Текст книги "Новые Миры Айзека Азимова. Том 6"

Автор книги: Айзек Азимов

Соавторы: Роберт Сильверберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

– Ну конечно же, это речь! – взорвалась мисс Феллоуз. – Именно речь и отличает человека от животных, не так ли? И вы хотите, чтобы я поверила, будто этот мальчик – не человек?

– Неандертальцы, бесспорно, были людьми, мисс Феллоуз, – мне ли отрицать. Но это не значит, что они владели разговорной речью.

– Что? Как же это возможно – быть людьми и при этом не уметь говорить?

Макинтайр испустил глубокий вздох, давая понять, что его терпение на исходе. Подобные вздохи были слишком хорошо знакомы мисс Феллоуз. Всю свою жизнь она работала с людьми, которые считали, что она знает меньше их, поскольку она «всего лишь» медсестра. Это было не так – по крайней мере, в больнице. Но здесь не больница, и о неандертальцах она действительно ничего не знает, а этот светловолосый молодой человек – специалист по ним. Мисс Феллоуз придала лицу выражение заинтересованного внимания.

– Мисс Феллоуз, – начал Макинтайр, явно собираясь прочесть лекцию, – чтобы живое существо могло говорить, ему недостаточно обладать определенным уровнем умственного развития – необходима еще и физическая способность к произнесению сложных звуков. Собаки – вполне разумные существа, владеющие обширным словарем, но одно дело знать, что такое «сидеть» и «апорт», а другое – уметь произнести эти самые «сидеть» и «апорт», и ни одна собака от сотворения мира не сумела еще произнести ничего, кроме «гав». И вы, конечно, знаете, что шимпанзе и гориллы легко обучаются языку жестов, но слова выговаривают не лучше, чем собаки. У них для этого просто нет нужного анатомического оснащения.

– Я этого не знала.

– Человеческая речь – очень сложное явление. – Макинтайр похлопал себя по горлу. – А ключ к ней – крохотная U-образная косточка, называемая подъязычной, поскольку располагается у корня языка. Она управляет одиннадцатью мелкими мускулами, которые приводят в движение язык, нижнюю челюсть, а также поднимают и опускают гортань, производя гласные и согласные, собственно и образующие речь. У обезьян же подъязычной косточки нет, поэтому они могут только ворчать и шипеть.

– А как же попугаи и майны? Они ведь выговаривают слова. Выходит, у них есть подъязычная косточка, а у шимпанзе нет?

– Птицы типа попугаев и майн просто подражают звукам, которые издают люди, используя для этого совершенно иной анатомический аппарат. Но это нельзя назвать речью. У птиц отсутствует понимание, они сами не знают, что говорят. Просто проигрывают то, что слышат.

– Ну хорошо – а у неандертальцев была подъязычная косточка? Она должна была присутствовать, раз их считают людьми.

– Мы в этом не уверены. Надо учесть следующее: во-первых, общее число неандертальских скелетов, найденных начиная с 1856 года, не превышает двухсот, и многие из них фрагментарны или претерпели серьезные повреждения. А во-вторых, подъязычная косточка очень мала и с другими костями не связана – только с мышцами гортани. Когда тело разлагается, подъязычная кость отваливается и легко может затеряться. Из всех исследованных нами ископаемых неандертальцев только у одного – у одного, мисс Феллоуз! – подъязычная кость была на месте.

– Но если она имелась у одного, то должна была иметься и у всех?

– Весьма вероятно, – кивнул Макинтайр. – Но мы ни разу не видели гортани неандертальца – ведь мягкие ткани, естественно, не сохранились. И не знаем, для чего служила неандертальцам подъязычная кость. Несмотря на нее, мы не можем сказать с уверенностью, владели неандертальцы речью или нет. Все, что мы можем сказать, – это что анатомия голосового аппарата неандертальцев скорее всего была схожа с современной. Скорее всего. Но была ли она достаточно развита, чтобы выговаривать доступные пониманию слова – или был ли их мозг достаточно развит, чтобы овладеть понятием речи…

Тимми снова защелкал и заворчал.

– Послушайте его, – торжествующе сказала мисс Феллоуз. – Вот вам и ответ! У неандертальцев прекрасный язык, и мальчик очень хорошо говорит на нем. А в скором времени заговорит и по-английски, доктор Макинтайр. Я уверена. И тогда отпадет необходимость в спорах, владели неандертальцы речью или нет.

