Текст книги "Зеленый рыцарь"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

– Клемент, посиди у меня, не уходи. Давай проведем остаток дня вместе, мы можем прогуляться по Сити, полюбоваться на храмы…

– Под дождем? В любом случае, я не могу, мне надо вызволить машину, а потом заехать в театр, где я должен спасти одну неумело слепленную композицию и организовать кошмарное поэтическое чтение, ох, не важно… В общем, я зайду повидать тебя в другой раз, если, конечно, тебя не уволокут…

– Люди в белых халатах?

– Нет, дурачок, если тебя не призовет твой священник, или Господь, или… ох, черт…

– Что случилось?

– Да ничего особенного. Оказывается, это всего лишь дождь. Смотри, у тебя же течет из-под окна, на полу уже скопилась лужа, и мой плащ тут ни при чем. Прощай.

– Ты дал ему в руки несколько козырей, да и я тоже. Меня он застал врасплох.

– Ты имеешь в виду, что нам следовало просто все отрицать или притворяться, что мы ничего не понимаем?

– Еще не поздно попытаться. Его воспоминания, вероятно, весьма смутные. Черт возьми, у меня нет времени на эти мелочные разборки… В итоге он может оказаться шутом, жалким слабаком, и один отказ быстро успокоит его, приведет в смущение и заставит отказаться от своих притязаний. Его надо обескуражить, введя в заблуждение.

– Но, допустим, он захочет привлечь тебя к суду.

– Нас, Клемент, нас. Я не думаю, что дело дойдет до этого. Боюсь, ему нужны деньги. Мы должны относиться к нему, как к несчастному, смущенному человеку, получившему удар по голове. Вероятно, так оно и есть. И все-таки я не могу раскусить его, что меня сильно раздражает. Он выглядит достаточно разумным и образованным, однако есть в нем что-то от аутсайдера, какая-то подозрительная назойливость.

– Он эмигрант или из семьи эмигрантов.

– Нет, тут что-то более серьезное, и вообще мне не нравится этот чертов зануда, меня не волнуют призраки. И почему только он не мог нормально умереть?

– Возможно, он просто хочет, чтобы ты принес ему извинения.

– За что? Думай, мой милый, думай головой.

– Ладно, ладно. Но он же хотел твоего признания, что ты вовсе не считаешь его грабителем.

– Верно, но это пустяки. Ладно, поживем – увидим, будем действовать по обстоятельствам. Уже почти шесть часов. Я не хочу, чтобы ты торчал в гостиной. Он может оказаться просто сумасшедшим, что могло бы быть лучше всего, при условии, что он не буйный. Будешь сидеть в соседней комнате, но не закрывай дверь. А вот и звонок. Давай, впусти его.

С молчаливой улыбкой Клемент открыл дверь. Гость тоже улыбнулся, не сказав ни слова. Он проследовал за Клементом в гостиную. Стоя за массивным столом, Лукас слегка склонил голову и указал на стул, поставленный шагах в десяти от стола. Гость также поклонился, подвинул стул вперед и, встав рядом с ним, оглянулся на Клемента, который еще медлил в дверях. Клемент махнул рукой и тихо вышел за дверь, оставив ее приоткрытой. Гость повернулся к Лукасу. Лукас сел и сразу приступил к делу.

– Будьте добры, господин Мир, присаживайтесь. Полагаю, вы должны испытывать некоторую слабость, ведь, насколько я понимаю, вам пока необходим щадящий режим. Если помните, вы любезно сообщили нам вашу фамилию. Должен поздравить вас с выздоровлением, я рад видеть вас в таком бодром состоянии. Как любезно с вашей стороны, что вы вновь навестили меня. К сожалению, не смогу уделить вам много времени, и нам придется ограничиться коротким, но, надеюсь, приятным для нас обоих разговором. Все складывается на редкость удачно, даже дождь прекратился. Когда вас выписали из госпиталя, какого числа?

Мир опустился на стул, положил на пол зонт и фетровую шляпу. Он остался в длинном черном макинтоше, однако расстегнул пуговицы.

– Точно не припомню, – ответил он.

