Текст книги "Вышел хеджер из тумана"

Автор книги: Бартон Биггс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Затем однажды вечером на конференции в Goldman Sachs я, вероятно, перебрав с напитками, рассказал этому парню о том, почему его мнение было настолько важным для нас. Как только я это произнес, то понял, что совершил ошибку. По его глазам было видно, что его задели и оскорбили мои слова. Он не хотел быть противоположным индикатором. И он также знал, что я говорил серьезно. Позже он попытался выполнять свою старую роль, но могу сказать что волшебство ушло. Он непрерывно думал о том, попадает ли он в западню разворота тренда, и иногда говорил о своих сомнениях. В конце концов мы оба заморочились. Я пытался изменить свое мнение, он пытался разобраться в своих мыслях. Это был конец прекрасных и символических отношений.

Еще один индикатор настроения инвесторов, ставший практически инвестиционной легендой, основан на том, что почти по определению долгосрочный «медвежий» рынок не может быть закончен до появления признаков ярко выраженной капитуляции. Эта капитуляция представляет собой отчаяние безоговорочной сдачи позиций. Примерами капитуляции служит Германия или Япония в 1945 году. Сегодня пессимисты утверждают, что нынешний долгосрочный «медвежий» рынок еще не принес достаточно боли и страданий, а фондовые бедствия не отразились в полной мере на жизни обычных людей. Они, кажется, ждут кары сердитого и мстительного финансового бога, который наказывает людскую жадность. Другие поддерживают мощную, хотя и подавляемую пуританскую идею, которая требует возмездия и публичных телесных наказаний для преступников для того, чтобы хорошие времена могли вернуться. Страх должен одержать полную победу над жадностью. Безусловно, самое неприятное в желании увидеть реки крови заключается в том, что часть этой крови – ваша собственная. Однако было бы слишком смело ожидать, что последствия взрыва фондового «пузыря» 1990-х годов могут быть в какой-либо степени сопоставимы стой болью, которую причинили кризисы 1930-х и второй половины 1970-х годов.

Проблема с применением теории капитуляции состоит в правильной идентификации того, произошла ли капитуляция. Многие предприниматели и инвесторы, конечно, считали себя капитулировавшими в первые три года нового столетия, когда лопнули их личные фондовые «пузыри». Но было ли этого достаточно? Некоторых злодеев выпороли, а некоторых даже посадили в тюрьму, но много старых трюков все еще применяется. Мой словарь определяет капитуляцию, как «безоговорочную сдачу», но тезаурус предлагает и такие синонимы, как отказ, уступка, оставление, отступление... В инвестиционной литературе о капитуляции сказано очень немного. В своем классическом труде «Мании, Паники и Крахи» Чарльз Киндельбергер фактически не упоминает об этом явлении. В очень детальной «Панике на Уолл-стрит» Роберт Собель изучает вопрос о том, сколько времени требуется рынку, чтобы оправиться после паники или «медвежьего» рынка, но он не рассматривает при этом ни одного из так называемых социологических признаков.

Исторические исследования продолжительности периода восстановления рынка Собеля также не являются окончательными. Он обнаружил, что после паники 1837 года рынку потребовался длительный период вплоть до 1844 года, чтобы возвратить себе самообладание. После паники 1873 года на это потребовалось шесть лет. Все знают, что после краха 1929 года, новый «бычий» рынок начался лишь спустя 20 лет, хотя несколько произошедших за этот период серьезных и болезненных многолетних падений давали основания ожидать более скорого наступления «нового повышательного рынка». Зато ожидание не затянулось после окончания «медвежьих» 1970-х годов. Рынок пришел в норму почти немедленно и после серьезных падений в 1792 и 1869 годах, а также после эпической Северо-Тихоокеанской паники.

Так что же мы наблюдаем сейчас, после более чем пятилетнего падения с вершин «бычьего» рынка? Коррекцию, некоторое оживление или начало нового восходящего тренда? Я делаю ставку на последнее утверждение.

ГЛАВА 11

Связь поколений.

Бисмарк и Йельский фонд

Я вхожу в правление семейного траста и фонда. Встречи, на которые я хожу, заставляют меня думать о том, что разумно ожидать от долгосрочных инвестиций, какая реальная доходность может быть достигнута, а также решать проблемы планирования инвестиционного управления в интересах будущих поколений. Интересная книга на эту тему принадлежит перу Фритца Штерна и называется «Золото и Железо: Бисмарк, Бляйхредер и строительство Германской империи». Это книга, которую я впервые прочитал, возможно, лет 20 назад. Она рассказывает о власти, деньгах, реальных доходностях и о том, как защитить будущие поколения от самих себя.