21

Макинтайр, кажется, собрался разрешить все неандертальские загадки разом. Он щелкал языком, надеясь, что Тимми ему ответит; он извлек из портфеля цветные пластмассовые кубики – принадлежность какого-то теста на умственное развитие – и пытался заставить Тимми расположить их по цвету и по размеру; он предложил мальчику цветные карандаши и бумагу и стал ждать результата, но Тимми не проявил интереса к рисованию; он велел мисс Феллоуз поводить Тимми за руку по комнате и фотографировал мальчика в движении. Он желал бы провести еще какие-то тесты, но Тимми был иного мнения на этот счет. Как только Макинтайр начал строить конструкцию из катушек на стержнях, похожую на игрушку, но на самом деле предназначенную для проверки координации, Тимми уселся на пол и громко заревел.

Это был его первый нормальный плач, без рыданий и стонов – всем известный рев ребенка, который очень устал и от которого слишком много хотят. Мисс Феллоуз слушала его с удовольствием, хотя само зрелище ее поразило: какой большой у Тимми рот, когда он его разевает во всю ширь, а нос как будто еще увеличился, а эти толстые надбровные дуги так сильно выступают, когда мальчик судорожно зажмуривает глаза. Искаженное плачем лицо Тимми приобретало ужасающе нечеловеческий вид.

Зато его рев, эти изливающие душу рулады – если не смотреть на Тимми, легко было поверить, что это верещит и барабанит пятками по полу обыкновенный четырехлетка в остром приступе недовольства жизнью.

– Чем это я его так допек? – спросил Макинтайр.

– Наверное, злоупотребили его вниманием. Перестали быть занятным. Он еще маленький, доктор Макинтайр. Нельзя же бесконечно его мучить. И потом, этот малыш, должна вам напомнить, пережил недавно серьезную травму, расставшись со всем, что ему было близко и понятно.

– Но я же его не мучил – а впрочем, все возможно. Прошу прощения. Эй, Тимми, видишь – волосы? Блестят-то как? Хочешь поиграть? Хочешь потаскать меня за волосы?

Макинтайр подставил Тимми свою золотистую голову, но тот заверещал пуще прежнего.

– Не хочет он сейчас играть с вашими волосами, доктор Макинтайр, – неприязненно сказала мисс Феллоуз. – А если он в них вцепится, то вы, думаю, пожалеете. Оставьте-ка лучше его. У вас будет вполне достаточно времени, чтобы его обследовать.

– И то верно. – Пристыженный палеоантрополог встал – Поймите, мисс Феллоуз, мне как будто вручили заветную книгу, в которой заключены все тайны времен, и я хочу прочесть ее немедленно – с начала и до конца.

– Понимаю. Но боюсь, что ваша книга проголодалась, капризничает и ей кое-куда нужно.

– Ну да. Да, конечно.

Макинтайр стал торопливо собирать свое имущество. Когда он взялся за катушки на палочках, мисс Феллоуз спросила:

– Вы не оставите нам одну?

– Хотите сами провести с ним тест?

– Мне ваши тесты ни к чему, доктор. Я и так вижу, что он умный мальчик. Но ему понадобятся игрушки, вот с этой и начнем.

Макинтайр снова вспыхнул. Как он легко краснеет, подумала мисс Феллоуз.

– Ну конечно, берите.

– И кстати о книгах, доктор Макинтайр, – не подберете ли вы мне что-нибудь о неандертальцах? Два-три пособия, чтобы я могла получить самые элементарные сведения, которые мне никто не потрудился дать? Не обязательно популярные – я вполне могу читать научную литературу. Меня интересует, как жили неандертальцы, чем они питались, что нам было известно о них до сих пор. Это возможно?

– Завтра же пришлю вам все, что нужно. Но должен вас предупредить, мисс Феллоуз, – нам почти ничего неизвестно о неандертальцах, мы как раз собираемся узнать все у Тимми в рамках этого проекта.

– Всему свое время. – Она усмехнулась. – Не терпится за него взяться, да?

– Ну еще бы.

– Что ж, боюсь, придется запастись терпением. Я не дам вам мучить ребенка. Мы и так уж сегодня утомили его визитами – больше этого не повторится.

