Текст книги "Благословенный Камень"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

– Но чем же я могу вам помочь?

– С Божьей помощью ты заберешь Бюльбюля и отвезешь его в мой дом в Самарканде.

Катарина чуть не задохнулась.

– В Самарканде! Но госпожа! Почему я? Почему из сотен женщин, живущих в этих стенах…

– Потому что ты – единственная, кто хочет отсюда убежать. Я знаю – ты страстно желаешь покинуть этот дворец. Что-то ждет тебя за его стенами. Зачастую женщины живут здесь довольно счастливо, как ты уже успела заметить. Многих из них похитили из унылых деревень, где их ждала бы жизнь, полная лишений. А здесь они живут в роскоши и наслаждаются свободой – во всяком случае, в пределах этих стен. Те же, кто все равно чувствуют себя несчастными, так или иначе покоряются своей судьбе. Я также выбрала тебя, – добавила она, подняв руки и сняв с головы красивое алое покрывало, – потому что ты белокожая и белокурая, как и я. Ты сможешь сойти за мать Бюльбюля.

Катарина удивилась, увидев, что волосы у нее такого же цвета, как у нее самой. Блондинки не были такой уж редкостью в императорском дворце, но, так как светлые волосы считались признаком холодности и слабости, светловолосые женщины не жалели усилий, чтобы окрасить свои волосы в рыжий цвет.

– Я бы сделала это для вас, госпожа, потому что действительно хочу убежать – вы не ошиблись. Но я не могу выполнить вашу просьбу.

Аккуратно подведенные брови приподнялись.

– Почему же? Ты ведь хочешь убежать отсюда, не так ли?

– О, да, госпожа, – с жаром ответила Катарина. – Я разыскиваю свою семью. Меня разлучили с ней очень давно, как и вас, я никогда не видела своего отца и братьев, и мне очень хочется встретиться с ними.

Асмахан понимающе кивнула:

– Быть в разлуке со своими кровными родственниками – это очень тяжело. Поэтому Бюльбюль и должен находиться со своей семьей. Но почему же ты отказываешься сделать это для меня?

– Потому что вместе со мной похитили и привезли сюда, в Константинополь, еще одного человека, христианского рыцаря. Я не могу убежать без него.

Асмахан нахмурилась.

– Вряд ли христианский рыцарь так долго прожил бы в турецком городе – слишком сильно их здесь ненавидят. Наверное, его уже давно предали пыткам, а потом казнили, да смилостивится над ним Господь.

– Но я не знаю этого наверняка. Я не смогу уйти, пока не узнаю, что случилось с доном Адриано. Если же он все еще жив, он должен уйти вместе со мной.

Асмахан задумалась.

– Я попробую узнать, – ответила она.

Катарина продолжила:

– Госпожа, могу я попросить вас еще об одной услуге? Когда меня доставили во дворец, у меня были личные вещи – кожаный мешочек, то, что в нем лежало, дорого мне как память. Этот мешочек у меня забрали. Вы не могли бы разыскать его для меня?

Асмахан нахмурилась.

– Султану не нужны личные вещи пленников, ими занимается челядь – они либо расплачиваются ими с работорговцами, либо раздают городским нищим от имени султана. Я посмотрю, что можно сделать. Все в руках Божьих. – И заговорила предостерегающим тоном: – А теперь слушай. Это опасное дело. Здесь повсюду шпионы. Султанша следит за мной. И теперь, когда ты стала моей подругой, тебе может угрожать опасность – ты все время должна быть на страже. Приходи ко мне завтра ночью. И захвати с собой швейные принадлежности.

Когда Катарина пришла в покои Асмахан во второй раз, она увидела, что на диване, как по волшебству, лежит кожаный мешочек, подаренный монахом Пасториусом. Она бросилась к нему – образ святой Амелии был на месте. Так же, как и глиняная камея из Бадендорфа.

Катарина расплакалась, прижав их к груди, и воскликнула:

– Благослови вас Господь, госпожа! Вы вернули меня к жизни.

