Текст книги "Новые Миры Айзека Азимова. Том 6"
Автор книги: Айзек Азимов
Соавторы: Роберт Сильверберг
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)
Ведунья
Была середина дня, и предчувствие беды охватило все становище. Охотники вернулись с равнины, не успев даже выследить дичь, – что уж говорить об охоте. Они так и держались всемером, отдельно от других, тревожась о том, что их ждет в случае войны. Жрицы Богини достали три священных медвежьих черепа и, расставив их на камнях алтаря, пали перед ними нагие, помазав себя медвежьим жиром, волчьей кровью и медом. При этом они пели особую песнь, моля ниспослать им мудрость в час великой беды. Матери собрали детей себе под крыло, точно в любой миг ждали нападения Чужих. Малыши постарше боязливо и растерянно выглядывали за пределы своего тесного кружка.
Старики же, мудрые и достойные старейшины племени, собрались на небольшом пригорке за стойбищем – обсудить, что делать дальше. Там были Серебристое Облако, и Оседлавший Мамонта, и одноглазый, сгорбленный Отважный Лев, и толстый, вялый Мускусный Бык. От их решения будет зависеть судьба племени.
Когда Чужие вторглись в охотничьи угодья племени на западе и выяснилось, что прогнать их не удастся, старейшины решили, что лучше всего отойти на восток. «Богиня отдает западные земли Чужим, – молвил Мускусный Бык, – но холодные земли на востоке принадлежат нам. Богиня велит нам уйти туда и жить там в мире». Остальные согласились с ним. Жрицы же, бросив гадальные камни, подтвердили, что мужчины рассудили верно.
И Люди откочевали на восток. Но теперь оказалось, что Чужие есть и тут.
«Что нам делать теперь?» – думала Ведунья.
Можно было бы отойти на юг, в теплые страны. Но там скорее всего тоже полно Чужих. Тогда на север, в страшные ледяные поля? Чужим там, конечно, не выжить. Но и нам тоже, подозревала Ведунья. И нам тоже.
Великая печаль одолела ее. Они проделали долгий путь. Трудный поход утомил ее. Серебристое Облако, знала она, тоже устал, и многие другие. Пора было отдохнуть, запасти мяса и орехов на будущую зиму, набраться сил. Но похоже, им снова придется отправиться в путь, не зная ни отдыха, ни покоя. Почему так? Неужели в этой широкой пустыне нет для них места, где можно остановиться и перевести дух?
У Ведуньи не было ответа ни на этот вопрос, ни на другие. Несмотря на гордое имя, которым она себя назвала, Ведунья не умела сказать, почему Чужие без конца преследуют их, как не умела разгадать и загадку собственной жизни.
Она одна во всем племени не имела ни места, ни определенных обязанностей. В юности она предназначалась в матери, как и большинство девушек, но не спешила выбрать себе пару, предпочитая вольную разгульную жизнь, – иногда даже ходила с мужчинами на охоту. Когда наконец на двадцатом году, в очень позднем возрасте, она выбрала себе воина по имени Темный Ветер, из ее чрева выходили только мертвые дети. А потом она лишилась и Темного Ветра – черная лихорадка унесла его в один день.
Она еще сохранила свою красоту, но, несмотря на это, после смерти Темного Ветра ни один из холостяков племени не захотел ее. Они знали, что ее чрево убивает детей – зачем же брать такую в жены? А безвременная смерть Темного Ветра подтвердила, что эта женщина приносит несчастье. И она навсегда осталась одна, без мужчины – она, у которой когда-то было столько парней. Никогда уже ей не стать матерью.
Не могла она теперь стать и жрицей – это значило бы оскорбить Богиню, если бы ее служительницей стала бесплодная женщина. И потом, обучение жреческим тайнам следовало начинать, когда первая кровь исходит из лона. Немыслимо было для пожилой двадцатипятилетней женщины, родившей пятерых мертвых детей, сделаться жрицей Богини.
