Текст книги "Дитя слова"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– А ужинать мы сегодня будем? – спросил я. – Я ужасно голоден.

– Мне безразлично, что вы делали или чего вы не делали, – сказал Фредди. – Я не желаю вас больше видеть в этом доме.

– Мне что, теперь же уйти?

– Хилари, я запрещаю вам уходить, – сказала Лора.

– Фредди, вы действительно взялись не за тот конец палки.

– Вы ходите к нам уже не один год, – сказал Фредди, – и только портите нам четверги. Мы отклонили из-за вас сотни приглашений. Мы развлекали вас, мы кормили вас, мы сидели дома и умирали от скуки, слушая вас, а вам за это время ни разу в голову не пришло угостить нас хотя бы стаканом вина.

– Стаканом вина? Вы хотите сказать – у меня дома? Я не представлял себе, что вы согласитесь прийти.

– Ну, какое имеет значение, – сказала Лора, – то, что Хилари не…

– Фредди, извините, пожалуйста, если бы я мог хоть на секунду подумать, что вы хотите, чтобы я пригласил вас к себе…

– Ничего я не хочу! – сказал Фредди. – Можете не волноваться!

– Но, по-моему, вы сказали…

– Мне, пожалуй, лучше уйти, – сказал Кристофер.

– Никто не выйдет из этой комнаты, – объявила Лора.

– Лора, – сказал я, – скажите Фредди, что все было не так, как он думает.

– Вы ходите к нам уже не один год, – продолжал Фредди, – напиваетесь тут, как сапожник, и считаете это в порядке вещей – и за все время ни разу слова «спасибо» не сказали, зато вздумали устраивать интрижки за моей спиной. Я знаю, что ничего страшного не произошло, – Лора все мне рассказала…

– Ничего я не рассказывала, – объявила Лора.

– Я знаю, что ничего страшного не произошло, но все это омерзительно, и я не желаю это терпеть. Благодарение Богу, у вас хоть хватило чувства приличия подать в отставку.

– Я подал в отставку не из-за Лоры!

– В вас так мало от джентльмена, что вы даже сознаться не можете.

– Джентльмен вовсе не обязан признаваться в том, чего не было, даже в подобной ситуации.

– Вы дрянь, настоящий хам. Просто не могу себе представить, почему я до сих пор этого не понимал. Конечно же, можно было ожидать такого…

– От человека, вылезшего из канавы.

– При чем тут это?

– Пролетарии, не ходившие в частную школу, естественно, не умеют себя вести.

– Я, наверное, мог бы простить вас за то, что вы влюбились в мою жену…

– Но я не влюблялся в нее, я не…

– Уже само это отрицание настолько мерзко…

– Да не влюблен я в Лору!

– Вы сказали Томми, что влюблены.

– Я, возможно, и поддерживал в ней это заблуждение, чтобы она от меня отстала. Томми была абсолютно уверена, что у меня появилась другая женщина…

– Хилари, – сказала Лора, – как вы можете так лгать…

– Разве это ложь, неужели?..

– Я знаю, вы пытаетесь помочь мне, но сейчас куда лучше сказать правду, и к этому я призываю всех нас.

– Я, право же, должен идти, – сказал Кристофер. – Я уверен, вам будет куда легче объясниться без меня.

– Но, Лора, дорогая, я же говорю правду!

– Я согласен с Кристофером, – сказал Фредди, – пусть он идет. А мы, то есть те, кого это касается, разберемся во всем сами.

– Но его это тоже касается.

– Нам не нужны «свидетели». Меня не интересует, что видел Кристофер.

– А он ничего не видел.

– Я только налью себе еще, – сказала Лора.

– А можно и мне? – сказал я. – Я сегодня еще ничего не пил.

Лора налила себе чистого виски. Я подошел к столу плеснул себе изрядную дозу джина и вермута. И вдруг увидел, что Кристофер дрожит.

