Текст книги "Сборник.Том 7"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 63 страниц)

Глава 6б

И Ун появился. Он никогда ещё не струился с такой стремительностью. Вначале он полагался на восприимчивость Тритта, обострившуюся с появлением новой крошки, но, когда расстояние сократилось, его более тупые чувства тоже начали улавливать близость Дуа. Он уже воспринимал прерывистые угасающие вспышки её сознания и рвался вперёд, а Тритт, как мог, поспевал за ним, задыхаясь и вскрикивая:

– Скорее! Скорее!

Ун нашёл её в глубоком обмороке. Жизнь в ней еле теплилась, и она стала совсем крошечной – он даже не представлял, что взрослая эмоциональ может так уменьшаться.

– Тритт, – распорядился он. – Неси сюда аккумулятор. Нет-нет! Не трогай её. Она так истончилась, что её нельзя нести. Если она погрузится в пол…

В пещеру входили Жесткие. Конечно, они опоздали – ведь они не способны воспринимать на расстоянии другие существа. Нет, без него и Тритта они не успели бы спасти её. И она не перешла бы! Нет, она по-настоящему погибла бы… и… с ней погибло бы нечто неимоверно важное, о чём она даже не подозревала.

Теперь она медленно впитывала консервированную энергию и с нею жизнь, а Жесткие молча стояли возле них.

Ун поднялся – новый Ун, который совершенно точно знал, что происходит. Сердитым жестом он властно отослал Жестких… и они ушли. Молча. Не возражая.

Дуа шевельнулась.

– Она оправилась, Ун? – спросил Тритт.

– Тише, Тритт, – сказал Ун. – Дуа, ты меня слышишь?

– Ун? – Она всколыхнулась и прошептала: – Мне показалось, что я уже перешла.

– Нет, Дуа, пока ещё нет. Сначала ты должна поесть и отдохнуть.

– А Тритт тоже здесь?

– Вот я, Дуа, – сказал Тритт.

– Не старайся вернуть меня к жизни, – сказала Дуа. – Всё кончено. Я сделала то, что хотела сделать. Позитронный Насос… скоро остановится. Я верю в это. И Мягкие по-прежнему будут нужны Жестким, и Жесткие позаботятся о вас и, уж во всяком случае, о детях.

Ун ничего не сказал и сделал Тритту знак молчать. Он давал Дуа энергию небольшими порциями, медленно, очень медленно, делая перерывы, чтобы дать ей отдохнуть.

Дуа бормотала:

– Хватит, хватит!

Её вещество трепетало всё сильнее.

Но он продолжал её кормить.

Потом он заговорил.

– Дуа, ты ошиблась, – сказал он. – Мы не машины. Я знаю совершенно точно, что мы такое. Я бы пришёл к тебе раньше, если бы узнал это раньше, но я понял, только когда Лостен попросил меня подумать. И я думал. Со всем напряжением. И всё-таки это чуть было не вышло преждевременно.

Дуа застонала, и Ун умолк.

– Послушай, Дуа, – сказал он после паузы. – В нашем мире действительно есть только один вид живых существ, и живут в нём действительно только Жесткие. Ты уловила это, и тут ты не ошиблась. Но отсюда вовсе не следует, что Мягкие – машины, а не живые существа. Нет, просто мы принадлежим к этому же виду. Мягкие – это первичная форма Жестких. Мы появляемся на свет как Мягкие, становимся взрослыми как Мягкие, а потом мы переходим в Жестких. Ты поняла?

– Что? Что? – спросил Тритт тихо и растерянно.

– Погоди, Тритт, – сказал Ун. – Не сейчас. Потом ты тоже поймешь. А пока я говорю для Дуа.

Он следил за тем, как Дуа обретает матовость.

– Послушай, Дуа! – сказал он потом. – Всякий раз, когда мы синтезируемся, когда синтезируется любая триада, мы образуем Жесткого. Каждый Жесткий триедин, потому-то он и Жесткий. И весь срок утраты сознания в период синтезирования мы живем в форме Жесткого. Но лишь временно, а потом, выходя из синтеза, мы всё забываем. И долго оставаться Жестким мы не можем, нам необходимо возвращаться в мягкое состояние. Однако всю свою жизнь мы развиваемся от стадии к стадии. Отпочкование каждого ребенка отмечает такую стадию. Появление третьего ребенка – крошки-эмоционали – открывает путь к заключительной стадии, когда сознание рационала само, без содействия остальных двоих, обретает память о кратких периодах существования в форме Жесткого. Тогда, и только тогда он становится способен провести безупречный синтез, который создаст Жесткого уже навсегда и обеспечит триаде новую единую интеллектуальную жизнь, посвященную приобретению знаний. Я ведь говорил тебе, что переход – это как бы новое рождение. Тогда я лишь нащупывал эту неясную мысль, но теперь я говорю то, что знаю твёрдо.