¹

Зайтеку – в Японии валютно-кредитные и финансовые операции торгово-промышленных корпораций, не связанные с их основной деятельностью и совершаемые ради получения прибыли. —Примеч. пер.

²

«Стоимостной» инвестор, инвестор в стоимость (ценность) – инвестор, который предпочитает покупать акции компаний с высокой дивидендной доходностью и низким соотношением цены к доходам и цены к балансовой стой-мости. —Примеч. пер.

³

Индикаторы настроения инвесторов – измерение настроения инвесторов относительно вероятности улучшения или ухудшения конъюнктуры; часто мерой является Подсчет числа публикаций финансовых советников, придерживающихся той или иной точки зрения; в техническом анализе часто считается разумным принимать решения, которые противоположны настроениям рынка. – Примеч. пер.

Лесные угодья для детей, наследующих деньги

Герсон Бляйхредер был немецким евреем, жившим в XIX веке. Его жизнь была наполнена финансовым триумфом, преследованием и личной печалью. Отто фон Бисмарк был представителем старой прусской аристократии, аграрной и иерархической. Именно его амбиции и политическое видение превратили Первый рейх в империю. В 1859 году, когда ему было 37 лет, Бляйхредер стал банкиром и инвестиционным советником делающего успешную карьеру прусского дипломата, и в течение 30 лет, опираясь на его энергичность и власть, смог накопить огромное богатство и добиться выдающегося положения в обществе. В XIX веке прусские аристократы традиционно пользовались услугами евреев, как «более или менее тайным инструментом», как изящно выразился

Бисмарк. Кстати, это несомненный комплимент для инвестиционного советника.

Помимо того, что он был тайным инструментом Бисмарка, Бляйх-редер был еще его инвестиционным советником, аналитиком финансовых рынков и важным источником информации. Он был eminence grise¹ правительства Бисмарка и тщательно следил за тем, чтобы каждый знал об этом. Он использовал свое положение для достижения коммерческих (получение доли в самых выгодных проектах) и социальных (удачного брака своих дочерей) целей и, организовав за эти годы крупную компанию, стал самым богатым человеком в Германии.

На его счастье Комиссии по ценным бумагам и биржам в те годы еще не существовало, поэтому Бляйхредер запросто мог использовать свои капиталы и деньги своего прославленного клиента для биржевой торговли, основываясь на весьма привилегированной внутренней информации. Все возникающие конфликты интересов и происходящие в мире события он рассматривал с той точки зрения, как будут на них реагировать финансовые рынки, что приносило Бляйхредеру стабильную прибыль. Например, в один критический момент портфель немецкого канцлера был на 70 % заполнен российскими ценными бумагами, поскольку его инвестиционный советник решил, что шаги, которые канцлер собирался предпринять в отношении России, принесут пользу российским акциям железных дорог. Иногда они заранее покупали дешевые акции хороших компаний, а затем Бисмарк становился инициатором некоторых событий, которые весьма способствовали повышению цены этих бумаг.

И Бисмарк, и Бляйхредер были очень сложными людьми. На них обоих, по словам самого Бисмарка, лежало проклятье зверской чувственности, и они оба были похотливыми мужчинами, которые, казалось, были не способны установить по-настоящему близкие отношения с женщинами. Бляйхредер был поглощен проникновением в поверхностный, но блестящий цвет берлинского общества. Даже при том, что без его присутствия не обходилось ни одно политическое или финансовое мероприятие, он прежде всего жаждая респектабельности. Он устраивал роскошные приемы в своем великолепном доме, но гости лишь хихикали по поводу его показных претензий. Его глухая жена проводила вечера наедине с килограммами своих драгоценностей, а его романы были окутаны судебными процессами и шантажом.