На Лоре было элегантное неброское платье из синего твида; волосы ее, хоть и не уложенные в прическу, аккуратно лежали вдоль спины. Они были, конечно, далеко не такие длинные, как у Бисквитика. Выпуклые карие глаза горели, как у бешеной лошади, говорила она еще пронзительнее, громче и назидательнее, чем всегда. Она казалась опытной больничной сиделкой, взявшейся за излечение больного, попавшего в аварию, или стареющей актрисой в роли леди Макбет, которую она намеренно сдержанно играла. Она выпила строго определенное количество виски, словно это было лекарство. Виновата во всем я, – объявила она.

– Да будет вам, Лора, – сказал я. – Не надо преувеличивать. Никто не виноват. Просто Фредди ошибся.

– Нет, он не ошибся.

– Хотел бы я, чтобы это было так, – сказал Фредди.

– Мне, пожалуй, лучше объяснить все, – сказала Лора. – Извините. Но так будет лучше. Особенно поскольку я считаю, что после всех недоразумений необходимо обелить Хилари.

– О, благодарю вас!

– Никто не виноват, кроме меня.

– Послушайте, Лора… – начал было Кристофер.

– Прекратите, Кристофер, предоставьте все мне. Я просто хочу изложить некоторые факты.

– Что часто оказывается ошибкой, – заметил я, – тем не менее благодарю за желание меня обелить.

– Быть может, все-таки, – заметил Фредди, – не надо нам…

– Нет, надо. Начнем с того, что Хилари, конечно, влюблен в меня.

– Ничего подобного!

– Он считает, что, отрицая это, помогает мне, но, право же, это несущественно. Хотя он, конечно, уже давно влюблен в меня, но между нами, конечно, ничего не было, поскольку я ни в малейшей степени не влюблена в него.

– Но я и не…

– Мне жаль Хилари, всем нам жаль его: он такой одинокий несчастный человек. И скажу прямо: я никогда не считала, что он должен приглашать нас к себе. Те, кто живет богатой жизнью, должны помогать тем, у кого жизнь бедна, и не ждать ничего взамен.

– Давайте оставим это, – сказал Фредди. – Я сам не знаю, почему я об этом заговорил.

– Хилари – человек более чем скромного достатка, и живет он в трущобе…

– Как жаль, что я не пригласил вас к себе, я бы сделал это, если б думал…

– Во всяком случае, он не из тех, кто может принимать гостей.

– Надеюсь, вы не сочли меня неблагодарным…

– Мне было жаль его, и я решила: пусть любит меня издали – это ведь безобидно. Возможно, это было неразумно с моей стороны.

– Послушайте, Фредди, я вовсе не влюблен в Лору.

– Нет, влюблены, – возразил Фредди, – это невооруженным глазом видно. Но я вас за то не виню, я…

– Хилари ни в чем не виноват. Нам, наверное, следовало перестать приглашать его…

– Вот именно, – сказал Фредди.

– Как только стали ясны его чувства, но стыдно было лишать его единственной возможности развлечься, бывать в обществе.

– Откуда вы знаете, бываю я в обществе или нет?

– Я, пожалуй, могу признать себя виноватой в том, что вела себя неосторожно с Хилари, но…

– Вы сказали, что я нагонял на вас скуку, а уж какую скуку нагоняли на меня вы! И у меня предостаточно возможностей бывать в обществе. Я вовсе не нуждаюсь…

– Хилари, помолчите.

– Пожалуйста, не считайте, что я не испытываю благодарности к вам за все эти изысканные блюда и за все вино, которое я у вас тут вылакал, как изволил выразиться Фредди!..

– Да замолчите вы. То обстоятельство, что Хилари любит меня, не так уж и важно.

– Не только не важно, но не имеет места быть!

– Я, конечно, никогда всерьез не считал, что ты влюблена в Хилари… – сказал Фредди.

– А вот важно то, – объявила Лора, – что я безумно влюбилась в Кристофера.

