Текст книги "Фокус (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Но в домофоне раздается звонкий девичий голос:
– Привет, мы приехали раньше!
– Мы? – тупо переспрашиваю я, всерьез думая, что просто продолжаю спать и видеть странные сны перед рассветом.
– Антон и Таня, – называется девушка, и я мысленно со всего размаху бью себя по лбу. – Мы тут немного замерзли, чай был бы очень кстати, но, если что, можешь вынести термос на порог.
Я еще ничего не знаю об этой девушке, но она уже основательно шатает мое представление о замужних парах с большой разницей в возрасте. Андрей вскользь упоминал, что между ними больше десяти лет разницы, и что история их знакомства заслуживает книги из-под моего пера, но лучше не заикаться об этом при Тане, иначе она не слезет с меня, пока не будет готов биографический шедевр.
– Минутку! – зачем-то кричу я, открываю наружную дверь и вприпрыжку бегу в комнату.
Успеваю натянуть спортивный костюм за секунду до звонка в дверь, и у меня сбивается дыхание, когда по ту сторону двери появляется… великан и дюймовочка. Причем последняя тут же атакует меня огромным игрушечным бегемотом, точно не меньше меня самой.
– Привет, будущая родня! – пищит девушка и пытается обнять меня вместе с плюшевой игрушкой. – Ты такая классная, очкарик! Только перепуганная чего-то.
– Туман, ты ее пугаешь, – басит позади великан, переступая порог и хмуро оглядываясь в поисках места для двух объемных спортивных сумок. В конце концов, опускает их на пол и присаживается на корточки, ловя сонную и чуть не падающую Соню. – Привет, Совопс.
– Это я придумала! – хвастается Таня. – Сова и Мопс, получается – Совопс.
– Мопс? – снова «туплю» я.
– А ты что, спала с ней в одной квартире и не слышала, как она сопит? – Таня делает вид, что разглашает военную тайну, но Соня с восторгом смеется и тут же тянется, как ленивец, чтобы переползти к Тане на руки. – Ты стала такая толстушка, живоглотик, чем тебя папа кормит?
– Вкусняшками! – не колеблясь, отвечает Соня.
– А нам вкусняшки есть?
– Неа, – мотает головой малышка.
– А если найдем? – Таня тут же ссаживает девочку на руки мужу, подмигивает ему и командует: – Муж, по-моему, от нас спрятали знаменитые имбирные печеньки.
– Вообще не порядок, – обреченно вздыхает Антон. – Жена, банановые кексы съедим сами.
И я чувствую острый приступ зависти. Хорошей и теплой, но все же зависти. Потому что за пять минут узнала и поняла, что такое идеальная семья, даже если кто-то очень старше, умнее и опытнее, а кто-то – веселая безбашенная девчонка.
И потому что очень хочу такой же искренности. Не потому что «нужно» и не для «отвода глаз».
И потому что хочу кусочек такого же счастья. Как распоследняя эгоистка.
Пока пытаюсь переварить увиденную идиллию, Таня быстро скидывает обувь, раздевается и без всякого приглашения сама себе устраивает экскурсию по квартире. Соня сползает с рук своего дяди и вприпрыжку бежит за ней. А я остаюсь один на один с Антоном, у которого такой взгляд, что я сразу понимаю, почему Андрей говорил, что если бы они не были братьями, он был бы рад никогда не знакомиться с этим человеком, а тем более пересекаться с ним в суде. На лице этого мужчины написано огромными буквами: «Я – бессердечная сволочь». Уверена, если в нем и есть немного нежности, все это распространяется только на семью и очень тонким слоем. Неудивительно, что на меня Антон смотрит как на потенциальную угрозу вне зависимости от того, что в их с братом плане по защите Совы я тоже играю не последнюю роль.
– Ничего, что мы нагрянули раньше? – спокойно и без намека на извинения спрашивает этот белобрысый великан.
Не представляю, кто в здравом уме и крепкой памяти ответил бы что-то в духе: «Нет, вы действительно не вовремя», поэтому просто отрицательно мотаю головой и, спохватившись, предлагаю кофе и завтрак.
– Кофе будет нормально, – не отказывается Антон. – Куда можно отнести вещи?