Дуа смотрела на него, силясь улыбнуться. Она сказала:

– Как ты можешь настолько обманываться, Ун? Будь это так, почему Жесткие не рассказали тебе об этом раньше? Да и всем нам тоже?

– Они не могли, Дуа. Когда-то, тысячи тысяч циклов тому назад, синтезирование представляло собой лишь соединение атомов тела. Но в результате эволюции у первоначальных форм постепенно развились разные типы сознания. Слушай, Дуа. Синтезирование включает в себя и слияние сознаний, а это процесс гораздо более сложный и тонкий. Рационал может слить их правильно и навсегда, только когда он созреет для этого. Зрелость же наступает в тот момент, когда он сам, без чьей-либо помощи, постигает сущность происходящего, когда его сознание наконец становится способным вместить воспоминания о том, что происходило в периоды временных слияний. Если рационалу объяснить всё заранее, естественность развития будет безнадёжно искажена, он уже не сумеет определить правильный момент для безупречного синтеза, и новый Жесткий получится ущербным. Когда Лостен умолял меня думать, он очень рисковал. И не исключено, что… Хотя я надеюсь… Видишь ли, Дуа, мы ведь особый случай. Из поколения в поколение Жесткие старательно подбирали триады так, чтобы появлялись особо одаренные новые Жесткие. И наша триада – лучшая из тех, которые им удалось до сих пор подобрать. А особенно ты, Дуа. Особенно ты. Лостен – это слившаяся триада, чьей крошкой-серединкой когда-то была ты. Какая-то его часть была твоим пестуном. Он следил за тобой. Он привёл тебя к нам с Триттом.

Дуа приподнялась. Голос её стал почти нормальным.

– Ун! Ты придумал всё это, чтобы утешить меня?

Но, опередив Уна, ей ответил Тритт:

– Нет, Дуа! Я это тоже чувствую. Да, чувствую. Я не совсем понял что, но я это чувствую.

– Он говорит правду, Дуа, – сказал Ун. – И ты это тоже почувствуешь. Разве ты уже не припоминаешь хоть немного, как мы были Жестким в период нашего синтеза? Разве ты не хочешь ещё раз синтезироваться? В последний раз? В самый последний?

Он помог ей подняться. В ней чувствовался жар, и она, хоть и сопротивлялась, уже начала разреживаться.

– Если ты сказал правду, Ун, – произнесла она, задыхаясь, – если мы должны стать Жестким, то по твоим словам получается, что мы будем кем-то очень важным. Ведь так?

– Самым важным. Самым лучшим, который когда-либо синтезировался. Я не преувеличиваю… Тритт, стань вот тут. Мы не расстаемся, Тритт. Мы будем вместе, как нам всегда хотелось. И Дуа тоже. И ты тоже, Дуа.

– Тогда мы сможем убедить Эстуолда, что Насос надо остановить, – сказала Дуа. – Мы заставим…

Синтезирование началось. В комнату один за другим входили Жесткие. Ун еле различал их, потому что он уже сливался с Дуа.

Этот синтез не был похож на прежние – ни упоенного восторга, ни острой радости бытия, а лишь непрерывный, спокойный, блаженно-безмятежный процесс. Он чувствовал, что становится единым с Дуа, и весь мир словно хлынул в его/ее обостренное восприятие. Позитронные Насосы всё ещё работали – он/она чувствовали это ясно. Почему они работают?

Он был также и Триттом – его/ее/его сознание исполнилось ощущением горькой потери. О мои крошки…

И он вскрикнул – последний крик, рождённый ещё сознанием Уна, но каким-то образом кричала Дуа:

– Нет, мы не сможем остановить Эстуолда. Эстуолд – это мы. Мы…

Крик, который был криком Дуа и не её криком, оборвался – Дуа перестала быть. И больше никогда не будет Дуа. И Уна. И Тритта. Никогда.

