Текст книги "Фокус (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Ладно, уложу Сову спать и напишу.
Но, как обычно, я просто выключаюсь рядом со своей больной малышкой. Просыпаюсь около трех ночи, чтобы проверить температуру и радуюсь, что цифры на электронном термометре не перевалили за тридцать семь и восемь.
Ни слова от Йори.
Упрямая женщина.
Или, может, ей все равно? С какого хрена я вообще решил, что она только то и делает, что ждет, когда я напишу? Только потому, что всегда почти сразу отвечает? Это просто вежливость и воспитание, а еще у нее в телефоне, кажется, несколько важных чатов – и она сама говорила, что в большей или меньшей степени, но вынуждена быть почти постоянно онлайн.
Минус общения на расстояния – я не вижу ее лицо, не понимаю реакцию на себя.
И сейчас в моей жизни такой… пипец, что выяснять отношения посреди ночи я точно не готов.
Глава двадцать третья: Йори
Не знаю, где именно услышала эту фразу, но хорошо помню, что подумала в ответ: так не бывает, это просто глупо.
«Захочет – напишет, – подумали оба и потеряли друг друга».
Можно сказать, что я живу с этими словами. Не ношу специально, но они повсюду: в моей сумке, когда достаю ключи от машины, на экране телефона, который проверяю уже безо всякой надежды, под подушкой, как надоедливая кукла-вуду, укравшая мои спокойные сны.
Понимаю, что это – жизнь. Иногда люди просто теряются без причины, без повода, без ссоры и даже, возможно, без желания разорвать то, что кажется крепким. Просто так случается, особенно, когда не за что зацепиться. И когда в голове торчат те проклятые фотографии, а я так и не придумала, как о них можно спросить. Не нашла ни единого повода увести разговор на тему «бывшей».
И именно так все сходит на «нет».
Совершенно глупо, но это происходит с тем, чем я дорожила больше всего. Даже смешно произнести вслух: кажется, меня угораздило влюбиться в человека, которого я почти не знаю. И это после того, как четыре года назад я твердо пообещала себе больше никогда не впускать никого в свое сердце, потому что мне снова сделают больно.
На практике, так уж получается, что я сама себя ударила – своим любопытством.
Я сижу в маленьком кафе на третьем этаже торгового центра, смотрю на свой любимый кофе с молоком и капелькой бейлиса, нетронутый шоколадный десерт и на телефон, который по привычке кладу на стол так, чтобы увидеть световой сигнал входящего сообщения. Пытаюсь работать над новой книгой – и ничего не получается. В голове то и дело всплывают шутки Андрея на тему моего «брутального Писающего демона» и хочется то смеяться, то плакать, то хватать телефон и писать глупости, вроде: «Прости, что я такая ревнивая идиотка, но, может быть, ты скажешь, что происходит?»
К сожалению, срок годности есть не только у овощей, конфет и мороженного, но и у неотправленных сообщений. Мое просрочено надели на полторы.
Я почти силой заставляю себя смахнуть ложкой шоколадную снежинку с пенной шапки капучино, делаю маленький глоток и замечаю отца, который как раз появляется в дверях и рыщет взглядом по залу в поисках своей нерадивой дочери. Вчера я впервые в жизни криво припарковалась и получила вмятину. А я, хоть и самостоятельная молодая женщина, но с машинами строго на «вы».
Папа подсаживается за мой стол и молча передает ключи от машины.
– Ты мой герой, что бы я без тебя делала, – говорю я, перетягиваюсь через стол и выразительно чмокаю его в щеку.
– А ты будь, пожалуйста, внимательнее за рулем. – Он тут же миролюбиво вскидывает руки, потому что у него не найдется аргументов против «это первое ДТП за два года водительского стажа, да и не ДТП вовсе». – Тут такое дело, Йо…
Обычно, когда он говорит что-то такое, речь точно пойдет не о бытовых мелочах, а о чем-то важном. Даже интонация у него становится «громко говорящая». Господи, надеюсь, они с мамой не разругались снова?
– Бабушка уже не молодая, ты знаешь.
