мне нужно.

Что неудивительно, как и то, что он говорит мне, что на самом деле хотел подарить пентхаус. Картер любит баловать своих людей, и он застукал меня за поиском квартиры для аренды в прошлом месяце. У меня небольшой доход, а в Ванкувере все дорого, поэтому доступные квартиры с моим бюджетом напоминали фото из криминальных хроник. Картер посмотрел на меня с выражением на лице, которое говорило «еще чего, точно блять нет», а потом захлопнул мой нотубук и ушел, умудряясь при этом закатить глаза.

Когда мы заканчиваем тур по квартире, я танцую в каждой комнате еще три раза, потому что я так влюблена в них и не могу перестать улыбаться.

– Это невероятно и настолько идеально, – я кружусь по гостиной, прежде чем обнять брата, бросаюсь на Оливию, которая уютно устроилась на диване, и целую ее в щеку. – Спасибо тебе, бесконечное спасибо.

– Ты можешь переехать, как только захочешь, – говорит мне Картер, когда мы собираемся домой. – Я смогу помочь тебе, когда вернусь с нашего выезда на следующей неделе, – он вручает мне брелок из розового золота с акриловой буквой «J» и крошечными цветами. – И один из парней живет этажом выше, это круто. Я чувствую себя спокойнее, когда ты живешь одна, а я знаю, что он рядом. Я еще не спрашивал его, но уверен, он присмотрит за тобой.

– Отлично, – как это похоже на него – присматривать за мной.

Он вытаскивает меня в коридор, когда дверь напротив открывается. Мягкий смешок пронзает воздух, и Картер улыбается.

– Вспомнишь солнце, вот и лучик. Что ты делаешь здесь, внизу? Ну, я вообще знаю, что ты здесь делал, – он приподнимает брови. – Твои волосы растрепаны… и твоя рубашка… – он мотает головой, все еще улыбаясь, затем указывает на меня. – Дженни переезжает. Сказал ей, что ты присмотришь за ней, – выражение его лица становится жестким. – Ты должен присмотреть за ней.

– Мне не нужна нянька, – ворчу я, ни к кому конкретно не обращаясь, застегивая пальто, прежде чем посмотреть, какой бедной, ничего не подозревающей душе, поручили эту работу. Мои пальцы прекращают свою работу, когда мой взгляд останавливается на паре широко раскрытых сине-зеленых глаз, беспорядочной копне блондинистых волос на его голове, и серых спортивных штанах, так небрежно свисающих слишком низко на бедрах.

Картер прав: Гаррет выглядит так, будто у него только что был секс.

А полуодетая блондинка с красными ногтями цвета пожарной машины, обхватывает его локоть так, будто ее только что как следует трахнули. Я ловлю себя на странном чувстве зависти.

Гаррет Андерсен занимает достойное место в шкале привлекательности Криса Хемсворта: у него сияющая кожа, солидные мышцы, бирюзовые глаза цвета океана в самый ясный день, а его спортивные штаны нисколько не скрывают, что у него очень горячо между ног, ведь почему бы и нет? Так что подайте в суд на меня, бедную девушку за то, что я размышляю о том, каково это, перепихнуться с ним. Прошло слишком много времени, и у меня есть немного, ладно, дохера, паутины в подземелье.

Черт, разве до этого я не называла это Диснейлендом?

Ярко-красный румянец заливает щеки Гаррета, когда он выдерживает мой пристальный взгляд, и я понятия не имею, что на него находит, когда он отрывается от девушки, стоящей рядом с ним, практически толкая ее.

– Ладно, как я и говорила, – прочищая горло, я обматываю шею шарфом. – Со мной не нужно нянчиться, особенно придурку года, – я беру Оливию под руку и направляюсь к лифту, бросив взгляд через плечо. Судя по ее смеху, Оливии, не меньше, чем мне нравится, как Гаррет в удивлении раскрывает рот. Уверена, он хочет быть моей нянькой так же сильно, как я не хочу услышать вновь, как мой брат называет себя «большим папочкой».

– Дженнифер Беккет, – ругается мама, догоняя нас. – Это было грубо! Прости, Гаррет! Мы тебя любим!

– Я была с Картером гораздо грубее, – отмечает Оливия. – Но Гарретт – милашка.

Я морщу нос.

– Милашка, который трахался с моей новой соседкой.

