Текст книги "Зеленый рыцарь"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

– В общем, ты единственный человек, способный реально помочь ей, – заявила Клементу Луиза, озабоченная положением Джоан.

– Мне непонятно, в чем, собственно, ей нужно помочь! – возмущенно ответил Клемент.

– По-моему, она в опасности. Она позвонила мне и сообщила, что попалась на крючок [62]62
  Английское слово «hook» (хук – крючок) часто употребляется в разговорном языке для обозначения пристрастия к наркотикам.


[Закрыть]. Неужели она пристрастилась к наркотикам?

– Сомневаюсь. Пока я вроде не замечал.

– Но все же сомневаешься!.. Когда ты видел Джоан в последний раз?

– Совсем недавно. Я думаю, она отправилась в Париж организовывать продажу квартиры.

– Да, она что-то говорила насчет продажи.

«Хвала небесам, – подумал Клемент, который только что придумал эту отговорку. – Что ж, возможно, она и правда в Париже».

– Луиза, я пришел к тебе не для того, чтобы…

– Ты знаешь, что Эмиль и Клайв возвращаются и Харви понадобится его собственная квартира? Кому-то придется приютить Джоан. У кого она может пожить? Нам негде поселить ее, у нас нет лишней комнаты. Как ты смотришь на то, чтобы Харви пожил у тебя?

– Отрицательно! А разве нельзя обратиться к Коре?

– Джоан говорит, что не вынесет диктаторства Коры. Пожалуйста, Клемент… Мы же не думаем, что Харви…

– Луиза, дорогая, я пришел вовсе не для того, чтобы обсуждать Джоан и…

– Ладно, для чего же тогда…

– Я пришел повидать тебя, просто повидать, пообщаться именно с тобой, пойми же ради бога!

– Для обеда еще рановато.

– Да не хочу я обедать, вообще не хочу есть!

Клемент, недавно покинувший дом Лукаса, после той встречи поехал прямиком в Клифтон. Ему действительно хотелось просто побыть рядом с Луизой, он надеялся, что ее мягкая сердечная привязанность успокоит, утешит его истерзанную душу, надеялся забыться в обстановке обычной добропорядочной жизни. Почему она так недружелюбно настроена? Уж не поделилась ли с ней Джоан сокровенными тайнами?

Прибыв в Клифтон, Клемент застал Луизу за рукоделием. Она вновь принялась укорачивать то вечернее платье, что годами висело в ее шкафу, подобно бесполезному, но красивому сувениру.

«Даже сейчас, – подумала она, поглаживая его мягкий, по-прежнему блестящий полосатый шелк, – этот наряд подходит только для особо праздничных случаев. Но разве у меня теперь бывают такие особые случаи?»

Даже дни рождения детей считались уже не столь важными событиями. Луиза любила это платье так, словно оно было неким обиженным существом. Она подумала, что нужно отдать это платье Алеф. Она подумала также, что вспомнила об этом платье после подаренного ей Клементом белого шарфа. Луизе хотелось сказать ему об этом и показать платье. Но Клемент появился так неожиданно и с таким мятежным видом буквально ворвался в ее комнату, что Луиза, невольно растерявшись, начала говорить о Джоан, и вот теперь они оба расстроились и настороженно смотрели друг на друга.

– Послушай, – отрывисто произнес Клемент, – мне надо встретиться с Беллами, а если его не окажется дома, то придется оставить сообщение. Не могла бы ты дать мне лист бумаги и конверт?

Слегка нахмурившись, Луиза пожала плечами и, вытащив из ящика стола бумагу и конверт, вручила Клементу. Он сунул их в карман пальто, брошенного им на спинку кровати.

Они возобновили своеобразную конфронтацию. Их пристальные взгляды таили личные страхи.

– Клемент, мне страшно, – сказала Луиза.

– Не болтай ерунды, – бросил Клемент. – Чего, скажи на милость, тебе бояться? Ты просто нервничаешь из-за пустяков, – Немного помедлив, он добавил: – Ох… как же я устал… а мне еще надо появиться в этом треклятом театре.

У него возникло огромное желание лечь и забыться сном на этой кровати.

– Я хочу выяснить правду, хочу узнать, что на самом деле произошло.

