Текст книги "Соль под кожей. Том второй (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)
Но когда я уже хочу отвернуться от документов, на глаза попадается знакомое название.
– IT-Олимп, – произношу шепотом, чтобы убедиться, что не брежу и не словила зрительную галлюцинацию. В последнее время голова так часто кружится, что иногда очень сложно увидеть очертания простых предметов, не говоря уже о расплывчатых печатных буквах.
– Что? – переспрашивает Оксана, но я быстро прикрываю бумаги рукой, даже не знаю почему. А потом сую их в сумку. – Что-то не так?
– Надеюсь, ты сделала копии на всякий случай? – игнорирую ее вопрос.
IT-Олимп. Данте. Это его детище, целиком и полностью, от ушей и до хвоста. Почему так происходит? Почему, черт подери, сначала оказывается, что мой отец мог быть замешан в финансовых махинациях Завольского старшего, а теперь вылезла связь между Шутовым и Угоричем? Он же знал, кто это! Данте точно знал, я рассказала ему все!
Почти все.
То, что могла рассказать, потому что остальное боюсь пересказывать даже сама себе, шепотом, в наглухо запертой комнате.
– Сделала, – уверенно кивает Оксана, – и отдала их тебе. Мои надежно спрятаны. И еще один экземпляр хранится у Игоря. На всякий случай.
А вот это хорошо. Значит, она подумала наперед и немного подстраховалась. Само собой, ни на одной бумажке нет «мокрой» печати, но если слить их в соответствующие органы, этого будет достаточно, чтобы там взяли след.
– Хорошо, – я резко встаю, чувствуя себя так, словно в мое тело впрыснули дозу адреналина.
А вдобавок к этому возникает непонятное и совершенно ничем не подкрепленное беспокойство. Оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что за нами никто не следит, но дело не в этом. Тут что-то другое.
Данте. IT-Олимп.
– И все?! – Оксана вскакивает следом, но мой строгий взгляд ее останавливает. – Даже ничего не скажешь? Что мне… Что я должна теперь делать? Какой план?
– Сначала я хочу изучить все это добро – вот такой план.
– Сколько времени это займет?
– Столько, сколько потребуется, чтобы я имела представление с масштабами работы и могла примерно представить, можно ли это использовать против Угорича, и если можно – как лучше это сделать.
– Но я должна хотя бы…! – снова повышает голос Оксана, но мой недовольный взгляд и поджатые губы буквально заставляют ее замереть на месте.
– Ты уже влипла. День или два, и даже неделя уже ничего не решают. – Я, как могу, подавляю внезапный мелкий тремор рук, но все равно хватаюсь ими за ремень наброшенной на плечо сумки. – Хочешь хороший совет? Не жди. Собирай вещи и убегай так далеко, как только можешь. Обрубай все связи и контакты – это задержит Угорича на какое-то время.
– Я не могу бросить детей! Они сейчас в гостят у друга Константина за городом. Приедут и воскресенье и…
– Сейчас! – шиплю ей в лицо, раздражаясь все больше и больше, и совсем не из-за тупости Оксаны. – Ты должна убегать сейчас, потому что вечером или завтра утром может быть уже поздно. И когда сменишь номера – не забудь дать мне знать, как с тобой связаться.
Из кафе я буквально выскакиваю, напуганная не вскрывшейся правдой, а тревогой, которая за ней последовала.
Тревогой, паникой и тупой ноющей болью в затылке, природу которых я просто не могу объяснить.
Глава тридцать третья: Лори
Глава тридцать третья: Лори
Настоящее
В свою квартиру я приезжаю окончательно раздерганная и, переступив порог, первым делом бросаюсь в туалет, чтобы выблевать из себя все это. Но пока сижу в обнимку с унитазом, тело раз за разом, как молния, прожигают спазмы и судороги, которые я никак не могу контролировать. И чем сильнее пытаюсь, чем больше усилий прилагаю – тем яростнее сопротивляется это тело. Оно вообще как будто больше мне не принадлежит.
