Текст книги "Фокус (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Соня?
Яна еще несколько раз повторяет ее имя, как будто рассчитывает на какой-то магический эффект, а я тем временем усаживаюсь за стол и подзываю официанта, чтобы заказать кофе. За последние дни я так толком и не смог выспаться. Еще и у Йори приболела бабушка, и мы снова перебрались во вселенную телефонных разговоров и переписки.
– Красивое имя, – улыбается Яна, явно выискивая реакцию на моем лице. – Я бы лучше не придумала.
– Что за важный разговор? – игнорирую сунутый под нос белый флаг.
– Может быть, сначала просто поговорим? Мы не виделись четыре года.
– Я не скучал, у меня все хорошо, я абсолютно счастлив. И у тебя, я так понимаю, тоже все в порядке. – Киваю на обручальное кольцо с россыпью бриллиантов по всему ободку.
Чтобы понять, что это не стекляшки и не подделка, не нужно быть ювелиром – достаточно просто хорошо знать женщину, на чей палец одета эта «безделушка». Яна всегда была категоричной, говорила, что будет носить либо настоящие камни, либо обойдется совсем без украшений. Теперь ее мечта исполнилась, потому что такая же дорогая хрень болтается у нее на шее и в ушах.
Она прослеживает мой взгляд и зачем-то прикрывает свою «добычу» ладонью. Видимо, так волнуется, что не помнит о часах «Омега» на второй руке. У меня у самого почти такие же, и я знаю, сколько они стоят.
– Я вышла замуж в прошлом году.
– Меня это вообще не интересует. Если ждала поздравления и большую коробку с бантом, то сорян, – развожу руками, – она выпала из багажника.
– Андрей, пожалуйста, ты же можешь не язвить.
– Могу, но не понимаю, ради чего должен себя сдерживать.
Она с облегчением встречает появление официанта, который приносит кофе и зачем-то кивает, когда я высыпаю в чашку только один стик сахара, вместо двух. Всегда так пил и не понимаю людей, которые могут пить кофе без капли сладости. У меня такой просто становится поперек горла.
– Я вышла замуж в прошлом году, – наконец, переходит к сути Яна. – Мой муж – очень влиятельный человек с большими связями. Но в этом году он… неожиданно… – Слова даются ей с трудом. Я нахожу в себе силы не перебивать едкими замечаниями. В конце концов, положа руку на сердце, прямо сейчас мне совершенно плевать на прошлое. Наверное, это и называется взросление. – Он собирается в политику.
– Поздравляю еще раз.
– Александр Черкесов, – озвучивает имя своего благоверного – и мне остается только присвистнуть.
Вынужден признать, она времени зря не теряла и действительно поймала крупную рыбу. Вероятно, целого мегалодона.
– Я до сих пор не понимаю, Яна.
– Мой муж… Я не сказала ему о том, что у меня был ребенок. – Она роняет на стол очки и прикрывает рот ладонью. – Что у меня есть дочь.
– А у тебя есть дочь?
– Андрей, прошу тебя!
– Если ты пытаешься сказать, что моя Соня – твоя дочь, то лучше даже не произноси этого вслух. – Но в целом я начинаю кое-что понимать. – Как только Черкесову зачесалось в одном месте стать политиком, его тут же начали прочесывать, чтобы удалить темные пятна до того, как в его грязное белье сунут носы конкуренты.
– Да. Ты прав. Александр знает, что у меня есть ребенок.
– Ну, раз мы с тобой разговариваем, и ты до сих пор с кольцом, значит, корабль семейной жизни пережил очередной шторм.
Яна закрывает глаза, медленно выдыхает и деревянным голосом произносит:
– Александр считает, что ребенок должен быть со мной, потому что я – его мать. Потому что так… правильно.
«Правильно для правильного политика, у которого не может быть жены-кукушки», – мысленно отвечаю я.
Этот бред без смеха даже слушать невозможно.
– Пусть твой благоверный считает, что угодно – мне срать.
Поднимаюсь, чтобы просто свалить подальше от этого зловонного пафосного бреда, но голос Яны, неожиданно громкий и злой, останавливает меня на полпути.