Смущенный Макинтайр криво улыбнулся и пошел к выходу.

– Да, доктор, когда будете подбирать для меня книги…

– Да?

– Хорошо бы найти такую, где рассматриваются родственные связи между неандертальцем и человеком – то есть современным человеком. В чем различие, в чем сходство. Эволюционная схема, как мы ее понимаем. Это меня больше всего интересует. – Глаза мисс Феллоуз сердито вспыхнули. – Они ведь люди, правда, доктор Макинтайр? Немного не такие, как мы, но разница не так уж велика. Правда?

– Да, это в общем-то верно, хотя…

– Нет. Никаких «хотя». Никакие они не обезьяны – это я уже знаю. Тимми – не какое-нибудь там недостающее звено. Он маленький человек. Заранее спасибо за книги, доктор Макинтайр. До скорого свидания.

Палеонтолог ушел. Рев Тимми сразу же перешел в неуверенное нытье, а потом и совсем затих.

Мисс Феллоуз взяла его на руки. Он, весь дрожа, прижался.

– Да, – ласково сказала она. – Да-да-да, день был трудный. Слишком трудный. А ты ведь еще малыш. И совсем один на свете.

Потерявший свой дом, потерявший все, что близко и дорого.

– Были ли у тебя братья и сестры? – спросила мисс Феллоуз, не ожидая, конечно, ответа, просто успокаивая мальчика ласковой интонацией. – Какая у тебя была мать? Какой отец? А друзья, с которыми ты играл? Никого не осталось. Никого. Наверное, они уже кажутся тебе сном. Долго ли еще ты будешь помнить их, хотела бы я знать?

Потерянный малыш. Мой малыш.

– Как насчет теплого молочка? – сказала она. – А потом, пожалуй, надо лечь спать.

Интермедия третья
У слияния трех рек

Ночью Серебристому Облаку приснилось море.

Во сне он снова был мальчиком, всего на пару лет постарше Меченого Небесным Огнем, которого Богиня унесла в вихре света. Он стоял у кромки моря, чувствуя на губах странный мокрый ветер. С ним были отец и мать, Высокое Дерево и Прекрасный Цветок, и они держали его за руки, осторожно подталкивая к воде.

– Нет! – говорил он. – Оно холодное. Я боюсь.

– Оно не причинит тебе вреда, – сказал Высокое Дерево.

Но это была неправда. Никто никогда не входил в море. Это знал каждый ребенок, только научившийся понимать. Море убивало. Море мигом отнимет жизнь и выбросит тебя на берег, пустого и тихого. Только в прошлом году один воин, Добытчик Пяти Мамонтов, поскользнулся на заснеженном утесе и упал в море, а когда его вскоре вынесло на берег, он был мертв, и его похоронили в расщелине скалы неподалеку от места, где он упал, и всю ночь пели погребальные песни и жгли разноцветные костры. А теперь родные отец и мать ведут его, Серебристое Облако, в море. Они хотят, чтобы он умер так же, как Добытчик Пяти Мамонтов? Он им надоел? Почему они так поступают?

– Море сделает тебя сильным, – сказала Прекрасный Цветок. – Море сделает тебя мужчиной.

– Но Добытчик Пяти Мамонтов умер в нем!

– Потому что пришло его время. Море позвало его и взяло к себе. Но тебе еще не время умирать, мальчик. И тебе нечего бояться.

Так ли это? Можно ли им верить?

Ведь это отец и мать. Зачем им нужно, чтобы он умирал?

Серебристое Облако крепко сжал их руки и сделал вместе с ними шаг вперед, к самому краю моря.

Никогда еще он не подходил к нему так близко, хотя их племя издавна жило на приморской равнине, кочуя по берегу вслед за дичью. И теперь он смотрел на море с любопытством и страхом. Оно лежало перед ним как огромный, могучий плоский зверь, темный и блестящий. От него шел рокот, а по краю оно дробилось и вздувалось белой пеной. Там и сям вода взмывала высоко в воздух и разбивалась о прибрежные камни. Раньше Серебристое Облако, стоя на утесе вроде того, с которого сорвался Добытчик Пяти Мамонтов, иногда смотрел далеко в море и видел там красивых зверей, плавающих между льдинами. Звери были не такие, как сухопутные мамонты, овцебыки и носороги – они были гладкие и блестящие и плавали в море легко, как птицы летают в воздухе.

