Текст книги "Сборник.Том 7"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 63 страниц)
Ун присутствовал при отпочковании новой крошки-эмоционали, безупречной во всех отношениях, но не испытал никакого восторга. Даже Тритт, который заботился о ней со всем пестунским тщанием, выглядел каким-то притихшим.
Миновало уже много дней, и Уну начинало казаться, что Дуа исчезла навсегда. Нет, она не перешла. Мягкий может перейти только вместе с остальными двумя членами триады. Но с ними её не было. Словно она перешла не переходя.
С тех пор как она умчалась, узнав, что помогла взрастить новую крошку, он видел её один раз. Всего один раз. И это было уже давно.
Он тогда поднялся на поверхность в нелепой надежде отыскать её и наткнулся на скопление эмоционалей. Они захихикали (рационал, прогуливающийся возле скопления эмоционалей, – это такая редкость!) и кокетливо истончились (дуры!), только чтобы продемонстрировать свою эмоциональность.
Ун испытывал к ним брезгливое презрение, и ни один из его ровных изгибов даже не замерцал. Он сразу начал думать о Дуа – о том, как она непохожа на них. Дуа никогда не истончалась просто так, из желания быть привлекательной, и потому была особенно привлекательна. И конечно, если бы она принудила себя присоединиться к скоплению дурочек, её сразу можно было бы узнать потому, что она не только не истончилась бы, а, наоборот, уплотнилась – наперекор остальным.
Ун обвел взглядом нежащихся на солнце эмоционалей и увидел, что одна из них действительно осталась плотной.
Он повернулся и кинулся к ней, не обращая внимания на пронзительные вопли остальных эмоционалей, которые шарахались от него, матово клубились и взвизгивали, опасаясь слипнуться друг с другом – что, если такое случится на глазах у всех, да ещё в присутствии чужого рационала!
Это действительно была Дуа. Она не попыталась скрыться, а спокойно осталась на месте.
«Дуа, – сказал он робко, – когда ты вернешься домой?»
«У меня нет дома, Ун», – ответила она. Без гнева, без ненависти, отчего ему стало совсем страшно.
«Дуа, как ты можешь сердиться на Тритта за его поступок? Ты же знаешь, что бедняга не умеет думать».
«Но ты-то умеешь, Ун! И ты отвлекал моё сознание, пока он старался перекормить моё тело, ведь так? Твоё умение думать подсказало тебе, что ты скорее сумеешь поймать меня в ловушку, чем он».
«Нет, Дуа, нет!»
«Что – нет? Разве ты не притворялся, будто хочешь учить меня, делиться со мной знаниями?»
«Да, но я не притворялся. Я на самом деле этого хотел. И вовсе не из-за того, что устроил Тритт. Про его затею я ничего не знал».
«Не верю!»
Она неторопливо заструилась прочь. Он последовал за ней. Теперь они были совсем одни среди багровых отблесков Солнца.
Дуа повернулась к нему:
«Разреши задать тебе один вопрос, Ун. Почему ты хотел учить меня?»
«Потому что хотел. Потому что мне нравится учить, потому что это мне интереснее всего на свете. Не считая того, чтобы учиться самому, конечно».
«И ещё синтезироваться… Но неважно, – добавила она, предупреждая его возражения. – Не объясняй, что ты имеешь в виду сознание, а не инстинкт. Если ты сказал правду, что тебе нравится учить, если я всё-таки могу верить твоим словам, может быть, ты сумеешь понять то, что я тебе сейчас скажу.
С тех пор как я рассталась с вами, Ун, я узнала очень много. Каким образом – не имеет значения. Но это так. И я теперь эмоциональ только физически. А во всём, что по-настоящему важно, я рационал, хотя мне хотелось бы верить, что чувствовать я умею лучше остальных рационалов. И среди многого другого, Ун, я узнала, что мы такое – и ты, и я, и Тритт, и все прочие триады на планете. Я узнала, что мы такое и чем были всегда».
«А именно?» – спросил Ун. Он был готов покорно слушать столько времени, сколько ей захочется, лишь бы она потом вернулась с ним домой. Он вытерпит любое испытание, сделает всё, что от него может потребоваться. Но она должна вернуться… и что-то неясное, смутное внутри его говорило, что вернуться она должна добровольно.
