Текст книги "Зеленый рыцарь"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

– А я не могла бы, – сказала Мой, – Я воспринимаю это как личный подарок от Питера, и если я верну ожерелье, то обижу его чувства.

– Интересно, захочет ли наша Алеф отказаться от роскошных бриллиантов? – произнесла Сефтон. – Ее подарочек совершенно исключительный, вы согласны? Уж не ищет ли он ее расположения?!

– Неужели до тебя это наконец дошло? – удивилась Луиза.

– Можно подумать, что нас или ее можно так просто подкупить! Сомневаюсь, что ему в голову приходили подобные мысли.

– Тогда он на редкость наивен!

– Может быть, у него наивная, простодушная натура. Кстати, Мой именно так и думает.

– Я не знаю, что и думать, – ответила Мой, – Мне лично он нравится…

– Несмотря на то, как он отвратительно вел себя с Клементом?

– Вероятно, он опасен, по-моему, он может быть опасным.

– Ты имеешь в виду, опасен для Лукаса, – добавила Луиза.

– До сих пор мы избегали говорить о Лукасе, – заметила Сефтон, – Я имею в виду, что у нас есть…

– Я поеду и поговорю с ним, – перебила дочь Луиза.

– С Лукасом?

– Да.

– Не надо, – сказала Сефтон, – лучше не надо.

– Ты боишься его? – спросила Мой. – Или думаешь, что мы можем лишь осложнить его положение?

– Я думаю, нам ни во что не надо вмешиваться, – ответила Сефтон, – Но если уж надо что-то сделать, то пусть Луи позвонит Клементу.

– Хорошо, хорошо! Я позвоню ему позже!

Луиза вышла из кухни и поднялась к себе. Сефтон уже собралась уйти в свою комнату, когда Мой показала ей вытащенный из кармана клочок бумаги.

– Что это значит?

– Virtuti paret robur. Сила подчиняется добродетели. Хотелось бы мне, чтобы это было правдой!

– Привет, Харви, Эмиль на проводе.

– О, Эмиль… доброе… доброе утро! Как ты там поживаешь?

– Я не слишком рано позвонил?

– Нет-нет, я уже давно бодрствую.

– Трудишься, конечно!

– Конечно!

– Так я отрываю тебя от занятий?

– Нет-нет, все отлично, мне очень приятно поговорить с тобой! Ты сейчас в Германии? Хорошо ты там развлекаешься?

– Да, я в Германии. А вот насчет развлечений бывает по-разному. Как там моя домработница, навещала тебя?

– Да, приходила, она такая милая, мы славно поболтали.

– Но хорошо ли она убралась?

– Все блестит, уборка тоже на славу!

– А как поживает твоя очаровательная матушка?

– С ней все в порядке, прекрасна, как всегда. Я пригласил ее сегодня на чай.

– Молодец. Давай, продолжай заниматься. Тебе удобно в этой квартире?

– Твоя великолепная квартира для меня как подарок небес. Я ужасно тебе благодарен…

– Ладно, ладно. Как твоя нога, поправляешься?

– Нет… то есть, вернее, да.

– Твоя матушка собирается возвращаться в Париж?

– Да, довольно скоро…

– Тебе уже удавалось вскарабкаться по лестнице до своей квартиры, чтобы навестить ее?

– Ну да, конечно…

– Хорошо. Извини за краткий разговор. Ты же знаешь, как я ненавижу телефонное общение.

– Где вы сейчас, где-нибудь в горах?

– Нет. Я в Берлине. Передай мои нежные приветы своей дражайшей матушке.

– Ладно, передам. А как поживает Клайв? Передай ему от меня наилучшие пожелания.

– А мои пожелания также передай Беллами. Ты видишься с ним?

– В общем, да, виделись не так давно.

– Ладно, Харви, держись молодцом. Надеюсь, скоро увидимся, я еще позвоню. Да благословит тебя Бог.

– Короче говоря, он собирается вышвырнуть тебя из этого райского местечка, – сказала Джоан.

Сейчас, в середине дня, она уже пила джин. Упомянутый Харви по телефону «чай» был плодом безотчетной фантазии.

– Он не был столь многословным. Он спросил, не стало ли лучше моей ноге.