Пока он несет сумки в гостиную, где Андрей сказал их разместить, я колдую над кофемашиной и быстро прикидываю, что приготовить на завтрак. Но мысль обрывается на полуслове, когда Антон возвращается на кухню и вольготно устраивается на диванчике, даже не скрывая, что разглядывает меня с большой долей скепсиса.
– Андрей говорил, что ты в курсе дела, для чего нужен брак на бумаге, и все понимаешь, – в лоб заводит разговор он. Сразу видно, что мужчина не привык церемониться и ходить кругами, а начинает сразу с самого острого. Должно быть, адвокатский прием, чтоб одним махом, пока противник еще только думает, как бы сунуть ноги в стремена, вышибить его из седла и добить «тепленького». – Ты же понимаешь, что это временная вынужденная мера?
– Я все знаю и все понимаю, – не отважившись повернуть голову, отвечаю я. – У нас просто дружеское… соглашение.
– Деловое, – поправляет Антон. – В таких вещах нет ничего хуже, чем личная заинтересованность и участие, пусть даже дружеское.
– Почему? – Я ставлю чашку на блюдце, и меня выдает нервный цокот посуды. Приходится мысленно обозвать себя трусихой и взять в руки. Я же разговариваю с братом Андрея, а не с чертом лысым.
– Потому что, когда есть место эмоциям, они рано или поздно все равно возьмут верх. Я всегда предупреждаю клиентов, чтобы держали головы в холоде, и не берусь ни за одно дело, пока не получу достаточно доказательств, что человеком руководит трезвый расчет, а не сантименты.
Теперь я знаю, что говорить в лоб – это их семейная черта, только у старшего она отточена до бритвенной остроты, и нет ни намека на деликатность.
Ставлю перед ним чашку и не без труда, но все-таки выдерживаю тяжелый взгляд.
– Я прекрасно понимаю, о чем речь.
– А мне кажется, что нет, – так же спокойно отвечает он.
Несмотря на то, что они братья, и в их чертах есть много общего, они с Андреем совершенно разные. У этого тяжелый подбородок и квадратная челюсть, острый с горбинкой нос, а Андрей как будто та же модель, но подправленная мягким ластиком. И не представляю, как со старшим Клейманом справляется его маленькая жена, еще и с такой разницей в возрасте. Не очень похоже, чтобы Таня выглядела задушенной мужскими попытками загнать ее в рамки.
– Если тебе кажется, что я плохая кандидатура на эту роль, лучше скажи об этом Андрею, – предлагаю я. – Потому что у меня нет ни малейшей мысли, как сказать ему, что я – живой эмоциональный человек, а не машина, и поэтому могу представлять угрозу для вашего с ним плана.
Не хочется грубить, но что-то подсказывает, что именно так и нужно.
– Я ему все это уже говорил, но Андрей считает, что поступает правильно. Возможно, – он еще раз цепким взглядом оценивает мое лицо, – он не так уж и не прав.
К счастью, прежде чем я успеваю придумать достойный ответ, в кухню вторгается – именно вторгается, заполняя собой все свободное пространство! – Таня, за которой хвостиком топает Сова.
– Мой Мистер фантастика бывает просто невыносимым, – с порога понимает она и за секунду взбирается к мужу на руки, обнимая его как дурман крепкий дуб. Не представляю, что должно случиться, чтобы Таня добровольно «сползла» со своей опоры, настолько гармонично они смотрятся друг с другом. – Особенно когда не выспался и пытается бросить курить.
Антон сокрушенно роняет голову ей в плечо, и этот абсолютно лишенный нежности жест до краев наполнен доверием. Как будто только на этом плече ему по-настоящему хорошо.
– Поэтому сейчас мы уложим его спать, а сами пойдем гулять по городу. Хочу увидеть Петербург зимой!
Самое смешное, что у меня даже нет шанса отказаться – Таня сама все организовывает, и через сорок минут, позавтракав, тепло одевшись, вооружившись запасными варежками для Сони и фотоаппаратами, мы втроем выходим в морозный и солнечный субботний день. Гуляем, делаем целую кучу фотографий, позируем со смешными выражениями лиц и опустошаем маленькие кофейни, как будто старые подруги после многих лет молчания, вдруг решившие поделиться сразу всем.
