Текст книги "Сборник.Том 7"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 63 страниц)

– Вот тут-то я и не уверен. У меня, правда, есть одна мысль, очень простая – настолько простая, что она может оказаться вообще бесплодной. Мысль, основанная на том очевидном факте, что число «два» бессмысленно и существовать не может.

Наступило долгое молчание. Примерно через минуту Селена сказала напряженно:

– Дайте я попробую догадаться, что вы имеете в виду.

– Я и сам этого хорошенько не знаю.

– И всё-таки я попробую. Есть своя логика в предположении, что наша вселенная – одна и никакой другой нет и существовать не может. Ведь сами мы существуем только в ней, наш опыт говорит нам только о ней. Но вот у нас появились доказательства, что есть ещё одна вселенная – та, которую мы называем паравселенной, – и теперь уже глупо, смехотворно глупо считать, что вселенных всего две. Если существует ещё одна вселенная, значит, их может быть бесконечно много. Между единицей и бесконечностью в подобных случаях никаких осмысленных чисел существовать не может. Не только два, но любое конечное число тут нелепо и невозможно.

– Я так и рассуж… – начал было Денисон и вдруг оборвал фразу на полуслове. Вновь воцарилось молчание.

Потом Денисон приподнялся, сел, поглядел на скрытую в скафандре девушку и сказал:

– По-моему, нам пора возвращаться.

– Я ведь пыталась угадать, и ничего больше, – сказала Селена.

– Нет, – сказал он. – Не знаю, в чём тут дело, но это не просто догадка.

Глава 11

Бэррон Невилл уставился на неё, не в силах произнести ни слова. Селена ответила ему невозмутимым взглядом. Звездная панорама в её окнах опять изменилась. Теперь в одном из них плыла почти полная Земля.

– Но зачем? – наконец выдавил он из себя.

– Это вышло случайно, – ответила Селена. – Я вдруг уловила суть и так увлеклась, что не смогла удержаться. Мне следовало бы сразу тебе всё рассказать, а не откладывать неделю за неделей, но я опасалась, что это подействует на тебя именно так, как подействовало.

– Так он знает? Дура!

Селена нахмурилась.

– А что он, собственно, знает? То, о чём всё равно довольно скоро догадался бы, – что я на самом деле не гид, а твоя интуистка. Причем интуистка, которая не имеет ни малейшего представления о математике. Так пусть себе знает! Ну хорошо, у меня есть интуиция, но что из этого следует? Сколько раз ты мне повторял, что моя интуиция не имеет никакой цены, если не подкреплять её математическим анализом и экспериментальными наблюдениями? Сколько раз ты мне повторял, что самое, казалось бы, чёткое интуитивное заключение может всё-таки быть неверным? Так неужели чистый интуизм покажется ему заслуживающим внимания?

Невилл побелел, но Селена не могла решить – от гнева или от страха. Он сказал:

– Ведь ты же не такая. Разве твои интуитивные выводы не оказывались всякий раз безошибочными? Когда ты была твёрдо убеждена в их правильности?

– Но ведь он-то этого не знает!

– Он догадается. Он пойдёт к Готтштейну.

– И что же он скажет Готтштейну? О наших истинных планах ему ведь ничего не известно.

– Ах, не известно?

– Да!

Селена вскочила и отошла к окну, потом обернулась к Бэррону и крикнула:

– Да! Да! И подло с твоей стороны намекать, будто я способна предать тебя и остальных. Если ты не веришь в мою честность, так поверь хотя бы в мой здравый смысл. Зачем мне им о чём-нибудь рассказывать? Какое вообще всё это имеет значение, когда и они, и мы, и все обречены на гибель?

– Ну пожалуйста, Селена! – брезгливо отмахнулся Невилл. – Только не это!

– Нет, ты всё-таки выслушай. Он был со мной откровенен и рассказал о своих исследованиях. Ты меня прячешь, точно секретное оружие. Ты говоришь мне, что я ценнее любого прибора, любого в меру талантливого ученого. Ты играешь в таинственность, требуешь, чтобы для всех я оставалась простым гидом, дабы мои замечательные способности всегда были в распоряжении лунян. Вернее, в твоём распоряжении. И чего ты добился?

