Текст книги "Зеленый рыцарь"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

– О да, гораздо лучше.

Клемент встал со стула и выпрямился.

– Отлично, отлично. – Питер продолжил путь к выходу, потом обернулся: – Я забыл сказать кое-что важное. Я собираюсь устроить вечеринку.

– Вечеринку? – удивленно повторил Клемент.

– Да, праздничную вечеринку… в честь моего выздоровления и возвращения в свой собственный дом… Полагаю, она состоится довольно скоро, вероятно, на следующей неделе. Я разошлю вам всем приглашения.

Лукас стоял, улыбаясь, потом присел на край стола. Клемент открыл перед Питером дверь гостиной и, опередив его в коридоре, распахнул входную дверь. Опять зарядил дождь. Питер спустился с крыльца, надел макинтош, сунул в карман шляпу и, махнув на прощание рукой, открыл зонт.

Вернувшись в гостиную, Клемент обнаружил, что Лукас уже сидит за столом, включив зеленую лампу. Он вновь нацепил на нос узкие очки и рассматривал свою авторучку. Словно слегка раздраженный посторонним вмешательством, он глянул на Клемента.

– Спасибо, что зашел. Теперь, пожалуйста, уходи. Мне надо работать.

Клемент взял свой стул и, пройдя вперед, поставил его перед столом Лукаса. Стул, на котором недавно сидел Питер, уже стоял на своем обычном месте у стены. Финальная фаза дискуссии, или поединка, между этими двумя магами происходила на ногах. Клементу вдруг показалось, что она уже стала далеким воспоминанием.

– Что произошло? – спросил Клемент, облокотившись на край стола.

– Ты же видел, что произошло.

Лукас слегка нахмурился, но не стал сразу повторять просьбу об уходе. Он снял очки и принялся протирать их кусочком желтой замши.

– Нет, не видел, я потерял сознание.

– О да, конечно. Что ж, пока ты валялся без сознания, ничего не произошло, за исключением того, что мы перепугались и бросились приводить тебя в чувство.

– Да, но до этого… я ничего не понимаю. Он достал нож, верно? Я же видел нож.

– Ну да, наверное, ты видел нож.

– И… мне кажется… я видел кровь.

– Да, была и кровь. Я покажу тебе. Боже мой, ты как неверующий Фома. Ты тоже хочешь потрогать меня? – Лукас отложил очки, задрал рубашку и показал Клементу маленький красный разрез между двух ребер. – Теперь ты удовлетворен?

– Но… у тебя глубокая рана? Надо обратиться к врачу. О боже…

– Разумеется не надо. Пожалуйста, не хлопнись опять в обморок. Это был всего лишь булавочный укол. Пара капель крови, только и всего.

– Я подумал, что он решил убить тебя.

– Неужели? Как мило с твоей стороны, что ты так огорчился.

– Но разве ты ожидал… то есть… неужели это все было чистой демонстрацией… то есть вы с ним договорились заранее и ты знал?..

– Нет, конечно нет! Любой договор выглядел бы бессмысленно.

– Значит, он мог убить тебя. Тем длинным ножом он мог…

– Ну, ведь он говорил, что когда-то имел отношение к хирургии. Я уверен, что все закончилось бы безболезненно.

– Лук, брось шутить.

– Я не шучу. Я лишь пытаюсь найти для тебя приемлемое объяснение. В сущности, как я сейчас подумал, мне и объяснять-то нечего. Полагаю, ты следил за нашим разговором. Если не следил, то глупо, и тогда лучше оставайся в неведении.

– Пожалуйста, Лук… допустим, я не упал бы в обморок, тогда он мог бы продолжить и, возможно, убил бы тебя!

– Уж не вообразил ли ты, что твой обморок спас мою жизнь?

– Пожалуйста…

– Сомневаюсь, что у него вообще имелись намерения убивать меня. Но безусловно, полной уверенности у меня не было. И в этом, в сущности, все дело.

– То есть ты мог бы спокойно позволить ему сделать это?

– На тот момент сопротивление не имело смысла. Он значительно сильнее меня.

– Значит, ты сдался без борьбы?