– Если бы Андрей думал, что ты его подведешь, он бы никогда не предложил тебе это, – говорит Таня, пока мы бредем через заснеженный мост, и Соня сгребает с перил снежные ленты. – Кстати, он от брака бегает, как черт от ладана!
– Я знаю, поэтому объявила войну его холостячности, – слишком опрометчиво делюсь я – и Таня таращится на меня большими восторженными глазами. – Что?
– В тихом омуте черти водятся, – она ощутимо толкает меня локтем в бок. – Иногда мужчину нужно просто взять – и взять! Не ждать, пока сам придумает, что уже пора браться за ум и все такое, а сделать так, чтобы ему расхотелось воевать за свободу и независимость. Поверь, у этих парней точно пунктик.
– У обоих? – выразительно уточняю я.
– Ага, и тебе достался еще менее строптивый брат. Знаешь, что предложил мне старший? Быть «женщиной для секса». – Таня заливисто смеется в ответ на мой наверняка глупо-ошарашенный вид. – А потом очень злился, когда я падала на катке, и даже отобрал у меня коньки, потому что переживает за сохранность моих рук и ног.
– Я должна услышать эту историю от начала и до конца!
Таня трясет перед моим носом пустым стаканчиком.
– Тогда с тебя еще кофе.
Глава сорок шестая: Йори
Мы возвращаемся только к обеду: уставшие, довольные и голодные, но с кучей впечатлений и под завязку забитыми фотоаппаратами. Пока я замерзшими руками пытаюсь справиться с ключами, с обратной стороны двери щелкает замок – и на пороге стоит мой Андрей. В полуголом виде, в одних только джинсах и взъерошенный, как будто только что стаскивал через голову что-то с очень узким «горлом».
– Теперь я знаю, для чего мужчины делают татуировки, – делано фыркает Таня, нарочно влезая между нами, чтобы ткнуть Андрея прямо в лисий нос на предплечье. – Надеюсь, ты давал моему мужу спать, потому что он и так мрачный, как туча.
– Уйди с дороги, мелкая.
– Обидишь ее, – Таня продолжает «пинать» фенека пальцем, – и я с твоего лиса… подстригу.
– Иди уже, боевой хомяк, – отмахивается Андрей и тут же ловит на руки Соню, чей счастливый визг на секунду меня оглушает.
Я прижимаюсь спиной к двери, перевожу дыхание и на прикрываю глаза.
Чтобы понять, как сильно скучаешь по человеку, его нужно потерять», пусть всего на сутки. И внезапно снова найти, окунуться в знакомый запах и прищур любимых глаз. Просто осознать, что без него зима за окном колючая и холодная, а с ним – теплая и пушистая.
– Ты хорошо пахнешь, – я делаю шаг, чтобы прижаться носом к его шее, и для этого приходится встать на цыпочки. – У меня от тебя ванильный сироп вместо крови.
– И розовая вата в голове, – посмеивается Андрей. Второй рукой обнимает меня за плечи, притягивает до приятного хруста позвонков. – Все бросил и приехал раньше. Получу за это по голове. Надеюсь, у тебя есть достойная награда за мои жертвы?
– Вкусняшки! – деловито опережает меня Соня.
– Согласен на вкусняшки. – Андрей чмокает ее в щеку, подмигивает мне и самым сексуальным в мире голосом уточняет: – Одну особенную для меня, с ванилью.
Теперь я понимаю, о чем говорил его старший брат: во мне слишком много эмоций.
И любви, которую нужно посадить под замок, пока спасение Совы не превратилось в Уничтожение Йори.
– Мы ничего толком не успели приготовить. – Я стараюсь уйти из-под его влияния, от которого начинает кружиться голова. – Думали, еще есть время и…
– Я съем все, – с самым искренним видом перебивает Андрей. – Главное, чтобы теплое и не фастфуд. У меня с таким режимом скоро весь пресс заплывет.
