Текст книги "Дитя слова"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

СРЕДА

Настала среда, пока что самый важный день в этой истории и один из поворотных дней в моей жизни. Началась она довольно скучно: мы поссорились с Кристофером Кэйсером. Восставши ото сна, я обнаружил, что кухня занята каким-то незнакомым парнем с длинными волосами, стянутыми широкой резинкой. По всей видимости, он провел здесь ночь. Я прошел к Кристоферу в комнату и объявил, что не потерплю у себя в квартире парня, который носит такую прическу. Кристофер сказал, что я на редкость узко мыслю. Я заявил также Кристоферу, что возражаю против того, что он ходит в такой короткой рубашке: при малейшем его движении обнажается голое тело. Я предпочитаю, чтобы он своим телом любовался сам. Кристофер сказал, что рубашка села после стирки в стиральной машине. Я сказал, что уже не раз говорил ему, чтобы он не пользовался стиральной машиной. Он сказал, что я гнусный скупердяй. Я ему ответил. И вышел из квартиры, так и не побрившись, хлопнув дверью.

Лифт по-прежнему не работал. Плакаты снова возвещали о стачке электриков, которая должна была вот-вот начаться. Шел дождь. Я оглянулся в поисках Бисквитика, но ее не было видно. Придя на службу, я решил побриться (я держал там бритвенные принадлежности), но обнаружил, что у меня кончились лезвия. Я чувствовал себя опустившимся, грязным. Я сел и уставился на стену в пятнах от паутины, надеясь, что желание сказать Кристел, чтобы она бросила Артура, станет настолько сильным, что я не смогу ему противиться. Я чуть подтолкнул его в этом направлении. Кристел увидит Артура завтра. Не следует ли мне повидаться сегодня с ней?

Заливаясь веселым смехом, появились миссис Уитчер и Реджи. Они все праздновали, продлевая свою победу. Позвонила Томми (акция запрещенная), и я опустил трубку на аппарат. Артур, который очень был мне сейчас нужен, к моему удивлению, не появлялся. Сокрушительный удар был нанесен мне приблизительно без четверти двенадцать.

Реджи и миссис Уитчер обычно болтали весь день. Какую-то работу они, наверно, все же делали. Я так привык к этой их вульгарной какофонии, что научился отключаться. Иногда я, правда, вслушивался в их болтовню. Сейчас я трудился над составлением очень тонкой докладной записки по поводу посыльного, которого перевели в другое учреждение и который, находясь там, получил, как ныне принято выражаться, премию ex gratia[44]44
  В знак благодарности (лит.).


[Закрыть] за уничтожение голубиных гнезд на крыше, а теперь, вернувшись к нам, сломал себе ногу, уничтожая эти самые голубиные гнезда, ибо, как он утверждал, это теперь входит в его обязанности. Я элегантно разрешил эту задачу и, прежде чем приступить к изучению следующего дела, откинулся на стуле, дивясь тому, что Артур до сих пор не появился, и лениво прислушиваясь к безостановочной болтовне двух своих коллег. Раньше они обсуждали пантомиму. А теперь явно переключились на что-то другое.

– Так не говорят: граф Солсберийский! – Это изрекла Эдит, которая была экспертом в вопросах, связанных с аристократией.

– Говорят: лорд Солсбери и граф Солсбери.

– А разве лорд выше графа?

– Конечно, глупенький.

– А граф – это то же, что маркиз?

– Женщина сохраняет за собой титул. Изменив фамилию, она не становится просто «миссис».

– А я считаю, что это неправильно! Так что же, значит, ее отец был графом?

– Давайте спросим мистера Всезнайку. Хилари… Хилари-и!

– Да?

– Когда даму зовут леди такая-то, отец ее, значит, – граф, верно, и она сохраняет свой титул, не так ли, когда выходит замуж и становится кем-то еще?

– Кажется, да, – сказал я, – но эксперт-то в этом деле вы. По-моему, если вы дочь его сиятельства графа Снеток, вас зовут леди Джоан Малек, а если вы выйдете замуж за мистера Колюшку, то станете леди Джоан Колюшка.

– До чего же наш Хилари остер на язык! Так граф – это то же, что маркиз?

– Не знаю.

– Мне казалось, вы посещали Оксфорд.

– Я там учился на секретаря.

– Хилари вечно выдумывает. По-моему, он к Оксфорду и на милю не подходил.

