Текст книги "Зеленый рыцарь"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Молчание затягивалось, и Клемент все еще пытался найти подходящие ободряющие слова, когда вдруг, быстро и бесшумно, среди них появился Анакс. Вбежав в открытую входную дверь, он тут же пролетел на кухню. Не обращая особого внимания на восторженную реакцию обитателей дома, он небрежно поприветствовал Мой и поспешил к своей миске, где его давно дожидалась приготовленная Сефтон еда. Глаза Луизы увлажнились слезами радости, Мой опустилась на колени рядом с Анаксом. Клемент направился в прихожую, чтобы закрыть входную дверь.

На пороге маячила высокая фигура.

– Я могу войти? – спросил Питер Мир.

– Так значит, вы все играете на пианино?

– О да, но Алеф лучше всех… вот наша Алеф, а младших сестер зовут Сефтон и Мой.

– Я уже понял, кто есть кто, мне удалось быстро запомнить ваши имена. А чем вы, Мой, любите заниматься, кроме игры на пианино?

– Она собирает камни, – гордо произнесла Алеф, – и пишет картины!

– А поем мы все, – добавила Мой.

– Как хорошо, я тоже люблю петь!

– Эти смешные прозвища, – сказала Луиза, – конечно, не являются их настоящими именами.

– А каковы же настоящие?

– Алетия, София и Мойра, но девочки решили, что их будут называть Алеф, Сефтон и Мой!

– Алеф… так звучит первая буква еврейского алфавита.

– Я знаю, – ответила Алеф, краснея.

– Разве вам не нравится имя Алетия? По-гречески оно означает истина, но, конечно, вам это известно. Очень милое имя.

– Мне лишь казалось…

– А вы позволите мне называть вас Алетией? По-моему, очень красиво!

– Ну… конечно…

– Принцесса Алетия. А вы, если не возражаете, называйте меня просто Питер.

– Поразительно, что вам удалось так просто найти его, – удивлялась Луиза, – это похоже на какое-то чудо!

– Он сам подошел ко мне и узнал меня.

– Но он же никогда вас прежде не видел, и вы никогда не видели его!

– Я встречал его на улице в те дни, когда я… надеюсь, что Клемент рассказал вам…

– Конечно, когда вы раньше бродили вокруг нашего дома, мы все знаем об этом, – прервала Луиза.

– Надеюсь, вы простите меня.

– Мы простим вам все, что угодно! – воскликнула Сефтон, – Но я думаю, что немного шерсти Анакса прицепилось к вашему костюму, когда вы сидели в том кресле…

Все хором начали выражать восторги по поводу чудесного нахождения Анакса и объяснений Мира. Обитатели Клифтона собрались в Птичнике, пили вино и болтали с таким удивительным благодушием и свободой, как будто знали Питера (он настаивал, чтобы его называли именно так) всю жизнь. («Он похож на доброго дядюшку», – заявила потом Сефтон, разговаривая с Алеф.) Вновь и вновь обсуждались события прошедшего дня: драматическая встреча Мой с лебедем, бегство Анакса и бесполезная пробежка по окрестным улочкам. Обсуждалось и то, как решили, что Анакс отправился на старую квартиру Беллами, как после приезда Клемента изучали по карте вероятные маршруты, как Алеф и Сефтон ездили по городу на велосипедах, как Сефтон умудрилась свалиться с велосипеда, как Клемент, резко тормознув, въехал на тротуар и так удивительно нашел Мой, как Питер нашел Анакса. В общем, это был день чудес, вернее, день необычайных ситуаций, завершившийся чудесами! От радостного волнения на месте никому не сиделось, и все разговаривали, стоя в тесном кружке. Единственным спокойным созданием был Анакс, который, свернувшись, лежал на диване. Поначалу он наблюдал за ними озорными голубыми глазами и откликался на ласки Мой слабым помахиванием хвоста, потом его сморил глубокий сон.

– Может, приготовить вам какие-то более существенные закуски? – спросила Луиза. – К сожалению, мы все здесь вегетарианцы, разве что Клемент еще не до конца отказался от животной пищи. Правда, Клемент?

– Мне тоже по душе идеи вегетарианства, – сказал Питер– Я полностью поддерживаю экологические проекты, даже вступил в Партию зеленых.