– Я так и думал. Некоторая путаница мыслей естественна в подобных случаях, часть воспоминаний утрачивается. Надеюсь, вас лечат хорошие специалисты. По-видимому, вы еще состоите под их наблюдением. С какой регулярностью вы посещаете врачей?

– Я уже прекратил посещать их.

– Вы уверены, что это разумно? Мне представляется, что вам пока необходима помощь терапевта. Кто из специалистов занимался вашим случаем? К сожалению, я не помню, в каком госпитале вы лежали.

Мир промолчал, лишь медленно и неодобрительно покачал головой.

– Что ж, безусловно, это ваше личное дело. Рад видеть вас вновь и выразить вам свое сочувствие. Мне хотелось бы как-то помочь вам, но, к сожалению, я не понимаю, каким путем можно осуществить это желание. Наш краткий разговор, конечно, также относится к такого рода помощи и может принести нам обоим известное облегчение. Давайте же любезно поблагодарим друг друга и удовлетворимся нашей встречей, ведь таковым, что мне вполне понятно, и было ваше желание. Нам, в общем-то, не о чем говорить. Вероятно, все уже сказано. Со всей искренностью я желаю вам самого наилучшего.

Мир, смотревший на Лукаса в легкой задумчивости, сказал:

– А где второй парень, я имею в виду вашего брата?

– Второй парень работает в соседней комнате, он помогает мне иногда.

– Мне казалось, он актер.

– Иногда он играет. Это еще не делает его актером. Я уверен, что родственники, должно быть, очень обрадовались вашему выздоровлению. Полагаю, вы живете вместе с ними?

– У меня нет родственников.

– Что ж, это тоже, возможно, счастье.

– Вы, очевидно, так и думаете. Почему вы хотели убить его?

– Боюсь, что вы заблуждаетесь. Я никого не хотел убивать, и мне очень жаль, что нанесенный вам удар вызвал некоторое расстройство ума, я искренне надеюсь, что это лишь временное явление. Как вам известно, у меня сложилось впечатление, что вы хотите напасть на меня. Я с большим удовольствием готов признать свою плачевную ошибку.

– Я видел, что вы пытались убить того человека. Вы держали в руке биту. По-моему, она как раз лежала вон там, на столе, когда я заходил к вам первый раз.

– Вы говорите дикие вещи. Более того, вы просто бредите. Боюсь, мы ничего не достигнем нашим разговором. Послушайте, давайте рассуждать здраво. Мне не хочется попусту тратить ваше время, впрочем, как и мое собственное. Я согласился увидеться с вами еще раз и выразил вам свое сочувствие. Ваши предположения и ваш, возможно, неумышленно зловещий тон не помогут развитию нашей беседы. Бросьте, злость не плодотворна! Я уверен, что после такого малоприятного испытания вам нет необходимости впутываться в это дело дальше, бессмысленно осложняя его. Это принесет вред только вам, но никак не мне. Честно говоря, я не хочу причинять вам больше никакого вреда. Вы упоминали о реституции, по-моему, об этом лучше забыть. Возможно, вы стеснены в деньгах? Мне пришло в голову, что это именно то, что вам нужно. Конечно же…

– Вы предлагаете мне деньги? Могу вас заверить, что деньги меня не волнуют. Денег у меня более чем достаточно.

– Это очень хорошо, поскольку у меня как раз нет такого достатка. Коли на то пошло, господин Мир, то я не понимаю, чем еще вам можно помочь, и, как я уже говорил, не собираюсь больше отнимать у вас время.

– О, времени у меня также предостаточно, по большому счету все оно принадлежит мне, поскольку благодаря вам я стал безработным. Кстати, как имя вашего брата?

– Его зовут Клемент…

– Славное имя. Если вы не возражаете, я хочу, чтобы он присоединился к нам. Мне представляется, что он все равно слышит нас.

Не дожидаясь ответа, Мир встал и быстро прошел к приоткрытой двери. Стоявший за ней Клемент едва не влетел в комнату.

– Пожалуйста, входите, Клемент, надеюсь, вы позволите мне так называть вас.

– Господин Мир собирается скоро уходить, – сказал Лукас. – Посиди там.

Он показал на ближайший к двери стул рядом с книжными полками.