Итак, Ведунья не стала ни матерью, ни жрицей – а значит, не стала никем. Она делала то, что полагалось женщине: скоблила шкуры, готовила еду, ходила за больными и смотрела за детьми – но у нее не было пары, она не принадлежала ни к одному из сообществ и была в племени почти чужой. Единственной ее надеждой было то, что Хранительница Прошлого умрет и тогда она, Ведунья, станет летописицей племени. Хранительница Прошлого, тоже не мать и не жрица, была самой близкой подругой Ведуньи. Однако в свои сорок лет, старше всех женщин в племени, она по-прежнему оставалась бодрой и гладкой – а Ведунья, на восемь лет моложе ее, уже превратилась в старуху и начинала думать, что ей суждено одряхлеть и умереть задолго до того, как Хранительница Прошлого отдаст свои зарубки другой и уйдет к Богине.
Печальной была жизнь Ведуньи, но она не показывала другим своего горя. Пусть ее боятся, пусть не любят – она не позволит, чтобы ее жалели.
Теперь она, как обычно, стояла одна, глядя на плотные кучки, в которые сбились другие. Они так же бессильны против Чужих, как и она, но они хоть вместе и согревают друг друга.
– Вот кого нам надо! – крикнул Пылающее Око. – Ведунья пойдет с нами и тоже будет сражаться с Чужими.
– Ведунья! Ведунья! – хрипло заорали охотники.
Насмехаются, конечно. Разве не всегда так было? Разве каждый из этих мужчин не отверг ее, когда она после смерти Темного Ветра надеялась найти себе нового мужа?
Но она все-таки подошла и свирепо усмехнулась им, сидевшим на мерзлой земле.
– Да. Это хорошая мысль. Я могу сражаться не хуже любого из вас.
И она так быстро, что никто не успел ее остановить, протянула руку и схватила копье Пылающего Ока. Он яростно заворчал и вскочил, чтобы отнять копье, но Ведунья, ловко, по – охотничьи перехватив древко, кольнула владельца в живот кремневым наконечником. Тот выпучил глаза – мало того, что женщина осквернила его копье, как бы она его этим копьем не проткнула.
– Отдай, – пробурчал он.
– А она умеет с ним управляться, Пылающее Око, – заметил Волчье Дерево.
– Да, и колоть им тоже умею.
– Дай сюда!
Ведунья снова кольнула Пылающее Око и подумала, что его сейчас хватит удар: он весь побагровел, и пот с него лил градом.
Все вокруг смеялись. Он рванулся за копьем, но Ведунья отскочила. Обозленный охотник плюнул в нее и показал стиснутыми руками демонский знак. Ведунья ухмыльнулась:
– Покажи еще раз, и я смою этот знак твоей кровью.
– Ну полно, Ведунья, – кисло сказал Пылающее Око, стараясь держать себя в руках. – Ты ведь знаешь, тебе не годится трогать копье. Нам и так грозит беда, незачем тебе новую накликать.
– Ты же сам звал меня сражаться. Значит, мне понадобится копье. Твое мне как раз подойдет, а ты себе сделай новое, если хочешь.
Мужчины снова засмеялись, но каким-то странным смехом.
Ведунья сделала выпад, и Пылающее Око, ругаясь, еле избежал удара. Он было снова пошел на нее, явно намереваясь стаять копье силой. Ведунья замахнулась всерьез, и он отскочил, злой и немного испуганный.
Ведунья и вспомнить не могла, когда так веселилась в последний раз. Пылающее Око был самый сильный воин в племени и самый красивый – плечи широкие, как у мамонта, а темные глаза так и горят, словно угли, под нависшим лбом, В молодости она много раз спала с ним и надеялась, что он возьмет ее, когда Темный Ветер умер. Но он первый отверг ее. Он сказал, что не хочет другой подруги, кроме Источника Молока. Сказал, что ему нравятся женщины, которые умеют рожать. Тем и кончилось между ними.
– На, – смягчилась наконец Ведунья, воткнув копье в землю. Остатки ночного снега исчезли под полуденным солнцем, и земля была мягкая. Пылающее Око с рычанием схватил свое оружие.
– Так и убил бы тебя, – сказал он, грозя им Ведунье.
– Давай. – Она раскинула руки и выпятила грудь. – Бей сюда. Убей женщину, Пылающее Око. Это будет славный подвиг.