– И ты моментально ответил, что лучше не стало, к сожалению, она по-прежнему болит, приходится ковылять на костылях, мучительно страдая и вознося хвалу небесам за возможность пользоваться лифтом.

– Нет, я сказал, что уже могу подниматься по лестнице.

– Ты идиот! И записной враль! Все это происки Клайва. Он полагает, что раз ты все еще в этой квартире, то Эмиль не может…

– Еще он спросил, не собираешься ли ты в скором времени в Париж, и я сказал, что собираешься.

– Какая жалость, ведь я не собираюсь возвращаться в Париж.

– Maman?!.

– А посему, мой милый, тебе придется подыскать новое местечко для жилья.

– Но я не могу… А почему ты не можешь уехать?..

– Почему я не могу уехать? Надоедливая, глупая старушка мать, почему же она никак не уберется куда подальше? Почему эта противная старая карга никак не сдохнет?

– Maman, не начинай, твоя давняя песня уже чертовски надоела.

– Никто ее не любит.

– Я люблю. О, ну прекрати ныть…

– Я не ною, маленькое эгоистичное чудовище. Я продаю свою квартиру в Париже, поэтому не могу туда вернуться, мне необходимо остаться здесь, и мне хочется остаться здесь. У меня есть тут одно дельце.

– Какое дельце? Неужели ты не можешь пожить у бабушки?

– Она терпеть меня не может. По-моему, практически все уже с трудом терпят меня. Ты что, оглох? Я же сказала, что намерена жить в Лондоне. Тебе придется подыскать новое жилье, ты должен найти работу.

– Я не могу найти работу, это невозможно. В любом случае, я должен учиться, я же студент…

– Студенты отлично подрабатывают в оперных массовках. Ладно, а почему бы тебе не отчалить во Флоренцию? Ты ведь уже можешь ходить, верно? Самое время для такого путешествия!

– Я не могу нормально ходить. И мне необходимо остаться здесь под наблюдением врачей…

– Разве во Флоренции нет врачей?

– И кроме того, я уже сообщил, что не смогу поехать туда.

– Ты слишком быстро впадаешь в отчаяние. Тебе ведь предоставили грант.

– Да, но я отказался, и теперь его предоставили другому человеку. Умоляю, хватит уже вспоминать о Флоренции.

– Так на что же ты живешь, очень мне интересно знать, кто тебя кормит, кто платит за твою захудалую квартирку?

– А как ты думаешь, кто всегда за нее платил? Лукас и Клемент. О господи, ведь я уже начал думать, что становлюсь независимым!

– Независимым! Ты полагаешь, что в будущем году поступишь в университет и будешь жить там на всем готовом? Ничуть не бывало. За три года учебы ты проешь кучу денег, а твой так называемый грант ничтожен, на самом деле я прихожу к мысли о том, что наше драгоценное правительство урежет и такие субсидии. Много лет Лукас и Клемент поддерживали тебя, но ты не можешь успокаивать себя надеждами, что такое положение будет продолжаться вечно. В любом случае, Клемент сейчас без работы, а сбережений он никогда не делал. Он почти нищий, а Лукас абсолютно непредсказуем. От меня тебе помощи не дождаться, я сама сижу на бобах. Это ты должен начать помогать мне.

– Но, maman, мне казалось, что ты имела великолепную работу в доме моделей.

– Великолепной я бы ее не назвала, но теперь у меня нет даже такой работы. Мне нечего продать, кроме себя самой. Ты ничего не смыслишь в подобных делах, но годами я поддерживала тебя, продавая сама себя.

– О, не говори глупостей! Ты наверняка получишь какие-то деньги за парижскую квартиру…

– Какой же ты эгоистичный и беспечный юнец! В итоге мне придется броситься в объятия Хэмфри Хука.

– Под своим воображаемым другом ты имеешь в виду наркотики или нечто в таком роде! Тебе просто хочется помучить меня, пожалуйста, прекрати.

– И это ты называешь мучением? Кстати, о новом жилье, может, тебя приютит Луиза?

– Где же, интересно, в садовом сарае? Дорогая maman, спустись с небес на землю.

– Да, пожалуй, пора. Тебе необходимо жениться на богатой девице, а не на одной из тех бедных принцесс. Впрочем, они для тебя уже не больше чем сестры. Но ведь у нас есть еще Клемент. Ты мог бы спать у него на диване. Надеюсь, ты еще не стал геем?