– Я пришла предложить компромисс, Андрей. Или ты проиграешь суд, потому что у меня была послеродовая депрессия, которой ты воспользовался. Поверь, за четыре года я увидела достаточно, чтобы понимать: иногда все решают только деньги. У Александра их достаточно, чтобы превратить тебя в отца-садиста, а меня – в страдающую от разлуки с ребенком мать.
Иногда случаются вещи, к которым невозможно приготовиться, как бы ни старался. Например, невозможно заранее подготовить руку к перелому, или к тому, что в один не прекрасный день ты придешь на работу и узнаешь, что работы больше нет. Или, еще лучше: невозможно приготовить голову к тому, что, спустя четыре года, вдруг появится нерадивая мамаша и потребует назад ребенка, которого однажды продала даже не взглянув.
Я всегда считал себя сильным и почти несгибаемым мужиком. Думал, что после того случая в моей жизни просто не может быть еще одного пиздеца, с которым я бы не справился с улыбкой на лице.
Оказалось, может.
И хоть я изо всех сил пытаюсь не подать виду, что меня задели слова мелкой твари, на ее лице слишком выразительно читается что-то похожее на ликование.
– Ты мне угрожаешь? Серьезно?
– Я привлекла твое внимание, для начала. Пожалуйста, давай поговорим. Ты услышал угрозу. Но не услышал предложение о компромиссе.
Вынужден признать, что в этот раз придется перешагнуть через себя, затолкать в жопу злость и вернуться за стол. И делать вид, что запах ее – наверняка очень дорогих духов – не вызывает желание выразительно закрыть нос рукавом. Что случилось с моей жизнь? Откуда взялась эта бесконечная черная полоса?
– Не говори, что ты вдруг решила стать матерью.
– Мне двадцать пять, моему мужу тридцать семь, детей у него нет и не будет, потому что он абсолютно бесплоден. А я, так уж получилось, тоже не смогу стать матерью.
Язык чешется сказать, что это – просто естественный отбор, чтобы такие женщины больше не размножались, но на этот раз я полностью держу себя в руках и контролирую каждое слово. Больше – ни единой эмоции в ответ, хрен она меня достанет даже если скажет, что прямо сейчас протянет свои поганые руки к моему ребенку.
– Александр считает, что…
– Меня не интересует, что считает твой муж, ты сказала достаточно, чтобы я понял, насколько он неадекватен.
Яна вздыхает, откидывается на спинку стула и окидывает меня взглядом ростовщика. Что такое, я стал слишком «простым парнем»?
– Думаю, как цивилизованные люди, мы можем решить вопрос спокойно и так, чтобы он устраивал всех. И мне меньше всего хочется устраивать шумиху вокруг дочери, потому что суды – это всегда тяжело, противно и грязно.
Она даже не пытается сделать вид, что нарочно называет Сову «дочерью».
– Я все-таки ее мать, и любая экспертиза это докажет.
– Какой внезапный приступ любви. Я тронут. Это все? Прости, боюсь больше глупостей я просто не выдержу.
– Александр не будет ничего предпринимать, если будет знать, что для всех у нас с тобой просто общий ребенок и совместная опека. Знаешь, это так… по-западному. Мы просто были молодыми, наделали ошибок, но нам хватило ума не втягивать ребенка во взрослые дрязги. Я хочу принимать участие в жизни дочери. Пятьдесят на пятьдесят. – Яна передергивает плечами и добавляет: – Конечно, не сразу, потому что Софья должна будет ко мне привыкнуть. Как бы там ни было, я всегда буду действовать в интересах ребенка.
– Что еще ты нарыла?
– Ты не женат, в данный момент у тебя нет постоянной женщины, хотя долгое время она была и, знаешь, это был не самый удачный выбор из возможных. – Яна морщит нос, тянется за очками и снова скрывает за ними добрую часть своего лица. – А еще ты оставил ребенка на непроверенную няню, и Софья могла выпасть из окна. Подумай о том, как это можно переиграть не в твою пользу. Я не хочу воевать, Андрей.