– Я уже говорил тебе, Клемент, что он мог убить меня или заказать убийство в любое время. Такая возможность у него есть и сейчас. Только мне думается, что ему это уже не нужно. У него артистическая и даже благородная натура. Питер предпочел подвергнуть меня символическому наказанию. Оно свершилось. Он весьма выдающаяся личность.

– Так ты встретишься с ним снова, ты пойдешь на его вечеринку?

– Ты же знаешь, что я давно не хожу на вечеринки. А теперь, прошу тебя, уйди, ладно, мой милый? Тебе, как привилегированному зрителю, удалось увидеть финал, я надеюсь, довольно странной драмы, о которой, как мне представляется, ты никогда не будешь распространяться. Давай же навсегда распрощаемся со всей этой историей. Прошу, уходи.

Клемент продолжал сидеть, упираясь локтями в стол.

– Но как же быть со мной? – спросил он.

– А что, собственно, с тобой?

– Вы забыли обо мне. О боже, я совершенно растерян… ты говорил, что я должен был следить за его аргументами, но я не мог уследить. Он рассуждал о прощении?

– Примерно.

– То есть он помиловал тебя?

– Топорное выражение.

– Но как же быть со мной?

– Да что, собственно, с тобой-то?

– Я думал, что он спорит не только ради своих, но и ради моих интересов.

– Полагаю, он пришел к выводу, что ты и сам вполне способен позаботиться о себе и разобраться со своим собственным делом любым удобным тебе способом.

– Ты что, специально запутываешь меня?

– Я пытаюсь слегка прояснить для тебя ситуацию, но если тебе это не нужно, не бери в голову… лучше просто уходи.

– Лук, пожалуйста, скажи мне… наконец… ты хотел убить меня?

– Нет, конечно нет. Теперь уходи. И давай навсегда предадим это дело забвению.

Клемент встал. У него закружилась голова, и он подумал, не потеряет ли опять сознание. Где же он оставил пальто? Ах да, в прихожей. Он медленно направился к двери. И, когда дошел до нее, вдруг услышал голос Лукаса:

– Подожди минутку. Я скажу тебе кое-что.

Клемент обернулся.

– Что?

– Я прощаю тебя.

– Что?..

– За все те страдания, которые ты причинил мне в детстве, я прощаю тебя.

– Ох… спасибо тебе…

– А теперь убирайся.

– Maman, пожалуйста, мне нужно уходить, я обещал Алеф, что заеду повидаться с ней до ее отъезда с Розмари.

– Она пропустит шикарную вечеринку!

– Да пропади пропадом эта вечеринка!

– Так мы же все приглашены.

– Скажи лучше, когда ты уезжаешь в Париж?

– Ни в какой Париж я не уезжаю. Я остаюсь здесь.

– Ты не можешь остаться здесь, мы свихнемся!