– Так вы поэтому предпочитаете в одежде зеленый цвет? – поинтересовалась Алеф. – У вас зеленый галстук, зеленый зонт Да и костюм с зеленоватым отливом.

– Верно. И я всячески помогаю животным.

– Анакс, должно быть, интуитивно понял это.

– Но вы же не откажетесь от вегетарианского сэндвича?

– Нет, благодарю вас, мне уже пора уходить. Моя машина оставлена на двойной желтой полосе! Я просто счастлив от того, что произошло сегодня вечером. Совершенно удивительные события, словно подарок богов… Не стоит, однако, злоупотреблять вашим гостеприимством. Но надеюсь, что смогу навестить вас еще раз.

– О-о… ну конечно…

– Что ж, тогда нам пора попрощаться. До свидания, Мой. Хотелось бы увидеть, как ты отбивалась от того лебедя. Вам, несомненно, известна история Зевса и Леды.

– Но Мой же подралась с ним! – заметила Сефтон.

– Может, и так, но кто знает, что произойдет в будущем! Конечно, я шучу, не обращайте внимания.

– Пожалуйста, приходите к нам на день рождения Мой! – предложила Алеф, – Это будет здорово, правда ведь, если вы сможете прийти?

– Точно, приходите! – подхватила Сефтон, – Во вторник на следующей неделе!

Питер взглянул на Луизу.

– Конечно, – согласилась она, – приходите, если вам захочется. Вечеринка начнется в семь часов, но… приходите в любое время… без всяких церемоний… У нас будет чисто семейная компания…

– Я полагаю, что меня приняли в семейный круг! Явиться во фраке?

– Нет, в карнавальном костюме! – воскликнула Сефтон. – Все должны быть в масках.

– О, об этом не беспокойтесь, – возразила Луиза, – Не все наденут маски или маскарадные костюмы, в основном они привлекают детей!

– Но вы можете, если захотите, – прибавила Алеф.

– Я провожу вас к выходу, – произнесла Луиза.

Около входной двери они остановились.

– Простите, я не помню вашего имени.

– Луиза.

– Красивое имя. Могу я называть вас по имени?

– Конечно. Но знаете…

– Да-да. Вы хотите мне кое-что сказать.

– Да, но мне не хотелось говорить при них. Вы понимаете, что я хочу сказать…

– Наверняка вас огорчила прошлая сцена.

– Я не знаю, что и думать, но… возможно, вся та история прояснится… Нельзя ли закончить все мирно и полюбовно?

– Мирно. Женщины всегда хотят мира. Сердечно благодарю вас. Я буду вспоминать вас и ваших очаровательных дочерей, а возможно… в общем, возможно, я загляну на вашу вечеринку. Доброй ночи и всего наилучшего.

Когда Луиза вернулась в Птичник, там уже увлеченно придумывали, какого литературного героя напоминает каждому Питер Мир.

– По-моему, он похож на мистера Пиквика, – с ходу бросила Луиза.

– О нет! Ничего общего! – воскликнула Сефтон, – Мне кажется, он скорее напоминает Просперо [52]52
  Просперо – бывший неаполитанский герцог, герой пьесы Шекспира «Буря».


[Закрыть].

– А я думаю, что он Зеленый рыцарь, – сказала Алеф. – Ну-ка, Мой, а ты что думаешь?

– Мне кажется, он похож на Минотавра.

– Минотавр не литературный, а мифологический персонаж, – возразила Сефтон.

– Ах, неужели!..

– А что думает Клемент? – спросила Алеф.

– На мой взгляд, он похож на Мефистофеля, – ответил Клемент.

– Вот уж нет, он такой милый! – запротестовала Луиза. – Как ты считаешь, нам стоит рассказать Беллами о бегстве Анакса?

– Нет, не сейчас, возможно, со временем. А лучше и вовсе ничего не говорить. У него и так масса заморочек.

– В любом случае, все кончилось хорошо.

– Ой, я же забыла, что надо позвонить в полицию и миссис Дрейк.