– Ты просто прешься в нашу жизнь, изображая каток.
– Подумай об этом. Мы все выиграем, если у Софьи появится мать. Не говори, что быть вечно привязанным к маленькому ребенку холостяком – такая уж большая радость.
Она встает, изображая из себя хозяйку ситуации, хоть десять минут назад выглядела чуть не вымаливающей прощение грешницей у виселицы. А знаю ли я вообще эту женщину? Вряд ли. Меня подмывает бросить что-то ей в спину, сказать, что мне глубоко насрать на ее угрозы – и в гробу я видал сраный компромисс, но… мгновенно перегорает. Не перед кем метать бисер. Да и незачем.
Я потихоньку заглядываю в игровую, где Сова вовсю копошиться в огромном бассейне, наполненном разноцветному мягкими кубиками. Визжит, когда какой-то мальчишка – явно на пару лет старше – опускает ей на голову кубик, изображая «удар наковальней», и отвечает тем же, мгновенно выводя противника из строя.
Моя девочка – не маленькая и слабая соринка. Она – Клейман, нашей породы, сильная и крепкая.
И если она в свои четыре дает отпор более крепким противникам, то мне даже стыдно пасовать.
Ну и, в конце концов, грех не воспользоваться золотой головой Антона. Зря он что ли рвет всех в клочья.
Глава тридцать седьмая: Йори
На огромной выставке ледяных скульптур прямо под открытым небом не протолкнуться.
Я приезжаю чуть позже, чем договорились мы с Андреем, потому что снова умудряюсь пересесть не на ту ветку метро. Можно сказать, к назначенному месту встречи прибегаю, запыхавшись, как загнанная лошадь, но около слепленных из снега замковых ворот их с Соней нет. На всякий случай проверяю телефон: еще двадцать минут назад Фенек написал, что они на месте.
Как ненормальная верчу головой, пока взгляд не натыкается на мою «парочку»: как раз выходят из кофейни со стаканчиками в руках. Андрей терпеть не может пить кофе на ходу и постоянно подшучивает над тем, что для меня стало розовой мечтой гулять с маленьким термосом по заснеженным улицам, долго наслаждаться вкусом горячего кофе и мысленно работать над книгами. Интересно, если я спрошу, как продвигается расследование с загадочным «А», это будет слишком явный намек?
Соня идет первой и, ожидаемо, встречает меня хмурым недовольным взглядом. Молча и явно с вызовом протягивает… милую термокружку с парочкой миньонов из популярного мультфильма. У нее такая же, но миньон один и одноглазый. Пока пытаюсь придумать достойную благодарность, Андрей показывает свою: с клыкастой фиолетовой монстрятиной из того же мультфильма.
– Я обязательно вымою ее перед тем, как вернуть, – говорю я, почему-то чувствуя сдавливание в горле как перед слезами. Я слишком романтична, конечно, но так хочется видеть в этом жесте что-то большее, чем просто купленные в одном магазине термокружки из одного набора.
– Она твоя, не нужно возвращать, – улыбается Андрей. – Надеюсь, ты любишь этих желтых чудиков.
– Уже да, – расплываюсь в улыбке в ответ. – Спасибо. Правда… спасибо.
Он с таким видом отмахивается, как будто принес в подарок дохлого жука в пустом спичечном коробке.
Сова уверенно берет его за руку и тянет за снежные ворота.
Минут через десять, когда на нашем пути попадается непреодолимое препятствие в виде мини-замка с горками, малышка уже мчится туда – и мы с Андреем, наконец, остаемся одни. Если так можно назвать одиночество посреди толчеи и шумящей детворы.
– Что-то случилось? – осторожно спрашиваю я. Не знаю, осознает ли он, но даже когда ему просто грустно, это очень хорошо чувствуется и в интонации, и в текстовых сообщениях. – Я могу чем-то помочь?
– На горизонте появилась мама Сони, – после небольшой заминки говорит Андрей. – Всплыла, как Титаник.