Уже две ночи Харви спал на полу, между разложенной кроватью и дверью в ванную комнату. Мать упорно не разрешала убирать в шкаф складную кровать, в итоге ложе загромождало комнату целыми днями. В разложенном виде кровать занимала почти все жилое пространство от входной двери до ванной комнаты, оставляя лишь узкую свободную полосу пола. Заснуть Харви не удавалось. Он лежал на спине, слушая тихое похрапывание матери и удрученно размышляя о том, какой ужасной становится его жизнь. Его словно вытесняли из этого мира. Два последних дня Харви прямо с утра уходил заниматься в районную библиотеку, но смог лишь продолжить чтение первой части «Promessi Sposi», которая уже начинала надоедать ему. Он «отправился в магазин» за продуктами, но принес дешевое белое вино, отказавшись покупать шампанское даже на деньги матери. Тем более что Джоан продолжала твердить о своем безденежье. Харви зашел в банк, снял немного денег, не осмелившись спросить, какой остаток у него на счете. Не мог он больше и Эмиля просить оплачивать его разъезды на такси. Он надеялся, что Клемент и Лукас продолжали класть деньги на его счет. Но что, если они забыли или Лукас, допустим, решил прекратить эту благотворительность? От Беллами, конечно, нельзя было ожидать поддержки. Харви не верил в историю безденежья матери. Как же ему теперь избавиться от нее? Никого, похоже, не вдохновляла идея помочь ему. Что будет, если Джоан заболеет? Живет она, по всей видимости, исключительно на белом вине и апельсинах. Валяется на кровати в старой пижаме, которую, как представлялось Харви, он помнил с далекого детства, и бросает апельсиновые корки куда попало, на кровать или на пол. Он уже видеть не мог, как мать, точно животное, пожирает эти апельсины. Харви занялся уборкой и мытьем квартиры. Только эта деятельность приносила ему удовлетворение. Он вымыл ванну, вымыл даже окна. Два предыдущих дня, притаскивая домой после возвращения из библиотеки пакеты с вином, апельсинами, банками с фасолью, пачками равиоли, упаковками макарон с тертым сыром, он обнаруживал пустую квартиру. Кровать оставалась в разобранном виде, из-под одеяла выглядывали пеньюар или пижама, а из открытого чемодана матери торчал беспорядочный ворох одежды. Единственный одежный крючок в его квартирке находился на двери. Оба раза мать возвращалась около девяти вечера. Чтобы позлить ее, Харви не спрашивал, где она была. К тому же оба вечера они слишком быстро пьянели от выпитого вина. Неужели отныне ему придется вести такой странный образ жизни? Он уже казался установившимся режимом. С тех пор как Харви волей-неволей пришлось переехать к матери, он перестал бриться. Почему? Было ли это началом долгого периода лишения свободы во имя искупления, во время которого ему суждено отрастить бороду? Алеф однажды заметила, как красиво он выглядел бы с золотистой бородой, прямо как героический викинг. Харви не нравились бородачи. Вероятно, засилье в ванной сильно пахнущей косметики Джоан заставило его почувствовать, что незваный гость здесь именно он. На собственное отражение в зеркале Харви старался вообще не смотреть. Он аккуратно складывал наряды матери, включая ночную одежду и нижнее белье. Присаживаясь на край кровати, он съедал ложкой половину маленькой упаковки макарон с сыром. Есть ему не хотелось. Нога продолжала болеть. Он ложился на кровать и таращился в потолок. В первый день Харви позвонил в Клифтон, но застал только Мой, которая пролепетала какую-то невнятную бессмыслицу. В общем, как обычно, «пребывала в одном из своих трансов» – так раньше говорил Беллами. На второй день он позвонил еще раз и застал Луизу, которая предупредила его о неумолимо надвигающемся отъезде Алеф.

– Заходи завтра утром, – сказала Луиза, – Алеф хочет увидеться с тобой до отъезда, она уезжает около одиннадцати, а сегодня носится как угорелая.

Тогда Харви решил, что надо как-то убить время, и подумал, не съездить ли ему к Беллами в ту жуткую каморку, но с содроганием отверг эту мысль. Беллами жил в грязи. Да и эта квартира, несмотря на старания Харви, не отличалась чистотой, вещи его матери были не первой свежести, в кровати валялись апельсиновые корки, он не мог заставить себя побриться, даже с трудом заглатывал пищу. Когда настало утро третьего дня, он ввязался в ужасную, отнимающую много времени перебранку с матерью.

– Ты трус. Пожалуй, ты просто побоялся поехать в Италию, и нога тут совершенно ни при чем. Ты лишь нашел удобное оправдание. Почему ты не устроишься на работу?

– О, замолчи, maman, у меня же нет никакой профессии. Послушай, я должен уйти…

– Ты мог бы устроиться официантом, им может стать кто угодно.

– Кроме того, мне нужно заниматься, нужно учиться…

– Я не верю в твои глупости. Кто поддерживает тебя? Я вполне допускаю, что у тебя есть покровитель.

– Я не знаю. А кто поддерживает тебя, если уж на то пошло?

– Я продавала себя, чтобы содержать тебя.

– Не разыгрывай этот жалобный старый козырь. Не понимаю, почему ты не возвращаешься в Париж. Если ты не хочешь туда, то можешь продать парижскую квартиру. Разве ты сама не говорила мне, что задумала продать ее?

– Я не могу, она вовсе не моя, я лишь притворялась, что она принадлежит мне, у нее есть другой владелец! О боже, как же мне нужен настоящий мужчина!

До сих пор Харви как-то не вспоминал, что он видел в доме Лукаса женщину и что той женщиной, возможно, была его мать. Его так огорчила потеря и еще более ужасное возвращение трости, что эти мучения затмили его более ранние мысли. Он даже начал воображать, что видел там вовсе не женщину, а какого-то мальчика или вообще игра тусклого света и тени ввела его в заблуждение. Ему отчаянно не хотелось думать о Лукасе.