– Может, тогда нам улыбнется счастье, – ответил охотник, но копье опустил. – Только тронь его еще раз, Ведунья, – я свяжу тебя и оставлю на съедение медведю. Поняла?
– Побереги угрозы для Чужих, – равнодушно ответила она. – Их будет потруднее напугать, чем меня, да и я тебя не боюсь.
– Ты ведь как-то раз видела Чужого совсем близко? – спросил Расколотая Гора.
– Да, было, – ответила Ведунья, хмурясь при одном воспоминании об этом.
– Как от него пахло вблизи? – спросил Молодой Олень. – Смердело, небось?
– Как от дохлой гиены, – кивнула Ведунья. – Как от падали, которая гнила целый месяц и еще полмесяца. А какой он был урод! Вы и представить себе не можете. Лицо плоское, точно его кто приплюснул, вот так, – энергично изобразила она. – А зубки мелкие, как у ребенка. Уши маленькие, смешные, и нос крошечный. А уж руки-то, ноги, – содрогнулась она. – Мерзость да и только. Точно у паука. Длинные, тонкие.
Все смотрели на нее с почтением, даже Пылающее Око. Больше никто из племени, даже Серебристое Облако, не сталкивался лицом к лицу с Чужим так близко, что мог бы потрогать его. Некоторым довелось видеть Чужих издали, мельком, когда племя еще жило на западных землях, но Ведунья встретила Чужого в лесу.
Это случилось давно – тогда она еще была озорной девятнадцатилетней девчонкой и делала все по-своему. Охотники запретили ей, наконец, ходить с ними, и однажды утром она в мрачном расположении духа, одна, забрела далеко от стойбища. К полудню в белоствольной березовой рощице она нашла чудесное круглое озерцо, окруженное скалами, сняла с себя шкуры и выкупалась в холодной голубой воде – а выйдя, вдруг обнаружила, что Чужой, бесспорно Чужой, стоит не дальше чем в десяти шагах и смотрит на нее.
Он был высокий – невероятно высокий, прямо как дерево, и очень тонкий, с узкими плечами и впалой грудью. Казалось, он слабее женщины, несмотря на свой рост. И ей еще не доводилось видеть такого странного лица – очень бледного, с нежными, как у ребенка, чертами. Челюсти у него были такие слабые, что непонятно было, как же он жует свое мясо, зато под плоским, сплющенным лицом уродливо торчал тяжелый подбородок. Глаза были большие, странного водянистого цвета, а лоб круто поднимался вверх без всякого намека на надбровные дуги.
В общем, Чужой показался ей в высшей степени безобразным – настоящий демон. Но не опасным. При нем незаметно было никакого оружия, и он ей вроде бы улыбался – по крайней мере, скалил свои мелкие зубки.
А она, совсем нагая, в полном расцвете своей юной красоты, не стыдясь, стояла перед ним, и в голову ей закралась мысль: вот если бы этот мужчина позвал ее, и обнял ее, и любил бы ее так, как Чужие любят своих женщин. Она хотела его, хотя он и был такой чудной и безобразный. Почему? Наверное, потому, что он был не такой, как она; он был новый; он был Чужой. Да, ей хотелось бы отдаться ему. А потом она ушла бы с ним, и стала бы жить с ним, и сама бы стала Чужой, потому что ей надоели мужчины своего племени и хотелось чего-то нового. Да. Да.
Чего бояться? Чужих считали страшными демонами, но в этом человеке не было ничего от демона – просто у него странное лицо, и он слишком высокий и тонкий. Совсем не страшный. Просто другой.
– Меня зовут Быстрая Река, – сказала она – так она звалась в те дни. – А кто ты?
Чужой не ответил и сделал горлом звук, как будто смеется.
Смеется?!
– Я тебе нравлюсь? – спросила она. – Все в племени считают меня красивой. А ты?
Она провела руками по своим длинным густым волосам, мокрым от купания. Она изогнулась и потянулась, показывая ему, какие у нее полные груди, какие сильные, округлые руки и бедра, какая крепкая шея. Она подошла к нему на несколько шагов, улыбаясь и напевая воркующую песенку желания.