– Кстати, – обратился он к вернувшемуся на свое место гостю, – откуда вы узнали, что он актер?

– У меня появилось, как я уже, по-моему, упоминал, много свободного времени, пока я дожидался вашего возвращения, и часть этого времени я потратил на изучение ваших родственников и друзей, в чьи дома, в конце концов, вы могли бы вернуться.

– Вы говорите о… детективном расследовании.

– Нет, просто о некоторых наблюдениях и о сборе сведений в дружеской манере. В итоге я пришел к заключениям, которые вам, возможно, было бы интересно услышать…

– Несомненно, эти бессмысленные похождения явились результатом вашей нетрудоспособности. Могу я вновь предположить, что вас могло бы удовлетворить денежное вознаграждение? В пределах моих возможностей, разумеется, я готов предоставить вам щедрую сумму, безусловно, полезную помощь, если можно так выразиться, дабы компенсировать, хотя бы символически, те страдания, которые я невольно причинил вам. Прошу вас, подумайте о моем предложении. Приняв от меня такую помощь, вы принесете облегчение нам обоим. Я понимаю, что ваши мысли еще не вполне прояснились…

– Меня не интересует символическая компенсация. Вы правы, в какой-то степени я утратил способность к сосредоточенности, а с ней и свои профессиональные навыки, связанные с трудной и общественно полезной работой, которой я посвятил свою жизнь. Проще говоря, жизнь моя оказалась загубленной.

– Мне очень жаль, но у меня нет ни времени, ни таланта, чтобы играть для вас роль терапевта. За этим вам надо обратиться в соответствующее учреждение.

– В сущности, я очень внимательно слежу за нашим разговором и не думаю, несмотря на ваше предположение, что мы ничего не достигнем. Вы предоставили мне, возможно сами того не сознавая, довольно много ценной информации. Вы упорно желаете избавиться от меня и повторно предлагаете мне деньги. Я сказал вам, что не нуждаюсь в деньгах, и пояснил, что навсегда потерял любимую работу…

– А в какой области вы трудились? – спросил сидевший в дальнем конце гостиной Клемент.

– Я работаю, вернее, работал… – Мир слегка помедлил, а затем продолжил: – Психоаналитиком. Мои сомнения при сообщении вам этой специальности связаны с тем, что люди порой косо смотрят на психоаналитиков. И мне не хотелось бы услышать шуточки по поводу способностей врачей к самоисцелению. Конечно, никто из вас не подумает о таких глупостях. В любом случае, забудем о моей специальности, позвольте мне продолжить объяснение. Вы помните, что, когда вы спросили меня в конце нашей предыдущей встречи, чего я хочу, я упомянул о реституции, а когда вы попытались уточнить, я назвал это справедливым возмещением ущерба. Поскольку вы, видимо, проявляете некоторый интерес к моим желаниям, позвольте мне повторить, что я хочу справедливости.

Мир слегка развернул свой стул в сторону Клемента, словно включая его в зону своего внимания, и время от времени поглядывал на него. Клемент, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, напряженно прислушивался к разговору, который становился все более странным. Лукас, невозмутимо откинувшись назад, произносил свои реплики тихо и четко. С его желтоватого, узкоглазого и тонкогубого лица не сходило утомленное выражение, порой окрашиваемое слабым оттенком удивления, но показывающее непреклонность, свойственную жестокосердию, сдерживаемому в отношении надоедливого ребенка. В тот момент, словно воспользовавшись преимуществом короткой паузы, порыв ветра ударил в балконные двери, хлестнув залпом дождя, возможно даже с мелким градом, по дверным стеклам. Нахмурив брови, Мир глянул на аккуратно закрытые бархатные шторы, по которым пробежала легкая волна. Лукас передвинул настольную лампу вперед, чтобы она лучше освещала Мира, а его, напротив, скрывала в тени. Повозившись с макинтошем, Мир бросил его на пол. Клемент отметил, что сегодня гость явился в дорогом, сшитом явно на заказ костюме с жилеткой и элегантным зеленым галстуком.

Лукас продолжил все тем же спокойным тоном:

– Мне жаль, что вы имеете такие стойкие провалы в памяти. Мы же согласились, что не будет никакой пользы от привлечения к данному делу юристов или от возобновления судебного процесса. В любом случае, вам это совершенно невыгодно. Особенно после вашего недавнего признания относительно состояния ваших умственных способностей. Вам следует выбросить из головы такие идеи.