– Нет!

– Мне порой казалось, что Эмиль имеет виды на тебя, а уж на беднягу Беллами и подавно…

– Maman, послушай, давай поговорим серьезно…

– Серьезно? Я в отчаянии!

– Ты говоришь, что у тебя тут есть какое-то дело. Какое же?

– Мое личное дело. Я имею в виду, что мне нужно подумать о будущем. Я хочу пообщаться со старыми друзьями. Неужели непонятно?

– Понятно. Здравая мысль. И кто же они?

– Ну, Джереми Адварден.

– О, даже с ним.

– Да, с ним. Кроме того, с Тессой. – («О, даже с ней».) – Луизой, разумеется, Клементом, Лукасом, Корой, Эмилем…

– Отлично, я понял, со всей вашей старой компанией, понятно…

– А чего же еще ты ожидал?

– Если уж рассматривать такой круг, то почему ты предпочла Лукаса, а не Беллами?

– С Беллами общаться бессмысленно.

– Так же, как и с Корой. Да ладно, черт с ними. Я решил, что должен повидать Лукаса.

– Правда? Не советую. Он не любит тебя.

– Откуда ты знаешь? Как раз это меня и беспокоит. Мне не нравится, когда меня не любят. Я хочу помириться с ним.

– О чем речь?

– Да так, была одна пустяковая размолвка. Хотя сейчас все осложнилось появлением Питера Мира.

– Бедного Мира выбили из колеи, он стал одержимым и психически ненормальным, в общем, жутким занудой. Меня удивило, что Луиза приветила его. Наверное, потому что он богат. Она рассчитывает, что он положит глаз на одну из ее крошек.

– Что?

– Ты что, ослеп? Питер еще довольно молод, вероятно, ему около сорока лет. Да ладно, как ты говоришь, черт с ними. Уж мне ли не знать, я вдоволь наобщалась с чертями, мы отлично проводили время, я даже спускалась с ними в преисподнюю. Я покончу с собой. Вот увидишь, ты еще пожалеешь. Ты стал взрослым, и пора бы тебе начать помогать мне, заботиться обо мне, даже любить меня.

– Maman, дорогая моя, драгоценнейшая, ты же знаешь, что я люблю тебя!

Харви подвинул кресло поближе к матери, взял ее за руку и попытался поцеловать, но она высвободилась от него, ее глаза наполнились слезами.

Клемент не ответил на звонок Луизы, поскольку сидел у Беллами. За окном моросил дождь. В комнате Беллами стоял жуткий холод.

– У тебя есть пятьдесят пенсов одной монеткой для счетчика?

– Какого счетчика?

– Электросчетчика. Отопление отключилось, у меня не нашлось монетки, и если бы…

– Да, все понятно.

Друзья сидели на кровати. Оставшийся в пальто Клемент выудил из кармана монету. Беллами опустил ее в счетчик, и маленький обогреватель вновь заработал.

– Он сказал о том, что нужно внести полную ясность, – продолжил Беллами.

– Да, ты уже говорил… он хочет найти окончательное решение!

– Он придумал вновь разыграть всю ту сцену. Он забыл нечто очень важное и надеется, что сможет восстановить память, если…

– Да, да. И он также сказал, чтобы ты предложил мне открыть тебе всю правду!

– Да, Клемент, но я не хочу…

– Что ж, я поделюсь с тобой этой самой правдой. Не знаю, куда это нас приведет. Мне представляется, что он хочет убить Лукаса и, вероятно, меня тоже, но это не важно. Нет, помолчи, просто слушай и не смотри на меня с таким ужасом. Да, я участвовал в той сцене, в том преступлении. Лукас задумал убить меня, он даже попытался убить меня…

– Но это же полное…

– …вооружившись битой, бейсбольной битой, мы в детстве играли ею…

– Но это же полное безумие! Наверняка он не имел намерения убивать тебя!

– Он отвез меня в своей машине в какое-то пустынное место, типа парка или сада… я не знаю, да и не хочу знать, куда именно… Он заявил, что хочет показать мне светлячков.

– Светлячков?