– О, пожалуйста, давай не будем возобновлять этот бессмысленный спор! Я должен поехать и увидеться с Алеф!

– А не мог бы ты пожить в ее комнате, пока она будет в отъезде?

– Может, лучше ты поживешь там!

– Ладно, мы оба понимаем, что не можем. Кому мы нужны в том доме? Будем только смущать этих принцесс. Тогда остается Клемент, он любит меня, надо позвонить ему.

– О, как же все это отвратительно!

– Я понимаю. И почему мы оба такие глупые? Мы оба трусы. В итоге мне придется прибегнуть к помощи Хэмпфри Хука.

– Хорошенький итог. Maman, не пугай меня.

– По крайней мере, я обрету покой и перестану дергаться!

– О, прекрати!

Харви уже обыскал чемодан матери, но не нашел ни наркотиков, ни снотворного. Однако он знал, что несколько чемоданов Джоан оставила у Луизы в Клифтоне и, вероятно, еще у Коры.

Харви сидел в изножье кровати, а его босоногая мать, уже одетая в симпатичные черные брючки и свободную темно-зеленую блузку, полулежала, опираясь на подушки и напряженно приподняв голову. Ее густые волосы совершенно растрепались, а лишенное косметики лицо выглядело бледным и тоскливым.

Он подумал, как она красива, она действительно была потрясающе красива, как цыганка. Пристально глядя на Харви, Джоан с застенчивым видом коснулась своих волос изящной, хрупкой рукой.

– Как зябко, – сказала она.

Харви, склонившись, поцеловал ее холодные ноги, накрыв их своими теплыми руками. Ее глаза закрылись, сверкнули и медленно наполнились слезами.

– О, дорогая моя maman, я тебя обожаю! Но сейчас я должен идти.

Харви надеялся поймать такси. Обычно ему везло с машинами. Стоило ему выйти на улицу, как сразу же появлялся свободный автомобиль. На сей раз, однако, удача изменила ему. Он шел, вертя головой в разные стороны и все больше расстраиваясь, то и дело поглядывал на часы, отмечая, как мало у него осталось времени. Харви медленно перемещался, опираясь на палку, лечебную палку, а не шикарную трость, вид которой навевал теперь плохие воспоминания о Лукасе. Мысли о матери скоро вылетели у него из головы, уступив место мучительным переживаниям в связи с отъездом Алеф. И зачем только он так по-дурацки потратил уйму времени на спор с матерью? Появляющиеся вдали свободные такси постоянно перехватывали другие пешеходы. Он встал на перекрестке, слабо помахивая своей палкой. Прошло почти полчаса. Харви едва не плакал. Наконец долгожданный кеб затормозил возле него. Он забрался в машину и, откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза.

«Алеф хотелось поговорить со мной наедине, – подумал он, – Надеюсь, я приеду не слишком поздно. Ох, ну почему же она решила путешествовать именно сейчас, когда мне так нужна ее поддержка! Она является ответом на все мои жизненные проблемы».

Харви доехал до Клифтона и расплатился с таксистом. Перед крыльцом поблескивал длинный черный автомобиль. Машина Розмари Адварден. Харви поспешил к дому, и тут входная дверь вдруг распахнулась и все обитатели Клифтона шумной толпой высыпали на тротуар. Розмари открыла багажник машины и уложила туда чемодан Алеф. Розмари была гибкой блондинкой, одного роста с Алеф. Ее папочка-адвокат прочил дочери карьеру юриста. За девушкой уже закрепили место в Эддинбургском университете. Харви она нравилась, но он довольно давно ее не видел. Розмари первой заметила его.

– А вот и Харви, ах ты наш бедный хромоножка, я тебе искренне сочувствую! Ты скоро поправишься, правда!

– Ты опоздал! – осуждающе сказала стоявшая рядом с Розмари Сефтон.

Все расцеловались на прощанье с Алеф, которая выглядела великолепно в твидовом дорожном костюме. Забросив плащ и пальто на заднее сиденье машины, она повернулась к Харви. Он напрасно надеялся, что Алеф передаст ему хоть какое-то письмо. Она пожала ему руку и чмокнула в щеку:

– До свидания, Харви! Спасибо, что пришел. До свидания!

