Текст книги "Новые Миры Айзека Азимова. Том 6"

Автор книги: Айзек Азимов

Соавторы: Роберт Сильверберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– Я того же мнения, мисс Феллоуз.

– Однако сейчас его нормальное развитие может нарушиться.

– Это почему же?

– Ребенку для развития нужны стимулы, а наш живет в одиночном заключении. Я сделаю все, что в моих силах, но я не смогу заполнить всю социальную матрицу. Проще говоря, доктор Хоскинс, ему нужен сверстник для игры.

Хоскинс медленно кивнул.

– Но Тимми, к несчастью, одинок. Бедный малыш.

Мисс Феллоуз не сводила с Хоскинса глаз в надежде, что верно выбрала момент.

– Нам бы еще одного маленького неандертальца, чтобы они жили вместе…

– Да, это было бы идеально, мисс Феллоуз. Но об этом не может быть и речи.

– Почему? – встревожилась она.

– При всем нашем горячем желании – хочу надеяться, что оно у нас есть. Чтобы найти еще одного неандертальца возраста Тимми, нужно невероятное везение – это очень малонаселенная эра, мисс Феллоуз. У неандертальцев нет большого города, в котором можно запустить наш ковш и утащить ребенка – и потом, нечестно было бы увеличивать риск, держа в стасисе еще одно человеческое существо.

Мисс Феллоуз отложила ложку и энергично, преисполненная новых мыслей, сказала:

– В таком случае, доктор Хоскинс, сделаем по-другому. Нельзя доставить другого мальчика-неандертальца – и не надо. Я, к слову сказать, не уверена, что справилась бы с двумя. Ну а если – попозже, когда Тимми адаптируется в современной жизни – если просто привести ему кого-нибудь поиграть?

– Как? Человеческое дитя? – опешил Хоскинс.

– Другого ребенка, – сердито ответила мисс Феллоуз. – Тимми – человек.

– Конечно – я просто не так выразился. Но разве это мыслимо?

– А что тут такого? Ничего страшного в своей идее я не нахожу. Вы изъяли ребенка из времени и сделали пожизненным узником. Разве вы не обязаны хоть что-то для него сделать? Доктор Хоскинс, если в нашем времени есть человек, который может считаться его отцом – в любом смысле, кроме биологического, – то это вы. Почему же вы не хотите сделать ради него такой малости?

– Отцом? – переспросил Хоскинс, несколько нетвердо поднимаясь с места. – Мисс Феллоуз, отведу-ка я вас обратно, если вы не против.

Они вернулись в кукольный домик, он же Первая секция стасиса, так и не нарушив обоюдного холодного молчания.

25

Макинтайр, как и обещал, прислал вскоре целую кипу книг о неандертальцах. Мисс Феллоуз тут же зарылась в них, будто снова училась в школе медсестер и через пару дней ей предстоял решающий экзамен.

Оказалось, что останки первого неандертальца нашли в середине девятнадцатого века рабочие известковой каменоломни близ Дюссельдорфа, в Германии, в долине реки Неандер – по-немецки «Неандерталь». Очищая глыбу известняка в пещере, на высоте шестидесяти футов над уровнем долины, рабочие обнаружили там человеческий череп, а потом и прочие кости.

Горняки отдали череп и кости местному школьному учителю, который отвез их в Бонн доктору Герману Шаафхаузену, известному анатому. Находка поразила Шаафхаузена. Череп имел сходство с человеческим, но многим от него и отличался: он был длинным, узким, с покатым лбом и чрезвычайно развитыми надбровными дугами. Найденные вместе с черепом бедренные кости были такими толстыми и тяжелыми, что едва походили на кости человека.

Но Шаафхаузен все же счел неандертальскую находку останками человека, жившего, однако, в глубокой древности. И в своем докладе на научной конференции в 1857 году назвал находку «древнейшим свидетельством о первых обитателях Европы».

Мисс Феллоуз посмотрела на Тимми, который возился с игрушкой в дальнем углу.

– Послушай только. «Древнейшее свидетельство о первых обитателях Европы». Он это сказал о ком-то из твоих сородичей, Тимми.

На Тимми это не произвело впечатления. Он что-то безразлично прощелкал и вернулся к своей игре.