– У нас есть ты, ведь так? А долго ли, по-твоему, ты останешься на свободе, если они узнают…

– Ты постоянно твердишь об этом. Но назови мне хоть одного человека, которого лишили свободы, которому помешали! Где хоть малейшие реальные признаки великого заговора против нас, который мерещится тебе повсюду? Земляне не допускают тебя и твою группу к своим большим установкам, главным образом, потому, что ты сам их на это провоцируешь, а не из-за каких-то чёрных замыслов. Впрочем, нам это пошло только на пользу, потому что в результате мы создали собственные, более чувствительные приборы и более мощные установки.

– На основе твоих теоретических прозрений, Селена!

– Не спорю, – улыбнулась Селена. – Бен отозвался о них с большой похвалой.

– Ты и твой Бен! На черта тебе нужен этот жалкий земляшка?

– Он иммигрант. И я получаю от него сведения, которые мне необходимы. Ты мне их обеспечиваешь? Ты до того боишься, как бы про меня не узнали, что не позволяешь мне встречаться с другими физиками. Только ты, и никто, кроме тебя. И только потому, что ты мой… Да, наверное, и на это ты пошёл исключительно из соображений конспирации.

– Ну что ты, Селена! – Он кое-как сумел придать своему голосу нежность, и всё-таки его слова прозвучали нетерпеливо.

– Собственно говоря, это меня не трогает. Ты объяснил мне, какая передо мной стоит задача, и я стараюсь сосредоточиться на ней одной. И иногда мне кажется, что я вот-вот нащупаю решение, пусть и без всякой математики. Мне вдруг совершенно ясно представляется, что надо сделать, но потом мысль ускользает… А, да пусть! Раз Насос уничтожит нас всех гораздо раньше… Ведь я же тебе говорила, что обмен напряженности полей внушает мне большие опасения.

– Селена, я тебя спрашиваю, – сказал Невилл. – Готова ты безоговорочно утверждать, что Насос нас уничтожит? Не «может уничтожить», не «вероятно, уничтожит», а «неизбежно уничтожит»?

Селена сердито мотнула головой.

– Нет, не могу. Всё достаточно зыбко. Нет, я не могу сказать – «неизбежно». Но разве в таком вопросе «вероятно» – это мало?

– О господи!

– Не возводи глаза к потолку! Не усмехайся! Ты ведь и не подумал проверить эту гипотезу экспериментально. А я тебе говорила, как это можно сделать!

– Пока ты не начала слушать своего земляшку, ты и не тревожилась вовсе!

– Он иммигрант. Так ты проверишь или нет?

– Нет! Я ведь объяснил тебе, что твои предположения невыполнимы. Ты не экспериментатор, и то, что тебе представляется теоретически возможным, вовсе не обязательно окажется осуществимым в реальном мире приборов, случайности и недостоверности.

– Так называемый реальный мир твоей лаборатории! – Её лицо покраснело от негодования, она поднесла к подбородку сжатые кулаки. – Сколько времени ты тратишь, чтобы получить достаточно приличный вакуум… А ведь там, наверху, куда я показываю, там, на поверхности, вакуума сколько угодно и температура по временам приближается к абсолютному нулю. Почему ты не ставишь эксперименты на поверхности?

– Это ничего не даст.

– Откуда ты знаешь? Ты просто не хочешь попробовать. А Бен Денисон попробовал. Он сконструировал специальный прибор для поверхности и успел получить с его помощью необходимые данные, когда ездил осматривать солнечные аккумуляторы. Он звал тебя поехать с ним, но ты не захотел. Помнишь? Это очень простой прибор – такой, что даже я могу объяснить тебе его принцип после того, как его объяснили мне. Бен включил его при дневной температуре, а потом при ночной, и этого оказалось достаточно, чтобы затем провести серию экспериментов с пионотроном.

– Как всё у тебя просто получается!