«Не пытайся сопротивляться течению, – всплывает в голове чей-то незнакомый голос, возможно, однажды услышанный в телевизоре, – расслабься и позволь ему отнести твое тело туда, где ты сможешь выбраться на мель или хотя бы за что-то зацепиться».
Точно, нужно просто позволить этому страху сожрать меня полностью, а когда он насытится – все пройдет. Дурацкая теория, но как только я облокачиваюсь на стенку и расслабляю все мышцы, судороги ненадолго становятся такими сильными, что мои пятки в кедах от «Конверса» колотятся в пол с частотой высоковольтной дуги, а потом наступает долгожданное расслабление. Настолько резкое, что первое время я даже пошевелиться боюсь, чтобы не спровоцировать еще один приступ.
Данте. IT-Олимп.
Я не понимаю, почему это крутится у меня в голове как заевшая пластинка. Два простых слова, каждое из которых предельно ясно и не может иметь разночтений, но именно в их словосочетании как будто скрыт триггер, который заставляет мое тело трястись от боли.
– Хватит, возьми себя в руки, – тяжело дышу сквозь зубы, – успокойся. Это просто… непонятная хрень.
Не знаю, какая магия скрыта в этих словах, но они работают и я постепенно прихожу в себя. Поднимаюсь, держась за край раковины и смотрю на свое отражение в зеркале. Видок, конечно – краше в гроб кладут: лицо серое, под глазами синяки, и губы совершенно белого цвета, как у настоящей покойницы. Это все из-за огромного слоя штукатурки, которой я пыталась замаскировать синяки. Когда смываю ее, кожа перестает быть цвета свежего зомби, но зато теперь на ней буйным цветом распустились синяки.
Ладно, по фигу.
А вот что действительно хреново – так это вид моей квартиры, который обрушивается на меня всей своей разрушительностью.
Бугаи Завольского знатно постарались – перевернули вверх ногами буквально все. Причем даже стулья и полки, которые явно не могли быть никакими «замаскированными тайниками». Наверняка просто выполняли команду своего хозяина – устроить погром на случай, если вдруг что-то пойдет не по плану и придется свернуть мои побои на какое-нибудь ограбление. Ну, по крайней мере, эта версия первой приходит мне в голову, когда я думаю, что делала бы на его месте, чтобы отвести от себя подозрение.
И снова чувствую вкус гнили во рту.
Дожила. Теперь даже думать пытаюсь, как эта тварь, влезаю в его шкуру, примеряю на себя его долбаное мировоззрение.
Но во всем этом хорошо одно – кажется, его дуболомы не сильно пытались что-то найти, потому что мой главный тайник – маленький сейф за фальш-панелью на кухне, вообще не тронут. Панель на месте, а значит, они его даже не нашли. Первым дело достаю свой резервный телефон и немного наличных из заначки. Но на дне лежит еще что-то – темный кожаный конверт, похожий на чехол для ноутбука. Странно, вообще не помню, что это может быть. Протягиваю руку и еще какое-то время колеблюсь, опасаясь даже притрагиваться, но потом беру, сую руку и достаю содержимое.
Пачка документов. Еще одна. Просто отлично. Я и с предыдущей-то пока без понятия, что делать, а тут новый козел в огороде. Хочу пролистать их, но спотыкаюсь, когда мне на колени вываливается ID-карта. Новенькая, без единой потертости или царапины. Всматриваюсь в маленькое фото на лицевой стороне, рядом с именем и фамилией.
– Рина Шутова, – читаю вслух, с трудом, но все-таки узнавая в длинноволосой брюнетке на фото.
У нее круглые очки а ля Гарри Поттер, колечко в нижней губе и взгляд законченной стервы.
Рина.
– Ри-на, – произношу по слогам.
Я была уверена, что мы с Данте придумали Рину чтобы через нее подобраться к Наратову, но в личности «Рины» не было ничего условно настоящего, кроме моих личных фото, которые я, нарочно «обезличенно», скидывала Сергею, чтобы раскрутить его на ответные нюдсы. Этот паспорт на сто процентов настоящий, хоть и подтверждает выдуманную личность.