Он широко раскрыл глаза и замотал головой. Он вытянул руку ладонью вперед и стал делать пальцами какие-то знаки – без сомнения, колдовские, демонские. Он попятился от нее прочь.
– Ты ведь не боишься меня? Я хочу только поиграть. Иди сюда, Чужой, – усмехнулась она, – Послушай, не надо от меня пятиться! Я не причиню тебе вреда. Ты понимаешь, что я говорю? – Она говорила очень громко, очень четко, делая большие промежутки между словами. А он все пятился. Тогда она приподняла руками свои груди, предлагая ему себя этим понятным всем жестом.
И он наконец-то понял.
Он зарычал, как загнанный в ловушку зверь. В глазах у него появился испуг. Губы растянулись в гримасе – какой? Страха? Или отвращения?
Да, поняла она, это отвращение.
Наверное, я кажусь ему такой же безобразной, как и он мне.
Чужой повернулся и напролом кинулся прочь, не разбирая дороги, круша березовую поросль.
– Погоди! – закричала она. – Чужой! Чужой, вернись! Не убегай, Чужой!
Но он уже скрылся из виду. Впервые в жизни мужчина от нее отказался, и это ошеломило ее, сбило с толку, просто потрясло. Ну пусть он Чужой, пусть она показалась ему несуразной и неприглядной. – неужто она так противна, что он взвыл, скорчил гримасу и убежал от нее?
Нет. Он, должно быть, еще мальчишка, хоть и вымахал такой длинный.
В ту ночь она вернулась в племя, решившись наконец выбрать в мужья кого-нибудь из своих, и когда вскоре Темный Ветер предложил ей разделить с ним спальную полость, она согласилась не колеблясь.
– Да, – сказала Ведунья охотникам. – Уж я-то знаю, какие они, Чужие. И когда дойдет до битвы, я встану рядом с вами и буду убивать этих мерзких тварей, гнусных, как демоны – да они и есть демоны.
– Глядите, – сказал Волчье Дерево, – Старики спускаются с холма.
В самом деле, старики сходили вниз. Впереди шел Серебристое Облако – он сильно прихрамывал, но старался это скрыть, а за ним тащились трое других. Ведунья проводила их взглядом – они прошествовали прямо к алтарю Богини. Серебристое Облако долго совещался со жрицами. Вот они качают головами, а вот кивают. И Серебристое Облако выступает вперед вместе со старшей жрицей, чтобы объявить о решении совета.
Вождь сказал, что Праздника Лета в этом году не будет – во всяком случае, он откладывается. Богиня выразила им свое неудовольствие, приведя Чужих так близко к их стойбищу, да еще на восточных землях, где Чужих быть не должно. Стало быть, Люди в чем-то провинились; стало быть, эта местность им не подходит. Поэтому Люди сегодня же покинут эти края и совершат паломничество к Слиянию Трех Рек, откуда они пришли и где в прошлом году на пути к востоку воздвигли дивный алтарь в честь Богини. И там они будут молить Богиню указать им, в чем их вина.
– Да ведь на это уйдет много недель! – застонала Ведунья. – И совсем не надо нам идти в ту сторону! Мы вернемся на те же земли, откуда ушли и где полным-полно Чужих!
Серебристое Облако пронзил ее ледяным взглядом.
– Богиня обещала нам эту землю, где нет Чужих. И вот мы пришли и видим, что они уже здесь. Так не должно быть. Надо просить Богиню указать нам путь.
– Тогда уйдем на юг и спросим Богиню там. Там хотя бы тепло, и мы сумеем найти хорошее место для стойбища, где Чужие не будут нам докучать.
– Кто же тебя неволит, Ведунья, – отправляйся на юг. Но мы все нынче уходим к Слиянию Трех Рек.
– А Чужие? – крикнула она.
– Чужие не посмеют приблизиться к алтарю Богини. Но если ты их боишься – ступай на юг! Ступай на юг, Ведунья!
Кто-то засмеялся – Пылающее Око. Тогда и другие охотники начали смеяться, а с ними и кое-кто из матерей. Вскоре все вокруг хохотали, тыча в нее пальцами.
Жаль, что у нее нет сейчас в руках копья Пылающего Ока. Всех бы поубивала, и никто бы ее не остановил.
