Текст книги "Огонь для Проклятого (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава сорок седьмая: Хёдд

Я сплю без сновидений.

Когда вернулись в наше убежище, я едва передвигала ноги. Действие обезболивающего снадобья Кела, что выпила перед выходом, закончилось немногим раньше нужного – и последние шаги помню лишь в густом тумане.

А потом я просто вырубилась. То ли сама, то ли от очередной порции какого-то зелья.

Когда вновь открываю глаза, все тело задеревенело, и малейшее движение неминуемо отзывается гулкой болью, что моментально расползается далеко от своего очага. Такое ощущение, что меня били – долго и со знанием дела. Били, явно намереваясь перемолоть в теле все кости.

Я лежу лицом к стене и не вижу, что происходит в комнате.

А там тихо.

Закусив губу, потихоньку переворачиваюсь, стараясь не придавить Хельми, потому что он должен лежать рядом. Его сиделку вроде бы отправила домой.

Сына рядом нет.

Но волнение не успевает подняться, потому что поднимаю глаза и вижу Кела, что сидит возле камина. Почти, как в моем недавнем кошмаре, только сейчас он не спит, а на его руках спокойно лежит Хельми. Сын тоже не спит, а старательно пытается ухватить чернокнижника за нос.

Со стороны это зрелище выглядит очень забавным и… родным, что ли. И я даже позволяю себе небольшую улыбку, но быстро сгоняю ее с лица. Боюсь, что дам Кел'иссу очередной повод снова меня ужалить.

– Ты совсем не спишь? – спрашиваю его, пытаясь приподняться на локте.

Боги!

Чувствую себя старой развалиной.

Он поворачивает ко мне голову и молчит. Лицо странно-задумчивое, отчасти даже отрешенное. Затем поднимается, идет ко мне и кладет рядом Хельми.

– Я покормил его, пока ты спала, – голос глухой и по-прежнему отрешенный. – Как мог.

– Что-то случилось? – спрашиваю обеспокоенно.

– Нет, пока нет. Я не успел поблагодарить тебя за помощь, – кажется, ему трудно это говорить. – Я снова переоценил себя, – криво усмехается, – вынужден признать, это становится закономерностью.

– Переоценил? Ты о чем?

– Я думал, что достаточно восстановился после воскрешения. Но это не так. Сначала стражи, я не мог полностью контролировать их на расстоянии. Теперь Темная. Она оказалась слишком сильна.

– Это была Темная? Но как? Разве ее можно засунуть в бочку?

Кел одобрительно кивает.

– Насколько известно мне – нет. Ее действительно можно пленить и привязать к одному месту, но для этого нужно соответствующее оборудование и знания. Кто это мог сделать здесь, в Гавани?

– Не знаю. Я вообще думала, что всех Трехглавых переловили.

– Думаю, это что-то новое, чего я не знаю, – разводит руками. – Твой брат что-то привез в бочках. Это что-то вылили в воду или, что скорее, в самой насосной станции. Именно она впоследствии и стала источником заразы, там Темная и появилась.

– Ты уверен, что это была Темная? – повторяю вопрос.

– Ты же должна была ее сама видеть.

– Нет, – мотаю головой, – вроде бы нет. Не помню. Я падала, было очень холодно, а потом у меня получилось увидеть тебя. Я позвала – и ты отозвался, очнулся. Ничего больше. А что видел ты?

– Ничего. Темнота. И голос. Он что-то шептал, в чем-то убеждал.

– Я тоже слышала голос. Вернее, мысли, чужие, но, думаю, они должны были стать моими.

– Темные наделены разумом, – Кел снова облокачивается на столешницу. Он что-то перебирает в пальцах, но я не вижу, что. – Возможно, куда более глубоким, чем разум человека.

– Главное, мы справились! – мне все же хочется поддержать его улыбкой. – Никто больше не заразится?

– Возможно, – уклоняется от прямого ответа. – Но зараженных уже много. Если мы их не вылечим, все может быть напрасно.