Включаю телефон, с облегчением понимая, что в нем минимум половина заряда и мне не придется колесить по городу в поисках подходящей зарядки. Захожу в мессенджер, но он еще несколько минут «висит», сначала обновляя само приложение, а потом – его данные.
В нашей с Данте переписке последние сообщения датированы недельной давностью. Сначала хочу накатать ему гневное послание о том, что можно хотя бы ради приличия иногда справляться о моих делах, но в последний момент справляюсь с эмоциями и вкратце описываю полную жопу, в которой оказалась.
Упускаю только один момент – тот, который о моей беременности.
– Ну давай, – гипнотизирую взглядом телефон, как будто это может ускорить процесс прочтения сообщений. Они доставлены почти сразу, но даже по истечении десяти минут, так и висят с «серыми» галочками. – Шутов, мать твою! Обязательно именно сейчас быть мудаком?!
В сердцах убираю телефон, сую документы и паспорт «Рины» в сумку. Не хочу добавлять себе головной боли еще одной головоломкой. У меня и так ворох нерешенных проблем, а эта точно не протухнет, если полежит здесь еще какое-то время.
Зато теперь я знаю, что на случай, если придется очень быстро уносить ноги, у меня есть безопасный путь отхода.
Чтобы переварить тот факт, что из моей памяти куда-то выпал целый кусок жизни, просто хожу по квартире, надеясь успокоиться, хотя это так себе затея, учитывая царящий вокруг беспорядок. Ставлю на место стулья, разворачиваю стол так, как он стоял с самого начала. Медицинская карта Илоны там же, хотя диван полностью развернут в другую сторону. Ее тоже кладу в сумку. Понятия не имею, что сейчас со всем этим делать.
Немного, насколько это возможно, навожу порядок в квартире, но она все равно как будто насквозь провонялась присутствием здесь Завольского-старшего. Не могу отделаться от навязчивой мысли, что он все время здесь, просто успевает спрятаться мне за спину в тот момент, когда я поворачиваю голову.
– Будь ты проклят! – не выдерживаю, и даю себе разрядку, выкрикивая то, что накипело, в пустоту перед собой. – Ты сдохнешь! Клянусь, что буду смотреть как ты корчишься в предсмертной агонии и не добью тебя, когда будешь об этом умолять!
Мне нужно просто выкричать страх и отчаяние, боль и унижение, через которые пришлось пройти из-за этой твари. Эта потребность так велика, что заглушает голос рассудка, который говорит, что я поступаю неразумно, неоправданно рискую из-за минутной слабости. Но все-таки, эти несколько минут ора дают, наконец, некоторое облегчение. Как будто сработали заслонки моей личной дамбы и сбросили, наконец, отравляющее напряжение, пока оно не снесло все к чертовой матери вместе с «дамбой».
Я любила эту квартиру. Обожала ее маскулинность, огромные пятиметровые потолки, подчеркнутую брутальность, отделку, подчеркивающую натуральный камень стен. Долго искала, а потом, когда нашла, долго не могла поверить, насколько это место соответствует всем моим ожиданиям. Девушка-риелтор долго выглядела озадаченной, когда узнала, что я собираюсь купить ее не для какого-то горилоподобного мужика, а для себя. Мне нравилось приходить сюда в конце длинного дня и чувствовать себя в полной безопасности.
Это было мое место.
Больше нет.
Сейчас я чувствую непреодолимое желание избавиться от него, чем скорее – тем лучше.
Сейчас меня тошнит от одной мысли, что когда-то я спала в этой огромной кровати, ходила голой и чувствовала себя черепашкой внутри бронированного панциря. А теперь это место превратилось в лежбище жирного старого борова, и даже если я поменяю всю мебель, закажу самый дорогой в мире клининг – ничего не изменится. Не поможет даже выжечь тут все напалмом.
Завольский снова забрал у меня все.
И эта мысль, как ни странно, снова до отказа заряжает мою батарейку мести. Напоминает, почему я оказалась в этой точке и что со мной будет, если я позволю себя сломать.
