Текст книги "Наша тайна"

Автор книги: Барбара Делински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

8

Выходные Деборы начались не очень удачно. Ей пришлось бежать в офис, потому что папа, который должен был принимать пациентов в субботу, позвонил в последнюю минуту и попросил его подменить. По дороге домой, думая, что же могло с ним произойти, она поссорилась с Диланом, который не хотел идти на музыку, и с Грейс, которая в ее отсутствие отказалась разговаривать с отцом по телефону, из-за чего Грэг позвонил бывшей жене и стал жаловаться. Дебора накричала на Дилана, когда тот никак не мог найти бейсбольную биту, а потом не могла избавиться от чувства вины, когда он сказал, что не видит ее. Дебора поругалась с Грейс, когда та заявила, что у нее судороги и она не может участвовать в соревновании, а потом чувствовала себя виноватой, когда девочка сошла с половины дистанции и очень расстроенная закрылась в своей комнате, как только они приехали домой.

В поисках дружеской поддержки Дебора встретилась с Карен, чтобы выпить по чашечке кофе. Но поскольку она, естественно, не могла рассказать Карен ни о Грейс, ни о своем отце, ни о своей сестре, ни о Холе, в итоге ей стало еще хуже.

В субботу вечером Дебора могла бы пойти с Диланом в кино – прекрасное развлечение для ребенка, которому нужно, чтобы все было большим и ярким. Но Грейс продолжала настаивать на том, что не хочет встречаться с друзьями, и из-за ссоры по этому поводу Деборе было так плохо, что она не смогла оставить дочь одну.

Они заказали пиццу, но ужин получился безрадостным, а в фильме по телевизору было столько крови, что Дебора выключила его, не досмотрев до конца. Дилан возразил, что видел и похуже. Грейс говорила, что все смотрят жестокие фильмы и что в таком случае вообще не надо было покупать телевизор. Затем они оба ушли в свои комнаты. Дилан слушал песню «Knockin’ On Heavens Door» снова, снова и снова, пока Грейс с плачем не пожаловалась на него Деборе. Когда мать попыталась ее утешить, девочка не захотела разговаривать, а когда Дебора попросила Дилана выключить песню – эта песня и ее приводила в уныние, – он проворчал, что папа никогда не заставлял бы его сделать это.

Неудивительно, что после всего этого Деборе не спалось. Она несколько раз просыпалась с тяжестью в животе и ужасным ощущением, что она теряет контроль над своей жизнью. Становилось все хуже и хуже, а она, похоже, была не в силах это остановить.

Дебора надеялась, что воскресенье окажется более удачным. Был прекрасный, почти майский день, теплый и ясный. На дубах появились листья, на азалиях перед домом – бутоны. В противоположность хаосу, который царил здесь после грозы, тихая погода принесла ощущение порядка. В такие дни Дебора чувствовала себя хозяйкой своей жизни.

С годами у нее появилась привычка готовить по воскресеньям праздничный завтрак. Это задумывалось как развлечение для детей. Традиционно воскресенье было днем, когда у Деборы было время готовить, когда можно было рассчитывать, что Грэг будет дома, когда заходили в гости ее родители. После того как Рут умерла, Майкл заходил один. Теперь, когда Грэг их оставил, дети еще больше нуждались в дедушке.

В это воскресенье Майкл позвонил и сказал, что не сможет прийти. По голосу было похоже, что у него похмелье, а нервы Деборы были натянуты как струны, и она не смогла промолчать.

– Что происходит, папа?

– Что ты имеешь в виду?

– Мне кажется, что у тебя… что тебе плохо. – Она не смогла заставить себя произнести слово «похмелье».

Майкл прокашлялся.

– Похоже, я подхватил грипп на прошлой неделе, когда принимал Буркесов.

– И это все? Я вспоминаю, как заезжала к тебе по утрам…Все это из-за твоей аварии, – ответил он, но быстро смягчился. – Сейчас это просто вирус. Спасибо, что беспокоишься. Увидимся завтра утром.

Отец повесил трубку, не дав ей сказать ни слова о его выпивке, отчего Дебора чувствовала себя полной трусихой. А потом еще и соучастницей, когда пришлось опять передавать эту полуправду детям.

Грейс обрадовалась, что официального завтрака не будет, и вернулась в свою комнату, прихватив с собой полрогалика. Но Дилан расстроился, что дедушка не придет. Мальчик отправился к себе, откусив только маленький кусочек французской гренки, которые Дебора так старательно готовила.