– А это и было просто. Едва он понял, что я – интуистка, как, в отличие от тебя, начал мне объяснять! Он объяснил, почему он считает, что сильное ядерное взаимодействие увеличивается вокруг Земли поистине катастрофически. Ещё несколько лет – и Солнце взорвётся, а нарастающее сильное ядерное взаимодействие распространится волнами…

– Нет! Нет и нет! – закричал Невилл. – Я видел его результаты. Это ерунда.

– Ты их видел?

– Конечно. Неужели ты думала, что я позволю ему работать в наших лабораториях и не буду проверять, чем он занимается? Я видел его результаты, и они ровным счётом ничего не стоят. Он рассматривает столь малые отклонения, что они вполне укладываются в пределы ошибок опыта. Если ему угодно верить, будто эти отклонения значимы, и если ты хочешь этому верить, так валяйте. Но никакая вера не изменит того факта, что они не стоят ничего.

– А чему хочешь верить ты, Бэррон?

– Мне нужна истина.

– Но разве ты не решил заранее, какой должна быть эта истина? Тебе нужен Электронный Насос на Луне для того, чтобы ты мог больше не подниматься на поверхность, ведь так? И потому всё, что может помешать, автоматически перестает быть истиной.

– Я не буду с тобой спорить. Да, мне нужен Электронный Насос, и то, другое, тоже. Только их сочетание даст нам то, что требуется. Ты уверена, что ты не…

– Нет!

– Но ты ему всё-таки скажешь?

Селена подбежала к нему, взлетая в воздух в такт сердитому перестуку сандалий.

– Я ему ничего не скажу. Но мне нужны сведения. Раз от тебя я их получить не могу, так я обращусь к нему. Он, во всяком случае, ставит эксперименты! Мне надо поговорить с ним, узнать, что, собственно, он рассчитывает установить. Если ты мне помешаешь, ты никогда не получишь того, что тебе нужно. И можешь не опасаться, что он меня опередит. Он слишком привык к системе земных представлений и не рискнет сделать последний вывод. А я рискну.

– Ну хорошо. Но и ты тоже не забывай разницы между Землей и Луной. Луна – твой мир. Другого у тебя нет. Этот человек, этот твой Денисон, этот Бен, этот иммигрант, раз уж тебе так хочется, приехал на Луну с Земли и может, если захочет, снова вернуться на Землю. А ты уехать на Землю не можешь. Ты навсегда связана с Луной. Навсегда!

– Лунная дева, – с усмешкой сказала Селена.

Он продолжал, не слушая:

– А что до пресловутого взрыва, так объясни мне: если риск, связанный с изменениями основных констант вселенной, столь велик, то почему паралюди, технически настолько нас опередившие, не прекратят перекачку?

Не дожидаясь ответа, он вышел.

Селена уставилась на захлопнувшуюся дверь, стиснув зубы. Потом она пробормотала:

– Почему? А потому, что условия у них другие, чем у нас, сукин ты сын, ничтожество!

Но она говорила сама с собой – Невилл её уже не слышал.

Селена пнула ногой рычаг, опускавший постель, и кинулась на неё вне себя от злости. Намного ли ближе она теперь к той цели, которую Бэррон и его группа так давно поставили перед собой?

Ни на шаг.

Энергия… Всем требуется энергия! Волшебное слово! Рог изобилия! Единственный ключ ко вселенскому изобилию!.. Но ведь энергией исчерпывается далеко не всё.

Если найти энергию, удастся найти и то, другое. Если найти ключ к энергии, ключ к тому, другому, обнаружится сам собой. Да, так и случится, если только ей удастся уловить какую-то тонкость, которая сразу же станет очевидной. (Боже мой, она настолько заразилась от Бэррона его подозрительностью, что даже думает «то, другое»!)

Ни один землянин этой тонкости не уловит, так как у землян нет никаких оснований искать её.

И потому Бен Денисон обнаружит эту тонкость, сам того не заметив, а воспользуется его открытием она, Селена.

Но только… Если вселенная должна погибнуть, к чему всё это?

Глава 12

Денисон испытывал неловкость и смущение. Он то и дело подтягивал несуществующие брюки. Он был совсем голым, если не считать коротеньких трусов и сандалий. Ну и, разумеется, он нес одеяло.