К черту.
Данте любит говорить, что нужно вовремя избавляться от вещей и людей, которые мешают нам двигаться дальше. Поэтому вместо того, чтобы и дальше себя жалеть, мысленно вытираю соли, нахожу в кладовке рулон пакетов для мусора (больших, на сто литров, купленных когда-то совершенно случайно), скидываю туда свои личные вещи – абсолютно все, подчистую, не жалея абсолютно ничего. На это уходит всего полчаса времени, потому что никаких личных фото и мелочей из прошлого у меня нет, только шмотки, сумки и украшения. Ничего из этого не жаль, даже медальона в форме жаворонка, который я купила на какой-то барахолке. Любила его очень и носила даже когда был совсем «не в тему» к остальному образу, а сейчас даже от этой бронзовой птички как будто смердит терпким одеколоном Завольского-старшего.
Получается всего три больших мешка вещей.
Вся моя жизнь визуально похожа на эти баулы, со стороны похожие на расчлененку из какого-нибудь фильма ужасов.
Мешки вытаскиваю на задний двор – здесь есть небольшая цементированная площадка, которую по-хорошему можно было оформить под место для барбекю, но у меня так и не дошли руки. Сейчас тут только какие-то кирпичи и большой контейнер для мусора – понятия не имею, откуда вообще взялся, но видимо от предыдущего владельца, такого же любителя харкора в интерьере, как и я. Закидываю туда свои мешки, поливаю жидкостью для мойки стекол, потому что на ней огромными буквами написано предупреждение «легко воспламеняется!» и бросаю спичку. Загорается и правда почти сразу. Сначала тлеют черные пакеты, потом начинает гореть одежда. Я все жду, когда же хоть что-то ёкнет, но испытываю только облегчение, когда от минута за минутой все больше моих тряпок, пропитанных вонью старого борова, превращаются в пепел.
Из дома выхожу так же через задний двор, перехожу на противоположную сторону улицы, где в маленьком андеграундном кафе всегда тусят какие-то творческие личности. Выбираю самого патлатого и на вид ущербного из них, подхожу и молча протягиваю ключи.
– Это чё? – таращится на меня с видом жирафа.
– Квартира. Вон в том доме, – киваю за спину, потому что ничего другого там больше нет. – Дарю.
Он хмыкает и крутит пальцем у виска, называя меня чокнутой.
– Ладно, – пожимаю плечами, задираю руку с ключами и громко трясу ними в воздухе. – Никакого разводилова. Просто в этой квартире меня избил один конченный тип, а мой психолог говорит, что мне нужно избавиться от всех триггеров, чтобы двигаться дальше. Я хочу просто избавиться от этого дерьма. Возможно, среди вас есть смельчак, который… окажет мне такую услугу?
Пока мужики вокруг таращатся на меня, как на сумасшедшую, из-за их спин выныривает щуплая девчонка и, помедлив немного, выхватывает связку из моих руки.
– Не разводилово? – уточняет на всякий случай.
– Все по-честному, – улыбаюсь я.
Девочки всегда более рискованнее мужчин при прочих равных, особенно те, которые чуть выше чем метр в прыжке.
Глава тридцать четвертая: Лори
Глава тридцать четвертая: Лори
Настоящее
– Где ты была?! – налетает Андрей, как только я возвращаюсь домой примерно в пятом часу. – Почему не берешь трубку?!
– Потому что ты не звонил, – пожимаю плечами, устало сажусь на диван и с облегчением вынимаю ноги из кедов. Никогда не была склонной к отекам, но сейчас ноги налились как колодки, я с трудом могу пошевелить пальцами. Причина, почему так происходит, настолько очевидна, что это похоже на диверсию моей мелкой восьминедельной горошины, которая не дает забыть о себе буквально ни на минуту.
– Ты издеваешься?! – Андрея не по детски колбасит, когда он сует мне под нос свой телефон с десятком пропущенных вызовов. – Я думал, ты уже…
Он замолкает, как будто боится, что произнесенное вслух может стать реальностью, а не просто плодом его больного воображения.