– А что, собственно, произошло? Когда? Где? Ты переживаешь из-за этого дела? Так оно рассосалось, тут нечего и выяснять…

– Ты понимаешь, о чем я говорю, о том первом разговоре… в нашей гостиной… когда у вас с Питером возникли разногласия… Все звучало так странно и запутанно… и как-то ужасно…

«Значит, он для нее уже просто Питер», – подумал Клемент. Очередная тошнотворная мысль пришла ему на ум.

– Разумеется, странно и запутанно. Вряд ли у тебя сохранились ясные воспоминания… да и у него память сильно пострадала. Ты должна осознавать, что он еще серьезно болен.

– Я хочу понять, мог ли Питер… Мне даже не хочется думать, что его слова вызваны болезнью или заблуждением… ведь должен же в них быть какой-то смысл!

– Что значит, какой-то смысл? Неужели ты не понимаешь, что он получил травму мозга, с головой у него не совсем в порядке, только и всего. О боже, неужели ты не можешь просто пожалеть беднягу и оставить все как есть? В конце концов, он не имеет к нам никакого отношения!

– Клемент… у меня такое чувство, будто за всем этим скрывается нечто ужасное.

Луиза поначалу хотела рассказать Клементу о трех ожерельях, но передумала. Она также собиралась спросить, не знает ли он адрес Питера, но и от этой мысли решила отказаться.

Луиза стояла, бессильно опустив руки. Ее взгляд блуждал по подолу вечернего платья, затем остановился на вколотой в него тонкой иголке с шелковой ниткой. От иголки расходились лучики света, должно быть, солнечного, но Луиза не стала оборачиваться и выяснять, светит ли за окном солнце. Она прищурилась, вспомнив какое-то недавнее событие, и у нее вдруг закружилась голова от ощущения, что огромная трещина появилась в ее отношениях с Клементом. Он смотрел на нее почти с ненавистью.

Клемент раздраженно махнул рукой.

– Алеф дома? – спросил он, – Мне хотелось поговорить с ней.

– О чем? Она уехала.

– Она все еще в Йоркшире у Адварденов?

– Да. Сегодня утром Алеф поехала повидаться с Розмари, но она не задержится в Йоркшире, они планируют большое путешествие.

– Так они все вернулись, и мальчики тоже?

– Да. Клемент, что с тобой происходит? Пожалуйста, расскажи мне. Я чувствую, что ты весь на нервах, чувствую, что тебя что-то гложет и терзает. Мне так хочется помочь тебе, и я смогу, если ты все объяснишь мне. Ты говорил такие странные вещи, что Питер жаждет мести… мне до сих пор не верится…

– Я был пьян, вот и нес всякую чушь. Похоже, у тебя сложилось впечатление, что у него характер славного мистера Пиквика… Но он вовсе не такой славный. И вообще, оставь ты его в покое. Надеюсь, ты не делала ему никаких авансов?

– Ну… нет… нет…

– Вот и хорошо. Больше он не будет беспокоить тебя.

– Я думаю, мне пора повидать Лукаса.

– Что? Ты с ума сошла!

– Но мне хочется узнать, почему…

– Луиза, нет, ни в коем случае, я запрещаю тебе…

– Клемент, да что с тобой происходит в самом-то деле?!

– Он может встретить тебя крайне неприветливо, он страшно рассердится и доставит тебе массу огорчений. Я же просил тебя не вмешиваться. Тебе нельзя видеться с Лукасом. Ты не добьешься ничего, кроме неприятностей, причем навлечешь эти неприятности не только на себя, но и на других. Поверь мне, не надо ничего выяснять.

– Но я имею право…

– Ты ничего не знаешь и не имеешь никакого права!

– Не кричи на меня!

– Я не кричу. Прости, Луиза, мне не следовало приходить сюда. Я мог бы сообразить… Извини…

Клемент вскочил, схватил с кровати свое пальто. Он был готов разрыдаться. Он ужасно устал.

Луиза не стала возражать ему.

– Мой у себя наверху, – сказала Луиза, – Она решила бросить школу. Постарайся уйти без лишнего шума. Мне не хочется, чтобы она узнала о твоем присутствии. Оно обычно слишком волнует ее.