Он берет меня под локоть, отводит в сторону, подальше от потока людей, на чьем пути мы стоим, как волнорез. Подталкивает на вылепленные из снега ступени, так что теперь наши глаза на одном уровне, и я могу хорошо рассмотреть морщинки усталости в уголках глаз, и пару порезов на щеке, как будто у Андрея дрогнула рука, когда он брился.
– И что она хочет? – Придвигаюсь ближе, Андрей подается навстречу, и мы потихоньку сталкиваемся лбами и нашими термокружками.
– Я с тобой наберусь дурных привычек, – сетует мой невозможный мужчина и становится серьезным. – Хочет поделить опеку над Совой. Иначе, типа, отберет ее совсем.
– Давай мы ее потихоньку где-нибудь зацементируем, а? – предлагаю я.
– Ты моя невозможная выдумщица. – Я растворяюсь в его уставшей улыбке. – Даже не мог угадать, что скажешь что-то подобное.
– Я решила начать с самого приличного, и если ты не будешь против, то перед цементированием предложить ее расчленить с особой жестокостью. Писающий демон, чтоб ты знал, точно бы…
Я не успеваю сказать «поглумился», потому что мой любимый мужчина, наконец, прижимается губами к моим губам.
Вряд ли то, что мы делали уже дважды, можно назвать полноценным занятием любовью, но после того, как я была перед этим мужчиной совершенно голая и почувствовала на своих губах вкус его удовольствия, простой поцелуй может показаться просто данью нашим «романтическим отношениям». Но именно он значит для меня все, намного больше, чем другие смелые ласки, хоть от одной мысли о них мои колени предательски крепко прижимаются друг к другу.
У меня всегда были тяжелые отношения с поцелуями, а после стольких лет одиночества я чувствую себя девчонкой, которая впервые чувствует мужские губы на своих губах и не знает, что делать.
Просто дыши, Йори. Вдох-выдох, вдох…
– Расслабься, выдумщица. – Его губы почему-то пахнут шоколадом. Может быть, они с Соней пьют его из своих кружек? – Я тебя не укушу. Ну, точно не здесь и не сейчас.
Даже когда мы нос к носу, мы все равно продолжаем смотреть друг другу в глаза. Это немного странно и смешно, но постепенно передо мной не остается ничего, кроме темного взгляда, в который я просто падаю с головой.
Как описать ощущение от поцелуя с мужчиной, от вида которого замирает сердце? Как будто мои легкие наполняют сладким щекочущим дымом, от которого кружится голова, и дрожат ресницы. Как будто его губы – единственный источник всего, что дает мне жизнь, и стоит поцелую прерваться – я тоже перестану существовать. Наверное, я слишком романтична, но сейчас я готова стоять на смерть за твердое убеждение, что именно так принц целовал Спящую красавицу. И я, как девушка из сказки, тоже просыпаюсь для чего-то нового.
– Ты на вкус, как шоколад, – бормочу, когда Андрей отстраняется, с довольной улыбкой разглядывая мое лицо.
– Потому что у нас шоколад в этих дурацкий кружках, и ты бы знала это, если бы попробовала.
– Мммм… – Я позволяю своим чертям отрастить немного розовых перьев и снова тянусь к нему, шепча: – С твоих губ вкуснее.
– Мне нравится твое желание… – Он делает вид, что подбирает слова, но на самом деле прекрасно знает, что хочет сказать. – Твое желание меня пробовать и облизывать.
Я понимаю, что стремительно краснею, пытаюсь спрятать лицо у него на плече, но Андрей удерживает меня на расстоянии и откровенно рассматривает все оттенки моего стыда. И я понимаю, что эта пауза была как раз вовремя, потому что за его спиной появляется Соня и снова сердито разглядывает пространство между нами. Для маленькой собственницы оно явно слишком мало, потому что малышка решительно вторгается и снова отталкивает Андрея.
– Уже все посмотрела? – Андрей присаживается перед ней на корточки, поправляет шапку, одергивает курточку и пробует варежки. Качает головой, снимает их и достает из карманов своего пальто сухие. – Точно?
Соня косится на меня с нескрываемой враждебностью, но потом нарывается на строгий отцовский взгляд и говорит:
– Да, все. Хочу домой.