Прошлой весной один такой морской зверь вышел на берег, и охотники напали на него и убили, и в племени был большой пир. Какое нежное было мясо! Какое необыкновенное! А толстый мех такой чудесный, мягкий-мягкий. Высокое Дерево сделал из этого роскошного темного меха плащ Прекрасному Цветку, и она с гордостью носила его по праздникам.

Может, теперь они собираются отдать его морю в обмен на тот мех? Может, так?

– Еще шаг, мальчик, – сказал ему Высокое Дерево. – Не бойся.

Серебристое Облако посмотрел на отца – тот улыбался.

Придется довериться отцу. Серебристое Облако ступил вперед, крепко держа родителей за руки, и край моря охватил его лодыжки. Мальчик ожидал, что вода будет холодной, но нет – она была теплой, она жгла, как огонь. Потом он перестал чувствовать жжение. Море отхлынуло и вернулось, выше прежнего, покрыло его колени, бедра, живот. Высокое Дерево и Прекрасный Цветок шли все дальше, ведя его за собой. Дно моря было мягкое, как мех морского зверя, и словно шевелилось под ногами.

Мальчик уже вошел в море по грудь, и оно грело его, как теплое одеяло.

– Ты еще чувствуешь ногами дно? – спросил Высокое Дерево.

– Да. Да.

– Хорошо. Теперь нагнись. Погрузи голову в море. Омой морем лицо.

Серебристое Облако послушался. Море сомкнулось над ним, словно покрыло снежным пологом. Снег тоже перестает быть холодным, когда зароешься в него поглубже. Он начинает греть, как огонь, а если останешься в нем надолго, то уснешь, будто укрытый теплой полостью. Одна девочка постарше его рассказывала, что видела, как старушку из их племени, у которой ноги не стали ходить, а глаза – видеть, увели и положили в снег. Она закрыла глаза и отошла ко сну – так мирно и спокойно.

Вот так и я усну сейчас в море, подумал Серебристое Облако, пришел мой конец. Но смерть почему-то уже не пугала его. Он поднял голову – посмотреть, окунулись ли отец с матерью тоже, но их не оказалось рядом, к его удивлению. Их нигде не было видно. Он был совсем один. Издалека донесся голос отца:

– Теперь выходи из моря, мальчик. Повернись и выходи на берег.

Да. Так он и сделает.

Он пошел к берегу, чувствуя, как с каждым шагом меняется его тело. Он все рос – и ввысь, и вширь, и понял, что превращается в мужчину, с каждым мигом становится старше. Плечи раздавались, грудь выпячивалась колесом, ноги обрастали мясом и крепли. Он ступил на каменистый берег воином в расцвете сил и глянул на свое нагое тело – это было тело мужчины, темное и волосатое. Он засмеялся. Он потер грудь и похлопал себя по ляжкам. Вдали виднелись огни стойбища, и он побежал к ним, чтобы всем рассказать, какое диво с ним случилось.

Но на бегу с ним происходило не менее странное: он продолжал стареть с каждым шагом. Время держало его крепко и не хотело отпускать. Детство он оставил в море и вышел в расцвете мужества – а теперь он задыхался, потом стал ловить ртом воздух и бежал уже трусцой, а там перешел и на шаг. Потом захромал и стал спотыкаться – что-то сделалось с левым бедром, вся нога отказывала и болела. Он взглянул на нее – она была вся в крови, словно зверь разодрал ее когтями. Да, вспомнил Серебристое Облако, мы охотились, и снежный барс бросился на меня сверху.

Как трудно стало идти. Как я стар и как устал. Не могу больше держаться прямо. И все волосы на теле поседели.

Все у него теперь болело. Он чувствовал, как уходит из него сила. Какой странный, тревожный сон! Сначала мальчик вошел в море, потом вырос и быстро состарился, и вот он умирает в чужом краю далеко от моря, где земля холодная и твердая и дует сухой ветер, и нет никого из близких вокруг. Где Высокое Дерево, где Прекрасный Цветок – где Серебристое Облако?