– Ох, нет, – вырвалось у меня. – Ох, нет… стойте, право же…

Фредди сказал:

– Лора, ты это серьезно?

– Да. Но слушайте…

– В Кристофера, в этого мальчишку, в этого?..

– Да, да, при том, что я гожусь ему в матери, такое бывает…

– Лора, не преувеличивайте, – сказал Кристофер. – Прошу вас, давайте…

– Не преувеличивать! Вот уж это действительно дальше некуда! Тем не менее, как я говорила…

– Лора, пожалуйста…

– Как я говорила, ничего не произошло и на этот раз, потому что Кристофер ни чуточки никогда не был влюблен в меня.

– Конечно, не был, как и я.

– Вы, Хилари, в это не вмешивайтесь, – произнес Кристофер.

– Да и как он мог быть влюблен в меня? Вы только на меня посмотрите.

– Ну, не знаю, Лора… – произнес я.

– А мне все же хотелось бы знать, – сказал Фредди, – что произошло вчера?

– Ничего вчера не произошло, – сказал я. – Во всяком случае, хотя бы это мы установить можем.

– А вчера произошло, – сказала Лора, – лишь то, что говорил Хилари и что говорила я. Кристофер и Джимбо решили подшутить и сунули наркотик в торт, а мы его поели. Во всяком случае, Хилари, Кристофер и я. Джимбо не съел ни кусочка – он присматривал за нами.

– На самом-то деле он спал.

– Хилари как раз очнулся, когда ты пришел во второй раз.

– В четвертый.

– И поскольку он не хотел, чтобы ты видел, как я лежала там без сознания, он сказал, что меня нет, хотя это было глупо с его стороны, но он был еще одурманенный. А потом я пришла в себя, и Джимбо отвез меня домой… я этого ничего не помню – помню только, как уже сидела здесь и несла какую-то чушь.

– Значит, на самом деле ничего и не было?

– Конечно, ничего не было! Только вот глупый Хилари влюбился в меня, а твоя глупая жена почувствовала влечение к мальчишке, который годится ей в сыновья. А теперь, слава Богу, все это позади. Вы меня извините, Кристофер, я вовсе не собиралась устраивать эту неприятную сцену, когда приглашала вас зайти к нам вечером. Я не считала такой разговор необходимым. Мне просто хотелось показать Фредди, что он не прав в отношении Хилари. А лучший способ сделать это – сказать всю правду. Но правду – ее ведь нельзя делить на кусочки, и, когда начинаешь говорить, все выскакивает. И становится не только ясно, но и как бы… как бы уничтожается. Мне очень жаль, Кристофер, что вам пришлось терпеть ухаживания глупой немолодой женщины. Собственно, вы меня ведь никогда не замечали! А я все это просто навоображала! Так или иначе, теперь все позади. Я вновь обрела свой разум. Вот теперь, я думаю, вам лучше уйти, и Хилари тоже.

– Лора, – сказал я. – Вы великолепны. Я, пожалуй, действительно в вас влюблюсь.

– Но тогда почему же Хилари подал в отставку? – спросил Фредди.

– Потому что мне там осатанело.

– Возможно, Хилари и не ходил в частную школу, – сказала Лора, – но он джентльмен.

– Спасибо, Лора, но…

– Значит, ты увлеклась Кристофером, – сказал Фредди, – но он не ответил тебе взаимностью?

– Нет. Верно ведь, Кристофер?

– Верно.

– Собственно, он и не мог отнестись ко мне всерьез, ему это было просто смешно.

– И ничего между вами не было?

– Нет, конечно, нет! Как могло что-то быть? Дурацкие страсти в нас с Хилари, конечно, кипели, но Кристофер все это время вел себя, как Иисус Христос.

– Простите меня, – сказал Фредди. – Я теперь понимаю…

– Итак, все прояснилось, и я чувствую себя намного лучше – честное слово, теперь все позади. Слава тебе, Господи!