Глава 7абв

Эстуолд шагнул к стоящим в молчании Жестким и печально сказал с помощью звуковых вибраций:

– Теперь я навсегда с вами. Нам предстоит сделать так много…

Часть III
…БОРОТЬСЯ БЕССИЛЬНЫ?

Глава 1

Селена Линдстрем просияла профессиональной улыбкой и пошла дальше. Её легкая пружинистая припрыжка уже больше не удивляла туристов, и теперь им даже начинало казаться, что в этой непривычной походке есть своя грациозность.

– Пора перекусить! – объявила она жизнерадостно. – Завтрак исключительно из продуктов местного производства, уважаемые дамы и господа. Вкус может показаться вам несколько непривычным, но все они высокопитательны… Вот сюда, сэр. Я знаю, вы не станете возражать, если я посажу вас с дамами… Одну минутку. Места хватит для всех… Мне очень жаль, но дежурное блюдо всего одно, хотя напитки вы можете заказать по желанию. Сегодня телятина… Нет-нет. И вкус, и консистенция создаются искусственным образом, но общий результат превосходен, можете мне поверить.

Затем она села сама, не удержавшись от легкого вздоха, и даже любезная улыбка на её лице чуть-чуть поблекла.

Один из туристов остановился у стула напротив.

– Разрешите? – спросил он.

Селена бросила на него внимательный оценивающий взгляд. Он казался безобидным, а она привыкла с полным на то основанием полагаться на свою проницательность.

– О, пожалуйста! – ответила она. – Но ведь вы, по-моему, тут с кем-то?

Он покачал головой:

– Нет. Я один. Но в любом случае общество земляшек меня не особенно прельщает.

Селена снова поглядела на него. Лет около пятидесяти, лицо усталое, но глаза живые и умные. Ну и конечно, впечатление неуклюжей грузности, которое всегда производят земляне, впервые попавшие в условия лунного тяготения. Она сказала:

– Земляшки – это чисто лунное словечко, и к тому же довольно грубое.

– Я ведь сам с Земли, – ответил он, – а потому, мне кажется, имею право его употребить. Но конечно, если вам неприятно…

Селена только пожала плечами, словно говоря: «Как вам угодно!»

Глаза у неё были чуть раскосыми, как у большинства лунных девушек, но волосы цвета спелой пшеницы и крупноватый нос никак не вязались с традиционным представлением о восточных красавицах. Однако, несмотря на неправильные черты лица, она была очень привлекательна.

Землянин глядел на металлический флажок с её именем, который она носила на груди слева. И Селена ни на секунду не усомнилась, что интересует его действительно флажок.

– А тут много Селен? – спросил он.

– О да! Они исчисляются по меньшей мере сотнями. Так же, как Синтии, Дианы и Артемиды. Но особенно популярны Селены, хотя половина знакомых мне Селен предпочитает сокращение «Лена», а вторая половина именуют себя Селиями.

– А какое сокращение выбрали вы?

– Никакого. Я – Селена. Все три слога. Се-ЛЕ-на, – произнесла она, подчеркнуто выделив ударный слог. – Так называют меня те, кто вообще называет меня по имени.

Губы землянина сложились в улыбку – с некоторой неловкостью, словно для них это было что-то не вполне привычное. Он сказал:

– А когда вас спрашивают, на что вы сели, Селена?

– Больше он этого вопроса не повторит! – ответила она с полной серьёзностью.

– Но спрашивают?

– Дураков в мире хватает.

К их столику подошла официантка и быстрыми плавными движениями расставила блюда.

На землянина это произвело явное впечатление. Он повернулся к официантке и сказал:

– Они у вас словно парят в воздухе.

Официантка улыбнулась и отошла к следующему столику. Селена сказала предостерегающе:

– Только не вздумайте ей подражать. Она привыкла к нашей силе тяжести и умеет ею пользоваться.

– Другими словами, я всё перебью?

– Во всяком случае, вы устроите нечто очень эффектное.

– Ну хорошо. Не буду!

– Но кто-нибудь непременно попробует! Тарелка спланирует на пол, он попытается поймать её на лету и свалится со стула. Я пробовала предупреждать, но, конечно, это не помогает, и бедняга потом только сильнее смущается. А все остальные хохочут. То есть остальные туристы. А мы столько раз видели такие спектакли, что нам уже не смешно, да к тому же потом кому-то приходится всё это убирать.

