Текст книги "Сборник.Том 7"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 63 страниц)

Глава 13
КУПОЛ

22

Эугения Инсигна выслушала дочь и недоверчиво усмехнулась. Одно из двух: либо девчонка не в своем уме, либо ей послышалось.

– Что ты сказала, Марлена? Меня посылают на Эритро?

– Я попросила комиссара Питта, и он согласился всё устроить.

Инсигна с недоумением взглянула на дочь.

– Но почему?

Начиная раздражаться, Марлена ответила:

– Ты ведь сама сказала, что хотела бы провести точные астрономические наблюдения, а на Роторе это невозможно. Теперь можешь сделать их на Эритро. Но я уже вижу – ты ждёшь другого ответа.

– Правильно. Я хотела бы знать, почему комиссар Питт вдруг взялся за это. Я ведь неоднократно просилась туда, и всякий раз он отказывал. Ведь он никого не отпускал, кроме нескольких специалистов.

– Я просто изложила ему это дело иначе. – Марлена чуть помедлила. – Я сказала ему, что он может таким образом избавиться от тебя, – и он использовал эту возможность.

У Инсигны перехватило дыхание, и она закашлялась до слез. Наконец, переведя дух, она спросила:

– Как ты могла сказать такое?

– Потому что это правда, мама. Иначе я не стала бы этого говорить. Я слышала, что он тебе говорил, я слышала, что ты говорила о нём. Всё яснее ясного. По-моему, и ты это видишь. Ты его раздражаешь, и он не хочет ни видеть тебя, ни думать о тебе. Ты сама это знаешь.

Инсигна поджала губы.

– Знаешь что, дорогая, отныне я все свои тайны сразу буду поверять тебе. Это нелегко, но всё же лучше, чем позволять тебе копаться во мне.

Марлена опустила глаза.

– Извини, мама.

– Но я всё-таки не понимаю. Конечно, тебе не пришлось объяснять ему, что я его раздражаю. Он это и так знает. Но почему он раньше не разрешал мне отправиться на Эритро, когда я просила его об этом?

– Потому что он не желает иметь дело с Эритро и неприязнь к этому миру перевешивает нежелание видеть тебя. Но ты полетишь туда не одна. Мы полетим вместе. Ты и я.

Инсигна подалась вперёд и уперлась ладонями в стол, разделявший их.

– Нет, Молли… Марлена. Эритро – место не для тебя. И я лечу туда не навсегда. Закончу измерения и вернусь, а ты будешь ждать меня здесь.

– Я не боюсь её, мама. Неужели не ясно, что он отпускает тебя лишь потому, что заодно хочет избавиться и от меня? Поэтому-то он и согласился. Понимаешь?

Инсигна нахмурилась.

– Не понимаю, в самом деле не понимаю. Ты-то какое отношение имеешь ко всему этому?

– Когда я сказала ему, что знаю о его неприязни к нам обеим, лицо его застыло – ты знаешь, как он умеет стереть с него всякое выражение. Он знал, что я понимаю жесты и всё такое прочее, и не захотел, чтобы я прочла его мысли. Но и отсутствие всякого выражения говорит мне о многом. Видишь ли, невозможно сделать лицо абсолютно непроницаемым. Человек сам не замечает, как у него бегают глаза.

– Короче говоря, ты поняла, что он хочет отделаться и от тебя?

– Хуже – я поняла, что он боится меня.

– Почему же он тебя боится?

– Потому что не хочет, чтобы я узнала то, что он хотел бы скрыть. – Марлена вздохнула и добавила: – На меня всегда сердятся за это.

Инсигна кивнула:

– И я понимаю почему. Ты заставляешь людей ощущать себя голыми – умственно, так сказать. Словно холодный ветер, пронизываешь их мозг. – Она пристально взглянула на дочь. – Иногда я тоже так себя чувствую. Теперь мне уже кажется, что ты смущала меня, когда была ещё совсем маленькой. Тогда я уверяла себя, что это потому, что ты у меня просто чрезвычайно ум…

– Так и есть, – перебила её Марлена.

– Да, конечно, но в тебе кроется нечто большее – только тогда я этого не замечала. Скажи мне, эта тема разговора тебя не смущает?