– Вам обоим, пожалуй, лучше уйти, – сказал Фредди.

– Прекрасно, – сказал я. – Надеюсь, вы действительно ни в чем меня не вините. Я сожалею, что сказал, будто мне тут было скучно. Мне вообще никогда не бывает скучно. Я это сказал, просто чтобы…

– И, надеюсь, вы поймете нас, – прервал меня Фредди, – если мы перестанем приглашать вас по четвергам.

– Значит, никаких больше четвергов?

– Никаких больше четвергов.

– А как насчет пантомимы? – спросил Кристофер.

– Ваша помощь мне не потребуется, – сказал Фредди.

Лора, стоявшая посреди комнаты, сверкая глазами, тут опустилась в кресло у огня. И тихо заплакала. Фредди подошел и, нагнувшись над нею, положил руку ей на плечо.

Я прошествовал к двери и вышел в холл. Мое пальто было все еще мокрое. Я встряхнул его, надел и направился к двери на улицу. Я слышал, как Кристофер идет следом за мной. Я вышел из дома, прошел немного в направлении Глостер-роуд и, не оборачиваясь, остановился. Кристофер нагнал меня.

– Хилари, мне ужасно неприятно.

– А в чем дело?

– Что я использовал вас как ширму.

– Использовал меня как ширму?

– Лора считала, что раз вы влюблены в нее…

– Я не был в нее влюблен!

– Она может как бы сыграть на этом, и тогда никто не заметит, что происходит между нею и мной.

– И она на этом сыграла?

– Ну да…

– Значит, по-видимому, все считают, что я ухожу со службы из-за Лоры!

– Знаете, я ужасно голоден, а вы?

– Я тоже. Интересно, найдется у них тут что-нибудь? Мы зашли в пивную, взяли себе сосиски с картофельным пюре и пива. И сели за столик. Все это время, пока в гостиной Импайеттов раскручивалась эта нелепая история, я ни на секунду не забывал о Китти. И сейчас мысль о ней окружала меня большим вибрирующим облаком.

– Чего я не понимаю, – сказал я, – это зачем понадобилось Лоре вообще говорить Фредди о тебе. Зачем надо было так это подавать? У Фредди явно засела в голове дурацкая идея насчет меня – ее и надо было рассеять. Но зачем втягивать тебя, почему она не могла просто промолчать?

– Ей хотелось, чтобы произошла драма, полный раскардаш. Ей хотелось закончить все, так сказать, с треском, принести себя в жертву. Как она сказала, ей хотелось своим рассказом уничтожить все.

– Но если ничего не было, кроме этой дурацкой идеи в ее голове…

– Как же не было – было, – сказал Кристофер.

– То есть?

– Я почти год был ее любовником.

– О-о… Господи…

– Мы встретились, когда она начала писать о положении с наркотиками. Ну, и то, что я живу у вас, было очень удобно, потому что вы человек твердых привычек…

– Иисусе Христе. Но какого черта… я понимаю, что Лора могла втрескаться в тебя, но на кой черт она тебе сдалась… или ты просто проявил к ней доброту, или…

– Но вы же влюблены в нее, так что уж вам-то следовало бы понять.

– Давай опустим эту часть.

– Я полюбил ее, – сказал Кристофер, – полюбил, и все. Я ничего не мог с собой поделать – она была такая милая. Мы ведь познакомились как раз после того, как я разругался с Клиффордом.

– С… Клиффордом…

– Ну, вы же знаете, что я разругался с Клиффордом…

– А-а, конечно.

– Она собрала меня по кусочкам, и я был благодарен ей. А потом – сам не знаю как – мы очутились в постели. Эти немолодые женщины могут быть настоящими нимфоманками. Нет, я не жалуюсь, это было хорошо. Но вы же понимаете – жена другого человека… мы оба чувствовали себя виноватыми. Я думаю, наш роман исчерпал себя: мы все говорили, что пора ставить точку. И она все пряталась за вас… и потом, когда Фредди решил вчера, что у вас с ней роман…

– Она с треском все закончила, как ты выразился.