Бабушка – это его мама. Единственная из живых родителей моих родителей. Маминых нет уже давно, а дедушка по отцовской линии умер несколько лет назад от инфаркта. И так уж получилось, что я – единственная внучка, хоть почти не знаю свою бабушку, потому что она живет за кучу километров в городе, где все время идут дожди и лениво гуляют туманы.
В том самом городе, о котором я запрещаю себе думать.
– Мы с мамой понимаем, что у тебя своя жизнь… – Отец впервые как будто не может найти подходящие слова и поэтому просто делает себе «отмашку» и в лоб выдает: – Бабушка будет рада, если ты съездишь к ней. Все равно у тебя работа удаленная, какая разница, откуда? Да и что тебе, молоденькой, делать в нашем болоте? Поедешь, посмотришь культурную столицу.
– В Петербург? – Зачем я переспрашиваю?
– Ну да. – Отец подтягивает к себе тарелку с моим десертом, отламывает ложкой большой кусок и отправляет его в рот. Морщится, потому что не большой сладкоежка. – Бабушка рада будет. Она сама просила. Хочет похвастаться подругам внучкой-писательницей.
– Когда? – шепотом уточняю я.
– Да хоть вчера.
Может быть…
Вспомни о просроченном сообщении, Йори, и перестань думать, что молодому холостому мужчине нечего делать, кроме как сидеть и ждать, не замаячит ли на горизонте его жизни Серая моль в Синих Чулках.
Я знаю, что это – большая ошибка. Что хоть мой телефон давно молчит, сердце все равно во что-то верит и на что-то надеется, а, значит, как только расстояние больше не будет стоять между нами, мой безнадежный внутренний романтик снова побежит к пропасти под названием «Слепая вера». Много ли шансов, что люди найдут друг друга в большом шумном городе? Не думаю, что больше, чем встреча двух земляков в японском ресторанчике посреди шумного Манхеттена. Но я все равно буду во что-то верить. И рано или поздно эта вера сведет меня с ума. А при моей работе это равносильно отрубленным рукам и голове.
– По-моему, это плохая идея и…
– Йори, просто съезди на пару недель, – перебивает мое «нет» отец. – Пока мы с мамой подумаем, что делать с бабушкой. Ей нельзя оставаться одной, возраст уже не тот.
Я просто согласно киваю.
Это не судьба. Просто случайность. Совпадение.
Именно так и буду думать, потому что так безопаснее.
Удивительно, как быстро можно собрать вещи, даже если делаешь все, чтобы оттянуть момент. А оказывается, все дела вдруг сделаны, вся посуда перемыта, и даже занавески я стирала на прошлой неделе, когда пытались убить время и не думать об Андрее. И сейчас, сидя перед двумя спортивными сумками, не знаю, чем заполнить время. Поэтому просто складываю самые необходимые на пару недель вещи. Любимую меховую шубку, теплые свитера, пару костюмов, джинсы и рубашки. Долго смотрю на красивое красное платье, которое до сих пор висит с биркой, потому что не случилось повода его надеть. Оно мне идет – это признало даже отражение в зеркале, хоть я крайне критична к своей внешности. Мысленно примеряю на себя пунцовую мягкую ткань, представляю, как буду спускаться в наряде по лестнице, как буду стучать каблуками по мраморным ступеням какого-то театра… и фантазия охотно дает пинка под зад.
Закрываю шкаф и на всякий случай опираюсь на дверцу спиной. А то вдруг передумаю.
Глава двадцать четвертая: Андрей
Наверное, первый раз за две недели я нормально сплю. Не ворочаюсь в постели, чувствуя себя Джордано Бруно на костре святой инквизиции, не хочу «почесать» себя теркой для овощей.
В общем, просто тупо сплю: без снов, с пустой башкой и, не думая о том, что Соня, которой уже стало намного лучше, прискачет ко мне в шесть утра. Как мало, оказывается, нужно для ощущения счастья. Просто тупо хорошо выспаться.
– Эй, спящий красавец, тебе нужно поесть. – Мать трясет меня за плечо и, зная мои повадки, тут же стягивает одеяло с моих плеч, мешая укрыться с головой. – Андрей, ты вторые сутки ничего не ешь, так нельзя.