Мой, прекрасно знавшая об этом волнующем присутствии в доме, валялась на кровати, подложив под спину подушки. Она лежала там босоногая, в смятой синей рубашке, едва доходившей до колен. Ее шею приятно согревало слегка сдвинувшееся на бок лазуритовое ожерелье. Перекинутая через плечо длинная и толстая светлая коса, извиваясь, спускалась вниз между ее грудей. Рядом с ней пристроился Анакс, вытянув к изножью кровати длинные задние лапы. Его длинная морда частично покоилась на подоле рубашки Мой, слегка щекоча также и голые коленки. Пес неотрывно смотрел на нее своими невероятными голубыми глазами, взгляд которых порой казался совершенно ледяным, отстраненным и вовсе не собачьим. Мой коснулась тыльной стороной ладони его черного влажного носа, потом слегка пощекотала его пушистым кончиком своей косы, приглашая поиграть. Но Анакс не поддержал ее игривого настроения. Мягко изогнутая темная линия его пасти слегка дернулась, блеснув белыми зубами. Девочка погладила пса по носу, почесала за ушами, ощутив напряженность его мышц под жесткой серой шерстью. Продолжая смотреть на нее, Анакс слегка фыркнул, словно ему не понравились ее ласки.

Мой переживала совершенно особенное событие. Понедельник давно начался, а она не пошла в школу. Она стала взрослой, ведь ей исполнилось шестнадцать лет, и она имела полное право не ходить на уроки. Уже с четырнадцати лет Мой время от времени намекала своим родным, что бросит школу, когда ей исполнится шестнадцать. Сефтон упорно советовала ей выкинуть из головы такие мысли, а Луиза и Алеф отказывались серьезно воспринимать ее слова, туманно говоря, что время покажет. Когда приблизилось заветное время, Мой сообщила о своем решении директрисе. Та мягко предположила, что дальнейшие занятия могут оказаться полезными для будущей жизни девочки, а вот классная руководительница согласилась с тем, что Мой сможет найти лучшее применение своим талантам.

Мисс Фитцгерберт, с которой Мой не обсуждала тот печальный визит к мисс Фокс, просто посоветовала ей «конечно же, продолжать заниматься живописью». Дома Алеф поздравила ее, Луиза что-то вяло возразила, а Сефтон презентовала список лондонских художественных школ с адресами и телефонами. Этот список, пока не изученный, лежал на полке, придавленный большим черным камнем с белой полосой. Итак, теперь она свободна. Мой лениво валялась на кровати, удрученная опустошающим страхом, и прислушивалась к доносящемуся снизу сердитому голосу Клемента.

Ее продолжала расстраивать схватка с лебедем. Мой еще просыпалась по ночам, задыхаясь от страха, и садилась на кровати. В кошмарных снах ее преследовала массивная белая грудь, наваливающаяся на нее огромной тяжестью. Ее мучили и другие образы и сомнения: удалось ли той темной уточке спастись, или она все-таки утонула, не дождавшись помощи, не почудилось ли ей, что утка улетела, и, кроме того, не повредила ли она что-то самому лебедю? Вспоминая свое отчаянное сопротивление, Мой словно в калейдоскопе прокручивала фрагментарные сцены их сражения, видела, как приближаются к ней страшные, перепончатые, похожие на черные руки лапы, как она яростно хватается за них, чтобы отбросить птицу от себя. Могла ли она повредить что-то бедному лебедю, может, сломала одну из лап? Мой резко поднялась с подушек, встревожив Анакса, который спрыгнул с кровати и, удалившись в свою корзину, изящно и спокойно улегся в ней. Мой сняла ожерелье и убрала его в заветный ящик, где хранила лазуритовую шкатулочку, в которой лежал белый камушек, и клочок бумаги со словами «Сила подчиняется добродетели». Мой опустилась на колени возле стоящих на полу картонных коробок, в которые совсем недавно, знаменуя важные изменения своей жизни, убрала с полок всю коллекцию камней. Помимо способностей к телекинезу ее стало тревожить и случайное озорство некоторых камней, которые, очевидно, приобрели странную подвижность и самовольно сбрасывались на пол. Это не нравилось Анаксу, он сразу начинал злиться и угрожающе ворчать.

– Простите меня, бедные камушки, – сказала Мой камням, перебирая их в коробках.

«Кто я такая, – подумала она, – чтобы вмешиваться в их судьбу? Возможно, всем им хочется быть совершенно в другом месте, на солнце, или под дождем, или на морском берегу. Ведь я лишила их родных мест, лишила свободы!»