– Да. Я думаю, она считала, что надо прежде всего вытащить из этой истории вас. И одновременно порвала со мной.

– Неужели ты не испытываешь от этого облегчения?

– Да, испытываю. Очень даже большое. В известном отношении. Но мне будет чертовски ее недоставать – не в смысле постели, конечно, а просто оттого, что я не буду видеть ее, не буду говорить с ней… – В светло-голубых глазах Кристофера вдруг появились слезы. Он сидел, уставясь на свою кружку с пивом, и тихонько плакал. На вид ему сейчас можно было дать не больше четырнадцати.

– Что за отвратительная каша, – сказал я. И поднялся. – Ну, мне пора. Еще одно, Кристофер… Я буду бесконечно счастлив, если ты подыщешь себе другое жилье.

– Ох, Хилари… вы рассердились на меня… не надо… мне ужасно жаль… это же была не моя идея.

– Я не рассердился, – сказал я. – Мы остаемся друзьями. Но видишь ли… я предпочел бы, чтоб ты жил где-нибудь в другом месте.

– Извините меня, – сказал Кристофер. – Я, конечно, понимаю. Когда человек питает такие чувства, какие питаете к Лоре вы…

Я ушел. Ночь стояла холодная, по-прежнему густо-черная, но бесснежная. Мысль о Китти не приносила мне сейчас ни облегчения, ни радости. Рай приоткрылся было мне, но больше так не будет. Силы, которые я оскорбил, подтягивались, чтобы уничтожить меня.

ПЯТНИЦА

Была пятница, вечер, время снова приближалось к шести, и я снова подходил к двери дома на Чейн-уок. Вскоре после того, как я явился на службу, мне принесли записку от Ганнера. Она гласила:

«Давайте еще раз попробуем. Не могли бы Вы прибыть в Челси сегодня вечером в шесть? Если я ничего от Вас не услышу, то буду ждать Вас.

Г. Дж.».

Было безветренно, холодно, чувствовалось, как мороз опускается на землю и, мягко касаясь веточек и оставшихся листьев в садах, придает им более четкие очертания. Дыхание облачком вырывалось у меня изо рта. Я позвонил в дверь.

Открыл мне Ганнер. Я вошел, снял пальто и проследовал за ним наверх мимо бесчисленных картинок, сквозь уже знакомый теперь запах, в уже знакомую комнату. Я изнемогал от близости Китти и был рад, что она обещала не подслушивать. Мне отчаянно хотелось не потерпеть неудачи на этот раз – ради нее, ради Ганнера, ради того, чтобы не порвалась последняя спасительная нить, помогающая мне не сверзиться в бездну безумия.

Я прошел к камину и стал к нему спиной. Ганнер тщательно закрыл за нами дверь. Он сказал:

– Хилари…

Все исчезло, даже Китти исчезла, и не было больше никого, кроме голоса, произнесшего мое имя. Он прозвучал как глас, выкликающий обреченных, глас нездешний, исходящий из места, которое они, эти обреченные, считали навеки утраченным.

– О великий Боже… – произнес я.

– Спасибо, что вы пришли.

– Ганнер… Послушайте, вы считаете, мы могли бы выпить?

– Да. Я тоже выпью. Вы знаете, я виделся с Кристел.

– Да. Я этому рад.

– Она – ангел.

– Да. Спасибо.

– Она говорит, что рассказала вам о той ночи.

– Да.

– Можете вы простить меня?

– Я… простить вас?

– Это был ужасный, безумный поступок… я даже не буду пытаться его объяснить. Это была одна из тех удивительных минут, когда человек как бы скользит, не отдавая себе отчета в своих поступках.

– Я знаю, знаю. Кристел любила вас.

– Да. Это, знаете ли, так растрогало меня тогда.