Вскоре все дружно направились в кухню, заявляя, что изрядно проголодались. Клемент отклонил приглашение остаться на ужин. Он надеялся, что ему удастся переговорить с Луизой наедине. Но Луиза лишь помахала ему на прощание, и Клементу пришлось удалиться. Он вышел из дома без провожатых. Туман разошелся, но заметно похолодало, поднялся восточный ветер. Его «фиат» покрылся инеем. Клемент забрался в салон и положил голову на рулевое колесо.

– Как интересно получилось с этим псом.

– Да уж, черт побери этого пса!

– Псу удалось помешать нашим планам.

– И ввести Мира в семейный круг! Да!

– У этого парня какие-то сверхъестественные способности.

– Он же побывал на том свете.

– И почему только он там не остался!

– Может, он все еще там. Мой заявила, что он показался ей мертвецом. Но это было до того…

– Вот именно, до того… Какую кашу ты там заварил?

– Почему ты сам не явился? Мир вдруг спросил меня, находился ли я там в ту ночь. Не мог же я ответить утвердительно, это был бы конец, я бы не смог призвать их всех дать торжественное обещание о сохранении тайны, кроме того…

– Но ты соврал уже после того, как он заявил, что он спас твою жизнь.

– Да, да, а затеяла весь разговор Тесса Миллен, спросив, не пытался ли он стащить твой бумажник. О боже, и кто только тянул ее за язык!

– Ладно, ладно, ты ни в чем не признался. Мне все-таки следовало проинструктировать тебя. Но я подумал, что если скажу тебе, что не приду, то ты отменишь встречу. Я полагался на твою сообразительность и здравый смысл. Тебе не следовало предоставлять ему возможности высказаться, нельзя было допускать возникновения такой ситуации. Тебе следовало заранее договориться обо всем с Луизой.

– Но мы ждали тебя!

– Понятно, но потом ты узнал, что я не приду…

– Ты имеешь в виду, что мне следовало рассказать ей?

– Нет, идиот… Тебе следовало предупредить ее о том, что он бедный и разнесчастный, что, вероятно, будет путаться и терзаться, что не сможет задержаться надолго и что они не должны рассчитывать на связный разговор, и так далее… Очередной ошибкой было устраивать из этого знакомства целый прием. В конце концов, он сам сыграл нам на руку, сказав, что не может вспомнить многих важных вещей. Наша компания могла бы проглотить все за милую душу.

– Она и проглотила, только…

– Вот именно – только! Надо было только представить всех и сразу начать какой-нибудь общий разговор. Тебе следовало продолжать развлекать всех, предложить ему поближе познакомиться с дамами, которые так любезно пригласили его, и тогда все прошло бы просто отлично. Чего ради все вы там чинно расселись? Это с самого начала напоминало зал какого-то суда. Следовало организовать свободное, непринужденное общение, дать ему возможность поболтать с девочками, ведь как раз этого ему и хотелось! А вместо этого вы расселись там, как молчаливые зрители, и позволили ему завладеть ситуацией.

– Ну да, верно, все верно!

– К сожалению, поспешность сыграла против нас. Все было бы отлично, если бы пес Беллами удрал до того приема.

– Но почему ты не пришел?

– Не хотел видеть его, – сказал Лукас, – Я ненавижу его, от одной мысли о нем мне делается тошно.

– Ты боишься его.

– Я решил, что мое присутствие может привести его в ярость. Подумал, что лучше предоставить тебе довести дело до конца. Ох, как же все запуталось… Ты и представить не можешь, до какой степени невыносима мне такая ситуация, эта пошлость, китч, вся эта ложь, да и вся наша милая компания. Как же все это мешает моей работе…

– Но, мой милый Лук, разве не помешало бы твоей работе задуманное тобой убийство?

Этот разговор происходил на следующий день. С утра пораньше Клемент прибыл к родительскому дому, и Лукас милостиво открыл ему дверь. Клемент уже успел рассказать практически во всех подробностях две истории: о плачевно закончившемся вечере «знакомства» и о драматичном эпизоде с потерявшейся собакой, с его чудесным завершением, благодаря которому Питера приняли в семейный круг с распростертыми объятиями и даже пригласили на день рождения.

Сцепив руки за головой, Лукас сидел за своим массивным столом, откинувшись на спинку стула и покачиваясь на его задних ножках. Клемент сидел сбоку и, подавшись вперед и опираясь на край стола, скреб ногтем потертую зеленую кожу столешницы, заляпанную чернильными пятнами.