Алеф забралась в машину, и машина тут же тронулась с места. Алеф высунулась из открытого окна и помахала провожающим. Харви даже не поднял руки. Угрызения совести тяжелым камнем легли ему на сердце. Она хотела поговорить с ним наедине, а он опоздал. Сумеет ли он когда-нибудь вернуть только что потерянное расположение?

«Она никогда не простит меня, – подумал Харви. – Я потерял ее любовь навсегда».

Сефтон направилась обратно в дом. Мой побежала за ней следом и освободила запертого на кухне Анакса. Луиза, еще стоя на тротуаре, обратилась к Харви:

– Пойдем, дорогой, выпьем чайку.

Харви поплелся за ней. Мой, сопровождаемая Анаксом, уже заворачивала на второй этаж. Сефтон удалилась в свою комнату и закрыла дверь. Луиза прошла на кухню.

– Мне хочется поиграть с Анаксом, – сказал Харви, – Я скоро спущусь.

Следуя за резво скачущей собакой, он поднялся на самый верхний этаж. Обернувшись, Мой посмотрела на него с заметным удивлением. Она толкнула дверь своей комнаты. Харви сел на верхнюю ступеньку лестницы и попытался привлечь внимание Анакса, видя, что Мой наблюдает за ним. Пес успокоился и, услышав свое имя, направился к Харви, который встретил его одобрительными ласковыми словами, похлопал собаку по спине, покрытой густой и аккуратно расчесанной длинной шерстью, погладил гладкую голову и длинную узкую морду с черными усами, слегка коснувшись черной изогнутой линии челюстей, белых зубов и влажного черного носа. Голубые глаза Анакса, смотревшие на Харви, казались такими холодными, такими странными и печальными. Харви, взглянув на Мой, вдруг подумал:

«Анакс любит Беллами, Мой любит Клемента, я люблю Алеф. И вот все мы потерпели неудачу. Ох, какой же я дурак!»

– Когда она вернется? – спросил Харви у Мой.

Мой ответила туманным, неопределенным жестом. Очевидно, она не знала.

Харви встал и начал осторожно спускаться по лестнице. Дверь на кухню была открыта. Луиза сидела за столом.

«Как же хорошо мне знаком этот дом, – подумал Харви. – Мне всегда казалось, что ему следовало бы стать мне родным. Только это заблуждение. Моя мать права. Теперь все меньше и меньше будут рады мне здесь».

– Харви, присаживайся, выпей чаю. Почему ты стал редко бывать у нас? Мне хотелось бы, чтобы ты приходил сюда как и раньше, как к себе домой. Попробуй лимонного кекса, я приготовила его для Алеф, но она вообще отказалась от завтрака. Как поживает твоя мама? Она тоже стала забывать нас.

– Ну, с ней все в порядке. Ты знаешь, что Эмиль вернулся? Клайв бросил его.

– Да, Эмиль позвонил мне, хотел узнать все новости. Он рассказал мне о Клайве. Так грустно, правда ведь? После стольких лет!

– Да. Ему хочется пока пожить в одиночестве.

– Вполне понятно. Так ты теперь делишь свою квартиру с Джоан? Не маловата ли она для двоих?

– Да, но, кажется, она собирается переехать к Клементу.

– Переехать к Клементу?

Ляпнув это не подумав, Харви сразу испытал очередной мучительный укол угрызений совести. Если бы он проявил чуть больше чуткости, то понял бы, что Луиза как раз собиралась предложить ему пожить в комнате Алеф. Если бы только он смог жить в доме Алеф, спать в ее кровати, то ему открылись бы те волшебные силы, о которых он так отчаянно мечтал.

На вечеринку Питера пригласили всех: клифтонских дам, конечно, Лукаса, Клемента, Беллами, Харви, Джоан, Тессу, Эмиля, Адварденов (правда, прийти смогли только Джереми и Конни, Розмари отправилась в путешествие вместе с Алеф, а мальчики вернулись в школу-интернат), владельца «Замка» и Кору Брок, которая, по выражению Джоан, «как обычно умудрилась примазаться к честной компании». Анакса также пригласили, но, разумеется, из-за прихода Беллами его присутствие стало невозможным.