– Ты знаешь, как их вылечить? – подаюсь к нему, но тело отчаянно протестует скрипом в суставах и прострелом боли он головы до самых ног.

Наверное, мне не удается оставить лицо спокойным – и Кел снова наливает мне порцию своего зелья.

– Его нельзя пить часто, – говорит, видимо, решая, достаточно ли плохо я выгляжу.

Я бы очень хотела сказать, что справлюсь и сама, но это будет ложью – и он увидит ее, стоит мне попытаться слезть с лежанки. Кстати, я снова голая под одеялом. И пахну чем-то очень ядреным. Это какая-то мазь, которой Кел'исс намазал мои ссадины. А их, судя даже по рукам, много.

– Обещаю не напиваться и не горланить похабные песни, – пытаюсь немного разрядить его странное настроение.

Кел морщится, как от оскомины, но противное на вкус зелье мне все же протягивает.

– Откуда это у него? – спрашивает, развернув на ладони амулет в форме волчьего клыка. Инстинктивно проверяю Хельми – так и есть, это его амулет.

– Это подарок, – не понимаю, чем чернокнижника заинтересовала память о моем отце.

– Позволишь? – он достает нож и демонстративно показывает, что хочет использовать его на амулете.

– Нет. Это память об отце.

– Хёдд, – смотрит очень серьезно, – ты же не думаешь, что я просто хочу поглумиться над твоей памятью? Захоти я сделать тебе больно, нашел бы куда более действенный способ.

У него очень тяжелый взгляд – требовательный, выжидающий. И я пока не готова его выдержать.

– Хорошо, – все-таки выдавливаю из себя, понимая, что от подарка Турина может ничего не остаться. И пусть брат пошел по кривой тропинке, память об отце это нисколько не омрачает.

Кел'исс отходит к столу, недолго размышляет, затем возвращается ко мне и протягивает руку, предлагая подняться. Зелье я выпила, но его действие еще не ощущаю, потому кряхчу и мощусь, точно столетняя бабка, опуская ноги на холодный пол. Кел присаживается и натягивает мне на ноги меховые сапоги. Потом до носа заматывает в одеяло и ведет к столу.

Присаживаюсь на стул и смотрю, как он берет нож, присматривается и, выбрав удобное положение, острый край ножа просовывает в едва заметную щель между клыком и серебряным навершием, к которому крепится тесемка. Нажимает, наклоняет лезвие то в одну, то в другую сторону, пока навершие не отделяется.

Отложив нож, аккуратно откладывает навершие и заглядывает внутрь клыка.

– Что там? – тоже пытаюсь посмотреть, но ничего странного не вижу.

Кел тянется за фонарем и ставит его на столешницу.

Теперь я вижу. Только не знаю, что именно. Клык внутри полый, но там точно что-то есть, как будто жидкое, точно несколько капель вязкой смолы.

Перевожу взгляд на чернокнижника. Тот отходит к своим вещам и достает из них круглое стекло на ручке. Я видела такое у него – оно делает вещи больше, чем они есть на самом деле.

– Боги…

Оно и правда шевелится – переливается, меняет форму, даже если держать клык абсолютно неподвижно.

И это носил мой сын!

Раскрываю рот, чтобы снова спросить, что это за дрянь, но Кел прикладывает палец к своим губам.

– А теперь отвечай как можно точнее, – говорит он.

Киваю.

– Кто дал тебе этот амулет?

– Турин.

– Когда?

– Накануне Белой ярмарки.

– Что он при этом сказал?

Поджимаю губы, потому что те его слова теперь кажутся пророческими. Он уже тогда все знал и предупреждал меня, а я хоть и насторожилась, но даже представить себе не могла, как глубоко и в какую грязь он собирается нырнуть.

– Все еще не доверяешь мне? – усмехается Кел.

– Только тебе и доверяю. Больше некому.

И это чистейшая правда, которую, вообще говоря, ему бы не следовало знать.