За окнами хмуро серело низкое небо. Сеял мелкий затяжной дождь, иногда, при слабых порывах ветра, заливавший стекла балконных дверей с тихим шелестом, подобно волнам прилива. Слегка колыхались длинные и плотные шторы из тяжелого коричневого бархата. В комнате было холодно, освещалась она только нижними лампами, над ними балдахином нависала темнота. Клемент замерз, он добежал до машины с непокрытой головой, и его волосы намокли. Лукас утеплился, надев дорогой закрытый свитер с яркими узорами, много лет назад подаренный ему Клементом. В этом свитере Лукас выглядел моложе и весьма загадочно, напоминая актера, искусно изменившего свой естественный облик.

Лукас глянул на брата и слабо улыбнулся:

– Мой милый Клемент, мы не знаем, что могло бы произойти. Кто может сказать, каковы были мои намерения? Признаюсь, мне трудно описать со всей определенностью то настроение, в котором я пребывал тем летним вечером. Но общие предпосылки сложились в очень далекие времена. Мне всегда хотелось убить тебя. Вся моя жизнь была подготовкой к этому событию. Ревность и ненависть составляют мои самые ранние воспоминания. Мысленно я убивал тебя каждый день. Пожалуйста, не царапай стол.

– Мне ужасно жаль, – сказал Клемент, – но это не моя вина.

– Нет, твоя. И не просто потому, что тебе отдали предпочтение. А потому, что ты стал моим мучителем.

– Лук, не терзай мне душу, я же был ребенком.

– Ты был жестоким ребенком. Есть вещи, которые невозможно забыть или простить.

– Удивительно, как это ты не убил меня раньше или заодно с Миром! Но как же ты можешь говорить, что не знаешь, каковы были твои намерения.

– Вероятно, я имею в виду лишь то, что вдруг осознал, что больше не хочу твоей смерти. Во мне самом что-то умерло.

– Твоя ненависть умерла, когда ты ударил его, так что он действительно отдал свою жизнь за меня.

– Не будь таким сентиментальным. Это уж совсем невыносимо. Что же я хотел сказать? Ты мог бы тогда никуда не уходить. Это могла быть просто шутка, розыгрыш, попытка напугать тебя… или своеобразная детская забава, или… ха-ха… садомазохистская любовная сцена! Возможно, нам следовало с самого начала использовать такой вариант!

– Для полиции?

– Ты, давая показания, мог бы сказать, что мы разыгрывали эпизод своеобразной семейной забавы!

– Верно. Со стороны твои действия явно выдавали намерение убийства, но мы же не знали, что за нами кто-то наблюдает.

– Нам не хватило находчивости, жаль, что мы сразу не придумали такую убедительную версию, нам не хватило воображения. Но тут уж ничего не поделаешь. И теперь он хочет наказать меня, не только за его, но и за твое убийство!

– Но ты же не убил никого из нас!

– Он говорит, что я загубил его жизнь. И могу еще погубить твою.

– Лук, я тоже подумал об этом.

Лукас снял свои узкие очки без оправы. Он взглянул на Клемента щелочками темных глаз, втянул узкие губы и бледной миниатюрной рукой зачесал назад маслянисто-черные волосы.

– Ты тратишь мое время, – напомнил он, – Ты пришел, чтобы спросить о чем-то. О чем? Постарайся быть кратким.

– Я пришел рассказать о том, что произошло, и спросить, что мы будем делать дальше!

– Я не знаю. А почему, собственно, нам надо что-то делать? Пусть он предпринимает новые шаги.

– Но, Лук, разве ты не понимаешь, он ведь сказал, что теперь будет говорить с другими людьми, понимаешь, с другими людьми… хотя так он говорил и до того, как получил доступ в недра этой милой семьи. Но неужели ты действительно думаешь, что это может отвлечь его, что дружеское радушие настолько польстит его самолюбию, что он откажется от…

– Нам остается только ждать. Будущее может принести интересные сюрпризы. А теперь будь добр, очисти помещение.

– Ты думаешь, что ради них он так просто простит тебя?