– Вы пожалели ее. Вы были к ней так добры. Едва ли кто-нибудь еще так к ней относился. Едва ли кто-нибудь вообще замечал ее.

– Это была не просто жалость. Она была такая смешная храбрая девочка. И… о-о… такой ангел…

– Ганнер, я так ужасно, ужасно жалею о том, что случилось… это было до того страшно… я причинил столько вреда… если вам от этого станет легче, могу сказать, что я сломал себе жизнь… я никогда даже и не пытался что-либо в ней спасти…

– Теперь это уже не может служить мне утешением, – сказал он.

Мы посмотрели друг на друга.

В комнате было жарко. Ганнер, видимо, вспотел. Пиджак его был распахнут, галстук спущен, и он расстегнул несколько пуговиц рубашки. Я чувствовал, что лицо у меня взмокло и горело от перехода из холода в тепло.

– Сейчас у нас идет лучше, чем в прошлый раз, – сказал я.

– А почему вы допустили, чтобы в прошлый раз так получилось? – спросил Ганнер.

– А почему вы вынудили меня к этому? Я считал, что должен вести себя так, как вы хотите. Но позвольте мне теперь еще раз сказать… Господи, все кажется таким зыбким после того, что произошло… что могут сделать слова…

– Странно, вот уж никогда не думал, что мне это будет хоть в какой-то мере важно. Я вас так ненавидел, – вам, наверно, трудно даже представить себе такую ненависть и как она может разъедать душу…

– Но теперь вы больше не ненавидите?

– Нет, кажется, – нет. Могла ли она пройти? Возможно, Кристел помогла. Это было просто… поразительно… наша встреча с Кристел в среду. Она вам не рассказывала?

– Почти нет. Сказала, что угощала вас рыбными палочками. Сказала, что вы никогда их прежде не ели.

– Рыбные палочки – да, да! И я плакал.

– Этого она мне не говорила.

– Я много лет не плакал. Это было необыкновенно. А Кристел читала из Библии.

– Какое место?

– «Что только истинно, что честно, что справедливо…

– …о том помышляй».[60]60
  Библия. Послание к филиппинцам. Гл. 4, 8.


[Закрыть] Она – ходячая Библия. Вот это она действительно знает.

– Прошлый раз вы держались так, словно ненавидите меня.

– Я был зол. Мне казалось, что вы меня презираете, мне казалось, что вы меня просто используете. И потом я, наверное, был разочарован.

– Разочарованы?

– Да. Понимаете… когда я услышал, что вы приходите к нам… у меня возникла нелепая надежда, что наконец все утрясется. Это звучит дико – ведь прошлого изменить нельзя, по… А потом…

– Все, что связано с Энн, – это уже такое далекое прошлое, – заметил Ганнер.

– Вы сказали, что ваша ненависть ко мне вызывает к жизни призрак Энн.

– Да. Собственно, не совсем Энн. А потом мне показалось… Вот в эти последние дни… что призрак как бы стал таять… и возникла она, настоящая Энн, только очень, очень далеко… как бы вне досягаемости, вне всего…

– Я так ее любил, я любил ее отчаянно, иначе я бы…

– Да, да. А потом вы еще кого-нибудь любили?

Образ Китти обжег меня, словно к самому моему лицу поднесли докрасна раскаленную металлическую пластину с ее изображением.

– Так, как ее, – нет.

– Я не хочу проявлять любопытство, просто мне интересно, есть у вас кто-то…

– Нет. Я холост.

– Почему вы не вернетесь в академический мир, не вернетесь к преподаванию?

– Какой вы добрый, – сказал я, – как чудесно разговаривать с вами, как от этого меняется мир… Я-то считал, что вы захотите убить меня.

– Да, я понимаю. Ненависть может возобладать, как и чувство вины. Надо попытаться избавиться от этого бремени. Вы не возражаете еще поговорить об Энн?

– Нет, нет.

– Вы тогда сделали это не намеренно?

– Вы имеете в виду аварию с машиной?