– Тогда до слова, до мелочи – все, что он говорил.

И я рассказываю о нашей встрече, как заметила, каким усталым выглядит Турин. Рассказываю, как он радовался, когда держал на руках маленького Хельми, с каким удовольствием надевал на его шею волчий амулет и наказывал никогда его не снимать. Рассказываю о настороживших меня словах, мол, Север снова будет свободен и поднимется с колен.

Вроде бы все вспоминаю из того разговора. И правда, стараюсь выудить из памяти все мелочи.

– После, когда все началось, ты чувствовала хоть раз недомогание? Любое.

– Да. Единожды. Но то, слава предкам, была обычная простуда. Всего лишь жар, он прошел за одну ночь.

– Эту ночь ты провела рядом с сыном?

– Да…

Почему-то из горла вырывается лишь жалкий сип. Я уже понимаю, к чему он клонит. Но это же просто безумие.

– Похоже, тогда твой брат еще владел собственным разумом.

– Скажи мне, что это! – все же требую ответ. Я должна это услышать. Не хочу гадать и предполагать.

– Возможно, это антидот – лекарство от мора, Хёдд. Турин привез смерть в Лесную Гавань, он знал, что умрут если не все, то многие. Но вас он класть на алтарь своей мести готов не был.

Меня ведет в сторону – и я едва не соскальзываю на пол, но успеваю ухватиться за столешницу. Наверное, я должна бы чувствовать благодарность, что брат озаботился о моей с сыном безопасности, но чувствую лишь… это не ненависть – это что-то липкое, отвратное, смердящее вскрытой могилой.

– Я была рядом с Хельми, держала его на руках. А когда проснулась – жара уже не было, – говорю, уставившись куда-то в пол. – Кел, – поднимаю взгляд, – но ведь мы можем попытаться спасти заболевших. Мы можем собрать людей в одном помещении и просто положить амулет рядом. Как он работает? Как далеко распространяется его действие?

– У меня нет ответов на твои вопросы, – едва заметно мотает головой. – Но есть лишь один способ узнать их.

Глава сорок восьмая: Хёдд

Мы не дожидаемся ночи, потому что я буквально не в состоянии усидеть на месте. Стоит только начать действовать зелью Кела, как тут же начинаю собираться. На этот раз Хельми ни на кого не оставляю. Не могу рисковать, просто забрав у него амулет. Тащить его с собой – тоже плохая идея, но так я хотя бы целиком и полностью сама за него в ответе и контролирую ситуацию.

Осторожно, прячась за заборами и домами, окольными путями идем в святилище Духов. На улице уже привычно почти никого нет. И сейчас это нам на руку. Отчего-то именно сейчас боюсь сильнее всего – достаточно одного неверного взгляда в нашу сторону, чтобы весь гарнизон Гавани поднялся на ноги, а тогда ни о каком излечении больных не будет идти и речи.

А если не получится?

Если амулет не подействует?

А если излечение затянется?

Снова ворох сомнений и вопросов, что буравят мозг и заставляют от нетерпения кусать губы.

– Спокойно, Хёдд, – неожиданно мягко говорит Кел'исс, когда замечает мою плохо скрываемую нервозность. – Мы сделаем все, что в наших силах. И даже немного больше, если понадобится. Но стук твоих зубов лишь привлечет к нам излишнее внимание.

Улыбаюсь.

Боги!

Мне действительно нужно было услышать что-то простое. Даже не о безусловной удаче и победе над всеми врагами – всего лишь знать, что он все еще со мной. Я правда пытаюсь быть сильной, но так сразу получается плохо.

У самого святилища тоже никого. Но с главного входа все равно не идем, пробираемся к задней двери и входим через нее. Внутри привычно царит полумрак, богато накурено благовониями. Мы проходим узкими коридорами, вдоль которых тянутся бесконечные полки с ворохом сушеных трав и всевозможных глиняных склянок. Многое из этого покрыто толстым слоем пыли, о многом уже давно позабыли.