– Хилари учился в университете неврастеников в Сканторпе.

– Хилари… Хилари-и…

– Словом, раньше она была леди Китти Мэллоу, потом она вышла замуж за мистера Ганнера Джойлинга и стала леди Китти Джойлинг.

В эту минуту в комнату вошел Скинкер.

– Что случилось, мистер Бэрд?

– Я смахнул чернильницу. Он поднял мою чернильницу.

Часть чернил вылилась на пол. Я перегнулся через край стола и, тяжело дыша, уставился на темную лужицу. Медленно-медленно я опустил на лужицу кусок промокашки.

– Что с вами, мистер Бэрд? Голова закружилась?

Я махнул рукой – Скинкер понял и повиновался. Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

– А все-таки это вычурно – называться леди Китти, верно? – проговорил Реджи. – Я хочу сказать, ведь не могли же окрестить ее «Китти».

Я прочистил горло.

– Да, Хилари, милый? Вы что-то сказали?

Я закашлялся в попытке скрыть то обстоятельство, что мне тяжело дышать, а тем более говорить.

– Вы упомянули имя Джойлинга?

– Да, Ганнера Джойлинга.

– Я уже слышал это имя, – сказал Реджи. – Мне казалось, что он политический деятель, но, должно быть, это не так.

– Он возглавлял эту штуку по денежной реформе. А потом был кем-то в Объединенных Нациях. Я видела его по телевидению.

– А что с ним случилось? – спросил я.

– Разве вы не слышали? Это новый глава нашего учреждения. Вместо Темплер-Спенса.

– Темплер-Спенс уже отбыл, – заметил Реджи. – Но Джойлинг приходит только через три недели.

– А жену его зовут леди Китти, поэтому, я думаю, отец ее был графом или кем-то еще.

– А сколько у нас графов?

Я согнулся над столом и сделал вид, что пишу. Потом тихонько выскользнул из комнаты, прошел в вестибюль, надел пальто, взял зонтик и, спустившись по лестнице, вышел на Уайтхолл. Дождь все моросил. Я решил повидать Клиффорда Ларра. Он не позволял мне заговаривать с ним на службе и неохотно соглашался встречаться где-нибудь поблизости, но сегодня был особый случай. Он обычно выходил со службы около половины первого и отправлялся завтракать в «Таверну святого Стефана». Сейчас было десять минут первого. Я стал медленно прогуливаться под зонтом, не выпуская из виду главный вход в наше здание. Прошло минут двадцать пять. Тридцать. Затем появился Клиффорд в своем элегантном твидовом пальто и в мягкой фетровой шляпе. Он только начал было раскрывать зонт, но увидел меня и тотчас его закрыл. Немного помедлил и затем направился ко мне. Мы повернулись и медленно пошли в направлении Трафальгарской площади. Я тоже закрыл зонт.

– Значит, вы слышали? – сказал Клиффорд.

– Да.

– Ну, и чего вы от меня хотите?

– Я хочу с вами поговорить.

– Мне сказать нечего. В два часа у меня совещание, и я еще должен до него кучу материалов прочесть. Вы же знаете: мы с вами здесь не встречаемся.

– Я хочу поговорить с вами. Пойдемте в парк.

– Будьте здоровы. Я иду в эту сторону, вы – в ту.

– Пойдемте в парк. Вы что, хотите, чтобы я потащил вас за руку и устроил сцену?

Мы зашагали в другую сторону. Клиффорд раскрыл зонт – явно для маскировки. Я свой раскрывать не стал. Дождь ведь почти прекратился. Мы молча прошли под аркой Конной гвардии, пересекли плац и, войдя в парк Сент-Джеймс, пошли вдоль северной стороны озера. Дождь совсем прекратился, и над Букингемским дворцом появился маленький, очень яркий кусочек светло-голубого неба.

– Что мне делать? – спросил я Клиффорда.

– Не понимаю, почему вы должны что-то делать, – откликнулся Клиффорд из-под своего зонта. – Вам же с ним не встречаться.

– Он может попасться мне на лестнице.

– Вы что, думаете, он накинется на вас, схватит за горло или сделает еще что-нибудь этакое?

– Мне придется подать в отставку.

– Не будьте идиотом. Впрочем, поступайте, как считаете нужным. А я пошел назад.

– Нет. Прошу вас. Прошу. Я только что об этом узнал. Я не знаю, что делать.