– Я могу проглотить пару кусков сырого мяса, – ворчу в ответ, накрывая голову подушкой. – Все равно сварится внутри.
– Вставай, – безапелляционно говорит эта бессердечная женщина – и я нехотя открываю глаза.
Сначала думаю, что ослеп, потому что перед глазами какое-то красно-розовое размытое пятно, но, проморгавшись, различаю сердце, криво нарисованное на альбомном листе и закрашенное местами почти до дыр, а местами с проплешинами.
– Я тебя люблю, папочка, – щебечет Сова и крепко обнимает меня за шею.
Что?
– День влюбленных, – подсказывает мать.
Я целую Соню в кончик носа и бережно кладу рисунок на соседнюю подушку.
– Колючий, – морщит нос Сова и тут же, как тушканчик, скачет вслед за матерью, а я со вздохом снова заваливаюсь на кровать.
Закрою глаза и полежу еще ровно минуту.
Интересно, что она сейчас делает? Тоже принимает в подарок дурацких плюшевых медвежат или криво сшитые сердечки с синтетическим наполнителем? Не люблю этот праздник, потому что само слово «любовь» обесценилось до дешевых игрушек из перехода, которые некоторые «молодцы» покупают десятками, чтобы раздаривать всем девушкам, которых хотят затащить в койку. Есть у меня такой приятель: считает, что на День Валентина дают даже неудачникам, а если он расстарался на цветок с красной ленточкой и поющего херню медвежонка – вариант практически беспроигрышный.
«Не люблю этот день», – сказал я несколько недель назад, когда обсуждение пришлось в тему.
«А я люблю, но без цветов и игрушек. Просто это хороший повод сказать людям, как много они значат, и какой скучной, серой и невыносимой была бы жизнь без них. Сказать родителям, что мне важна их любовь, сказать друзьям, что их поддержка, порой, помогает восстать из пепла. Сказать любимому человеку: Я тебя люблю».
Наверное, в ее жизни как раз появился один такой, раз в наших разговорах резко отпала необходимость.
И не буду я себе врать, что мне все равно. Нет, не все равно, потому что я правда хотел с ней увидеться. Тяжело представлять женщину, которую хотелось во многих смыслах, радостно тискающую дурацкую плюшевую игрушку или букет цветов.
В моем телефоне уже куча сообщений, большая часть – от неизвестного номера, подписанные «Твоя всегда любящая». Удаляю, даже не пытаясь вчитываться. Еще есть сообщение от жены брата: эта неугомонная девушка, кажется, любит весь мир и по любому поводу готова осыпать всех «своих» конфетти из сердечек. Не представляю, как они уживаются вместе, но на данный момент молодая семья брата – пример того, что я уверенно назову «идеальный брак». И, блин, я ему завидую до чертиков.
Если я напишу уже_не_моей_выдумщице, она ответит?
Я даже открываю список контактов в вайбере, где чат с ней висит в самом конце длинного списка. Обычно я удаляю все, что теряет свою актуальность больше, чем на три дня, но этот оставил, хоть и не перечитываю. Наверное, самое время.
Впервые за две с половиной недели я читаю наши последние сообщения. Пытаюсь увидеть между строк поворот не туда. И ни хрена не нахожу. Не сказал я ничего такого, за что она могла обидеться – даже копаться в этом не буду. Даже сообщение последнее – от меня. И ноль ответа, никакой реакции. Значит, на голову выдумщице свалился Прекрасный принц. Писающий, мать его, демон.
Кстати, о демонах.
Я знаю, что она собиралась писать новую книгу о своем этом пафосном кровавом потрошителе, и даже, «как своему», рассказала мне парочку спойлеров. И даже кое-чем мне пригрозила: в ответ на мои колючие издевки сделать Писающему демону руну в виде лиса, как на моем предплечье. Интересно, сделала ли?
Форум, где выдумщица выкладывает свои новинки в режиме онлайн, давно у меня в закладках, хоть в последнее время я заходил туда преимущественно ради ее книг. Странное чувство. Как будто возвращаться туда, где раньше было прикольно флудить в комментариях, стебая фанаток кровавого красавчика всякими едкими комментариями, а теперь даже оставить пару строчек – за пределами нормального.
