Текст книги "Вышел хеджер из тумана"

Автор книги: Бартон Биггс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Другая проблема, с которой сталкивается инвестор, заключается в том, что необходимо быть достаточно храбрым для того, чтобы противостоять тому уровню волатильности, который свойственен прямым инвестициям в акционерный капитал. Посмотрите, например, на доходность от прямых вложений, полученную Йельским фондом: более 231 % в 1980 году, а затем снижение на 74 % за последующие три года. Попробуйте в такой ситуации объясниться с вашим инвестиционным комитетом в начале 1984 года. В первые годы своего существования наиболее эффективные венчурные фонды показывают удивительную доходность, уровень которой становится причиной массового притока свежих денег и появления орды подражателей, многие из которых неопытны, не осведомлены и не компетентны. В результате доходность исчезает, и толпы опоздавших молча довольствуются плачевным результатом.

Исследование, проведенное The Economist, также подтверждает, что при выборе фонда венчурного капитала вас подстерегают опасности. В долгосрочной перспективе разница между доходностью, обеспечиваемой лучшими фондами, и медианным ее значением становится огромной. Даже в первые годы своего существования многие венчурные фонды фактически теряют деньги. Двадцатитрехпроцентный спрэд между верхним и нижним квартилями доходности венчурных фондов, сформировавшийся за эти годы, безусловно, является наиболее широким среди всех классов активов. Прямые инвестиции в капитал занимают в этом рейтинге второе место с разбросом доходности между 25 % лучших и 75 % остальных, равным 14 пунктам, в то время как на более эффективных рынках – акций и инструментов с фиксированной доходностью – подобный спрэд составляет лишь два-четыре процентных пункта.

Относитесь к выбору хеджевых фондов скептически и с осторожностью

Правильный выбор хеджевого фонда не менее важен. За пять лет, заканчивающихся 31 марта 2003 года, спрэд между доходностью 25 % лучших и 75 % остальных хеджевых фондов, согласно данным TASS, составил 9,5 процентных пунктов (12,7 % годовых против 3,2 % соответственно, индекс S&P 500 за тот же самый период снизился на 3,8 % годовых). Естественно, что волатильность доходности хеджевых фондов намного ниже, чем у компаний, осуществляющих прямые инвестиции в акционерный капитал: 15 % для хеджевых фондов против 21 %. Что касается хеджевых фондов фондов, спрэд доходности в этом случае меньше: 5,3 процентного пункта (9,2 % годовых против 3,9 %, с волатильностью в 12 %). Конечно, хеджевые фонды намного более ликвидны, чем фонды прямых инвестиций в акционерный капитал, и обычно более прозрачны.

Что касается стратегии моего приятеля и его рассуждений о налоге на наследство, то я думаю, что это очень хорошо подходит для учреждений или портфелей стоимостью 100 млн долл. или больше инвестиционного капитала. Но давайте представим, что вы уходите на пенсию с капиталом, скажем, в 25 млн долл. и опытом работы в мире инвестиций. Вы полагаете, что вам необходим чистый доход в размере между 400-500 тыс. долл. в год, чтобы продолжать вести свой привычный образ жизни, и вы имеете 150 тыс. долл. прочего дохода от вашей пенсии, социального обеспечения и т. д. Тогда вы должны поместить 5 млн долл. в портфель высококачественных, среднесрочно свободных от налога активов, который приносит вам примерно 225 тыс. долл. Я бы купил на 2 млн долл. (85 тыс. долл. дохода до вычетов) 10-летние долгосрочные казначейские обязательства в качестве стратегического резерва. Затем из оставшихся 18 млн долл. я бы вложил 5-7 млн долл. в индексные фонды акций. Остающиеся 10-13 млн долл. должны пойти в любые 5-10 хеджевых фондов (если вы можете их правильно выбрать) или в несколько фондов фондов. Суть этой идеи: облигации покупаются для дохода, акции для роста, а вложения в хеджевые фонды осуществляются для того, чтобы чувствовать себя спокойно при любой биржевой погоде. Очевидно, что это упрощенная модель, и многое зависит от вашего уровня дохода и знаний, а также от компетентности вашего финансового советника.