– Смиритесь. Он и внимания-то на вас не обратит. А если вам так уж это не по нутру, – уходите в отставку. Никакой проблемы.

– Надо же случиться такому фантастическому стечению обстоятельств. Ну почему он пришел именно к нам? Я-то думал, что никогда больше его не увижу, я молился, чтобы никогда больше не увидеть его. Я надеялся, что он умрет. Я и думал-то о нем как о человеке уже мертвом.

– Это весьма немилосердно да и не слишком реалистично. Он за это время как раз очень преуспел. Ну, а теперь я…

– Дойдемте до моста, Клиффорд, прошу вас, дойдемте до моста. Мне кажется, я схожу с ума.

Мы взошли на чугунный мост и остановились, глядя поверх водной глади на Уайтхолл. Величественные очертания Уайтхолл-корта вырисовывались слева от угрюмого силуэта новых государственных зданий, а за пожелтевшими ивами на островке поблескивал изящный, как дворец, сверкающий, зеленовато-серый фасад Форин-оффис. Бледное водянистое солнце освещало перегруженный горизонт на фоне свинцово-серого неба. Над южным берегом реки все еще шел дождь, и видно было, как сверкающие полосы дождя прорезали мрачный небосклон, освещаемый то появлявшимся, то исчезавшим за облаками солнцем.

– Как вы полагаете, он знает, что я здесь работаю?

– Не думаю. Он будет приятно удивлен, увидев знакомое лицо.

– Я не могу это вынести, – сказал я. – Если мы встретимся, мы… мы в обморок упадем… от ненависти или не знаю чего еще.

– Не понимаю, почему бы вам не поздороваться, как вежливым людям.

– Поздороваться?! Клиффорд, а как вы думаете, кто-нибудь еще в нашем учреждении… кроме вас… знает про… про меня и Ганнера?

– Нет.

– А вы не расскажете?

– Нет, конечно, нет.

– Мне нехорошо. По-моему, я сейчас упаду.

– Нельзя так распускаться. Что же до ненависти, не понимаю, почему вы-то должны ее чувствовать.

– Если вы этого не понимаете, не мешает вам заняться психологией.

– О, я знаю, говорят, что человек, которому вы причинили зло, должен вызывать у вас отвращение. Но всему есть пределы.

– Здесь никаких пределов не существует.

– Ведь в конце-то концов с тех пор прошло почти двадцать лет.

– Не для меня. Для меня все было вчера.

– Вы же знаете, что я теперь не в состоянии выносить напряженных ситуаций. У меня есть и свои неприятности.

– Он снова женился.

– А почему бы и нет? Он продолжал жить, а вы сидели и кисли, парализованный жалостью к самому себе.

– Вы меня презираете, не так ли? Вам стыдно, что вы мой друг. Вы считаете, что упадете в глазах сослуживцев, если они узнают, что вы мой друг. В таком случае – катитесь-ка. И не ждите меня в понедельник.

– И прекрасно, не буду. Прощайте.

Я смотрел ему вслед, потом прищурился, и фигура его слилась с безразличными мне людьми, прогуливавшимися теперь, когда дождь перестал, в лучах бледного солнца. Я дошел до конца моста и медленно двинулся назад по другой стороне озера. Прошел вверх по Грейт-Джордж-стрит и у парламента свернул на Уайтхолл. Заворачивая за угол, я столкнулся с Артуром, только что перешедшим улицу от станции метро.

– Хилари! Ой, Хилари!

Один взгляд на Артура все мне сказал. Это был другой человек. Он сдернул с головы шапку и замахал ею. Радость нимбом сияла над его головой, ее источали глаза, нос, рот. Весь он светился, точно намасленная репа. Даже волосы у него лежали красиво.

– Хилари, Кристел говорит, что выйдет за меня замуж. Я получил от нее сегодня утром письмо. После этого я просто ничего делать не мог. Не мог пойти на службу… я почувствовал себя таким счастливым… лег на пол… меня просто ноги не держали от радости… дыхание перехватило… а хотелось кричать, петь, но я страшно ослаб от радости… и лежал на полу, точно меня кулаком огрели. Хилари, вы ведь одобряете, правда? То есть, я хочу сказать, вы не возражаете? Кристел говорит, что вы… Послушайте, Хилари, вы что, сердитесь? О Господи… вы что… у вас такой вид…

– Нет, нет, – сказал я. – Я рад за тебя и за Кристел, конечно же, очень рад. Просто я вдруг почувствовал себя совсем больным. Пойду-ка я, пожалуй, домой.