– Какая отвратительная у тебя терминология. Нет, я так не думаю. В любом случае, взаимная привязанность бывает весьма мимолетной. Поначалу я принял его за клоуна. А теперь он представляется мне дьяволом.

– Значит, он обратится в газеты, в полицию…

– В общем, – задумчиво протянул Лукас, – мне кажется, что он этого делать не станет. На мой взгляд, в нем есть творческая жилка и… определенные джентльменские качества. Он считает, что должен разобраться со мной лично. Ему захочется действовать по-мужски… устроить что-то типа дуэли… или, вернее, ему захочется лично помучить меня. Полиция лишь испортила бы ему все удовольствие.

– Тесса спросила, почему он не сообщил обо всем в полицию. А он ответил, что хотел самостоятельно найти своего убийцу.

– Хороший ответ. А он остроумный парень.

– Но, Лук, ты же подвергнешься ужасной опасности… не лучше ли тебе переехать куда-нибудь или вообще уехать подальше, скажем, в Америку…

– И прятаться где-то, каждую ночь ожидая подосланного им убийцу? Нет, он подробно описал нам свои возможности, как ты помнишь. Он настроен серьезно. Я должен оставаться здесь и ждать его.

– А вдруг это шантаж?

– Ему не нужны деньги, ему нужна моя голова.

– Тебе следует подумать о защите. Нам надо составить план и просчитать все возможные шаги Мира, ведь есть проблемы, которые…

– Любые проблемы имеют решения. Исключительные проблемы имеют исключительные решения. Не переживай. Так или иначе, я не настолько сильно дорожу своей жизнью. Ладно, по-моему, я уже просил избавить меня от твоего присутствия.

Лукас решительно встал, а Клемент поднялся с неохотой. Ему хотелось продолжить разговор.

– Тебе нужен телохранитель…

– Это не твое амплуа, милый Клемент. Возвращайся в свой театральный мир. Тебе еще предлагают сыграть Гамлета?

– Нет. Лукас, пожалуйста, я хочу быть с тобой во время…

Раздался дверной звонок. Клемент тут же сказал:

– Это он. Давай затаимся. Мы не станем открывать.

Звонок прозвучал снова.

– Ступай; если это он, то впусти его, – велел Лукас.

– Но…

– Клемент, делай, что я сказал.

Клемент вышел из комнаты. Он нерешительно помедлил перед входной дверью… Звонок прозвучал в третий раз, и Клемент открыл дверь. На пороге стоял Беллами.

Пройдя мимо Клемента, Беллами решительно направился в гостиную и поставил на пол принесенный с собой чемодан. Лукас уже сидел, закрыв один из ящиков письменного стола. Клемент вошел следом за Беллами.

– Лукас, я должен сообщить тебе, что разговаривал с Питером. Я названивал тебе вчера целый день, и… – произнес с ходу Беллами на повышенных тонах.

– Пожалуйста, Беллами, присаживайся. На улице все еще льет? Ты можешь снять плащ. Итак, с кем же ты разговаривал? И будь добр, не кричи.

– Я разговаривал с Питером, Питером Миром…

– Неужели он послал тебя ко мне в качестве эмиссара?

– Нет-нет. Я полагаю, что он хочет убить тебя.

– Отлично, но что хочешь ты? Постарайся объяснить покороче.

– Я хочу, чтобы ты помирился с ним.

– Ну, я тоже предпочел бы, чтобы он помирился со мной…

– Пообщайся с ним, обсудите ситуацию, найдите точки соприкосновения, найдите возможные выходы. Не сидеть же просто так. Надо предпринимать решительные действия. Скажи ему, что ты сожалеешь…

– О чем?

– О том, что случилось…

– Ну, кто же знает, что там случилось. Ради бога, не будь ты таким напыщенным.

– Я ухожу, – сказал Клемент, стоявший у двери.

– Беллами, зачем ты притащил чемодан?

– Я хочу пожить в твоем доме, чтобы защитить тебя. Разреши мне, пожалуйста, умоляю…

Клемент повторил:

– Я ухожу! Я ухожу! О боже!

Выйдя из комнаты, он услышал тихий голос Лукаса, говорившего что-то Беллами.