Улыбнувшись и подавшись вперед, Мир выразительно взмахнул руками.

– Да бог с вами, – удивленно произнес он, – у меня и в мыслях не было ничего подобного, до настоящего момента по крайней мере. Я согласен, что это чревато множеством утомительных неприятностей! Справедливость обитает не только в законном суде. Прошу, позвольте я оживлю в нашей памяти пару моментов, касающихся правосудия, этого почтенного и древнего понятия, определенного в моей книге, если я могу назвать ее таковой, крылатым выражением «Око за око, зуб за зуб».

Лукас, пристально следивший за гостем, отметил изменения в выражении его лица и жестикуляции.

– Вы что, еврей? – спросил он у Мира.

– Да. А вы?

– Не знаю, – после минутной паузы ответил Лукас.

– Как же так?

– Я был приемным ребенком. Я не знаю или не желаю знать, кем были мои родители.

– Понимаю… А он… – Мир на мгновение оглянулся на Клемента. – Да, естественно. Простите. На самом деле я почти уверен, что вы еврей. Да, почти уверен. Я узнаю…

Лукас, нахмурившийся на мгновение, прервал его, напомнив деланно равнодушным тоном:

– Вы говорили о реституции, но деньги вам не нужны, тогда я не понимаю, чего вы хотите, смею сказать, что вы сами не понимаете, чего хотите. Так что же я могу предложить?..

– Я поясню вам, чего хочу… исключительно справедливого возмездия.

– Бросьте, бросьте. Я ударил вас импульсивно, потому что вы испугали меня. Я же вызвал «скорую», убедился, что вам окажут помощь, моя расторопность и спасла вам жизнь, ведь я мог просто уйти и бросить вас там. Тогда вообще не возникло бы никаких нынешних проблем! Я заявил о своей ответственности, сделал признание в законном суде этой страны о причинении вам ущерба, и меня оправдали. Правосудие свершилось. За нечаянный результат моей импульсивной реакции я предлагал вам деньги ex gratia [44]44
  Из милости, добровольно (лат.).


[Закрыть], по доброте душевной, из чистого сочувствия, если угодно, из жалости. Могу я предположить, что вы отмените ваше мелодраматическое требование о возмездии? Я ничего вам не должен.

Мир ответил не сразу, казалось озадачившись словами Лукаса. Он оглянулся на Клемента, потом сказал тихим, извиняющимся тоном:

– Вы не могли бы слегка отодвинуть лампу?

Лукас убрал лампу, потом демонстративно взглянул на часы и перевел взгляд на разложенные по столу бумаги.

– Я помешал вам совершить преступление, – продолжил Мир, – и ваша спонтанная реакция была, вследствие этого, тоже неким преступлением.

Лукас подготовился к такому повороту.

– Ни о каком преступлении и его последствии не может быть и речи. Дорогой мой, призываю вас говорить о том, что действительно случилось, а о не ваших гипотезах и фантазиях.

– Давайте разберемся, что я видел и что ваш брат подтвердил.

– Он ничего не подтверждал и, между прочим, в сущности, не является моим братом, хотя ему угодно использовать такую удобную терминологию. Вы получили тяжелую травму. По-моему, вы страдаете потерей памяти. Я не могу понять вас, мне нечего вам дать, и я не в силах помочь вам, извините.

Мир вновь оглянулся и посмотрел на Клемента. Клемент, предчувствуя его взгляд, изучал узор на ковре.

– Я спас вас от греха Каина, – сказал Мир, – а в ответ вы разрушили мою жизнь. Ладно, предположим, что на данный момент вы имеете один взгляд на это дело, а я имею другой. И давайте вернемся к моему предварительному и иррациональному понятию отплаты «зуб за зуб». Вы считали, что я умер. Возможно, я действительно побывал на том свете. Возможно, я и сейчас там. Но именно желание справедливости воодушевило меня и не позволило обрести вечный покой. Я отыскал вас ради собственного спасения. Я преследую вас, поскольку вы нужны мне. Мы навечно связаны.