«Что мы такое, Ун? Да в сущности, ничего, – ответила она равнодушным голосом, почти со смехом. – Странно, правда? Жесткие – единственный вид по-настоящему живых существ на планете. Разве они тебя этому не учили? Да, по-настоящему живы только они одни, потому что и ты, и я, и все Мягкие – не живые существа. Мы – машины, Ун. Это так, и потому-то живыми можно назвать только Жестких. Неужели они тебя этому не учили, Ун?»
«Дуа, это вздор», – ошеломленно пробормотал Ун.
Голос Дуа стал более резким:
«Да, машины, Ун! Машины, которые Жесткие сначала собирают, а потом уничтожают. Живут только они – Жесткие. Только они. Про это они почти не разговаривают. Зачем? Они ведь и так знают. Но я научилась думать, Ун, и вывела правду из отдельных намеков. Они живут чрезвычайно долго, но в конце концов всё же умирают. Теперь они уже не в состоянии иметь детей – Солнце даёт для этого слишком мало энергии. И хотя умирают они редко, детей у них нет, и их число очень медленно, но сокращается. И у них нет молодежи, которая создавала бы новое, порождала бы новые мысли, а потому старые, живущие долго-долго Жесткие томятся от скуки. И что же они, по-твоему, делают, Ун?»
«Что?» – невольно спросил Ун с ужасом, к которому примешивался виноватый интерес.
«Они конструируют механических детей, которых можно учить. Ты же сам сказал, что тебе ничего не надо – только учить и учиться самому и, может быть, ещё синтезироваться. Рационалы созданы по образу сознания Жестких. Жесткие не синтезируются, учиться самим им очень трудно, потому что они и так уже знают невероятно много. Так какое же удовольствие им остаётся? Только учить. И рационалы создаются лишь для одной цели – чтобы их можно было учить. Эмоционали и пестуны создаются как необходимые части самовозобновляющихся машин, которые изготовляют новых рационалов. А новые рационалы требуются постоянно, потому что старые становятся ненужными, едва их научат всему, чему можно научить. Когда старые рационалы вбирают в себя всё, что могут, они уничтожаются, но их позаботились заранее утешить сказочкой о том, будто они «переходят». И с ними, разумеется, переходят эмоционали и пестуны. Ведь после того, как они способствовали появлению материала для новой триады, от них больше нет никакой пользы».
«Дуа, это невероятно», – с трудом выговорил Ун.
У него не было доводов, чтобы опровергнуть её бредовую систему, но он был непоколебимо убеждён, что она ошибается. Однако где-то глубоко внутри он ощутил щемящее сомнение: а вдруг это убеждение просто привито ему? Нет, не может быть. Ведь тогда бы и Дуа носила в себе такое же убеждение… Или она потому и отличается от других эмоционалей, что её изготовили небрежно?.. О чём он думает? Нет, он такой же сумасшедший, как она.
«Ты как будто взволнован, Ун. Так ли уж ты абсолютно уверен, что я ошибаюсь? Ну конечно, теперь у них есть Позитронный Насос, и они будут получать столько энергии, сколько им может потребоваться. Если не сейчас, так в недалеком будущем. Скоро у них опять появятся дети. Если уже не появились. Надобность в Мягких машинах отпадет, и мы все будем уничтожены… Ах, прошу прощения! Мы все перейдём».
«Нет, Дуа, – категорически сказал Ун, стараясь образумить не столько её, сколько себя. – Не знаю, откуда ты набралась этих идей, но Жесткие – не такие. Нас не уничтожают».
«Не обманывай себя, Ун. Они именно такие. Ради своей пользы они готовы уничтожить мир тех людей – целую вселенную, если понадобится. Так неужели они поколеблются уничтожить горстку Мягких, которые им не нужны? Но они допустили один просчёт. Каким-то образом произошла путаница, и сознание рационала попало в тело эмоционали. Я ведь «олевелая эм», тебе это известно? Меня так дразнили в детстве. Но я действительно «олевелая эм». Я способна мыслить, как рационал, и я способна чувствовать, как эмоциональ. И я воспользуюсь своими способностями, чтобы бороться с Жесткими».
Ун не знал, что делать. Конечно, Дуа обезумела, но сказать ей об этом он не решился. Её необходимо уговорить, чтобы она вернулась с ним. Он сказал убеждённо:
«Дуа, когда мы переходим, нас не уничтожают».
«Да? Ну а что же случается?»
«Я… Я не знаю. По-моему, мы переходим в другой мир, более прекрасный и счастливый, и становимся… становимся… Ну, много лучше, чем мы сейчас».
Дуа рассмеялась.