– Мы же вдвоем, мама, – осторожно произнесла Марлена.

– Хорошо, тогда объясни мне, почему, когда ты была меньше и уже знала, на что способна – что не под силу не только другим детям, но и взрослым тоже, – почему ты не пришла ко мне и не рассказала обо всём?

– Однажды я пыталась, но ты не захотела слушать. То есть ты мне ничего не сказала, но я видела, что ты занята и не желаешь тратить время на детскую болтовню.

Глаза Инсигны округлились.

– Неужели я так и сказала: «на детскую болтовню»?

– Нет, ты молчала, но смотрела и руки держала так, что всё было ясно.

– Надо было настоять и всё равно рассказать.

– Я была слишком мала, а ты всё время нервничала – из-за комиссара Питта и из-за отца.

– Ладно, не думай больше об этом. Что ещё скажешь?

– Только одно, – проговорила Марлена. – Когда комиссар Питт сказал, что согласен и мы можем отправляться на Эритро, мне почудилось, что он чего-то недоговаривает.

– И что же это было, Марлена?

– Не знаю, мама. Я же не умею читать мысли. Только внешне… да и то не всегда можно понять. Однако…

– Ну-ну?

– По-моему, он думал о чём-то неприятном, пожалуй, даже ужасном.

23

Подготовка к полёту на Эритро заняла много времени. На Роторе у Инсигны были дела, которые нельзя было бросить. Нужно было переговорить в департаменте астрономии, отдать распоряжения, назначить первого заместителя исполняющим обязанности главного астронома, наконец проконсультироваться у Питта, ставшего непривычно неразговорчивым.

Во время последней беседы Инсигна сообщила:

– Знаешь, завтра я лечу на Эритро.

– Прости? – Он поднял глаза от её отчета, который старательно листал, не читая, – она была убеждена в этом.

Неужели она, сама того не ведая, поднабралась Марлениных штучек? Не надо бы девочке думать, что она может видеть то, что скрывается под поверхностью, это не так.

– Ты знаешь, завтра я улетаю на Эритро, – терпеливо повторила она.

– Завтра. Но ты же будешь к нам наведываться, так что я не прощаюсь. Береги себя. Рассматривай поездку как отпуск.

– Я намереваюсь заняться исследованиями движения Немезиды в пространстве.

– Ах это, ну… – Он пренебрежительно махнул рукой. – Как хочешь, И всё-таки, даже если ты продолжаешь работать, смена обстановки всегда отпуск.

– Янус, я хочу поблагодарить тебя, что ты предоставил мне такую возможность.

– Твоя дочь просила меня. Ты знаешь об этом?

– Знаю, она мне в тот же день всё и рассказала. Я ругала её, что она тебя побеспокоила. Ты отнесся к ней с таким вниманием.

– Необычная девочка, – пробормотал Питт. – Рад был ей помочь. всё равно это дело временное. Закончишь расчёты и вернешься.

Инсигна заметила: Питт дважды упомянул о возвращении. Что на её месте сказала бы Марлена? «Ужасное», – говорила она. Но что?

– Ну, до возвращения с приятными новостями, пусть Немезида будет безопасной и через пять тысяч лет, – произнес Питт.

– Ну это уж как наблюдения покажут, – сухо отрезала она и встала.

24

Странно это, размышляла Эугения Инсигна, жить в космосе в двух световых годах от планеты, где ты родилась, и только дважды летать на космическом корабле, и то недолго: с Ротора на Землю и обратно.

Путешествия в космосе не привлекали её. Это Марлене всё было интересно. Она сама пробилась к Питту и шантажом, пусть и необычным, заставила его уступить. Именно Марлена стремилась на Эритро, подчиняясь странной власти планеты над нею. Причин такой власти Инсигна понять не могла и предпочитала усматривать в этом ещё одно проявление уникальных эмоциональных и ментальных способностей дочери. И хотя её угнетала мысль о том, что придётся оставить маленький и уютный Ротор, променять его на пустынную огромную Эритро, грозные и загадочные равнины которой лежали в шестистах пятидесяти километрах от поселения – вдвое дальше, чем некогда находилась Земля, – волнение Марлены воодушевляло её.