– Разрешите, я пойду с вами. Что случилось? Вы выглядите, как привидение.

– Нет, нет. У меня просто грипп. Я пойду и лягу. Я так рад… за тебя и… – Я остановил такси.

Вид у Артура был озадаченный. Он помахал мне вслед. Из такси, остановившегося в потоке машин, я видел, как он поравнялся со мною и, не замечая ничего вокруг, прошел мимо. Я заметил, какая идиотская улыбка сияла на его лице, привлекая внимание прохожих, а он вдруг замахал руками и пустился в пляс. Люди шли мимо и улыбались. Такси мое двинулось дальше.

Дома я обнаружил, что парень с резинкой в волосах все еще торчит у меня на кухне, и я выставил его вон. Кристофер, впервые разобидевшись, недвусмысленно сказал мне, кто я есть, и ушел вместе с ним. А я прошел к себе в спальню и по примеру Артура грохнулся на пол.

ЧЕТВЕРГ

– Спой мне песню глубоко социальную! – промурлыкал Фредди Импайетт.

Был четверг. Утром я явился на службу. Лучше уж сидеть в конторе, чем лежать у себя дома на полу. По этой же причине я был сейчас и у Импайеттов. В Зале я объявил, что у меня расстроился желудок и я ужасно себя чувствуя. Ко мне сразу перестали приставать. Я убедил и Артура не приставать ко мне. Но я слышал, как он напевает в своем чулане. А сейчас передо мной напевал Фредди и даже пританцовывал на ковре, разливая напитки. Его высокий гладкий, как резина, лоб прорезали морщины самодовольства и наслаждения жизнью. Он уже испортил несколько анекдотов, не сумев удержаться от хохота, когда рассказывал их. Лора, с распущенными волосами, в платье, похожем на палатку, позвякивая украшениями, внимательно наблюдала за мной. Я поменял свою хворь на зубную, но видел, что она мне не верит. Явился Клиффорд Ларр. Я поднял на него взгляд. Он с каменным выражением лица посмотрел куда-то мимо меня. Я подумал, не лучше ли мне уйти домой.

– Я слышал, иена все-таки не девальвирует, – объявил Клиффорд.

– Хилари, в чем дело? – спросила Лора.

– Я же сказал: зуб болит.

– Нет, дело в Томми.

– Ни в какой не в Томми. Если бы все мои неприятности сводились к Томми, я бы распевал целыми днями.

– Значит, не только зуб болит.

– А мы тем не менее утверждаем, что выиграли войну! Мы сели ужинать.

– Вы ведь любите артишоки, правда, Хилари?

– Их едят, чтобы чем-то занять себя. Это как конструктор. Я такое не могу назвать едой.

– В другой раз я дам вам бобы и большую ложку.

– Я не считаю еду забавой.

Мы оба с Лорой болтали автоматически, и я мог, поддерживая беседу с ней и прислушиваясь к разговору Фредди и Клиффорда, обсуждавших международный валютный кризис, одновременно предаваться своим мрачным думам. Теперь я жевал какое-то мясо, превращенное в безвкусное желе, отдававшее главным образом чесноком. Я думал, следует ли мне пойти все-таки к Кристел, как всегда, после ужина, чтобы вытянуть оттуда Артура. Пожалуй, нет. Теперь уже нет смысла вытягивать Артура. И однако же мне необходимо рассказать Кристел о том, что я узнал в среду утром. И мне необходимо увидеть Кристел и прикинуться, что я благословляю ее скоропалительное решение. Она ведь с нетерпением ждет этого. Вчера вечером я был просто не в состоянии поехать к ней. Лучше уж искусственное спокойствие каждодневной отупляющей рутины. Да, конечно, я сам сказал: «Напиши ему», по теперь-то я сознавал, что, говоря это, думал, она поймет мое истинное желание! Она устроила такую спешку, потому что боялась, как бы я не передумал? Или все так вышло из-за какого-то дурацкого ужасного недопонимания? Не следует ли мне сейчас же положить этому конец? Эти мои размышления перемежались картинами из далекого прошлого, такими живыми и яркими, что по сравнению с ними мое настоящее казалось игрой теней. Как странно, что за улыбающейся болтающей маской скрывается мозг, воссоздающий в мельчайших деталях мизансцены и разговоры, превращая это в пытку, и ты, укрывшись за маской, можешь плакать, можешь кричать от боли.