Селена, тоже в лунном туалете, засмеялась:

– Послушайте, Бен, у вас вполне приличный торс. И кожа почти не дряблая. Можете считать, что лунная мода вам к лицу.

– Угу, – пробурчал Денисон и перекинул одеяло через плечо, старательно задрапировав живот, но Селена тотчас сдернула одеяло.

– Отдайте-ка его мне, – сказала она. – Какой же из вас выйдет лунянин, если вы с таким упорством будете цепляться за земные предрассудки и привычки?

– Селена, кругом нас люди, а вы надо мной издеваетесь! – взмолился Денисон. – Дайте мне освоиться.

– Ну, осваивайтесь. Но вы могли бы заметить, что встречные на нас даже не смотрят.

– Это они на вас не смотрят. А меня так и едят глазами. Возможно, им ещё не приходилось видеть таких дряхлых уродов.

– Не исключено, – сказала Селена весело. – Ну что же, пусть привыкают.

Денисон угрюмо шагал рядом с ней, болезненно ощущая каждый седой волосок у себя на груди, каждую складку на животе. Только когда коридор сузился и обезлюдел, он перестал стесняться своего вида и начал поглядывать по сторонам уже почти спокойно.

– Сколько мы прошли? – спросил он.

– Вы устали? – огорченно воскликнула Селена. – Надо было взять электророллер. Я всё время забываю, что вы с Земли.

– И очень хорошо. Разве это не предел мечтаний иммигранта? Я нисколько не устал. Ну, разве самую чуточку. Вот только я всё время мерзну.

– Самообман, и больше ничего, Бен, – твёрдо сказала Селена. – Вы просто подсознательно убеждены, что вам должно быть холодно, поскольку на вас нет привычной одежды. Выкиньте это из головы.

– Легко сказать! – вздохнул он. – Но иду я всё-таки терпимо?

– Отлично идёте. Вы у меня ещё закенгурите.

– И стану чемпионом самых крутых скатов. Вы, кажется, совсем забыли, что я человек в годах. Нет, но сколько мы всё-таки прошли?

– Мили две.

– Ого! А какова же общая длина коридоров?

– Боюсь, этого я не знаю. Жилые коридоры составляют лишь относительно небольшую часть всей системы. Есть коридоры рудных разработок, геологические, промышленные, микологические… Думаю, их общая длина достигает несколько сотен миль.

– А карты у вас есть?

– Конечно. Не можем же мы работать вслепую.

– Я не о том. У вас сейчас с собой какая-нибудь карта есть?

– Нет… Я не стала их брать. В этом секторе мне карты не нужны. Я тут знаю каждый поворот. Ещё с детских лет. Это же старые коридоры. Почти все новые коридоры – а в год мы прокладываем их в среднем две-три мили – расположены в северном секторе. Вот туда я без карты ни за что не пошла бы. Я там и с картой могу заблудиться.

– А куда мы идём?

– Я обещала показать вам замечательную вещь, самую редкую на Луне. Такую, что туристам её никогда не показывают.

– Неужто у вас на Луне есть алмазы?

– Это лучше всяких алмазов.

Стены коридора тут не были отполированы. Неяркие люминесцентные плафоны освещали их шероховатую серую поверхность. Тепло было по-весеннему, и вентиляция работала так безупречно, что не ощущалось ни малейшего сквозняка. Трудно было поверить, что камень и пыль всего в двухстах футах у них над головой то накаляются, пока Солнце совершает свой двухнедельный путь по небосклону, то охлаждаются чуть ли не до абсолютного нуля, когда оно на две недели скрывается за горизонтом.

– А утечки воздуха быть не может? – спросил Денисон, который вдруг с легкой дрожью осознал, что почти сразу же за этим сводом начинается океан безвоздушного пространства, простирающийся в бесконечность.

– Нет. Стены абсолютно герметичны. И оборудованы всевозможными защитными приспособлениями. Если давление воздуха в какой-нибудь секции снизится хотя бы на десять процентов, раздастся такой вой сирен, какого вы в жизни не слышали, и повсюду загорятся сигналы и указатели, которые скоро выведут вас в безопасное место.

– И часто это бывает?