Произнося последние слова, Мир поднялся на ноги. Он стоял, слегка покачиваясь, потом пробормотал тихим, напряженным голосом:

– Вы умышленно нанесли мне непоправимый ущерб и знаете это. Я желаю, чтобы вы понесли наказание.

Вспоминая этот странный разговор, Клемент понял, что в тот момент наступила кульминация действа. Небо за окнами стремительно почернело, комнату окутал полумрак, дождь, лишившись порывистой поддержки ветра, падал на землю с ровным тихим стуком. Настольная лампа освещала только письменный стол и руки Лукаса. Широкоплечая и застывшая фигура Мира в этом мраке казалась зловеще мощной и сверхъестественно высокой. Клемент тоже, словно проникнувшись чувством невольного уважения или тревоги, поднялся на ноги. Мир на мгновение повернулся к нему, и у Клемента мелькнула мысль, что голова гостя стала похожа на голову какого-то крупного животного, кабана, возможно даже буйвола. Мир, заметив, что Клемент также встал, улыбнулся, и его зубы блеснули, словно окруженные темной шерстью. Потом он вновь сел, и Клемент, осторожно перенеся свой стул немного ближе к столу, сел тоже.

Лукас помедлил, видимо ожидая очередных слов Мира, потом сказал, сменив саркастически спокойный тон на более задумчивый:

– В вашей книге, конечно же, говорится, что возмездие пребывает в руках Господа.

– Я являюсь Его орудием, – ответил с ходу Мир, словно поясняя нечто очевидное.

Изобразив недоумение, Лукас поинтересовался:

– Так чего же вы хотите? Вы хотите, чтобы мы устроили поединок?

– Да, когда-то я обладал изрядной физической силой, но теперь, увы… В общем, своеобразная дуэль… нет… я предпочел бы нечто более… изысканное…

– Я не понимаю вас. Почему вы не желаете внять голосу здравого смысла, удаляетесь с пути добродетели, не хотите подавить свои навязчивые идеи и позволить нам спокойно разойтись друг с другом? Возможно, это как раз было бы достаточно изысканным…

– Спокойно? Неужели вы просите меня простить вас, дать вам отпущение грехов, может, еще преклоните колени у моих ног?

– Вы шутите. Мне плевать на тошнотворное понятие прощения, впрочем, как и на удовольствия мазохизма. Я не нуждаюсь в вашем прощении и подозреваю, что вас не удовлетворило бы мое унижение. Возможно, мне следовало просто упомянуть о здравом смысле, давайте забудем о добродетели. И давайте же наконец перестанем попусту тратить время…

– Милостивый государь, как я уже говорил, благодаря вашему нападению время моей жизни теперь находится исключительно в моем распоряжении!

– Как же вы можете покарать меня? Наказание обычно рассматривается с трех точек зрения: устрашения, перевоспитания и расплаты. У вас явно нет повода устрашать меня для предотвращения повторного нападения, не думаю также, что вас волнует мое перевоспитание. Я определенно не намерен отдать себя вам на истязание, и я не думаю, что вы решили убить меня. Поэтому вместо возмездия мы приходим, скажем, к компенсации. Так что мне опять же не остается ничего иного, кроме как предложить вам деньги, от которых вы отказались. Вы говорите, что искали встречи со мной, и я могу понять, что у вас имелось страстное желание видеть меня. И вот мы встретились, поговорили, даже слегка поспорили в пылу обсуждения. Не сочтете ли вы это неким достижением, способным удовлетворить любое, имевшееся у вас навязчивое желание? Ведь такой нерациональный способ мышления относится к вашему складу ума, а не к моему. Вы, похоже, пребываете в добром здравии и, помимо того, наделены живым умом. К чему же тратить жизнь и отравлять душу мстительными фантазиями? Зачем безрассудно пытаться следовать путем, который неизбежно приведет к страданию, несчастью и угрызениям совести? У вас есть деньги… почему бы не потратить их на более возвышенные удовольствия: наслаждение искусством, укрепление дружеских связей, щедрые подарки, благотворительность? В сущности, как раз сейчас вы в состоянии использовать ваши силы либо во благо, либо во вред. Прошу вас, подумайте о том, что я только что сказал.