Приглашение лаконично уведомляло, что двери дома Питера Мира будут открыты с шести часов вечера. Питер заверил Беллами, от которого информация передалась Клементу, а от него – Луизе, что, конечно, помимо напитков гостей будут ждать и закуски.

– Полагаю, нам устроят а-ля фуршет, ненавижу есть стоя, – недовольно проворчал Клемент.

Все также размышляли, какие еще гости, незнакомые им, но старые друзья Питера, могут появиться на вечеринке. Это оставалось неясным, хотя Беллами сообщил, что Питер говорил о «тесном семейном круге», подразумевая недавно обретенных им новых знакомых.

– Ему хочется поблагодарить нас за то, что мы проявили к нему внимание, – сказала Луиза.

Клемент счел всю ситуацию чертовски забавной. Джоан предположила, что Мир решил собрать всех вместе, чтобы затеять скандал. В общем, возникло еще довольно много разных домыслов и интригующих вопросов, включая проблемы, связанные с выбором подобающих нарядов. Какой длины юбки? Какого рода галстуки?

Клемент, нацепивший темно-синий галстук-бабочку, пребывал в крайне удрученном состоянии. Ему позвонила Джоан и спросила, не приютит ли он ее в своей квартире.

– Всего на несколько дней, – заявила она, – пока Харви не подыщет какое-нибудь новое жилье.

Клемент мгновенно осознал, что ему ужасно не хочется предоставлять приют Джоан; если она обоснуется в его квартире, то он окончательно свихнется. Почему? Не потому ли, что тайно влюблен в нее? Естественно, нет. Клемент испытывал отвращение к ней, он испытывал отвращение к самому себе. До сих пор его терзало ужасное впечатление, оставленное той сценой с ножом. Неужели он действительно стал свидетелем того кошмара? Страхи Клемента сосредоточились теперь не только на воспоминаниях о ноже и крови, но, вероятно даже в большей степени, на той развеселой пляске – как она сейчас представлялась ему, – которую устроили в заключение этого события его участники. Слово «событие», вновь пришедшее ему на ум, все больше укладывалось в его представлении в некую замедленную и ужасную пантомиму. Недавно виденное им зрелище, возможно, стоило бы назвать «третьим событием» или «третьим актом». Питер и Лукас смеялись, пританцовывали, определенно восхищались друг другом, несомненно испытывая трогательное взаимное волнение. Со стороны это походило на танец двух полоумных.

«Хвала небесам, – думал Клемент, нервно теребя галстук, – что Лукас, избегающий любых вечеринок, не заявится и сюда! Или же, в соответствии с возможно придуманным этой парочкой новым кошмарным сценарием, Лукас предпочтет принять приглашение, предпочтет появиться, выйти в народ? Не начнет ли тут разворачиваться четвертый акт? Я уверен, что на этой вечеринке произойдет нечто ужасное и совершенно неожиданное».

С того самого исходного момента время тянулось в губительно замедленном темпе. Оно включало в себя судебный процесс, исчезновение Лукаса, период томительной неизвестности, новую встречу и тет-а-тет с Лукасом, значение которого отчасти ускользнуло из сознания Клемента, ужас воскрешения из мертвых Питера, его частное расследование и завоевание им клифтонских дам. Далее следовали просветляющая метаморфоза и кульминация – с ножом, кровью и безумной пантомимой.

А теперь еще Джоан покушается на квартиру Клемента.

– Нет! – воскликнул он в телефонную трубку. – Нет, это уже слишком, нет, нет, сейчас это просто невозможно!

После такого бурного отказа Клемент испытал мучительные угрызения совести, но не смог перезвонить ей, поскольку в квартире Харви не было телефона. Да и какие он мог бы принести извинения, безусловно исключая согласие, благодаря которому она сразу прикатила бы к нему! Возникшую на мгновение мысль о временном совместном проживании с Харви Клемент также отверг, как равно невозможную. Это обидело бы Джоан, в любом случае, по отношению к Харви Клемент с недавних пор испытывал странные чувства – возможно, вины, а возможно, даже и ревности. В общем, он жил в каком-то безумном мире. Слава богу, что хоть Алеф не будет на этой вечеринке. Ох, бедная Джоан, неужели теперь она навсегда станет его врагом? Вдобавок позвонивший утром агент предложил ему интересную роль в новой пьесе, которую собираются ставить в Глазго, а потом, вероятно, покажут и в театрах Уэст-Энда. Клементу пришлось отказаться, и агент предупредил, что если в ближайшее время он не изменит своей позиции, то о нем вообще забудут.