Асмахан прикусила язык, думая, что было бы слишком жестоко сказать девушке, что на эти вещи никто не польстился, даже нищие, приходившие в благотворительную лечебницу за бесплатной одеждой и чашей целебного вина. Но она понимала ее, потому что сама дорого дала бы за то, чтобы погладить овечку из стада отца.

После этого Катарина каждую ночь приходила в покои Асмахан, взяв с собой швейные принадлежности, – чтобы думали, будто она что-то для нее вышивает. Она познакомилась с Бюльбюлем, пухлым светловолосым милым мальчуганом, которому, когда придет час, придется уйти со своей новой матерью.

Было прохладное пасмурное утро, над Константинополем моросил дождь. Госпожа Нарядов поспешно вбежала в Голубиный павильон, где ее девушки шили костюм для счастливицы, которая должна была провести ночь с султаном, и выбила из рук Катарины иголку с нитками.

– Султанша Сафия! Она послала за тобой!

У Катарины екнуло сердце. Неужели она узнала о тайном плане Асмахан?

Ее ждал евнух, грозного вида мужчина, которого она никогда прежде не видела. На нем были изысканные одежды и тюрбан с плюмажем из золотой ткани. Нос ему давно отрезали, заменив золотым клювом, отчего он походил на какое-то мифическое существо. Когда Катарина подошла, он не произнес ни слова – просто молча повернулся и пошел. Заинтригованная Катарина шла за ним, но, когда они дошли до запретных Жемчужных Ворот, ее затрясло от страха. Сколько человек входило в эти ворота и никогда не возвращалось? Если султанша проведала о ее тайном сговоре с Асмахан, она может даже не надеяться выйти из этих комнат живой.

Катарина думала, что не может быть покоев роскошнее, чем у Асмахан, но у нее дух занялся, когда она вошла в покои султанши. Она слышала о страсти султанши к жемчугу, но то, что предстало ее глазам, было невозможно себе вообразить. Гобелены, драпировки, скамеечки для ног, диванные подушки и даже коврики – все заткано розовым, белым и черным жемчугом. А на стуле, похожем на трон (который тоже был украшен сотнями жемчужин), сидела женщина в наряде, густо расшитом жемчугом. Катарине еще не приходилось видеть, чтобы на одном человеке было столько жемчуга. Как же эта женщина передвигается под такой тяжестью?

Взгляд Сафии был таким же холодным и неподвижным, как ее драгоценные жемчужины. Катарине стало не по себе от ее пристального взгляда, она старалась не смотреть на султаншу. Верхние и нижние веки женщины были густо насурьмлены, сливаясь с глазами, а на губах было слишком много помады. Но никакая краска не могла скрыть немолодой – к удивлению Катарины – возраст султанши. Катарина слышала, что султанше уже почти сорок. Как странно, что султан предпочитает проводить ночи с этой женщиной, когда в его распоряжении сотни молодых зрелых девушек.

Беременность Сафии была уже довольно заметна.

Ее голос разрезал воздух подобно смертоносному удару ятагана:

– Ты ходишь к Асмахан. Зачем?

Катарина пыталась унять дрожь.

– Ей нравится, как я вышиваю, госпожа.

– Я нахожу твою вышивку посредственной. У Асмахан совсем нет вкуса. – Она тяжело смотрела на нее своими черными глазами. Катарина подумала, что сердце сейчас выскочит у нее из груди. – Почему ты дрожишь, девочка?

– Я никогда… – Катарина облизнула пересохшие губы – …никогда не была в присутствии столь могущественной женщины, госпожа. Это все равно что видеть перед собой богиню.

Катарина понятия не имела, как у нее вылетели эти слова, но они возымели действие. Султанша, видимо, немного смягчилась; никакая женщина не может устоять перед лестью.

– Ты кое-то что сделаешь для меня, – сказала она голосом человека, не желающего зря тратить время. – Сделаешь хорошо – выполню любое твое желание.

Катарина едва могла скрыть свое изумление.

– Чего же вы желаете, госпожа?

– Будешь шпионить за Асмахан. Следить, что она делает, с кем встречается, и прислушиваться к ее разговорам. А потом докладывать мне. Поняла?