«Где ты это слышал? Это тебе Жесткие рассказали?»
«Нет, Дуа. В этом меня убеждают мои собственные мысли. Я очень много думал после того, как ты нас покинула».
«Ну, так думай меньше, и не будешь так глуп, – сказала Дуа. – Бедный Ун! Прощай же».
И она заструилась прочь, совсем разреженная. Она казалась очень усталой.
«Подожди, Дуа! – крикнул Ун ей вслед. – Неужели ты не хочешь увидеть свою крошку-серединку?»
Она не ответила.
«Когда ты вернешься домой?»
Она продолжала молчать.
Он не стал её преследовать и только с тоской смотрел, как она исчезает вдали.
Ун не сказал Тритту о том, что встретил Дуа. Зачем? Больше с тех пор он её не видел. Он завёл привычку бродить возле тех мест, где любили питаться эмоционали, и отправлялся туда снова и снова, хотя нередко замечал, что вслед за ним на поверхность выбираются пестуны и глядят на него с тупым подозрением. (По сравнению с большинством пестунов Тритт казался интеллектуальным гигантом.)
Отсутствие Дуа с каждым днём отзывалось внутри него всё более мучительно. И с каждым проходящим днём внутри рос странный безотчетный страх, как-то связанный с её отсутствием. Но в чём тут было дело, он не понимал.
Как-то, вернувшись в пещеру, он застал там Лостена, который дожидался его. Лостен вежливо и внимательно слушал Тритта, который показывал ему новую крошку, всячески стараясь, чтобы этот легкий клочок дымки не прикоснулся к Жесткому.
– Да, она прелестна, Тритт, – сказал Лостен. – Так её зовут Дерала?
– Дерола, – поправил Тритт. – Я не знаю, когда вернется Ун. Он теперь всегда где-то бродит…
– Я здесь, Лостен, – торопливо сказал Ун. – Тритт, унеси крошку, будь так добр.
Тритт унес Деролу, а Лостен с явным облегчением обернулся к Уну и сказал:
– Вероятно, ты очень счастлив, что триада завершена.
Ун попытался что-то вежливо ответить, но ничего не придумал и продолжал уныло молчать. Одно время он чувствовал, что между ним и Жесткими возникло нечто вроде дружбы, он ощущал себя в чём-то равным им и разговаривал с ними свободно и просто. Но безумие Дуа всё омрачило и испортило. Ун знал, что она ошибается, и всё-таки сейчас он почувствовал в присутствии Лостена ту же скованность, которую испытывал в давно прошедшие дни, когда считал, что стоит неизмеримо ниже их, как… словно… машина?
– Ты видел Дуа? – спросил Лостен. Это был настоящий вопрос, а не вежливое начало беседы.
– Всего один раз, Жес… (Он чуть было не сказал «Жесткий-ру», словно ребенок или пестун!) Всего один раз, Лостен. Она не хочет возвращаться домой.
– Она должна вернуться, – негромко сказал Лостен.
– Я не знаю, как это устроить.
Лостен хмуро посмотрел на него.
– Тебе известно, что она делает?
Ун не осмеливался поднять на него глаза. Может быть, Лостен узнал про сумасшедшие теории Дуа? Как он в этом случае поступит?
И Ун ничего не ответил, ограничившись отрицательным жестом.
– Она ведь совершенно необычная эмоциональ, – сказал Лостен. – Ты это знаешь, Ун, не так ли?
– Да, – вздохнул Ун.
– Как и ты – на свой лад, и как Тритт – на свой. Не думаю, что в мире найдётся ещё один пестун, у которого хватило бы смелости и предприимчивости, чтобы стащить аккумулятор, или сметки, чтобы использовать его так, как использовал Тритт. Вы трое составляете такую необычную триаду, каких, насколько мы можем судить, ещё не было.
– Благодарю тебя.
– Но оказалось, что такая триада таит в себе и неприятные неожиданности, которых мы не предвидели. Мы хотели, чтобы ты учил Дуа, рассчитывая, что это наиболее мягкий и действенный способ подтолкнуть её на добровольное выполнение той функции, которую она должна выполнить. Но мы не предвидели, что Тритту вздумается совершить столь самоотверженный поступок, а также, если сказать правду, совершенно не ожидали, что неизбежная гибель той вселенной подействует на Дуа таким странным образом.
– Мне следовало бы осторожнее отвечать на её вопросы, – тоскливо сказал Ун.