Но все же.
Хотя бы так.
На странице моей выдумщицы нет книги о продолжениях приключений Писающего ушастого красавчика.
Но есть другая, в том жанре, над которым Йори всегда смеялась и говорила, что в реальности ей слишком тесно, и писать о простых людях у нее просто не хватит мастерства. На обложке – полуобнаженный мужик, прям как по западным стандартам топа современных романов на Амазон. Красивые синие буквы, ее имя и название – «Волшебство».
И два слова в аннотации, которые почему-то вышибают из меня дух: «Ты важен, «А»
Что. За. На хрен?!
Первая мысль, которая приходит в мою голову – кто такой А? Ни черта не разбираюсь в писательских… штуках, не представляю, зачем они пишут что-то перед началом произведения и не знаю, с какими мыслями оставляют фразу «Любимой жене посвящается». Могу только догадываться, что это такой повод показать человеку, что он – особенный. Иначе зачем такое делать?
– Андрей, ты уже встал, я надеюсь? – кричит из кухни мать, и я кое-как, чувствуя себя развалиной, выбираюсь из постели.
На мне целая куча маленьких волдырей, и хоть пик болезни я, кажется, уже переступил, я все равно немного шатаюсь от слабости. Пару дней точно нормально не ел, и даже сейчас мысль о том, чтобы запихнуть в себя что-то тяжелее бульона, вызывает приступ желудочных колик. И вода, даже комфортно теплая, бьет по коже дождем раскаленных искр. Как будто стою прямо под сваркой.
Кто такой этот А? Пытаюсь вспомнить имя того придурка, с которым говорил по телефону. Нет, кажется он точно не на А, да и Йори говорила о нем так, что вряд ли это тянуло на посвящение в обозримом будущем. Так поступила бы безголовая слабохарактерная дура, а моя выдумщица – одна из самых умных женщин, что я знаю.
Или мне просто хочется верить, что никакого А в ее жизни нет. Она же не была с мужчиной четыре года! Мы даже виртуальный секс устроили без видео, потому что малышка стеснялась, как школьница. И после этого я должен поверить, что за две с половиной недели в ее жизни появился мужик, которым Йо так впечатлялась, что написала ему целое «Ты важен»?
Блин, вот какого… меня это вообще волнует?
После душа я кое как натираю себя медицинской мазью. Хорошо, что она бесцветная, и я не похож на зеленого человечка. Вот Соня в полном восторге от того, как бабушка превратила ее в зеленый пупырчатый огурец. У них теперь ритуал – каждый день обмазываться заново.
– Не заставляй кормить тебя с ложки. – Мать выразительно подталкивает ко мне тарелку. – Твоя дочь более стойко переносит болезнь, чем ты.
– Наверное потому, что я чуть не сдох, когда поджаривался на сорокаградусном огне изнутри, – ворчу себе под нос, но все равно проталкиваю в рот кусок отбивной.
Соня хмуро косится на меня и, подыгрывая бабушке, выразительно постукивает краешком вилки по столу.
– Вы на коршунов похожи, – говорю в ответ, но потихоньку сдаюсь и ем, хоть у еды вкус пережеванной кем-то картонной упаковки.
Я все-таки достаю телефон и с трудом удерживаю себя от того, чтобы заглянуть в книгу хоть одним глазом. Если она для А, то пусть А ее и читает, а я не хочу видеть между строк что-то, возможно, интимное. На хрен мне это сдалось?
Но чтобы отвлечься, одним глазом заглядываю в ее блог. Возможно, там она напишет о своем любимом писающем страдальце, и там точно не будет никакого А. Самая верхняя запись в блоге о том, что теперь у Йо есть полноценная страница в инстаграм, и она будет рада всем, кто решит туда заглянуть. Кстати, да, я помню ее страницу – смотрел одним глазом, потому что я и о свей-то странице порой подзабываю на недели, а, чтобы отслеживать чужие, вообще нет времени. Тем более, что у Йо там нет никаких фото с ней, она себя прячет, как Кощей. И сейчас тоже не хочу смотреть, но палец со мной не согласен, потому что пока я «нехочуха», в приложении уже открывается ее страница.