– Ступай на юг, Ведунья! – кричали они. – Ступай на юг, Ведунья.
Ведунья проглотила готовое сорваться проклятие, поняв, что они не шутят. Если она даст волю своему гневу, ее запросто могут изгнать из племени. Десять лет назад она бы этому порадовалась, но теперь ей за тридцать, и она уже старая. Изгнание обрекло бы ее на смерть.
Она пробурчала что-то себе под нос и отвернулась от пронизывающих глаз Серебристого Облака.
– Хорошо, – хлопнул в ладоши вождь. – Собирайтесь! Снимаем стойбище! Надо уйти отсюда до темноты.
Глава 2Прибытие
5
Все это время Эдит Феллоуз была ужасно занята. Труднее всего оказалось уволиться из больницы. Предупреждать об уходе всего за две недели не только противоречило всем правилам, но и было совершенно у них не принято. Однако администрация пошла навстречу мисс Феллоуз, поскольку та дала понять, что уходит с большой неохотой и лишь потому, что ей представилась возможность участвовать в каком-то небывалом научном эксперименте.
Мисс Феллоуз не скрывала, что будет работать в «Стасис текнолоджиз».
– Будете ухаживать за динозавриком? – посмеялось начальство.
– Нет, за другим существом, которое мне гораздо более знакомо.
В подробности она не вдавалась – доктор Хоскинс запретил. Но тем, кто работал с Эдит Феллоуз и знал ее, нетрудно было догадаться, что работа как-то связана с детьми. И раз она устраивается в научный центр, знаменитый тем, что доставил динозавра из мезозойской эры – значит, там и теперь готовится что-то в этом роде: например, извлечение из прошлого доисторического ребенка. Мисс Феллоуз ничего не подтверждала и не отрицала, но ее шефы и так знали. И, конечно, согласились отпустить ее.
Однако ей пришлось несколько дней работать почти круглые сутки: устранять недоделки, приводить в порядок свои последние рапортички, составлять перечень дел для своей преемницы, отделять свое личное лабораторное оборудование от больничного. Все это было достаточно напряженно, но не сказать, чтобы тяжело. По-настоящему трудно было прощаться с детьми. Им не верилось, что она уходит.
– Вы ведь вернетесь через недельку или две, мисс Феллоуз? – спрашивали они, окружив ее. – Вы ведь просто в отпуск, да? Отдохнуть немного? А куда вы едете, мисс Феллоуз?
Кое-кого из ребят она знала со дня их рождения. Теперь им было по пять, шесть, семь лет. Большинство из них лечилось амбулаторно, но некоторые постоянно находились в больнице, и она годами занималась ими.
Тяжело было говорить им, что она уходит, очень тяжело.
Но мисс Феллоуз заставляла себя быть твердой. Теперь в ней нуждается другой малыш, совсем особенный малыш, судьба которого не имела себе равных в истории Вселенной. Мисс Феллоуз знала, что должна уйти туда, где она нужнее.
Она закрыла свою квартирку в южной части города, отобрала немного вещей, чтобы взять с собой на новое место, а остальные сдала на хранение. Это не отняло много времени, за неимением цветов, которые надо поливать, кошек и прочей живности. У нее не было привязанностей помимо работы: дети, всегда только дети – для цветов и зверюшек не оставалось места.
Договор о найме квартиры она благоразумно продлила на неопределенное время, поскольку очень серьезно отнеслась к предупреждению Хоскинса о том, что они могут расстаться с ней в любой момент. Могло случиться и так, что ей самой захочется уйти: возможно, работа ей не подойдет, возможно, роль в эксперименте не удовлетворит ее, возможно, она очень скоро поймет, что совершила огромную ошибку. Поэтому мисс Феллоуз не сжигала за собой мостов: в любое время она сможет вернуться в свою больницу, к своим детишкам, к себе домой.
За эти две недели она, при всей своей занятости, несколько раз ездила в «Стасис текнолоджиз», чтобы помочь приготовиться к встрече маленького гостя из прошлого. Ей дали в подчинение трех санитаров, двух молодых людей и женщину, и она снабдила своих помощников обширным списком всего, что им понадобится – лекарства, продукты, даже инкубатор.
