Текст книги "Фокус (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Я открываю рот – и закрываю его, не проронив ни звука. Потому что моя решимость, которой было так много, что она распирала меня изнутри как воздушны шарик, внезапно беззвучно лопается. И остаюсь только я: маленькая испуганная выдумщица, в самый ответственный момент своей жизни внезапно разучившаяся говорить.
– Я знаю, что пообещала тебе свою помощь, – неуверенно начинаю я. – Что ты на меня рассчитываешь, потому что доверяешь. Честное слово, я никогда в жизни не хотела обмануть твое доверие или подвести, или оставить одного в ответственный и важный момент. Но я… правда не могу. Твой брат прав: тебе нужна женщина с холодной головой, которая будет хорошим деловым партнером и никогда не наделает глупостей.
– Ты собралась сдать наш план матери Совы? – прищуривается он, но на этот раз даже я, со всей своей недоверчивостью, вижу лишь попытку улыбнуться над моим слишком серьезным видом. – Или требовать денег за развод?
– Нет… и нет. – Я загибаю два пальца в ответ на оба его вопроса. – Просто, прости, но у меня проблемы с холодной головой, когда дело касается тебя.
– Я рад, что ты теряешь от меня голову.
– Фенек, прекрати! Я же пытаюсь быть серьезной!
– Хорошо, выдумщица, но не обещаю, что и дальше буду таким же милым сговорчивым парнем. Считай, что прямо сейчас делаю ради тебя огромное исключение.
Почему-то это его «и дальше» вселяет в меня крошечную искру надежды. Стараюсь ее придушить, чтобы еще раз не свалиться с запредельной высоты прямо на острые камни, но ничего не получается. Поэтому остается только надеяться, что на этот раз я точно разлечусь вдребезги и от меня просто ничего не останется, и нечему будет болеть.
– Я просто… кажется… слишком сильно тебя люблю, чтобы быть просто временной женой. – Эти слова произнести не так уж сложно. И после них во мне появляется странная эйфория. Как будто поборола свой самый большой страх, и теперь могу смело смотреть ему в лицо. – Но ты и так это знаешь, да?
– Ты солируешь, выдумщица, я не буду вторгаться своим мужланством в твой монолог. Надеюсь только, что когда придет моя очередь, ты проявишь столько же уважения в ответ.
Было бы гораздо проще, если бы после моих этих слов он все-таки сказал, что чувствует. Простое: «Извини, ты же помнишь, что я одиночка и что у меня принцип не ввязываться в серьезные отношения» – и я больше просто не открыла бы рот.
– Ты важен для меня. Не просто как красивый мужчина, не просто как человек, чей мозг вызывает у меня непрекращающуюся эйфорию. Ты важен как мужчина, которого я хочу называть своим. По-настоящему. Не боясь споткнуться о твою холостячность. Не боясь, что через несколько месяцев все закончится и ты просто уйдешь в новую жизнь, свободный и с честно отвоеванной дочерью, а я останусь просто Йори с разбитым сердцем. Это эгоизм, наверное, но я не очень подхожу на роль нелюбимой жены декабриста. Прости, что я не сказала сразу. Но еще есть время. Уверена, ты найдешь подходящую беспроблемную замену и будешь рад, что вовремя избавился от глупой влюбленной писательницы.
– Если ты не против, я бы хотел говорить сам за себя, – довольно жестко обрывает мои попытки спрятаться за бесшабашностью Андрей. – Но раз ты зашла на мою территорию, то, полагаю, все свое ты уже высказала. Передаешь эстафетную палочку?
Я тупо киваю. Хочется сказать много, намного больше, но в сухом остатке это все равно будет еще одним признанием в моей слабости. Самобичевание я оставлю на потом, когда вернусь домой и грустными дождливыми вечерами буду мечтать о той жизни, где мне хватило смелости не сбежать и – кто знает? – за пару месяцев вынужденного договорного брака переубедить своего одиночку довериться еще один, последний раз.