Ей вспомнилась давняя сцена, когда еще совсем ребенком она умоляла Сефтон не бросать камень в ручей. Сефтон рассмеялась и бросила.

Самые большие камни Мой оставила лежать на полу возле стен. С особым раскаянием она взглянула на конусообразный камень, по-прежнему покрытый руническими закорючками желтоватого лишайника, найденный ею на склоне холма поблизости от коттеджа Беллами. Он лежал там в травянистой впадине, едва высовывая из травы свою замечательную золотисто-зеленую верхушку, и, казалось, смотрел на соседствующий с ним скальный обломок, на большой серый камень, испещренный мелкими трещинками, которые, должно быть, могли рассказать его историю, записанную на каком-то таинственном и древнем языке. Историю спрятавшихся в густой траве камней, одинокого конического камешка и одинокого скального обломка. Заметив красивый золотистый камень, Мой тут же вытащила его из углубления в земле и радостно убрала в сумку с камнями. Спускаясь с холма, она встретила Беллами, и он помог ей донести весомые находки. Как только он положил сумку в машину, Мой вдруг охватило чувство совершенного преступления. Ей ужасно захотелось отнести этот камешек обратно на его исходное место, где он жил в уединении со своим серым собратом на травянистом склоне. Но сумеет ли она найти то самое место? В общем, теперь конический камень с его золотистым руническим посланием пылился, как в музее, в ее маленькой мансарде, куда не попадал даже дождь, пылился среди других случайных пленников. Как же он, наверное, несчастен. Мой задумалась о том сером скальном обломке, страдающем от одиночества в далекой прибрежной впадине денно и нощно, и в солнечную, и в штормовую погоду. Глаза Мой невольно наполнились слезами.

Поднявшись с пола, она подошла к кровати и присела на ее край. Незаживающая рана терзала ее душу.

«Никогда, – подумала Мой, – я не получу того, чего хочу. Мне суждено мучиться и страдать от поражений, и я никогда не стану настоящим художником, я – бездарь, ущербная тварь, которую нужно придавить или усыпить, чтобы не мучилась. Я похожа на искалеченного дракончика Карпаччо… за исключением того, что тот дракон пострадал безвинно. Отныне моя Жизнь будет отягчена бременем греха, иначе и быть не может. Как же зло умудряется проникнуть в жизнь, как оно зарождается? Ладно, скоро я все узнаю».

Сефтон лежала на полу в Птичнике, но это не означало, что она праздно проводит время. Нет. Сефтон размышляла. Откуда произошли римляне? Если бы Августин [63]63
  Имеется в виду Блаженный Августин Аврелий (354–430), христианский теолог и церковный деятель, родоначальник христианской философии; его неоплатонизм господствовал в западноевропейской философии и католической теологии вплоть до XIII века.


[Закрыть] не развил учение Платона, возможно, цивилизация пошла бы по иному пути. Каким бы мог стать, к примеру, Ренессанс? Когда Сефтон встала и спустилась вниз, Клемент давно ушел, ей также не встретился и Харви, уже тайно проникший в комнату Алеф с намерением дождаться там ее возвращения. Спустившись в прихожую, Сефтон заметила, что принесли дневную почту, на полу возле входной двери белели какие-то рекламные листки, письмо Луизе, подписанное почерком Джоан, и конверт, упавший адресом вниз. Сефтон убрала рекламу на столик, отдельно положив письмо Джоан. Она перевернула второе письмо и обнаружила, что оно адресовано лично ей. Мгновенно узнав почерк, Сефтон замерла от неожиданности. Потом, сделав глубокий вдох, удалилась в свою комнату и закрыла дверь. Она села на кровать, вскрыла конверт и внимательно прочла послание. Оно имело следующее содержание:

Дорогая Сефтон!

Не могла бы ты заехать ко мне в четверг утром, около десяти? Если у тебя уже есть иные планы, то черкни, пожалуйста, записку и забрось ее в мою почту. В ином случае я буду ждать твоего прихода.

Лукас

– Что тебе снилось сегодня ночью?

– Тигры.

– Острые ощущения?

– Нет. А тебе что приснилось, Харви?

– Башня сиенского кафедрального собора.