Сэм также имеет свой взгляд на перспективы бизнеса хеджевых фондов. Он говорит, что действительно классные из них, имеющие хорошую долгосрочную доходность, затопляются деньгами. Поскольку они уже имеют больше, чем тот объем активов, с которым они могли бы справляться достаточно оперативно, им приходится перекладывать большую часть новых денег. В основном они отдают их под управление перспективным деловым молодым парням, имеющим шансы стать победителями. Менеджеры хедж-фонда говорят своим клиентам, что нашли для них новый, находящийся на стадии становления фонд, управляемый пятью самыми сильными молодыми парнями, равных которым не было уже много лет. Менеджеры указывают и на то, что молодые парни, не закостеневшие в старых представлениях о рынке, могут без опаски срывать звезды с небес, но их горячность может дать и обратный эффект. Но они, как опытные хеджеры, берут на себя обязанность пристально, как ястреб за мышами, наблюдать за перспективной молодежью. И инвесторы проглатывают эту наживку, считая, что им предложили наилучший вариант.

Например, Сэм рассказал о парне по имени Джимми, живущем в Ньюарке, который является «диким» трейдером, имеющим блистательный инвестиционный отчет. На пике славы комиссионные Джимми составляли 50 % от прибыли без какой-либо твердой ставки вознаграждения. Джимми – ответственный человек. Он знает, что не может управлять миллиардами тем же самым хитрым и скользким способом, которым он пользовался при управлении несколькими сотнями миллионов. Поэтому он решил сформировать собственную империю хеджевого фонда и снизил свои комиссионные до 30 % от прибыли плюс фиксированный тариф 2 % от стоимости активов. Пока у него все получается, деньги будут продолжать вливаться в его фонд, несмотря на возмутительную плату. Чтобы управляться с денежным потоком, он привлекает в свой бизнес молодых самородков. Например, на прошлой неделе он переманил к себе из другого хеджевого фонда одного такого молодого инвестиционного гения, заплатив ему 300 млн долл. Ему был предложен контракт, по которому парень будет получать 15 % от прибыли и 1 % от фиксированных плат, то есть столько же, сколько сам Джимми. Такие деньги могут вскружить голову кому угодно. С другой стороны, уже в следующем году этот парень рискует заработать раннюю язву или мигрень, потому что Джимми славится своим быстрым хуком. Если вы работаете с Джимми, вы должны пахать как лошадь, не ожидая похвалы. В противном случае вас ожидает только публичное обливание грязью. Джимми уверен, что сам он никогда не ошибается в отношении акций или людей. По его мнению, любое неправильное решение происходит только по вине его сотрудников.

Сумасшествие в фондах фондов тоже начинает приобретать ясные очертания. Чарли Мангер, со свойственной ему афористичной иронией, недавно заметил, что ему нравится идея создания «фонда фондов фондов». Он говорит: «Если заработки на втором уровне хороши, то третий уровень должен быть еще лучше». Увы, это уже происходит. Основанный в Лондоне фонд фондов с капиталом в

3,8 млрд долл. в целях диверсификации создает фонд фондов фондов, который вложит свой капитал в 11 основных фондов фондов.

Еще один пример. Поскольку банки входят в бизнес фондов фондов, напрашивается использование кредитного плеча. Один богатый господин имеет желание вложить 2 млн долл. в банковский фонд.

«Вот что я вам скажу, – доверительно сообщает ему консультант по частным инвестициям, – как вы можете видеть из нашего отчета, наш фонд имеет низкую волатильность и обеспечивает доходность в 8 % годовых. Так почему бы вам не взять у нас маржинальный кредит еще на 4 млн долл., и тогда, даже после выплаты процентов, вы сможете заработать около 20 % годовых без всякого напряга».

Сейчас, после того как рынок почти 18 месяцев пребывает в боковом тренде, когда каждый борется за долю прибыли, фонды фондов почти ничего не зарабатывают и многие из них терпят убытки от двойных выплат и накладных расходов. В результате объем заемных средств растет, а покрытие маржи фондами фондов задерживается, что, в свою очередь, приводит к соответствующему затягиванию кредитной петли для основных хеджевых фондов.