Глава сорок девятая: Андрей
Если бы Йори не была Йори, а была бы какой-то другой женщиной, я бы никогда не поехал за ней, потому что еще чертову кучу лет назад пообещал себе никогда не бегать за женщинами. Ушла – и на хуй. Гора с плеч. Правда, от меня и уходили-то всего пару раз, и обычно как раз когда я просто не успевал попрощаться первым.
Но не суть.
Выдумщица, конечно, ни хрена не понимает, но я не просто делаю для нее исключение. Я вспоминаю то, о чем забыл и на что забил: что в жизни может быть Та Самая Женщина, ради которой я перегну через колено свои принципы, наступлю на горло обещанию не прогибаться под женские истерики и просто сделаю то, что должен сделать мужик – верну свою женщину. Ту саму, кажется. Раз меня так жестко рвало всю дорогу до ее дома, стоило представить, что она успела уехать. Не потому что не поехал бы за ней – поехал бы, чего уж. Просто это заняло бы кучу времени, которого мы и так потеряли слишком много.
И пока она признается в любви, я не могу отделаться от мысли, что смотрю «оживший» мультфильм «Подарок для самого сильного». И от самый отважный заяц, колотящий себя в грудь, вот-вот грохнется в обморок. Если честно, то циник во мне просто орет благим матом: «Женщина, зачем все так усложнять? Просто скажи. Что любишь меня и не хочешь быть боевой подругой – я все пойму». А потом вспоминаю, что однажды она уже призналась, а я струсил, сделал вид, что недопонял. Так что еще нужно разобраться, что из нас Храбрый портняжка: я или эта испуганная зайка.
– Я прочитал твою книгу, Йори.
Она хлопает ресницами, задерживает дыхание, как будто я признался, что как минимум взломал ее банковский счет. Прилипает губами к чашке, и в тишине зимнего вечера я слышу цокот ее зубов.
– Ты нее мог ее прочитать, она еще незакончена. Осталась пара глав.
– Я надеюсь, что ты допишешь их рядом со своим «самым важным «А».
Мечтательница медленно поднимает голову, и на мгновение ее лицо теряется в облачке пара изо рта. Я пользуюсь моментом, чтобы сделать пару шагов навстречу, но выдерживаю дистанцию. Совершенно очевидно, что нас, как разнополярные магниты, тянет друг к другу, и если я подойду на расстояние руки, то просто затрахаю поцелуями эти искусанные от волнения губы, а для начала нужно все же поговорить.
– Еще я надеюсь, что твой Важный «А» не останется безликим образом и ты дашь ему право написать послесловие собственной рукой. И, – задираю рукав свитера, обнажая свою татуировку до самых кончиков ушей, – показать твоим читательницам, что их чокнутая выдумщица нашла своего Фенека. И даже умудрилась его приручить.
– Ты правда хочешь написать послесловие? – У нее такой ошарашенный вид, как будто я предложил слетать на луну. – И даже… показать лисий нос?
– Да… и да. – Подражая ей, загибаю пальцы.
Йори всхлипывает, безуспешно пытается спрятать лицо в петлях шарфа, но я оказываюсь рядом раньше, и успеваю обнять ее щеки ладонями. Она горячая, как печка. Или это у меня слишком холодные руки? Какая же все-таки коротышка, поднимается на носочки, чтобы быть ближе, чтобы ткнуться носом в мою колючую щеку.
Чашка выскальзывает из ее рук, валится на землю между нами и мне не нужно опускать взгляд, чтобы понять: большая часть фирменного бабушкиного чая на моих штанинах. Да и по фигу.
– Все, что захочешь, невозможный мужчина, – шепчет Йори, доверчиво сжимаю в кулаках мой свитер.
– Мне нравится, как это звучит, женщина, – мрачно ухмыляюсь я. – Учти, что ты связалась с совсем не благородным мужчиной, и он обязательно воспользуется опрометчивым обещанием в самых корыстных целях.
– Угу, – часто кивает она.
– А еще я надеюсь, что ты прославишь мою фамилию своими новыми книгами, – развиваю мысль. – Потому что, уважаемая Сумасшедшая выдумщица, я категорически не согласен, чтобы ты осталась на своей.
Я жду, что сейчас она точно бросится мне на шею с поцелуями, но маленькой плаксе удается меня удивить, потому что вместо счастливых слез она начинает… громко смеяться. И у меня легкий ступор от отсутствия даже намеков на идею, в чем может быть причина.