Мне кажется, он нарочно это делает – выстилает дорожку для моего воображения, и, даже понимая это, я все равно попадаюсь на удочку: опускаю взгляд по его груди и ниже, замирая над ремнем низко сидящих на бедрах джинсов. Если бы мы были одни, если бы Соня задремала, если бы я могла перерастать думать о контроле…
– Все в порядке? – как будто чувствует смену моего настроения Андрей.
– Да, конечно.
Еще шаг в сторону, после которого Фенек опускает Соню на пол и предлагает ей на пару с Таней помучить дядю. Когда девочка скрывается за дверью гостиной, я пробую отойти еще чуть-чуть, но на этот раз Андрей останавливает меня хваткой за локоть. Не особо нежничая, разворачивает лицом к себе и несколько секунд просто разглядывает мое лицо, второй рукой удерживая за подбородок, чтобы я не смогла отвернуться. Это словно сидеть на допросе у детектора лжи и верить, что я могу обвести его вокруг пальца.
– Если это из-за Лены, то я с ней разберусь. Не по телефону. Я думал, мы закрыли вопросы бывших.
– Я тоже так думала, – по инерции отвечаю я. Лучше пусть думает, что я ревнивая дура.
– Ты меня сейчас обманываешь, – спокойно говорит Андрей. – Только не понимаю почему. Что случилось? Соня капризничает?
– Нет, она идеальный ребенок.
– Тогда в чем дело?
Я молчу, и мой мужчина тяжело вздыхает. Брови сходятся к переносице, как грозовые тучи перед бурей, и мне невольно хочется потянуться к нему, крепко обнять и сказать, что я просто очень боюсь за своей сердце, когда все закончится, и что понятия не имею, как воевать с его желанием быть всегда свободным, потому что не имею права ни на какие личные «хочу».
Но, наверное, нужно набраться смелости и сказать, что я просто не могу… Что готова сделать все, что он попросит, хоть на Луну по Млечному пути, хоть воевать вдвоем против всех армий мира. Готова быть поддержкой, опорой, даже защитой, если только он попросит. Даже взгляда без слов будет достаточно – я все пойму.
Но не готова быть «не настоящей женой». Просто не могу и все. Его брат абсолютно прав: для этого нужна холодная голова, ноль эмоций и трезвый взгляд. Нужно просто отыграть свою роль, искренне порадоваться за выигранное сражение – а как иначе? – и спокойно, не оглядываясь, уйти. Я смогу тихо отодвинуться в сторонку, но тогда от меня совсем ничего не останется. Не будет даже «растения» из которого маленький храбрый робот-мусорщик смог бы вырастить новое дерево.
– Терпеть не могу женские попытки сказать о чем-то, не говоря. – Он разжимает руки и теперь уже сам отходит. – Хорошо, выдумщица, продолжай играть в партизанку, я, если честно, так устал, что не готов за тобой бегать, даже морально. Не переживай за готовку – сам разберусь.
– Андрей… – Хочу остановить его, но рука безвольно повисает вдоль тела.
– Все в порядке.
Он просто уходит, оставляя меня одну в почему-то ставшем невыносимо узким и душном коридоре. Как будто стены сдвигаются специально вокруг меня. И приходится просто вырваться наружу, пока и без того маленькая дверь в волшебную страну не стала слишком крошечной для одной глупой мечтательницы.
Кажется, я иду по улице не меньше часа: просто в какой-то момент натыкаюсь на прохожего, и услужливый мужчина спрашивает, все ли у меня хорошо. В ответ на мой рассеянно-вопросительный взгляд, кивает на расстегнутую куртку. Благодарю невпопад, запахиваю полы и просто иду дальше. Удивительно, что именно сейчас, наконец, начинает работать мой внутренний компас, и я умудряюсь не заблудиться в хитросплетениях дворов, узких улиц, похожих один на другой старых домов.
Пора возвращаться в свою уютную спокойную жизнь. И верить, что, когда я сяду на поезд, моя любовь, как тонкая нить, не выдержит натяжения и разорвется. Хорошо бы не истечь кровью, но точно не с моим везением.
Глава сорок седьмая: Андрей
Какого хрена происходит?