– Tiens! [64]64
  Выражение удивления или иронии – подумать только! (фр.)


[Закрыть]

– Ничего не tiens. Она была из марципана. А потом превратилась в абстракцию Мондриана [65]65
  Пит Мондриан (1872–1944) – нидерландский живописец, один из основателей группы «Стиль», создатель неопластицизма – абстрактных композиций из прямоугольных плоскостей и перпендикулярных линий, окрашенных в основные цвета спектра.


[Закрыть].

– Марципан, Мондриан… Я завидую твоим эстетическим снам.

Алеф наконец вернулась и обнаружила ожидающего ее Харви. Как обычно, они уселись друг напротив друга, Харви на кровать, Алеф на стул.

– Ты опять решил походить со старой лечебной палкой. А что случилось с твоей новой шикарной тростью?

– Она, конечно, шикарная, зато эта гораздо удобнее. Адвардены уже вернулись?

– Ага.

– И Розмари, и Ник, и Руфус?

– Да. Более того, я поеду к Розмари в Йоркшир. Буду спать там на роскошной кровати под пологом на четырех столбиках. Потом мы отправимся путешествовать по долинам Шотландии. А остальные Адвардены вернутся в Лондон.

– Хорошо бы они пригласили меня погостить у них. Мне кажется, что Ник и Руфус настроены против меня.

– Никто против тебя не настроен.

– Моя матушка. Она хочет, чтобы я устроился на работу и начал помогать ей.

– Почему ты не сбежишь в Италию? Почему просто не уедешь с глаз долой?

– А ты хочешь поехать со мной? Ладно, ладно, шучу. В любом случае, мне надо торчать здесь под присмотром врачей.

– Но ты же занимаешься. Надеюсь, ты продолжаешь штудировать классику? Ах, я не отказалась бы пожить в квартире Эмиля.

– Очередная неудача. Мне придется съехать оттуда. Эмиль и Клайв возвращаются. Прости, я становлюсь нытиком, а ты не выносишь нытья. У меня ощущение, что я в полном тупике. Какой-то замкнутый круг. Не пойму пока, в чем, собственно, дело, но ощущение полной безысходности. Я столкнулся с одной ужасной трагедией – плачущей женщиной. Весь ужас в том, что она безутешно рыдала.

– Кто-то из наших знакомых?

– Нет. Ох, черт.

– В нашем доме полно плачущих женщин.

– Ну, уж Сефтон-то никогда не плачет.

– На прошлой неделе она рыдала из-за смерти Александра.

– Алеф, только ты не плачь. Мне хочется, чтобы ты никогда не плакала, чтобы тебе всегда сопутствовало счастье, чтобы все у тебя лично было идеально. Рядом с тобой я чувствую себя просто ужасно, кажусь себе ущербным, сломленным, просто отвратительным. Никогда прежде не испытывал подобного унижения. Я превратился в ничтожное создание, попал в черную немилость к судьбе, как вероломный рыцарь, и должен понести наказание, меня пора отправлять на семь лет в услужение к безжалостному тирану.

– Ты думаешь, что через семь лет я еще буду здесь? Ладно, не бери в голову, теперь я шучу!

– Я люблю тебя, мне хочется, чтобы мы никогда не расставались. Мне невыносима даже мысль о долгой разлуке. Даже подумать страшно, понимаешь? Мне хочется вечно говорить с тобой, смотреть на тебя. Ты так красива! Ты самая красивая на свете, и я хочу, чтобы ты никогда не уходила. Мне так много надо сказать тебе, только очень сложно подыскать верные слова… Я все объясню тебе позже, только не покидай меня.

– Ты хочешь сказать, что мы живем в сказочном мире, где есть запретные слова или неразрешимые загадки… А если мы осмелимся произнести их или разгадать заветные тайны, то нам придется умереть или отправиться вместе в райские кущи.

– Да, Алеф. Только я стал ничтожным и недостойным грешником, меня околдовали, на мне лежит печать проклятия.

– Харви, ты пребываешь в каком-то затяжном сне. Тебе пора просыпаться.

– Ты разбудишь меня, ты сможешь, ведь правда?

– Нам обоим надо постараться достичь совершенства, ты так не думаешь?

– Ты имеешь в виду, что нам следует уподобиться замечательным героям Генри Джеймса?