Сидя на полу в спальне, Мой следила за мухой, ползающей по тыльной стороне ее ладони. Наблюдая, она чувствовала, как маленький мушиный язычок высасывает пищу из пор ее кожи. Потом муха задними лапками быстро почистила крылышки, а передними – умыла мордочку. Рука девочки чуть шевельнулась, муха улетела на окно и принялась ползать по верхнему краю стекла. Мой не стала открывать окно, чтобы эта глупая муха не вылетела на холод. Утро шло своим чередом. Анакс гулял в саду. Мой пришлось уговорить его спать по ночам в своей корзине, не залезая к ней в кровать, поскольку беспокойный сон пса несколько раз будил ее, а лапы запутывались в ее волосах. Анакс, видимо, воспринял это как изгнание, и Мой приходилось неоднократно успокаивать его, но иногда, лежа в темноте ночи, он все-таки тихо поскуливал. Наверное, видел какие-то страшные сны. Мой подумала, как, должно быть, переживает Господь, слыша бесконечные стоны страдающего человечества и понимая, что Он ничего не может с этим поделать. Мой ужасно огорчалась из-за того, что, имея такое большое влияние на Анакса, не могла утешить его.

Наступил день ее рождения. Она подумала, что обычно всегда грустит в этот день. Сегодня Мой стала шестнадцатилетней. Ей с трудом верилось в это, или она просто чувствовала, что окружающим с трудом верится, что малышка Мой вышла из детского возраста. Скоро ей предстояло сдавать экзамены. Готовилась она к ним плохо и вяло и полагала, что разочарует и даже потрясет всех своих близких, особенно Сефтон и Алеф, которые уже привыкли усердно заниматься и получать на экзаменах высшие баллы. В общем-то, Мой тоже усердно занималась, но у нее имелся свой собственный, оригинальный подход к занятиям. Лишь недавно ей довелось испытать новые, налетевшие, как порыв ледяного ветра, ощущения, породившие упадок духа и сомнения. Впервые в жизни войдя в художественную школу, Мой попала к мисс Фокс. Конечно, она могла бы пойти в любое другое подобное заведение, но что-то ее останавливало. Она откладывала это переживание, оберегала его как нечто божественное, воспринимая его как долгожданный доступ в некое священное место. Примерно с таким же настроем Мой ожидала когда-то и своей конфирмации, но очарование того ожидания давно рассеялось, и она больше не убегала тайком к церкви по утрам в воскресенье. У Мой имелись свои личные тайные праздники. Ее сердце отчаянно забилось, когда она вошла в эту художественную школу. Но после встречи с мисс Фокс все изменилось, и теперь Мой вдруг пришло в голову, что до сих пор она пребывала в некой счастливой уверенности, не имевшей под собой никаких оснований, кроме ее собственной детской пылкости и неизменных похвал матери и сестер. Она чувствовала себя художницей, они так и говорили, и мисс Фитцгерберт тоже так говорила, но, вероятно, мисс Фитцгерберт просто отдавала должное ученице, которой так явно нравились уроки своей учительницы. А что касалось мнения ее родных, то теперь Мой поняла, что они просто стремились – разумеется, сейчас это стало ясно – приободрить ее, в сущности потакая причудам смешного и странного ребенка.

После встречи с мисс Фокс произошла еще и эта история с лебедем, она тоже стала неким знамением. Мой рассказала домашним об этом сражении, но никто не воспринял его по-настоящему, никто ничего не понял, все поахали, посмеялись, но на следующий день уже практически забыли о нем, занявшись другими делами. А еще ужаснее, возможно, что они просто не поверили рассказанной истории, подумав, что Мой слегка приукрасила ее своей фантазией, ведь она же еще оставалась очень странной маленькой девочкой. Мой сильно переживала из-за этого лебедя. Ей приснилось, как что-то большее и округлое навалилось на нее, и она проснулась ночью, задохнувшись от страха. Она включила ночник и увидела блестящие в темноте глаза Анакса, услышала его тихое урчание, словно он понял ее страх. Мой не стала никому показывать исцарапанные руки. Притащив домой горсть грязных камней, она старательно отмыла эти унылые, покрытые илом камни, найденные на берегу Темзы. Только один из них имел что-то необычное: маленькое, забитое илом отверстие. Он оказался особенным, но она решила, что должна сохранить их все, и положила в ящик к другим камням, поскольку на полках уже не осталось места.

