Текст книги "Зеленый рыцарь"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

– Так ты не думаешь, что на самом деле он был грабителем и насочинял все это для собственной защиты?

– Безусловно нет. Я полагаю, он невиновен. А ты?

– Тоже.

– Тогда почему же тебе хочется избежать встречи с ним? Тебе следует проявить снисходительность! Ну не уходи же, не огорчай меня.

– А что у вас там за шум?

– Это Алеф развлекает Харви. Он тоже пришел слишком рано.

Клемент и Луиза сидели в Птичнике. Из спальни Алеф доносились взрывы смеха. Клемент со стуком захлопнул дверь.

В дом Клемента впустила Сефтон, и он, взбежав вверх по лестнице, застал Луизу в Птичнике за скатыванием ковра. Она уже надела маску. Для матери Мой обычно делала исключительно симпатичные и добрые маски, в отличие от тех гротескных или смешных творений, которые зачастую вручала остальным. Войдя в гостиную, Клемент увидел стоящую на коленях женщину с бледно-желтым, слегка веснушчатым и круглым, как луна, лицом, с зубчатыми отверстиями для глаз и с зеленым ртом, уголки которого чуть изогнулись в своеобразно печальной, клоунской улыбке. Луиза сразу сняла маску.

С недавних пор «взрослые» уже не чувствовали себя обязанными подыскивать особые наряды к таким вечеринкам и ограничивались в лучшем случае маской, а «дети» (это обычно относилось и к молодым Адварденам) полностью облачались в маскарадные костюмы. Луизу тронуло то, что Клемент принарядился. Его очень украшал серебристый атласный жилет с блестками и брюки, явно взятые из театральной костюмерной, а также шелковый белый шарф с бахромой, обычно служивший изысканным дополнением к мужскому фраку. Пока Луиза разглядывала его наряд, Клемент расстегнул жилет, снял черный галстук, засунул его в карман, небрежно взъерошил приглаженные волосы и нервно потер темные брови. Его лицо показалось Луизе похудевшим, почти костлявым, что особо подчеркивали необычайно яркие, четко очерченные губы, искаженные недовольной гримасой. Луиза решила в итоге надеть на праздник чисто-белое длинное вечернее платье, доставшееся ей в наследство от матери. Она положила маску на пианино. Ее руки устало опустились, и сама эта поза, да еще вкупе с белым платьем, пробудила в ней чувство беспомощности, словно она играла роль самоотверженной страдалицы. Луизе довольно часто приходилось испытывать подобные чувства. Она все еще молча продолжала смотреть на Клемента, а он снял с себя белый шарф и изящным жестом накинул ей на шею. Взметнувшиеся кисточки бахромы полыхнули переливами света.

– Какая прелесть! – погладив шарф, сказала Луиза и начала снимать его.

– Оставь. Это тебе.

– Но…

– Он принадлежал моему отцу.

– А это платье принадлежало моей матери.

– Вот и отлично. Тогда мне определенно следует пригласить тебя на танец.

– Да, чуть позже. Как обычно. Пожалуйста, не уходи, мой дорогой, мой милый Клемент, мне так хочется, чтобы ты остался и поухаживал за мной. Ты ведь останешься, правда?

– Луиза, только не строй из себя глупенькую малышку.

«Все верно, – подумала Луиза, – я глупа и простодушна, и сейчас мне хочется плакать. Этот вечер может обернуться несчастьем».

Прозвучал звонок, Клемент приоткрыл дверь, снизу донеслись голоса.

– Это Джоан, – сказала Луиза.

– О господи. Кто это с ней?

– Тесса.

– Мне казалось, она решила не общаться с нами.

Временами Тесса переживала этапы неприязни по отношению к обитателям Клифтона.

– Ее притащила Джоан. По-моему, после недавних событий Тесса сочла наше общество более интересным.