Оставшись в кухне наедине с остатками того, что должно было стать семейным завтраком, Дебора была в отчаянии, как никогда. Когда в дверь позвонили и она, подняв голову, увидела человека, который выпроводил ее с похорон, женщина подумала, что хуже уже быть не может. Мысленно еще раз обозвав себя трусихой, она решила не открывать.

Но по вине Дилана этот план провалился. Надеясь, что приехал папа, мальчик выскочил из комнаты и побежал по ступенькам. На полпути он споткнулся и кубарем покатился вниз. Дебора помогла ему встать. Ей пришлось буквально силой удерживать его, чтобы удостовериться, что он цел и невредим. Но Дилана было не остановить. Вырвавшись за секунду до того, как Дебора готова была отпустить его, он открыл дверь прежде, чем она смогла его предупредить. Увидев, кто пришел, мальчик разочарованно сказал:

– Я думал, это мой папа.

Посмотрев с несчастным видом на мать, Дилан побрел наверх.

Смирившись со случившимся, Дебора впустила пришедшего. Он был высоким, с такими же, как у брата, черными волосами и глазами. Вчерашний темный костюм он сменил на брюки и голубую рубашку с расстегнутым воротом и закатанными рукавами.

– Простите, – сказал мужчина, посмотрев на опустевшие ступеньки.

Дебора подняла подбородок.

– Это не ваша вина.

– Я не вовремя?

– Зависит от того, зачем вы пришли, – предупредила она и, зная, что терять нечего, добавила: – Это была нелегкая неделя. Честно говоря, я чувствую себя разбитой. Поэтому если вы пришли, чтобы сказать, что мне не следовало приходить на похороны, пожалуйста, не надо. Я поняла это еще в пятницу.

– Это было грубо с моей стороны. Я пришел извиниться.

От неожиданности Дебора сменила тон.

– Это я должна извиниться. Именно это я и пыталась сказать вам на похоронах.

– Да.

– Я действительно очень сожалею об аварии. Это был не лучший вечер для вождения. – На какое-то мгновение она забыла унижение, которое испытала в пятницу, и обрадовалась, что он пришел. – Я сожалею о вашей утрате. И приношу свои соболезнования жене Кельвина. – Это были слова, которые ей так и не удалось произнести в пятницу. – Как она?

– Нормально. Расстроена. Сердита.

Слово «сердита» напомнило Деборе о судебном иске, что в свою очередь напомнило о Холе. Если он запретил ей разговаривать с Джоном, то точно не хотел бы, чтобы она беседовала с этим человеком.

Но Хола здесь не было. А Дебора была не такой уж наивной.

– Это она прислала вас?

– Селена? Нет.

– Она знает, что вы здесь?

– Нет. И не очень обрадуется, если узнает. Я пришел, потому что пытаюсь понять, что произошло. – Нужно отдать ему должное, его озабоченность казалась искренней. – Я читал отчет полиции. Вы совсем не видели Кельвина?

– Только за секунду до удара. Было темно, и лило как из ведра.

– Но он бежал. Вы должны были заметить движение. Вы с вашей дочерью в этот момент разговаривали? Вас что-то отвлекло?

– Вы хотите спросить, не красила ли я губы? – произнесла Дебора, вспомнив его слова на кладбище. Она указала пальцем на свой рот. – Вы видите здесь помаду?

Он слегка улыбнулся.

– Сегодня воскресенье, утро. Вы дома.

– А тогда был понедельник, вечер и я ехала домой, – ответила Дебора. – Зачем мне красить губы? Извините, но здесь я вам ничем не смогу помочь. Мы смотрели на дорогу, обе, как и поступают обычно в такую погоду. Кельвин бегал без светоотражателей, и мы не увидели его из-за дождя. Все просто.

Брат Кельвина МакКенны не сдавался.

– Вы разговаривали с ним, когда он лежал там в лесу?

– Я все время звала его по имени, просила открыть глаза, говорила, чтобы он потерпел, что помощь уже едет.

– Он как-то реагировал?

– Вы говорите, что читали полицейский отчет.

– В отчетах бывают ошибки.

Его глаза были очень темными. Деборе так же трудно было оторвать от них взгляд, как и промолчать.

– Только если тот, кто их заполняет, обманывает. А зачем мне обманывать?

– Хороший вопрос.

– А вот еще один, – сказала Дебора, задетая этим замечанием. – Почему он бегал в тот вечер? В такой ливень?

И снова легкая улыбка.

– Это уже два вопроса.

Его ответ вывел ее из себя.