– Да, госпожа. Мне нужно докладывать о чем-то особен…

– Обо всем, – отрезала она. – Будешь рассказывать мне обо всем. А я уж буду решать, что важно, а что нет. – Она какое-то время задумчиво смотрела на Катарину. – Может быть, ты верная служанка Асмахан. Это твои трудности. Это не должно помешать тебе выполнять мой приказ. Если же твое сердце дрогнет – вспомни, что я обещала выполнить любое твое желание, если меня удовлетворят твои доносы. – Султанша вздохнула и положила увешанную драгоценностями руку на свой вздувшийся живот. – Я ношу наследника султана, – сказал она, и ее замечание можно было истолковать однозначно: у сына Асмахан нет ни малейшего шанса.

Катарина уже уходила, когда султанша предупредила ее своим резким голосом:

– Берегись, девочка, потому что, как ты будешь следить за Асмахан, так же будут следить и за тобой. Мне будут докладывать о каждом твоем шаге.

Катарина по-прежнему каждый вечер приходила к Асмахан под предлогом, что вышивает для нее, только ее обременяла ужасная тайна. И пока Катарина играла с Бюльбюлем, рассказывала ему сказки и пела песни, а Асмахан с великом печалью наблюдала за ними – потому что это были ее последние дни с сыном – она думала, что же будет докладывать Сафии, стоит ли ей рассказать обо всем Асмахан, и отыщется ли когда-нибудь дон Адриано. Днем, куда бы Катарина ни пошла, ей казалось, что сотни невидимых глаз наблюдают за ней. Во дворце были тысячи секретных дверок, потайных ходов и перегородок с отверстиями для подглядывания. Шпион на шпионе. Каждый вечер, приходя в апартаменты Асмахан, она спрашивала: «Какие новости о доне Адриано?» – и каждую ночь ей отвечали: «Пока ничего нового», пока Катарина не начала подумывать о том, что у султанши больше власти, чем у Асмахан. «Если я расскажу ей про этот заговор, спасет ли она нас с Адриано и освободит ли нас обоих?» «Я исполню любое твое желание», – сказала могущественная Сафия.

Но однажды вечером Асмахан объявила: «Опасность, нависшая над моим сыном, возрастает. Сафия поклялась, что он не будет наследником султана».

– Но что если султанша родит девочку?

– Тогда она убьет моего сына из ревности. С каждым днем опасность, угрожающая его жизни, увеличивается. Растет и мой страх. Мой евнух нашел телохранителя, которому мы можем доверять. Этот человек не будет отходить от Бюльбюля ни на минуту до тех пор, пока не придет время уезжать.

– Но почему вы так уверены, что ему можно доверять? – «Ты не можешь доверять даже мне!» Катарина проклинала свою судьбу за то, что та поставила ее перед выбором: либо помогать Асмахан, либо превратиться в шпионку и просить султаншу помочь ей разыскать Адриано.

– А ты хорошо разбираешься в людях, Катарина? Может, ты сама скажешь мне, можем ли мы доверять этому человеку. – Асмахан указала в глубину своего сада, где Бюльбюль любил пускать лодочки в пруду с рыбками.

Катарина вышла в сад и увидела там под плакучей ивой чью-то высокую фигуру, закутанную в мантию – это был мужчина, худой и изможденный, с потрепанной бородой и отросшими ниже плеч волосами. Когда же он обернулся, она увидела, что вокруг глаз у него залегли черные круги и глубокие морщины избороздили углы давно не улыбавшихся губ.

Он с минуту всматривался в нее, потом по его лицу пробежала тень – он узнал Катарину.

– Господь велик в милости своей, – прошептал он и, пошатываясь, шагнул к ней.

Катарина подбежала к нему первой, и исхудавшие руки заключили ее в нежнейшие из объятий. Она почувствовала, что из-под мантии выпирают кости, и зарыдала, уткнувшись ему в плечо.

Дон Адриано плакал вместе с ней, – он так боялся, что никогда ее не увидит.

– Как же?.. – начала она, отстранившись, не сводя с него глаз.