Мисс Феллоуз стала читать дальше и вскоре удостоверилась в том, что смутно знала и раньше: неандертальцы, бесспорно древнейшие обитатели Европы, были все же далеко не самыми древними.

За неандертальской находкой последовали другие, обнаруженные в девятнадцатом веке в разных частях Европы – еще более древние скелеты человекоподобных существ с покатыми лбами, выпуклыми надбровными дугами и – еще одна характерная черта – со срезанными подбородками. Ученые, споря о значении этих находок, вскоре сошлись на том (поскольку дарвиновская теория эволюции получила уже широкое применение), что экспонаты неандертальского типа – это останки полуживотного доисторического предка человека, стоящего в эволюционной таблице где-то на полпути между обезьяной и человеком.

– Полуживотного? – фыркнула мисс Феллоуз. – Это еще как посмотреть, правда, Тимми?

Но затем были найдены и другие виды ископаемого человека – на Яве, в Китае, в той же Европе, – которые были более примитивными, чем неандертальцы. А в двадцатом веке, с появлением более надежных методов датировки ископаемых, выяснилось, что неандертальцы занимали сравнительно недавнюю графу эволюционной таблицы. Яванскому и китайскому человеку было по крайней мере полмиллиона лет, а то и больше, неандертальцы же появились на сцене не ранее ста пятидесяти тысяч лет назад. Они обитали почти по всей Европе и на Ближнем Востоке в течение примерно сотни тысячелетий, процветая вплоть до тридцать пятого тысячелетия доисторической эры. А потом исчезли – их повсеместно сменил современный вид человека, существовавший, очевидно, уже тогда, когда появились первые неандертальцы. Видимо, современный вид тысячелетиями жил бок о бок с неандертальцами, мирно или не очень, а потом у этого вида произошел внезапный демографический взрыв, и он совершенно вытеснил другую разновидность человечества.

Существовало несколько различных теорий, объяснявших, почему внезапно вымерли неандертальцы. Но все ученые сходились в одном – этот вид исчез с лица Земли в поздний ледниковый период.

Итак, неандертальцы вовсе не были полуживотными предками современного человека. Они вообще не были его предками. А были просто другой разновидностью, во многом отличавшейся от своих современников, доживших до наших дней. Дальние родственники, так сказать. Две эти расы в ледниковый период существовали параллельно, и их сосуществование было нелегким. И лишь одна раса пережила эпоху, когда Европу покрывали сплошные ледовые поля.

– Значит, ты все-таки человек, Тимми. Я в этом и не сомневалась (нет, не совсем так; был такой момент в начале их знакомства, которого мисс Феллоуз все еще стыдилась), а здесь это написано черным по белому. Просто ты выглядишь немножко необычно, а в остальном такой же человек, как и я. И как любой другой.

Тимми щелкал и бормотал.

– Да-да. Ты тоже так думаешь, правда?

Однако была, была разница…

Мисс Феллоуз перелистывала страницы. Как, собственно, они выглядели, неандертальцы? Поначалу об этом шли горячие споры, поскольку ископаемых останков было немного, а один скелет, как выяснилось, принадлежал калеке, страдавшему артритом, чем искажал представление о его соплеменниках. Но постепенно, с обнаружением новых ископаемых скелетов, портрет неандертальца стал более четким.

Неандертальцы были ниже современных людей – рост самых высоких мужчин не превышал пять футов четыре дюйма – и отличались очень крепким сложением, широкими плечами и выпуклой грудью. Покатый лоб, огромные надбровные дуги, закругленная нижняя челюсть вместо подбородка. Большой широкий нос с низкой переносицей, рот, по-обезьяньи выступающий вперед. Плоская и очень широкая ступня с короткими пальцами. Кости тоже широкие, тяжелые, мускулатура, по-видимому, прекрасно развитая. Ноги по сравнению с торсом короткие и скорее всего кривые от природы, колени постоянно согнуты – должно быть, неандертальцы при ходьбе волочили ноги.

Да, не красавцы – по современным понятиям.

Но люди. Безусловно люди. Если бы неандертальца побрить, постричь, надеть на него рубашку с джинсами – он мог бы спокойно выйти на улицу, не привлекая внимания.