– Это не помогло бы. Она умеет сама узнавать то, что её интересует. А мы и этого не предвидели. Ун, мне очень грустно, но я обязан сказать тебе следующее: Дуа теперь представляет собой смертельную опасность. Она пытается остановить Позитронный Насос.
– Но ей с этим не справиться! Она не может до него добраться, а кроме того, у неё нет необходимых знаний.
– Добраться до него она может без труда… – Лостен нерешительно помолчал. – Она прячется в коренных породах, где мы не можем её достать.
Ун не сразу понял смысл этих слов. Он растерянно пробормотал:
– Ни одна взрослая эмоциональ никогда… Дуа ни за что…
– Нет, это так. Не трать времени на бесплодные возражения… Она способна проникнуть в любую пещеру. От неё ничего нельзя скрыть. Она изучила метки, которые мы получили из той вселенной. У нас нет прямых доказательств, но иначе никак нельзя объяснить то, что происходит.
– А-а-а! – Ун раскачивался взад и вперёд, и вся его поверхность помутнела от стыда и горя. – И Эстуолд знает об этом?
– Пока ещё нет, но со временем, несомненно, узнает, – угрюмо сказал Лостен.
– Зачем ей понадобились эти метки?
– Она старается найти способ послать сообщение в ту вселенную.
– Но она же не умеет ни переводить, ни передавать.
– Она учится и тому и другому. Об этих метках она знает даже больше самого Эстуолда. Она – крайне опасное явление: эмоциональ, которая способна мыслить и вышла из-под контроля.
Ун вздрогнул. Вышла из-под контроля? Словно речь идёт о машине!
– Но ведь это не может быть настолько уж опасно! – сказал он.
– К сожалению, может. Она передала одно сообщение, и, боюсь, она советует тем существам, чтобы они остановили их часть Позитронного Насоса. Если они его остановят до того, как взорвётся их Солнце, мы тут ничего сделать не сможем.
– Но ведь тогда…
– Ей необходимо помешать, Ун.
– Но… но как? Вы намерены взорвать… – Его голос пресекся.
Ему смутно припомнилось, что у Жестких есть какие-то приспособления для высверливания пещер в коренных породах – приспособления, которые перестали применяться с тех пор, как сотни циклов тому назад численность мирового населения начала сокращаться. Что, если Жесткие решили найти Дуа в глубине камня и взорвать его вместе с ней?
– Нет! – категорически сказал Лостен. – Мы не способны причинить Дуа вред.
– Эстуолд мог бы…
– Эстуолд тоже не способен причинить ей вред.
– Так что же делать?
– Все зависит от тебя, Ун. От тебя одного. Мы бессильны, и нам остаётся только рассчитывать на тебя.
– На меня? Но что я могу?
– Думай об этом, – настойчиво сказал Лостен. – Думай!
– Но о чём?
– Больше я тебе ничего не имею права сказать, – ответил Лостен страдальчески. – Думай! Времени остаётся так мало!..
Он повернулся и ушёл – с быстротой, необычной для Жестких. Он торопился так, словно не доверял себе и опасался сказать что-то лишнее.
Ун беспомощно смотрел ему вслед, охваченный смятением и ужасом.
Глава 5вУ Тритта было много дел. Крошки всегда требуют забот, на даже два юных левых и два юных правых, взятые вместе, вряд ли могли бы причинить столько забот, сколько одна крошка-серединка, да к тому же серединка такая безупречная, как Дерола. Нужно было следить, чтобы она проделывала все упражнения, успокаивать её, не давать ей забираться во всё, с чем она соприкасалась, улещать и уговаривать, чтобы она сгустилась и отдохнула.
Он даже не замечал, что уже очень давно не видит Уна, – впрочем, ему было всё равно. Для него теперь не существовало никого, кроме Деролы. А потом вдруг он увидел Уна в углу его собственной ниши. Ун радужно переливался от напряженных мыслей. Тут Тритт вдруг вспомнил и спросил:
– Лостен сердился из-за Дуа?
Ун вздрогнул и очнулся.
– Лостен?.. Да, он очень сердился. Дуа причиняет большой вред.
– Ей бы надо вернуться домой, правда?
Ун пристально посмотрел на Тритта.
– Тритт, – сказал он, – мы должны убедить Дуа, чтобы она вернулась домой. Но прежде её надо отыскать. Ты можешь это сделать. Ведь у нас новая крошка, и поэтому твоя пестунская восприимчивость снова обострилась. Используй её, чтобы найти Дуа.