– Думал что? – подталкиваю этого рохлю, но он как будто в рот воды набрал. Хотя все очевидно и без его признания: Андрюша распереживался, что я могу сбежать и тогда именно ему придется держать ответ перед папашей, как и почему я смогла улизнуть из дома, если ему было велено глаз с меня не спускать. Но вместо того, чтобы развивать тему дальше, прикидываюсь ничего не понимающим чайником. – У меня же новый телефон, наверное, что-то не то нажала и случайно включила беззвучный.
Даже если это звучит как полная лажа – Андрюшеньке придется ее схавать.
– У тебя полчаса на сборы, – говорит он, зачем-то вдобавок тыкая в экран часов.
– Сборы куда? – без интереса переспрашиваю я, разминая лодыжки, ставшие в буквальном смысле здоровенными, как у слона.
Оказывается, сегодня проходит награждение за какие-то там выдающиеся финансовые заслуги. Судя по корявым объяснениям моего муженька – он сам не очень в курсе. Не трудно догадаться, что пока меня не было, Завольский позвонил сынку и отдал команду, что тот в обязательном порядке должен присутствовать на тусовке толстосумов. Такие вещи обычно делаются чтобы в определенных кругах уже знали наследника в лицо и были в курсе, с кем придется иметь дело. Старый боров до сих пор не теряет надежду пропихнуть свою отрыжку туда, куда она на генетическом уровне впихнуться не может.
– Ну езжай, я тут при чем?
– Мы должны быть вдвоем! – возмущается Андрюша. – Мне будут вручать награду и я не хочу произносить свою речь, обращаясь к пустому стулу.
Андрей и целая награда за выдающиеся финансовые заслуги – звучит как анекдот. Но эта деталь только еще сильнее укрепляет меня в мысли, что жирный боров всерьез взялся продвигать сыночка в определенных кругах, а с его деньгами и возможностями ничего не стоит купить единственному чаду десяток любых медалей и статуэток, благо, организаторы подобных сборищ всегда держать парочку «продажных» номинаций.
– Поздравляю с достижением. Ты долго к этому шел. Но я-то тут причем? Я вроде ни на какие награды не заработала.
– Лера, блять, ты совсем не понимаешь, почему на такие мероприятия ходят с женой?!
Я хочу сказать, что у меня с соображаловкой как раз все в порядке в отличие от его чуйки на элементарную иронию, но раздумываю. Смысл над ним измываться, если в итоге мой благоверный, чего доброго, снова побежит жаловаться папочке. А снова вступать в открытую конфронтацию с Завольским, пока я не решила все остальные проблемы, я не горю желанием. И, надо быть честной с собой, это может вылиться в новую порцию ограничений. Спасибо хотя бы за то, что сейчас меня не держат привязанной к кровати в каком-нибудь дурдоме.
– Слушай, – я выставляю вперед ноги, чтобы Андрей увидел в каком они состоянии, – я очень устала. У меня был напряженный день. Не уверена, что… В общем, что этот вид моей кислой физиономии добавит лоску твоей радости.
– Ты пойдешь, – переходит на рык Андрей, хотя в его исполнении это звучит весьма комично, – потому что так хочет отец. Если тебя не будет, у него могут возникнуть вопросы, и тогда мне придется рассказать ему, что ты уезжала из дома на полдня и не брала трубку.
А вот это что-то новенькое. Мой малохольный муж возомнил отрастил смелость и начал упражняться в шантаже и угрозах? Это даже еще смешнее, чем награда за финансовые заслуги, но я не даю воли своим эмоциям. Даже крыса может броситься на кота, если ее загнали в угол.
Единственный тревожный звоночек – это то, что Андрей все-таки нащупал мое слабое место, точку моего личного страха. По хорошему мне бы нужно послать его на хер, чтобы он не думал, будто такое со мной прокатит, но лучше не сегодня. Не тот повод, чтобы так рисковать. От меня ничего не отвалится пару часов поулыбаться на публику.