В один отнюдь не прекрасный день маржинальное кредитование может подложить хорошую свинью. Предположим, что крупный фонд фондов по какой-то причине начинает терять деньги. Активизируются маржин-коллы. В результате фонд фондов вынужден отдать своим хеджевым фондам распоряжение о ликвидации части их «длинных» позиций и выкупе некоторых «шортов». Закрытие позиций для покрытия маржинального кредита приводит к иррациональным движениям на рынке. Каждый трейдер будет ощущать последствия этих шагов на своем собственном инвестиционном портфеле, вызывая, таким образом, дальнейшие потери и закрытие маржинальных позиций. По мере распространения нервозности и слухов на рынке начинается паника. История с LTCM жива в нашей памяти, поэтому каждый инвестор стремится застраховать свой инвестиционный портфель. Хотя причиной краха 1987 года стало не страхование портфелей, но оно, несомненно, способствовало ускорению негативных процессов. Маржинальное кредитование – очень опасный инструмент, и, как гласит старая поговорка, ликвидность труслива – она исчезает при первых признаках опасности.

Не отдавайте себя в жертву хеджевым ежам сами, доверьте это дело фондам фондов

Большинство фондов фондов не предлагают клиентам маржинальное кредитование, они лишь предоставляют богатым частникам основные инвестиционные услуги. Мой приятель Сэм вкладывает основную часть своего капитала непосредственно в хеджевые фонды, и эти вложения составляют ядро его инвестиционного портфеля. Если вы очень богаты и обладаете всеми необходимыми навыками, как Сэм, инвестирование без посредников имеет для вас смысл. При этом возникает проблема времени, которое вы должны будете уделять своей инвестиционной деятельности, которая, конечно, не станет вашей профессией, но все же должна рассматриваться как ваше серьезное хобби. Чтобы составить основу своего инвестиционного портфеля из хеджевых фондов, по моим расчетам, вы должны вложиться не менее чем в пять фондов, доверить свои деньги 5-10 главным управляющим и пяти группам молодых инвестиционных гениев, При этом вам придется потратить достаточно много времени на знакомство с потенциальными управляющими вашими деньгами, изучать их, иногда общаться с менеджерами, вероятно, посещать такие конференции, как Breakers, организуемая Morgan Stanley Выслушивание десяти презентаций – малопривлекательное занятие, и самостоятельный выбор хеджевых фондов – тяжелая работа. Вы должны анализировать свои инвестиции. Никаких слухов. Вы должны полностью понять предлагаемый вам инвестиционный процесс. Если вам не могут или не хотят его объяснить, уходите. Если вам говорят о неком секретном инвестиционном алгоритме, который они разработали, скажите им до свидания. Если вы не желаете или не можете посвятить этой работе достаточное количество времени, вам лучше воспользоваться услугами фонда фондов – есть множество хороших – и вложить капитал в хедж-фонды через них. Люди, которые ими управляют, – серьезные профессионалы, и они проводят обширные и тщательные исследования и анализ рынка. Да, их услуги потребуют от вас дополнительных затрат, но диверсификация и экспертизы, которые они обеспечивают, стоят того, чтобы заплатить за них этим трудолюбивым проницательным людям.

Статистика свидетельствует, что хорошо управляемый фонд фондов в течение нескольких лет не отстает от индекса S&P 500 на хороших рынках, сохраняет ваш капитал на снижающихся рынках и делает это с более низкой волатильностью. Это немалое достижение. Во время пятилетнего бума банкротств, который закончился в марте 2003 года S&P терял 3,8 % в год, а медианная доходность фондов фондов составила 6,3 %. Четверть фондов фондов заработали в этот период 9,2 %, а пять процентов показали доходность в 15,7 %. Таким образом, инвестиции в фонды фондов имеют смысл для всех, кроме таких людей, как Сэм.

Вложения в произведения искусства: не относитесь к этому, как к инвестициям

Несколько недель назад я обедал в доме своего друга, который в течение последних 20 лет, зарабатывая в Morgan Stanley очень хорошие деньги, со страстью и со знанием дела тратил их на покупку картин западных художников, Теперь он имеет удовольствие жить в окружении замечательных произведений Ремингтона, Бьерстадта и Вайеса и наслаждаться уважением и восхищением его гостей. А также прибылью! «Я полагаю, что стоимость моей коллекции удваивается каждые пять лет, – говорит он с капелькой высокомерной самодовольности в голосе. – Такие активы приносят гораздо большее удовлетворение, нежели обладание акциями. Согласитесь, было бы странно, если бы вы начали украшать стены сертификатами акций, не говоря уже о том, что выглядят они уродливо. Элегантные женщины не начинают флиртовать с вами только потому, что вы имеете акции Intel».