– Я уже ее прославила, только заочно. – Йори все-таки обнимает меня за шею и даже подтягивается, намекая, что пора мне уже взять счастье в руки ощутить его вес. Прижимается к моему лбу, в шутку бодает и говорит заговорщицким шепотом: – Потому что по паспорту я – Клейман. Ева Клейман.
– Так не бывает! – ржу я. – Клейман? Серьезно, женщина?!
– Серьезнее некуда. – Йори задирает нос, кажется, до самой луны. – Так что, мужчина, я останусь на своей фамилии!
Я прижимаюсь к ее губам, но нам слишком хорошо, чтобы целоваться, поэтому мы просто хохочем на всю улицу, а я, с трудом продираясь в словах, искренне обещаю собственной рукой вычернить в паспорте ее «родную» фамилию, и написать там свою.
А еще я обещаю, что заберу всю ее обувь, если она еще хотя бы раз подумает о том, чтобы от меня уйти. Обещаю превратиться в домового и развесить кроссовки и ботинки на люстрах так высоко, что она не достанет их даже с табуреткой. Выдумщица с самым серьезным видом обещает найти большую иглу и толстую нитку, и пришить меня намертво: сердце к сердцу.
И когда прикладывает ладонь к моей груди, и смотрит так, будто во мне сосредоточился весь ее мир, я слышу громкий, почти до секундной глухоты щелчок. Так странно. Как будто во мне все это время медленно тлела дорожка из пороха и только что она достигла своей цели: взорвала мой мозг осознанием необходимости всегда быть рядом с этой женщиной. Не временно, не на неделю и точно не для спасения моей дочки. Я просто хочу быть с ней всегда: видеть, как она возится на кухне в моей футболке, слышать, как смеется, как сидя на подоконнике с чашкой кофе о чем-то думает, как сосредоточенно смотрит в экран ноутбука, когда работает. Вот так, за секунду, оказывается, что в моей жизни не остается вещей, которые мне бы хотелось делать одному. Везде, даже в каких-то самых дурацкий фантазиях, Йори рядом, со всей придурью творческой личности, со своими смешными разноцветными носками и за руку с моей дочерью.
Надо сказать Антону, что теперь я знаю, как это, когда щелкает.
– Собирай все свои вещи – я тебя забираю, выдумщица.
– Насовсем? Всю? – Она распахивает глаза с какой-то детской наивностью, как будто я предложил что-то абсолютно нереальное.
Но и мне в эту минуту не по себе, потому что я был уверен, что уже никогда не сделаю этот шаг: не позволю женщине войти в нашу с Совой жизнь. Пытаюсь отыскать в себе что-то вроде страха, но на душе спокойно. Наверное, тот внутренний щелчок был от взрыва моей системы безопасности, блин!
– Насовсем и всю, вместе с твоим цирком тараканов и Писающим демоном, – пытаясь играть в серьезного Андрея, отвечаю я. – Так что лучше поторопись.
– А то передумаешь? – хмурится Йори.
– Нет, просто брошу в машину прямо вот в этом, а твоей бабушке скажу, что во мне есть цыганская кровь.
Глава пятидесятая: Андрей
Я очень люблю своего брата, хоть иногда он тот еще циничный ублюдок – даже больше, чем я сам. И его чокнутая на всю голову жена тоже мне нравится, особенно, когда они втроем с Йори и Соней утраивают игры с кукольным театром или, обложившись горами конструктора, строят замки, пока мы с Антоном разбираемся в тонкостях предстоящей войны с Яной. И за время, что я провел сам, далеко от семьи, мне очень классно чувствовать себя рядом с родней.
Но есть одно огромное «но».
Мы с Йори продолжаем ходить вокруг друг друга, и пускать слюни на мысли о том, чем займемся, когда останемся одни. В субботу вечером, когда я возвращаю свою выдумщицу домой, во мне еще живет шальная мысль, что мы найдем время и возможность, наконец, блин, заняться сексом, но она умирает смертью храбрых, потому что мой брат с женой спят на диване, а мы с Йори, пусть и в моей большой кровати. Но вместе с Совой, которая укладывается между нами, словно маленький страж целомудрия. Так что мне остается только, подперев голову кулаком, смотреть, как выдумщица вслух и в ролях читает для Совы сказку о приключениях Совенка. И, надо сказать, читает она ее намного лучше меня.