– Я была на педикюре, – вру и не краснею, потому что была у мастера дней пять назад, за день до того, как дуболомы Завольского меня избили. Мои ногти в порядке, а Андрей – на это я даже готова поспорить – понятия не имеет, какой цвет лака был у меня утром, когда я уходила из дома. Просто потому, что он вообще на меня не смотрит. – Потом мне сделали парафиновое обертывание для стоп. У меня, как ты сам видишь, страшно отекают ноги, я думала. Это немного поможет, но видимо, пока придется с этим смириться. Но ты, конечно, можешь прямо сейчас наябедничать отцу. Знаешь, что случиться, когда он примчится сюда вместе со своими шакалами, чтобы устроить мне допрос с пристрастием?
– У тебя больше ничего нет. Новый телефон. Ты ведь… – Андрей сходу соображает, куда я клоню, но его уверенности, как всегда, хватает ровно на несколько секунд.
– Ты правда думаешь, что я не подстраховалась и не сохранила что-то на всякий случай? – Строго говоря, я сохранила абсолютно все, но пусть Андрей помучиться, строя теории, какой именно компромат и в каком количестве я спрятала в рукаве. Но сегодня точно не время снова пытаться прижать его к ногтю. – Я соберусь за полчаса. Но надеюсь, мы уедем сразу же после того, как ты получишь свою драгоценную награду.
Андрей что-то невразумительно шипит мне вслед, пока я иду в ванну.
Принимаю душ, наспех укладываю еще немного влажные волосы, тремя слоями разноцветных тональников маскирую синяки. Приходится даже Смоки на глазах нарисовать, чтобы спрятать последствия всех бессонных ночей. Надеваю простое серое платье в пол, достаточно узкое, чтобы подчеркнуть мои начавшие выпирать ребра. Я потеряла несколько килограмм, до пяти, возможно, и это сразу бросается в глаза.
Кручусь пред зеркалом, разглядывая живот. Я настолько ничего не знаю о беременности и детях, что даже не представляю, какого размера он должен быть на моем сроке. Приходится воспользоваться поисковиком, чтобы убедиться, что визуально я не изменюсь еще минимум несколько месяцев.
«Этого все равно не случится», – одними губами говорю своему отражению в зеркале.
Ребенка не будет.
Ничего не будет.
Я сделаю то, что задумала, доведу месть до конца и потом Валерия Ван дер Виндт просто исчезнет. Теперь, когда я нашла документы на имя Рины, я понимаю, что план изначально был именно таким. Даже если из моей памяти «стерлась» эта его часть.
– Я готова, – говорю Андрею, выходя в гостиную уже «при параде».
Он тоже одет в модный костюм, белоснежную рубашку без галстука и возится с тяжелыми запонками с россыпью бриллиантов на белом золоте – папочкин подарочек по случаю его тридцатилетия. Мысленно кривлюсь, потому что такое пафосное дерьмо в пору старому борову – на его жирных запястьях эти массивные прямоугольники смотрелись бы как горошины, но на тонкокостных ручках его сыночки выглядят просто безобразно. Но зачем мне стараться приводить Андрея в стильный вид? Пусть понюхает самостоятельность.
Помогаю ему справиться с запонками и на вопросительный взгляд в сторону моих обутых в простые дерби ног, еще раз напоминаю об отеках. Этого достаточно, чтобы он оставил при себе замечания о моем несоответствующем его дорогому виду наряде.
Дорога до места проведения мероприятия занимает примерно сорок минут. Все это время Андрей что-то энергично набирает в телефоне, а я смотрю в окно на вечерний, залитый огнями город, тщетно ковыряясь в памяти, чтобы достать оттуда недостающие кусочки пазла. Я была уверена, что «Рина» всегда существовала только в качестве приманки для Наратова, на которую он благополучно клюнул. Но у Рины есть паспорт, с фамилией «Шутова». Потому что по задумке Данте мы должны были стать братом и сестрой? Или…? И какое отношение Угорич имеет к его IT-компании?
– Надеюсь, тебе не надо напоминать… – заводит Андрей, когда мы прибываем на место и он помогает выйти мне из машины.