Корабль, которому предстояло отвезти их на Эритро, нельзя было назвать красавцем. Это было просто рабочее судно – небольшая ракета-паром, преодолевавшая крепкую гравитационную хватку Эритро и без приключений спускавшаяся вниз, под пухлое атмосферное одеяло своенравной планеты-дикарки.

Инсигна знала, что путешествие будет не из приятных. Большую часть времени им предстояло провести в невесомости, а как она уже убедилась, двух дней в подобных условиях ей хватит с избытком.

Голос Марлены нарушил ход её мыслей:

– Эй, мама, пошли, нас ждут. Багаж уже погружен.

Инсигна шагнула вперёд и, проходя через воздушный люк, ещё раз подумала: так почему же Янус Питт всё-таки отпустил их?

25

Сивер Генарр правил миром столь же обширным, как и Земля. Впрочем, если быть точнее, правил он тремя квадратными километрами суши, укрытыми Куполом. Пространство это медленно увеличивалось. Остальные же без малого пять сотен миллионов квадратных километров не знали ни человека, ни других живых существ – кроме микроорганизмов. Но поскольку считается, что миром правят населяющие его многоклеточные организмы, то несколько сотен людей, которые жили и работали под Куполом, были правителями Эритро, а он, Сивер Генарр, командовал ими.

Ростом Генарр не выдался, но мужественные черты придавали ему впечатляющий вид. Когда он был помоложе, то казался старичком среди ровесников, теперь же – к пятидесяти – положение поправилось. Длинный нос и глаза слегка навыкате, волосы едва тронула седина. Звучный и музыкальный баритон прежде даже позволял ему подумывать о сценической карьере, но рост неминуемо обрек бы его на исполнение редких в операх характерных ролей, – и таланты администратора в конце концов возобладали.

Благодаря этим талантам – отчасти – он десять лет провёл под Куполом на Эритро. На его глазах на месте сооруженьица из трех крохотных комнатушек выросла просторная горнодобывающая и исследовательская станция.

У Купола были свои недостатки. Редко кто жил в нём долго. То и дело происходили перемены: всякий, кто попадал на Эритро, полагал, что его сослали, и всеми силами стремился вернуться на Ротор. Большинству жителей красноватый свет Немезиды казался тревожным и угрюмым, хотя освещение под Куполом было точно таким же, как на Роторе.

Но были и преимущества. Генарр мог держаться подальше от бурлящего на Роторе водоворота политических страстей, с каждым годом казавшихся ему всё более мелкими и вздорными. Ещё важнее было то, что здесь он мог держаться подальше от Януса Питта, с которым постоянно – и безрезультатно – спорил.

Питт с самого начала был решительно против заселения Эритро. Он не хотел даже, чтобы Ротор находился возле планеты. Однако общественное мнение возобладало, и тогда он позаботился о том, чтобы на Купол вечно не хватало средств, чтобы он рос помедленнее. Если бы Генарру не удалось сделать Купол источником воды для Ротора, что обходилось поселению дешевле, чем доставка её из пояса астероидов, – комиссар давно сокрушил бы маленькую колонию.

Впрочем, проповедовавшийся Питтом принцип «игнорирования» с самого рождения Купола в общих чертах означал невмешательство в предпринимаемые Генарром административные меры, что устраивало того от не собиравшейся редеть шевелюры до пяток, упиравшихся во влажную почву Эритро.

Поэтому Генарр был удивлен, когда Питт лично известил его о прибытии пары новичков, вместо того чтобы воспользоваться обычными в подобном случае бумагами. Питт подробно изложил ему всё дело – в своей обычной манере говорить отрывисто и властно, не допускавшей не только возражений, но и обсуждения. Весь разговор шёл за экраном.

Ещё более удивительно было то, что одной из двоих прибывших оказалась Эугения Инсигна.

Некогда, ещё до Исхода, они были друзьями, но потом, после блаженных студенческих дней – Генарр не без сожаления вспоминал о романтической юности, – Эугения отправилась делать дипломную работу на Землю и возвратилась на Ротор, прихватив с Земли мужчину. С тех пор как она вышла замуж за Крайла Фишера, Генарру не приходилось встречаться с ней – разве что просто видел раза два или три, да и то издали. Когда перед самым Исходом они с Фишером расстались, Генарр был занят работой – как, впрочем, и она, – и никому из них в голову не пришло возобновить прежнее знакомство.