А потом я и сам не замечаю, как вырубаюсь, и только сквозь сон чувствую, как Йори на цыпочках идет по комнате, чтобы укрыть меня одеялом. Когда сонным голосом говорю ей, что она – моя защитница, шепотом смеется и обещает чутко оберегать наш сон.
Я засыпаю под мерный звук ударов по клавиатуре ноутбука.
В общем, при всей мой горячей любви к родне, я почти пританцовываю от счастья, когда машу рукой выглядывающим через окно поезда Антону и Тане. На улице уже девять, и на обратную дорогу домой уходит еще почти два часа, но когда переступаем порог квартиры и Соня начинает громко зевать, мы с Йори переглядываемся, как могут переглядываться только два голодных и жадных друг до друга человека.
Даже не помню, как мы ужинаем, кто убирает со стола, кто потом моет совсем почти засыпающую Соню. У меня какая-то одержимость ею, голод, потребность на сверхуровне. И дело совсем не в том, что у меня реально давно не было женщины. Дело в том, что свою женщину хочется всю сразу, по-всякому, так много раз, чтобы на утро не было сил даже ногу поднять с постели. Свою женщину хочется до одури, до глубокой острой потребности оставить на ее теле отпечатки своих поцелуев. И, чего уж там, затрахать ее языком и членом, чтобы она стала зависимой от меня, как от наркотика.
Интересно, как она кричит? Сможет ли сдержаться? Будет ли просить еще или говорить пошлости? Как далеко позволит мне зайти? От количества пошлостей, которые хочу сделать с ней и впервые попробовать, голова кругом и от предвкушения кровь приливает к члену почти мгновенно.
В общем, к тому времени как моя выдумщица выходит из спальни с книжкой в руках, я настолько заведен, что в два шага, словно псих, набрасываюсь на нее почти у самой двери. Она тихо охает, когда я прижимаю ее к стене, буквально распинаю, заводя ее руки над головой.
– Мне нравится, что ты носишь мои футболки, – говорю я, шепотом притрагиваясь к ее губам. – И что ты ничего под них не одеваешь.
Йори издает странный всхлип, и когда я отодвигаюсь, чтобы получше рассмотреть контуры ее груди под футболкой, тянется следом. Приходится выразительнее прижать ее запястья к стене, взглядом приказать быть послушной, тихой и смирной. Вообще не уверен, что способен на нежности, потому что в воспаленном мозгу есть только острая потребность обладать этой женщиной именно сейчас, без долгих прелюдий. Хотя бы первый раз, а все «сладости» оставить на потом.
Но хотя бы что-то сегодня она точно попробует, и судя по выразительному взгляду мне на губы, в эту секунду мы думаем об одном и том же.
– Хочешь мой язык, маленькая? – Я отпускаю ее руки, чтобы жестко, сильно, обхватить ее грудь ладонью, почувствовать приятную твердость упирающегося в кожу соска. – Не сделаю, пока не скажешь.
– Бессердечный мужчина, – вытягивается на носочках моя выдумщица. – Хочу, хочу…
Я бы сделал это прямо сейчас, без лишних слов и игр, потому что уверен – она взлетит так высоко, как прежде не летала. Но все же с каким-то садистским удовольствием хочется потянуть время, поэтому снова прилипаю к ней, провожу пальцами по бедру, прихватываю край футболки и тяну вверх, до самого дрожащего от предвкушения живота. Провожу пальцем вокруг пупка, накручиваю круги, пока Йори не начинает жалобно скулить и пытаться потянуться еще хоть немного, чтобы мои пальцы оказались ниже. Приходится еще раз сжать ее грудь, усмирить жестом хозяина. И наслаждаться покорностью в зеленом взгляде. Почему-то ее податливость – это как особенный афродизиак для сегодняшней ночи: закручивает мое желание в такое сумасшедшее торнадо, что разрывает изнутри.