Бисмарк, выдающийся мастер своего дела, упорно трудился над проектами достижения внешнего и внутреннего всемогущества. Он был Железным канцлером, который создавал новую немецкую индустриальную и политическую империю. Генри Киссинджер, вне зависимости от того, что он под этим подразумевал, назвал его «белым революционером». Однако он обладал еще и особенностями характера, свойственными византийским деятелям: он был жадный, высокомерный ипохондрик. Он испытывал частые приступы нервного истощения и раздражения. В частной жизни Бисмарк отличался душевным беспокойством и страдал от своей сексуальности. Его основная навязчивая идея, помимо управления Германией, заключалась в зарабатывании денег на фондовом рынке, чтобы скупать все больше лесных угодий. Он отвратительно третировал все свое окружение.

Однако оба этих человека, должно быть, имели то мистическое «всевидящее око», которое давало им возможность предчувствовать цепочку грядущих событий, которые будут вызваны тем или иным действием в настоящем. А именно это и нужно, чтобы инвестиции были успешными. В периоды, когда время замирало в полном тайн состоянии неопределенности и сомнений, они умели сохранять равновесие и собственное представление о мире и никогда не проявляли нетерпение и не выражали раздраженного желания поторопить события.

Бляйхредер использовал инсайдерскую информацию, которую предоставлял ему Бисмарк, чтобы достичь богатства для себя самого и своего патрона. Но одновременно ему была свойственна такая черта, которую Бисмарк однажды охарактеризовал как «некоторую инвестиционную робость». Бляйхредер говорил своим клиентам, что он будет стремиться к тому, чтобы обеспечить им долгосрочную реальную доходность (с поправкой на инфляцию) на уровне 4 %в год, которая подразумевала, что покупательная способность их капитала будет удваиваться каждые 17 или 18 лет. Его робость не позволяла ему войти в рынок новых эмиссий 1870-х годов или заразиться манией колониальных инвестиций, которая позже погубила столько инвесторов и немецких банков. Другими словами, он стал очень богатым благодаря своему терпению. По моим расчетам, доходность инвестиционного счета Бисмарка составляла приблизительно 10 % в год на протяжении более чем 25 лет, при том, что средний уровень инфляции в то время не превышал одного процента. Бисмарк был полностью удовлетворен этой доходностью, но всегда забирал свою прибыль и инвестировал ее в земельные и лесные угодья. Он был убежден, что инвестиции в бумажные активы были прекрасным и быстрым способом стать богаче, но истинное богатство должно выражаться во владении землей, на которой можно выращивать деревья.

Бисмарк с жадностью приобретал лесные угодья. Его идея заключалась в том, что земля будет повышаться в цене пропорционально приросту населения, или приблизительно на два процента ежегодно. Он провел исследования, которые убедили его в том, что немецкие леса будут расти в цене на 2,75 % в год, так что его реальная доходность от лесных угодьев составит приблизительно 4,75 % в год, поскольку инфляция в те времена была фактически нулевой. Он был уверен, что если бы инфляция все-таки имела место, то цены на землю и лес повышались бы в соответствии с ее уровнем. Он считал это практически безрисковым способом сохранения и преумножения богатства. История подтвердила абсолютную правоту Бисмарка. В период войн, инфляции, поражений и депрессии, разразившихся в Германии в следующей половине столетия, стоимость лесных угодий выросла как ничто другое.

Читая о скромных, но реалистических ожиданиях немецких инвесторов, я не могу не вспомнить о Дэвиде Свенсене и о его очень разумном способе, с помощью которого он пытается понизить уровень ожиданий, возлагаемых на Йельский фонд. Свенсен убежден, что эти ожидания все еще чрезмерны, и что университет и его выпускники должны вернуться в реальную действительность и осознать, что высокие годовые доходы, которые Фонд зарабатывал в 1980 е и 1990-е годы, были отклонением от нормы. К сожалению, средний американский инвестор тоже страдает завышенными ожиданиями, что часто заставляет его испытывать разочарования.

Не известно, насколько эта история достоверна, но она повествует об Уинстоне Черчилле и чрезмерных ожиданиях.

В 1930-х годах Черчилль читал в Кембридже курс лекций по социологии. Имея склонность к театральным эффектам, однажды днем он, стоя на кафедре, обратился к многочисленной студенческой аудитории с вопросом: «Какой человеческий орган под действием внешнего возбуждения может увеличиваться в 12 раз по сравнению со своим нормальным размером?»

Класс задохнулся. Черчилль, очевидно смакуя момент, указал на молодую студентку в десятом ряду. «Ваш ответ?» – потребовал он.

Девушка смутилась и ответила: «Хорошо., видимо, это мужской половой орган».