– А вот и третий. Вы знали, что ваш брат принимает коумадин?

Улыбка исчезла.

– Нет. Похоже, Кельвин решил ничего мне об этом не говорить.

– Почему на нем не было браслета с предупреждением?

– Он ведь не предполагал, что его собьют.

Она приложила руку к груди.

– Я тоже этого не предполагала. Именно поэтому люди всегда носят при себе такие предупреждения. Мы могли бы его спасти. Его жена должна была знать, что он принимает коумадин. Почему она ничего не сказала?

– Я не могу говорить за Селену.

– Тогда почему не сказал ваш брат? Врачи говорят, он был в сознании. У меня есть пациенты, которые принимают коумадин, и поверьте мне, это было бы первым, о чем бы они сообщили. А если нет, то я подумала бы, что они хотят покончить жизнь самоубийством. – Дебора пожалела об этих словах сразу, как только они слетели с губ. – Простите. Мне не следовало этого говорить.

– Тогда зачем сказали? – резко спросил мужчина.

– Потому что я тоже ничего не понимаю и из-за этого в моей семье хаос. – Убрав волосы назад, она попыталась найти слова для примирения. Ничего не приходило в голову, и когда гость ничего не сказал, чтобы нарушить молчание, Дебора продолжила: – Я все еще несу ответственность за аварию, но только ли моя в этом вина? Почему ваш брат не побеспокоился о том, чтобы его хорошо было видно на дороге? Почему не сказал врачам, что принимает коумадин? Почему не сказала его жена, если он сам не мог? Почему вы ничего не знали об этом препарате?

– Ответом будет еще один вопрос. Должен ли я нести ответственность за знание? Есть ли пределы ответственности? – Он выжидающе посмотрел на нее.

Дебора подняла руку.

– Если вы думаете, что у меня есть ответы, то ошибаетесь. В любом случае, моему адвокату не понравилось бы, что я с вами разговариваю.

– Зачем вы наняли адвоката?

– Я не нанимала. Он мой друг. Как бы там ни было, адвокат советовал мне не ходить на похороны. Он сказал, что мое появление может расстроить вдову. В конечном счете, так и случилось.

Мужчина жестом остановил ее.

– Селена была расстроена еще до похорон.

– Оно и понятно.

Дебора не была уверена, что смерть мужа хуже, чем внезапный уход, но в смерти определенно была безвозвратность.

– Она останется в нашем городе? – Не дождавшись ответа, Дебора спросила: – Они здесь недолго прожили, я имею в виду, по меркам Лейланда. У нее есть друзья где-то еще?

– Вообще-то я не знаю.

– У нее есть родственники?

– Я… не знаю.

– А у вас есть родственники кроме Кельвина?

Брат покачал головой.

Все это делало смерть Кельвина МакКенны еще более трагичной.

– Он прекрасно преподавал историю, – сказала Дебора. – Моей дочери он нравился. Он был умным. Такая утрата для нашего города…

– Если честно, он был гением. Это ужасная потеря. И да, я думаю, Селена останется в городе, пока все не решится.

Опять намек на судебный иск. Дебора осознавала, что Хол был бы категорически против того, чтобы она разговаривала с этим человеком, и уже собиралась попросить гостя уйти, как услышала шаги на лестнице. Спускался Дилан, держась одной рукой за перила и осторожно ступая на каждую ступеньку. Что-то явно было не так.

– Дорогой?

Он поднял глаза.

– Я не могу пошевелить рукой.

Сохраняя спокойствие, Дебора подождала, пока он спустится, и начала ощупывать его локоть.

Мальчик вскрикнул.

– Вывих, – сказала она, обеспокоившись.

– Снова? – Его глаза, казавшиеся огромными за стеклами очков, блестели от слез. – Почему это постоянно со мной происходит?

– Потому что у тебя гибкие суставы. В большинстве случаев это даже хорошо.

– Только не вправляй, – скомандовал Дилан. – Больно.

– Лишь на долю секунды. Ну же, давай.

Дебора посмотрела на брата Кельвина МакКенны. Она не знала, как сказать ему, чтобы он ушел, поэтому просто отвела Дилана в кухню, усадила на стул и ловко вправила локоть на место. Мальчик вскрикнул, а потом хныкал, пока боль утихала. Согнувшись над ним, Дебора прижимала к себе его голову, чтобы он успокоился. Затем обхватила его лицо ладонями и поцеловала в лоб.

– Лучше?

Он обиженно проворчал:

– Я бы терпел, если бы это папа ждал в прихожей. Он когда-нибудь к нам приедет?