Я честно не понимаю и жутко туплю от недосыпа, от того, что ждал какой-то другой встречи, когда посреди ночи вдруг понял, что не могу нормально уснуть, пока в моей голове торчат мысли о выдумщице в моей постели. О том, что меня тянет к ней, под одеяло, на подушку с запахом ее волос: гремучая смесь детского шампуня и особенной сладости, от которой хочется перевернуть эту женщину на спину и затрахать до отключки. А потом еще один раз, «контрольный».
Поэтому срываюсь и еду к ней, к ним, туда, где меня ждут мои ненормальные девчонки, где пахнет чем-то вкусным, а Йори ходит по дому в моей футболке и, увидев меня на пороге, удивленно пискнет, чтобы через секунду броситься на шею. Не то, чтобы у меня богатая фантазия, но картинки в голове словно живые, и я тупо перелистываю их в своем воображении, словно любимую книжку.
А потом… все ломается.
И когда Таня возвращается в комнату с вопросом «А куда делась Йори?» у меня что-то очень громко щелкает в голосе. Как будто перегорела лампочка, стало темно и запутано в собственных мыслях.
«Наверное, уехала», – хочу сказать я, но получается мешанина звуков, так что просто машу рукой в сторону окна.
– Улетела? – переспрашивает Туман. Они с братом до сих пор называют друг друга выдуманными прозвищами, и именно сейчас меня это злит, хоть я сам называю Таню чаще именно прозвищем. – Что случилось?
– Ничего не случилось, жизнь налаживается.
Через час я жалею, что рвался домой, а к вечеру мне тупо хуево. Потому что вокруг меня слишком много чужого_счастья, и оно назойливым молоточком сбивает с моей драконьей туши чешуйку за чешуйкой.
Когда я был еще молодым придурком и менял девушек быстрее, чем успевал запомнить их имена, в моей жизни был эпизод, когда меня угораздило вляпаться в любительницу романтичной староанглийской литературы. Она пыталась приручить меня и даже потащила на какой-то фильм по Джейн Остин. Фильм был херней – и после него я мысленно послал девушку куда подальше и думал, что не запомнил ни названия, ни сюжета. Но сегодня, сейчас, глядя, как мой брат и его жена, сидя за столом бедро к бедру, изредка притрагиваются друг к другу хотя бы пальцем, вдруг очень четко вспоминаю эпизод. Герой говорит: «Я уехал в дом своего брата, чтобы подумать, но то было моей большой ошибкой, потому что все напоминало мне о Вас, а чужое счастье только подчеркивало мое одиночество».
Мне хочется взять сладкую парочку» за шиворот, как котят, и просто выставить за порог, и гори все синим пламенем. Потому что мне нужно все то же самое: просто женщина, которая будет смотреть на меня вот так же, просто ее присутствие, мягкая кожа на ладони, которую в любой момент можно погладить пальцем.
Да ну к черту, кого я обманываю? То ведь не просто «какая-то женщина». Я знаю, как она пахнет, как меняется ее голос, когда смущается или грустит, какого цвета у нее глаза, и что на нижней челюсти у нее родинка цвета капучино, прямо на остром сгибе.
И ее имя, настоящее имя, которое выдумщица хранит, словно зеницу ока.
Так какого черта она сбежала?
Я же пытался быть хорошим парнем: никаких иллюзий, всегда только правда, предельная откровенность, чтобы она не чувствовала себя облапошенной. Платье. И кольцо, которое даже не успел достать из сумки.
Когда Соня засыпает, а я отмахиваюсь от брата и его серьезных разговоров, остается одно: вспомнить молодость, закурить и узнать, наконец, что за «важного А» она хранит в своей новой книге.
На площадке холодно – где-то явно не закрыли окно – жопа чуть не примерзает к ступеням, но по фигу. Сигарета за сигаретой, как будто впервые дорвавшийся к запретному подросток. И страница за страницей, по истории, написанной электронными чернилами на электронной бумаге.
Герой, которого зовут Антон, с родинкой над правой бровью – как у меня. И фенек на его предплечье – мой. И улыбка уголком губ – как у меня. И наши ночные разговоры – красной строкой, почти слово в слово.
И моя выдумщица – вся, как на ладони.
Кричит мне о том, о чем так и не сказала вслух.