Он вытер слезы и произнес:

– Сидя в зловонном трюме невольничьего судна, я думал о девушке, которую повстречал, об очень храброй девушке, которая уехала из родного города, презрев уют и покой, чтобы найти своего отца. И никакие опасности и преграды не заставили свернуть ее с избранного пути, даже кораблекрушение. Услышав решимость в ее голосе, почувствовав силу ее духа, я подумал: «Разве я слабее этой девушки?» И я стал молиться Пресвятой Деве, вспомнив о своем обете восстановить ее престол в Иерусалиме и воссоединиться на Крите со своими братьями, и, когда я заснул, Богородица явилась мне и сказала, что, если я погибну, то не смогу Ей послужить – ведь мертвые не строят церкви, – и что я нужен Ей живой. Поэтому еще на невольничьем судне я сбросил с себя рыцарскую мантию, поэтому, когда в порту нас вывели из трюма наверх, никто не знал, кто я. Я притворился немым, но надсмотрщики, заметив мой рост и сложение, направили меня класть кирпич, потому что строительные работы во дворце никогда не прекращаются. С тех пор я строил стены, которые стали нашей тюрьмой. – Он взял мягкие руки Катарины в свои загрубевшие мозолистые ладони. – Я выжил благодаря обету, данному Пресвятой Деве, потому что должен вернуться в Иерусалим. А также благодаря тому, что думал о вас, Катарина, потому что знал, что у вас хватит сил и стойкости, чтобы справиться с этим испытанием. – На его губах появилось слабое подобие улыбки. – К тому же я подумал, что рыцарь Ордена Марии уж наверняка сможет сделать то, что под силу слабой девушке.

Потом в сад зашла Асмахан и остановилась, рассматривая в лунном свете столь необычную пару – пухленькую девушку в шелках и высокого тощего мужчину в лохмотьях – а потом заговорила:

– Я подумала, Катарина, что ты не должна ехать одна, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ты отправишься вместе с мужчиной, которого сможешь выдать за своего мужа. Он будет защищать тебя и моего сына. У меня достаточно денег и друзей, чтобы найти место в караване для вас двоих и Бюльбюля. Я дам тебе письма, которые ты передашь моей семье. Мой отец – шейх Али Саид, богатый и могущественный человек. Он хорошо наградит тебя за то, что ты сделаешь.

Катарина посмотрела на Асмахан затуманенными от слез глазами. Она забыла обо всем – о султанше Сафии, о шпионах и интригах. Сейчас для нее существовало только одно: этот полуживой человек, державший ее за руку.

Асмахан сказала:

– Мои шпионы рассказали, что с первым же полнолунием в Самарканд отправится караван. В этот день я попрошу у султана позволения сходить в мечеть. Я скажу, что это день рождения моего отца, что я хотела бы помолиться за него. Султан не откажет. Я возьму с собой сына, и, конечно же, со мной будет целая свита рабынь и евнухов. Вы с испанцем будете среди них. Мы, женщины, молимся в мечети за ширмой, чтобы мужчины нас не видели. Вы сможете незаметно выскользнуть оттуда вместе с моим сыном и с евнухом, который отведет вас с Адриано туда, откуда будет отправляться караван. После этого я вернусь во дворец.

Катарина наконец обрела дар речи, как это ни было трудно в эту удивительнейшую ночь:

– Но ведь султан заметит, что мальчик пропал.

– Султан сейчас занят другим – очищает империю от Родосских рыцарей, – Асмахан покосилась на дона Адриано, – в последнее время он не часто видит нашего сына. Когда он узнает, что мальчик пропал, вы с Бюльбюлем будете уже достаточно далеко, и никто не узнает, куда вы ушли.

Катарина не хотела спрашивать, но она должна была спросить, потому что вопрос напрашивался сам собой:

– А почему вы не можете уйти?