Клемент вновь тихо переместил свой стул немного вперед. С нового места он лучше видел лицо Мира, коротковатый широкий нос, полные, изящно изогнутые губы, высокие выступающие скулы, гладкие щеки, вьющиеся каштановые волосы без тени седины, густой шапкой закрывающие шею. Почему же он так похож на какое-то животное? Клемент подумал, что улыбается Мир как-то по-собачьи, крылья его носа нервно вздуваются, как у норовистой лошади, его шевелюра походит на меховую шапку, а большие выпуклые глаза горят темным огнем. Гость выглядел жутковато и одновременно трогательно.

«Но что он здесь делает? Какой-то ночной кошмар, – думал Клемент. – О господи, если бы он только мог исчезнуть, развеявшись, как дурной сон. А что там предлагает Лукас? Он говорит серьезно или издевается? Неужели его заинтересовал этот тип? Если бы только все это могло оказаться сном. Однако этот мужчина спас мою жизнь».

Вдруг перед Клементом из глубины памяти в замедленном движении всплыли темные тени событий той летней ночи. На него напала мутная, близкая к обмороку слабость.

Гость тоже почувствовал или даже осознал некое изменение атмосферы общения. Пристально глядя на Лукаса, он откинулся на спинку стула и намеренно не спешил с ответом.

– У меня есть одна просьба, – произнес он в итоге мягким доверительным тоном.

– И какая же?

– Впервые навестив вас, я заметил нечто вроде дубинки, она лежала перед вами на столе.

Лукас откинул назад голову, нахмурившись и почти закрыв глаза.

– Да, – сказал он с легкой заминкой.

– Мне бы хотелось взглянуть на нее.

Лукас отодвинулся назад вместе со стулом и открыл один из ящиков. Он положил на стол нужный предмет. Мир встал и подошел поближе. Клемент вскочил. Мир взял биту и прикинул ее вес. Клемент стремительно выступил вперед. Лукас наблюдал за происходящим со своего места с почти отсутствующим выражением лица.

– Что это такое? – поинтересовался Мир.

– Бейсбольная бита, – пояснил Лукас.

Мир глубоко вздохнул и положил орудие на стол.

– Благодарю.

Лукас вновь спрятал биту в ящик и мягко обратился к Миру:

– Я надеюсь, вы внимательно выслушали мои слова. Я долго потворствовал вашим желаниям. Может быть, нам пора разойтись, заключив перемирие?

Гость вновь опустился на стул. Клемент также отошел и сел на свое место.

– К сожалению, нет, – возразил Мир, – Я должен сообщить вам, что придумал. Ранее вы говорили, что не в состоянии оказать мне терапевтическую помощь. Но вы как раз в состоянии, более того, вы должны оказать ее мне, я требую этого именно от вас и только от вас. Пожалуйста, не прерывайте меня. Кстати, я не заметил вашего долгого потворствования. Вам ни на йоту не удалось сдвинуться с исходной позиции. Вы так ничего и не поняли и лишь бросались красивыми словами, пытаясь ввести меня в заблуждение и, очевидно, считая меня дураком. Только что вы доставили себе удовольствие, проведя несколько педантичный анализ понятия наказания. Воспользовавшись устаревшим книжным понятием воздаяния, вы ловко трансформировали эту мрачную идею в вариант компенсации. Фактически идея воздаяния повсюду является основополагающей для правосудия, которое в равной мере может смягчать, а может и усиливать наказание. Вспомните, как в былые времена людей вешали за кражу овцы. Библейское «око за око, зуб за зуб» служит неким символом как для реституции, так и для мщения. Наказание должно соответствовать преступлению, быть не менее и не более суровым. В некоторых странах, как вам известно, определенные преступления, типа кражи, наказывались отсечением руки. В данном случае вашим справедливым наказанием могло бы стать получение удара по голове, нанесенного с равной силой.

В гостиной мгновенно повисло напряженное молчание. Клемент, задохнувшись, схватился рукой за горло. Лукас внимательно выслушал Мира и наконец сказал:

– Могу я спросить, вы лелеяли эти мысли все то время, что ожидали моего возвращения?