– Приедет. Ты увидишься с ним на следующих выходных.

– Только у него. Потому что там щенки. Но я хочу, чтобы он был здесь.

С тех пор как две недели назад у золотого ретривера Ребекки родились щенки, Дилан только о них и говорил, и его последняя фраза означала, что ему очень больно.

Дебора не знала, что ответить.

Дилан соскользнул со стула и пошел в комнату мимо Тома МакКенны, который наблюдал, стоя в дверях кухни.

– Это, должно быть, больно, – заметил гость, когда мальчик ушел.

«Больно ему? Или мне?» – хотела спросить Дебора. Ей стало не по себе. Неожиданно она опустилась на пол и свесила голову между коленей.

– С вами все в порядке? – прозвучало издалека.

Спустя минуту, когда угроза обморока миновала, Дебора выпрямилась.

– Вы очень побледнели, – сказал Том.

– По крайней мере, я все еще сижу. Я часто падаю в обморок.

– У врачей не бывает обмороков.

– А у мам бывают. Со мной это случается, когда моим детям больно. – Она потерла затылок и медленно сделала глубокий вдох. – Паника не поможет, – громко сказала Дебора. Это было своего рода заклинание. – С Диланом уже все хорошо.

– Ему не нужно приложить к локтю лед?

– Нет.

– Похоже, он ранимый ребенок.

– Да, это так.

– Плохое зрение?

– У него всегда была сильная дальнозоркость. В семь лет развилась решетчатая дистрофия правого глаза. Это когда на задней стенке роговицы появляются линейные помутнения. Они становятся шире, соединяются между собой, и в итоге глаз видит все очень расплывчато. С дистрофией ничего нельзя поделать, пока Дилан не станет достаточно взрослым для операции по пересадке роговицы, но прогнозы хорошие. Если после операции дистрофия вернется, ее можно будет устранить с помощью лазера. – Холодно взглянув на гостя, женщина убрала волосы назад. – Не думаю, что вам все это интересно.

– Я сам спросил, – ответил он. – Мальчику, похоже, очень тяжело.

Достав из шкафчика стакан, Дебора наполнила его холодной водой из холодильника. Сделав несколько глотков, она повернулась.

– У него проблемы с некоторыми вещами, такими как ступеньки или бейсбол.

– И разводы.

Неделю назад она, возможно, обиделась бы. Теперь же уход Грэга казался незначительным по сравнению с другими проблемами в ее жизни. Беспомощным жестом Дебора указала на стол.

– Вы голодны? Осталось много еды. Семейный завтрак не удался.

– Пахнет вкусно. Тут хватит на целую армию.

– Хотела устроить что-то вроде праздника, но никто не пришел.

– Трудно поверить. Если послушать, в городе вас все любят.

– Насчет любви ничего сказать не могу, но я прожила здесь всю жизнь.

– Моя невестка сказала, что ваш муж хотел переехать, но вы отказались.

Дебора еще немного выпила, прежде чем ответить:

– Это правда.

– Это разрушило ваш брак?

– Нет, конечно, – ответила она, хотя сама некоторое время считала именно так.

– Селена говорит, что ваши дети хотели бы, чтобы вы больше времени проводили дома, но вы продолжаете работать, а ваш отец отсылает вас на вызовы к пациентам на дом, чтобы не сидеть с вами в одном кабинете.

На этот раз Дебора не подбирала слов.

– Ваша невестка расстроена. И сердита. Но именно в этот момент моя семья страдает с нескольких фронтов.

В прихожей послышались шаги. Несколько секунд спустя в кухню вошла Грейс. Бросив взгляд на находившегося там мужчину, она закричала.

Дебора поспешила к ней и обвила рукой за талию. Она чувствовала, как девочка дрожит, почти так же, как после аварии.

– Все в порядке, солнышко.

Лицо Грейс было мертвенно-бледным.

– Мистер МакКенна?

– Не ваш учитель. Его брат.

Она все еще смотрела на него, не мигая.

– Что он здесь делает?

– Пытается понять, что произошло, как и мы.

Посмотрев на мать, Грейс прошептала:

– Он пришел за мной.

Дебора выдавила из себя улыбку.

– Конечно, нет. Он пришел убедиться, что с нами все в порядке.

Можно было предположить, что это в некотором роде правда. По крайней мере, это следовало из его визита. Если Том МакКенна думал о судебном иске, то теперь знает, что у этой истории две версии.

Коумадин усложнил смерть Кельвина МакКенны.