– А есть вкусную и неполезную еду? – искушает Андрей.
Она начинает слишком выразительно сопеть, определенно недовольная, что ее вынуждают повременить с планом изгнания соперницы со своей территории. Он не торопит, дает подумать и принять решение самостоятельно.
– Йори пойдет с нами, Сова. Помнишь, о чем мы говорили?
Девочка раздувает щеки, но продолжает думать.
– Может быть…
Пытаюсь устраниться из этого похода, но Андрей одними губами говорит: «Нет».
– Идем, – наконец, решает Соня, прежде чем взять его за руку.
А Андрей подставляет мне локоть, за который я осторожно берусь сразу двумя руками.
Не знаю, о чем у них был разговор, но девочка не произносит ни слова, хоть ее взгляд не сулит мне ничего хорошего.
В конце концов, я знала, что с чужими детьми бывает легко только в книгах и фильмах.
Через час мы уже вовсю уплетаем огромную пиццу, и Соня «милостиво» разрешает мне выбрать для нее второй и третий ломтик, которые помещаются в маленьком человечке с ошеломительной быстротой. Андрей шутит, что если бы бегемоты были на вкус, как пицца или шоколад, Соня расправлялась бы с ними за пару часов, а малышка тут же начинает забрасывать его вопросами, какие на вкус бегемоты.
Это странно: чувствовать себя допущенной в закрытые отношения отца и дочери, которые много лет жили одни и научились никого к себе не подпускать, потому что так проще и спокойнее. Андрей никогда не говорил об это прямо, но некоторые слова хорошо читаются между строк. Хотя бы это их коронное: «Мы сами по себе». Я ведь тоже была «сама по себе» и сторонилась всего, что может причинить боль. Не самая правильная защитная реакция, но так мне было проще. И так было проще им.
– Что ты будешь делать с мамой Сони? – аккуратно, надеясь, что не захожу на опасную территорию, спрашиваю я, когда девочка занимает место за игровым столом и вооружается карандашами. В зале довольно шумно и играет музыка, поэтому она не может нас слышать, хоть сидит на расстоянии всего пары метров. – Я могу чем-то помочь?
Глупый вопрос. Чем я могу помочь, если совсем не разбираюсь в законодательстве и вообще чистый гуманитарий. Только быть моральной поддержкой, если нужно.
– Да, маленькая, можешь, – неожиданно говорит Андрей, и улыбки на его губах больше нет. – Хоть я не имею права просить тебя о таком и хочу, чтобы ты знала: ты имеешь полное право сказать «нет».
– После такого вступления я жду как минимум предложения стать твоей Бонни, Клайд, – пытаюсь пошутить я, потому что градус напряжения холодным осколком оседает на дно живота.
– Хуже, – не очень весело улыбается он. – Я предлагаю тебе стать моей женой.
Я сглатываю так выразительно и громко, что во внезапной паузе – почему вдруг все замолчали и на телевизоре перерыв между клипами?! – смех Андрея кажется оглушающе громким. А ведь он просто хмыкнул!
Глава тридцать восьмая: Андрей
«Все будет проще, если у тебя будет образ примерного отца, мужа и вообще классного позитивного мужика», – сказал Антон, когда я битый час матерился и ругался по телефону, пытаясь передать как «безмерно рад» возвращению Яны и ее проклюнувшемуся материнскому инстинкту. Насчет последнего у меня была лишь злая ирония, потому что только долбоеб поверил бы в материнский инстинкт после того, как женщина даже ни разу не попыталась увидеть своего ребенка. И когда я сказал об этом, брат резонно заметил, что если она разнюхивала мою личную жизнь, то, вероятнее всего, у нее достаточно фотографий Сони со всех возможных ракурсов.
– Моя жизнь превратилась в идиотский сериал, – бросил я, а брат ответил:
– Ты еще легко отделался. – И добавил: – Не переживай, младший, это просто еще одна зарвавшаяся бабенка. Наведи марафет в своей личной жизни, а я сделаю остальное. Мы с Таней приедем в конце недели, поговорим об остальном.