И первое же фото – моя выдумщица сидит за столиком напротив окна, за которым валит густой снег. Смотрю в окно – у меня точно такой же, почти один в один. А еще, называется, живем друг от друга черте где. На фото, как обычно, нет ее лица, только раскрытый исписанный блокнот, простая ручка и ее рука с наполовину пустой чашкой кофе. Два разноцветных кольца – на большом и безымянном пальце, и одно, просто черное, из керамики, на указательном. Странно, что я все это так хорошо помню.
Но и это не самое странное. Мне кажется смутно знакомым глиняный подсвечник в форме шара на столе. Прямо настолько знакомым, что готов поклясться – видел его слишком часто, чтобы не запомнить даже то, что справа есть маленький дефект.
Поднимаю взгляд над фото, туда, где обычно есть геометка.
Читаю. Перевариваю. Снова читаю, потому что это больше похоже на сцену из книги, одну из тех, которые выдумщица любит вставлять в свои кровавые романы. Говорит, что книга без любви – неполноценная книга, как глинтвейн без вина.
Но, блин, сколько бы раз я ни перечитывал – геометка не меняется, буквы не перестраиваются в другое слово. Там четко, черным по белому написано латинскими буквами – Санкт-Петербург. И название кафе. То, о котором я сам ей рассказывал, потому что люблю бывать там с Совой и потому что был уверен, что Эльфенке оно бы точно понравилось. Потому что все, как она любит: вид на город из панорамных окон, простая посуда, уютная обстановка, вкусная простая еда и обычно тихая публика. Можно сидеть с ее ноутбуком хоть полдня.
Возле фото есть ее комментарий: «Прячусь от снега с чашкой латте на Грозовом утесе». Так называется замок в ее книге. Той, которую она только собиралась писать, и о которой с таким восторгом рассказывала. И фото выложено… два часа назад.
– Андрей, ты куда? – слышу в спину крик матери.
Меня порядком штормит на пороге своей комнаты, так что крепко прикладываюсь плечом к откосу, но встряхиваюсь и, почти не глядя, хватаю в руки первые же попавшиеся вещи: джинсы и футболку. Свитер просто не смогу одеть – сразу начну снова чесаться.
– Андрей, да что случилось?! – Мать смотрит, как я влезаю в ботинки, кое-как затягиваю шнурки, накидываю пальто и скриплю зубами от первого острого приступа раздражающего зуда.
– Я должен увидеть одного человека. Присмотришь за Совой?
– Ты должен лежать в постели и лечиться, – хмурится она.
– Сама же сказала, что мне категорически нужно вылезать из постели, – напоминаю ее слова. Хватаю ключи от «финика», открываю дверь и уже за порогом оборачиваюсь. – Вот, я радикально решаю проблемы.
Ехать совсем недалеко – несколько кварталов, и если бы не температура, я бы лучше пробежал их пешком, было бы быстрее. Но приходится «наслаждаться» красными светофорами, которые, сука, словно сговорились! Какой нормальный человек пьет кофе больше двух часов?
И улыбаюсь, вспоминая ее слова: «А кто сказал, что я – нормальная? Может, сумасшедшая!»
Но все же дорога занимает почти полчаса, и чем ближе я подбираюсь, тем чаще смотрю по сторонам, надеясь, что если не застану Эльфенку за столиком, то хотя бы поймаю на улице. Понятия не имею, что ей сказать и почему меня это так цепляет. Что вообще за глупая упрямая женщина: приехала и даже пары слов не написала. И когда приехала? На сколько?
Самое сложное – припарковаться, потому что стоянка забита, и мне приходится проявить мастерство вождения, чтобы втиснуться на единственный прямоугольник земли, куда мой автомобиль влезает почти со скрипом. Поднимаюсь по лестнице, на ходу стаскиваю до противного колючее пальто, притормаживаю перед зеркалом между этажами – ну и вид у меня, трындец.