– Нет, благородным, доблестным и несгибаемым героям Шекспира.

– Подразумеваются отважные праведники Шекспира? Да, мы оба околдованы, парализованы из-за того, что нам так великолепно жилось вместе. И что же теперь… Несчастны. Я-то уж точно.

– Харви, умоляю, не продолжай, если, конечно, не хочешь увидеть очередную рыдающую женщину! Ты же осознаешь, что все это в каком-то смысле пустяки.

– Нет, не пустяки.

– Хорошо, я понимаю, все очень серьезно. Но встряхнись, смотри на жизнь веселей или, как сказала бы Сефтон, подтяни носки, дружок. В общем, соберись с силами!

– Мне кажется, что наши разговоры очень важны, мы действительно понимаем друг друга, понимаем до глубины души. Я всегда буду любить тебя, Алеф, запомни это. Пожалуйста, дай мне твою руку, ведь это особенный момент, момент осознания нашего духовного единения, мы словно приблизились к богам, приблизились к настоящему освобождению. Погоди, Алеф, Дорогая, милая, давай просто тихо посидим вместе в молитвенном молчании, в спасительном блаженстве.

– Да, да. Но не будь столь печальным, милый Харви. Пора подумать и о земной пище. Луи внизу, на кухне, и я слышала, что Мой уже спустилась. Давай сейчас осушим наши глаза и дружно пойдем к ним. Ты ведь останешься к обеду, правда? Луи очень обрадуется.

– Обед? Алеф, не глупи!

Почтенный отец мой!

Согласно Вашему предписанию я воздерживался от переписки с Вами и надеюсь, что Вы простите мне это письмо, написанное без Вашего благословения. Мне необходим Ваш совет, необходимы Ваши мудрые молитвы. В предыдущем письме я упомянул о том, что жизнь свела меня с одним человеком, исполненным духовной ангельской силы, он незаслуженно пострадал и борется за справедливость. И теперь я невольно вовлечен в наиболее жестокую и опасную фазу этой борьбы. Я говорю «невольно», поскольку также люблю и нашего (смертельного) врага. Если можно так выразиться… я познакомился с антихристом и полюбил его. Сама ситуация в действительности настолько сложна, что разобраться во всех ее аспектах под силу разве что Господу. Я попытался выступить в этом деле – увы, теперь его придется назвать именно враждебным противостоянием – как посредник и примиритель, но мои усилия оказались тщетными. Я очень опасаюсь как за моего ангела, так и за его противника. Могу ли я теперь попросить Вас о новой встрече? Времени осталось очень мало. Этим земным грешникам необходимо прощение. Ибо мы сражаемся не против рода человеческого, но против ангельского чина и против власти, против правителей тьмы в нашем мире, против духовной порочности в ее высшем смысле. Умоляю, простите меня за такое запутанное письмо. Передо мной стоит ужасная дилемма, а я не знаю, как мне следует поступить. По крайней мере, я полагаю, тут нет моей вины. Однако кто же может знать это наверняка? На миротворца должно снизойти благословение, ибо он следует заветам Господа. Если миротворческие попытки завершатся неудачей, то, возможно, потом он будет вечно упрекать себя за то, что ему не хватило мужества воспрепятствовать неподвластному его уму процессу. Я не в силах описать на бумаге все мои сомнения. Умоляю Вас, ответьте мне и позвольте спешно приехать и поговорить с Вами, пока эти двое не погубили друг друга. Ваше умиротворенное и благочестивое лицо поможет мне, я уверен, обрести необходимую мудрость и мужество.

Ваш любящий и преданный ученик,

Беллами

P. S. Вы говорили о постоянных молитвах. Я не смог выполнить Вашего завета, но старался молиться часто, иногда используя услышанные от Вас слова. У меня возникло, однако, странное ощущение, будто мои молитвы стали глупыми и сальными. Могут ли молитвы быть сальными? Идиотское определение, но я могу пояснить этот образ. Надеюсь, я не схожу с ума. Я убеждаю себя, что Господь принимает любые молитвы, даже фальшивые, надеюсь, Вы понимаете, что я имею в виду.

Мой дорогой Беллами!