Наверное, сейчас и правда лучше не играть в игры, чтобы потом не быть слишком резким и нетерпеливым. На ум приходят ее слова о том, какая она узкая – и моя ладонь уже в нее в трусиках. Маленькие розовые шортики слишком плотно сидят на коже, не оставляя пространства для маневра, но я все равно провожу по ее складкам двумя пальцами: осторожно, как могу, но она вздрагивает от случайно грубости.
– Блин, выдумщица, ты мокрая.
– Да, да… да…
Мокрая и припухшая от возбуждения, такая… даже просто по ощущениям аппетитная.
Ну на хрен, хватит уже!
Йори в последний момент осознает, что я собираюсь слишком резко поменять наше положение, и успевает схватиться мне за плечи, как маленькая зверушка, больно царапаясь ногтями. В отместку щипаю ее за ягодицу, и пока она нее успела придумать что-то в ответ, укладываю на пол. Кажется, что-то задеваю ногой, потому что грохот и лязг заставляет нас на секунду замереть, уставиться друг на друга – и снова прилипнуть.
– Воображаешь, что я с тобой сделаю? – спрашиваю я, но не даю ей шанса ответить, просто раскрывая губы поцелуем.
Она и целовать-то толком не умеет, за столько лет одиночества разучилась и мне приходиться выуживать ее язык. Йори стонет, а я толкаюсь языком в ее рот, лишая выбора и забирая весь воздух – пусть дышит мной, пусть в ее легких буду только я. Наши языки сталкиваются, сплетаются и я немного отстраняюсь, чтобы чувствовать только ее бешенную потребность, с которой она хватает губами мою нижнюю губу, прикусывает и вздыхает, потому что я приподнимаюсь на руках и расстояние между нами увеличивается.
Хочу быть с ней грубым. Хочу, чтобы она была со мной открытой, маленькой пошлой девчонкой без комплексов. Чтобы ее кровь горела от желания ко мне, чтобы в темноте я видел ее наполненные лавой вены.
– Задирай футболку, покажи себя, – прошу я, распрямляясь на коленях, чтобы поймать ее лодыжки и широко развести их в стороны.
Выдумщица смущенно тянет ткань выше, замирает на мгновение, как будто я не видел ее голой – и футболка оказывается где-то в районе шеи. Я бы сказал, что эти соски просто идеальные, если бы мог говорить и хотел думать. Они упругие, натянутые, как и вся она. Поглаживаю пальцами один из них, щипаю, чтобы не сделать больно, но заставить ее спину выгнуться дугой мне навстречу. А когда она начинает колотить пятками в пол, опускаюсь, чтобы обхватить рукой полную твердую грудь и втянуть тугой комок в рот. Немного прикусываю – и первый громкий стон колотит по барабанным перепонкам. Обвожу языком, жадно посасываю, ухмыляясь от новой порции воплей, которые она пытается заглушить собственными сжатыми губами. И движения, которые ее бедра выкручивают у меня на коленях, совсем не приносят облегчения, потому что каждый раз она умудряется потереться промежностью об мой член.
Стаскиваю домашние штаны – снимать их совсем нет времени.
От первого прикосновения кожей к коже волоски на руках встают дыбом. Йори стонет, пытается прижаться к моему вставшему члену, и я разрешаю это, в одно движение, сам не понимая как, разрывая ее трусики по шву. Она правда офигенная между ног: гладкая, немного по-детски закрытая, без выступающих половых губ. Широкий лобок, на который я надавливаю рукой, когда Йори пытается насадить себя на меня.
Хочу попробовать какая она на вкус. Хочу увидеть, как она течет.
Я перекладываю ее ноги с моих коленей на плечи, приподнимаю, держу за бедра, словно какую-то драгоценность. Член уже мокрый от смазки, и я чувствую, что в любую секунду выдержка может меня предать, хоть обычно я могу трахать женщину столько, сколько ей нужно и пока она сама не скажет, что сыта. И на какой-то миг мне кажется, что я могу взять себя в руки и устроить ей забег на всю ночь, но от этой уверенности не остается камня на камне, когда я притрагиваюсь языком к ее входу и слизываю влагу, как подтаявшее мороженное. Йори раскидывает руки, пытается за что-то схватиться, но остервенело скребет ногтями по полу. Втягивает живот, запускает пальцы себе в волосы и бессвязно просит:
– Ну пожалуйста, пожалуйста…
Моя язык входит между ее складками, туго ударят по напухшему клитору.