– Если я исчезну, это сразу заметят и бросятся на поиски. Люди султана отыщут меня очень быстро. Но к тому времени, когда обнаружится исчезновение Бюльбюля, пройдут недели, вы будете слишком далеко, чтобы напасть на ваш след. – Она вручила Катарине пакет. – Сначала вы отправитесь в Багдад – это на границе Оттоманской империи. Эту часть пути вы пройдете под защитой султана. Я дам вам бумаги, с которыми вы сможете беспрепятственно путешествовать. В Багдаде вы присоединитесь к каравану, который отправится в Самарканд, и эту часть пути пройдете уже под защитой моего отца. Мне удалось переговорить тайком с послом из Самарканда. Он выправил нужные документы. Мой отец – могущественный человек, его имя наводит трепет. Вы будете в безопасности. Как только вы прибудете в Самарканд, он щедро наградит вас за то, что вы сделаете. И, как только вы отдадите Бюльбюля на попечение моей семьи, то сможете пойти, куда пожелаете.

Багдад, Самарканд… Так далеко от Иерусалима, столько миль совсем в другом направлении! Но Катарина подумала о маленьком Бюльбюле и о младенце, оставленном почти девятнадцать лет назад овдовевшим отцом, отправившимся на поиски голубого камня. И этот малыш сейчас окажется почти в таком же положении, в каком оказалась она сама. К тому же его жизнь в опасности.

– Госпожа, – сказала она. – У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность. За то, что вы нашли дона Адриано и за то…

Асмахан подняла украшенную драгоценностями ладонь:

– Я делаю это ради своего сына, и только ради него. Береги его и напоминай обо мне почаще.

Катарина больше не видела дона Адриано с тех пор, потому что мужчинам не позволялось находиться в обществе женщин, так что он видел Бюльбюля лишь тогда, когда его вызывали в личные покои султана. Но Катарина по-прежнему каждый вечер брала с собой шелк и вышивку и приходила к Асмахан, а наутро докладывала султанше, что Асмахан сплетничает про других наложниц и про ссоры в гареме, думая про себя, не разгадала ли эта женщина с острым взглядом ее хитрость. Каждую ночь в своем алькове Катарина разглядывала образ святой Амелии с камнем и чувствовала, как в ее сердце растет надежда: уже очень скоро они с доном Адриано вновь будут свободными, и она отправится в путь дальше в поисках голубого камня и, даст Бог, свидится со своей семьей.

За два дня до назначенного срока по дворцу разнеслись слухи, что у Сафии начались схватки. Жизнь во дворце замерла – все с нетерпением ожидали новостей. Асмахан не отпускала от себя Бюльбюля, а Катарина ждала вестей у себя в спальне.

И вести пришли: султанша родила сына.

Медлить было нельзя. Как только Сафия поднесла к груди новорожденного, она тут же на законных основаниях потребовала, чтобы сына Асмахан заперли в Клетке. Все ее евнухи и охрана разбежалась в один момент. О том, чтобы идти в мечеть, уже не могло быть и речи. У них было всего несколько часов – пока за Бюльбюлем не придут евнухи султанши.

И хотя дон Адриано до сих пор считал турков безбожными язычниками и своими врагами, все же эта наложница спасла ему жизнь и вернула ему Катарину, поэтому он, несомненно, должен ее защищать. Или хотя бы ее сына, потому что Асмахан уже ничто не спасет. С помощью ее верного евнуха дон Адриано взобрался на стену, окружавшую сад, и, привязав к спине спящего Бюльбюля – ему дали молока, смешанного с маковым соком – помог подняться на нее Катарине. Под покровом ночи они шли за евнухом по лабиринту стен и аллей, окружавших дворец, пока наконец не выбрались в настоящий муравейник извилистых городских улочек и лачуг. Пробираясь вслед за евнухом к стоянке каравана, Катарина думала об Асмахан. Перед уходом она вручила девушке маленький деревянный сундук с золотыми динарами и в последний раз поцеловала сына. Катарина знала, какая участь ожидает Асмахан, как только ее обман раскроется – наказание будет таким же, как и для всех обитательниц гарема, нарушавших законы султана: ее зашьют в мешок с кошкой и змеей и бросят в воды Босфора.