– А послушай-ка это, Тимми! – Мисс Феллоуз нашла нужное место и прочла вслух: «Мозг неандертальца был большим. На это указывает объем найденных черепов, или вместимость черепа в кубических сантиметрах. У современного гомо сапиенс средняя вместимость черепа – 1400–1500 кубических сантиметров, а у некоторых людей она составляет всего 1100–1200 см ³. Средний объем черепа неандертальца – 1600 у мужчин и 1350 у женщин. Это выше средних показателей гомо сапиенс». – Мисс Феллоуз хмыкнула. – Что ты на это скажешь, Тимми? «Выше средних показателей гомо сапиенс».

Тимми улыбнулся ей, как будто понял, но она не обольщалась на этот счет.

– Знаю – значение имеет не размер черепа, а качество мозга, который находится внутри. У слонов черепа больше, чем у всех остальных, однако алгеброй они не владеют. Я, правда, тоже не владею, зато умею читать и водить машину – покажите-ка мне слона, который бы это сумел! Ты думаешь, Тимми, я глупая, что так с тобой рассуждаю? – Мальчик, серьезно глядя на нее, щелкнул пару раз в ответ. – Но надо же тебе с кем-то поговорить. И мне тоже. Поди-ка сюда. – Она поманила его, но он остался на месте. – Поди ко мне, Тимми. Я тебе что-то покажу.

Но мальчик не двинулся с места. Она просто нафантазировала себе, что он начинает понимать ее слова; на самом деле это вовсе не так.

Она сама подошла к Тимми, села с ним рядом и показала ему картинку в книге: художник восстановил на ней лицо неандертальца, уже седеющего, с характерным выступающим ртом, сплющенным носом и лохматой бородой. Голова сидела на плечах с наклоном вперед, губы вздернулись, обнажив зубы. Дикое обличье, даже, пожалуй, звериное – тут не поспоришь.

Но глаза безусловно умные, и есть в них что-то, как бы это сказать – трагическое? Страдание, боль?

Неандерталец смотрел с портрета, словно глядел сквозь толщу тысячелетий в мир, где нет больше его сородичей, кроме одного-единственного мальчугана, да и тот здесь оказался непонятно зачем.

– Ну как, Тимми? Узнаешь? Похож он на кого-нибудь из твоих?

Тимми щелкнул что-то, глядя в книгу без всякого интереса.

Мисс Феллоуз постучала пальцем по картинке, а потом положила на нее руку Тимми, чтобы привлечь его внимание.

Но он не понимал. Картинка ни о чем ему не говорила.

Он равнодушно провел рукой по раскрытой книге, будто его в ней занимала только гладкость бумаги. Потом взялся за уголок страницы и потянул, отрывая ее от переплета.

– Нельзя! – крикнула мисс Феллоуз, быстрым рефлекторным движением оттолкнув руку Тимми, и шлепнула по ней. Шлепок был легкий, но определенно выражающий неодобрение.

Тимми бешено сверкнул на нее глазами, зарычал, скрючил пальцы, как когти, и снова схватился за книгу.

Мисс Феллоуз отдернула ее.

Мальчик встал на четвереньки и зарычал на нее. Страшно зарычал, глубоким нечеловеческим рыком, и при этом не сводил с нее глаз, вздернув губы и оскалив зубы в яростной гримасе.

– Ох, Тимми, Тимми. – На глазах мисс Феллоуз навернулись слезы, и ее охватило отчаяние, чувство поражения, чуть ли не ужас.

Подумать только – стоит на четвереньках и рычит, как дикий дверь. Рычит на нее, точно вот-вот прыгнет и вцепится ей в горло, как только что вцепился в книгу, стараясь вырвать страницу.

Ох, Тимми…

Но потом она заставила себя успокоиться. Нельзя так реагировать на вспышку ребячьей злости. Чего она, собственно, ожидала? Ему от силы четыре года, он родом из первобытного племени и в жизни не видывал книг. И она хочет, чтобы он взял книгу в руки с почтительным трепетом и вежливо поблагодарил свою наставницу за то, что она предоставила его юному пытливому уму столь ценный источник знания?