«Неправильно! – сказал Черчилль. – Кто знает правильный ответ?»

Другая девушка подняла руку; «Это зрачок человеческого глаза, который в темноте расширяется и становится в двенадцать раз больше своего нормального размера».

«Конечно!», – воскликнул Черчилль и повернулся к студентке, отвечавшей первой. «Юная леди, – продолжил он, – я хочу сказать Вам три вещи. Во-первых, Вы не выполнили домашнюю работу. Во-вторых, Вы имеете извращенное мнение, и в-третьих, Вы обречены всю жизнь страдать от чрезмерных ожиданий».

Вот так и американский инвестор в акции обречен жить в атмосфере чрезмерных ожиданий, все еще веря, что в следующие 10 лет он сможет зарабатывать 15 % номинального дохода в год или от 12 до 13 % с поправкой на инфляцию.

Бисмарка волновало и то, что его потомки не будут знать, что делать с унаследованным портфелем ценных бумаг, составленным из акций и облигаций, для управления которыми требовался определенный уровень осведомленности. Он не доверял инвестиционным советникам и считал очень маловероятным, что его потомки смогут найти себе другого Бляйхредера. Поэтому он предпочитал неизменные, стабильные характеристики, присущие такому виду собственности, как лесные угодья. Земля и древесина не требовали, чтобы его потомки искали инвестиционных гениев для управления их деньгами. Все> что они должны были сделать, это держать лесные угодья в своей собственности и получать доход от контролируемой вырубки леса. Кроме того, у них был бы повод радоваться дождю, поскольку тот способствует росту деревьев.

В этой простой истории заложен глубокий смысл. Сегодня, когда вы оставляете детям ваши финансовые активы, как, по вашему мнению, они смогут управлять ими, если их интересы далеки от инвестиционного бизнеса? Даже самые быстро растущие акции стареют и умирают. Нет ни одной достоверной инвестиционной стратегии, которая смогла бы надежно защитить активы более чем одного поколения. Большинство брокеров представляют собой безнадежные, раздутые фидуциарные организации, заполненные посредственностями, и даже самые динамичные инвестиционные банки вряд ли переживут своих основателей, не потеряв при этом скорости своего развития. С учетом всех обстоятельств, в том, чтобы оставить потомкам лесные угодья с условием, что они не смогут их продать, есть смысл. Однако хранить все яйца в одной корзине может быть опасно. Если мы перенесемся в 1920 год, то

о

сможем смело отнести это утверждение к акциям Нью-Йоркской, Нью-Хейвенской и Хартфордской железных дорог или к более позднему столь же неудачному варианту размещения всего капитала в акциях American Telephone&Telegraph. Лесные угодья, кажется, не имеют той же степени уязвимости, но они не привлекают к себе крупные капиталы просто потому, что их слишком мало для массовой скупки.

Фонд Йельского университета: от банкротства через забытье к вершинам славы

Я все еще держал в памяти заседание правления и обсуждавшиеся там вопросы о трудностях достижения стабильности в управлении капиталовложениями и повышения уровня долгосрочной доходности, когда завтракал в Нью-Йорке с Дэвидом Свенсеном, который, как я уже упоминал ранее, управляет Йельским фондом. Я убежден, что Дэвид сделал для Йельского университета больше, чем кто бы то ни было, начиная с самого старика Элью. Вместо того чтобы давать почетные звания пожилым политическим деятелям и блестящим, но бесполезным академикам, Йельский университет должен отмечать заслуги таких людей, как Дэвид. С тех пор как в 1985 году он принял на себя руководство фондом Йельского университета, доходность фонда достигла 16,1 % в год, что является лучшим результатом среди всех фондов университетов или колледжей. Гарвард с показателем в 14,9 % дышит в затылок. Кроме того, такой результат позволяет фонду Йельского университета войти в 1 % лучших среди всех крупных институциональных инвесторов. Йельский университет использует долгосрочную скользящую среднюю ставку расходов, и за прошедшие годы эта ставка была поднята с 4,5 до 5 %. Сейчас фонд обеспечивает 30 % сметы текущих расходов университета, в то время как в 1993 финансовом году этот показатель был равен 14 %! Таким образом, Йельский университет извлекает выгоду из эффективной реализации своей инвестиционной программы как в плане роста размера фонда, так и в плане увеличения объема средств, идущих на покрытие университетских расходов.