– Я пойду, – тихо сказал Том, глядя на Дебору. – Не провожайте меня.

* * *

Вырвавшись из объятий матери, Грейс выбежала в прихожую, чтобы удостовериться, что незнакомец ушел. Она стояла у окна, глядя, как отъезжает его машина.

– Это было интересно, – сказала ее мать.

– Это было ужасно! – Грейс не замечала, что грызет ногти, пока мама не убрала ее руку ото рта. – Он выглядит совсем как мистер МакКенна.

– Сразу видно, что они родственники. Только этот более плотный.

– Что ты имеешь в виду?

– Физически более плотный. Твой учитель был хрупкого телосложения. Прошлой осенью на собрании он постоянно чесал голову, словно его что-то укусило.

Она скопировала жест.

– Не чесал голову, – поправила Грейс, – а подбирал мысль. Он так всегда делал, когда задумывался.

– Его брат ни разу так не сделал.

Грейс поежилась.

– Сколько он здесь пробыл?

– Десять-пятнадцать минут.

– Убеждался, что у нас все в порядке? – Грейс не поверила в это ни на минуту. – Он знает.

– Знает что?

– Знает об аварии. Он смотрел на меня.

– Ты смотрела на него. И закричала.

Но Грейс настаивала:

– Он знает, что мы не все рассказываем об этой аварии. Он спрашивал обо мне?

– Нет.

– Думаю, это было бы слишком очевидно.

Мама сжала ее руку.

– Он не знает. Честно говоря, он хотел выяснить, не красила ли я губы в момент аварии и поэтому не заметила его брата.

Грейс посмотрела на мать, а потом даже рассмеялась.

– Он так спросил? Значит, он тебя не знает. Какой шовинист!

– Ага. Значит так, отвезешь меня на машине к Карен?

Грейс поникла:

– Нет.

– Даниель хочет поговорить с тобой.

– Я не могу.

– А Мэган? Можешь поехать к ней.

– Это не то же самое, что опять сесть на велосипед, мама. Люди не умирают, когда их сбивает велосипед. Спасибо, я не хочу садиться за руль. Достаточно того, что мне плохо, когда мы проезжаем то место на дороге и ты за рулем.

– Когда-нибудь тебе придется это сделать, – убеждала ее мать.

– Когда-нибудь сделаю.

– Ничего не решается само собой, если ты закрываешься от окружающего мира. Папа на самом деле очень хочет тебе помочь.

Грейс фыркнула:

– Ему хочется думать, что он помогает. Потому что это часть его нового имиджа.

– По крайней мере, он старается. Ты могла бы дать ему шанс.

– А он тебе дал? Он хотя бы намекнул, что собирается уходить? Он сказал тебе, что любил Ребекку, прежде чем встретил тебя, или что они поддерживают отношения? Он вообще сказал тебе о существовании Ребекки? Я знаю, это больно. Но мне тоже больно, мама.

Дебора взяла себя в руки, выпрямила спину.

– Возможно, мы должны смириться с тем, что произошло, и двигаться дальше. И с аварией также.

– Я не смогу забыть, что убила мистера МакКенну.

– Ты его не убивала. Он умер от потери крови, потому что никто не знал, что он принимал коумадин.

– Все равно его жизнь прервалась. Она закончилась. Я не могу это забить.

Дебора обняла дочь.

– Я не предлагаю ничего забывать, ни аварию, ни развод. Я хочу сказать, что злиться на папу бессмысленно, как и обвинять себя в аварии. Закрываясь в комнате, ты ничего не добьешься.

– Там я чувствую себя в безопасности, – тихо сказала Грейс.

– В безопасности от кого?

– От мира. От людей, которые смотрят и, возможно, знают то, что не положено.

– Я – не мир. Ты же раньше часто проводила время здесь, внизу. Что случилось?

– Это твоя территория. А моя – в моей комнате.

Она так легко это сказала. Грейс всегда думала, что отличается от своих друзей тем, что в самом деле любит свою маму, но теперь между ними выросла стена.

– С каких это пор мы разделили территорию? – спросила Дебора.

– С тех пор как ты решила взять на себя ответственность за то, что сделала я, и не желаешь слышать, что я чувствую по этому поводу. Страшно даже представить, что будет, если кто-то узнает правду.

– Но правда – это формальность, Грейс, – настаивала мать, делая именно то, о чем только что говорила дочь; это еще раз доказывало, что она не слушала. – Я все равно отвечала за вождение. Тебе нет смысла прятаться.