Мисс Феллоуз напомнила себе, что даже современные четырехлетние дети из хороших интеллигентных семей, случается, выдирают из книг страницы. А также рычат, ворчат и злятся, когда их за это шлепают по рукам. И никто из-за этого не считает, что они дикие звери… во всяком случае, не в таком возрасте. Вот и Тимми не зверь, а просто малыш, маленький дикарь, заточенный в мир, которого никак не поймет.

Мисс Феллоуз убрала присланные Макинтайром книги в свой шкафчик, а вернувшись к Тимми, увидела, что тот успокоился и занялся своей игрушкой, как ни в чем не бывало.

Сердце мисс Феллоуз переполнилось любовью. Ей хотелось попросить у мальчика прощения за то, что она опять с такой легкостью отреклась от него. Но что толку? Он все равно не поймет.

Лучше по-другому.

– А не скушать ли нам овсянки, Тимми, как ты думаешь?

Глава 6
Огласка

26

В тот же день к ним пришел Макинтайр со вторым визитом.

– Спасибо за книги, доктор, – сказала ему мисс Феллоуз. – Хочу заверить вас, что очень старательно готовила домашнее задание.

Макинтайр улыбнулся своей аккуратной, не слишком открытой улыбочкой.

– Рад был вам помочь, мисс Феллоуз.

– Но мне хотелось бы узнать у вас кое-что. Я буду, конечно, продолжать чтение, но раз уж вы здесь, то я подумала…

Палеонтолог улыбнулся еще более кисло. Ему не терпелось дорваться до маленького неандертальца, и он совсем не горел желанием отвечать на вопросы любознательной няни. Но мисс Феллоуз после их прошлого фиаско решила, что не позволит больше Макинтайру доводить Тимми до слез своей неуемной пытливостью. Сеанс будет идти неспешно, в ритме, установленном мисс Феллоуз – или вообще не состоится. Ее слово – закон; так сказал Хоскинс, но она присвоила эту фразу себе.

– Пожалуйста, спрашивайте, мисс Феллоуз, – если вы не нашли этого в книгах…

– Это фундаментальный вопрос, и он беспокоит меня с тех пор, как я начала работать с Тимми. Все мы согласны, что неандертальцы были людьми. Но мне хотелось бы знать – насколько? Насколько близко они стояли к нам, в чем сходство, в чем различие. Меня интересуют не физические различия – они достаточно очевидны и описаны в книгах. А вот есть ли разница в духовном и умственном развитии – ведь это и делает человека человеком?

– Это я как раз и пытаюсь выяснить, мисс Феллоуз. Тесты, которые я хочу предложить Тимми, как раз и должны…

– Я понимаю. Вы мне скажите, что известно на данном этапе.

Макинтайр раздраженно скривил губы и провел рукой по своим блестящим золотистым волосам.

– О чем именно известно?

– Сегодня я узнала, что обе расы, неандертальцы и прототип современного человека – я правильно называю их расами? – жили бок о бок в Европе и на Ближнем Востоке около сотни тысячелетий в течение ледникового периода…

– «Расы» – не совсем точное слово, мисс Феллоуз. Человеческие расы в том смысле, который мы сегодня придаем этому термину, гораздо теснее связаны друг с другом, чем мы с неандертальцами. «Подвид» будет более точно. Неандертальцы относились к подвиду гомо сапиенс неандерталенсис, а мы – к подвиду гомо сапиенс сапиенс.

– Хорошо. И все-таки они уживались.

– Очевидно, да – по крайней мере, в некоторых регионах, там, где теплее; более холодные области неандертальцы, вероятно, оставляли за собой, поскольку лучше были приспособлены к их климату. Речь идет, конечно, об очень маленьких, широко разбросанных группировках. Отдельное неандертальское племя вполне могло веками не встречаться с гомо сапиенс сапиенс. Но в некоторых местах подвиды могли жить и в тесном соседстве, особенно в конце ледникового периода, когда наши предки начали все плотнее заселять Европу.

– Значит, неандертальцы определенно не были нашими предками?

– О нет. Это была особая группа, боковая эволюционная ветвь – на этом сейчас сходятся почти все ученые. Они были достаточно близки к гомо сапиенс сапиенс, чтобы вступать в брачные отношения – по ископаемым находкам нам известно, что такое случалось, – но в основном держались обособленно, сохраняя свой генофонд, и почти ничего не внесли в копилку генов современного человечества.