– А какой язык вы станете теперь изучать, Хилари?

– Санскрит. Я встретил удивительную индианочку, которая будет меня учить.

– Я ревную! Не понимаю, с чего это вы решили изучать мертвый язык.

– Потому что он знает все живые, – сказал Фредди.

– Нет, не знаю. Я не знаю китайского и японского, не знаю ни одного из индийских, африканских или полинезийских языков. Турецкий знаю весьма приблизительно. Финский – плохо…

– Хилари любит покрасоваться.

– Я всегда считал миф о Вавилонской башне таким мрачным, – заметил Фредди. – Кто может любить Бога, который преднамеренно так безжалостно перемешал всех людей?

– Его можно уважать, – заметил Клиффорд. – Он знал, что делал.

– Я вот думаю, будет когда-нибудь настоящий международный язык? – заметил Фредди.

– Он уже существует. Английский.

– Хилари – такой шовинист.

– А как насчет эсперанто? – вмешалась Лора. – Хилари, вы знаете эсперанто?

– Конечно.

– Вы считаете, что он…?

– Ну, как можно всерьез принимать язык, где вместо слова «мать» говорят «маленький отец»?

– В самом деле?

– На эсперанто «patrino» означает «мать».

– Долой эсперанто! – заявила Лора.

– Вы совершенно правы, говоря, что Бог знал, что делал, – заметил я, обращаясь к Клиффорду. Мне хотелось восстановить с ним контакт, но он по-прежнему не смотрел на меня. – Только не надо быть слишком уж циником. Ничто так не унижает человека, как непонимание чужого языка. Это как нельзя ярче подтверждает ограниченность наших духовных возможностей. Умнейший человек выглядит полным идиотом, если он плохо говорит на каком-то языке.

– Вы поэтому хотите знать все языки, Хилари? – спросила Лора.

– Естественно.

– Значит, Господу было угодно показать нам нашу ограниченность? – сказал Фредди.

– Ему угодно было показать нам, что творить добро так же трудно, как говорить на иностранном языке.

– Сегодня Хилари склонен к метафизике, – заметил Фредди.

– Просто не понимаю, как у вас в голове не перемешаются все эти слова из стольких разных языков, – сказала Лора. – В моей голове все бы уже перемешалось.

– Слоеный пирог из слов.

Клиффорд молчал и держался холодно, без улыбки, ковыряя ложечкой сладкое – кусочки ананаса, облитые каким-то отвратительным ликером. Внезапно он повернулся к Фредди и спросил:

– Что вы думаете по поводу преемника Темплер-Спенса?

– Ах да, – откликнулся Фредди. – Ганнер Джойлинг. Вам не кажется, что это – удачная кандидатура? Насколько я понимаю, он появится у нас через неделю-другую.

– Я не могу этого есть, – сказал я Лоре. – Из-за зуба. Нельзя ли мне выпить виски?

– Да, конечно. Он швед или кто, раз его зовут Ганнер? Кстати, красивое имя.

– Нет, самый настоящий англичанин. Возможно, у него кто-нибудь из предков был швед. Где только он не служил. Начал с казначейства. Потом занимался пассажирской авиацией. Потом был в Международном валютном фонде, потом – в Объединенных Нациях. Очень способный человек. У меня такое впечатление, что его прочат главой министерства по делам государственной службы.

– А он не собирался одно время уйти в политику? – заметила Лора.

– По-моему, в лейбористской партии вздохнули с облегчением, когда он от этого отказался! Он мог бы довольно быстро дойти до самого верха. Это человек неуемного честолюбия. Безусловно, совсем другой, чем эта старая овца Темплер-Спенс. Он хоть немного встряхнет наш департамент.

– А мне он понравится? – спросила Лора.

– Женщины всегда на все смотрят со своей колокольни, – оказал Фредди. – Так понравится он ей?

– А он женат?

– Ты что, дорогая, уже наметила его в качестве жертвы? Да, женат. На леди Китти Мэллоу.

– Ах да, я теперь вспомнила. Это та дебютантка. Она, должно быть, намного моложе его. Кажется, она невероятно богата?

– Я слышал, они купили дом на Чейн-уок, – заметил Фредди. – Мне сказал Данкен, когда мы встретились в канцелярии кабинета министров.