– Да. Я не задал вам этого вопроса в больнице – не мог. Но я так часто думал об этом…

– Нет. Намеренно – нет. Я не совершил аварии намеренно, но намеренно вел машину на опасной скорости. – До этой минуты я и для себя так четко это не формулировал.

– А почему вы вели машину на опасной скорости? Мы смотрели друг другу прямо в глаза.

– Потому что я знал, что потерял ее. Она собиралась бросить меня и остаться с вами.

– Она так сказала?

– Да. – Я надеялся, что Ганнер не станет меня спрашивать, говорила ли Энн о том, что она беременна. Он не спросил.

– Понимаете… все эти годы… я думал, что, видимо… в ту ночь… она решила сбежать от меня.

– Нет, нет, нет. Она думала, что я отвезу ее домой, она требовала, чтобы я остановился, она без конца твердила это, она хотела вернуться к вам…

Ганнер отвернулся и глубоко, тяжко вздохнул; какое-то время мы оба молчали.

Когда он заговорил снова, голос его звучал устало, задумчиво, чуть вибрируя.

– Понимаете… очень жаль, что вы не написали мне… тогда… я теперь понимаю, что, наверно, сам сделал это невозможным… и не спросил вас тогда… не из-за моих чувств к вам… тут уж ничего не изменишь… но из-за Энн… я винил ее в душе, почти ненавидел… нет, это слишком… но была у меня к ней нежность, которая должна была бы перекрыть тот факт… хотя иногда… только иногда… из этого ничего не получалось. Сейчас я смотрю на все иначе. В жизни так много случайного… Я полагаю, что в конечном счете все можно простить. Хотел бы я, чтобы этот наш разговор произошел много лет назад.

– Много лет назад он мог бы ничего и не сделать. Если сделал что-то сейчас.

– А вам он помог?

– Да.

– Разве есть на свете слова, которые способны помочь?

– Не надо…

– Но вы их знаете?..

– Да.

– Я могу лишь молить Бога и надеяться, что нынешнее мое состояние удержится. Как вы считаете, мы сумеем это удержать, или вы считаете, что этого нам не надо? – Ганнер вдруг рассмеялся.

Я не мог смеяться, а только улыбнулся. По телу моему пробежала дрожь облегчения.

– Какие совершенно… необыкновенные… переговоры… – Ганнер снова рассмеялся. Это было похоже скорее на рыдание. Большой рот его конвульсивно открывался и закрывался. На нижней губе появилась слюна, голубые глаза, словно от боли, зажмурились.

У меня возникло нелепое чувство – мне почему-то стало тревожно за Ганнера, захотелось, чтобы все у него сложилось хорошо, чтобы он был доволен и спокоен.

Я сказал ни с того ни с сего:

– Вы еще о чем-то хотите меня спросить?

– Нет, не думаю. Мы вроде бы выполнили всю программу! О Господи! Хилари, мне бы так хотелось, чтобы вы нашли себе приличное место, вы же ничего не добьетесь у нас в учреждении.

– А я и не хочу ничего добиваться.

– Но вы должны – ради себя, ради Кристел. У вас же поразительный лингвистический дар. Перестаньте зря себя растрачивать.

– Может быть, теперь все пойдет иначе.

– А Кристел… она так и не собралась выйти замуж?

– Нет. Был тут у нее один малый, но она порвала с ним. – Знала ли Кристел, что понадобится Ганнеру, что ему понадобится этот разговор с ней, понимала ли она, как много для него сделала, представляла ли себе, что когда-нибудь в будущем может снова понадобиться ему?

Ганнер не стал развивать эту тему. Он стоял, потягивая виски, и смотрел в огонь, лицо его меняло выражение, хмурилось, улыбалось, губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой, словно он уже был один. Встреча окончена, и теперь надо помочь ему избавиться от меня.

– Я должен идти, – сказал я. Мне хотелось спросить, но я побоялся: «А мы еще встретимся?»