– Помогите, – закричал он во сне и сел. – Море убило меня! Море… море…

Рядом кто-то был. Он моргнул и приоткрыл глаза. Около него на коленях стояла Ведунья и с беспокойством смотрела на него. Серебристое Облако попытался овладеть собой. Он трясся, как больная старуха, и грудь у него тяжело вздымалась. Никто не должен видеть его таким – никто. Вождь нашарил свой посох, оперся на него и неловко встал.

– Сон, – пробормотал он. – Дурной сон. Надо сейчас же принести жертву. Где жрица? Найди мне жрицу!

– Она ушла. Ушла приводить в порядок алтарь.

– Какой алтарь? Где?

– У Трех Рек. Что с тобой, Серебристое Облако? Ты как будто все позабыл.

– Это из-за сна. – Он шагнул вперед, опираясь на посох. В голове понемногу прояснялось. Внизу, в долине, сливались три реки.

Да. Долгое паломничество, повернувшее племя вспять, завершилось, Они разбили стан на длинном пологом плато, которое спускалось к долине Трех Рек. В туманном рассветном сумраке Серебристое Облако различал эти реки – самая большая неспешно текла с севера, неся на себе обильный груз льда, а две более узкие и быстрые речки впадали в нее под острым углом с востока и запада.

В прошлом году – а казалось, что давным-давно – они стояли здесь много недель, и это было голодное время, пока Богиня не сотворила чуда и не послала им стадо северных оленей, тоже до того обессиленных голодом, что охотникам легко удалось отогнать десяток к обрыву. Какая прекрасная добыча им досталась! В благодарность они построили Богине у слияния рек великолепный алтарь из самых больших глыб, какие только смогли поднять, и украсили его особенным блестящим камнем, который откалывали от скалы тонкими пластами. А потом двинулись дальше, продолжая свой долгий путь на восток.

И вот они вернулись сюда.

– Я не вижу там жрицы, – сказал вождь Ведунье.

– Она должна быть у алтаря.

– Я вижу алтарь, но не вижу жрицы.

– Твои глаза уже никуда не годятся, Серебристое Облако. Дай-ка я посмотрю. – Ведунья стала впереди него, глядя в покрытую туманом долину.

– Да, ты прав, ее там нет, – озабоченно сказала она. – Должно быть, уже возвращается. А говорила, что проведет там все утро, молясь и очищая алтарь.

– Серебристое Облако! Серебристое Облако!

– Жрица? Что с то…

Жрица бегом поднималась по тропе, ведущей из долины. Лицо ее пылало, одежды сбились, и она так тяжело дышала, будто всю дорогу так и бежала бегом.

– Что? Что такое, жрица?

– Чужие!

– Где?

– Повсюду вокруг алтаря. Я их не видела, но их следы везде. Длинные ступни – я их знаю. Они везде на мокрой земле. Следы свежие, Серебристое Облако. Их там внизу полно. Мы пришли в самую гущу Чужих!

Глава 5
Непонимание

22

– Ну, как там наш мальчик? – спросил Хоскинс, зайдя к ним на следующее утро.

– Почему бы вам самому не посмотреть, доктор?

Хоскинс ответил шутливо, но с долей раздражения:

– А почему вы все время называете меня «доктор»?

– Потому что вы доктор, насколько я знаю, – сказала она, вспомнив горделивого «доктора физ. наук» на табличке в его кабинете.

– У меня степень по физике, вот и все.

– Степень есть степень.

– А вы привыкли обращаться к своим шефам «доктор», верно? Особенно к мужчинам?

Мисс Феллоуз опешила. Да, Хоскинс попал в точку: все руководящие лица в больницах, где она работала, имели степень по медицине. Большинство, хотя и далеко не все, были мужчинами. И у нее вошло в привычку вставлять «доктор» в каждую фразу при разговоре с теми, кому она подчинялась.

Ее муж тоже был доктором – доктором физики, как и Хоскинс Интересно, если бы их брак продержался подольше, она бы и его тоже называла доктором, как Хоскинса? Странная мысль. Она теперь редко вспоминала о муже: самый факт ее замужества, того, что у нее был муж, казался ей чем-то далеким и неправдоподобным. Ведь это было так давно и длилось так недолго.

– А как бы вы хотели, чтобы я вас называла? – спросила она. – Мистер Хоскинс?