Мысль о праздновании дня рождения не принесла Мой никакой радости. В прошлом такая вечеринка становилась настоящим большим праздником, но сейчас, из-за трудной для понимания активности друзей, которые стремились к путешествиям, на вечеринку собирался лишь узкий семейный круг, включая, конечно, Беллами, Харви и Джоан. Раньше обычно приходили еще и Адвардены, Клайв и Эмиль, которые пока не вернулись в Лондон. В былые годы к своему дню рождения Мой изготавливала маски для родных и любимых друзей, исходя из индивидуальных стилей одежды или собственной фантазии. Ее прозвали госпожа Костюмерша. Считая эти творения предметами одноразового назначения, Мой с легкостью выбрасывала их. Только увлеченной историей Сефтон удалось сохранить многие шедевры сестры, и она ежегодно устраивала демонстрацию старых масок. Поначалу маски делались из папье-маше, однако в процессе изготовления такого материала Мой устраивала на кухне страшный беспорядок, а однажды даже устроила засор в ванной. Последнее время она предпочитала обходиться пластилином, картоном, жесткими лоскутками, обернутыми тканью проволочками и оригинальными пластичными материалами. Постепенно старые традиции стали забываться, секретности теперь почти не осталось, гости могли воспользоваться старыми масками или, того хуже, купить себе что-то в магазине.

«Мне больше не придется делать маски, – подумала Мой, – Что-то закончилось навсегда. Все равно к этому времени в будущем году я, вероятно, уже умру».

Когда Мой грустила, в ее мыслях неизменно возникал особый памятный образ. Она побывала в Венеции всего один раз, четыре года назад, когда Эмиль уговорил Луизу отпустить с ним девочек в небольшое путешествие по Италии. Чудесные впечатления Мой от этой поездки совершенно развеялись (к счастью, в последний день пребывания), когда она увидела, разглядела и наконец осознала содержание двух картин Витторе Карпаччо [53]53
  Витторе Карпаччо – итальянский живописец (1455 – ок. 1526), представитель венецианской школы Раннего Возрождения.


[Закрыть] с изображением деяний святого Георгия. На первой картине воинственный святой защищал плененную принцессу от красивого крылатого дракона с длинным хвостом. Девочкам вспомнилась старая шутка, заключавшаяся в том, что Алеф отводилась роль принцессы, принесенной в жертву страшному чудищу, но спасенной храбрым рыцарем, возможно, Персеем, или, в данном случае, святым Георгием. На первой картине дракон с распростертыми крыльями и закрученным хвостом взмывал ввысь, подняв передние лапы, а длиннющее копье святого пронзало пасть дракона и выходило с другой стороны головы. Мой вздрогнула перед этой картиной. Потом она разглядела и вторую картину. На ней тот же святой с поднятым мечом стоял перед восхищенной толпой, а рядом с ним на цепи сидела какая-то мелкая тварь, типа домашнего животного. Мой не сразу узнала в этом маленьком униженном создании того самого красавца дракона, еще живого, но с обрезанными и сложенными крылышками и окровавленной пастью, из которой по-прежнему торчал конец копья. Его съежившееся тельце неловко корчилось на земле, скорбная мордочка выражала смертельную муку, а торжествующий святой поднял меч, чтобы добить его. Эта картина наполнила Мой таким ужасом и горем, что на глазах у нее выступили слезы. О, несчастный дракончик! Неужели она жалела дракон, и ее не волновала судьба плененной принцессы? Ну разве нельзя было покончить с драконом быстро и милосердно, не выставляя на всеобщее обозрение его унижение и мучения? И вообще непонятно, зачем понадобилось его убивать! Разве святой Франциск [54]54
  Франциск Ассизский (ок. 1182–1226), одна из легенд о его жизни гласит, что он укротил страшного волка-людоеда, наводившего страх на жителей города Губбио, и заключил с ним своеобразный пакт.