Ганнер поднял на меня глаза – казалось, ему тоже вдруг пришел в голову тот же незаданный вопрос. Он судорожно вздохнул, но было ли это от нерешительности или он просто перевел дух, прежде чем что-то сказать, мне так и не дано было узнать. Он повернул голову к двери. В комнату вошла Китти.

Сегодня на Китти был брючный костюм канареечного цвета, в котором она выглядела богатой бездельницей. Темные волосы ее по-особому блестели, придавая ей сходство с древнегреческой жрицей Диониса, – наверно, Бисквитик сегодня опять расчесывала их. Лицо Китти светилось таким любопытством, интересом, даже удовольствием, что сразу становилось ясно: обладательница такого лица едва ли принадлежит к людям скрытным. Я был поражен, напуган, даже зол. Было что-то опасно фривольное в ее появлении, ее явном желании видеть нас обоих вместе. На секунду мне показалось, что Китти вот сейчас выдаст нашу тайну или что она это уже сделала.

Ганнера ее появление тоже несколько вывело из равновесия, и он сказал:

– А, Китти… ты помнишь мистера Бэрда… мы встречались у Импайеттов.

– Здравствуйте, – сказала Китти и протянула руку.

Я взял ее руку и почувствовал, какая она теплая, как чуть по-заговорщически она лежит в моей ладони. Лицо Китти расплывалось передо мной в тумане. Теперь мне отчаянно захотелось поскорее уйти из этого дома.

– Добрый вечер. Рад снова видеть вас. Боюсь только, что мне пора идти. – Я ринулся к двери и чуть не скатился вниз по лестнице.

По счастью, Ганнер нагнал меня у выхода на улицу. Я надеялся, что он не заметил моего смятения.

– Благодарю вас, – сказал я. – Благодарю вас.

– И я вас благодарю. Прощайте, Хилари.

Мы обменялись рукопожатием. В эту минуту наше прощание казалось окончательным. Я сам не знал, рад я этому или нет.

Я прошел через сквер, вышел на набережную и медленно двинулся вдоль реки. Каменные плиты, испещренные следами ног, поблескивали от мороза. Столько неясных чувств теснилось во мне, наполняя меня и снова исчезая, что мне казалось, будто голова моя окутана сверкающей газовой вуалью, которую, словно парус, надувают эти бурлящие во мне чувства. А помимо всего прочего мне было довольно тошно.

Я отошел еще не очень далеко, когда услышал шлепанье ног позади, женские шаги. Я остановился и обернулся. Бисквитик в своем суконном пальтишке с поднятым капюшоном. Я пошел дальше, и она пошла рядом, как это бывало, казалось мне, много-много раз. Я чувствовал, что оба мы устали – и Бисквитик и я, словно два верных хранителя тайны, состарившихся вместе.

– Что скажешь, Бисквитичек?

Она вытащила из кармана письмо и протянула мне. Я увидел почерк Китти. Когда она написала его? Сегодня днем; во время моего разговора с Ганнером; наспех после этого разговора? Любопытство мое было умозрительным. Оно тотчас улетучилось.

– Нет, – сказал я. – Отнеси его назад леди Китти.

Бисквитик положила письмо обратно в карман. Мы прошли еще немного – до угла Флад-стрит. Здесь мы остановились.

– Бисквитик, дорогая моя, не сердись на меня: я потерпел такое крушение. Давай простимся здесь. Дай я тебя поцелую.

Я откинул капюшон ее пальтишка. Лица ее я не мог видеть. Когда я нагнулся и щеки наши коснулись, оно показалось мне удивительно теплым и, как я уже в следующую секунду понял, было залито слезами. Я обнял ее, но не стал целовать, а просто прижал к себе, она же вцепилась в мое пальто. Потом мы разжали объятия, и она повернула назад, а я пошел дальше к Кингс-роуд. Я уже горько сожалел, что отказался принять письмо Китти.