– Черт, я вдруг понял, что мне не по карману собственный брат, – шучу я, немного воодушевленный его оптимистическим настроем.
– Отдашь борзыми щенками.
И вот я сижу в кафе с милой умной девушкой и несу полную хрень, которая еще полчаса назад казалась логичной и правильной. В конце концов, люди заключают фиктивные браки для более шкурных вещей, а мне просто нужна видимость благополучной полноценной семьи. И я не знаю кандидатуры лучше, чем маленькая выдумщица, снова вся красная от стыда. Пора придумать ей новое прозвище. Например, Свеколинка.
Тьфу ты, не люблю же эту романтическую хрень, но Йори как заколдованная.
– Интересно, если бы я предложил слетать в космос, ты бы тоже сидела с таким перепуганным лицом? – Я должен шутить, потому что и у самого начинают неприятно поджиматься яйца с каждой секундой отсутствия ответа. Я согласен даже на «нет» прямо сейчас, лишь бы не противная неопределенность. – Или перебраться на крайний север и стать оленеводами.
– Второй вариант очень ничего, – кое-как улыбается она и снова прячет взгляд, разглядывая свое отражение на кофейной глади.
– Сказала девушка, которая даже в плюс двадцать ходить дома в теплом комбинезоне и теплых носках.
– Господи, я правда говорю так много глупостей? – Она снимает очки и сокрушенно прячет лицо в ладонях. – Пообещай, что будешь меня останавливать, если я вдруг снова начну нести ахинею.
– Да ни за что на свете.
«Иначе как я узнаю, что ты забавная и необычная? И что моя больная фантазия придумала как минимум десяток способов, какими я буду вынимать тебя из домашнего комбинезона? И что меня странно заводит мысль о том, чтобы уложить тебя в постель абсолютно голую, но в тех смешных полосатых носках?»
– Йори, мне правда нужна твоя помощь. – Кажется, без этой части разговора никак не обойтись. – Ты можешь сказать, что мы почти не знаем друг друга, и будешь абсолютно права, но так получилось, что ты единственная, кому я могу доверять.
Ни одна девушка, тем более такая романтичная мечтательница, не заслуживает такого сухого и делового предложения руки и сердца, но ничего другого у меня нет, а обманывать ее выдуманной историей о любви с первого взгляда и до гробовой доски я не хочу. Потому что в отличие от большинства людей, с которыми мне приходилось сталкиваться, я ее уважаю и считаю, что она как никто другой заслуживает знать правду.
– Звучит как предложение о деловом сотрудничестве. – Йори заводит прядь за ухо и поглядывает в сторону детского стола, за которым Сова усердно что-то рисует на альбомном листе. – Что ты ей сказал? Имею ввиду в тот день, когда я была у тебя в гостях.
– Что ты – особенная девушка для меня. И что она очень пугает тебя своим поведением.
Выдумщица прячет лицо в ладонях. Давно уже заметил, что делает так всегда, если хочет скрыть смущение. На этот раз «прятки» затягиваются, и мне приходится податься вперед и, прилагая усилия, отвести ее руки от лица. Зеленые глаза смотрят с таким сожалением, что я невольно начинаю перебирать в памяти весь свой короткий монолог.
– Она маленькая испуганная девочка, а сдерживается, чтобы не пугать великовозрастную дурочку.
– Она маленькая испуганная и капризная девочка, – поправляю я. – Мой косяк. Думал, что раз мы одни, то нужно стараться за двоих. А мать из меня, как ты понимаешь, так себе.
– Зато отличный отец, – тут же перехватывает инициативу Йо. – Может быть… Я не знаю… Не так уж плохо, если Соня узнает о своей настоящей матери?
Честно говоря, если отодвинуть в сторону угрозы, из-за которых у меня второй день отвратительное настроение, то выдумщица права – рано или поздно, но Сове придется все рассказать. Только двинутый папаша во мне предпочитает держать правду под замком хотя бы до тех пор, пока моя малышка не окрепнет для правды. Не думаю, что сейчас она готова услышать «свой ценник». Даже если кто-то считает, что момента лучше может уже и не быть.