– Ну надо же было ему что-то соврать, чтобы отвлечь мое внимание, конечно, их там не было, но я старательно искал их в траве, учитывая к тому же, что я изрядно напился у него за ужином. А потом я заметил, что Лукас взмахнул битой, собираясь обрушить ее на меня, и в тот момент вдруг вмешался Мир, он поднял руку, чтобы остановить Лукаса, Лукас с размаху ударил его в висок.

– О господи…

– Ты понимаешь, черт возьми, я не могу отделаться от мыслей, что всю эту историю нужно было бы рассказывать снова и снова, что мне пришлось бы рассказывать ее, что Мир должен был открыть ее в суде, только он, конечно, не присутствовал на процессе, он умирал, его даже сочли мертвым. Он рухнул на землю, Лукас склонился над ним, а потом велел мне Убираться и помалкивать, да еще всучил мне эту проклятую биту, она же могла стать уликой, бейсбольная бита, которой мы частенько играли в детстве… Кошмар, полнейший кошмар…

– Клемент, умоляю, замолчи, это не может быть правдой, он не мог задумать такое, должно быть, это была просто какая-то игра, не мог же он действительно убить тебя, ведь ничего не доказано, и никто не может доказать это…

– О да. Он сказал: «Возможно, ангел остановил мою руку», но это была шутка.

– Шутка?.. Но это же невероятно…

– И только недавно я понял, что Лукас вытащил у меня бумажник, когда я задремал в его машине, ему хотелось, чтобы полиция подумала, что произошло ограбление…

– Как?.. Ох, понятно. О господи, как ужасно. И все-таки ничего не доказано… На самом деле мне лично не верится, что…

– Я сам совершенно ошеломлен, ведь нам ничего точно не известно, ничего нельзя доказать, и, следовательно, возникает множество вариантов иных намерений Лукаса, возможно, он просто хотел напугать меня, и так далее. Но все это бредовые фантазии… и нам придется иметь дело с Миром.

– Почему, выйдя из больницы, он не пошел в полицию…

– Такая месть могла остаться иллюзорной. Ему хотелось самому вершить правосудие.

– И все-таки… Клемент… если Лукас имел серьезные намерения, то Питер спас твою жизнь, а если он хотел лишь напугать…

– Ну и что тогда?.. Как бы мне хотелось послать Мира ко всем чертям. Ты не представляешь, насколько мне все это опостылело, эта история не дает мне работать, разрушает меня самого, вся моя жизнь пропиталась фальшью, я потерял самого себя.

– Ты не рассказал Луизе?

– Всю правду? Конечно нет!

– А Мир?

– Он сказал вполне достаточно на первой встрече!

– Но они не знают, чему верить.

– Мир сказал, что поговорит с ними так, как сочтет нужным.

– Он сказал это тебе на дне рождения? Он любезно поговорил с тобой?

– Не очень-то. Луиза не хочет вмешиваться в это дело. Она говорит примерно так: «Да, возможно, в его словах есть доля правды, но в целом его воспоминания невероятны, к тому же этот бедняга сам признает, что многое не помнит». То есть ее удовлетворит любое, даже самое туманное и бессмысленное объяснение. Беллами, неужели ты не понимаешь, что он всеми силами пытается протиснуться в наш круг, пользуясь слабостями этих женщин, он уже считает себя в некотором роде членом этой семьи, он даже танцевал с Алеф…

– Не воображаешь ли ты…

– Вот именно, воображаю. Он и тебя тоже использует.

– Мир сказал, что ты можешь открыть мне правду, и ты сделал это. Но ты не обязан был…

– Обязан, Беллами, я признался бы тебе в любом случае. Я не могу обманывать тебя, вероятно, он догадался об этом. Ему нужен еще один свидетель. И он хочет, чтобы мы оправдали его перед нашими друзьями, представили его как простодушного, доброго малого, а не опасного безумца.

– Но такое невозможно, тогда нам придется обвинить тебя и Лукаса!

– Со мной уже покончено, я жалкий обманщик, а Лукас до сих пор остается темной лошадкой. Оправдание уравновесит ореол таинственности.

– Я не понимаю, неужели Питер говорил все это?

– Нет, я просто сочиняю, пытаюсь проникнуть в его ход мыслей! У него есть две очевидно несовместимые цели.