Она кричит, бесконтрольно ерзает бедрами у меня в руках, объезжая мой рот. Колени сжимаются так крепко, что я дурею от предвкушения и кусочка власти, который сейчас в ее руках. Мой пунктик-хочу, чтобы она трахала меня собой, чтобы взяла все от моего чертового языка. Я сосу ее клитор, втягиваю в рот, даю ему все, на что способен. Выпиваю ее влагу, лишь на миг останавливаясь, чтобы увидеть, какая она гостеприимная для меня. Если прямо сейчас войду в нее – мы просто будем трахаться, как два ненормальных, и фантастические картинки секса проносятся перед глазами, срывая остатки моего терпения.
Ее крики становятся все громче. Йори прихватывает ладонь зубами, жмурится, сильнее обхватывая мою голову коленями. И лицо моей выдумщицы преображается, когда я делаю финальные аккорды языком: слизываю с нее всю влагу, которая на вкус – господи, черт! – как ванильное печеное яблоко.
Я поглощаю ее, как лакомство, пока она кончает, устраивая своей задницей персональное землетрясение у меня в ладонях.
Руки моей малышки обессиленно опадают, ноги слабеют, и в темноте комнаты затуманнный взгляд наполнен одним лишь удовольствием.
– Это было…
Не даю ей закончить, потому что мои яйца уже реально начинают болеть от того, как много и долго я сдерживаюсь. Опускаю ее ниже, прямо к своему члену, держу ее ножки на весу и, поддавшись, желанию, оставляю укус на внутренней части бедра. У нее такая белая кожа, что мгновенно остается след. Пусть носит на себе мою отметку. Одну из множества, которые я на ней оставлю сегодня и в другие дни.
Когда прижимаюсь головкой к ее клитору, она судорожно вздыхает, пытается отстраниться от острого удовольствия, так что приходиться удерживать ее почти силой.
– А теперь, малышка, мы будем трахаться. А секс и занятия любовью оставим для первой брачной ночи.
– Ну так трахни меня, наконец, невозможный мужчина, – молит она.
Я нашел идеальную женщину.
Мы еще раз притягиваемся друг к другу и Йори сама прижимается к моему рту, которые еще хранят ее вкус. И жадно слизывает себя с моих губ, и это еще одно, что окончательно сносит мне крышу.
Она попускает взгляд ниже, голодным взглядом разглядывает мой член и головку, с которой стекает пара капель прозрачной вязкой жидкости. Тянется, крепко обхватывает ладонью и подушечкой большого пальца растирает влагу по всей головке. Черт, я сдурею, я точно сдурею. Я хочу смотреть на это вечность, но… как-нибудь в другой раз.
Она и правда тугая. Слишком тугая, потому что стоит мне двинуться внутрь нее – сразу же прикрывает глаза, пытаясь сдержать вздох. Отодвигаюсь – и осторожно, на последних крупицах самообладания, снова иду в нее. Медленно и плавно, в горячую тесную влагу. Ей-богу, как с невинной девушкой, только без крови.
– Не жди, пожалуйста. – Йори так отчаянно выгибается, что даже н ноги в моих руках вибрируют двумя струнами. – Я с ума сейчас сойду…
Я понимаю – пытаюсь думать тем, что еще способно соображать – что у нее эйфория, что я должен быть умнее и рассудительнее, вести не так, как хочется, а как будет правильно.
Я правда понимаю.
Но сжимаю зубы и резко, одним толчком, вхожу в нее по самые яйца. С громким влажным шлепком мошонки о промежность. Йори что-то выкрикивает, забрасывает голову назад, и в таком ракурсе каждый мой новый толчок раскачивает ее грудь. Я мог бы брать ее бесконечно: глубоко и жестко, потому что в ней охуенно туго и каждый новый «заход» превращается в испытание моих нервов на прочность.