«Я люблю тебя, даже если это странно – полюбить с первого взгляда, ни разу не притронувшись, не увидев глаза в глаза, даже не зная, как ты просыпаешься и засыпаешь – я ужелюблю тебя. Ты – важнее всех…»
Мне кажется, что все это время я смотрел куда угодно, но только не на эту девушку. На ее охеренную грудь, на ее забавные разноцветные носки, на кучеряшки, которые перебирал пальцами, когда целовал, и о которых думал все время, пока был далеко. Представлял, как намотаю их на кулак, когда мы будем тупо трахаться, как кролики, потому что у меня будет хорошая удобная жена. На какой-то период времени я получу в полное распоряжение симпатичную и явно голодную от недотраха женщину, отзывчивую ко всем моим прихотям.
В общем, сука, не туда я смотрел. Не то видел.
Наверное, я сижу так слишком долго, потому что дверь открывается и закрывается, и рядом усаживается мой старший брат. Молча тянется за сигаретой, прикуривает и разгоняет дым.
– Таня тебе яйца откусит, – пытаюсь подначивать его, но Антон передергивает плечами и ухмыляется. В их семействе вопрос кто у кого под каблуком вообще не поднимается, потому что у них что-то вроде идеального симбиоза, когда прогибается то один, то другой. Что-то запредельно идеальное, чему я до порванной жопы сильно завидую.
– Скажу, что это твой дым.
– Кто, бля, тут вообще старший?
– Если хочешь знать мое мнение – ты выбрал не ту женщину, чтобы играть с ней в «дочки-матери», потому что у нее на лбу написано, что она влипла в тебя по уши.
Я собираюсь сказать какую-то смешную хрень, просто чтобы заглушить горькую правду: я за столько времени не увидел то, что мой брат разглядел меньше, чем за полдня. Но в голове появляется другая мысль, от которой у меня рефлекторно сжимаются кулаки. А что, это вполне в духе адвоката Клеймана: зацепить за самое больное, чтобы раскачать лодку.
– Только не говори, блядь, что ты…
– Да, сказал. – Антон даже не пытается прикрыться. – Потому что для меня на первом месте брат, а не чувства женщины, которую я вижу впервые в жизни.
– Это моя женщина, – затыкаю ему рот. Наверное, если бы стояли друг напротив друга, уже бы ввалил ему от всей души. – Мне по хрену, что о ней думаешь ты, что о ней думает твоя жена, что он ней думает весь сраный мир, потому что есть я – и мне решать, какая она и для чего подходит.
Антон усмехается и, словно прочитав мои мысли, расслабленно укладывает руки на колени. Мол, давай, попробуй, младшенький. У нас всего три года разницы, но в детстве мне всегда от него прилетало, даже когда я брал внезапностью.
– Я тебя предупреждал, младший, для этого дела не подходит влюбленная женщина, потому что когда все кончится и ты попросишь развод, это может встать в херову кучу проблем, в сравнении с которыми мамочка-кукушка покажется детским лепетом.
– Не воображай из себя Нострадамуса.
– Я просто знаю, о чем говорю, – пожимает плечами брат. – Сначала люди приходят составлять брачный контракт и смеются, когда я говорю о нюансах раздела имущества, а через год приходят рвать друг друга на куски за каждую копейку. И в жопу любовь. Прости, что я говнюк и проткнул твои мыльные пузыри.
Понимаю, что он прав. Он всегда прав, и может быть, поэтому не делает столько косяков, как я, и обычно не связывается не с теми женщинами. У Антона всегда были красивые роскошные любовницы, а в итоге появилась милая женушка, которая порвет за него на тузиков, и за которую он кому хочешь хладнокровно пустит кровь. Во всех смыслах этого слова.
Но сейчас речь о моей жизни и моей женщине. Даже если она эмоциональная дурочка, которая, кажется, снова от меня сбежала.
Я набираю ее номер снова и снова, но сухой голос отвечает: «Хрен тебе, мужик, поезд ушел»
Снова писать ей в этот чертов мессенджер? Снова писать о том, что нужно сказать вслух?
– Антон, это была, возможно, та самая женщина, от которой у меня тоже щелкнуло, понимаешь?