Третий этаж, поворачиваю направо, к стеклянным раздвижным дверям – и сразу налево, прямо к столу, за который всегда сажусь вместе с Совой, за которым должна – обязана! – до сих пор сидеть моя выдумщица. Даже знаю, что ей скажу: «Женщина, ты упрямее осла!» Представляю ее лицо в этот момент и мрачно усмехаюсь.
Но.
Стол пуст и чисто убран.
Глава двадцать пятая: Йори
Уже пять дней каждое утро я провожу за этим столиком в том кафе, о котором рассказывал мой Фенек. Потому что пару раз он обмолвился, что обязательно сводил бы меня сюда, раз я такая вредная и категорически не люблю рестораны. Мы еще шутили, что будем проводить здесь каждое утро: я – за книгой, он – готовясь для интервью в прямом эфире. Это не были попытки договориться о будущих встречах – просто шутки, в которых иногда проскальзывало «мы», от которых я сладко жмурилась и роняла лицо в подушку, как будто моя Аномалия даже через экран выключенного телефона мог увидеть эту дурацкую счастливую улыбку.
Когда не осталось совсем ничего, я решила, что мне будет легче, если хотя бы часть своих фантазий я реализую самостоятельно. Например, ту, в которой «почувствую» вкус его любимых кукурузных палочек с сыром и кунжутом, которые здесь подают к кофе для тех, кто не любит сладости и бережет фигуру. Я не берегу фигуру, я просто их попробовала – и точно так же, как Андрей и Соня, влюбилась в приятную душистую мякоть и хрустящую корочку.
На часах почти двенадцать, когда я выпиваю вторую чашку латте и понимаю, что пора бежать, если не хочу опоздать на выставку стеклянных скульптур. Еще один несомненный плюс жизни в большом городе – наверное, здесь не бывает дней, когда совсем ничего не происходит, и я фанатично, как маньяк, заполняю пробелы своей жизни всем, что попадется под руку.
Чтобы не думать, почему же так получилось, что исчезли тысячи километров, а мы стали непреодолимо далеки друг от друга.
Перед выходом забираю заказанный с собой стаканчик моккачино: когда на улице такой снег и мороз, я и часа не проживу без чего-то горячего. И поздно соображаю, что у меня точно было что-то в руках, кроме рюкзака. Точно, бумажный пакет с книгами! Надеюсь, он до сих пор стоит за…
Дорогу до столика перегораживает мужская фигура, и первое, о чем я думаю: почему он в минус двадцать в одной футболке? Хотя ответ вроде как написан на его теле мелкой россыпью маленьких воспаленных точек. Ветрянка у него что ли?
А потом мужчина поднимает руку, заводит ее за спину, чтобы почесать чуть ниже шеи, и я, как под гипнозом, разглядываю черно-белую хищную мордочку на предплечье. Ее видно лишь отчасти, но этот оскал я бы узнала из тысячи. Из миллиона.
– Фенек?
Уверена, что произнесла это шепотом, и между нами несколько метров, так что услышал бы только человек с идеальным слухом, но он скашивает взгляд, немного разворачивает корпус.
Карие глаза смотрят секунду с облегчением, потом – щурятся до колючей злости.
– Женщина, ты упрямая… глупенькая!
– А у тебя ветрянка, – чуть не плачу я.
Кто-то там наверху, может быть, судьба, в эту минуту очень громко надо мной смеется, потому что пока я жадно, как голодая, как умирающач от жажды разглядываю Андрея, голову противно стягивает одна единственная мысль.
– Что-то не так с моей ветрянкой? – Андрей поворачивается всем телом, делает шаг ко мне и останавливается с таким мученическим выражением лица. – Йори, пожалуйста… – Сглатывает и нервно усмехается. – Пожалуйста, скажи, что ты переболела этой заразой, и я могу до тебя дотронуться. Просто дотронуться, четное слово.
Наверное, со стороны я похожа на ребенка, прилипшего к витрине со сладостями, которые нельзя купить даже за все деньги мира. Меня словно простреливает навылет, и звук из горла похож на болезненный стон.
– Я не болела ветрянкой, Фенек, – и эти слова тоже едва слышны.
Это больше, чем издевательство.