– Успокоить их и уничтожить Лукаса.

– Ему хочется стать признанным членом нашего круга. На это потребуется время. Или он может попросту отказаться от попыток завоевать расположение милой семейки. И тогда сразу примется за Лукаса.

– Может быть, если наши признают его, то он простит Лукаса?

– Никогда. Его переполняет ярость, ненависть и желание мести. Не забывай, он считает, что Лукас имел преступное намерение убить не только его, но и меня. Так может звучать вторая часть оправдания, это уже вопросы тактики. Кстати, мне только что пришло в голову, что такое очевидно смехотворное проигрывание того события, возможно, является частью какого-то плана.

– Но какого…

– К примеру, с Лукасом там может произойти несчастный случай.

– Ты подразумеваешь… но нет, это просто жуть какая-то! Клемент, не приписывай ему дьявольской хитрости! Это чистое безумие…

– А наша жизнь теперь и превратилась в чистое безумие. Разумеется, Мир может в любой момент привлечь к этому делу своих адвокатов и начать судебный процесс против Лукаса, привлечь меня как соучастника, а тебя как свидетеля, и при любом вердикте такой суд станет концом карьеры для Лукаса, да и для меня. Он держит такой вариант в резерве.

– А я-то при чем… ох… наверное…

– Тебе придется правдиво рассказать то, что ты от меня услышал.

– Ох… Клемент…

– Но он предпочитает вершить правосудие своими силами. Неужели ты не видишь, как он хитроумен и как беспощаден? Мир желает получить «око за око, зуб за зуб».

– Он сказал, что даже если дело дойдет до перестрелки… но, конечно, он не имел в виду…

– Вполне мог иметь. Возможно, они просто убьют друг друга. Да, они оба безумны. Это будет битва между двумя безумцами.

Отпущенное Харви такси исчезло в темной дали тускло освещенной улицы. Харви остался перед входной дверью дома Тессы. День звонка Эмиля и слез его матери – а также (хотя Харви этого не знал) день клифтонских ожерелий и признания Клемента Беллами – сменился сумрачным, сырым, туманным вечером. Какая-то внезапно нахлынувшая и невыносимая душевная мука побудила Харви поехать к Тессе.

Харви не совсем честно ответил на вопрос Алеф о том, о чем он беседовал с Тессой на карнавальной вечеринке. На самом деле Тесса не согласилась с предположениями Харви по поводу сексуальной жизни Лукаса. Когда Харви заявил, что ему кажется очевидным то, что у Лукаса нет никакой сексуальной жизни, Тесса с загадочным и знающим (как сейчас вспоминалось Харви) видом сказала: «Неужели? Тебе бы лучше спросить об этом твою матушку!» Когда Харви спросил почему, Тесса поспешно (словно желая скрыть оговорку, как теперь понял Харви) пояснила, что Джоан лучше разбирается в людях и поэтому ее предположения могут оказаться более реальными. Тогда, страдая от пребывания на утомительной вечеринке, поглощенный желанием достойно покинуть ее, Харви не уделил достаточно внимания этому разговору. Теперь, однако, в его душе выросло зловещее предположение. Когда его мать «сбежала в Париж», Харви не задумывался о ее возможных романах. В любом случае, ее отъезд привел его в смущение, и он не испытывал желания размышлять о нем, а тем более выяснять подробности ее похождений в Париже или Лондоне. Сейчас Харви вдруг поймал себя на том, что мысленно оценивает недавний разговор с Джоан, к примеру, ее упоминание (конечно, намеренно подчеркнутое) о «старых друзьях». Важно ли то, что она специально вставила имя Лукаса в ряд прочих безобидных друзей? И откуда она знала, что Лукас не любит Харви? Ей точно не хотелось, чтобы Харви навещал Лукаса. Все это предполагало наличие какой-то тайны. Именно Тесса лишила его покоя своим опрометчивым замечанием и многозначительным взглядом, и ведь именно с Тессой он недавно (сейчас это казалось ему почти невероятным) лежал в постели! Воспоминание о том тягостном эпизоде продолжало оставаться мучительным для Харви, хотя оно словно «парило в воздухе» как нечто отстраненное, почти нереальное, подобное мыльному пузырю. В конце концов, «ничего же не случилось». В какой-то степени Харви считал Тессу ненастоящей женщиной. Скорее всего, такое отношение и сделало возможной ту тщетную попытку.