Мой друг, вероятно, прав в том, что его картины дорожают на

14 % в год или около того, но это во многом благодаря его исключительному вкусу. Указанная цифра доходности не принимает во внимание высокую стоимость накладных расходов, связанных с обладанием произведениями искусства, которые включают в себя страховку, охрану и расходы на создание и поддержание необходимых условий окружающей среды, и легко могут ежегодно составить 2 % от стоимости. Я провел анализ и выяснил, что действительно доходность ценных картин американских художников была выше, чем доходность акций в период «медвежьего» рынка. Некоторые произведения искусства исключительного качества, вероятно, обладают довольно высокой ликвидностью, но это не относится к «ширпотребу». Необходимо быть знатоком. Имеет ли историческую и культурную ценность посредственная картина заурядного художника, имя которого никто не слышал, которую я купил просто так 15 лет назад? Однако мой друг прав в том, что высокое искусство является утонченной инвестиционной средой, поскольку оно обеспечивает одновременно и высокий инвестиционный доход, и эстетическое удовольствие. Только владение фермой в какой-нибудь идиллической сельской местности и наблюдение за тем, как набирает вес ваш рогатый скот, или как растут ваши деревья, отдаленно сопоставимо с инвестициями в искусство, однако вряд ли вы захотите постоянно жить в обстановке фермерского хозяйства.

Основываясь на исследованиях историков искусства, таких как Ричард Раш, можно сделать вывод, что уровень долгосрочной доходности от шедевров составляет приблизительно 9-10 % в год, без учета стоимости хранения. Имеются также доказательства того, что на рынке произведений искусства проявляются циклы Кондратьева с периодом в 50-60 лет. Прошлые пики были зафиксированы в 1770-1780 годах, около 1830 года, в 1880-х годах, в 1929 году и затем снова в конце 1980-х и в начале 1990-х годов, характеризуемых сумасшедшей японской скупкой. Можно предположить, что разрастание фондовых «пузырей» создает богатство, рост которого толкает вверх цены на произведения искусства, и наоборот. С 1990 по 1994 годы цены на картины на главных рынках, выраженные индексом Art 100, упали на 52 %, а цены на скульптуры XIX-XX веков понизились на 60 %. Но имейте в виду, что оба этих индекса показывали значительный рост с 1983 по 1990 год. Даже с учетом указанного снижения составная доходность за эти 10 лет, закончившихся в 1994 году, была равна 11,5 %. Стандартное отклонение для этого периода составило 35,7 % по сравнению с 17 % для S&P 500, 30,6 % для акций развивающихся рынков и 18,4 % для американского рынка акций растущих компаний. Начиная с момента своего появления в 1976 году и до конца 2004 года индекс Art 100 рос в среднем на 10,5 % в год при стандартном отклонении в 27,9 %.

Никакие из относящихся к оценке произведений искусства стати-стические данные нельзя считать абсолютно точными, поскольку аукционные дома и дилеры специализируются на культивировании иллюзии, что хорошее искусство никогда не понижается в цене. Ослабление доллара имело эффектом подъем цен в Соединенных Штатах и их снижение в Лондоне и Париже. Однако в отношении произведений искусства едва ли можно вести речь о возможности приобретения ликвидности по разумной цене. В последние три года работы, которые не удалось продать с аукциона, теряли в своей стоимости приблизительно по 25 %.

Конечно, так же, как и в случае с акциями, доходность инвестиций в произведения искусства зависит главным образом от того, как отдельные картины выдерживают испытание временем и от спроса. Картины, которые признаются шедеврами, обычно приносят высокий доход. Легеровская «Женщина в красном» была куплена в Париже за 200 франков в 1921 году и хранилась у покупателя до тех пор, пока не была продана на аукционе Кристи в прошлом году за 22 млн долл., доходность составила 19 % в год на протяжении почти ста лет. Картина «Ирисы» была написана Ван Гогом в 1899 году и куплена Джоан Уитни Пэйсон в 1947 году за 80 тыс. долл. Ее сын продал эту картину за 53,9 млн долл. спустя несколько недель после биржевого краха в 1987 году, с доходностью 17,7 % в год в течение 40 лет и нескольких месяцев. Неплохо для холста, на который семейство Пэйсон, возможно, любовалось все те годы. Покупателем «Ирисов» на аукционе Сотби оказался австралийский пивной магнат Алан Бонд. Рекордная цена, которую он заплатил, послужила началом «бычьего» рынка произведений искусства, для которого аукцион Сотби был основным бенефициаром. Вскоре после этого империя Бонда столкнулась с трудностями и не смогла выполнить свои кредитные обязательства. Сотби вернул себе право собственности на картину и позже продал ее (по нераскрытой цене) в Getty Museum.