Ваше письмо переправили ко мне из монастыря. Я собирался сообщить Вам, что покинул Орден, отказался от духовного сана и служения в Храме Веры. Я утратил, как говорится, внутреннюю веру. Я не могу больше верить в Бога Авраама, Исаака и Якова и, более того, в любого индивидуального Господа или в сверхъестественную (я обдуманно использую такое слово) божественность, в божественность Христа и в вечную жизнь. Я разуверился в том, что когда-то счел моим жизненным призванием, разуверился в важности самоотречения от мира и в спасении души. Мои полномочия закончились, у меня нет больше мудрости, и с некоторых пор я чувствую себя лжецом, о чем и сказал смиренным раскаивающимся грешникам, которые обладают потерянной мной верой. Простите, что мне приходится говорить Вам это, разрушая, быть может, или нанося вред той ценностной иерархии, которую, видимо, я помог Вам возвести согласно Вашим же желаниям. Было бы глупой гордостью с моей стороны представлять, что Вы, после короткого смятения, почувствуете, что действителъно потеряли нечто очень ценное. Вы прирожденный искатель (использование такого слова несколько нелепо, но в данном случае оно совершенно уместно) и найдете свой собственный путь. Мне теперь тоже придется заняться такими поисками. Я не даю Вам никакого нового адреса, поскольку не хочу, чтобы Вы (если у Вас вдруг появится такая идея) отправились на встречу со мной. Честно говоря, такая встреча была бы мне нежеланна, и я не смог бы помочь Вам в Ваших исканиях. Пожалуйста, не пишите мне. Все письма, приходящие на мое имя в монастырь, будут, по моему распоряжению, уничтожаться, поэтому, прошу Вас, не тратьте попусту время. Беллами, простите меня, я надеюсь, Вы найдете путь к добродетели и счастью… Мне кажется, что Вы тот человек, которому оба эти понятия близки. Будьте счастливы и помогайте стать счастливыми другим. Вам следует оставаться с Христом, не стирайте в душе Его образ, он может стать для Вас путеводной звездой. Но не бедствуйте и не терзайте себя, стремясь к моральному совершенству. Помните совет Экхарта (за который его сочли еретиком): «Не ищи Господа вне своей собственной души». Хочу дать Вам очередной, более мирской совет. Оставьте жалкую лачугу в Ист-Энде, переезд в которую, как Вы уже сами, должно быть, поняли, представляется бессмысленным обманом. Не ищите уединения. Вернитесь к прежней жизни, к общению с друзьями, найдите работу (подобную той, что Вы бросили), где в ежедневных и усердных трудах Вы сможете облегчать нужды и печали окружающих Вас людей. А главное, верните свою собаку!

Искренне любящий Вас,

Дамьен Батлер

P. S. Позвольте мне сказать Вам с полнейшим смирением, что Ваша пылкая – хотя в определенном смысле и иллюзорная – вера, а также, между прочим, почти невероятное стремление отказаться от мира произвели на меня огромное впечатление, глубоко тронули и даже настроили на поиски иного пути моей собственной жизни. Вы думали, что я смогу научить Вас… возможно, именно Вы научили меня. Прощаясь с Вами, я хочу искренне и без самонадеянности пожелать Вам следовать в своих исканиях, памятуя о словах Вергилия, произнесенных им на прощание Данте:

 
Non aspettar mio dir più пé mio cenno;
libero, dritto в sano é tuo arbitrio,
e fallo fora non fare a suo senno:
per ch'io te sovra te corono e mitrio.
 

Прочитав полученное прощальное письмо, Беллами, сидя на кровати в своей холодной комнатенке, тут же начал строчить страстный и бессвязный ответ. Но вскоре перо его замедлило бег, а потом и совсем замерло. Подумав немного, он разорвал начатое послание. Еще раз перечитав письмо отца Дамьена, Беллами бережно сложил его и спрятал в карман. Ссутулившись и закрыв лицо руками, он долгое время просидел на краю кровати.

– Итак, мы назначаем встречу на ближайшую пятницу, на десять часов вечера, – сообщил Клемент в среду вечером приехавшему к нему на квартиру Беллами.

– Вечер пятницы. Это звучит так обыденно, как договоренность по поводу встречи на лекции или за ужином.

– Как бы то ни звучало, но она не будет похожа ни на то, ни на другое.

– Она может закончиться либо нелепым фарсом, либо полным провалом.