Дом Питера сверкал огнями. Почти все приглашенные уже прибыли, сетуя на холод (прогноз обещал снегопад) и отогреваясь за массивными и теплыми стенами этого просторного, сияющего здания. Всех быстро обеспечили напитками. В гостиной Питер обменивался приветствиями со знакомыми и знакомился с неизвестными гостями. Беллами заранее объяснил ему, что Лукас никогда не отвечает на приглашения и никогда не удостаивает вечеринки своим посещением. Питер также представил всем кухарку миссис Келлоу (его старую преданную служанку), ее помощницу Пэтси (племянницу миссис Келлоу) и Кеннета Ратбоуна, владельца паба «Замок» (очевидно, также старого друга, уже знакомого с Беллами). Гостям предложили почувствовать себя совершенно свободно, «прогуляться по дому», и некоторые, не все, конечно, с удовольствием отправились на «прогулку» по всем трем этажам, заглядывая в разные гостиные, библиотеку, кабинеты, кухню, буфетную, пустые комнаты, оранжереи, раздевалки, спальни, ванные комнаты, гардеробные, прачечные, кладовки и даже в помещения, названные Джоан «интригующими будуарами». Все двери были открыты. При виде столовой, подготовленной к основательному ужину, тревога Клемента по поводу фуршета сразу рассеялась, его другая тревога, по поводу малого количества выпивки, улетучилась при виде большого стола в глубине зала, заставленного множеством бутылок и графинов, включая и особо отрекомендованный гостям фирменный коктейль, запасы которого постоянно пополнялись. Повсюду стояли блюда с изысканно украшенными колбасными и сырными канапе и прочими деликатесами. Клемент в очередной раз изумился, заметив, как потрясающе изменился дом со времени его последнего визита – очередная метаморфоза. Сам хозяин, облаченный в очень темный костюм, дополненный шикарным зеленым шелковым галстуком, источал сияющие улыбки и с милой непринужденностью общался с гостями, даже поднялся вместе с ними по главной лестнице. Клемент также заметил и поделился с Беллами, что Питер то и дело разводит руки и взмахивает ладонями, непременно касаясь всех своих собеседников.

– Видимо, он благословляет всех нас, – предположил Клемент. – Он одобрительно похлопал меня по плечу. Так он, пожалуй, приберет к рукам и Эмиля.

– Так прими его благословение, – лучась от удовольствия, ответил Беллами, – Он же сделает всех нас добрыми и счастливыми. Разве ты не ощущаешь прилив теплых и оживляющих сил?

– Ощущаю, – сказал Клемент, – Но я боюсь, что в этом виноват фирменный коктейль. Интересно, из каких ингредиентов его смешали.

Мой и Сефтон после короткого обсуждения решили надеть свои ожерелья. Они не стали советоваться с матерью. Как заметила Сефтон, у них появилась первая возможность сказать «спасибо» Питеру, которому они хотели заодно объяснить, что поблагодарили бы его письменно, но не знали адреса. С другой стороны, не поставят ли они Мира в неловкое положение, если, надев эти ожерелья, будут публично выражать ему благодарность? Возможно, ему не хочется, чтобы все узнали о присланных им дорогих подарках, более того, Сефтон даже высказала мнение, что он намеревался сделать подарок только Алеф, а их он не обошел вниманием из чистой вежливости. Так уж получилось, что обитательницы Клифтона прибыли первыми, дверь им открыла Пэтси, показавшая, где повесить пальто, потом их более чем радушно поприветствовал Питер, который восторженно заметил, не преминув коснуться ожерелий, как отлично они смотрятся на юных девушках. Он, казалось, хотел поцеловать Луизу, но ограничился тем, что завладел ее рукой и долго пожимал ее.

– Как жаль, что нет Алеф, то есть мне очень жаль, что я не увижу ее сегодня, – сказал он.

– В общем, конечно жаль, – согласилась Луиза, мягко высвобождая свою руку.