Доход от деятельности фонда жизненно важен для обеспечения благосостояния (и даже выживания) университета. Одному из ведущих частных университетов чрезвычайно сложно существовать исключительно за счет платы за обучение, и он не может рассчитывать только на такой непостоянный источник поступления средств, как пожертвования выпускников, чтобы покрыть все расходы. До появления Дэвида Йельский университет не принимал самостоятельного участия в управлении фондом. Теперь же он наряду с Гарвардской школой бизнеса представляет собой успешный пример нетрадиционного портфельного управления.

За длительный период существования сохранилось несколько упоминаний о неприятностях, связанных с Йельским денежным пулом, так что на его примере можно составить очаровательный исторический экскурс.

Йельский университет был основан в 1701 году, но фонда при нем не существовало до начала 1800-х годов, когда, дабы обеспечить финансовую независимость колледжа, его многочисленные выпускники сделали взносы. В 1811 году казначей Йельского колледжа Джеймс Хиллхаус и два видных опекуна, каждый из которых был очень успешным бизнесменом и уважаемым общественным

деятелем, – Эли Уитни и Уильям Булей – основали Eagle Bank of New Haven. Они были настолько убеждены в грядущем успехе этого нового банка и росте его сферы обслуживания, что, наряду со своими собственными деньгами, инвестировали в акции банка и большую часть Йельского фонда. Кроме того, под залог этих активов они взяли еще и огромную ссуду, несмотря на то что бюджет колледжа в то время находился в плачевном состоянии и имел существенную задолженность.

К 1820 году весь фонд (за исключением небольшого резерва) был вложен в акции Eagle Bank. Внезапно в 1825 году среди ясного синего неба в полном соответствии с поговоркой разразился гром – из-за обилия неадекватно обеспеченных займов банк объявил о своем банкротстве, тем самым погрузив экономику Нью-Хейвена в депрессию и подвергнув опасности будущее Йеля, поскольку активы его фонда сократились до жалких 1200 долл.

Я придаю этому историческому эпизоду образовательное значение. Во-первых, главным принципом формирования инвестиционного портфеля фонда всегда должен быть принцип диверсификации и предотвращения концентрации средств. Во-вторых, только тот факт, что опекуны являются уважаемыми гражданами, не подразумевает, что они разбираются в инвестициях. В-третьих, следует избегать конфликта интересов. Хиллхаус, Уитни и Булей были и основателями банка, и его инвесторами со стороны Йельского фонда. Они нанесли своему любимому колледжу огромный ущерб, имея при этом самые лучшие намерения. Только подумайте, какими активами мог бы располагать сегодня фонд Йельского университета, если бы Eagle Bank не обанкротился. Как ни странно, несмотря на эту трагедию, главная улица Нью-Хейвена названа в честь мистера Хиллхауса, гимнастический зал Йеля носит имя Пэйна Уитни, а один из основных и представляющих историческую ценность корпусов университета называется Вулси-холл.

Затем Йельский университет пережил чехарду смены опекунов, и к 1900 году, имея в своем активе 5 млн долларов, его фонд все еще неофициально и небрежно контролировался казначеем и опекунами. Йельский университет управляется небольшим советом видных опекунов, которые, как предполагается, тратят огромное количество времени (шесть-восемь двухдневных встреч в год) на

управление делами университета. Благодаря крупным вложениям в корпоративные акции, фонд процветал в течение 1920-х годов. К 1929 году 42 % портфеля Йельского фонда были инвестированы в акции, против среднего для таких фондов показателя в 11 %, что обеспечивало более высокую доходность, нежели у фондов Гарварда или Принстона. Однако по этой же причине биржевой крах и последующий долгосрочный «медвежий» рынок 1930-х годов нанесли Йельскому фонду огромный ущерб.

Казначей Йеля в конце 1930-х, Лоренс Тай, был прекрасным, прямым, благоразумным человеком, но с ретроспективным мышлением. Он отреагировал на появившиеся в результате биржевого падения потери специальным декретом, гласившим, что активы фонда не менее чем на две трети должны состоять из облигаций и не более чем на одну треть из акций. Кроме этого, он полагал, что казначей и опекуны, как наиболее известные и могущественные представители, обладают наилучшей квалификацией для того, чтобы выбирать, в какие именно ценные бумаги должны инвестироваться средства фонда. В течение следующих 30 лет фонд в основном управлялся опекунами, которые приходили и уходили, в результате чего фонд страдал от того, что можно было бы назвать благоприятным пренебрежением. Оставаясь составленным на 70 % из бумаг с фиксированной доходностью, Йельский фонд прозевал сильный послевоенный рост в акциях, но зато полностью поучаствовал в столь же мощном падении цен на рынке облигаций.