– Отрезанный ломоть. Деревенские кузены.

– Неплохое определение, – согласился Макинтайр.

– Спасибо. Они уступали в разуме гомо сапиенс сапиенс?

– Вот этого я вам не скажу, – снова стал терять терпение Макинтайр, – пока вы не разрешите мне серьезно протестировать Тимми на предмет его умственного развития…

– Ну а как вы сами думаете – на данный момент?

– Да, уступали.

– Из чего вы это заключаете? Сапиентистские предрассудки?

Легко краснеющий Макинтайр вспыхнул.

– Вы спросили мое мнение, не дав мне шанса получить единственное реальное доказательство, недоступное до сих пор науке. Каким же может быть мое мнение, как не предубежденным? Я говорю то, что знаю.

– Да-да, понимаю. Но ведь вы на что-то опираетесь, так? На что же?

– Мустьерская культура – так называется у нас культура неандертальцев, – сдерживаясь, начал Макинтайр, – была невысокой и почти не развивалась на протяжении многих сотен веков. На неандертальских стоянках мы находим лишь самые простые кремневые орудия, почти не меняющиеся с течением времени. В то же время ветвь сапиенс сапиенс постоянно совершенствует свою технику в течение всего палеолита, что продолжает делать и по сей день – вот почему представители сапиенс сапиенс извлекли из прошлого ребенка-неандертальца, а не наоборот. – Макинтайр перевел дух. – Неандертальское искусство также нам неизвестно: ни изваяний, ни наскальной живописи, ни предметов, которые можно было бы счесть культовыми. Между тем какой-то культ у них был, поскольку были найдены неандертальские погребения – а вид, который хоронит своих мертвецов, определенно должен верить в некую загробную жизнь, а значит – и в неких высших существ. Но немногие известные нам стоянки неандертальцев свидетельствуют лишь о простейшем племенном укладе, основанном на охоте и собирательстве. И, как я уже говорил, нет полной уверенности в том, что физиология неандертальцев позволяла им пользоваться речью. Неясно также, обладали ли они достаточным умственным развитием, даже если гортань и язык позволяли им формировать звуки.

Мисс Феллоуз приуныла и покосилась на Тимми, радуясь, что он не понимает слов Макинтайра.

– Так вы думаете, что они были умственно неполноценной расой? По сравнению с гомо сапиенс сапиенс, хочу я сказать?

– Так приходится заключить на основе того, что нам было известно до сих пор. С другой стороны, это не совсем честно. Может быть, неандертальцы просто не нуждались в тех пустячках и побрякушках, которым подвид сапиенс сапиенс придавал такое значение. Мустьерские орудия при всей своей простоте прекрасно приспособлены для надобностей племени – для того, чтобы убивать мелкую дичь, размягчать мясо, выскабливать шкуры, валить деревья и так далее. А что касается живописи и скульптуры, то неандертальцы могли просто считать подобное занятие кощунством. Это вполне вероятно. Как вам известно, были гораздо более поздние культуры, в которых запрещалось изображать все живое.

– И все-таки вы считаете неандертальцев отсталой расой – то есть отсталым видом.

– Да. Хотя и признаю, что это предубеждение, чистейшее предубеждение. Ведь я-то принадлежу к роду гомо сапиенс сапиенс. Хочу быть справедливым к неандертальцам, но не могу не считать их низшей, отсталой разновидностью человечества, которую наши сородичи обогнали во всем и постепенно уничтожили. Но что касается физического превосходства – тут дело другое. В условиях того времени неандертальцы вполне могли считаться высшим видом. Они превосходили нас как раз тем, что делает их такими безобразными в наших глазах.

– Например?

– Например нос, – кивнул Макинтайр на Тимми. – Нос у него гораздо больше, чем у современного ребенка.

– Это верно.

– Он может показаться безобразным – такой широкий, толстый, вывернутый наружу.

– Да, может показаться, – сухо подтвердила мисс Феллоуз.