Является ли конкретное произведение искусства хорошей инвестицией – вопрос, ответить на который гораздо сложнее, чем в отношении оценки акций, для которой основную роль в конечном счете играют рост балансовой стоимости, доход и дивиденды. Спады на рынке произведений искусства были тихие, но зверские. Индекс Раша (характеризующий этот рынок) повысился со 100 пунктов в 1925 году до 165 в 1929 году, а затем упал до 50 пунктов к 1934 году. В пределах длинноволнового долгосрочного цикла выделяются также циклы отдельных художественных направлений, управляемые причудами и модой, во время которых цены изменяются даже более диким образом. В 1780-х годах Гвидо Рени был популярным живописцем, и Екатерина Великая купила одну из его картин за королевскую по тем временам сумму – 3500 британских фунтов. Но Рени вышел из моды, и ни одна из его картин не была продана за 3500 девальвированных фунтов до 1958 года. Английские коллекционеры XIX века были очарованы картинами, отражавшими реальную жизнь: пейзажи и тучных трудолюбивых фермеров. Еще один причудливый спрос вызывали картины, изображавшие страдания. Ни одна из них не пользуется популярностью сегодня. Может ли случиться то же самое с коллекцией картин моего друга? Я так не думаю, но это не невозможно.

Ярким примером художественной моды служат портреты британских живописцев XVII века, таких как Ромни, Гейнсборо и Рейнольдсы, которые на протяжении всей своей жизни писали портреты под заказ за суммы, эквивалентные 175 тыс. долл. за картину (по сегодняшним ценам). Уже следующее поколение людей не горело желанием платить такие деньги за изображения грузных предков чужих людей, и цены на эти картины упали на 10 %. Со временем интерес к этому жанру быстро вырос, но вновь сошел на нет в период Великой депрессии. Летом 2002 года в Лондоне состоялась большая распродажа подобных картин. Картина «Голубой мальчик» Гейнсборо, которую герцог Вестминстерский продал в 1921 году американскому бизнесмену за 148 тыс. фунтов (10 млн долл. в сегодняшних деньгах), стоила 1,5 млн долл., а портреты Рейнольдсов, цена на которые до 1929 года доходила до 8 млн долл. в сегодняшних деньгах, были проданы за 300-400 тыс. долл.

Одним из крупнейших в истории торговцев произведениями искусства был Джеймс Дювин. Хотя его происхождение окутано завесой тайны, очаровательный и безупречно одетый Дювин был весьма успешен. Его бизнес-план был прост, но смел. Он играл на тяге сентиментальных богатых американцев к аристократическим атрибутам. После Первой мировой войны он приобрел по снизившимся ценам большое количество старых портретов, которые в течение следующих 15 лет продал американским миллионерам – своим клиентам, истинным ценителям искусства, как он их называл, – которые хотели, чтобы старинные портреты украшали стены их новых феодальных замков в Соединенных Штатах. В зените своей славы Дювин любил похвастаться, что ни одна проданная им картина уже не будет когда-либо продаваться за меньшую сумму, и в течение нескольких лет он управлял рынком картин этого жанра тем же способом, которым аукционные дома поддерживали художественный рынок в начале 1990-х годов.

Цены на портреты предков в течение нескольких лет после биржевого краха 1929 года существенно поднялись. На аукционе Кристи в 1934 году портрет Ромни, который был куплен за 700 тыс. долл. в 1928 году (умножьте на 11, чтобы получить сегодняшний масштаб цен), не привлек покупателей, и его цена была сбита до 65 тыс. долл. Это вызвало общий крах рынка портретов предков, и большинство этих картин, написанных в восемнадцатом веке, продавались всего лишь за 5 % от их максимальной стоимости. Крах фондовой биржи уничтожил многих из лучших клиентов Дювина, включая Джулиса Бэйча, который остался должен дилеру 4,4 млн долл. Однажды летним днем 1937 года, когда Дювин покидал отель «Кларидж» в Лондоне, его остановили три пожилые американские вдовы, вооруженные зонтиками. Они обнаружили, что коллекции произведений искусства их покойных мужей вдруг потеряли всю свою ценность. В процессе последовавшей беседы Дювин был опрокинут на тротуар и избит. Бейерман написал об аморальной, но элегантной жизни Дювина замечательную, интересную и поучительную книгу.