Андрей прикрывает глаза, стоит так несколько секунд и, в конце концов, обреченно опускает руки, так что переброшенное через предплечье пальто почти касается пола.
– Это… пи… – Он кашляет, заглушая и так понятную грубость.
– Меня в детстве к кому только не подсаживали, чтобы подхватила вирус, – скороговоркой тараторю я, боясь оторвать взгляд от темных глаз, которые в реальности кажутся ярко-карими, насыщенными, как дорогой черный чай. – Но вирус меня тогда не взял.
И это очень странно, потому что я чуть не с пеленок была очень болезненным ребенком и переболела всем, чем только можно. Кроме проклятой ветрянки.
Господи, а что на мне надето?!
Я думаю об этом в тот момент, когда замечаю, что Андрей медленно скользит взглядом по моим «дутикам» с дурацкими снежинками, поднимается к коленям, бедрам, животу и останавливается на груди. Если бы я знала, что именно сегодня встречу мужчину своей мечты, то одела бы что-то более приличное, чем любимые, но порядком потертые джинсы, простой белый свитер и черную «парку» с искусственным мехом по капюшону.
– Прости, я не знала… то есть, у меня есть… я думала…
– У моей любимой выдумщицы кончились слова?
Его голос меняет оттенок: становится темнее, ниже, растекается по мне, словно перченая карамель. Хочется потрогать свои губы кончиками пальцев, хочется узнать, что бы я почувствовала, если бы Андрей сказал это почти прикасаясь к ним.
В моем воображении, хоть мы никогда и не обсуждали вероятность встречи, я все равно часто представляла, как бы это могло быть. И за исключением деталей я всегда была соответствующе прочесана, одета и точно не в простых сапожках а-ля девочка-школьница. Я выглядела так, чтобы даже при моих скромных внешних данных Андрей нашел бы за что зацепиться взглядом. И ему бы понравилось то, что он увидел.
Но мне и в страшном сне не могло присниться, что все случится вот так. Наверняка глупо выгляжу, пытаясь пригладить выпавшие из узла на затылке пряди и чуть не сбивая при этом очки.
– Прости, я просто не думала, что мы… – Снова спотыкаюсь, язык присыхает к верхнему небу и все – ни единого звука от меня, хоть убейся.
– Если бы я мог – я бы сделал тебе другую причину молчать. – Фенек чуть склоняет голову на бок, даже не скрывая, с каким намеком разглядывает мои губы, и я быстро втягиваю их в рот, облизываю – и выдыхаю. – Йори, не делай так больше. Пожалуйста.
– Это просто нервы, – оправдываюсь я.
– Ага, у тебя просто нервы, а у меня ноль целых, одна десятая терпения.
Если я заболею ветрянкой, у меня будет просто высокая температура и просто рассадник зудящих прыщиков по всему телу. Это адекватная цена за поцелуй с мужчиной своей мечты.
– Ну-ка стой, где стоишь, – предупреждает Андрей, как только я делаю шаг навстречу. И даже выставляет вперед руку. – Нет, маленькая, никаких поцелуев, пока я могу заразить тебя этой дрянью. Если уже не заразил.
Он тяжело вздыхает, кивает в сторону двери у меня за спиной и предлагает выйти на улицу, потому что официанты уже начинают на нас коситься. Я иду первой и, когда попадаю под валящий снег, сдергиваю очки и подставляю лицо прохладным хлопьям. Щеки горят, словно их прогладили утюгом, на губах точно самая бестолковая улыбка, какая только может быть.
В реальности мой Пустынный Лис оказался намного лучше, чем на фото. Настолько лучше, что мое бедное сердце шепчет: «Все, выдумщица, ты крепко влипла». Мне страшно и приятно одновременно, хочется на все наплевать, развернуться на пятках и изничтожить расстояние между нами до миллиметра. Хочется встать на цыпочки и потереться щекой об его небритость. У меня определенно образовался новый фетиш под названием «Щетина Андрея».
Но как только я плюю на все предосторожности, он выходит на улицу и делает знак в сторону большой черной машины. Не знаю как, но без труда угадываю, что он хочет: мы просто становимся по обе ее стороны, как будто Непорочная дева и Благородный рыцарь, кладущие между собой меч, потому что вынуждены провести ночь в одной постели.