Наверное, она к хренам счешет спину, но сейчас об этом не думает ни один из нас.
Я ее затрахаю.
Просто, бля, не слезу до самого утра, пока член не взмолится о пощаде.
И в награду меня ждет еще одна яркая вспышка оргазма: Йори растворяется в ней с тягучим проглоченным стоном, распластавшись на полу, как кающаяся грешница. Маленькая пошлая выдумщица, влажная от удовольствия, от напряжения. И этот вид заставляет меня выйти из нее, пока еще я состоянии соображать, что делаю.
Она тут же протягивает руку, снова сжимает меня ладонью, и начинает быстро дрочить, немного неумело, но старание компенсирует все огрехи. Это так приятно: видеть на себе ее пальцы, чувствовать влагу, предвкушать, как белая кожа вот-вот покроется мной.
– Хочу увидеть, как ты кончишь, Фенек…
От ее слов голова кругом, ее слова вплетаются в мое дыхание адским заклинанием, пока я как одержимый толкаюсь в ее узкую ладошку.
Черт! Я сейчас кончу.
Вселенная прекращает жизнь на мгновение, длинною в жизнь, а потом резко ускоряется, превращаясь в марафонца, идущего на последний в своей жизни смертельный рекорд
Кажется, я тоже слишком громко стону, когда первые спазмы прокатываются где-то в районе копчика.
Я кончаю прямо на ее живот и грудь: обильно, тугими рваными горячими струями. Напряженные мышцы продолжают выталкивать удовольствие. И я все еще трахаю ее в своей голове: всю во мне, мокрую и теперь уже абсолютно точно мою.
Глава пятьдесят первая: Йори
Наверное, даже первая ночь в доме Андрея, когда мы пытались делать вид, что держимся друг от друга на расстоянии «в условиях жесткого карантина» и даже первая ночь один на один с его дочкой, не были для меня такими тяжелыми, как первая ночь в его постели.
Не потому, что я привыкла спать одна и просто не знала, куда деть руки или ноги. Как раз с этим проблем не было: Андрей сразу «выделил» мне половину кровати и со всей возможной корректностью, которую только смог выдать мужчина с тяжелым характером, попросил не наваливаться на него во сне. Сказал, что чувствует себя некомфортно, если на нем лежат или прижимаются слишком тесно. Должно быть, в ту минуту у меня было очень несчастное лицо, раз он тут же предложил альтернативу – держаться меня за руку, пока кто-то из нас не уснет первым.
Так мы и легли: не в обнимку, как в романтических фильмах, не тискали друг друга, словно влюбленные подростки, а просто лицом к лицу со скрещенными на подушке руками.
И когда он уснул, я поняла, что эту ночь проведу совсем без сна, потому что хочу смотреть на него. Даже если он спит. Точнее, как раз потому, что спит, и не может помешать мне разглядывать его лицо, и разлет бровей, и редкие морщинки в уголках глаз. Если бы я могла рисовать – сделала бы сотню рисунков, или даже больше. Даже если бы утром услышала, что у меня не все дома.
Я немного задремала только часам к пяти, когда мой невозможный мужчина повернулся спиной и я, несмотря на запрет, пододвинулась ближе, чтобы потихоньку уткнуться носом между его лопаток, и даже мысленно окрестила своего «зверя» Минотавром, надеясь, что он не проснется.
Может быть, кому-то это показалось бы странным, грубоватым и совсем не подходящим продолжением ночи, но я была просто счастлива. Абсолютно. Бесконечно. Заряжена своим собственным, ни на что не походящим чудом, как батарейка – ударом молнии.
А уже через час выбиралась из постели, чтобы высказать всю свою сумасшедшую любовь на страницах «Волшебства» и успеть приготовить завтрак.
– Знаешь, я был бы более впечатлен, если бы застал тебя в кровати, а не за ноутбуком, – говорит Андрей, сонно потягиваясь в дверях кухни. Рассматривает меня сверху вниз и я, поддавшись раззадоренным ими чертям, немного выставляю ноги из-за стола. – Даже несмотря на то, что ты сидишь в моей футболке, а из духовки чем-то вкусно пахнет.