– Здесь почти все зовут меня «Джерри».

– Нет, я не смогу.

– Не сможете?

– Это неудобно.

– Неудобно, – задумчиво повторил Хоскинс. – Неудобно называть меня «Джерри». – Он внимательно присмотрелся к мисс Феллоуз, точно видел ее впервые, и его широкая физиономия расплылась в приветливой улыбке, – Экие у вас официальные манеры. Я и не предполагал, насколько официальные. Хорошо: Можете по-прежнему звать меня «доктор Хоскинс», если вам так удобнее. А я буду звать вас «мисс Феллоуз».

К чему это он? Уж не собирался ли он перейти на «Эдит»?

Так ее никто не называл Почти никто: и пяти человек на всем свете не наберется. А так она была «мисс Феллоуз» даже для себя самой, когда думала о себе в третьем лице, что случалось нечасто. Просто привычка – она над этим никогда не задумывалась. Но теперь ей пришло в голову, что думать так о себе очень странно. Это слишком строго, слишком чопорно. Кажется, я с годами стала чудаковатой, сама того не заметив, подумала она.

Хоскинс продолжал смотреть на нее с улыбкой.

А ведь он очень милый, вдруг осознала она, очень симпатичный. Раньше она этого тоже не замечала. В предыдущие их встречи он представлялся ей собранным, сдержанным, неуступчивым – лишь изредка проглядывало в нем нечто человеческое. Но, возможно, таким его делало напряжение последних дней перед экспериментом; теперь же, когда изъятие из времени состоялось и успех проекта обеспечен, Хоскинс отошел, помягчел, вернулся к своему обычному состоянию. И оказался очень славным.

Мисс Феллоуз вдруг стало интересно, женат Хоскинс или нет.

То, что она хоть на миг позволила себе такую мысль, удивило и смутило ее. Ведь он же говорил ей недавно, что у него есть сын. Маленький мальчик, который едва научился ходить.

Конечно же, Хоскинс женат. Конечно же. Что это взбрело ей в голову? Мисс Феллоуз в ужасе отогнала от себя неподобающую мысль и позвала:

– Тимми! Тимми, иди сюда!

Мальчик, как и Хоскинс, пребывал в жизнерадостном, общительном настроении. Он хорошо выспался, хорошо поел и сейчас выскочил из спальни, нисколько не стесняясь Хоскинса – наоборот, храбро подошел к директору и защелкал.

– Вы думаете, он говорит что-то, мисс Феллоуз? Не просто издает звуки, чтобы послушать самого себя?

– А как же иначе, доктор? Вот и доктор Макинтайр спрашивал у меня то же самое, когда услышал Тимми. Как можно сомневаться в том, что это язык – к тому же весьма сложный?

– Доктор Макинтайр очень консервативен и не делает поспешных выводов.

– Я тоже не делаю. Однако это настоящий язык – или я уж не знаю, как люди разговаривают.

– Будем надеяться, мисс Феллоуз. Непременно будем надеяться. Если мы не найдем способа общаться с Тимми, вряд ли затраты по его доставке оправдают себя. Мы, естественно, хотим, чтобы он рассказал нам о своем мире все, что возможно.

– Расскажет, доктор. Не на своем языке, так на нашем. Мне сдается, он выучит наш язык задолго до того, как мы с вами освоим неандертальский.

– Возможно, вы и правы, мисс Феллоуз. Время покажет, не так ли? Время покажет. – Хоскинс присел, чтобы сравняться с Тимми, ухватил мальчика за ребрышки и легонько пощекотал – видно было, что он умеет обращаться с детьми. Тимми это понравилось. – Крепкий какой парнишка. Сильная порода. Значит, английский будем учить, да, Тимми? А потом ты продиктуешь нам книжку о жизни в палеолите, и все захотят ее прочесть, и она станет первоклассным бестселлером – вот и оправдаешь наши капиталовложения, а, Тимми? – Хоскинс посмотрел на мисс Феллоуз. – Нет нужды говорить вам, сколько всего зависит от этого мальчика. Дело не только в деньгах, но и в будущем нашей научной работы.

– Да, я представляю себе.

Хоскинс потрепал Тимми за вихры и встал.