Караван вышел в путь на рассвете – тысяча верблюдов, груженных духами и косметикой из Египта, к которым по пути прибавятся цветное стекло из Сирии и меха из степей Евразии – и все это повезут в Китай, жители которого питают подлинную страсть к этим вещам, чтобы обменять их на шелк и нефрит, к которым неравнодушны обитатели Запада, и вернутся с ними обратно. Иногда они встречали странников, направлявшихся в Китай, – жонглеров, акробатов, певцов, фокусников, а с Востока в Европу шли монахи, ученые и исследователи. В пути им встречались дикие животные и съедобные растения, но Катарина с доном Адриано были обеспечены провизией: у них были хлеб, сухофрукты, солонина, твердый сыр и много воды. Им было хорошо вот так, втроем: дон Адриано – защитник и глава семьи, Катарина в роли матери и Бюльбюль – их «сын». Постепенно жизнь и силы возвращались к Адриано. Он снова физически окреп, и во взгляде его сияла прежняя сила. Катарина только однажды сказала ему, что он может ехать в Иерусалим, что он не обязан вместе с ней совершать это длинное путешествие в Самарканд, но он приказал ей умолкнуть, поклявшись, что не покинет ее до тех пор, пока не выполнит обещание, данное Асмахан. А потом они вместе отправятся в Иерусалим.

Катарина, которая когда-то думала, что повидала почти весь мир, впервые в жизни увидела пустыню и познала таинственный ужас песчаных бурь, которые поднимались так неожиданно, что смерть грозила зазевавшемуся страннику. Они с Адриано довольно быстро научились угадывать ее приближение по верблюдам; если животные вдруг начинали храпеть и зарывали головы в песок, это означало приближение песчаной бури, несмотря на то, что день был ясным. Всадники спешили прикрыть лицо, налетала буря, яростная и стремительная, но уже через минуту стихающая.

Караван двигался по золотым пескам под синим небом, по которому ветер гнал белые облака, под сенью изумрудных пальм, Катарине, державшей на руках Бюльбюля, путешествие казалось все более нереальным, пока верблюд, равномерно покачиваясь на ходу, вгонял их в полудрему. Перед ними ехал дон Адриано, широкоплечий и надежный, человек глубокой веры и преданный Господу, человек, хранивший в себе тайну.

Она не могла точно сказать, когда полюбила его. Может быть, тогда, когда впервые увидела его в Венеции. Или наблюдала, как он молится на борту португальского судна. Или когда они спали, обнявшись, на пустынном острове, и им казалось, что кроме них на земле не осталось ни души. Но, когда бы это ни произошло, она хранила свою любовь в тайне, потому что у дона Адриано был свой путь, а у нее – свой. Она никогда не откроется ему, ее любовь останется с ней – в том потаенном уголке сердца, где уже были ее мать, отец, а теперь спасшая их от смерти несчастная Асмахан.

Но ее немного пугали эти странные новые чувства, потому что она не испытывала ничего подобного к Гансу Роту. И теперь, когда при каждом взгляде Адриано, при звуке его голоса ее бросало в жар, она удивлялась, как это она могла думать, что любовь в романах – вымысел. Ее влечение к дону Адриано было сильнее любого голода или жажды, которые ей когда-либо приходилось испытывать; это было томление души и тела, не утихающее в ней ни днем, ни ночью. Чувства переполняли Катарину, ее любви был нужен выход, и она нашла его, решив сшить для него новый плащ. Потихоньку обменяв кое-что на рынке в Анкаре на новую белую мантию и шелковые нитки с иголками, она с любовью шила ему подарок на каждом дневном привале, когда дон Адриано уходил с мужчинами на охоту или за дровами для костра. Она знала, что в глубине его сердца таится боль – сильнее той, что оставила шрамы на его теле, боль, которую она с первого взгляда заметила в его глазах, которую услышала в его голосе, когда на пустынном острове он рассказывал ей о женщине, которую когда-то любил. Катарина знала, что не сможет исцелить эту рану, но молилась, чтобы новая мантия вернула ему чувство собственного достоинства.