– Эй, полегче, – ржет брат. – Меня сейчас снесет напором твоей любви.
– Пошел ты.
– И я тебя тоже люблю, мелкий засранец.
Таня уже топчется с обратной стороны двери и не особо старается сделать вид, что оказалась тут вовсе не случайно.
– Если хочешь знать мое мнение, – сразу прет на меня буром, тесня спиной к двери, – то… да, я присмотрю за Совой и сделаю к вашему с Йори возвращению свои фирменные кексы.
– Не помню, чтобы спрашивал твоего благословения, – беззлобно огрызаюсь я.
На самом деле, в моей жизни есть только две женщины, которым я разрешаю разговаривать с собой таким тоном: мать и Таня. И последняя исключительно из-за своей зашкаливающей милоты. Наверное, когда они с Антоном решат обзавестись потомством, уровень единорогов (выражаясь ее же слэнгом) в башке этой чокнутой девчонки зашкалит.
– Между прочим, предложение действует всего пять минут. Если к тому времени ты еще будешь в квартире, я заберу Антона гулять.
Я успеваю одеться за три минуты, чмокаю в щеку спящую Сову и выбегаю.
Одно хреново – я так и не придумал, что же сказать своей собственной «Единорожке».
Глава сорок восьмая: Йори
– Что случилось-то?
Бабушка дипломатично стоит в дверях гостиной, держит руки в кармане передника и наблюдает за тем, как я в который раз пытаюсь растолкать вещи по сумкам. Как это вообще возможно, что я приехала с двумя довольно легкими и свободными, а сейчас не могу затолкать даже две трети привезенной одежды? Магия домовых эльфов, как у Роулинг.
Я снова пытаюсь втиснуть пижаму, но это бесполезно. Легче натянуть сову на глобус.
И обессиленно сползаю на пол, закрываю лицо руками. Нужно выплакаться. Выреветься. Выораться в конце концов. Но я просто не могу. Как будто меня скрутили ржавой колючей проволокой, а рот закрыли стальными скобками. И все накопленные чувства клокочут во мне маленькими взрывами, как ядерный реактор в саркофаге: все взрывается глубоко внутри, разрывает меня на так много кусочков, что и не понять, почему я до сих пор жива и не истекаю кровью от миллионов маленьких трещин.
– Я всех подвела, ба, – говорю, роняя голову на скрещенные руки. То ли руки слишком холодные, то ли лоб очень горячий, но изо рта вырывается шипение, словно на раскаленную сковороду упали брызги воды. – Не сдержала обещание. Сказала, что помогу – и сбежала, как трусиха.
– Ну, отступление – это еще не проигранная война, а только проигранное сражение, – философски изрекает бабушка. – Что случилось? С женихом поругалась?
А я не знаю, что ей ответить. Нет, я ни с кем не ругалась, я просто, как многие героини моих же книг, сперва сделала, а уже потом подумала. И самое ужасное, что уходила я с твердой уверенностью, что спасаю то немногое, что от меня осталось, а сейчас мне не нужно ничего, не жалко даже порванного в клочья сердца, потому что я не знаю, как буду жить дальше. Что будет с моим миром завтра и послезавтра, если уже сейчас мне хочется скулить от боли, а ведь на моих руках еще остался запах моего Андрея.
Странно, но улица подавляла меня своим шумом, но сейчас стены снова надвигаются, грозя раздавить.
– Я пойду… погуляю.
Чувствую, как вырываюсь из сухих, но крепких рук этой мудрой женщины. Она говорит, чтобы хоть шапку одела, потому что снова свалюсь в постель с температурой. Почти наверняка свалюсь, но может это и к лучшему. Хотя бы неделю проведу в счастливом беспамятном бреду.
Пока иду по лестнице – перед глазами все плывет, рука дважды промахивается мимо перил, уже перед выходом спотыкаюсь о маленький порожек.
Выхожу на крыльцо, в тусклый свет фонаря, набираю в грудь колючий морозный воздух – и проглатываю, с болезненной судорогой.