Мне все равно, но немного неловко видеть их вместе. А что, если стены тонкие? Хочу ли я знать, как он звучит, когда вот-вот кончит? Не особо.

Это одна из причин, по которой я избегала социальных сетей до того, как Картер встретил Оливию; когда он был тем еще казановой. Никому не нужно видеть доказательства того, как кто-то трахается.

– Может, они встречаются, – неуверенно предлагаю я.

– Не-а, – рука Картера просовывается между дверями лифта, заставляя их раздвинуться. Он заползает внутрь. – Просто трахаются.

Я складываю руки на груди.

– Мне не нужна нянька, Картер.

Он притягивает Оливию к себе, натягивая на нее шарф так, что он закрывает почти все ее лицо, хотя она и пытается отмахнуться от него.

– Не думай о Гаррете как о няньке. Думай о нем скорее как о дополнительной паре глаз.

– Картер! – я дважды топаю ногой. Я всегда была немного королевой драмы. Яблоко от яблони, как говорится. – Это еще хуже! Звучит так, будто ты шпионишь за мной!

– Я не шпионю! – кричит он в ответ, размахивая руками. – Я просто хочу убедиться, что ты в безопасности!

Двери распахиваются, и я с важным видом вхожу в безукоризненно убранный вестибюль.

– Ты так раздражаешь.

– Нет, это ты меня раздражаешь!

– Я знаю, что ты такой, но я?

– О Боже, – Оливия закрывает лицо рукой.

– Дети, – предупреждает мама. – Перестаньте.

– Тебе повезло, что я тебя люблю, – бормочет Картер, открывая перед нами дверь машины.

– Тебе повезло, что я не хочу надрать тебе зад.

Его лицо расплывается в широкой улыбке.

– Садись уже.

Мой палец скользит по краю старой страницы передо мной, по пластику, защищающему картинки, которые жили там годами. Он жесткий и сломанный, с острыми краями, и я шиплю, когда мой палец скользит по неровности слишком быстро. На кончике моего пальца появляется капля крови, и я втягиваю ее в рот, чтобы остановить боль и кровотечение, глядя на красивое улыбающееся мне лицо.

На нем розовая праздничная шапочка, а на плечах у него шестилетняя я, прижимаю к себе мягкого, бледно-розового плюшевого кролика, которого он мне подарил.

Скрипит дверь моей спальни, и в комнату заглядывает мама. Она улыбается, когда замечает, что я все еще не сплю. Она входит внутрь, шаркая ногами, но останавливается у края кровати, и я наблюдаю, как годы бесконечной любви и сердечной боли мелькают в ее глазах, когда она замечает открытый фотоальбом у меня на коленях. Я хотела бы это исправить, но знаю, что не могу.

– Я скучаю по нему, – шепчу я, обводя взглядом лицо моего отца. – Так сильно.

– Я тоже, милая, – мама опускается рядом, прижимаясь долгим поцелуем к моим волосам. – Я знаю, что сегодня он смотрит на тебя сверху вниз, грустя о том, что его малышка уже взрослая. Он так гордится тобой и женщиной, которой ты становишься, Дженни. Я не сомневаюсь в этом.

Она прикасается к кролику, которого маленькая я прижимаю к себе, зарывшись в волосы моего отца. Ее взгляд останавливается на том же самом кролике, который сейчас уютно устроился у меня на животе.

– Он всегда был твоим любимым.

Я поднимаю игрушку с колен. Кролик выцвел, и один глаз-пуговка болтается на ниточке. Годы объятий, таскания его за собой повсюду, куда бы я ни пошла, отказа маме стирать ее иногда месяцами подряд сделали некогда мягкий мех грубым и тусклым.

– Я всегда хотела кролика, но вы, ребята, не разрешали его завести. Вместо этого папа подарил мне этого кролика, – я глажу длинные уши. – Знаешь, это он дал ей имя. Принцесса Жвачка.

– Он подарил бы тебе весь мир, если бы я только позволила ему. Он годами доставал меня, уговаривая подарить тебе настоящего кролика. Ты была его маленькой принцессой, а он был упрямым засранцем, которому не нравилось слово «нет».

– Звучит как Картер.

Она хихикает.

– Твой папа и Картер слишком похожи. Опасный дуэт, когда они затевали свои шалости, – она с нежной улыбкой перебирает пальцами мои волосы. – Прости, что его нет рядом, чтобы отпраздновать с тобой твой день рождения.