Во внутреннем зале, где по-прежнему много людей на полу, воздух тяжелый и спертый. Слышатся приглушенные стоны и кашель. А еще здесь очень грязно.

– Госпожа моя… – голос верховного шамана доносится из темного прохода, – что случилось?

Он замирает и замолкает, когда видит, что я не одна. Подслеповато щурится – и его лицо вытягивается и бледнеет.

– Я принесла лекарство, – говорю громко. – Никаких вопросов. Всех, кто болен, собрать сюда и разложить как можно плотнее в этом зале.

Усаживаюсь прямо на пол, в центр.

– Мне нужен Эйстин, быстро! Святилище запереть и никого не пускать, пока это не позволит господин Кел'исс.

Шаман открывает и закрывает рот, пытаясь подобрать слова своему возмущению.

– И распорядитесь здесь убраться, в конце концов, – обвожу взглядом зал. – Или я что-то упустила, и теперь здесь силосная яма?

– Да, госпожа… – хрипит шаман и, переваливаясь, точно утка, исчезает.

– Командный голос? – не скрываясь, ухмыляется Кел. – Одобряю.

– Помнишь Эйстина? – игнорирую его укол. – Это мой охранитель. Пустишь его, как появится. Думаю, охрана нам не помешает.

– Да, госпожа, – отвешивает шутовской поклон. – Если станет жарко, я приведу стражей.

– Очень надеюсь, что до этого не дойдет.

Надеяться надеюсь, но не очень в это верю. Магн’нус все равно узнает, где я и что делаю. Даже думать не хочу, как именно узнает. И тогда он придет.

Между тем, в зале появляются послушники и споро начинают уборку, а заодно стаскивают больных так, как я показываю. Еще нескольких северян приносят из других залов.

У меня нет четкого плана. Есть только намерение продержаться здесь, как можно дольше. Если клык поможет этим людям, мы будем искать других больных по домам. Вопрос лишь в том, насколько нам позволят все это сделать, насколько наши собственные силы еще способны противостоять халларнам.

Если речь пойдет о честной стали, мы точно выстоим. Но если Магн’нус обратится к мощи драконов…

Перевожу взгляд на Хельми, которого держу на руках.

– Ты молодец, – говорю, гладя его по голове.

Я знаю, что многие дети мучают своих родителей частыми капризами, но Хельми, точно знает, что сейчас капризничать совсем не время. И ведь удивительно, со мной он в последние дни по-настоящему серьезен – маленький северный мужчина и есть. А Келу улыбался.

Протягиваю руку и проверяю у ближайшей ко мне совсем молодой девчонки лоб – жар очень сильный, она вся горит. Дыхание быстрое, но поверхностное, точно она очень долго бежала. Что ж – вот на ней я и увижу улучшения, если волчий клык помогает.

Эйстин в святилище Духов появляется довольно скоро – с силой стучит в главные двери, что я слышу его даже из внутреннего зала.

– Госпожа… – оглядывается с полным непониманием происходящего. – Что происходит?

– Спасибо, что пришел, – благодарю его улыбкой. – Но прежде, мне нужна информация. Тот же вопрос, Эйстин, что происходит снаружи? Какое положение в городе?

– Ночью в пещере Холодных ключей произошел обвал. Халларны подняты по тревоге. Наместник распорядился собрать команду рабочих для разбора завалов. Вас ищут, госпожа, – добавляет, чуть понизив голос.

– Ты знаешь, что там произошло?

– Слышал от людей, что были с вами. Но, признаюсь, ничего не понял кроме того, что нельзя бить запасенную воду.

– Нельзя пить воду Холодных ключей, – поправляю его. – Она была отравлена. Вся эта болезнь – от нее. Что с выходами из города? Можно вывести людей?

Мой охранитель хмурится.