Харви надел мягкие уличные туфли и захватил с собой новую трость. Дома ему еще приходилось иногда пользоваться костылями, чтобы дать отдых травмированной ноге. В обществе, однако, он опирался на специальную палку, выданную ему помощником физиотерапевта. Но вскоре что-то побудило его купить шикарную на вид и действительно дорогую трость, сделанную из светлого отполированного дерева (возможно, из ореха) и украшенную набалдашником из слоновой кости в виде птичьей головы с крючковатым длинным клювом. Она была менее удобной, чем специальная, лечебная палка, но придавала ему уверенности в себе. Ведь некоторые мужчины по-прежнему ходят с модными тросточками, и вовсе не потому, что хромают. Экипировавшись таким образом, Харви вызвал такси, которое и привезло его к дому Тессы. Он с облегчением увидел, что свет горит как в ее нижнем офисе, так и на верхнем этаже. С неба начала сыпаться какая-то морось. Харви почувствовал, что волосы стали влажными. В свете отдаленного уличного фонаря он увидел капельную сетку дождя. Зонта Харви не захватил, так как не считал это необходимым. Он постучал в дверь. Никакого ответа. Постучал еще раз. Дернув за ручку и обнаружив, что дверь не заперта, он миновал сумрачную и затхлую маленькую прихожую и вошел в небольшой освещенный офис. Он позвал Тессу. Никакого ответа. Оставив куртку и трость в прихожей, Харви поднялся по лестнице и вновь позвал Тессу. Включив свет в спальне, он заметил аккуратно заправленную узкую кровать хозяйки дома и один из ее вельветовых жакетов, висевший на спинке стула. Он постоял в нерешительности. Может, Тесса не заперла дверь, рассчитывая скоро вернуться? Поддавшись любопытству, Харви поднялся на верхний этаж, где прожил свою несчастную жизнь мистер Бакстер и, возможно, – Харви толком не помнил – там и отошел в мир иной. В его комнате горел свет, окно было приоткрыто, на кровати лежал голый матрас, а также стоял большой открытый чемодан, набитый вещами Тессы.

«Может, она собралась уезжать, – подумал Харви, – Может, уже спешно уехала в гости к своим чертовски изысканным друзьям, которым не захотела представить нас… или отправилась на другую тайную и великолепную квартиру или даже в особняк, где она ведет совсем иной образ жизни».

Склонившись над чемоданом, он посмотрел на лежавшую в нем одежду и извлек длинное голубое с розовато-лиловым отливом шелковое платье. Харви показалось, что внизу хлопнула дверь, и он с виноватым видом бросил платье обратно. Он опять позвал Тессу. И опять никто ему не ответил. Прикрыв хлопающее на ветру окно, он немного постоял в задумчивости и закрыл крышку чемодана. Когда Харви начал спускаться по лестнице, его вдруг охватил жуткий страх. Осмотр дома моментально вышиб из его головы причину, по которой он приехал сюда. Перед его мысленным взором возникла яркая, словно живая, красочная картина, подобная мелькнувшему на экране изображению, которая включала в себя обрывочные и перемешанные, как в паззлах, образы Лукаса, Тессы и его матери. Их лица искажали странные улыбочки, окрашенные печалью или яростью. Через мгновение эти видения исчезли. Пробежав по лестнице мимо спальни Тессы, Харви остановился перевести дух в темной прихожей. С отвращением вдохнув какой-то противный запах, он безуспешно попытался найти свою палку и определить место уличной двери. Стараясь успокоиться, он постоял немного в темноте, восстанавливая дыхание.

Тогда-то Харви и понял, что почти безотчетно, но постоянно беспокоило его с того самого момента, как он вошел в этот дом. Беспокойство вызывал странный ритмичный звук, типа приглушенно работающего мотора. Возможно, он доносится с улицы? Харви прислушался. Нет, вероятно, эти звуки рождались где-то в недрах комнат. Они производили жутко тревожное впечатление.

«Должно быть, – подумал Харви, – завывает какое-то сломавшееся устройство, связанное с отоплением, водопроводом или газоснабжением. Как странно, что оно еще продолжает работать в таком режиме».