Дон Адриано не выходил у нее из головы еще и потому, что одного она не могла в нем понять. Он рассказывал ей, что, вступая в братство, дал обеты безбрачия и аскетизма, и что это была епитимья за убийство. И только теперь, когда они проводили вместе дни и ночи, делили кров и еду и старались быть хорошими родителями маленькому Бюльбюлю, Катарина начала понимать истинное значение этих обетов. Ей казалось, что дон Адриано выходит за границы разумного, потому что он не только навсегда отказался от мяса с вином, но вообще очень сильно ограничивал себя в пище. Она видела, что он намеренно морит себя голодом и наказывает свою плоть, ежедневно изматывая себя, продолжая заниматься тяжелой работой, когда все остальные мужчины уже давно сидели у лагерных костров. Он совершил преступление более двадцати лет назад. Может быть, пора снять епитимью? Или же – и это подозрение медленно росло в душе Катарины – в этой истории было что-то еще, что он утаил?

Она почувствовала, что ее чувства к дону Адриано вытесняют главную ее цель жизни: найти своего отца. Поэтому она все чаще и чаще обращалась к образу святой Амелии. Подобно человеку, который пришел в храм с искренним желанием помолиться, но чьи непокорные мысли остались где-то очень далеко, Катарине все чаще приходилось напрягать силу воли, чтобы не поддаться чувствам. Каждую ночь она подносила маленькую иконку к свету – это стало уже обычаем – и рассматривала голубой самоцвет, произнося про себя: «Это моя судьба».

Как только Бюльбюль воссоединится с народом своей матери, Катарина тотчас же отправится в Иерусалим на поиски голубого самоцвета, за своим отцом.

А дон Адриано должен идти туда, куда позовет его долг.

Караван представлял собой живой и постоянно меняющийся организм – из него постоянно уходили одни люди и постоянно прибывали другие, из-за чего он то сокращался, то удлинялся вновь, как змея, продвигаясь через пустыню, луга, горы. Катарина и дон Адриано, чувствуя себя в безопасности вдали от Константинополя, знакомились с вновь прибывшими, сидели с ними у костров и делили хлеб, прощались, когда тем приходило время покидать караван, и дружелюбно встречали новых попутчиков.

По мере продвижения на восток общаться становилось все труднее – люди говорили на других диалектах, которых Катарина и дон Адриано не понимали. Катарине все труднее становилось понимать арабский, а от дона Адриано было все меньше и меньше проку. Латинский появился на Востоке более тысячи лет назад, но испытал такое влияние местных языков, что Катарина и дон Адриано понимали его с большим трудом. Зато друг друга они понимали прекрасно; общаясь уже не столько словами, сколько взглядами и жестами.

На севере Персии караван остановился в маленькой долине, раскинувшейся между двух скалистых хребтов. Здесь они обнаружили удивительный источник: вдоль его берегов не было никакой растительности, лишь земля и камни, но вода оказалась теплой и, ко всеобщему изумлению, ярко-зеленого цвета. Проводник объяснил, что это минеральные отложения придают воде необычный изумрудный оттенок. Эту воду можно пить, говорят даже, что она полезна для здоровья. И они, разбив лагерь на берегу изумрудного источника, раскинули множество шатров и развели костры.

Катарина наконец-то помыла голову как следует. За эти недели она изредка делала это, но воды было всегда очень мало. Она очищала волосы, как это делали местные бедуины: их женщины втирали в волосы смесь из золы и соды, а потом часами их расчесывали. От этого темный цвет волос, который она приобрела еще в Венеции, чтобы стать похожей на арабского мальчика, полинял до мышиного, а отросшие корни напоминали светлую «шапочку». Теперь же она мыла их настоящим мылом – намыливала, терла и полоскала, еще и еще раз. Потом сушила их на ветру – и они стали похожи на золотую гриву, и кто был поблизости, бросив свои дела, приходили полюбоваться ее волосами.

Больше всех был поражен дон Адриано.

В ту ночь при ярком свете луны Катарина подарила дону Адриано новый плащ, сшитый ее руками, и он был так тронут, что не мог найти нужных слов. Она вышила его эмблему – голубой восьмиконечный крест его братства, наполнявший смыслом его жизнь. Вместе с плащом вернется его достоинство, и он оповестит весь мир о своем служении Пресвятой Деве.

И тогда наконец дон Адриано поведал Катарине всю историю целиком.