– Ваш брат поставил своих людей у всех потайных выходов, – Эйстин выглядит так, как будто ему стыдно. – Когда вы пропали, Турин по праву крови заявил свое право на наследие рода Хольмбергов. Никто не знает, какой у него вышел разговор с наместником, но теперь ваш брат командует всеми охранителями Лесной Гавани, за исключением самих халларнов, конечно. На пристани обрубили концу самым большим челнам. Остальные порубили в щепу и сожгли.

– И за ним вот так легко пошли? Его слушают?

Признаться, меня бы оттолкнул один только его вид. Мой брат – не человек из пустоши, его многие знают, он пользуется непререкаемым уважением. Чего уж греха таить, многие думали, что после гибели моего отца, именно Турин встанет во главе рода Хольмбергов. Но тогда он был человеком, со своим мировоззрением и своими привычками. Человеком – не едва передвигающим ноги мертвецом.

– Не все, но многие, – Эйстин в задумчивости трет лоб. – Он странный, госпожа. От него исходит ощущение потусторонней опасности. Но на его стороне верховный шаман. И его слова много значат.

– Ты его видел, Турина?

– Да, госпожа.

– Что скажешь? Только честно. Что думаешь о нем?

– Я едва узнал его, госпожа, – пожимает плечами Эйстин. – Если бы не его голос, не узнал бы вовсе. Он с трудом ходит, с трудом дышит. У него гноятся глаза и выпали почти все зубы.

– А его люди? Из его клана.

– Не скажу наверняка, но не удивлюсь если их лиц вообще никто не видел. Они прячут их под повязками и глубокими капюшонами.

– Мне нужны люди, Эйстин. Все, кого сможешь найти.

– Не все сразу, – появляется из-за его спины Кел. – Большой толпой мы только раньше времени привлечем к себе ненужное внимание. Хватит дюжины самых проверенных и надежных. А остальные пусть будут наготове и где-то неподалеку. На всякий случай.

Охранитель переводит на меня взгляд, ждет.

– Делай, как он говорит, – киваю словам заклинателя. – Только постарайся тихо. Мы еще можем побороть болезнь, но нам нужно время. И тишина.

– Будет сделано, госпожа, – кивает Эйстин и бегом исчезает.

– Ему можно доверять? – спрашивает Кел.

– Он за меня жизнь отдаст.

Мне очень неуютно. Отчего-то кажется, что вот-вот послышится звук приближающихся шагов, громкие выкрики – и в святилище вломятся люди моего мужа. Потому и вздрагиваю от каждого шороха, прислушиваюсь к каждому выкрику снаружи.

Кел'исс же, напротив, выглядит абсолютно спокойным. Он то появляется в зале, то уходит, возвращаясь к дверям. И когда вижу его, мне, глупо это скрывать, становится гораздо увереннее.

Когда-то я была зависима от этого человека, когда-то даже засыпала с трудом, когда он не ночевал в моей постели. Потом, когда его не стало, ходила, точно неупокоенная душа. Первые дни, много дней, даже не помню себя. Стыдно, но, наверное, если бы не носила Хельми, могла бы что-то с собой сделать. у моего народа такое не принято, потому что суровый климат не щадит тех, кто чуть менее силен, ловок или удачлив, чем другие. Ни одна зима ни одного клана не обходится без того, чтобы с охоты не вернулось несколько мужчин. Женщины плачут по ним, голосят в ночи, но потом продолжают жить. Потому что так правильно, потому что так нужно для клана. И для них самих. Время лечит, как бы больно не проходило исцеление. И я думала, что излечилась от него. Что глубокая рана, которую собственноручно зашила кривыми стяжками, затянулась. Но она всего лишь покрылась тонкой коркой, которая сковырнулась сразу же, как чернокнижник вернулся в Гавань.

А еще меня гложет крамольная мысль, за которую хочется бить себя по щекам, пока те не начнут гореть жарким огнем: если бы не случилась вся эта беда с мором, он бы не был сейчас рядом.

Все идет хорошо – Эйстин возвращается с несколькими воинами и расставляет их во внутренних помещениях святилища. Шаманам такое положение дел не очень нравится, они говорят, что общение с Духами требует уединения и уважения к их реликвиям, но даже верховный в конце концов кивает и сдается.