Генарр, пожалуй, временами об этом подумывал, но Эугения была поглощена заботами и воспитанием малолетней дочери, и он не решался подступиться к ней. А потом его послали на Эритро, тем самым со всеми надеждами на возобновление отношений было покончено. Время от времени ему случалось проводить отпуск на Роторе, но теперь он уже не чувствовал себя там привольно. Кое-какие друзья в поселении у него ещё водились, но вот отношения еле теплились.

И вдруг Эугения вместе с почти взрослой дочерью оказывается на Эритро. Генарр поначалу даже не мог припомнить имя девушки – если только и знал его когда-нибудь.

Но уж видеть он её точно не видел. Теперь ей уже пятнадцать, и он со странным внутренним трепетом думал: что, если она окажется похожей на молодую Эугению?

Генарр время от времени выглядывал из окошка кабинета. Он уже настолько привык к своему эритрийскому Куполу, что не мог видеть его со стороны критическим взором. Здесь жили рабочие обоих полов – взрослые, детей не было. Подрядившиеся на несколько недель или месяцев сменные рабочие иногда возвращались, иногда нет. Кроме него самого, на Эритро постоянно обитали ещё четыре человека, по тем или иным причинам предпочитавшие жить под Куполом. Так что домом Купол считать было практически некому, как и гордиться своим обиталищем. Под Куполом поддерживалась неизменная чистота и порядок. Вокруг царил дух рукотворности. Слишком уж много было здесь прямых дуг, плоскостей и кругов. Под Куполом не было места беспорядку, хаосу, настоящей жизни, умеющей подогнать стол – или комнату – под зыбкую неопределённость личности.

Так было и с ним, конечно. И стол, и кабинет в равной мере выражали его собственную персону, состоящую лишь из плоскостей и углов. Быть может, именно поэтому он считал себя дома под Куполом на Эритро. Очертания собственного внутреннего облика, как полагал Генарр, отвечали примитивным геометрическим очертаниям Купола.

Но что-то подумает об этом Эугения Инсигна? (Она взяла девичью фамилию – это его, пожалуй, обрадовало.) Если Эугения осталась такой, какой он её помнил, то она по-прежнему взбалмошна и непредсказуема – что довольно странно для астронома. Переменилась ли она? Меняются ли в людях их основные черты? Не ожесточило ли её дезертирство Крайла Фишера, не согнуло ли…

Генарр почесал висок – там, где седина была особенно заметна, – и подумал: всякие рассуждения на подобные темы бесполезны, на них только попусту расходуешь время. Скоро он сам увидит Эугению – Генарр уже распорядился, чтобы её сразу же с места посадки привезли сюда.

Или лучше встретить её самому?

Нет! Он уже дюжину раз повторял себе это. Нельзя проявлять поспешность, иначе он потеряет лицо.

И тут Генарр подумал, что подобные соображения неуместны. Зачем ставить её в неловкое положение? Она может снова увидеть в нём прежнего неловкого и простодушного обожателя, покорно отступившего перед рослым задумчивым землянином. После знакомства с Крайлом Эугения ни разу не встречалась с Генарром – и не хотела встречаться.

Генарр вновь прокрутил послание Януса Питта – тот был сух и краток, как обычно, он словно излучал властность, не допускавшую не только возражений, но и мысли о них.

Только сейчас он заметил, что о дочери Питт говорил с большим чувством, чем о матери. В особенности он подчеркивал, что дочь выказала глубокий интерес к Эритро и чтобы ей не препятствовали, если она пожелает исследовать её поверхность. Что всё это значит?

26

И вот Эугения наконец перед ним. На четырнадцать лет старше, чем во время Исхода. И на двадцать, чем в те дни, ещё до знакомства с Крайлом… Тогда они, помнится, ходили на фермы «С» – туда, где тяготение было поменьше. Как она смеялась, когда он попробовал сделать перед нею сальто, но перестарался и упал на живот! Он легко мог что-нибудь повредить себе, потому что хотя вес там становился меньше, но масса и инерция тела сохранялись. Просто повезло: большего унижения, чем это, ему тогда не пришлось испытать.