К концу 1960-х годов, после 20-летнего «бычьего» рынка в акциях, тогдашние опекуны запоздало решили, что они должны существенно увеличить долю акций в портфеле фонда. Свое решение они принимали, находясь под сильным впечатлением от отчета, опубликованного исследовательской группой, спонсируемой тогдашним президентом фонда Форда, легендарным и аристократичным выпускником Йельского университета МакДжорджем Банди– В этом отчете утверждалось, что большинство фондов управляется слишком консервативно из-за опасений возможного повторения биржевого краха. Далее в нем говорилось, что «обоснованность такого беспокойства не выдерживает беспристрастной критики», и что акции, особенно растущие акции, должны быть главной составляющей частью активов фонда.

Уже в 1968 году, благодаря значительному росту, который акции показали за предыдущие 20 лет, а также закрепившейся за мистером Банди репутации гения, выводы, приведенные в упомянутом отчете, стали восприниматься, как нечто само собой разумеющееся. Начиная с подготовительной школы в Сент-Поле, МакДжордж Банди был известен как «большой мозг». Его считали американским Кейнсом. По результатам составления ученического рейтинга Банди всегда попадал в 1 % лучших за всю историю учеников. В тот год, когда он возглавил список лучших учеников колледжа, от студентов требовалось написать эссе на одну из двух тем: «Как я провел лето» или «Мое любимое домашнее животное».

Вместо этого Банди написал уничижительный памфлет, критикующий авторов подобного задания за то, что они выбрали для экзамена столь глупые, бессмысленные и несоответствующие царящей в мире нестабильности темы. Поскольку он не ответил на поставленные в задании вопросы и избрал раздражающий своим высокомерием стиль, первый экзаменатор поставил ему нуль. Второй экзаменатор, заинтригованный идеей Банди, дал ему 100 баллов. Главный экзаменатор, уже опухший от прочтения бесконечного множества похожих друг на друга сочинений про домашних любимцев и каникулы, также оценил труд Банди максимальным количеством баллов. Поскольку Банди имел блестящие оценки и по другим экзаменам, он стал первым студентом в истории колледжа, набравшим на экзаменах максимально возможное количество баллов. Вскоре после окончания Йельского университета он был нанят Гарвардским университетом, что вдохновило доморощенных йельских поэтов на написание следующей частушки:

Молодой гений Банди из Йеля,

Получивший диплом в понедельник,

В Гарвард был приглашен,

И деканом стал он

Там уже к окончанью недели.

Позже, особенно в свете войны во Вьетнаме, инвестиционные суждения Банди были подвергнуты серьезным сомнениям, но в 1969 году он все еще был на коне. Йельские опекуны в отчаянной заботе о благополучии фонда пошли на драматический шаг. Они не только отвели акциям главную роль в портфеле фонда, но и решили помочь его управлению, основав в Бостоне новую управляющую компанию под названием Endowment Management & Research (EMR). Они укомплектовали ее штат перспективными агрессивными менеджерами, ориентированными на растущие акции (в те дни таких парней называли «стрелками»). Идея заключалась в том, что Йель станет одним из собственников компании EMR и ее самым крупным и привилегированным клиентом.

Перспективы этого предприятия уже в своем зародыше были катастрофическими. Растущие акции, особенно новых и мелких компаний, достигли своего долгосрочного пика. «Стрелки» были обречены на вымирание. Так что время для подобных нововведений было ужасно неподходящим. Американский фондовый рынок был на пике, растущие акции торговались при непомерном отношении цены к прибыли, и за углом уже маячил долгосрочный «медвежий» рынок, который впоследствии опустит индекс S&P 500 на 45 % ниже и особенно сокрушит те самые акции, что именовались растущими.