– Ты ничего не делаешь для их излечения, – говорит мне, когда, нахмурив кустистые брови, стоит и обводит взглядом зал, в котором я сижу в той же позе, как и пришла.

– Прости, но Духи говорили со мной и научили, что делать. Но это знание должно остаться секретом. Даже для тебя, шаман.

– Духи говорили с тобой? – его рот искажается в презрительной ухмылке, но он тут же одергивает себя и возвращает лицу приличествующую надменность. – Прости, госпожа, но как это возможно? Я не помню, чтобы кто-то из послушников доносил мне о твоем желании обратиться к предкам.

– Духи пришли ко мне сами, во сне. Я столь много и часто просила их о помощи, что они наконец-то откликнулись.

По лицу шамана пробегает волна недовольства. Конечно, каждый из нас, не облеченных таинственными знаниями, множество раз просит о помощи предков, взывает к их мудрости и опыту. Но говорят они только через своих избранников – через шаманов. Так было всегда. И на любые слова обычных смертных о том, что с ними говорили Духи, всегда имелся один и тот же ответ: это был всего лишь сон, не напивайся в следующий раз.

– Госпожа, ты знаешь, что снам верить нельзя.

– Да. Но что нам мешает проверить мою уверенность?

Смотрю на него пристально.

– Ничто, госпожа, – цедит сквозь зубы.

Глава сорок девятая: Хёдд

– Ссориться с духовенством – дело неблагодарное, – выступает из тени Кел, когда верховный шаман покидает зал. – Нужно было сварить какое-нибудь зелье с самым поганым вкусом из возможных и дать ему попробовать. Он бы поверил, даже если бы тут же проблевался.

– И потерять время?

– Согласен, но я бы не доверял всем этим любителям говорить с несуществующим. Они очень обидчивы и амбициозны. Прямо, как я, – широко усмехается, – только я еще и умен. А глупый человек, облеченный властью, которая вот-вот ускользнет из его рук, может быть весьма опасен.

– Мне не нужна его власть, – мотаю головой. – Всегда было достаточно той ответственности, что лежала на мне.

– Возможно, только если эти люди вокруг тебя вдруг выздоровеют и встанут, это сильно подорвет авторитет человека, говорящего с Духами. Потому что получится, что он, вроде как, уже и не нужен, раз Духи говорили с тобой напрямую.

– Я не подумала об этом.

Наверное, родись я при каком-нибудь огромном дворце в куда более цивилизованной стране, где с самого детства бы видела тайную борьбу всех со всеми, тогда бы только и могла предполагать, что собственные поспешные действия, направленные исключительно на ускорение возможного спасения людей, кем-то могут быть восприняты совершенно превратно.

– Я поговорю с ним потом, когда все закончится. Я давно его знаю. Он хороший человек. Просто сейчас всем сложно.

– Поговори. А вообще, с точки зрения рациональности все эти духовники – лишние люди. – Он поднимает руки, давая понять, что не собирается дальше спорить. – Всего лишь мое мнение, госпожа. Ни на чем не настаиваю.

Слышу рядом глубокий вздох – и невольно вздрагиваю, потому что в голове тут же мелькает образ несчастной мёртвой девушки на столе в лаборатории чернокнижника, из тела которой появляется черное призрачное нечто.

Поворачиваю голову – на меня смотрит та самая девушка, лоб которой я недавно трогала. Смотрит абсолютно ясными глазами, пусть и в окантовке сероватых кругов.

– Госпожа… – шепчет сухими растрескавшимися губами и пытается приподняться.

– Воды! – почти кричу. – Спокойно, не шевелись, – уже к девушке, – как ты себя чувствуешь?

Касаюсь тыльной стороной ладони ее лба – жара нет!

Боги!

Перевожу взгляд на Кела и едва заметно киваю.