– Инкубатор? – спросил Хоскинс.
– Инкубатор.
– Мы не собираемся доставлять вам недоношенного, мисс Феллоуз.
– Вы не можете знать, кто вам попадется – сами говорили. А вдруг ребенок будет болен, вдруг он будет слабеньким, вдруг он заболеет, как только в его организм попадут современные микробы. Мне нужен инкубатор – хотя бы для страховки.
– Ладно. Будет инкубатор.
– И стерильная камера, подходящая по размеру для здорового активного ребенка, если он окажется слишком большим для инкубатора.
– Мисс Феллоуз, пожалуйста, будьте благоразумны. Наш бюджет…
– Стерильная камера. Пока мы не уверимся, что наш воздух не вредит ребенку.
– Боюсь, что воздействия воздуха не избежать. Он вдохнет наш зараженный микробами воздух, как только появится здесь. Нельзя осуществить стасис в стерильных условиях, как хотелось бы вам. Нет такой возможности, мисс Феллоуз.
– Изыщите ее.
Хоскинс посмотрел на нее взглядом, который она уже знала, как его патентованный способ дать понять, что глупостей он не потерпит.
– На этот раз я не уступлю, мисс Феллоуз. Ценю ваше желание уберечь ребенка от всех мыслимых опасностей. Но вы не имеете понятия о том, как устроена наша аппаратура, а посему вам придется просто смириться с тем, что мы не сможем немедленно поместить ребенка в стерильно чистый изолятор. Просто не сможем.
– А если ребенок заболеет и умрет?
– Наш динозавр пока вполне здоров.
– Вряд ли рептилии, доисторические или современные, подвержены заражению нашими микроорганизмами. Но сейчас это будет человек, а не динозавр, доктор Хоскинс. Особь нашего вида.
– Я это уже сообразил, мисс Феллоуз.
– Поэтому я и прошу вас.
– А я вам говорю – нет. Приходится идти на некоторый риск, в который входит и микробная инфекция. Мы готовы оказать любую медицинскую помощь, если это случится. Но чудотворной магической среды, безопасной на все сто процентов, не будет. Не будет. – Хоскинс смягчился. – Мисс Феллоуз, я вам вот что скажу. У меня у самого есть сын, мальчуган, который не дорос еще и до детского садика. Да-да, в моем-то возрасте – и это самое замечательное, что произошло в моей жизни. Так вот, я хочу, чтобы вы знали, мисс Феллоуз: меня так же волнует благополучие малыша, который прибудет сюда на будущей неделе, как благополучие моего Джерри. И я так же убежден, что все будет хорошо, как если бы речь шла о моем сыне.
Мисс Феллоуз логика Хоскинса показалась не слишком убедительной, но ей стало ясно, что тут его не собьешь, а повлиять на него нечем – разве что пригрозить, что уйдет. Но эту угрозу она решила приберечь напоследок. Это ее единственное оружие, и сейчас еще не время прибегать к нему.
Так же бесповоротно отказал ей Хоскинс в предварительном осмотре помещения для ребенка.
– Это зона стасиса, – сказал он, – и в ней идет непрерывный отсчет. В это время туда никому нельзя входить. Никому. Ни вам, ни мне, ни президенту Соединенных Штатов. Как нельзя и прерывать отсчет ради того, чтобы сводить вас на экскурсию.
– Но если там чего-то недостает…
– Там всего достаточно, мисс Феллоуз. Более чем достаточно. Положитесь на меня.
– Но я предпочла бы…
– Нет уж. Положитесь на меня.
Жалкая отговорка. Но она почему-то все же полагалась на него.
Она не знала, какой Хоскинс ученый, несмотря на хвастливую табличку с «доктором физики», но одно было несомненно: руководитель он требовательный. Будь он тряпкой, он не стал бы главным лицом в «Стасис текнолоджиз».
6
Ровно в пять вечера пятнадцатого числа у мисс Феллоуз зазвонил телефон. Звонил Фил Брайс, помощник Хоскинса.
– Пошел финальный трехчасовой отсчет, мисс Феллоуз, все на мази. Мы пришлем за вами машину ровно в семь.