– Должно быть, как сыр в масле катается. Она ведь у него вторая жена, верно? А первая… с ней, кажется, что-то случилось…

– Его первая жена погибла в автомобильной катастрофе, – сказал Клиффорд.

– О да. А сын покончил самоубийством.

– Это было много позже.

– Бедняга, – сказала Лора. – Я думаю, этим объясняется его безграничное честолюбие. А когда мы пригласим его на ужин? Он представляется мне таким интересным человеком. Кстати, ты так и не сказал, понравится ли он мне.

– Я видел его только на совещаниях. Это человек холодный, так что трудно сказать. А вы с ним сталкивались, Клиффорд?

– Я немного знал его, когда учился на первом курсе, – сказал Клиффорд. – И наблюдал его на совещаниях. Но адресоваться по всем вопросам надо к Хилари. Они ведь с Хилари – давние друзья.

Все заахали. Я быстро допил виски и подтянул под себя ноги, намереваясь встать. Удар, ехидно нанесенный Клиффордом, застал меня врасплох, и я не успел подготовиться, чтобы удачно соврать. Передо мной было лицо Лоры в ореоле седеющих прядей, раскрасневшееся от вина, горящее неуемным любопытством.

– Хилари, какой же вы скрытный, вы, значит, его друг – вот забавно! А леди Китти вы тоже знаете?

– Ну, теперь Хилари у нас пойдет вверх! – заметил Фредди, который, казалось, вовсе не был так уж доволен этим неожиданным известием.

– Хилари станут приглашать на Чейн-уок.

– Хилари будет знать все секреты.

– Придется нам теперь подлизываться к Хилари.

– Мы вовсе не друзья, – сказал я. – То есть я хочу сказать… я не знаю его так уж хорошо… мы не виделись многие годы… мы абсолютно чужие люди… я думаю, он даже и не помнит меня…

– Что вы, Хилари, раз увидев, вас уже не забыть!

– Хилари такой скромный.

– Глупости все это, Хилари. Ну, расскажите же нам о нем все-все. Какой он на самом деле? Славный человек?

– Ну, так как же, славный он или не славный? – спросил Клиффорд с этакой ехидной улыбочкой, появившейся все-таки на его губах, пока я обдумывал, что сказать.

– О, даже очень, – сказал я. – Но право же, по-настоящему я не знаю его, право. Так что, пожалуйста, не рассчитывайте…

– А леди Китти вы знаете?

– Нет… послушайте… ведь я двадцать лет не встречался с ним…

– А его первую жену вы знали? – спросил Клиффорд с уже более заметной улыбочкой.

– Нет… Лора, мне ужасно жаль, но меня совсем замучил этот зуб. Вы не возражаете, если я пойду домой?

Лора проводила меня до гостиной, где все еще золотисто светились лампы, в камине горел огонь и стояла странная тишина. Здесь Лора удержала меня за рукав, пытливо вглядываясь в мое лицо.

– Вот, мой дорогой, выпейте еще немного виски. Да не спешите вы так. Вы жутко странно выглядите. У вас действительно болит зуб?

– Да.

– Выпейте. И возьмите с собой домой. Вот теперь у вас зуб совсем не болит, правда, признайтесь.

– Нет.

– Какой же вы милый старый лгунишка. Я так и знала. Это все из-за Томми.

– Да.

– Расскажите мне, Хилари, расскажите же…

– Не только из-за Томми, – сказал я. – Из-за Кристел. Она собирается замуж за Артура Фиша.

– А-а-а-а… и вы считаете, что вам с Томми… Дорогой мой, вы вовсе не обязаны жениться на Томми только потому, что Кристел выходит замуж за Артура.

– Смотрите, никому не говорите про Кристел.

– Нет, не скажу. Я понимаю, она еще может изменить решение. Ах, я так вам сочувствую. Я даже Фредди не скажу. Но надо мне будет к вам забежать, и тогда поговорим обо всем. Я приду в субботу.

– Мне надо идти, Лора, дорогая.

– Теперь я все поняла. Я видела, что вы страдаете. Вы ведь для меня как открытая книга. Милый мой Хилари, я так вас люблю. – И встав на цыпочки, Лора обхватила меня руками и прижалась горячей щекой к моей щеке. Позвякивающие украшения ее врезались мне в грудь. Она поцеловала меня в уголок рта. Несколько капель виски упало на платье-палатку.