Еще одно художественное фиаско произошло в Японии в конце XX века в период всемирной биржевой лихорадки. Яцонский фондовый рынок был раздувающимся «пузырем», и к 1990 году богатство, которое он создавал, оказывало огромное влияние на цены произведений искусства во всем мире. Японские коллекционеры всегда работали через своих дилеров и имели очень конкретные вкусы. Они любили картины импрессионистов, постимпрессионистов и современные произведения, созданные между 1900 и 1950 годами. По некоторым оценкам, они скупили приблизительно 40 % картин импрессионистов, проданных на аукционах между 1987 и 1990 годами, на которые, кстати, как оказалось, пришелся пик цен.

Последний «бычий» рынок произведений искусства колебался, стимулируемый аукционными домами и дилерами, которые икрой и культурой откармливали невинных младенцев для последующей резни. В 1987 году Иккан Санада, известный японский дилер, устроил восемнадцати молодым, но очень богатым японским бизнесменам и их женам и подругам ознакомительный шоп-тур в Соединенные Штаты. Он настолько профессионально обработал этих коллекционеров-новичков, как он их называл, что они скупили половину импрессионистов на большом осеннем аукционе Сотби и 5 из 10 самых дорогих картин. За эти четыре года до достижения картинами своего ценового пика в 1990 году, Япония импортировала с Запада картин на 13,8 млрд долл.

Позднее японские банки стали продвигать кредиты на покупку произведений искусства. Банкиры утверждали, что искусство является превосходным обеспечением. Японские корпорации и бизнесмены тратили огромные суммы на свои художественные трофеи. Компания Yasuda Marine & Fire купила «Подсолнухи» Ван Гога за 39 млн долл. Реи Сайто, председатель Daishowa Paper, 15 мая 1990 года потратил 160,6 млн долл. на две картины Ренуара и Ван Гога. Он заплатил 78,1 млн долл. за Ренуара и купил вангоговский «Портрет доктора Гачета» за 82,5 млн долл. Никакие картины ни до, ни после этого не продавались по таким ценам.

В тот период Сайто с большой помпой объявил о своем желании, чтобы обе картины в случае его смерти были кремированы вместе с ним. Однако десятилетие спустя ему понадобились деньги, и он продал Ван Гога аукциону Кристи за цену, которая, как говорили, составляла одну восьмую часть от той цены, за которую он его купил. Судьба картины Ренуара осталась неизвестной, но, как полагают, он был выкуплен японским банком. Еще один рекорд был поставлен, когда японский спекулянт недвижимостью Томонори Цурумаки 30 ноября 1989 года приобрел картину Пикассо за 51,3 млн долл. По оценке токийских дилеров, те картины, которыми все еще продолжают владеть японские банки, купленные приблизительно за 5 млрд долл., сегодня могут быть проданы в лучшем случае за 1,4 млрд долл.

Я могу точно сказать, что любительское коллекционирование может привести к серьезным убыткам, если вы неправильно представляете себе будущие художественные вкусы. В конце 1940-х и в начале 1950-х годов мои родители были очарованы великолепным фарфором с ручной росписью, фигурами птиц в натуральную величину в их естественной среде обитания, которые были созданы Дороти Доути. Эти фигурки из твердого английского фарфора тонки и изящны, и поскольку они были сделаны в очень ограниченном количестве, мой отец был убежден, что в последующие годы они станут истинными коллекционными ценностями. В 1957 году королева Елизавета II подарила пару таких птиц президенту Эйзенхауэру, и цены на них взлетели. Я полагаю, что мои родители заплатили приблизительно 8-10 тыс. долл. за несколько таких эксклюзивных произведений, в то время как художественные шедевры стоили 50-100 тыс. долл. Пятьдесят лет спустя эти птички все еще очень красиво смотрятся на моей каминной полке и все еще стоят приблизительно 8 тыс. долл., если вы сможете найти на них покупателя. Если бы эти фарфоровые фигурки прирастали в цене хотя бы на 8 % в год, 50 лет спустя они стоили бы 469 тыс. долл. за штуку; при 12 % роста – 2 890 022 долл.; при 15 % – 10 836 574 долл.; а при 17,7 %, т. е. в том же темпе, как картины из коллекции госпожи Пэйсон, – 34 580 000 долл. Мой отец был очень хорошим макроинвестором фондового рынка, но, очевидно, плохим экспертом в области оценки макротенденций в искусстве.