Он уже понял, что звуки доносятся из глубины дома или из заднего садика. Что же ему делать, уйти и оставить все как есть? Шум казался страшным и опасным. Он стал еще громче в офисе, куда теперь вошел Харви. Если Тесса уехала надолго, то такие неполадки могут обернуться серьезным ущербом. Не следует ли ему сообщить кому-то, например соседям, в газовую компанию или в полицию, что какой-то механизм в доме нуждается в починке? Харви неохотно двинулся в сторону источника звука. А что, если в доме уже начался пожар или прорвало водопроводные трубы? Он с опаской открыл дверь в глубине офиса. За ней оказалась темная комната. Он включил свет и увидел стол с пишущей машинкой. Все выглядело как обычно: ни текущих кранов, ни включенных газовых приборов. Неприятное завывание усилилось. Следующая дверь вела, вероятно, в кухню. Харви никогда не заходил туда. Он открыл очередную дверь. Пронзительные звуки стали почти оглушающими. В тусклом свете виднелся лишь темный провал очередной комнаты. Харви резко попятился и, нашарив на стене у двери выключатель, повернул его. Слабая, совсем тусклая лампочка осветила хозяйственное помещение с раковиной, газовой плитой и стопкой картонных коробок. Там имелась еще одна дверь, из-за которой, похоже, и доносились эти жуткие, режущие слух звуки. Дверь была слегка приоткрыта. Харви подошел к ней. Он потянул за ручку и, заглянув в следующий темный закуток, различил очертания какой-то фигуры. На мгновение Харви, остолбенев от ужаса, подумал:

«Там кто-то есть, это Тесса, она сошла с ума!»

Поспешно отступив назад, он наткнулся на стопку коробок, потом вернулся и, присмотревшись, разглядел за темным дверным проемом в странном, похожем на перевернутый гроб помещении темный силуэт истерично завывающей женщины, но определенно не Тессы. Ее судорожные завывания напоминали звуки работы разладившегося механизма. Пронзительные вопли сменялись мучительными стонами, хриплыми прерывистыми вздохами и ворчанием, переходящим в приглушенный вой, и все повторялось снова. Харви вернулся в кухню. Его подташнивало. Он стоял, опираясь на край раковины, дрожа от ужаса и издавая тихие потрясенные всхлипы. Ему захотелось убежать, убежать прочь из дома, чтобы избавиться от этого отвратительного, мерзкого воя. Продолжая дрожать, Харви зажал рот руками. Потом, собравшись с духом, робко шагнул обратно. Надо прекратить эти жуткие звуки. Дойдя до середины кухни, он выкрикнул:

– Пожалуйста, перестаньте!

Вопли и завывания продолжались.

– Перестаньте же! Успокойтесь! – еще громче крикнул он.

Истерика начала стихать, изменился набор звуков, нарушилась их жуткая механическая регулярность. Харви осторожно подошел к закутку. Его глаза успели привыкнуть к тусклому освещению, и он разглядел, кто именно находится в темном провале за дверью. Там, привалившись к стене и сцепив руки на горле, стояла женщины. А темным, похожим на гроб закутком оказался туалет.

– Прошу вас, выйдите оттуда, – сказал Харви, – Идите сюда.

Он говорил тем увещевательным тоном, каким обращаются к непослушным детям или домашним животным.

Женщина не двинулась с места. Харви вошел, дотронулся до ее локтя, сжал в пальцах шерстяную трикотажную ткань и слегка потянул ее на себя. Поворачиваясь к нему, женщина едва не упала и словно в полуобморочном состоянии шагнула к двери в кухню. Крепко поддерживая ее под руку, Харви направился с ней вместе в соседнюю комнату. Продолжая приглушенно стонать и всхлипывать, несчастная позволила ему провести ее через кухню в офис, где опустилась на стул и закрыла лицо руками. Подтащив другой стул, Харви сел рядом и погладил ее по плечу. От нее исходил сильный запах пота. Истерика прекратилась, но женщина продолжала всхлипывать, подвывая с поразительной ритмичностью, напоминающей ритуальное пение.