– Она узнает, выдумщица, но не сейчас. И я буду очень благодарен, если ты будешь считаться с моим мнением.
– Конечно, да, прости, что… – Она так торопится извиниться, что приходится перебить ее на полуслове.
– Йори, все, остановись.
– Я говорю слишком много глупостей.
Я бы не назвал это глупостями, скорее, ее личным пунктиком: анализировать и видеть каждую вещь в каком-то своем особенном свете, под ее личным углом, который я не всегда понимаю. А если быть до конца честным, то обычно у меня не возникает желания тратить время на женские «закидоны» хотя бы потому, что в моей жизни хватает одной маленькой вредной женщины, и я не готов удваивать количество капризов. Уж точно не по доброй воле и не в здравом уме. Но у Йори так мало опыта с мужчинами, что делать ошибки – нормально. Главное, они перекрываются целой кучей других достоинств.
– Я понимаю, что слишком о многом тебя прошу, – и это чистая правда, не лукавлю и не пытаюсь выглядеть в ее глазах «хорошим парнем в беде». – Скажу больше: я даже не могу сказать, что ты можешь думать столько, сколько нужно, потому что, к сожалению, времени действительно нет.
– А если я… откажусь?
Хороший вопрос. И складка между сведенными бровями моей выдумщицы намекает, как напряженно она ждет ответ.
– Если ты откажешься, то мне придется вычеркнуть этот пункт, потому что никакой другой женщины нет. И я не буду ее искать.
Наверное, эти слова перевешивают мое совсем не романтическое предложение, потому что Йори перестает нервно теребить волосы, расправляет плечи и с до смешного серьезным видом говорит:
– Хорошо, мой важный А, не дадим Сову в обиду всяким кукушкам.
Как гора с плеч.
– Спасибо, мой маленький храбрый союзник.
Стоп.
– Твой важный А?
Она так сокрушенно качает головой, что сразу понятно – только что я очень сильно накосячил, сболтнув, что так и не прочитал ее новую книгу.
– Шарик, ты все-таки балбес, – повторяет выдумщица… и Соня вторгается между нами, тыча мне под нос свой рисунок.
Глава тридцать девятая: Йори
Не могу поверить, что моя собственная жизнь превращается в сюжет книги, где тихая-мирная судьба героини делает внезапный резкий вираж. Вчера я была просто Йори, которая путается в ветках метро, а утром мой вайбер показывает кучу непрочитанных голосовых сообщений от Андрея, где он рассказывает, как можно устроить нашу роспись в обход всяких формальностей.
Я натягиваю одеяло до самого носа, когда Андрей говорит, что хоть у нас «выгодное сотрудничество», у меня должно быть платье. «Для фоток в инстаграм!» Представлю себя в чем-то красивом, элегантном, со шлейфом и сотней маленьких атласных роз на шпильках в волосах. Это было бы лучше, чем любая фантазия, но…
ЙОРИ:Платье совсем не обязательно, мой невозможный мужчина. Не переживай, я не настолько сумасшедшая, чтобы прийти в ЗАГС в джинсах и «дутиках»
Так много хочу ему сказать, но горло сводит от смешанных чувств, поэтому стыдливо прячусь за текстовыми сообщениями. Не представляю, как словами и без ненужных эмоций объяснить, что платье – это как вишенка на торте, то, что превращает обычную сладость в шедевр кондитерского искусства. А я и так слишком сильно и безнадежно увлечена этим мужчиной, чтобы так неосторожно сдать последнюю линию обороны.
Но от разговора уйти не получается, потому что Андрей набирает меня и, как только прикладываю телефон к уху, довольно строго говорит:
– Не спорь с мужчиной, выдумщица. Мы еще не поженились, а ты уже пытаешься переломить хребет моему патриархальному воспитанию. Я заеду за тобой в час. Ты уже придумала, что скажешь обо мне родителям?
Даже не представляю, как начать этот разговор. «Мама, папа, это – Андрей, мы познакомились в интернете, я провела у него ночь – и мы собираемся пожениться». Мама будет нервно смеяться, думая, что я просто пересказываю одну из своих безумных идей для книги. А отец… Ох, с его характером я даже не берусь предсказать реакцию.