– Не слишком ли ты оптимистичен, дорогой Беллами?

– Нет, вовсе нет. Что же мы делаем, мы тоже безумны, неужели мы не можем остановить их? Даже сейчас мы еще можем отказаться от этой идеи.

– Результат может оказаться фатальным, они отправятся туда одни, они слишком взволнованы, даже захвачены этой затеей! Нам надо быть с ними.

– С чисто наблюдательными целями?

– Нет, нам придется взять на себя руководство, неужели ты не понимаешь, необходимо выработать четкий и вразумительный план этой встречи, определить их действия на начальном этапе, в середине и в конце. Эта сцена должна стать финальной…

– Как в театре…

– Верно, как в театре. Он должен стать художественным воплощением…

– Ты думаешь, что сможешь очаровать их, оказать на них эстетическое воздействие…

– Зато ты полагаешь, что туда прилетят ангелы, чтобы узреть сцену примирения…

– Питер продолжает твердить о метаморфозе. Я не знаю, что он имеет в виду. О боже…

– Да что ты так расстраиваешься? Смотри лучше, я нарисовал карту.

– Разве нам нужна карта?

– Конечно! Мы же не можем на ощупь пробираться к тому месту! Не забывай, там будет кромешная темнота…

– А как насчет лунного света?

– Ах, черт возьми, луна, во-первых, она, как обычно, спрячется за облаками, в любом случае мы будем под деревьями. Остается лишь надеяться, что мы не вымокнем до нитки под дождем, прогноз предсказывает грозу. Хватит заниматься пустой болтовней. Кстати, не забудь захватить фонарик. Нам надо сверить часы.

– А ты уже побывал там?

– Днем. Кто-то же должен был ознакомиться с местом действия! Оно похоже… Не важно…

– Я не представляю, что мы будем делать, собравшись там вместе под деревьями…

– Водить хоровод! Нет, конечно, мы должны будем упомянуть, ради чего собрались.

– Ну и ради чего же?

– Ох, Беллами! Ради того, чтобы твой протеже восстановил провал в памяти! Держу пари, что его забывчивость связана с женщиной.

– И не только, он сказал еще, что надеется на ритуальное очищение, своего рода мистерию, некую демонстрацию, божественное вмешательство…

– Да, да, подобные надежды и подогревают интерес Лукаса…

– Ты, видимо, воспринимаешь это как развлечение, – сказал Беллами, – типа твоего жонглирования или цирковых фокусов.

– Хорошо. Давай будем реалистами. Ты же понимаешь, что мы, мы с тобой, воочию увидели сцену чистой ненависти. Твой протеже вполне способен захватить с собой миниатюрный револьвер и прострелить Лукасу колено. Или он может убить Лукаса и привлечь нас как соучастников. Или…

– Какой кошмар. Ты не думаешь, что нам следует обыскать их перед началом?

– Не глупи! Твой приятель силен как питекантроп, я же говорил тебе, что он едва не придушил меня однажды.

– Клемент, мне хотелось бы, чтобы ты перестал называть Питера «моим приятелем» или «протеже». Почему бы тебе не называть его просто по имени…

– Ладно, Мир, Питер, как тебе угодно. Кстати, могу еще позабавить тебя. Лукас хочет, чтобы я притащил с собой ту злосчастную биту, представляешь…

– Правда?

– Он говорит, что без нее воспроизведение будет неполным! Я принесу ее, как его оруженосец!

– Он шутит, это же несерьезно.

– Шутки Лукаса обычно имеют под собой серьезные намерения.

– Нет, он действительно какой-то антихрист.

– В общем-то, твоему Питеру тоже не чужд демонизм, демонический психоанализ. Хорошо, хорошо, во всем виноват Лукас. Они парочка сбрендивших магов. Возможно, в итоге все дело сведется к проверке магических сил. Или назовем их архангелами, если хочешь, тебе лучше знакома божественная терминология. Битва двух архангелов, мы должны позаботиться о том, чтобы они не погубили нас.

– Клемент, я даже не представляю, где находится это место.

– В маленьком парке на севере Лондона, он слегка изменился с той летней поры, Лукас выразил желание, чтобы именно я отвез его туда, там сейчас идет какое-то строительство, но не на нашем участке, все деревья еще целы. Гигантские секвойи. В первый раз я их не заметил.