Землянин с большой осторожностью поднес вилку ко рту.

– Да, вы совершенно правы. Даже простейшие движения даются с некоторым трудом.

– Нет, вы быстро освоитесь. Во всяком случае, с несложными операциями вроде еды. Ходьба, например, даётся тяжелее. Мне ещё не приходилось видеть землянина, который был бы способен бегать тут по-настоящему. То есть легко и быстро.

Некоторое время они ели молча. Потом землянин спросил:

– А что означает это «Л»?

Он опять глядел на её флажок, на котором было написано: «Селена Линдстрем, Л.».

– Всего лишь «Луна», – ответила Селена равнодушно. – Чтобы отличить меня от иммигрантов. Я родилась здесь.

– Неужели?

– А что. тут удивительного? Люди живут и работают на Луне уже более пятидесяти лет. Или вы полагали, что у них не может быть детей? У многих лунорождённых есть уже внуки.

– А сколько вам лет?

– Тридцать два года.

На его лице отразилось неподдельное удивление, но он тут же пробормотал:

– Ах да, конечно.

Селена подняла брови.

– Значит, вы понимаете? Большинству землян приходится объяснять, в чём тут дело.

– Ну, я достаточно осведомлен для того, чтобы сообразить, что большинство внешних признаков возраста появляется в результате неминуемой победы силы тяжести над тканями тела – вот почему обвисают щеки и животы. Поскольку сила тяжести на Луне равна лишь одной шестой силы тяжести на Земле, нетрудно догадаться, что люди тут должны выглядеть молодыми очень долго.

– Да, но только выглядеть, – сказала Селена. – У нас тут нет ничего похожего на бессмертие, и средняя продолжительность жизни соответствует земной. Однако старость мы, как правило, переносим лучше.

– Ну, это уже немало… Но конечно, у медали есть и оборотная сторона? – Он как раз отхлебнул кофе. – Вам, скажем, приходится пить вот это… – Он умолк, подыскивая нужное слово, но, по-видимому, оно оказалось не слишком удобопроизносимым, потому что он так и не докончил фразу.

– Мы могли бы ввозить продукты питания и напитки с Земли, – сказала она, улыбнувшись. – Но в таких мизерных количествах, что их хватило бы лишь для очень ограниченного числа людей и к тому же на очень ограниченный срок. Так какой же смысл отнимать ради этого место у по-настоя-щему важных грузов? Да мы и привыкли к этому пойлу. Или вы хотели употребить слово покрепче?

– Не для кофе, – сказал он. – Я приберегал его для еды. Но «пойло» вполне подойдёт… Да, кстати, мисс Линдстрем, в программе нашей поездки я не нашёл упоминания о посещении синхрофазотрона.

– Синхрофазотрона? – Она почти допила кофе и уже поглядывала по сторонам, выбирая момент, чтобы встать и собрать группу. – Это собственность Земли, и он не входит в число достопримечательностей, которые показывают туристам.

– Вы хотите сказать, что доступ к нему для лунян закрыт?

– О, ничего подобного! Его штат укомплектован почти одними лунянами. Просто правила пользования синхрофазотроном устанавливает Земля, и туристам его не показывают.

– А мне бы очень хотелось взглянуть на него!

– Да, конечно… А вы принесли мне удачу, – весело добавила она. – Ни одна тарелка и ни один турист не очутились на полу!

Она встала из-за стола и сказала:

– Уважаемые дамы и господа! Мы отправляемся дальше через десять минут. Пожалуйста, оставьте на столах всё как есть. Если кто-нибудь хочет привести себя в порядок, туалетные комнаты направо. Сейчас мы отправимся на пищевую фабрику, благодаря которой мы смогли пообедать так, как пообедали.

Глава 2

Квартира Селены была, разумеется, небольшой и умещалась, по сути, в одной комнате, но догадаться об этом сразу было трудно. Три панорамных окна сверкали звездами, которые двигались медленно и беспорядочно, образуя всё новые и новые созвездия, не имевшие даже отдаленного сходства с настоящими. При желании Селена могла менять настройку и созерцать их словно в сильный телескоп.