– Годами мы работали на нищенском бюджете, собирая свои фонды с миру по нитке. Вы не поверите, во что обходится энергия, необходимая для поддержания одного-единственного мгновения стасиса – ее хватило бы, чтобы снабжать большой город несколько дней. И энергия – лишь часть наших расходов. Мы уже раз десять были на грани краха. Чтобы спастись, нам пришлось вложить все силы в одно большое шоу. Все или ничего. А когда я говорю «все силы», это что-нибудь да значит. И Тимми нас спас. Он прославит «Стасис текнолоджиз». Мы на коне, мисс Феллоуз, на коне!

– А я думала, вы уже прославились, когда доставили сюда маленького динозавра.

– Мы тоже так думали. Но он как-то не захватил воображения публики.

– Как? Динозавр?

– Ну, добудь мы взрослого бронтозавра или леденящего кровь тираннозавра, это бы еще ничего, – засмеялся Хоскинс. – Но вы же знаете, что нам связывает руки предельная масса груза. Не говоря уж о том, что мы не сумели бы управиться с тираннозавром. Надо будет сводить вас на днях посмотреть нашего малыша.

– Да, хорошо бы.

– Он очень милый.

– Милый? Это динозавр-то?

– А вот увидите сами. Славный такой динозаврик. К несчастью, публику милашки-динозаврики не очень волнуют. «Как интересно, – говорят люди, – ученые взяли из доисторического времени маленького динозавра». А потом они видят этого динозавра в телевизоре и теряют к нему всякий интерес – он ведь не вдвое выше дома и огонь не изрыгает. Но мальчик – неандерталец, настоящий доисторический человек – это существо, пусть и непохожее на нас, но все же такое, с которым каждый может себя отождествить и которому каждый посочувствует. В нем наше спасение. Слышишь, Тимми? Ты – наш спаситель. Если бы эта затея провалилась, мне пришел бы конец. Это уж точно. Как и всей нашей корпорации.

– Понимаю.

– Ну, теперь-то все в порядке. Скоро у нас будет много денег – со всех сторон обещают. Все прекрасно, мисс Феллоуз. Лишь бы Тимми был здоров и весел, да еще обучить бы его парочке фраз: «Здравствуйте, я Тимми из каменного века…»

– Или что-то в этом роде, – сухо сказала мисс Феллоуз.

– Да, что-то в этом роде. Главное – чтобы он был здоров и весел. Если с ним что-нибудь случится, мисс Феллоуз, я за нас и гроша ломаного не дам. Так что вы становитесь центральной фигурой всего предприятия, понимаете? От вас зависит создать для Тимми благоприятную, здоровую атмосферу. Ваше слово – закон: что Тимми понадобится, то он и получит. Вчера вы были совершенно правы, не разрешив репортерам накинуться на него так рано.

– Спасибо.

– Однако, как вы понимаете, пресс-конференцию все же придется провести как можно раньше – в наших общих интересах поскорее разрекламировать эксперимент с Тимми. – И Хоскинс вдруг утратил часть своего обаяния, вновь превратившись в должностное лицо, которое говорит «положитесь на меня», но полагаться на него не хочется.

– Значит ли это, что вы намерены привести их сегодня? – холодно осведомилась мисс Феллоуз.

– Ну, если вы считаете, что он готов…

– Нет, не считаю. Пока нет.

– Ваше слово – закон. – Хоскинс провел языком по губам. – Вы сами скажете когда.

– Хорошо.

– А заранее не сможете сказать, хотя бы примерно? Что, если мы соберем пресс-конференцию завтра? Или послезавтра?

– Давайте подождем, доктор, хорошо? Пока я просто не хочу подвергать Тимми такому стрессу. Он еще, так сказать, не отдышался, не пришел в себя – или как там еще говорится. Он сделал большие успехи по сравнению с первоначальным паническим состоянием, но в любой миг может превратиться в то дикое, перепуганное существо, которое вы видели в первый вечер. Даже доктор Макинтайр через некоторое время вывел его из терпения.

– Нельзя же бесконечно отказывать прессе, мисс Феллоуз, – забеспокоился Хоскинс.

– Я не говорю, что бесконечно. Я говорю о нескольких днях. Два, три, четыре дня – вы позволите мне самой судить, доктор Хоскинс? Ведь мое слово – закон?