– Нет, очень редко. По-моему, за последние пять лет ни один человек не погиб из-за нехватки воздуха. – После краткой паузы она добавила воинственно: – А у вас на Земле бывают всякие стихийные бедствия! Сильное землетрясение или цунами может уничтожить тысячи жизней.

– Не надо ничего доказывать, Селена! – Денисон поднял руки. – Сдаюсь!

– Ладно, – сказала она. – Я не собиралась так взвиваться… Слышите?

Она остановилась, прислушиваясь.

Денисон тоже прислушался, но ничего не услышал. Внезапно он с тревогой оглянулся.

– Как тихо! Почему тут никого нет? Вы уверены, что мы не заблудились?

– Это ведь не естественная пещера с неисследованными ходами, какие есть у вас на Земле. Я видела их фотографии.

– Да. Как правило, это известковые пещеры, созданные водой. Но, разумеется, на Луне подобные явления невозможны.

– И значит, заблудиться мы не можем, – улыбнулась Селена. – А то, что мы тут одни, объясняется, если хотите, суеверием.

– Чем-чем? – Денисон удивленно и недоверчиво поднял брови.

– Ой, не надо! – сказала Селена. – Уберите эти морщины. Вот так. А знаете, вы очень посвежели за последнее время. Теперь вам понятно, что могут сделать малая сила тяжести и систематические упражнения?

– А также попытки держаться наравне с изящными голыми интуистками, у которых на редкость много выходных дней и на редкость мало занятий, более интересных, чем показ лунных достопримечательностей даже в свободное время.

– Вот вы опять говорите со мной как с гидом. А кроме того, я вовсе не голая.

– Ну, уж если на то пошло, нагота – куда менее опасная вещь, чем интуитивизм… Но о каком суеверии вы говорили?

– Пожалуй, я выразилась не совсем удачно, и суеверие тут ни при чем. Просто все как-то избегают этого коридора.

– Но почему?

– А вот сейчас увидите.

Они пошли дальше, и вскоре Селена сказала негромко:

– Ну, а теперь слышите?

Они опять остановились, и Денисон напряженно прислушался. Потом он спросил:

– Вы имеете в виду это легкое постукивание? Тук-тук… Да?

Селена побежала – длинными низкими прыжками, отталкиваясь то одной ногой, то другой, как делают луняне, когда они не очень торопятся. Денисон тоже побежал, стараясь подражать её движениям.

– Вот тут! Тут!

Денисон взглянул туда, куда нетерпеливо указывала пальцем Селена.

– Господи! – сказал он. – Откуда она здесь?

Из скалы одна за другой появлялись и падали капли прозрачной жидкости, которая могла быть только водой. Капля неторопливо сменяла каплю и падала в керамический желобок, вделанный в стену.

– Из камней. У нас же на Луне есть вода. Большую её часть мы добываем из гипса. Нам хватает, тем более что мы умеем её экономить.

– Это я заметил! Мне ещё ни разу не удалось толком принять душ. Честное слово, я не понимаю, как вы все тут умудряетесь оставаться чистыми.

– Но я же вам объяснила. Сперва надо облиться. Затем отключить воду и обрызгаться моющим препаратом. Растереть его… Ах, Бен, сколько раз я должна повторять одно и то же! К тому же на Луне запачкаться трудно… И вообще мы говорили не об этом. Кое-где вода встречается и в чистом виде – обычно в форме льда вблизи поверхности в тени, отбрасываемой горами. Когда коридор проходит рядом с такими отложениями, лёд начинает таять, и вода капает, пока не истощится её запас. В этом месте она капает уже восемь лет.

– Но при чем тут суеверия?

– Естественно, что вода – основа основ жизни на Луне. Мы пьем её, моемся, выращиваем с её помощью нашу пищу, получаем из неё кислород. Короче говоря, она нужна нам всюду и везде. И самородная вода, разумеется, вызывает чувство, похожее на благоговение. Как только появились эти капли, бурение туннеля в эту сторону было прекращено. И даже стены оставлены необработанными.

– Да, это действительно отдаёт суеверием.