Бэррон Невилл не выносил этих звездных видов и всегда сердито их выключал, повторяя каждый раз: «Как только ты их терпишь? Из всех моих знакомых одной тебе нравится эта безвкусица. И ведь этих туманностей и звездных скоплений в действительности даже не существует!»

А Селена спокойно пожимала плечами и отвечала: «А что такое «существует в действительности»? Откуда ты знаешь, что те, которые можно увидеть с поверхности, действительно существуют? А мне они дают ощущение свободы и движения. Неужели я не могу обставить свою квартиру, как мне нравится?»

После этого Невилл бормотал что-то невнятное и без особой охоты шёл к окнам, чтобы вновь их включить, а Селена говорила: «Оставь!»

Мебель отличалась округлостью линий, а стены были покрыты неярким геометрическим орнаментом на приятно приглушенном фоне. Нигде не было ни одного изображения, которое хотя бы отдаленно напоминало живое существо.

«Живые существа принадлежат Земле, – говорила Селена. – А тут Луна».

Вернувшись домой в этот вечер, она, как и ожидала, увидела у себя в комнате Невилла. Он полулежал на маленькой легкой кушетке, задрав ногу в сандалии. Вторая сандалия валялась рядом на полу. На его груди, там, где он её задумчиво почесывал, проступили красные полосы.

Селена сказала:

– Бэррон, свари кофе, ладно? – И, грациозно изогнувшись, одним гибким движением сбросила платье на пол и носком ноги отшвырнула его в угол. – Уф! – сказала она. – Какое облегчение! Пожалуй, хуже всего в этой работе то, что приходится одеваться как земляшки.

Невилл, который возился в кухонной нише, ничего не ответил. Он слышал это десятки раз. Через минуту он спросил с раздражением:

– Что у тебя с подачей воды? Еле капает.

– Разве? – рассеянно сказала она. – Ну, значит, я перерасходовала. Ничего, сейчас натечёт.

– Сегодня у тебя были какие-нибудь неприятности?

– Нет. – Селена пожала плечами. – Обычная канитель. Смотришь, как они ковыляют, как притворяются, будто еда им не противна, и наверняка всё время думают про себя, предложат им ходить раздетыми или нет… Бр-р-р! Ты только представь себе, как это выглядело бы!

– Ты, кажется, становишься ханжой?

Бэррон вернулся к столу, неся две чашечки с кофе.

– Не понимаю, при чем тут ханжество. Дряблая кожа, отвислые животики, морщины и всякие микроорганизмы. Карантин карантином, только они всё равно нашпигованы всякими микробами… А у тебя ничего нового?

Бэррон покачал головой. Для лунянина он был сложен очень плотно. Привычка постоянно щуриться придавала хмурое, почти угрюмое выражение его лицу. А если бы не это, подумала Селена, оно было бы очень красиво. Он сказал:

– Да ничего особенного. Мы по-прежнему ждем смены представителя. Прежде всего надо посмотреть, что такое этот Готтштейн.

– А он может помешать?

– Не больше, чем нам мешают сейчас. В конце-то концов, что они могут сделать? Подослать шпиона? Но как земляшку ни переодевай, за лунянина он сойти не сможет! – Тем не менее в его голосе слышалась тревога.

Селена внимательно смотрела на него, со вкусом прихлебывая кофе.

– Но ведь и лунянин внутренне может быть вполне убеждённым земляшкой.

– Конечно, но как их узнаешь? Иногда мне кажется, что я не могу доверять даже… Ну да ладно. Я трачу уйму времени на мой синхрофазотронный проект и ничего не могу добиться. Всё время что-то оказывается более срочным.

– Возможно, они тебе попросту не доверяют, да и неудивительно! Вольно же тебе расхаживать с видом заядлого заговорщика!

– Ничего подобного! Я бы с величайшим восторгом раз и навсегда ушёл из синхрофазотронного комплекса, но тогда они и правда встревожатся… Если ты растратила свою водную квоту, Селена, о второй чашке кофе, наверное, не стоит и думать?

– Да, не стоит. Но если уж на то пошло, то ведь ты усердно помогал мне транжирить воду. На прошлой неделе ты дважды принимал у меня душ.

– Я верну тебе водяной талон. Мне и в голову не приходило, что ты всё подсчитываешь.

– Не я, а водомер.