– Закон, – не слишком воодушевленно подтвердил Хоскинс и, помолчав, спросил: – Вы ведь не выходили из зоны стасиса с той первой ночи, мисс Феллоуз? Ни на минуту?

– Нет! – с негодованием ответила она. – Я знаю свои обязанности, доктор Хоскинс, и если вы думаете…

– Что вы, мисс Феллоуз. – Он с улыбкой вскинул ладонь. – Я ничего такого не хотел сказать. Я к тому, что мы вовсе не собираемся держать вас взаперти с мальчишкой круглые сутки и без выходных. Конечно, в первые критические дни лучше было находиться при нем безотлучно – я так и сказал при собеседовании, что для начала вам придется дежурить постоянно. Но Тимми как будто отлично адаптируется, и вам нужно будет составить свой распорядок дня, включив туда время отдыха. Мисс Стретфорд будет подменять вас сначала на часок, а там, глядишь, и на целый день.

– Как скажете.

– Что-то не вижу энтузиазма, мисс Феллоуз. Не знал, что вы такой трудоголик.

– Это не совсем верно. Просто Тимми сейчас в ужасно шатком состоянии. Он сбит с толку, одинок, оторван от близких – и очень нуждается в любви и в защите, пока не свыкнется с тем, что с ним сталось. Не хотелось бы оставлять его – даже ненадолго.

– Похвально, похвально. Но теперь, когда самое трудное позади, вам надо понемногу начинать выходить, хотя бы на короткое время.

– Если вы так считаете, доктор…

– Да, думаю, так будет лучше. Для вашей же пользы, мисс Феллоуз. Надо дать себе передышку. И потом, я бы не хотел, Чтобы Тимми целиком и полностью зависел от вас. Кто знает, какие чувства может породить в нем ваша неотлучная забота. Что, если вам вдруг необходимо будет выйти, а мальчик этого не перенесет? Создалась бы нездоровая обстановка, вы не находите?

– Да, здесь вы правы, – кивнула мисс Феллоуз.

– Вот и хорошо. Проведем небольшой эксперимент? Вызовем мисс Стретфорд и оставим ее с Тимми на пару часов, а сами пойдем на экскурсию – я покажу вам все наше хозяйство.

– Ну-у…

– Не хочется, да? Послушайте, мы дадим вам вызывное устройство. Если у мисс Стретфорд возникнет хоть малейшая проблема, вы вернетесь сюда в течение пяти минут. Положитесь на меня.

– Ну хорошо, – смягчилась мисс Феллоуз. Приходилось признать, что Хоскинс рассуждает здраво. Теперь, когда она помогла Тимми пережить первые два дня, не мешало бы проверить, как он сумеет выдержать ее недолгое отсутствие. – Я согласна попробовать. Покажите мне вашего динозавра.

– Все покажу. И флору, и фауну, и минералы. – Хоскинс взглянул на часы. – Даю вам… ну, скажем, полтора часа, чтобы вы закончили здесь все дела и дали указания мисс Стретфорд. Потом зайду за вами и поведу вас на экскурсию.

– Дайте лучше два часа, – прикинула мисс Феллоуз.

– Два? Прекрасно. Буду здесь ровно в одиннадцать, так что не прощаюсь. Итак, никаких проблем?

– Нет. Мне прямо не терпится все посмотреть. Ты сможешь ненадолго обойтись без меня, правда, Тимми?

Малыш защелкал.

– Видите, доктор? Он понимает, что я задаю ему вопрос, и отвечает, хоть и не знает, о чем я спросила. У него умная головка.

– Ну еще бы. – Хоскинс кивнул, улыбнулся и вышел.

Мисс Феллоуз напевала себе под нос, управляясь с утренними делами. Она сказала правду – ей не терпелось выйти из стасисной зоны. Как ни дорог был ей Тимми, разрядка тоже требовалась.

А может, ей просто хочется побыть в обществе Хоскинса?

Право же – смешно, конечно, так думать, но она как будто идет на свидание.

У него маленький сын, сурово одернула себя мисс Феллоуз. Значит, и жена наверняка есть – молодая и красивая.

И все-таки к приходу Хоскинса она сменила свою сестринскую форму на платье. Платье, разумеется, было строгое – других у мисс Феллоуз не водилось, – но ока уже много лет не чувствовала себя такой женственной.