У меня по спине бегут мурашки, а руки начинает мелко подрагивать.

Неужели получилось?

И времени прошло совсем немного. Если так и пойдёт, то всего за день-два мы вернем всех тех, кто сейчас находится на самой грани.

Прибегает послушник и приносит воду. Сама забираю у него глиняную плошку и подношу к губам девушки. Она начинает пить с моей помощью, но затем берет плошку сама.

– Я… – она касается рукой собственного лба, вертит головой из стороны в сторону, а потом аккуратно, опираясь на руки, поднимается. Ее пошатывает, но она все равно не выглядит смертельно больной. По крайней мере, точно не такой, как недавно. – Все хорошо. Небольшая слабость – и все. – Смотрит на меня в удивлении распахнутыми глазами. – Я болела, мне было очень плохо, меня выжигало изнутри. А еще эти бесконечные сны, эти слова в голове… Я знала, что скоро умру. А потом… все кончилось. Сны кончились. Я больше не слышала слов. И все стало хорошо.

Она присаживается на корточки, берет меня за руку.

– Это вы сделали? Вы меня вылечили?

– Пока не отходи далеко и прислушивайся к своим ощущениям.

Через какое-то время приходят в себя еще двое – мальчик лет десяти и пожилой воин с глубоким шрамом через все лицо.

И оба рассказывают то же самое: ощущение нестерпимого жара и тяжелые сводящие с ума сны, в которых не укрыться от всепроникающего голоса.

Я успеваю подозвать Эйстина и наказываю ему выделить свободных людей, чтобы обойти всю Гавань и отыскать всех зараженных, а после доставить их в святилище, когда в двери кто-то стучит. И стучит явно не рукой, а обухом топора.

– Хёдд, сестренка! – голос брата звучит точно из-под земли. – Будь так любезна, уважь вниманием, выйди поболтать о безделице.

Турин, он все-таки пришел!

Да, я знала, что так будет, но все равно не подготовилась внутренне. Сердце так сильно бьется в груди, что болезненно ноет в ребрах.

– Хёдд!

– Не вздумай выходить, – в зале появляется Кел.

– Кажется, мы не очень хорошо закончили наш прошлый разговор, каюсь, был не в себе. Обещаю, пальцем тебя не трону.

В зале появляется один из воинов Эйстина, что-то говорит на ухо своему командиру.

– Госпожа, их всего десяток, мы справимся, – говорит мой охранитель.

– Десяток кого? – спрашивает Кел. – Это его люди? Они в масках?

– Да… – неуверенно кивает воин.

Черты лица Кел'исса заостряются, во взгляде появляется ледяная сталь. Я знаю этот взгляд – если он так смотрит, значит, недалеко до кровопролития.

– Я поговорю с ним, – резко поднимаюсь на ноги и нахожу взглядом девчонку, которая очнулась от болезни первая, протягиваю ей Хельми. – Дорогая, посиди, пожалуйста, здесь. Я не задержусь.

– Да, госпожа, – говорит почему-то шепотом.

Она боится – и я понимаю ее.

Потому что и сама боюсь. Потому что не верю в то, что брат снова стал самим собой. Не могу себе это объяснить, просто что-то отвратное и потустороннее слышу в его голосе.

– Хёдд, – Кел перехватывает меня за руку. – Это уже не твой брат.

– Тогда тем более надо узнать, чего он хочет.

Он изучает мое лицо, затем отступает, позволяя мне пройти. Не знаю, что увидел, потому что я точно бледна, будто свежий снег. И мой страх он тоже наверняка видел.

Когда выхожу на улицу, некоторое время даже щурюсь – такое сегодня яркое солнце. Турин стоит, понурив плечи и свесив голову набок. Старик стариком, кожа да кости, которые едва прикрывает легкая холщовая рубаха с закатанными до локтей рукавами и расстегнутая безрукавка. Если я бледна, то в его лице нет ни намека на кровинку, как и в глазах – они выцвели и поблекли, пустые и бездумные, точно у придонной рыбы. При всем при этом опирается Турин на огромный топор с длинной ручкой.