Она допила кофе и, задумчиво посмотрев на дно чашки, сказала:

– Они всегда строят гримасы, когда пьют наш кофе. То есть туристы. Не понимаю почему. Я его всегда пью с удовольствием. Ты когда-нибудь пробовал земной кофе, Бэррон?

– Нет, – ответил он резко.

– А я пробовала. Всего раз. Один турист тайком провез несколько пакетиков кофе – растворимого, как он его назвал. И предложил мне попробовать, рассчитывая на… Ну, ты понимаешь. По его мнению, это был справедливый обмен.

– И ты попробовала?

– Из любопытства. Очень горький, с металлическим привкусом. Просто омерзительный. Тут я объяснила этому туристу, что смешанные браки не входят в лунные обычаи, и он сразу тоже приобрел горький и металлический привкус.

– Ты мне об этом прежде не рассказывала! И он себе что-нибудь позволил?

– А собственно, какое тебе дело? Нет-нет, он себе ничего не позволил. Не то с непривычки к нашей силе тяжести он у меня полетел бы отсюда до коридора номер первый… Кстати, – продолжала она после паузы, – меня сегодня обхаживал ещё один земляшка. Подсел ко мне за обедом.

– И что же он предложил тебе взамен… «ну, ты понимаешь», по твоему столь изящному выражению?

– Он просто сидел и ел.

– И поглядывал на твою грудь?

– Нет, только на именной флажок… Но в любом случае не всё ли тебе равно, на что он поглядывал? Или, по-твоему, я только и думаю о том, чтобы завести роман с землянином и любоваться, как он хорохорится наперекор непривычной силе тяжести? Да, конечно, подобные случаи бывали, но не со мной, и, насколько мне известно, ни к чему хорошему такие романы не приводили. С этим вопросом всё ясно? Могу ли я вернуться к моему обеденному собеседнику? Которому почти пятьдесят? Впрочем, он и в двадцать явно не был сногсшибательным красавцем. Правда, лицо у него интересное, не стану отрицать.

– Ну ладно, ладно. Портрет его меня не интересует. Так что же он?

– Он спрашивал про синхрофазотрон.

Невилл вскочил, слегка пошатнувшись (обычное следствие быстрых движений при малой силе тяжести).

– Что именно?

– Да ничего особенного. Что с тобой? Ты просил, чтобы я рассказывала о туристах всё вплоть до мелочей, если эти мелочи хоть в чём-то выходят за рамки стандартного поведения. Ну так вот, о синхрофазотроне меня ещё никто ни разу не спрашивал.

– Ну хорошо! – Он помолчал, а затем спросил уже спокойнее: – Почему его интересует синхрофазотрон?

– Не имею ни малейшего представления, – ответила Селена. – Он просто спросил, нельзя ли его посмотреть. Может быть, он любит осматривать научные учреждения. А может быть, он просто это придумал, чтобы заинтересовать меня.

– Что ему, кажется, и удалось! Как его зовут?

– Не знаю. Я не спросила.

– Почему?

– Потому что он меня нисколько не заинтересовал. Ты уж выбирай что-нибудь одно! Впрочем, сам его вопрос показывает, что он – простой турист. Будь он физиком, ему бы не пришлось задавать таких вопросов. Его пригласили бы туда и без них.

– Дорогая моя Селена! – сказал Невилл. – Ну хорошо, я повторю всё с азов. При нынешнем положении вещей любой человек, задающий вопросы про синхрофазотрон, уже потенциально опасен, а поэтому нам нужно знать о нём как можно больше. И почему, собственно, он обратился с таким вопросом именно к тебе?

Невилл быстро прошёлся по комнате, словно сбрасывая излишек энергии. Потом сказал:

– Ты специалистка по таким вещам. Он показался тебе интересным?

– Как мужчина?

– Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Перестань увиливать, Селена!

Она ответила с явной неохотой:

– Он интересен, в нём даже есть что-то интригующее. Но я не могу сказать, что именно. В его словах и поведении не было ничего хоть сколько-нибудь необычного.

– Интересен, в нём есть что-то интригующее? В таком случае тебе нужно встретиться с ним ещё раз.

– Ну, предположим, мы встретимся – и что же я должна буду делать?

– Откуда я знаю? Это уж тебе виднее. Узнай его имя. Выясни всё, что будет возможно. Используй свои несомненные умственные способности для интеллектуального вынюхивания.

– Ну ладно, – ответила она. – Приказ начальства? Будет исполнено.