– Не извиняйся, – я смахиваю слезу со своей щеки, затем ловлю ту, что скатывается по ее. – Мне повезло, что у меня было шестнадцать лет, чтобы создать воспоминания с ним.

В ее глазах тихая грусть, когда она окидывает взглядом мою тускло освещенную комнату.

– Я действительно буду скучать по тебе здесь. Я бы оставила тебя навсегда, если бы могла, но ты заслуживаешь своей собственной жизни. Тебе нужно пространство для роста.

Взяв мое лицо в свои руки, она целует меня в щеку.

– С днем рождения, милая. Я люблю тебя и так сильно горжусь тобой.

ГЛАВА 3ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ: ПРИНЦЕССА ЖВАЧКА И ЖЕЛАНИЕ ЖИТЬ

У вас когда-нибудь возникало чувство, что вам здесь не место?

Это так непохоже на меня… Ведь обычно по пятницам у меня нет планов, я предпочитаю минимум слоев одежды на себе и отпускаю свои «вишенки» в свободный полет. Так что отсутствие штанов и лифчика вполне приемлемо. Меня даже не беспокоят покрасневшие глаза и чрезмерно лохматый пучок на моей голове.

Это квартира, такая чистая, такая собранная – вот что совсем не похоже на мою жизнь или даже то, что у меня сейчас на голове.

Раннее утреннее солнце ярко освещает мое новое пространство для жизни мягким светом, согревающий деревянный пол под моими босыми ногами. На мгновение я закрываю глаза и наслаждаюсь этим ощущением, впитываю тепло. Я представляю, каково это, быть кем-то настолько любимой, будто меня обвивают руки, пробуждающие внутренний свет. На мгновение солнечный свет становится любовью, и я погружаюсь в него. На мгновение я страстно этого желаю.

Сегодня я сомневаюсь, и виной всему чертова фотография на моей кухне. Та, к которой, мой взгляд прикован со дня моего рождения на прошлой неделе.

Мой взгляд замирает на морщинках от смеха вокруг его широкой улыбки и блестящих глаз. Чем дольше я смотрю на него – на отца, которого я потеряла восемь лет назад, в этот самый день, на прощание, которое так и не успела сказать, – тем тяжелее мне становится дышать. В горле будто что-то горит, и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, чтобы унять дрожь.

Когда я отворачиваюсь от единственного лица, которое хочу видеть и одновременно не могу на него смотреть, мои руки дрожат. Я перевожу взгляд на коробки. Их слишком много, они словно башни, что стоят по всей моей гостиной. Все, что я хочу сделать, это погрузиться в распаковку вещей, почувствовать себя как дома. И все же, обыденная задача в сочетании с тяжелыми для меня волнами горя, с которыми за все эти годы я так и не научилась справляться, смешиваются в уродливый беспорядок. Я не хочу рыться в коробках. Я не хочу смотреть на картинки и мечтать о том, чтобы воспоминаний было больше, ведь этого никогда не будет. Я хочу забраться обратно в постель, натянуть одеяло на голову и проснуться завтра, когда всего этого уже не будет.

Честно? Мне бы не помешала улыбка. Что-то такое мягкое и искреннее, что напомнит мне о том, что в этом мире есть добро.

Кофе, пожалуй, самое лучшее, что помогает справляться и единственное, к чему у меня есть быстрый доступ. Поэтому я натягиваю одну из хоккейных толстовок моего брата, засовываю ноги в угги и плетусь по коридору к лифту.

– Придержи лифт, – слышу я голос, и пятьдесят раз нажимаю кнопку закрытия двери, прежде чем внутрь просовывается нос туфли на каблуке. – Привет, соседка, – говорит симпатичная блондинка с другого конца коридора с широкой, сверкающей улыбкой. – Спасибо, что подождала.

– Не за что, – мой взгляд скользит вниз, отмечая ее роскошный плащ и красную подошву ее туфель.

Лабутены? Она прикалывается?

Она снимает красную кожаную перчатку и протягивает руку с безупречным маникюром.

– Эмили.

Я беру ее за руку, пытаясь спрятать маникюр трехнедельной давности.

– Дженни.

– Подруга Гаррета.

Нет.

– А ты его подружка для перепихона.

Она подмигивает.