Конечно, Эугения стала старше, но всё-таки не расплылась, и волосы её, короткие, прямые – незамысловатая прическа, остались тёмно-каштановыми.

Эугения только сделала шаг к Генарру, а он уже почувствовал, как заторопилось в груди сердце-предатель. Она протянула вперёд обе руки, и он взял их.

– Сивер, – сказала Эугения, – я тебя предала, и мне стыдно.

– Предала, Эугения? О чём ты?

Что значат эти слова? Уж не о своем ли замужестве она говорит?

– Мне следовало бы каждый день вспоминать о тебе, – ответила она. – Я должна была бы писать тебе, сообщать новости, просто напроситься в гости.

– И вместо этого ты ни разу не вспомнила обо мне!

– Не думай обо мне плохо. Я всё время о тебе вспоминала. Правда-правда, я о тебе всегда помнила, даже не думай. Просто все мои мысли так и не вызвали ни одного поступка.

Генарр кивнул. Что тут скажешь?

– Я знаю, ты всё время была занята, – проговорил он. – Ну и я тоже… с глаз долой, сама знаешь, – из сердца вон.

– Не из сердца. А ты совсем не переменился, Сивер.

– Ну вот, значит, если в двадцать лет выглядишь взрослым, это не так уж плохо. А ты, Эугения, почти не изменилась. Ни чуточки не постарела, разве что несколько морщинок появилось. Просто нет слов.

– Вижу, ты по-прежнему ругаешь себя в расчёте на женское милосердие. Всё как прежде.

– А где твоя дочь, Эугения? Мне сказали, что она будет с тобой.

– Придёт. Не волнуйся. В её представлении Эритро – истинный рай, только я не могу понять, почему она так решила. Она пошла в нашу квартиру, чтобы прибрать и распаковать вещи. Такая уж она у меня девушка. Серьёзная, ответственная, практичная, исполнительная. Именно те качества, которые не вызывают любви, – так, кажется, говорил кто-то.

Генарр расхохотался.

– Знакомые качества. Если бы ты только знала, сколько трудов я положил, чтобы обзавестись каким-нибудь очаровательным пороком. И всегда напрасно.

– Ну, мы стареем, и я уже начинаю подозревать, что с возрастом унылые добродетели кажутся более нужными, чем обворожительные пороки. Но почему же ты, Сивер, так и застрял на Эритро? Я понимаю, нужно, чтобы в Куполе кто-то распоряжался, – но ведь на Роторе не ты один мог бы справиться с такой работой.

– Мне хотелось бы, чтобы ты в этом ошиблась, – ответил Генарр. – Я люблю жить здесь и на Роторе бываю лишь во время отпусков.

– И ни разу не зашёл ко мне.

– Если у меня отпуск, это не значит, что и у тебя тоже. Наверное, у тебя всегда было дел куда больше, чем у меня, особенно после открытия Немезиды. Однако я разочарован: мне хотелось увидеть твою дочь.

– Увидишь. Её зовут Марленой. В сердце-то моём она Молли, но она слышать не хочет этого имени. Ей пятнадцать, она стала совершенно несносной и требует, чтобы её звали Марленой. Но вы встретитесь, не волнуйся. Просто я не хотела, чтобы она присутствовала при нашей первой встрече. Разве можно было при ней вспомнить прошлое?

– А тебе хочется вспоминать, Эугения?

– Кое о чём.

Генарр помедлил.

– Жаль, что Крайл не принял участия в Исходе.

Улыбка застыла на лице Эугении.

– Кое о чём, Сивер, – не обо всём. – Она отвернулась, подошла к окну и посмотрела наружу. – Ну и замысловатое у вас сооружение. Я, правда, не всё видела, но впечатляет. Яркий свет, улицы, настоящие дома. А на Роторе о Куполе ничего не говорят, даже не упоминают. Сколько людей живёт и работает здесь?

– Число их меняется. У нас бывают разные времена: иногда работаем, иногда спим. Случалось принимать до девяти сотен человек. Сейчас нас пятьсот шестнадцать. Мы знаем друг друга в лицо. Это нелегко. Каждый день одни прилетают, другие возвращаются на Ротор.