– Не надоело от меня бегать, выдумщица? – Андрей опирается о капот машины, скрестив руки на груди и вытянув перед собой ноги. Даже без куртки, как будто на улице весна, а весь снег – бутафорский. – Не надоело делать вид, что я тебе на хрен не нужен? Я же и поверить могу.
Он… настоящий? Или у меня уже горячка?
– Ты… настоящий? – Мой мозг официально отключается.
– Подойди и проверь.
– Нет! – почему-то выкрикиваю я, и в ответ на мои спрятанные за спину руки, Андрей заливается смехом. – Пусть ты лучше будешь моей фантазией.
Лучше бы, конечно, самой реальной в мире фантазией.
– Ладно, маленькая, а теперь вернись в дом, оденься во что-то теплое и выходи ко мне.
– Мне не холодно. – Я бы даже сказала, что слишком жарко, как будто меня медленно доводят до кипения на маленьком огне. И кровь приливает к лицу сразу вся, тяжело, чуть не сшибая с ног, а потом уходит, как прилив, и меня тянет назад. Хорошо, что есть перила и я хватаюсь за них двумя руками, как будто следующей волной меня смоет со скользкой палубы. – Мне очень, очень… очень жаль.
– А мне очень жаль, что ты – упрямая, как… – Андрей громко и нарочито выразительно откашливается в кулак. – В дом, женщина, оделась тепло – и вышла ко мне. Что-то не ясно?
Умом я понимаю, что он ведет себя просто отвратительно: командует, не пытается быть хоть немного более осторожным в выражениях, не щадит мои чувства и наверняка насмехается над моим жалким положением. Но моему сердцу нравится его несносный характер. И в общем все в нем, Наверное, поэтому вместо того, чтобы развернуться и зайти обратно в подъезд, я продолжаю таращиться на этого невозможного мужчину, как будто за те несколько часов, что мы не виделись, успела пролететь целая жизнь.
– Мне до трех что ли считать? – подсказывает Андрей.
– Я боюсь, что ты куда-то денешься, – озвучиваю совсем уж невыносимую глупость. И быстро, пока он не высмеял ее более едко, продолжаю: – Хотя, стал бы ты приезжать, чтобы потом деваться с глаз, да?
– Умница. Я жду.
Я возвращаюсь обратно в квартиру, и судя по тому, что бабушка встречает меня на пороге с чашкой горячего, пахнущего липой чая, она видела моего гостя в окно. Неловко благодарю ее, натягиваю варежки и шапку, обворачиваюсь шарфом до самого носа, в надежде, что хоть так спрячу красные от стыда щеки, беру кружку и выхожу на улицу.
– Ты вышла с чаем? – Андрей вздыхает и немного устало улыбается.
– Бабушка волнуется за мой душевный покой, – выбираю самую размытую формулировку. – Она из тех, кто считает, что липовый чай – лекарство от всех болезней. Даже от переломов
– А от неуверенности от помогает? – Андрей немного подается вперед, а я инстинктивно отступаю назад. Он проводит ладонью по колючему подбородку. Передергивает плечами. —Вроде рожа та же самая, в Квазимодо не превратился.
– Я не могу трезво мыслить, когда ты вторгаешься в мое личное пространство. – Хотя, куда уж больше, если даже на расстоянии я чувствую его запах и из последних сил сжимаю ладони вокруг кружки, чтобы не броситься к нему на шею. Может быть, этот разговор – самый последний в нашей жизни. Может быть, он приехал сказать, как сильно разочарован и я стала последней каплей, переполнившей его чашу терпения и доверия женщинам. – Я должна сказать тебе, почему ушла. И лучше делать это с холодной головой. Так что, пожалуйста, стой, где стоишь.
– Уверена, что хочешь первой? – с сомнением переспрашивает Фенек.
– Абсолютно.
Именно сейчас – мой Рубикон. Я же себя знаю: либо скажу все, как есть и прямо сейчас, либо больше никогда не заикнусь, и до конца жизни буду носить несказанные слова мешком с камнями.
– Если ты по поводу того, что сказал мой брат…
– Андрей, пожалуйста! – Я поздно соображаю, что от нервов даже топнула ногой, а мой невозможный мужчина в ответ на это просто делает приглашающий жест, оставляя за мной право первой нести чушь. – Спасибо.