– Нет, скорее тут можно говорить об уважении. Все думали, что залежь иссякнет через два-три месяца. Обычно так и бывает. Но прошёл год, и начало казаться, что эти капли неиссякаемы. Им даже дали название «Вечный источник». Это место так и на картах помечено. Ну, и вполне понятно, что люди начинают думать, что всё это имеет какой-то скрытый смысл и что истощение Вечного источника явится дурным предзнаменованием.

Денисон расхохотался.

– Нет, конечно, никто серьёзно в это не верит, – горячо заговорила Селена, – и всё-таки… Ведь, конечно, источник на самом деле вовсе не вечен и должен когда-нибудь истощиться. Собственно говоря, теперь капли появляются втрое медленнее, чем вначале. То есть он уже иссякает. Ну и, наверное, никому не хочется стать свидетелем того, как Вечный источник вдруг пересохнет. Вот вам вполне рациональное объяснение того факта, что сюда мало кто заглядывает.

– Насколько я понимаю, сами вы этого чувства не разделяете.

– Дело не в том. Просто, по моему твёрдому убеждению, это произойдёт не сразу, а настолько постепенно, что никто не сможет с уверенностью сказать – «вот упала последняя капля» и испытать суеверный страх. А потому – зачем вообще об этом беспокоиться?

– Совершенно справедливо.

– Тем более что мне хватает других поводов для беспокойства. – Переход к другой теме выглядел почти естественным. – И мне хотелось бы обсудить их с вами, пока мы одни.

С этими словами Селена расстелила одеяло и села на него, поджав ноги.

– Так вот зачем вы меня сюда привели! – Денисон лег на бок лицом к ней и оперся на локоть.

– На поверхности было бы удобнее, но о том, чтобы выйти туда незаметно, нечего и думать. Догадаться же, что мы пошли именно сюда, трудно, а это, пожалуй, единственное место в городе, где нам заведомо никто не помешает.

Селена умолкла, словно не зная, что сказать дальше.

– Ну и?.. – спросил Денисон.

– Бэррон очень сердит. Просто взбешен.

– И неудивительно. Как ещё он мог отнестись к тому, что мне известно про ваш интуитивизм? Я ведь вас, по-моему, предупреждал. Неужели так уж обязательно было ему об этом рассказывать?

– Как-то неприятно скрывать что-нибудь от человека, с которым… Впрочем, для него это, по-видимому, уже в прошлом.

– Мне очень жаль, что из-за меня…

– Вы тут ни при чем. Всё уже шло к концу само собой. Меня гораздо больше волнует, что он наотрез отказывается признать ваше истолкование тех данных, которые вы получили, работая с пионотроном после наблюдений на поверхности.

– Но я же говорил вам, что так и будет.

– Он сказал, что видел ваши результаты.

– Да, видел! Скользнул по ним глазами и что-то буркнул.

– Как, в сущности, грустно! Неужели человек всегда верит только в то, во что хочет верить, не считаясь с фактами?

– Во всяком случае, до последней возможности. А иной раз и дольше.

– А вы?

– То есть насколько ничто человеческое мне не чуждо? Разумеется, и я – не исключение. Вот я, например, не верю, что я действительно стар. Я верю, что я чрезвычайно обаятелен. Я верю, что вы ищете моего общества не только поэтому… даже вопреки тому, что вы всё время сворачиваете разговор на физику.

– Я серьёзно.

– Ну что ж! Полагаю, Невилл сказал вам, что обнаруженные мною отклонения более чем укладываются в пределы возможной ошибки, а потому сомнительны. Это, безусловно, так… И всё-таки я предпочитаю верить, что они несут в себе именно то подтверждение, в поисках которого я и проводил эти эксперименты.

– И верите только потому, что хотите верить?

– Не совсем. На это можно посмотреть и следующим образом: предположим, Насос безвреден, а я упорно отстаиваю мнение, что он опасен. В этом случае я буду выглядеть дураком, и моя репутация ученого очень пострадает. Но в глазах весьма важных лиц я и так выгляжу дураком, а репутации ученого у меня вообще нет никакой.

– Но почему, Бен? Вы не в первый раз на что-то намекаете. Почему бы вам не рассказать мне всё?