– Я и сама могу добраться, спасибо.
– Доктор Хоскинс распорядился послать за вами машину. Она придет ровно в семь.
Мисс Феллоуз вздохнула. Что толку спорить?
7
Шел мелкий дождик, вечер был серый и унылый. Строения «Стасис текнолоджиз» казались еще безобразнее, чем всегда, – какие-то сараи, лишенные даже подобия красоты и благородства линий, состряпанные наспех времянки.
Индустриальный, безрадостный, бесчеловечный пейзаж. Мисс Феллоуз провела всю жизнь в больничной обстановке, но по сравнению с этими корпусами любая больница сошла бы за обитель радости и веселья. И эти служащие с табличками на груди, неприветливо спешащие по своим делам, замкнутые лица, приглушенные голоса, эта атмосфера почти боевой готовности…
Что я здесь делаю? – спросила себя мисс Феллоуз. – Зачем я только с ними связалась?
– Сюда, пожалуйста, мисс Феллоуз, – сказал Брайс.
Ей кивали, с ней здоровались. В представлении как будто никто не нуждался. Все мужчины и женщины, похоже, знали, кто она и чем должна заниматься. На ней, правда, теперь тоже была табличка, но на табличку никто не смотрел. Все и так знали, что она – няня для малыша. Ей казалось, что она быстро, как на лыжах, скользит по этим коридорам, где все сметано на живую нитку, приближаясь к центру эксперимента, в котором никогда еще не была.
Они спустились по гремучей металлической лестнице в туннель без окон, освещенный лампами дневного света, и, пройдя бесконечно долгий путь под землей, оказались перед стальной дверью, окрашенной в черное, по которой переливался муаровый узор защитного поля.
– Поднесите свою табличку к двери, мисс Феллоуз, – сказал Брайс.
– Неужели это действительно необхо…
– Прошу вас, мисс Феллоуз.
Дверь открылась. За ней была еще одна лестница. Они стали подниматься по ней все выше и выше, делая витки вокруг огромного сводчатого помещения, потом прошли через холл в другую дверь – неужели так надо?
Наконец они вышли на балкон над каким-то большим залом. Внизу, под ними, виднелась громаднейшая, изогнутая полукругом приборная доска – нечто среднее между пультом управления космического корабля и рабочей панелью гигантского компьютера, если не декорация для съемок какой-нибудь бездарной научно-фантастической эпопеи. Около нее беспорядочно сновали техники, жестикулируя, как на сцене. Тянули куда-то толстенный черный кабель, который потом, посовещавшись и покивав головами, вернули на место. Сияли прожекторы, на огромных экранах отсчитывались цифры.
Доктор Хоскинс стоял на балконе недалеко от них, но только мельком взглянул в их сторону, пробормотав «мисс Феллоуз», – рассеянный, поглощенный своими мыслями, почти отсутствующий.
Он даже не предложил ей сесть, хотя на галерее в четыре – пять рядов стояли складные стулья. Она сама нашла себе стул и придвинула его к перилам, чтобы лучше видеть.
Внизу, как раз под ней, в темном до сих пор углу зала, внезапно вспыхнул свет.
Мисс Феллоуз посмотрела туда и увидела несколько разгороженных комнат без потолка – гигантский кукольный домик, открытый сверху для обозрения.
В одной комнатке она разглядела микроволновую печь и холодильник, в другой была ванная. В маленькой клетушке находилось разное медицинское оборудование, очень ей знакомое – она узнавала все, что заказывала ассистентам Хоскинса, включая инкубатор.
А предмет, который виднелся в соседней комнате, мог быть только кроватью – маленькой кроваткой.
Мужчины и женщины с табличками компании на груди начали заполнять балкон, занимая места рядом с мисс Феллоуз. Она узнала нескольких специалистов по стасису, которых ей представили в предыдущие визиты, но не могла вспомнить ни единого имени. Остальные были совершенно незнакомы, но улыбались и кивали ей, будто она проработала здесь много лет.
Потом она увидела человека, которого знала и в лицо, и по имени, – красивого худощавого мужчину лет пятидесяти пяти с щегольскими седыми усиками и внимательными глазами, которым до всего было дело.