– Кроме тебя.

– И ещё нескольких.

– Но зачем нужен Купол, Сивер? Ведь воздухом Эритро можно дышать.

Выпятив нижнюю губу, Генарр в первый раз опустил глаза.

– Можно, да не очень приятно. И свет не тот. Купол снаружи залит красным светом, он становится оранжевым, когда Немезида поднимается выше. Да, свет достаточно ярок. Читать можно. Но людям он кажется неёстественным. Вид самой Немезиды тоже. Диск её велик, даже слишком, она кажется людям угрожающей, а красный свет делает её гневной – и человек впадает в депрессию. Кроме того, Немезида действительно опасна, по крайней мере, в одном. Свет её не слепит, и все стремятся разглядеть её лучше, заметить пятна на её диске. Инфракрасные лучи могут вызвать ожог сетчатки. Поэтому все, кто выходит наружу, носят специальные шлемы – но не только поэтому.

– Значит, Купол нужен только для того, чтобы удерживать нормальный свет, а не отгораживаться от чего-то?

– Мы и воздух не выпускаем. И воздух, и вода, циркулирующие под Куполом, извлечены из местных минералов. Однако мы всё-таки отгородились кое от чего, – заметил Генарр. – От прокариотов. Сине-зелёных водорослей.

Эугения задумчиво покачала головой. Они-то и были причиной изобилия кислорода в атмосфере планеты. На Эритро была жизнь, она была повсюду, но… она оказалась микроскопической по своей природе, эквивалентной простейшим жизненным формам Земли.

– А это действительно прокариоты? – спросила она. – Я знаю, что их так называют, но ведь так называются и земные бактерии. Это действительно бактерии?

– Если они действительно эквивалентны чему-то известному нам по Солнечной системе, так это цианобактериям – они тоже используют фотосинтез. Но это не наши цианобактерии. По структуре нуклеопротеинов они фундаментально отличаются от тех, что известны на Земле. Они содержат нечто вроде хлорофилла, только без магния, который поглощает инфракрасное излучение, и клетки кажутся бесцветными, а не зелёными. У них другие энзимы, другие соотношения примесей минералов. Но всё-таки они достаточно похожи на известные на Земле организмы, и их можно назвать прокариотами. Я знаю, что наши биологи старательно пропихивают название «эритриоты», но для нас, небиологов, сойдут и прокариоты.

– Значит, весь кислород в атмосфере Эритро выделяется в результате их жизнедеятельности.

– Верно. Других объяснений наличия здесь в атмосфере свободного кислорода просто не существует. Кстати, Эугения, ты астроном – каковы последние представления о возрасте Немезиды?

Инсигна пожала плечами:

– Красные карлики едва ли не вечны. Немезида может оказаться древней, как Вселенная, и протянуть ещё сотню миллиардов лет без видимых изменений. Мы можем только ограничиться оценками по содержанию примесей в её составе. Если это звезда первого поколения, начинавшая с гелия и водорода, ей чуть больше десяти миллиардов лет – она примерно в два раза старше Солнца.

– Значит, и Эритро десять миллиардов лет?

– Правильно. Звездная система формируется сразу, а не по кусочкам. А почему тебя это заинтересовало?

– Просто странно, что за десять миллиардов лет жизнь так и не смогла шагнуть здесь дальше прокариотов.

– Едва ли это удивительно, Сивер. На Земле через два-три миллиарда лет после возникновения жизни обитали одни прокариоты, а здесь, на Эритро, поток энергии от Немезиды куда слабее. Нужна энергия, чтобы образовались более сложные жизненные формы. На Роторе эти вопросы широко обсуждались.

– Я слыхал об этом, – отозвался Генарр, – только до нас на Эритро многое не доходит. Должно быть, мы слишком закопались во всякие местные дела и проблемы – хотя ты наверняка скажешь, что и прокариотов следует считать таковыми.

– Если на то пошло, – ответила Инсигна, – и нам на Роторе немногое известно о Куполе.

– Да, каждый занимается делом в собственной клетушке. Только, Эугения, о Куполе и говорить нечего. Это же просто мастерская, и я не удивлен, что её новости тонут в потоке более важных событий. Всё внимание, конечно же, уделяется новым поселениям. Ты не собираешься перебраться на новое место?