– А теперь вспомним, в каком климате жил обитатель палеолита. Почти вся Европа была покрыта вечной мерзлотой. Постоянные холода, сухие ветры на центральных равнинах. Снег мог пойти в любое время года. А вы знаете, что значит дышать по-настоящему холодным воздухом. Однако нос служит человеку и для того, чтобы подогревать и увлажнять воздух, поступающий в легкие. И чем больше нос, тем лучше согревается воздух.

– Нос работает, как радиатор, да?

– Вот именно. Лицо неандертальца устроено так, чтобы помешать холодному воздуху воздействовать на легкие, а также и на мозг: не забывайте, что питающие мозг артерии расположены как раз позади носовых пазух. Большой вывернутый нос, чрезвычайно обширные гайморовы полости, крупный диаметр сосудов, питающих лицо, – все это приспособлено к ледниковому периоду, и благодаря всему этому неандертальцы гораздо легче переносили холод, чем наши предки. Затем сильная мускулатура, крепкое сложение…

– Выходит, так называемый звериный облик – всего лишь следствие отбора, эволюционный отклик на суровые условия выживания в ледниковой Европе?

– Совершенно верно.

– Но если неандертальцы были так хорошо приспособлены для выживания, почему же они тогда вымерли? Лишились своих преимуществ в связи с переменой климата?

– Вымирание неандертальцев, – тяжело вздохнул Макинтайр, – это настолько противоречивый, настолько спорный вопрос…

– Ну а ваше мнение? Уничтожил неандертальцев более развитый вид, пользуясь отсталостью, которую вы им приписываете? Или их генетические особенности исчезли при смешении с другой ветвью? Или это был комплекс…

– Мисс Феллоуз, – не выдержал наконец Макинтайр, – с вашего разрешения, меня ждет работа. Как мне ни хотелось бы поговорить с вами о неандертальцах, у нас здесь все-таки находится настоящий живой неандерталец, которым следует заняться, а время у меня ограничено…

– Что ж, приступайте, доктор Макинтайр, – смирилась мисс Феллоуз. – Изучайте Тимми сколько угодно. Мы можем и после поговорить. Только не изводите его так, как в прошлый раз.

27

Пришло время для первой пресс-конференции, для первого появления Тимми на публике. Мисс Феллоуз оттягивала это событие, сколько могла, но Хоскинс настаивал. Реклама, не уставал он повторять, имеет исключительно важное значение для финансирования проекта. Теперь, когда мальчик определенно в хорошей форме, не собирается вроде бы слечь с инфекцией двадцать первого века и в состоянии выдержать встречу с журналистами, тянуть больше нечего. Закон, который выражался в слове мисс Феллоуз, тут, похоже, не действовал. Хоскинс на этот раз не желал слышать «нет».

– Тогда ограничим встречу до пяти минут, – сказала мисс Феллоуз.

– Они просят пятнадцать.

– Они могут и полтора дня запросить, доктор Хоскинс. Но пять минут – это предельное время, которое я считаю допустимым.

– Десять, мисс Феллоуз.

Она видела, что Хоскинс настроен решительно.

– Десять – это абсолютный предел. Если мальчик будет проявлять беспокойство, придется сократить.

– Ясное дело, он будет проявлять беспокойство. Не могу же я выгонять репортеров, как только он захнычет.

– Захнычет – это еще полбеды. А если у него начнется истерика, опасная для жизни психосоматическая реакция, вызванная массовым вторжением в его жизненное пространство? Вы же помните, как он буйствовал в ночь прибытия.

– Он тогда напугался до полусмерти.

– А вы думаете, наставленные на него телекамеры не испугают его? Или горячий яркий свет? Или незнакомые люди, которые громко кричат?

– Мисс Феллоуз…

– Сколько человек вы собираетесь сюда впустить?

– Ну, скажем, с дюжину, – прикинул Хоскинс.

– Не больше трех.

– Мисс Феллоуз!

– Стасисный пузырь невелик. Это убежище Тимми. Если сюда вторгнется стадо бабуинов…

– Это будут научные обозреватели, такие, как Кандид Девени.

– Вот и чудесно. Трое.

– Неужели вам непременно надо создавать трудности?

– Мне надо думать о ребенке. Вы мне за это платите, это я и делаю. Если со мной так трудно работать, можете уволить меня.