Кандид Девени! Научный обозреватель Международных Теленовостей!
Мисс Феллоуз не так уж часто смотрела телевизор – пару часов в неделю, а то и меньше. Бывали недели, когда она вообще забывала его включать. Ей вполне хватало книг, а работа зачастую так поглощала, что и в книгах не было нужды. Но Кандид Девени был единственным, кого она знала на телеэкране. В мире то и дело происходили необычайно интересные события – нельзя было ограничиться одним печатным словом и не увидеть их своими глазами. Например, высадка на Марсе, или показ маленького динозавра, или зрелище ядерного взрыва высоко над Восточным полушарием, или тот маленький, но опасный астероид, что в позапрошлом году шел курсом столкновения с Землей. И все эти события на экране освещал Кандид Девени. Он неизменно присутствовал при всех крупных научных открытиях. Его сегодняшнее присутствие здесь невольно взволновало мисс Феллоуз. Ее сердце забилось чуть быстрее от сознания, что происходит нечто действительно из ряда вон выходящее – ведь Девени почтил их своим присутствием. Подумать только – она могла бы дотронуться до самого Кандида Девени, да еще в такой знаменательный момент.
Тут она отругала себя за глупость. Девени, в конце концов, всего лишь репортер. Почему она должна питать к нему почтение только из-за того, что видела его в телевизоре?
Почтение должно вызывать скорее то, что сейчас люди проникнут в давно ушедшее время и доставят оттуда в двадцать первый век маленького человечка. И она – неотъемлемая часть этого предприятия. Она, а не Кандид Девени. Если на то пошло, это его должно волновать ее присутствие, а не наоборот.
Хоскинс подошел поздороваться с Девени и стал рассказывать ему о проекте. Мисс Феллоуз насторожила слух.
– Я не переставал думать о том, что вы тут поделываете, со времен моего последнего визита сюда, когда доставили динозавра, – говорил Девени. – И меня мучил один вопрос – вопрос избирательности.
– Я вас слушаю, – сказал Хоскинс.
– Вы можете проникнуть во время только до определенного предела – это понятно. Чем дальше, тем хуже видимость, тем больше расходуется энергии, и наконец резерв энергии исчерпывается. Это мне легко понять. Но вы не можете попасть во время также и ближе определенного предела – вот что озадачивает, и не только меня. То есть: если вы можете достать из прошлого то, что было сто миллионов лет назад, то могли бы, казалось, достать что-нибудь с гораздо меньшими усилиями из прошлого вторника. Однако вы говорите, что не можете попасть в прошлый вторник и вообще в любое близкое к нам прошлое. Почему же?
– Могу представить это в менее парадоксальном виде, Девени, если вы разрешите мне воспользоваться аналогией.
(Он обращается к нему «Девени»! – подумала мисс Феллоуз. Словно профессор колледжа, снисходительно объясняющий что-то студенту.)
– Непременно воспользуйтесь – лишь бы польза была.
– Так вот: вы не сможете читать книгу с обычным шрифтом, если ее держат на расстоянии шести футов от вас, верно? Но на расстоянии в один фут вы ее читаете свободно. Казалось бы, чем ближе, тем лучше – но если вы приблизите книгу на дюйм к глазам, то у вас опять ничего не получится. Человеческий глаз просто не способен фокусироваться на таком расстоянии. Значит, в данном случае расстояние ограничивается и ближним, и дальним пределами. Слишком далеко и слишком близко – одинаково плохо.
– Хм-м, – сказал Девени.
– Возьмем другой пример. Ваше правое плечо отстоит примерно на тридцать дюймов от кончика указательного пальца вашей правой руки, и вы спокойно можете дотронуться пальцем до плеча. Ваш правый локоть наполовину ближе к правому указательному пальцу, чем правое плечо. По законам логики до него легче достать, чем до плеча. А теперь попробуйте, дотроньтесь правым указательным пальцем до правого локтя. Тот же случай: он слишком близок.
– Можно мне использовать ваши аналогии в своей передаче?
– Ну конечно. Все, что хотите. Полная свобода. Все, что мы хотим взамен, – это чтобы весь мир заглянул нам через плечо. Тут будет на что посмотреть.