– Нет, – возмущенно и растерянно сказал Тритт. – Она для Деролы. И не годится тратить её на то, чтобы искать Дуа. А кроме того, раз Дуа не возвращается, когда она так нужна нашей крошке-серединке, – и ведь она сама была прежде крошкой-серединкой! – то мы должны научиться жить без неё, и всё тут.
– Тритт, разве ты не хочешь больше синтезироваться?
– Новая триада завершена.
– Но синтезирование этим не исчерпывается.
– А где искать Дуа? – спросил Тритт. – Я нужен крошке Дероле. Она ещё совсем маленькая. Я не могу оставить её без присмотра.
– Жесткие позаботятся, чтобы с Деролой ничего не случилось. А мы с тобой пойдём в Жесткие пещеры и отыщем Дуа.
Тритт обдумал эти слова. Ему было всё равно, есть Дуа или нет. И почему-то ему даже было почти всё равно, есть ли Ун или нет. Важнее всего Дерола. И он сказал:
– Как-нибудь сходим. Когда Дерола подрастет. А раньше нельзя.
– Тритт, – настойчиво сказал Ун. – Мы должны найти Дуа, а не то… А не то у нас отнимут крошек.
– Кто отнимет? – спросил Тритт.
– Жесткие.
Тритт молчал. Ему нечего было сказать. Он ни разу не слышал ни о чём подобном. И не мог даже представить себе, что это возможно. А Ун говорил:
– Тритт, нам пора переходить. И теперь я знаю – почему. Я думал об этом всё время после того, как Лостен… Но неважно. Дуа и ты – вы тоже должны перейти. Теперь, когда я понял почему, и ты почувствуешь, что должен перейти. И я надеюсь… я верю, Дуа тоже почувствует, что она должна перейти. И надо, чтобы это произошло как можно скорее, потому что она губит наш мир.
Тритт отступил к стене.
– Ун, не смотри на меня так!.. Ты меня заставляешь… ты меня заставляешь…
– Я тебя не заставляю, Тритт, – грустно сказал Ун. – Просто я понял, и поэтому ты должен… Но нам необходимо найти Дуа.
– Нет, нет! – Тритт испытывал невыразимые муки, пытаясь воспротивиться. В Уне было что-то новое, страшное, и его, Тритта, существование неумолимо приближалось к концу. Больше не будет Тритта, и не будет крошки-серединки. Все другие пестуны ухаживали за своими серединками очень долго, а он должен лишиться своей почти сразу.
Это несправедливо. Несправедливо!
Тритт сказал, задыхаясь:
– Это Дуа виновата. Так пусть она перейдёт первой!
Ун ответил с мертвящим спокойствием:
– По-другому нельзя. Мы должны все сразу…
И Тритт понял, что это так… что это так… что это так…
Глава 6аДуа чувствовала себя истончившейся, холодной, совсем прозрачной. После того как Ун отыскал её на поверхности, она оставила попытки отдыхать там и поглощать солнечный свет. А энергией из аккумулятора Жестких она могла питаться лишь изредка, от случая к случаю. Она боялась надолго покидать свой надёжный приют в камне, а потому ела торопливо и никогда не бывала сыта.
Она непрерывно ощущала голод, который казался ещё сильнее оттого, что постоянное пребывание в камне было очень утомительно. Она словно терпела теперь наказание за то, что прежде предпочитала любоваться закатами и питалась кое-как.
Если бы она не была так увлечена работой, то вряд ли выдержала бы усталость и голод. Порой ей даже хотелось, чтобы Жесткие её уничтожили – но только после того, как она добьётся своего.
Пока она оставалась в камне, Жесткие ничего не могли против неё предпринять. Иногда она ощущала их рядом с камнем. Они боялись. Порой ей казалось, что они боятся за неё, но это было нелепо. С какой стати им бояться за неё – бояться, что она перейдёт от голода и истощения? Нет, этого не может быть – они боятся её, боятся машины, которая отказалась работать по их предначертаниям. Невероятность этого приводит их в трепет, они цепенеют от ужаса.
И Дуа старательно избегала Жестких. Она всегда знала, где они находятся, а потому они не могли ни поймать её, ни помешать ей. Они были не в состоянии поставить охрану повсюду. К тому же ей, по-видимому, удавалось глушить ту слабую восприимчивость, которой они всё-таки обладали.