– Только в те дни, которые заканчиваются на «А». – Лифт останавливается, и Эмили нежно сжимает мое предплечье. – Мне на парковку, так что, думаю, здесь мы и попрощаемся. Так приятно было познакомиться с тобой, Дженни. Увидимся.

– Пока, Эмма.

Она удерживает мой взгляд, слащаво улыбаясь.

– Эмили. Если вдруг снова забудешь, наверняка услышишь, как Гаррет прокричит его посреди ночи.

Я показываю язык, когда она начинает исчезать за закрывающимися дверями, и она показывает свой в ответ.

Фу. Разве я уже не говорила, что не хочу знать, как звучит этот мужчина во время оргазма? Я совершенно точно планирую сделать вид, что мы незнакомы, когда мы будем пересекаться.

Как сейчас, например. Блять.

– Дженни?

Мои глаза встречаются с глазами Гаррета, и мое тело движется быстрее, чем когда-либо, пытаясь занырнуть за стену. Давайте забудем, что я не хочу видеть, как он выходит из квартиры моей новой соседки. Я не хочу, чтобы он видел меня в таком виде. Этим утром я уже поговорила с Картером, втирая ему какую-то чушь, что «я в порядке». Он с трудом этому поверил и неохотно согласился заехать за мной лишь вечером, чтобы поужинать вместе вместо того, чтобы приехать во время нашего разговора. Мне не нужно, чтобы моя нянька бежала и разбалтывала моему старшему брату, что его младшей сестренке совсем плохо.

– Дженни? – Гаррет зовет снова, звук уже ближе. – Ты прячешься? Ты же знаешь, что я тебя уже видел, да?

Я зажмуриваю глаза, прижимаюсь к стене. Когда я прочищаю горло, я приоткрываю одно веко.

Передо мной стоит светловолосый огромный парень в точно такой же толстовке, как у меня. Его волосы растрепаны и спрятаны под бейсболкой, и в руках у него подстаканник с горячими напитками из того самого кафе, в которое я направляюсь. Чем дольше его пристальный взгляд скользит по мне, тем более явно на его лице читается недоумение.

– О, привет, Гаррет. Не заметила тебя. – Я выпрямляюсь, одергивая подол своей толстовки, и его взгляд оказывается на моих пижамных штанах. Я указываю на напитки и выдавливаю смешок. – О, и мне захватил?

Он пялится мне в глаза, хмурится, и я буквально слышу вопрос, что так и хочет слететь с его языка, «Ты в порядке?». Он, вероятно, переосмысливает свои слова, потому что чаще всего меня боится.

– Э-э, вообще-то, да, – он подпирает один стакан своим локтем, а оставшиеся два протягивает мне. – Эти для тебя.

Я смотрю на напитки, потом на него.

– Что?

– Для тебя.

– Я не… Я не понимаю.

Гаррет откашливается в свою руку.

– Я знаю, что прошлая ночь была для тебя первой, и я знаю, что сегодня… – его глаза мерцают, когда я сглатываю. – Я знаю, что сегодняшний день может быть тяжелым, поэтому я подумал… что тебе не помешает немного кофеина. Но я не знал, любишь ли ты кофе, поэтому на всякий случай купил тебе еще и горячий шоколад, – он ставит подстаканник мне на руки и гладит себя по затылку. – На нем взбитые сливки.

– Это, гм…

– Ничего особенного. Я был там и просто подумал… о кофе.

– Я люблю кофе. И горячий шоколад, – черт, у меня комок в горле. – Спасибо, Гаррет.

Его щеки расплываются во взрывной улыбке, освещающей все его лицо. Это так заразительно, что я тоже почти улыбаюсь.

– Круто. Да, круто, – он взмахивает рукой в воздухе. – Без проблем.

Гаррет неторопливо возвращается в вестибюль. Поскольку идти больше некуда, я плетусь рядом с ним.

– Итак, э-э, куда ты собиралась?

Я поднимаю напитки.

– Выпить кофе.

– В пижаме?

– Да, в пижаме. Тебя что-то не устраивает, приятель?

Широко раскрыв глаза, он мотает головой. Он колеблется перед лифтом.

– Итак, теперь, когда у тебя есть кофе, ты…?

– Возвращаюсь наверх.

– О, я тоже, – его взгляд перебегает от меня к лифту, обратно ко мне, затем на пол, и когда он останавливается на мне, мы слишком долго молчим.