– Верно. Эти мысли подняли меня со смертного одра, – ответил Мир и после очередной паузы продолжил: – Прежде чем обратиться к науке души, я поднаторел на поприще своеобразной хирургии. Очень просто, знаете ли, отрезать руку или ногу, почти как кусок сыра.

– Но вы также признаете, – быстро подхватил Лукас, – что те мысли были просто фантазиями, грешными фантазиями, которые вы не имели намерения воплощать в реальности?

– В какой-то мере вы правы. Я был обречен жить с ними, черпать силы в подобных мысленных образах. Они со мной даже сейчас. Вам, должно быть, хорошо знакома связь между грешными мыслями и грешными действиями. Я вполне способен претворить в жизнь любую из них и могу вас заверить, что существует великое множество куда более изобретательных и сложных способов наказания, чем те, о которых я только что упомянул. Однако если бы я хотел разрушить вашу жизнь, как вы разрушили мою, то в моем распоряжении имелся бы ряд менее грубых способов.

– Каких же?

– Мне достаточно лишь написать письмо в газету, рассказав правду о том, что произошло той кошмарной ночью, включая ваше подлое намерение убить брата.

Клемент возмутился:

– Но он ведь не убил меня! Как же можно говорить, намеревался он или нет? Простое намерение еще ничего не значит. Нет, он ни за что не убил бы меня, я уверен!

– Очаровательно! – воскликнул Мир, – Интересное доказательство, и оно прозвучит на редкость трогательно в процессе дачи свидетельских показаний, хотя и будет воспринято как весьма легковесное. Так или иначе, давайте отбросим пока сослагательное наклонение. Я буду настаивать, что вы, профессор, имели такое намерение. Эта занимательная повесть вновь вернется в газеты, и ваш брат будет являться очаровательным дополнением к ней. Вся история ваших родственных отношений будет тщательно изучаться, публиковаться и искажаться фантазиями газетчиков. В результате вам придется либо признать эти обвинения, либо привлечь меня за клевету. Я затащу вас обратно в суд. Долго ли сможет продержаться там ваш славный братец, такой импульсивный в проявлениях чувств и не привыкший лгать? Его последняя возмущенная вспышка служит лишь примером того вреда, который он может совершенно нечаянно нанести вашему делу. Я говорил, что не нуждаюсь в деньгах, так позвольте мне сейчас банально признаться, что я чертовски богат. Я найму самых лучших и талантливых адвокатов, и они докажут, что вы лжете. И не думайте, что вам удастся избавиться от меня, покинув страну и спрятавшись, к примеру, в Америке. Мои высокооплачиваемые агенты найдут вас повсюду. Ваше спокойное ученое затворничество закончится, любимые книги, тихие библиотечные дни – все останется в прошлом. Я могу преследовать вас до конца жизни, могу с необычайной легкостью превратить все ваше существование в сплошное несчастье и довести вас до самоубийства.

Мир говорил спокойно и медленно, прозаическим тоном. Лукас, с напряженным вниманием ожидавший конца его речи, сказал:

– Если вы предлагаете мне некий выбор, то такой вариант, безусловно, не назовешь привлекательным. И если бы торг был здесь уместен, то я попросил бы вас принять отрезанную руку. Речь, произнесенная вами только что, как минимум предназначалась для того, чтобы превратить мою жизнь в смертельную пытку, в ожидание сокрушительного разоблачения или нападения затаившегося убийцы. Да вы, оказывается, склонны к терроризму! Мне плевать на шантаж. Я отвечаю, что меня не волнуют ваши угрозы. Я испытывал к вам некоторую симпатию и с удовольствием слушал сей риторический монолог, но поскольку вы наконец предстали во всей полноте своей ужасающей мерзости, то я не желаю иметь с вами больше никаких дел.

Резко встав из-за стола, Лукас выключил лампу.

– Клемент, проводи этого господина к выходу, – произнес он уже дрожащим от ярости голосом.

Клемент бросился вперед к Миру, по-прежнему спокойно сидевшему возле стола, и схватил его за рукав.