– Давно ты приехала? – Андрей даже не пытается скрыть неласковые нотки в голосе.
– Почти неделю назад, – осторожно говорю я.
И меня снова странно приятно укрывает тем, как в ответ этот невозможный мужчина простреливает меня злым взглядом. Не знаю, когда и в какой момент в моей голове произошел сбой, но я готова как ненормальная тянуться к нему и шептать: «Еще, еще…»
– То есть ты приехала неделю назад, ходишь в кафе в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома, ведешь активную инстаграмную жизнь, и даже твои фанаты в курсе дела, где и что с тобой. А мне написать «Андрей, я в Петербурге» ты не можешь? Я ничего не напутал, а то мало ли?
– Не веду я никакую инстаграмную жизнь, – тихонько защищаюсь я.
– Что смешного в моих словах? – Он морщится, ведет плечом, явно спасаясь от зуда.
– Я не смеюсь. – И на всякий случай прикрываю рот ладонью, потому что понятия не имею, как объяснить Андрею, что я просто бессильна против его колючей иронии.
– Да что ты говоришь. А сейчас ты скажешь, что это у тебя просто от нервов.
– Нет. – Энергично мотаю головой. – Это у меня потому что мне нравится, как ты злишься.
И бессмысленно пытаться делать вид, что я не хотела это сказать и все вышло случайно.
Хотела и сказала.
И, надеюсь, не сойду с ума, пока он встречает мое признание молчаливым удивлением.
Глава двадцать шестая: Андрей
Все же человек на статичном фото и человек в реальности – это почти два разных человека, хоть они и похожи как две капли воды. Я никогда не пытался представить, что будет, когда мы, наконец, столкнемся лицом к лицу, даже не задумывался над тем, как все пройдет. В голове отложилось что-то о встрече на вокзале, о скупом «Привет, хорошо, что приехала» и почему-то падающем нам на головы снеге.
И так уж получилось, что из всего этого остался только снег, который я нетерпеливо стряхиваю с волос.
Почему-то невероятно злит, что она здесь почти неделю, но даже не посчитала нужным как-то дать о себе знать. И если бы не почти фантастическая череда случайностей – я заглянул в ее инстраграм именно сейчас, а не завтра или вечером, она забыла пакет, хоть уже ушла – мы бы просто разминулись и все. А все потому, что одной упрямой ослице было стыдно написать.
Или она не захотела, а сейчас просто не знает, как от меня отвязаться. Такой вариант очень даже возможен: в конце концов, я не супер-герой, а обычный мужик в долбаной, чтоб ее, ветрянке.
А потом Йори начинает улыбаться, и я понимаю, что готов на все плюнуть только ради желания провести пальцем по ямочке у нее на щеке. Она едва заметна, но точно есть, и на правой щеке почему-то чуть выше, чем на левой. И очки этой упрямице тоже идут, и мне даже хочется попросить Эльфенку надеть их обратно.
Нет повести печальнее на свете, чем повесть о двух не болевших ветрянкой.
– Прости, пожалуйста, – осторожно извиняется Йори, заправляя за ухо длинную волнистую прядь.
На фото ее волосы казались светло-русыми, но в реальности они просто как золото. И пучок под заколкой немного съехал набок, и она выглядит до смешного милой. Не скажешь, что двадцать восемь. Студентка выпускного курса – максимум.
– Простить за то, что тебе нравится видеть меня злым?
Сейчас я уже нарочно прикалываюсь, потому что раздражение схлынуло, и мозг начал лихорадочно придумывать варианты, при которых мы можем быть хоть как-то вместе, даже не притрагиваясь друг к другу. Хоть это и полная жопа, конечно. Одно дело хотеть ее трогать и не иметь возможности это сделать, потому что есть километры, города и дороги. Совсем другое – хотеть ее трогать, иметь возможность сделать это просто протянув руку… и придавливать себя большим «нельзя». И врагу не пожелаю пережить то, что пережил я. Тем более не хочу всего этого для чуда с покосившимся пучком волос.