В любом случае «медвежий» рынок произведений искусства, кажется, подошел к концу, и цены снова начали повышаться, но уже не такими сумасшедшими темпами, как раньше. При низкой доходности финансовых инструментов возможные потери в цене произведений искусства выглядят намного менее устрашающе, чем это было 10 лет назад. С другой стороны, корпоративные скандалы, запятнавшие имена их топ-менеджеров, фактически уничтожили эту категорию коллекционеров в Соединенных Штатах и Европе. «Пузырь» лопнул, и теперь цены повышаются снова в более спокойном темпе.

Когда по Европе прокатился нацистский блицкриг, еврейские семьи вынуждены были бежать, чтобы избежать Холокоста. Хотя многие из них считались богатыми, их бизнес, земли, дома и прочая недвижимость, которую они лелеяли в течение нескольких поколений, внезапно перестала представлять собой какую-либо ценность, поскольку ее потенциальные покупатели знали, что продавцы находятся в отчаянно безвыходном положении. Валюты проигравших в войне оккупированных стран так или иначе девальвировались, и, кроме того, на границах действовал валютный контроль. Драгоценности (помните моего знакомого китайского Генерала?) и произведения искусства были единственным мобильным капиталом, который мог быть относительно легко конвертирован в наличные деньги на Западе. Еврейские семьи использовали любую возможность, чтобы вывезти этот контрабандный груз в Соединенные Штаты, и, когда они наконец добрались до Нью-Йорка, этот капитал позволил им встать на ноги.

Сегодня «хеджевые ежи» являются крупными покупателями произведений искусства. Для некоторых из них коллекционирование сродни добыче трофеев; эдакая своеобразная форма хвастовства. На мой взгляд, вы должны покупать картины потому, что вам нравится [а них смотреть, и не рассматривать их как диверсификационный [ли инвестиционный инструмент.

ГЛАВА 17

Три инвестиционные религии. Конфессии роста, ценности и агностики

Точно так же как в искусстве существуют различные школы, можно выделить три большие серьезные инвестиционные религии, которые представляют приверженцы растущих акций (рост), ценных акций (т. е. акций, имеющих хорошие фундаментальные показатели – ценность) и агностики (т. е. те, кого нельзя отнести к какой-либо из двух первых категорий). Большинство инвесторов, которых я знаю, относятся или к первому, или ко второму типу. Я склонен быть инвестором в ценные акции, но имею и жилку агностика.

Распознать акции роста чрезвычайно трудно

Сторонники инвестиций в акции растущих компаний утверждают, что выгодно покупать акции компаний, доход и дивиденды которых последовательно увеличиваются. Цена, которую вы платите за эти акции, важна, но не столь критична по сравнению с правильной идентификацией истинных растущих компаний. По определению, эти компании должны иметь превосходный менеджмент, устойчивые позиции в своем бизнесе, который не особенно чувствителен к циклическим изменениям, и быть очень прибыльными. В идеале инвесторы в рост хотят владеть акциями крупного бизнеса, и они продают только тогда, когда сам бизнес начинает колебаться, а не потому что цена акций достаточно повысилась. Исследователи доказали, что если бы вы имели совершенное предвидение и покупали акции компаний с самым быстрым ростом дохода независимо от их фундаментальных оценок, то в долгосрочной перспективе вы бы превосходили рост индекса S&P 500 на 11 % ежегодно, что является огромным преимуществом.

Проблема состоит в том, что никто не обладает совершенным предвидением. Фактически мы все самонадеянны и сверхоптимистично оцениваем свои способности определять компании роста. Такого рода идентификация чрезвычайно трудна, и, как было отмечено ранее, компании роста имеют склонность по той или иной причине терять свою привлекательность, иными словами, они часто внезапно перестают расти. К тому моменту, когда инвестор может ясно идентифицировать акцию как растущую, она, скорее всего, уже будет оценена рынком по достоинству. Поэтому в итоге вы покупаете акции хорошей компании, но по слишком высокой цене.

Инвесторы в рост к тому же склонны влюбляться в компании, акции которых принесли им хорошую прибыль. Этого нельзя допускать, помните, что вы покупаете акции, а не компании. Продавайте растущие акции, когда они становятся зверски дорогими. Влюбляйтесь в людей, детей, собак, но не в акции.