Это вырвалось у мисс Феллоуз неожиданно, и ее кольнула тревога. Что, если Хоскинс поймает ее на слове? Ее выгонит, а кого-нибудь из отвергнутых претенденток – такие безусловно были – возьмет смотреть за Тимми?

Но Хоскинса ее слова встревожили не меньше.

– Я совсем этого не хочу, мисс Феллоуз, – сами прекрасно знаете.

– Тогда послушайте меня. Им должно быть известно, что такое пресс-пул, не так ли? Пусть ваши бесценные репортеры изберут трех представителей для встречи с Тимми. Точнее, эти трое будут стоять за дверью стасиса, а я им Тимми покажу. Они смогут поделиться информацией с остальными. Скажите им, что делегация больше трех человек опасна для здоровья и психики мальчика.

– Четверо, мисс Феллоуз?

– Трое.

– Да они же разорвут меня, если…

– Трое.

Хоскинс пристально посмотрел на нее и начал смеяться.

– Ладно, мисс Феллоуз. Вы победили. Трое так трое. Но чтобы встреча продолжалась десять минут. Я скажу им – если недовольны, жалуйтесь няне Тимми, а не мне.

28

В тот же день явились представители прессы: Джон Андерхилл из «Таймс», Стэн Вашингтон из телекомпании «Глоб-Нет» и Маргарет Энн Кроуфорд из «Рейтер».

Мисс Феллоуз с Тимми на руках стояла на самой границе стасиса, мальчик изо всех сил прижимался к ней, а репортеры снаружи командовали, куда повернуться. Мисс Феллоуз старательно вертела Тимми и так и сяк, чтобы его лицо попало в кадр в разных ракурсах.

– Это мальчик или девочка? – спросила дама из «Рейтер».

– Мальчик, – кратко ответила мисс Феллоуз.

– А он похож на человека, – заметил Андерхилл.

– Он и есть человек.

– Нам сказали, что он неандерталец, а вы говорите – человек.

– Уверяю вас, – вдруг ответил Хоскинс из-за плеча мисс Феллоуз, – никакого обмана тут нет. Мальчик – настоящий гомо сапиенс неандерталенсис.

– А гомо сапиенс неандерталенсис, – уточнила мисс Феллоуз, – это подвид гомо сапиенс. Этот мальчик – такой же человек, как и мы с вами.

– Однако с обезьяньей мордочкой, – сказал Вашингтон. – Маленькая обезьяна, вот он кто. А как он ведет себя, сестра? Тоже как обезьяна?

– Как всякий маленький мальчик, – отрезала мисс Феллоуз, грудью вставая на защиту Тимми. Он совсем вжался ей в плечо, тихонько прищелкивая от страха. – Он вовсе не обезьяна. Черты его лица характерны для неандертальской ветви человечества. Его поведение ничем не отличается от поведения нормального ребенка. Он разумен и послушен, когда его не пугают шумные незнакомые люди. Зовут его Тимоти – Тимми – и совершенно ошибочно рассматривать его как…

– Тимоти? – переспросил представитель «Таймс». – Почему вы называете его именно так?

– Никакой особой причины нет, – покраснела мисс Феллоуз. – Просто имя.

– Оно что, было пришито к его рукаву, когда он прибыл? – спросил Вашингтон.

– Это я его так назвала.

– Тимми, мальчик-обезьяна.

Трое репортеров рассмеялись. Гнев мисс Феллоуз вырос до такой степени, что она боялась не сдержаться.

– Опустите его на пол, хорошо? – попросила дама из «Рейтер». – Посмотрим, как он ходит.

– Ребенок слишком испуган. – Они что, думают, будто Тимми при ходьбе опирается об пол костяшками пальцев? – Он вне себя от страха. Разве вы не видите?

Тимми в самом деле дышал все прерывистей, явно собираясь с силами для хорошего рева, и наконец заверещал, перемежая вопли каскадами ворчанья и щелканья. Мисс Феллоуз чувствовала, как он дрожит. Смех, жаркий свет, вопросы – все это приводило его в ужас.