Его же люди стоят чуть дальше, одетые кто во что, но все как-то несуразно, точно набегу, впопыхах. Лицо каждого закрыто повязкой. Только глаза видны, да и то едва ли.

– А я заждался, – брат разводит руки в стороны, точно ожидая, что я брошусь в его объятия. – Скучала по мне, сестренка?

– Немного соскучилась. Как раз голова болеть перестала.

– Да полно тебе поминать старое, с кем не бывает. Ничего же не случилось. – Выражение его лица вообще не меняется. Это точно маска с подвижным открывающимся ртом, за которой нет ни малейшей эмоции.

– Ты хотел поговорить, – напоминаю ему.

– Конечно. Я не образец доброго мужа, сестренка, но даже мне не приходило в голову тискаться с другими бабами, пока моя нареченная не пошла по рукам.

– О чем ты?

– О том, сестренка, что ты позоришь род Хельмбергов, якшаясь с ублюдочным чернокнижником при живом муже.

Чувствую, как за моей спиной дергается Кел, но удерживаю его рукой.

– Пожалуйста… – оборачиваюсь к нему, затем снова к Турину: – Так что муж не пришел сам? Зачем прислал тебя?

– Прислал?

Мне кажется или в глазах Турина мелькает что-то странное, что-то, чего там быть не может, как будто кто-то смотрит на меня с той стороны – и это не брат.

– Идем со мной, сестренка, – продолжает он. – Ты слишком заигралась, чтобы выпутаться самостоятельно.

– Ты мне поможешь?

– Кто же, как ни родственник.

Замечаю, что вокруг нас начинают собираться люди. Кто с оружием, кто – нет. Мужчины, женщины. Прислушиваются, присматриваются, пытаясь понять, что происходит.

– Ты можешь думать, что поступаешь верно, – продолжает Турин, – но ты всего лишь неопытная девчонка, которая где-то что-то услышала, где-то что-то увидела. И ты сама это знаешь. А пока тебе нужен опытный наставник.

– И к нему ты меня отведешь?

– Да, Хёдд. И это нормально. Он твой муж. Он взял на себя ответственность за тебя и твоего ребенка. Или ты забыла, что не имеешь права думать только о себе?

– Признаться, немного запамятовала, – отчего-то очень хочется вывести его из себя, выдавить на этом подобии лица хоть намек на эмоцию. – Спасибо, что напомнил. Но дальше я сама справлюсь. А мужу передай, что, если хочет меня увидеть, пусть приходит собственными ногами.

– Глупо. Очень глупо. Ты ведь знаешь, что предки входят в этот мир. Знаешь, что будет, когда их станет в достатке.

– Нет, – делаю к шаг к нем. – И никто не знает, братец. Может, расскажешь? А заодно не забудь упомянуть о Холодных ключах, куда каким-то чудесным образом попали твои бочки.

Я очень надеюсь увидеть, как на его безразличном лице дрогнет хотя бы одна мышца, но нет – вообще ничего.

– Бочки? У меня пропало несколько пустых. Я не придал значения, не стал поднимать шум. А надо было? Не подумал, что это так важно, хотя, признаюсь, бочки были хорошие.

Не верю ему. Не верю ни слову.

– Мне было видение, братья мои! – обращается уже к окружившим нас людям. – Я долго носил его в себе, долго молчал, но теперь могу донести его и до вас. Сам верховный шаман направлял мой разум, его благовония подняли меня к чертогам наших Предков – и я говорил с ними. И они дали мне слово. И это слово они сдержали.

Брат выжидает – и я вижу, как по рядам собравшихся проносится легкое волнение. Люди слушают его, смещаются из задних рядов – в передние.

Но, позволь, ты приплел сюда шамана.

Я уже готова выкрикнуть обвинение в его лжи, когда верховный выходит из-за моей спины и степенно шествует к Турину, встает по правую его руку.

Боги!