– Да рассказывать-то, по правде говоря, почти нечего. В двадцать пять лет я был ещё настолько мальчишкой, что не сумел найти себе развлечения умнее, чем дразнить дурака за то лишь, что он дурак. Но он-то вести себя умнее не мог, так что настоящим дураком, в сущности, был я. А в результате мои насмешки загнали его на такую высоту, куда он без них никогда бы не забрался…

– Вы говорите про Хэллема?

– Именно. И чем выше он поднимался, тем ниже падал я, пока не свалился на Луну.

– А это так уж плохо?

– Нет. По-моему, даже очень хорошо. А потому сделаем вывод, что в конечном счёте он оказал мне немалую услугу. И вернёмся к тому, о чём я говорил. Итак, ошибочно считая Насос опасным, я ничего не теряю. С другой стороны, ошибочно считая Насос безвредным, я способствую гибели мира. Да, конечно, большая часть моей жизни уже позади, и, наверное, я мог бы внушить себе, что у меня нет особых поводов любить человечество. Однако вред мне причиняла лишь горстка людей, и, если я в отместку погублю всех остальных, это выйдет нечто совсем уж несоразмерное. Ну а если вам требуются не столь благородные причины, Селена, то вспомните, что у меня есть дочь. Перед моим отъездом на Луну она говорила, что подумывает о ребенке. Таким образом, весьма вероятно, что в недалеком будущем я стану – увы, увы! – дедушкой. И почему-то мне хочется, чтобы мой внук прожил весь отпущенный ему срок жизни. А потому я предпочитаю считать, что Насос опасен, и действовать, исходя из этого убеждения.

– Но ведь я об этом и спрашиваю, – взволнованно сказала Селена. – Опасен Насос или нет? Мне нужно знать истину, а не разбираться, кто во что хочет верить.

– Об этом скорее я должен спросить у вас. Вы ведь интуистка. Так что же говорит ваша интуиция?

– Вот это меня и мучит, Бен. У меня нет твёрдой уверенности. Пожалуй, я ощущаю, что Насос опасен, но, возможно, потому, что мне этого хочется.

– Допустим. Но почему вам этого хочется?

Селена виновато улыбнулась и пожала плечами.

– Наверное, мне было бы приятно поймать Бэррона на ошибке. Слишком уж он категоричен и агрессивен, когда бывает в чём-то убеждён.

– Мне это понятно. Вам хотелось бы посмотреть, какое у него будет лицо, когда ему придётся пойти на попятный. Я по собственному опыту знаю, каким жгучим бывает такое желание. Ведь если Насос опасен и я сумею это доказать, меня, возможно, ждет слава спасителя человечества, но, честное слово, сейчас я думаю только о том, какую физиономию скорчит Хэллем. Не слишком достойное чувство, и потому я скорее всего заявлю, что заслуга принадлежит Ламонту в не меньшей мере, чем мне, – а это, кстати, чистая правда, – и ограничусь тем, что буду любоваться лицом Ламонта, пока он будет любоваться физиономией Хэллема. Такое злорадство через посредника всё-таки менее мелочно… Но я, кажется, договорился до полной чепухи. Скажите, Селена…

– Ну, Бен?

– Когда вы обнаружили, что вы интуистка?

– Сама не знаю.

– Вероятно, в колледже вы занимались физикой?

– Да. И математикой, но она у меня не шла. Впрочем, физика мне тоже не слишком давалась. Но когда я совсем заходила в тупик, мне вдруг становилось ясно, каким должен быть ответ. Вернее сказать, я видела, что надо сделать, чтобы получить верный ответ. Очень часто ответ действительно получался верный, но, когда меня спрашивали, каким образом я к нему пришла, я начинала путаться. Преподаватели были убеждены, что я пользуюсь шпаргалкой, но поймать меня на этом не могли.

– А они не подозревали, что вы интуистка?

– Думаю, что нет. Я ведь сначала и сама была в полном неведении, а потом… Ну, я влюбилась в одного физика. В будущего отца моего ребенка. И как-то, когда у нас не нашлось другой темы для разговора, он начал рассказывать мне о физической проблеме, над которой он тогда работал, а я вдруг сказала: «Знаешь, что, по-моему, нужно?» – и изложила ему мысль, которая почему-то пришла мне в голову. Он испробовал мой вариант – смеха ради, как объяснил потом, – и получил то, что искал. Собственно говоря, тогда-то и зародился пионотрон, который нравится вам больше синхрофазотрона.