– Ты всегда такой ворчун с утра?
– Только когда хочу заняться сексом со своей женщиной и не нахожу ее там, где оставил накануне ночью. Это, Ева Клейман, совсем не добавляет мне настроения. И, кстати, мне эта футболка идет больше. – Он приподнимает бровь, приваливается плечом к дверному косяку и, подавив зевок, с хитрым прищуром продолжает: – Но если ты вдруг решила, что это намек, то… ты совсем не ошиблась.
– Я не буду раздеваться, у меня впереди целая глава, а вдохновения так много, что я планирую закончить книгу до вечера.
Он немного ерошит волосы, подходит и забирается мне за спину, сжимая мои бедра своими коленями. Возится, удобнее устраивая голову на плече, и эти несколько минут я чувствую более чем достаточно компенсацией за отсутствие обнимашек во сне. Особенно когда мой Фенек трется щетиной о мою щеку.
– Ты совсем не колючий, – мурлычу в ответ, нарочно подставляя то щеки, то подбородок или шею.
– Черт, я надеялся ты взмолишься о пощаде, и я великодушно приму минет в качестве предложения о капитуляции.
– Ты такой романтичный в семь утра.
– А ты так классно пахнешь, выдумщица.
– Это не я, а омлет.
Андрей крадет мою чашку с кофе, делает пару глотков, жалуется, что пить его сладким – то еще извращение, но в итоге выпивает все, еще раз зевает и начинает вслух читать первый же абзац наугад. Нарочно с театрально-комичным выражением, то неправильно ставя ударения, то делая ремарки прямо по ходу прочтения. И я не знаю, чего мне хочется больше: стукнуть его чем-то тяжелым за издевательство над моим творением, или громко посмеяться над скупым мужским видением обычной романтической женской книжки.
Нам просто хорошо вдвоем. А чуть позже, когда к ранним кухонным посиделкам присоединятся взъерошенная Сова, я чувствую себя человеком, у которого есть абсолютная гармония. Не дикое взрывное сумасшедшее счастье, от которого искры из глаз, а что-то уютное, спокойное, похожее на толстый вязаный шарф, в который можно завернуться от всех бурь и ураганов.
Примерно в обед, когда мы в три пары рук начинаем наводить порядки после гостей, Андрей вдруг выключает пылесос и нервно вертится в поисках пульта от телевизора, где как раз идет блок новостей. Рассказывают что-то о бизнесмене, который оказался замешан в крупных денежных махинациях.
– Кто-то знакомый? – пытаюсь пошутить я, но по Андрею сразу видно, что ему не до шуток.
– Это муж Яны, – говорит он тупым голосом без эмоций.
Прислушиваться, в чем суть, уже поздно, но, кажется, человек влип с укрывательством от налогов и все в таком духе. Андрей садится на диван, и на всякий случай выставляет вперед руку, когда я пытаюсь приблизиться.
– Эта…
Он с шумом втягивает воздух через стиснутые зубы, через силу улыбается Соне, которая как раз заходит с маленькой, похожей на тыкву лейкой. Мы молча следим за тем, как деловито малышка пробует пальцем землю в маленьких горшках с экзотическими кактусами, поливает их, оставляя на подоконнике лужи и быстро скрывается с места преступления под нарочито-строим взглядом отца. И Андрея просто прорывает.
– Ты понимаешь, что это значит?
Не уверена, что понимаю, но рискую предположить:
– Думаю, теперь у мамы Совы не будет повода налаживать своему мужу кристально-чистую репутацию, раз он по уши влип.
– Нет, Йори, – зло кривится Андрей, – думаю, эта сука с самого начала все знала, и решила разыграть комбинацию, чтобы снова вытрясти из меня деньги. Надеялась, что я решу откупиться, чтобы не втягивать дочь в суды и споры. Что я снова, как четыре года назад, «выкуплю» у нее своего ребенка, а она свалит в закат искать новую счастливую жизнь.
Честно говоря, такая мысль даже не приходила мне в голову, и пока я пытаюсь переварить информацию, Андрей продолжает злобствовать.