– Ты собрался учить меня правилу поведения на людях? – перебиваю его с неприкрытой откровенной издевкой.
Он закрывает рот и не произносит ни звука даже когда мы уже заходим внутрь выставочного центра, пафосно украшенного в черный, золото и серебро, как будто дизайнеру дали одно единственное задание: потратить за быстро баснословный бюджет. Народа внутри уже не протолкнуться, и моему носу категорически не нравится обилие разношерстных ароматов, преимущественно вечерних и поэтому адски удушливых. Я стараюсь держаться поближе к Андрею, чтобы меня не снесло потоком напудренных выхолощенных тел, которые так заняты позированием для фотокорреспондентов и селфи, что запросто толкают абсолютно все, что случайно попадет под руку. Андрею тоже пару раз достается, но однажды это оказывается кто-то из его знакомых, и я вынуждена терпеть десять минут моральных «издевательств», которые почему-то называют поздравлениями Андрея с наградой и прибавлением в семействе. Завольский-старший так спешил раструбить об этом, что теперь моя беременность как будто стала Новостью номер один. Странно, что меня до сих пор не поздравляют с этим выдающимся событием незнакомые люди на улице.
Мы садимся за столик почти у самой сцены – явно еще одна попытка Завольского-старшего выпендриться, посадить любимое чадо на видном месте, пока люди, которые действительно что-то понимают в финансах и бизнесе, вынуждены сидеть на галерке еще и за столиками на четверых, пока у них перед глазами торчит ничего из себя не представляющий прыщ. Неудивительно, что я почти сразу чувствую атаку множества раздраженных взглядов в спину. Но в данном случае меня это никак не задевает – я никогда не ассоциировала себя с этой семейкой, даже когда официально стала ее частью, поэтому все дерьмо, которое на них обильно льется, никак меня не задевает.
Кроме, пожалуй, одного.
Никак не могу это объяснить, но среди десятков безмолвных шпилек в спину, есть одна, которая настойчиво сверлит мне затылок, как будто заставляет оглянуться. Сначала я довольно успешно сопротивляюсь, но чем дальше – тем сложнее это становится. И только когда объявляют награду Андрея, и весь зал взрывается пафосными аплодисментами, я успеваю повернуть голову.
А, черт!
Авдеев.
Странно, что я не заметила его сразу – с таким ростом его должно быть видно как кол в чистом поле. Наверное, приехал уже под самое начало, когда основная масса гостей (включая нас с Андреем) уже расселись по своим местам. Другого объяснения, как я могла прозевать его присутствие, у меня нет.
Я резко отворачиваюсь, как будто это может спасти от его взгляда, но за секунду до того, как рефлекторно дергаю головой в противоположную сторону, мы все равно смотрим друг на друга.
Андрей уже на сцене, толкает пафосную речь. Фотограф все время крутится возле нашего стола и от натянутой улыбки у меня начинает болеть челюсть. Но роль правильной и хорошей жены я отыгрываю до конца и без помарок – в этом можно не сомневаться. А когда Андрей под очередную порцию оваций спускается вниз, я встречаю его теплыми объятиями и поцелуем, в котором идеально все – от полной искренности до идеальной подачи. Притворство, как сказал бы Данте, я могу без проблем преподавать в университете.
Церемония длится еще примерно полчаса, которые я провожу в бесконечной борьбе с собой, то почти находя миллион причин, почему еще разок глянуть на Авдеева не будет большой проблемой, то находя ровно столько же отговорок, почему этого делать не стоит. В конце Андрея и еще нескольких победителей зовут на сцену для финальной речи, а потом их всех окружают фотографы, журналисты и просто подхалимы, желающие лично засвидетельствовать свою радость, причем именно на сцене, а не как это обычно принято – в кулуарах. Я пользуюсь тем, что в зале начинается движ и до меня явно никому нет дела, ухожу сначала в затемненную сторону зала, где нет никого кроме официантов, а потом – в дверь, за которой – коридор в сторону уборных. Прохожу чуть дальше по коридору, где на меня не будет попадать даже свет тусклых ламп, прижимаюсь к стене и с тихим стоном облегчения вынимаю правую ногу из туфли. Господи, теперь я, кажется, начинаю понимать, почему у тех женщин с рекламы кремов для стоп, такие оргазмические лица – мое в эту минуту наверняка выглядит так же.