Потом приехал Эмиль, и его представили хозяину дома. Позже, вечером, Луиза заметила, как увлеченно беседуют о чем-то, сидя в библиотеке, Питер и Эмиль. Мой и Сефтон бродили по дому в свое удовольствие. Мой надела одно из своих длинных прямых платьев золотисто-каштанового цвета с круглым вырезом, с которым отлично смотрелись подаренные лазуриты. Она так и не решилась соорудить на голове прическу. Ей не всегда удавалось нормально закрепить волосы. Ее толстая светлая коса спускалась до самой талии. Казалось, девушка стала немного выше и стройнее. Сефтон надела плотно облегающую талию длинную зеленую юбку с белой блузкой и дополнила их изрядно поношенным черным бархатным жакетом. Она нервно перебирала пальцами янтарное ожерелье, которое ей явно хотелось спрятать под одежду. Буйная и обкромсанная как попало рыжеватая шевелюра Сефтон обрамляла голову почти аккуратным пушистым венцом, сгладившим неровность концов, как раз кстати она вымыла волосы. Поджав губы, Сефтон угрюмо, даже вызывающе, поглядывала по сторонам, словно безуспешно искала кого-то среди гостей.

Клемент, покинутый последовавшим за Питером Беллами, отправился на поиски Джоан, которая, как он видел раньше, болтала в гостиной с Корой Брок. Он обнаружил, что эта парочка все еще увлечена разговором. Кора, единственная дама в юбке средней длины, была богатой и красивой пятидесятилетней вдовой, неизменно экстравагантной и бесцеремонной, но таившей в себе щедрость и тоску по теплым дружеским отношениям. За ее грубоватой и легкомысленной болтовней скрывалась робость и застенчивость. Кора еще оплакивала мужа, Исаака Брока, умершего два года назад. Ей приходилось вести теперь жизнь бездетной вдовы.

– Привет, Клемент, я слышала, ты порвал с театром.

– Все наоборот, Кора, театр порвал со мной.

– Что ж, это жалкая профессия. Ты знаешь, а Питер Мир оказался очень привлекательным, ты ввела меня в заблуждение, Джоан. Я с нетерпением жду возможности поболтать с ним. Хотя он слегка смахивает на школьного учителя, не находите? А его выпуклые глаза, какие глаза! Они исполнены темной грусти, просто потрясающе, наверняка он увлечен какой-то фанатичной идеей. Джоан говорит, что он религиозен, и меня это не удивляет. Разве он не еврей? Он похож на еврея. Наверняка еврей. Это даже хорошо. Посмотрите, как он вежлив и внимателен ко всем. Хотя, возможно, излишне суетлив, вам не кажется? Я уверена, вам интересно, как он узнал о моем существовании. Мне-то подумалось, что Джоан упомянула обо мне, но ничего подобного, видимо, он просто поручил Беллами пригласить еще нескольких членов нашего круга. Я понятия не имела, что принадлежу к какому-то кругу, но, очевидно, так оно и есть. Как говорит Джоан, Питеру просто хочется расширить круг знакомств в нашей среде. Что ж, я вовсе не возражаю. Насколько я поняла, он психоаналитик, а услуги такого специалиста всегда могут оказаться полезными. Говорят, он только что вернулся в свой дом и в честь этого сразу закатил шикарную вечеринку, возможно, он сдавал его за какую-то феноменальную арендную плату. Вы знаете, в прошлом году я сдавала дом, только ничего хорошего из этого не вышло, люди попались просто ужасные, тут нужно проявлять особую осторожность. Я так понимаю, что ужин подадут позднее, я и не знала, что нас угостят ужином. На самом деле, теперь я все выяснила у малышки Пэтси. Очаровательная девушка. А вы заметили, как похорошели младшие девицы Андерсонов? Разумеется, Алеф ослепительна, и если бы она появилась, то затмила бы собой всех, но и две ее сестрицы смотрятся совсем неплохо. Коса Мой просто шедевральна, но почему она не распускает свои шикарные волосы, как другие современные девушки? Ладно, как бы то ни было, я подозреваю, что Мой все равно осталась такой же чудачкой, как раньше. К слову о чудачках, мне сказали, что придет Тесса Миллен, я не видела ее сто лет.