– Как! Это была ваша идея? – Денисон подставил палец под каплю и собирался уже слизнуть её, но потом всё-таки спросил: – А эту воду можно пить?

– Она совершенно стерильна, – сказала Селена, – и поступает отсюда в общий резервуар для обычной обработки. Но она насыщена сернистыми и углеродистыми соединениями и вряд ли вам понравится.

Денисон вытер палец о шорты.

– Так это вы изобрели пионотрон?

– Нет. Я только предложила идею, а развили и осуществили её другие – в частности, Бэррон.

Денисон помотал головой.

– А знаете, Селена, вы ведь редкий феномен. Вас бы должны изучать специалисты по молекулярной биологии.

– Вы так думаете? Меня эта перспектива что-то не увлекает.

– Лет пятьдесят назад был период сильного увлечения генетическим конструированием. А затем оно…

– Я знаю, – перебила Селена. – Оно ни к чему не привело, и его даже запретили – насколько можно запретить научные исследования. Мне известны люди, которые продолжают заниматься этой темой.

– Специализируясь на интуитивизме?

– По-моему, нет.

– А! Но ведь я к этому и веду. В то время, когда генетическое конструирование достигло наибольшего расцвета, была произведена попытка стимулировать интуицию. Практически все великие учёные обладали высокоразвитой интуицией, и возникло мнение, что именно она лежит в основе оригинального мышления. Вывод о том, что особая интуиция связана с какой-то специфической комбинацией генов, напрашивался сам собой, и было выдвинуто немало гипотез о характере такой комбинации.

– Мне кажется, таких комбинаций может быть очень много.

– А мне кажется, что ваша интуиция вас опять не подвела, если это заключение подсказала вам она. Однако кое-кто считал, что в этой комбинации решающую роль играет очень маленькая группа связанных генов, если не один какой-то ген, так что можно говорить о некоем «гене интуиции»… Затем генетическому конструированию пришёл конец.

– Как я и сказала.

– Но незадолго до этого, – продолжал Денисон, словно не заметив, что она его перебила, – была предпринята попытка изменить гены так, чтобы повысить степень интуитивизма, и, по утверждению некоторых, она увенчалась определённым успехом. Если это так, то по законам наследственности… А из родителей вашего отца или матери никто не принимал участия в этих экспериментах?

– Насколько мне известно, нет, – ответила Селена. – Но отрицать этого категорически я не могу. Что-нибудь подобное не исключено… Однако, с вашего разрешения, я ничего выяснять не стану. Предпочитаю оставаться в неведении.

– В этом есть смысл. Генетическое конструирование породило столько опасений и кривотолков, что вряд ли тот, на кого оно наложило свой отпечаток, может рассчитывать на благожелательное отношение окружающих… Утверждалось, например, что интуитивизм неотделим от некоторых крайне нежелательных качеств.

– Разрешите вас поблагодарить!

– Так ведь не я же это утверждаю! Во всяком случае, интуиция пробуждает зависть и враждебность в других людях. Даже такой кроткий и во всех отношениях симпатичный интуитивист, как Майкл Фарадей, вызывал зависть и ненависть у Хэмфри Дэви. А способность вызывать зависть – тоже своего рода нежелательное качество. Вот и в вашем случае…

– Неужели я вызываю у вас зависть и ненависть? – спросила Селена.

– У меня-то, пожалуй, нет. А у Невилла?

Селена промолчала.

– К тому времени, когда вы сблизились с Невиллом, – продолжал Денисон, – среди ваших знакомых, вероятно, уже было известно, что вы – интуистка?

– Ну, известно – это слишком сильно сказано. Вероятно, кто-нибудь и подозревал, но здешние физики любят делиться успехом не больше, чем земные, а потому, я думаю, они убедили себя, что мои идеи были лишь случайной, хотя и счастливой догадкой, не больше. Но Бэррон, конечно, знал.