– Я пойду по лестнице, – кричим мы одновременно, сталкиваясь друг с другом, когда поворачиваемся к выходу на лестницу.

– Ты собираешься подняться пешком на двадцать первый этаж?

Я ставлю руку на бедро.

– Это называется физическая активность. А ты на двадцать пятый этаж. Какое у тебя оправдание, здоровяк?

– Я боюсь лифтов, – выпаливает он, затем краснеет.

Я приподнимаю бровь.

– Правда?

– Да, ужасно, – он сглатывает, глядя в конец коридора на лестницу, а затем делает что-то странное. – О, но на самом деле… А-а-а-а, – он хватается за колено и стонет. – Я ушиб колено. Ударился, когда ходил за кофе.

– Вау. Тогда, наверное, тебе стоит воспользоваться лифтом.

– Может, это и к лучшему, – он потирает колено и шипит от притворной боли. – Думаю, я могу на денек забыть о своих страхах.

Это происходит на самом деле? Он знает, что актер из него никакой?

Когда я нажимаю кнопку, лифт открывается, и я заталкиваю Гаррета внутрь.

– Спасибо за кофе. А, Гаррет?

– Да?

– В хоккей ты играешь лучше, парниша.

* * *

Коробка в моей руке кажется незначительной рядом с экстравагантным букетом и огромным завтраком на маленьком столике – признаки того, что Картер уже побывал здесь. Я знаю, что Хэнк в любом случае оценит этот жест.

– Это моя любимая девочка?

Я иду на его усталый голос и нахожу его в кресле-качалке у окна.

– Только я. – Он улыбается, и я целую его в щеку прежде, чем сесть рядом. Перед ним прекрасный вид: высокие деревья и зелень, виднеются вершины гор, украшающие горизонт Северного Ванкувера даже посреди этой унылой осени.

– Ты моя любимая. И твоя мама. И Оливия. И Кара тоже, немного.

– Не хочу говорить тебе, Хэнк, но, если ты называешь кого-то «любимой», она должна быть важнее остальных.

Он хмурится.

– Ты знаешь, я не могу. Я люблю вас всех.

– И мы все тебя любим, – я ставлю маленькую коробочку на стол, поднимаю крышку, и в воздухе появляется сладкий запах корицы. – Я принесла тебе булочку с корицей.

Его глаза блестят, когда я разрезаю липкое месиво и одной рукой беру тарелку, а другой вилку.

– Ты моя любимая, – он указывает за наши спины. – Картер перед уходом приготовил тебе капучино.

Я нахожу еще теплую кружку и обхватываю ее руками, жадно вдыхая аромат кофе. Я улыбаюсь, глядя на коричневую сердцевину на молочной пенке. Картер любит большие, громкие жесты, но порой именно эти крошечные, едва заметные знаки внимания согревают мое сердце сильнее всего.

Следующие несколько минут мы болтаем ни о чем, и когда мы на минуту замолкаем, Хэнк бормочет:

– Сегодня восемь лет.

Я потягиваю свой капучино, пытаясь избавиться от кома в горле.

– Для тебя пятнадцать.

Он что-то крутит между пальцами, и мое сердце замирает, когда я замечаю изящное золотое кольцо с бриллиантом посередине.

– Скучаю по моей милой Ирландии каждый чертов день.

Хэнк появился рядом в худший день жизни – для нас, и для него. Ведь тогда минуло семь лет с того дня, как умерла его жена Ирландия, и в тот день умер папа. Мы благодарны Хэнку и Ирландии за то, что они спасли Картера.

Тогда на плечи моего брата легла ответственность за меня и мою маму. Как бы трудно это ни было, он с легкостью с ней справился. Мои единственные воспоминания связаны с едой, которую он заставлял нас есть; с тем, как он держал нас на руках несколько часов подряд, пока мы рыдали от того, что нашему миру пришел конец; как он отнес маму в постель, когда она окончательно устала, и лежал со мной рядом, пока мои глаза не закрылись.

На следующее утро я нашла его на диване гостиной без сознания, а в углу комнаты были незнакомые нам тогда Хэнк и Дублин. Хэнк рассказал нам, что ему приснилась его покойная жена, которая уговаривала его выйти из дома, а несколько часов спустя он в баре наткнулся на пьяного, совсем не соображающего Картера, и он остановил его от поездки домой за рулем автомобиля – от того самого действия, которое украло нашего отца.