За следующие 10 лет стоимость фонда, приведенная в соответствие с инфляцией, сократилась наполовину, финансы Йельского университета пребывали в беспорядке, что привело к приостановке некоторых проектов. К счастью, выпускники оставались щедрыми, но плачевные результаты деятельности фонда вредили процессу сбора денег. В 1979 году Йельский университет отказался от услуг EMR, который впоследствии вышел из бизнеса. В очередной раз Йельский фонд стал жертвой отсутствия диверсификации и слепой веры в слова уважаемого человека, который хотя и обладал недюжинным интеллектом, но не являлся инвестиционным профессионалом.

В 1970-е годы МакДжордж Банди занимался не только исследованиями в области размещения активов. Однако его неудачная защита стратегии инвестирования на основе рыночного импульса так или иначе влияла на институциональную инвестиционную политику. Одним из наиболее пострадавших оказался престижный фонд Форда, в котором Банди имел значительное влияние. В 1980 году Bawl Street Journal, славящийся своим острым языком, опубликовал замечательное объявление:

ПРИБЫЛЬ ОТ НАШИХ ОШИБОК!!

Вложение денег – это игра с нулевой суммой. Если есть победитель, то есть и проигравший. Мы проиграли! Если вы продали то, что мы купили, или вы купили то, что мы продали,

вы разбогатели!

В 1968 году мы нагрузились акциями под завязку и к 1974 году потеряли почти 50%! В 1973—75 годах мы инвестировали более 150 млн долл. в недвижимость, причем не в абы какую – мы сконцентрировались на Атланте, где и получили по заднице! В 1978 году мы наняли блестящего консультанта-теоретика из Гарварда, который разработал «модель» крена доходности, которая указала нам на то, что энергетические акции переоценены, а бумаги автомобильных компаний дешевы. Это, казалось, имело смысл, поэтому мы продали акции Texas Oil and Gas по 8 долл. и купили General Motors по 60 долл. Мы потеряли 33 % наших денег. Если бы мы поступили наоборот, то заработали бы 430 %!

Все инвесторы иногда допускают ошибки. Но мы совершаем их часто и стабильно. Теперь впервые у вас появилась возможность заработать на наших ошибках. За 10 тыс. долл. в год вы можете получать копии протоколов ежеквартальных заседаний нашего Финансового комитета, на которых мы утверждаем свои инвестиционные планы. За дополнительные 25 тыс. долл. в год мы обеспечим вам ежемесячную телефонную поддержку, сообщая о наших текущих рыночных предпочтениях. И, наконец, всего за 100тыс. долл. в год вы получите копии отчетов о наших торговых сделках, так что вы ежедневно будете в курсе того, от каких акций стоит держаться подальше. Это часть нашей Противоположной Теории.

Возможно, Вы сочтете наше предложение необычным, но посмотрите на него следующим образом: ясно, что мы не способны принимать правильные инвестиционные решения, так, может быть, в том случае, если мы будем брать плату с тех, кто сумеет извлечь прибыль из наших ошибок, мы наконец найдем способ тоже получить от них хоть какую-то выгоду.

Поторопитесь. Время ограничено. Мы собираемся вскоре осуществить масштабную реструктуризацию своего портфеля, и мы не хотели бы, чтобы Вы, не зная о наших планах, случайно пошли за нами неверным путем.

ФОНД ФОРДА Благотворительностью не занимаемся

В течение следующих пяти лет Йельский фонд управля лея от случая к случаю. Однако в 1985 году ректором и экономистом Тэймсом Тобином на роль управляющего был завербован Дэвид Свенсен, который получил в Йельском университете степень доктора философии.

Какой блестящий выбор! Особенно, если учесть, что Свенсену тогда был 31 год, и он никогда не был профессиональным инвестором, а предыдущие шесть лет проработал инвестиционным банкиром. Однако Тобин в свое время был преподавателем Свенсена и знал его как умного человека, обладающего аналитическим умом и желающего бросить вызов общепринятым правилам. Позже Свенсен нанял на работу Дина Такахаши, которого он знал как студента Йельского университета и как свое альтер эго. Эти двое представляли собой замечательную команду. Кстати, сегодня они оба вполне могли бы найти себе более привлекательные и выгодные места работы, но они предпочитают работать в интеллектуальной атмосфере, и к тому же оба преподают в Йельском университете. Свенсен, согласно данным из номера университетского журнала Yale Alumni Magazine за июль-август 2005 года, в 2003 году получал приблизительно 1 млн долл., что делало его самым высокооплачиваемым служащим Йельского университета.