– Мисс Феллоуз, мисс Феллоуз…

– Довольно! – крикнула она. – Пресс-конференция окончена! – Повернулась, прижимая к себе Тимми, и ушла в другую комнату, мимо Хоскинса, лицо которого выражало неодобрение; он, однако, нашел в себе силы кивнуть ей и улыбнуться.

Не прошло и пары минут, как мальчик успокоился – дрожь потихоньку унималась, и страх сходил с лица.

«Пресс-конференция! – с горечью подумала мисс Феллоуз. – С четырехлетним ребенком! Бедный ты мой страдалец. Что еще тебя ждет впереди?»

Она снова вышла и прикрыла за собой дверь, вся пылая негодованием. Трое журналистов так и стояли кучкой у пузыря. Мисс Феллоуз переступила границу стасиса и подошла к ним.

– Что вам еще нужно? Теперь мне весь день придется восстанавливать душевное равновесие мальчика, которое вы нарушили. Почему вы не уходите?

– У нас еще есть несколько вопросов, мисс Феллоуз. Если вы не против…

Мисс Феллоуз взглянула на Хоскинса в поисках поддержки. Он пожал плечами и слабо улыбнулся, как бы советуя ей быть терпеливой.

– Мы бы хотели немного узнать о вас, мисс Феллоуз, – чем вы занимались раньше, – сказала корреспондентка «Рейтер».

– Мы можем, если хотите, снабдить вас копиями отзывов о прежней работе мисс Феллоуз, – торопливо вставил Хоскинс.

– Да, пожалуйста.

– Она тоже занимается путешествиями во времени?

– Мисс Феллоуз – опытнейшая медсестра. Ее приняли в «Стасис текнолоджиз» исключительно для ухода за Тимми.

– Что же вы собираетесь делать с вашим Тимми дальше? – спросил корреспондент «Таймс».

– С моей точки зрения, главной целью неандертальского проекта было доказать, что наш ковш может проникнуть в сравнительно недавний период палеолита с достаточной точностью, чтобы доставить оттуда живой организм. Наши предыдущие успехи, как вам известно, были связаны с эпохой, существовавшей миллионы лет назад, а здесь – всего сорок тысяч лет. Нам это удалось, и теперь мы продолжаем совершенствовать процесс, стремясь проникнуть в еще более близкое прошлое. И кроме того, разумеется, мы получили живого ребенка – неандертальца, то есть существо, предшествовавшее человеку, а возможно, даже имеющее право называться человеком. Антропологи и физиологи питают к нему, естественно, большой интерес и очень интенсивно исследуют его.

– И сколько вы намерены держать его здесь?

– До тех пор, пока нас больше интересует он, чем занимаемая им площадь. Вероятно, довольно долго.

– А нельзя ли вывести его наружу, – спросил тележурналист, – чтобы мы могли показать его в прямом эфире и дать нашим зрителям настоящее шоу?

Мисс Феллоуз громко откашлялась, но Хоскинс опередил ее.

– К сожалению, ребенка нельзя выводить из стасиса.

– А что такое, собственно, стасис? – спросила миссис Кроуфорд.

– О, – сверкнул своей короткой улыбкой Хоскинс, – это очень долго объяснять – мне кажется, вашей аудитории это ни к чему. Могу сказать коротко: в стасисе времени в нашем понимании не существует. Эти комнаты находятся внутри невидимого пузыря, который не является частью нашей Вселенной, а представляет собой замкнутую неприкосновенную сферу. Только с помощью стасиса стало возможно извлечь ребенка из прошлого.

– Минуточку, – возразил Андерхилл из «Таймс». – Замкнутая, неприкосновенная сфера? Но сестра постоянно ходит туда и обратно.

– Вы можете проделать то же самое, – заметил Хоскинс. – Любой из нас движется параллельно темпоральным силовым линиям и не вызывает особого притока или утечки энергии. Ребенок же прибыл из далекого прошлого. Для того чтобы перевести его в нашу Вселенную и в наше время, понадобилось бы столько энергии, что здесь у нас сгорела бы вся проводка, а возможно, и во всем городе отключилось бы электричество. Вместе с мальчиком сюда поступило много мусора – грязь, веточки, галька и так далее. Так вот, все это до последней соринки хранится в стасисной зоне. При случае мы отправим мусор обратно, но из стасиса его вынести не осмелимся.