Пользуясь этой передышкой, мысленно прикидываю, сколько еще времени придется здесь торчать. Все официальные церемонии завершены, на рукопожатия и обмен любезностями уйдет максимум минут двадцать. А потом банкет, на который нам с Андреем оставаться совсем не обязательно. Хотя мой благоверный так вошел в роль успешного успеха, что заставить его отказаться хотя бы от минуты славы будет не так просто. Но находиться в одном зале с Авдеевым – нет, увольте. Я лучше получу еще одну затрещину от жирного борова за непослушание.
Но как бы сильно я не старалась переключить мысли на что-то другое, в голове все время вертится вопрос – был ли он с Мариной? Странно, что я четко помню стол, за которым сидел Вадим, и то, что он был в темно-сером костюме, кремовой рубашке и модном галстуке, но хоть убей – абсолютно не обратила внимания, кто еще сидел с ним за одним столом. Кажется, там вообще никого не было? Или нет, справа, какая-то фигура в темном, но не уверена, что это вообще была женщина.
Но даже если он пришел без Марины – что это меняет? Он и раньше нигде с ней не появлялся, что никак не помешало им родить одного общего ребенка и чуть не заиметь второго. Непонятно только, почему я до сих пор пытаюсь найти какое-то подтверждение его слов там, где все буквально указывает на то, что все, что говорил Авдеев – ложь от первого и до последнего слова.
Сую ногу обратно в туфлю, достаю вторую и наслаждаюсь новой порцией приятных ощущений. Ступни распухли до состояния свежесваренной сардельки, странно, что я вообще смогла впихнуть ногу обратно – она выглядит вдвое больше моей крохотной туфли тридцать шестого размера.
Но мое недолгое уединение все-таки нарушает звук приближающихся шагов. И хоть я не могу видеть кто идет навстречу, кишками чувствую – это Авдеев. Быстро пытаюсь втолкать ногу обратно, но с правой этот фокус и близко не проходит так же легко, как с левой. И к тому времени, как передо мной возникает здоровенная стокилограммовая туша Авдеева, я беспомощно топчусь на одной ноге, пытаясь одновременно справиться с обувью и делать вид, что не замечаю слона в посудной лавке.
– Ничего не хочешь мне сказать, Лори? – На этот раз его голос звучит и в половину не так флегматично, как раньше. Но Вадим все равно пытается помочь мне, протягивая руку в качестве опоры.
Естественно, я ее игнорю.
Отвечать тоже не собираюсь – все, что я хотела сказать по всей этой ситуации, я изложила в том коротком сообщении. Не всегда обилие слов имеет значение, а краткость, как известно – признак таланта. Хотя Данте любит коверкать это крылатое выражение, называя краткость – признаком дурачины.
– Тебе не удастся меня игнорировать, – предупреждает Вадим.
– Правда? – Я кое-как натаскиваю проклятую туфлю, распрямляюсь и нахожу в себе смелость посмотреть прямо ему в глаза. – А по-моему я уже это делаю. Всего доброго, Авдеев.
Пытаюсь его обойти, но он легко препятствует этому, просто становясь поперек коридора, настолько узкого, что Авдеев едва не застревает в нем плечами. Таким образом, чтобы уйти, мне придется раскорячиться и либо проползти у него под подмышкой, либо пытаться протиснуться в узкую щель вдоль стены. И в том, и в другом случае я буду выглядеть максимально нелепо. Лицо Вадима как раз и выражает полное понимание моего безвыходного положения.
– Если ты не заметил – я здесь с мужем, – не придумываю ничего лучше этой идиотской отговорки. – Мне не очень хочется объясняться с ним на тему того, почему я была в темном помещении с другим мужчиной.