[Закрыть] не заключил мирный договор с Волком из Губбио? Ведь дракон – невинное существо. Все звери невинны. А принцессам следует быть осторожными и не показывать свою красоту чудовищам. Усугубила ее горе одна причудливая мысль: Мой вдруг решила, что этот бедный, униженный и раненый «прирученный» дракончик похож на ее убежавшего и съеденного кошкой хомячка Колина. (Мой поняла, что Колин погиб, хотя притворилась, что верит в утешительную ложь, рассказанную ей родными.) Порой она еще чувствовала прикосновение маленьких лапок Колина к своей ладошке.

Глаза Мой вновь наполнились слезами, и тут она заметила на ковре какую-то крошечную букашку. Она опустилась на колени, чтобы рассмотреть ее. Миниатюрные размеры ползучей твари не позволили девочке понять, к какому виду паучков, жучков или неведомых насекомых она относится.

«Я должна убрать ее в безопасное место, – подумала Мой, – чтобы случайно не раздавить. Опять же Анакс может найти ее. Она такая крошечная, что даже я могу причинить ей вред. Надо быть очень аккуратной и заманить ее сначала на листик бумаги».

Когда Мой встала и осторожно отступила, чтобы найти бумагу, до ее слуха донесся знакомый перестук когтей Анакса. Сефтон впустила его в дом из сада. Пес промчался вверх по лестнице и открыл дверь мансарды, ловко ткнув в нее мордой. Шумно прыгая и высоко задирая лапы, Анакс подбежал к Мой.

Когда она глянула на пол, то уже не смогла найти там крошечное темное насекомое. Именинница опустилась на кровать и, поглядывая на усевшегося рядом Анакса, принялась расчесывать волосы, вытирая слезы концами длинных прядей.

– Что хоть побудило тебя пригласить его? – спросил Клемент Луизу.

– На самом деле его пригласила Алеф.

– Какая прелесть! Тебе следовало заставить ее молчать.

– Все произошло слишком быстро. Мне показалось это приглашение вполне уместным. Мы же собирались устроить чисто семейный праздник. Он мог подумать, что мы совсем… пусть это звучит по-детски наивно – не великодушны и…

– Луиза, что за чепуху ты болтаешь! Ты полагаешь, что он великодушен и считает нас такими же?

– Мне кажется, что он такой…

– И какой же?

– Что он достаточно благороден и влиятелен и вид у него явно авторитетный. Я думаю, что его положение вполне соответствует тому впечатлению, которое он производит.

– О, черт! Тебе он кажется замечательным, потому что нашел Анакса. Именно этим он так очаровал вас всех, что вы готовы слепо доверять ему.

– Кстати, вчера утром позвонил Беллами и сказал, что не сможет прийти, наверное, из-за Анакса.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, о чем говорила с Миром.

– Извини, я думала, что это не важно.

– Да неужели! Ты такая легкомысленная простушка!

– Ладно, ладно, мне следовало, конечно, вести себя более осторожно после той истории, следовало позвонить тебе…

– А что ты думаешь о Мире после той истории?

– Мне очень жаль его. Мне кажется, что он в каком-то смысле незаурядный человек, получивший серьезную травму.

Должно быть ужасно, когда вот так внезапно теряешь способность четко мыслить или не можешь вспомнить важные вещи. Я понимаю теперь, что, возможно, мне не стоило приглашать его… но он вел себя с нами так прекрасно после того, как привез Анакса. Он выглядел весьма спокойным и благоразумным, и Алеф сказала…

– Черт побери Алеф, ее шуточки могут закончиться неприятностями.

– Я понимаю, что ты, возможно, смущен…

– Смущен? Ох, Луиза!.. В любом случае, теперь я определенно не смогу присутствовать, мне придется удалиться. Здесь начнется жуткая неразбериха, и мне лучше пойти домой.

– Ты хочешь сказать, что не останешься на нашу вечеринку?

– Именно так! Вот моя маска, можешь предложить ему.

– Клемент, прошу, пожалуйста, оставайся… возможно, он и не появится.

– Что ж, может быть, он и удовлетворился достигнутым, а заодно осознал, что я тоже приду к вам. Но в то же время…

– Мне очень жалко его. Так ужасно видеть, как тяжело травмированный человек вдруг начинает сочинять небылицы. Когда он разговаривал с нами, его мысли казались совершенно ясными и…