– Нет, я роторианка и не собираюсь изменять своему дому. Я бы и здесь не оказалась – прости, пожалуйста, – если бы не необходимость. Мне нужно провести измерения на более солидной базе, чем Ротор.

– Так мне и Питт сказал. Он велел оказывать тебе всяческое содействие.

– Хорошо. Я не сомневаюсь в твоей поддержке. Кстати, ты только что упомянул, что на Эритро стараются не пропускать под Купол прокариоты. Как вам это удаётся? Воду пить можно?

– Конечно, мы и сами её пьем, – ответил Генарр. – Под Куполом прокариотов нет. А воду – как и всё, что вносится под Купол, – облучают сине-фиолетовым светом, за какие-то секунды разрушающим здешние прокариоты. Коротковолновые фотоны для них чересчур горячи, они разрушают ключевые компоненты в этих маленьких клетках. Но даже если некоторым удаётся уцелеть, они, насколько нам известно, не токсичны и безвредны – проверено на животных.

– Приятно слышать.

– Только это имеет и обратную сторону. Под лучами Немезиды земные микроорганизмы не могут конкурировать с местными. Во всяком случае, когда мы вносили в почву Эритро наши бактерии, никакого роста и размножения не наблюдалось.

– А как насчёт многоклеточных растений?

– Мы пробовали их сажать, но практически без результата. Наверное, виной всему свет Немезиды – под Куполом эти же растения прекрасно растут на почве Эритро. Обо всём мы, конечно, докладывали на Ротор, только едва ли этой информации давали ход. Я уже говорил, на Роторе не интересуются Куполом. Этому жуткому Питту мы не нужны, а он-то и определяет интересы Ротора.

Генарр говорил с улыбкой – несколько напряженной. «Что бы сказала Марлена?» – подумала Инсигна.

– Питт вовсе не жуткий, – ответила она. – Иногда он просто утомляет, но это другое дело. Знаешь, Сивер, когда мы были молодыми, я всегда думала, что однажды ты станешь комиссаром. Ты был таким умным.

– Был?

– Ну и остался, я в этом не сомневаюсь, только в те дни ты был поглощен политикой, у тебя были такие изумительные идеи. Я тебя слушала как завороженная. Из тебя мог бы получиться комиссар получше, чем из Януса. Ты бы прислушивался к мнению людей, ты не стал бы слепо настаивать на своем.

– Вот потому-то я и был бы очень плохим комиссаром. Видишь ли, у меня нет цели в жизни. Только стремление во всём поступать по правде и надеяться, что всё закончится благополучно. А вот Питт знает, чего хочет, и добивается этого любыми методами.

– Сивер, ты не понимаешь его. У него сильная воля, и он человек разума.

– Конечно, Эугения. Такая рассудочность – великий дар. К чему бы он ни стремился, цель его всегда идеально правильна, логична и основана на весьма человеческих мотивах. Но изобрести новую причину он умеет в любой момент, причем с такой непосредственностью, что убедит заодно и себя самого. Если тебе приходилось иметь с ним дело, ты, конечно, знаешь, как он может уговорить тебя сделать то, чего ты не собираешься делать, и добивается этого не приказами, не угрозами, а весьма разумными и вескими аргументами.

– Но… – попыталась возразить Инсигна.

– Вижу, и ты успела уже в полной мере пострадать от его рассудочности, – язвительно заметил Генарр. – Вот, значит, видишь сама, какой он прекрасный комиссар. Не человек, а комиссар.

– Ну, я бы не стала утверждать, что он плохой человек – здесь ты, Сивер, пожалуй, далеко зашёл. – Инсигна покачала головой.

– Что ж, не будем спорить. Я хочу видеть твою дочь. – Он поднялся. – Ты не станешь возражать, если я зайду к вам сразу после обеда?

– Это будет прекрасно, – согласилась Инсигна.

Генарр глядел ей вслед, и улыбка медленно гасла на его лице. Эугения хотела вспомнить прошлое, но он ляпнул про мужа – и всё.

Он тяжело вздохнул. Удивительная способность – портить жизнь самому себе – так и не оставляла его.