– Ну пожалуйста, перестаньте плакать, – вновь попросил Харви, – Я хочу поговорить с вами, расскажите, что случилось, позвольте мне помочь вам.

Руки женщины нервно дергались, то хватаясь за голову, то прижимаясь к горлу. Харви удалось мельком увидеть ее опухшее и покрасневшее лицо. Долгие рыдания так исказили его черты, что невозможно было даже примерно определить возраст женщины. Она была бедно одета, на локте заношенной шерстяной кофты зияла дыра. Крашеные светлые волосы, слегка тронутые сединой, напоминали свалявшуюся и спутанную гриву, пряди которой она то и дело дергала вниз, прикрывая ими лицо.

– Умоляю, не плачьте, – в полной растерянности повторил Харви, – Позвольте же мне помочь вам. Расскажите, что произошло. Возможно, я смогу помочь… Ох, поверьте, я глубоко сочувствую вашему горю…

Женщина не обращала на него никакого внимания, словно ее завывания представляли собой некий вид старательно выполняемой работы или задания. Харви попытался разок отвести ее руку от лица, но она отвернулась в сторону. Откинувшись на спинку стула, он продолжал тихо сидеть рядом, наблюдая за ее действиями. Как было бы хорошо, если бы Тесса скоро вернулась! Только сейчас Харви вспомнил о существовании Тессы и о том, что сидит в ее доме. Он подумал:

«Ну сколько же люди могут так безутешно плакать, ведь долгие рыдания истощают все силы и могут довести даже до нервного срыва, она уже давно могла бы обессилеть, упасть в обморок или забыться сном. Неужели бывает столь безутешное и страшное горе? Что же я могу сделать? Ничего. Стоит ли мне продолжать сидеть с ней? Должен ли я дождаться, пока она успокоится?»

Харви чувствовал, что должен, но ему вдруг нестерпимо захотелось уйти. Он заметил на столе старую потертую сумку, которая явно не могла принадлежать Тессе, и засунул в нее значительную часть суммы, щедро выделенной ему на такси Эмилем.

– Ну пожалуйста, успокойтесь, прошу, давайте поговорим! – еще раз попытался воззвать к несчастной Харви и, не дождавшись никакого отклика, встал и направился к выходу.

На пороге он оглянулся. Женщина упорно продолжала всхлипывать и завывать. Тогда он вышел в прихожую, надел куртку и взял трость. Покинув дом, Харви тихо прикрыл за собой входную дверь. Он почувствовал себя предателем и трусом.

Темная, холодная и ветреная улица встретила Харви усилившимся дождем, капли которого быстро пропитали его волосы и заструились по щекам, однако сам он внезапно испытал прилив новых сил, новой энергии. В глубине его существа вдруг всколыхнулось какое-то мощное и даже теплое чувство. Пораженный новизной этого ощущения, он даже остановился. Неужели оно как-то связано с осознанием того ужасного горя? Или с потрясающим ощущением избавления? Нет, это нечто иное. Возможно, эта плачущая женщина была своего рода испытанием или проверкой на прочность. Но разве он не провалил эту проверку? Какая же отвратительная жестокость или ужасная потеря могли вызвать то безутешное горе, с которым он только что столкнулся? Харви медленно побрел по улице. Ему показалось, будто он движется в неком замкнутом пространстве между створками вращающихся дверей. Неожиданно, поставив себя на место другого человека в этой трагической ситуации, он представил себе мир в виде шахматной доски с человеческими фигурами, одной из которых суждено стать ему самому. Вступив в эту доселе неведомую ему игру, Харви обрел способность действовать. Жестокость его отступления, казалось, открыла в нем источник новой силы. Столкнувшись с трагедией, в которой он не нашел себе роли, он понял, что ему предстоит сыграть иную роль, в его собственной трагедии.

Какой будет эта роль, он пока не знал. Но Харви испытал необычайное чувство свободы, как будто все дремавшие в нем силы проснулись и восстали, побуждая его действовать на свой страх и риск. Глянув на щегольскую трость, он даже заметил, что без болезненных ощущений идет быстрее. Тем не менее до метро было довольно далеко. Однако судьба – без нее не обошлось – позаботилась о Харви, и через пару минут перед ним остановилось такси. Он забрался в машину и назвал водителю адрес Лукаса в Ноттинг-Хилле.