– Как и тебе! – бросила Грейс, опять разозлившись. – После случившегося ты еще ни разу не была в спортзале.

– Когда у меня было время сходить в спортзал? – спросила Дебора.

Но Грейс не попалась на удочку.

– Когда у тебя вообще есть время? В неделе по-прежнему пять рабочих дней. Ты утверждаешь, это хорошо, что люди видят тебя в спортзале. Тогда они знают, что ты не просто сотрясаешь воздух, когда говоришь, что им нужно заняться спортом. Но со дня аварии ты там не была.

– Я хотела больше времени провести с тобой. Я беспокоилась. Мне хотелось, чтобы ты вчера пошла на вечеринку.

Грейс зажмурилась.

– Нет, ты не хотела этого.

– Когда случается что-то плохое, – сказала Дебора, – нужно отделить прошлое от настоящего расстоянием и событиями. Встреча с друзьями пошла бы тебе на пользу. Вчера все они были на вечеринке.

– И пиво было, – сказала Грейс, воспользовавшись единственно верным способом заставить мать замолчать.

Дебора внимательно посмотрела на дочь. Потом ее плечи опустились.

– Ты знала?

– Все дети знают.

– А родители Ким?

– Они просто забрали ключи от машины. Мы уже говорили об этом, мама. Тебе известно, что такое бывает.

– Но это же твои друзья.

– Мы что, не такие, как все?! – закричала Грейс, разозлившись. Мама думает, что у нее сотни друзей, хорошие оценки, она бегает быстрее всех – а это невозможно. Грейс не могла быть идеальной. И ее друзья тоже не могли. – Все ночевали у Ким. Девочки наверху, мальчики внизу.

– Это не значит, что это было правильно.

– Существует множество вещей, которые нельзя назвать правильными, но они случаются. Ты говоришь, ничего страшного в том, что за рулем была я, пока никто не знает. Тогда, если никто кроме тех, кто был на вечеринке, не знает о пиве, это тоже не страшно? Если люди выспались и протрезвели перед тем, как снова сесть за руль, то что здесь страшного? Страшно, – продолжала девочка, чувствуя, как становится все труднее дышать, – когда садишься за руль после выпитого пива и никому не говоришь, и что-то происходит, например, погибает человек. Вот когда это действительно плохо. – Ее горло сжалось. Голова опустилась, и волосы упали вперед. Она закрыла лицо руками и заплакала.

Вот и все. Выговорилась.

Грейс тихо всхлипывала, изо всех сил желая, чтобы мама выказала свой гнев и разочарование. Она хотела быть наказанной, потому что вождение в нетрезвом состоянии действительно было плохим поступком. А необходимость держать это в тайне от матери причиняла боль, как засевший в животе осколок стекла.

– Ох, Грейс, – мягко сказала Дебора.

– Это ужасно, – всхлипывала девочка. – То есть никто из нас не пострадал, и это было всего лишь пиво, и вообще все подростки это делают.

Мама погладила ее по голове.

– Я знаю, что такое желание не отличаться от сверстников, но все равно считаю, что с друзьями нужно общаться. Возможно, вчера был не самый лучший день. Как бы там ни было, я рада, что ты не пошла.

Понадобилась минута, чтобы услышать слова, и еще минута, прежде чем Грейс поняла: мама ее не слушала. Ее признание ни к чему не привело. Дебора не поняла. Она не желала понимать.

А Грейс не могла произнести это еще раз.

Все еще плача, она сказала:

– Зачем брат мистера МакКенны приходил сюда? Это наш дом. А теперь словно… словно… кто-то вторгся на нашу территорию.

– Ты драматизируешь, дорогая. Он пришел в наш дом, потому что здесь можно нас найти, и спросил о том вечере, потому что это одно из того немногого, что он мог сделать в своем горе. Мистер МакКенна пытается понять, почему его брат вышел из дому в такой дождь в понедельник вечером.

Последних слов Грейс уже не слышала. Чувствуя себя такой одинокой, как еще никогда в жизни, она повернулась и направилась к винтовой лестнице, которую строили, рассчитывая на то, что она, Грейс, будет спускаться по ней в свадебном платье. По крайней мере, так всегда говорил папа. А еще он, выбегая из дверей, спеша на работу, говорил, что любит свою жену, детей и этот дом. Но теперь родители были в разводе, Дилан плохо видел, а мама все еще считала Грейс идеальной, несмотря на пиво – две бутылки – и смерть мистера МакКенны.

Девочка просто не знала, что делать.