Она клубами вырывалась из камня и изучала копии меток, полученных из той вселенной. Они не знали, что именно это было её целью. Но если бы они и спрятали копии куда-нибудь ещё, она всё равно нашла бы их. И даже уничтожь они все копии, это им уже не помогло бы – Дуа помнила все метки до последней чёрточки.
Сперва она не могла в них разобраться, но от постоянного пребывания в камне её восприимчивость всё больше обострялась и метки становились понятными, хотя сознанием она их по-прежнему не понимала. Она не знала, что означают эти символы, но они вызывали в ней ощущения.
Она выбрала нужные метки и поместила их там, откуда они должны были попасть в ту вселенную. Метки были такие: СТРАК. Нет, она не знала, каков их смысл. Однако эта комбинация внушала ей страх, и Дуа постаралась запечатлеть этот страх в метках. Может быть, те существа, изучая метки, тоже испытывают страх.
Когда начали приходить ответы, Дуа улавливала в них волнение. Ей удавалось увидеть не все ответы. Иногда Жесткие находили их первыми. Конечно, теперь они уже знали, чем она занимается. Но они не умели истолковывать метки, не могли даже уловить вложенные в них чувства.
А потому ей было всё равно. Что бы ни думали Жесткие, остановить её они не смогут, и она доведёт дело до конца.
Теперь она ожидала меток, в которых было бы заключено нужное ей чувство. И они появились: НАСОС ПЛОХО.
Каждую метку принизывали страх и ненависть, на которые она надеялась. И она переслала их обратно, повторив несколько раз, чтобы было больше страха, больше ненависти… Теперь те люди поймут. Теперь они остановят Насос. Жестким придётся найти какой-нибудь другой источник энергии, разработать другой способ её получения. Нельзя, чтобы энергия принесла смерть тысячам и тысячам обитателей той вселенной.
Она спохватилась, что отдыхает слишком долго, погрузившись внутри камня в какое-то странное оцепенение. Ей мучительно хотелось есть, и она выжидала удобного момента, чтобы выбраться наружу. Но как ни томила её мысль о пище в аккумуляторе, ещё больше ей хотелось бы найти его пустым. Она мечтала высосать из него всю пищу до последней частицы, зная, что новой порции в него не поступит, что её задача выполнена.
Наконец она выбралась наружу и, забыв об осторожности, сосала и сосала содержимое аккумулятора. Она жаждала опустошить его, убедиться, что энергии в него больше не поступает… Но он был неисчерпаем… неисчерпаем… неисчерпаем…
Дуа вздрогнула и с омерзением отодвинулась от аккумулятора. Значит, Позитронные Насосы по-прежнему работают. Неужели ей не удалось убедить обитателей той вселенной? Или они не получили её метки? Не уловили их смысла?
Надо попробовать ещё раз. Надо сделать так, чтобы всё было ясно, абсолютно ясно. Она использует все комбинации символов, в которых улавливает ощущение опасности, все комбинации, которые в той вселенной должны сложиться в мольбу остановить Насосы.
Вне себя от отчаяния, Дуа начала вплавлять символы в металл, неистово расходуя энергию, которую только что всосала из аккумулятора. И расходовала до тех пор, пока не осталось ничего, и её вновь сковала невероятная усталость.
НАСОС НЕ ОСТАНОВИТЬ НЕ ОСТАНОВИТЬ МЫ НЕ ОСТАНОВИТЬ НАСОС МЫ НЕ СЛЫШАТЬ ОПАСНОСТЬ НЕ СЛЫШАТЬ НЕ СЛЫШАТЬ НЕ СЛЫШАТЬ ВЫ ОСТАНОВИТЬ ПОЖАЛУЙСТА ВЫ ОСТАНОВИТЬ ВЫ ОСТАНОВИТЬ ЧТОБЫ МЫ ОСТАНОВИТЬ ПОЖАЛУЙСТА ВЫ ОСТАНОВИТЬ ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ ОСТАНОВИТЬ ОСТАНОВИТЬ ОСТАНОВИТЬ НАСОС.
Больше у неё не было сил. Её терзала свирепая боль. Она поместила метки туда, откуда они должны были попасть в ту вселенную, но не стала ждать, чтобы Жесткие переслали их, сами того не подозревая. В глазах у неё мутилось, она чувствовала, что энергии в ней нет больше совсем, и всё-таки повернула рукоятки, как это делали Жесткие.
Металл исчез, а с ним и пещера, вдруг заполнившаяся фиолетовым мерцанием, которое туманило мысли. Она… переходит… от истощения…
Ун… Тритт…