Она уже знала, что двадцать лет назад, в Арагоне, он был страстно влюблен в одну девушку, ее звали Мария, и думал, что они поженятся, но она призналась, что любит другого. Адриано впал в ярость и вызвал соперника на дуэль. Они дрались. Адриано его убил, и Мария с горя ушла в монастырь, где, как он думает, она живет и по сей день.

– Я знал, – тихо продолжил дон Адриано, кутаясь в свою рыцарскую мантию, – где-то в самой глубине души я знал, что Мария меня не любит. Но меня ослепляли гордыня и высокомерие. Я думал, что со временем смогу заставить ее полюбить себя… Но этот другой мужчина… если бы он был кем-нибудь другим, я бы оставил все как есть. Я бы продолжал упорствовать в своей слепоте и ждал бы, когда Мария придет ко мне. Но этот другой мужчина был моим братом, и этого я вынести не смог. – Он обратил к Катарине взгляд, исполненный боли. – Да, человек, которого я убил, был моим братом. Я убил его из слепой ревности. Он был ни в чем не виноват и в жизни не сделал мне ничего плохого. У меня нет права на счастье, Катарина. У меня нет права ни любить вас, ни быть любимым вами.

Он заплакал, и она обняла его. Он зарылся лицом в ее душистые золотые волосы, ощутил ее теплое молодое тело, почувствовал ее губы на своих щеках и шее, и ее слезы, слившиеся с его слезами, нашел ее губы своими, и, укрывшись его рыцарской мантией с голубым крестом, они соединились в любви.

Когда они проснулись, Адриано встал и, взяв Катарину за руку, повел ее на берег изумрудного источника. Здесь он воткнул в землю золотой меч с золотой рукояткой, который Асмахан дала ему, чтобы он защищал ее сына. Они с Катариной опустились перед ним на колени, как перед крестом, и, взяв ее руки в свои, он произнес: «Здесь поблизости нет ни священников, ни церкви, но Господь, Дева Мария и все святые видят нас. И перед этими невидимыми свидетелями, моя возлюбленная Катарина, я, называя тебя своей женой, а себя – твоим мужем, вручаю тебе свою душу и тело, свою любовь и преданность на всю оставшуюся жизнь, пока смерть не разлучит нас и не воссоединит на небесах».

Катарина повторила клятву за ним; она знала, что теперь, что бы ни уготовило им будущее, они с Адриано всегда будут вместе.

* * *

Целую неделю они любили друг друга, как муж и жена, удивляясь, как им казалось, незаслуженному счастью и пообещав пред Господом творить добро и оказывать всем помощь в благодарность за эту радость, пока однажды на рассвете не выбрались из своего шатра и не пошли на реку купаться. Адриано закутался в свою рыцарскую мантию, Катарина присоединилась к остальным женщинам и детям в другом месте у реки. Они с Бюльбюлем играли в воде, и она рассказывала ему, как делала это каждый день, что скоро он познакомится со своим дедушкой и со всеми своими братьями и сестрами. Когда же он задал свой обычный вопрос: «а мама там будет?», Катарина ответила: «Не знаю, может быть», – что отчасти было правдой, и добавила: «Но она хочет, чтобы ты остался с дедушкой, который научит тебя ездить на коне». Сегодня она впервые пожалела о том, что ей придется вернуть мальчика в семью, потому что за несколько недель, прошедших со дня их побега из Константинополя, она успела полюбить его.

Она как раз закутывала его в полотенце, когда услышала первый крик. А обернувшись, увидела, что через лагерь скачут всадники с мечами в руках.

Схватив малыша, Катарина побежала. Добежав до того места на реке, где купались мужчины, она увидела, что их застали врасплох. В обшей суматохе она увидела Адриано, выделявшегося среди остальных рыцарской мантией, ослепительно белой в лучах утреннего солнца, и окликнула его как раз в тот момент, когда меч вонзился ему в спину, прямо в середину восьмиконечного креста. Окаменев от ужаса, она смотрела, как он, широко раскинув руки, рухнул на колени, а потом упал лицом вниз, и по спине у него потекла кровь. Она видела, как высоко взметнувшийся меч опустился на его шею. Она отвернулась, закрыв рукой Бюльбюлю глаза, но услышала звук – голова Адриано отделилась от туловища.