– Не уходите, пожалуйста, и прошу вас, скажите, что вы не намерены делать ничего такого, а просто хотели напугать его, пожалуйста, скажите, что вы ничем не хотите навредить ему…

Мир мягко освободился от Клемента и обратился к Лукасу:

– У вас красноречивый и талантливый защитник. Надеюсь, вы понимаете, как мало заслуживаете его преданности. Сядьте пока, святая простота, принесите поближе ваш стул, и вы, профессор, прошу вас, присядьте и умерьте гнев, я еще не закончил.

Клемент притащил стул и поставил его рядом с Миром. Лукас придвинул свой стул обратно к своим книгам и сел за стол. Только на мгновение он прикрыл рукой лицо.

– Следует пояснить, профессор и Клемент, что я также имею в виду еще один вариант развития событий. Я говорил раньше, что длительное и праздное времяпрепровождение позволило мне прийти к заключениям, часть из которых вам, возможно, будет интересно услышать. Совершенно необходимо, и вы, господа, конечно же, поймете меня, дать выход, озвучить, если угодно, те поистине ужасные мысли и образы, что терзали меня во время этого периода. Я не говорю уже о физических страданиях, которые я терпел и продолжаю терпеть, нам нет нужды говорить о них. Мне хочется, чтобы вы поняли, что натворили. Я также желал, естественная реакция, показать вам могущество, которым я обладаю, чтобы наказать вас. Но ближе к делу. Сейчас, пожалуйста, послушайте, я утомлю вас еще немного краткой автобиографией. Я был преуспевающим, но одиноким и, в сущности, не слишком счастливым человеком. Работа заполняла всю мою жизнь, успех в ней приносил мне удовлетворение. До сих пор я не стремился обрести счастье, полагая, что мне оно не суждено. Теперь я не в состоянии работать. Вы рассуждали как раз вполне резонно, советуя мне обратить внимание на область более возвышенных наслаждений. Почему бы мне благоразумно не заняться поисками счастья? Вынашивая планы мести, которые мне с легкостью удалось бы осуществить, я действовал бы как отчаявшийся грешник, и мои грехи, кстати, в итоге привели бы меня к гибели, к своего рода духовному самоубийству. Но даже такие отчаянные идеи блуждали в моей голове. Однако я также подумал, почему бы мне не воспользоваться своей властью, чтобы заставить вас или, скажем так, чтобы убедить вас поспособствовать созданию моей более счастливой жизни.

Во время этой речи Лукас, слегка развернув стул, сидел, глядя на зашторенные окна. Не поворачиваясь к Миру, он произнес устало, даже печально:

– Вы говорите нечто интересное. Не погубите это впечатление, с излишней патетикой давя на жалость. В любом случае, вы понимаете собственную уязвимость… Все ваши легкодостижимые фантазии и грешное отчаяние относятся исключительно к области возможностей. Вы должны также рассматривать удовольствие простой мести. Моя жизнь тоже не имела ничего общего со счастьем, и я, безусловно, не в состоянии создать его ни для кого другого. На самом деле в нашей ситуации это понятие кажется странным и неуместным. И вы справедливо намекнули, что удовольствие я могу вам доставить, только став вашей жертвой.

– К сожалению, – задумчиво произнес Мир, – меня больше заботит то, что еще я намерен сказать, поскольку это покажется вам странным. Надеюсь, я мог бы объяснить ситуацию более обстоятельно и подробно, но боюсь, у вас не хватит терпения выслушать меня, поэтому буду краток. Родители не подарили мне ни сестер, ни братьев, я рано остался круглым сиротой, так и не обзавелся супругой. Я никогда, грубо говоря, не имел успеха у женщин. У меня нет близких друзей, то есть просто нет друзей. И вот, долго ожидая вашего возвращения, я имел возможность в какой-то степени изучить ваших родных и близких, наблюдал и много размышлял об их жизни. Такое изучение оказало на меня крайне благотворное воздействие, оно поддерживало в нормальном состоянии мою психику и разум во время этого долгого и мучительного бездействия. Вас, – он повернулся к Клементу, – я нашел в телефонном справочнике, и вы привели меня к остальным, к тому человеку с серебристой шотландской овчаркой, к юноше в гипсе, к одной стильной даме, вероятно француженке, и к другим вашим друзьям, включая четырех дам, матушку и трех дочерей, которые…