Оживленно говоря что-то, Джоан вошла в комнату. Белизну ее лица подчеркивали алые губы и ярко нарумяненные щеки, лучистые глаза окаймляли широкие полосы золотых теней, а струящиеся темно-рыжие волосы украшал венок из золотых листьев. Наряд ее состоял из массивной пурпурной мантии, стянутой на талии золотистым поясом.

– Дорогая, ты не откажешься принять моего телохранителя? – показывая на Тессу, спросила она Луизу.

К традиционному и элегантному костюму для верховой езды Тесса просто добавила шляпку и хлыст.

– Не правда ли, она выглядит обалденно? Вы только гляньте на ее сапожки. Разумеется, я изображаю дельфийскую жрицу. Привет, милая Луиза, когда подадут напитки? Привет, Клемент, ну-ка, пожалуйста, поцелуй меня.

Тесса, в общем-то, выглядела как обычно, лишь слегка изменив вариант своего традиционного стиля одежды. Клемент уставился на плотный красивый материал ее бриджей. Тесса, щелкнув каблуками и поклонившись Луизе, оставила хлыст на пианино и прошла в дальний конец комнаты, чтобы взглянуть на книги и несколько масок, выложенных там Сефтон. Луиза спустилась вниз за напитками. Клемент и Джоан стояли рядом.

– Привет, Арлекин.

– Привет, Цирцея. Прости, ты ведь у нас нынче дельфийская жрица.

– А ты ее повелитель. Клемент, давай раскроем карты, не возражаешь? Поехали со мной в Париж.

– Вряд ли удастся что-либо раскрыть, учитывая, что мы ничего не спрятали в рукав. Всего наилучшего, я как раз собирался уходить.

– Как это уходить? Тогда я уйду с тобой! Нет, не уходи, разве у тебя уважительные причины? Наверное, ты расстроился из-за прихода того спятившего бедняги?

– Откуда ты узнала о его приходе?

– Алеф сообщила Харви, а он сообщил мне. Давай останемся и посмотрим на него. На самом деле он довольно забавен, похож на большого циркового зверя. Милый, умоляю, останься же со мной.

– Ладно, останусь ненадолго. Чем это ты заштукатурила свое личико?

– Мукой. Может, хочешь лизнуть?

Вошла Сефтон с полным подносом бокалов и поставила его на пианино, сдвинув в сторону хлыст Тессы. Сефтон, никогда особо не озадачивая себя выбором праздничных нарядов, надела черные брючки, заправив их в доходящие до колен гольфы, черный жакет и такую же блузку, оттенив ее фиолетовым шарфиком. Джоан высказала мысль, что наряд Сефтон напоминает форму нацистов, но девушка заявила, что изображает епископа, показав висящий на груди крест, выданный ей Мой в качестве реквизита. («Почти никакой разницы!» – воскликнула Джоан.) Мой также соорудила для сестры митру, которая, к сожалению, «плохо держалась на голове». Напиток, придуманный девочками, оказался весьма творческим изобретением. Их коктейль состоял из охлажденного белого портвейна, белого вермута, имбирного лимонада, скромной доли водки и щедрого количества яблочного сока. Такое сочетание гарантировало как минимум приятный вкус.

– А где Мой?

– Наверху, заканчивает свою маску.

– Или спасает паучка, или общается с кремневой галькой.

– Тессе нужно бы выдать маску.

– Она заявила, что маской ей служит собственная физиономия.

– Но она могла бы выбрать одну из прошлогодних.

– О, да этот напиток крепче, чем кажется.

– Так и должно быть.

– А где, кстати, мой хромоногий сынуля?

– Он с Алеф.

– Разве вечеринка еще не началась?

– Она как раз начинается, не пропустите момент.

– Тогда пора устроить что-нибудь веселенькое, пусть Луиза сыграет нам на пианино.

– Да-да, пойдемте, пойдемте!