– Как насчет устроить семейные посиделки в скайпе? – предлагает Андрей.
– В смысле?
– Твои родители должны меня увидеть, разве нет? А я должен сказать им, что со мной их дочь будет в безопасности. И что я нормальный парень, а не маньяк. Покажу паспорт, права, и что там еще нужно, чтобы твоему отцу не захотелось превратить меня в грушу для битья.
Мое шокированное молчание затягивается слишком надолго, потому что Андрей напоминает о себе совсем неделикатным покашливанием.
– Ты снова уснула, выдумщица?
– Нет, мысленно выбираю место, за которое тебя ущипнуть, чтобы убедиться, что ты – настоящий.
– Если у меня есть право голоса…
– Жду тебя в час, – быстро перебиваю я, посылаю ему воздушный поцелуй и «отключаюсь».
Когда я после всех утренних процедур прихожу на кухню, бабушка ставит передо мной большую тарелку с «глазуньей» и парой ржаных гренок.
– Что случилось? – интересуется она, покашливая от простуды, которая на несколько дней уложила ее в постель. – С таким видом ковыряешь завтрак, словно собралась утопиться.
– Хуже: приняла предложение о фиктивном браке от мужчины, которого люблю.
Даже эта понимающая мудрая женщина берет паузу, чтобы переварить мою шараду.
– Ну-ка, давай ты мне сейчас все расскажешь. – Она потихоньку тянется к висящему над столом шкафчику, достает темно-коричневую фирменную бутылку рижского бальзама и льет понемногу мне в кофе, а себе – в чай. Даже рукой машет, когда пытаюсь сделать вид, что меня все так же интересует яичница. – Я же вижу, что тебе кусок в горло не лезет.
И я рассказываю, слово за словом, заново проживая и первое знакомство с «голосом» моего невозможного мужчины, и с его лицом, и с лисом на предплечье, и всеми другими татуировками на мускулистых руках, которые, будь моя воля, я бы изучала тщательнее, чем астрономы – карту звездного неба. Рассказываю и о своем «знакомстве» с его пошлым, и о тех идиотских фотографиях, из-за которых я замолчала, а он так и не ответил. И чем больше говорю, тем сильнее в моей романтической голове крепнет мысль, что все это – и то, что было потом – не может быть просто так. Люди не находят друг друга за полторы тысячи километров, чтобы потом потерять или остыть. Это было бы слишком несправедливо.
– Если бы мне мужчина сказал, что я – единственная женщина, которой он доверяет своего ребенка, я бы вооружилась до зубов и взяла неприступную крепость… дня за три, – вслух рассуждает бабушка. – Тем более что у тебя от одних мыслей о нем искры из глаз.
Я смущенно улыбаюсь. Ох уж эти мудрые пожилые женщины: их не обмануть даже попыткой думать о спасении китов и проблемах захламления окружающей среды пластиковыми отходами.
– Ба, он холостяк. Убежденный. – И это главная проблема всей этой «фиктивной» свадьбы». Если мать Совы отступится и оставит Андрея в покое, отпадет необходимость изображать семью. А я не представляю, смогу ли быть ему «просто другом».
– Холостяками мужчины бывают до тех пор, пока не встречают подходящую девушку, – говорит бабушка. – Как и девушки – холостячками.
На этот раз она выразительно смотрит прямо на меня, подстегивая проанализировать свою собственную жизнь. Да, я ведь тоже в некоторой степени была холостячкой. Потому что проще было быть одной, приходить в пустую квартиру, где никто не требовал от меня «исполнения супружеского долга», никто не пытался переломить через колено мои принципы и мою потребность держаться подальше от шумных компаний и вести уединенный образ жизни. Мне попадались мужчины, которые могли бы стать прекрасными мужьями или хотя бы спутниками, но всегда перевешивало желание хранить верность уютному и безопасному одиночеству. Но все это до встречи с Андреем, когда тишина пустой квартиры стала тяготить, а настоящая жизнь с яркими красками начиналась только от звуков его голоса или в нашей переписке.