В этот момент дверь со стуком распахнулась, и в гостиную вступил высокий военный в синем мундире и синем шлеме с синим плюмажем. Его ужасное синее лицо с надутыми щеками обрамляла синяя борода, а рука лежала на плечах темноволосой женщины в длинном черном платье, дополненном мантильей и черной вуалью. Появление странной парочки встретили смехом и аплодисментами. Харви поспешно сдернул вуаль и мантилью, явно смущенный и раздосадованный взрывом смеха. Он вдруг почувствовал себя клоуном, которого заставили развлекать малых детей. Он уже собирался сдернуть и черный парик с длинными локонами, когда подошедшая Луиза поцеловала его и попросила пока сохранить костюм. Дохромав до пианино, Харви привалился к нему спиной. Облаченная в мундир и ботфорты Алеф, однако, по-прежнему гордо высилась у двери, вытянув по швам скрытые в перчатках руки, и поглядывала на собравшихся через прорези мрачной синей маски.

– Ой, неужели это Алеф! – воскликнула Сефтон.

– Это действительно бесподобно, – добавила Джоан.

– Да, Алеф рождена, чтобы командовать! – бросил кто-то.

Тут все хором начали делиться впечатлениями. Клемент подошел к Алеф, все еще стоявшей, точно памятник, по стойке «смирно», и осторожно снял шлем с ее растрепавшейся кудрявой шевелюры. Алеф, взявшись за конец синей бороды, стянула с лица маску и оставила ее болтаться на шее. Потом, улыбнувшись, она забрала у Клемента шлем и опять водрузила его на голову. Сефтон тем временем обратила внимание гостей на маленькую выставку старых масок, устроенную ею на освобожденной от книг полке, предложив желающим примерить их. Джоан нацепила греческую маску, по общему мнению ужасающего вида, а Тесса с восторгом разглядывала, хотя и не примерила, настоящую японскую маску, привезенную непосредственно из Японии, которую когда-то подарила Джоан, пояснив, что это презент одного богатого друга. Сефтон все-таки удалось уговорить Тессу примерить полосатую маску Чеширского кота.

– Тогда ты будешь выглядеть как настоящий Кот в сапогах, – сказала Сефтон.

Тесса примерила из вежливости кошачью маску, но вскоре, не привлекая внимания, сняла ее и положила обратно на полку.

Потом она показала Сефтон, как правильно закрепить на голове митру, в итоге это оказалось совсем несложно. Клемент уже нацепил собственную, привезенную из Венеции, шикарную черную маску с большой задней частью, спускающейся на спину.

– Она чем-то напоминает гондолу, – заметила Джоан.

Отложив в сторону свою луноликую маску, Луиза села за пианино, рядом с которым устроился и Харви. Он неловко терзал пальцами высокий ворот своего черного платья (вечернего платья Алеф), пытаясь немного растянуть его. Оторвалась верхняя пуговка. Приподняв подол юбки, он отыскал ее на полу и положил на пианино рядом с хлыстом Тессы. Луиза начала музицировать.

– О, отлично!..

– Что ты играешь?

– Это песня…

– А я знаю, она посвящена Четвертому июля, Дню независимости.

– Разве сегодня День независимости?

– Чудесная мелодия для танцев.

– Сыграй что-нибудь еще в таком же роде.

– А где Мой?

– Она вот-вот спустится.

В танцующие парочки объединились Тесса и Сефтон, Алеф и Джоан. Клемент стоял за спиной Луизы, положив руки ей на плечи.

Громкость танцевальной музыки заглушила трель дверного звонка, но сидевшая в мансарде Мой услышала ее и сбежала вниз, чтобы впустить очередного гостя. На улице сгустился туман, и в прихожую мгновенно вплыла завеса бурых частиц холодного туманного воздуха. На крыльце стояла неподвижная высокая фигура какого-то странного существа. В первый момент Мой подумала: «Он похож на французского пехотинца в огромной меховой шапке». Потом она догадалась, что перед ней вовсе не француз. На крыльце маячил бык. Здоровенный дикий буйвол с большими изогнутыми рогами пугливо смотрел на нее через огромные прорези черных глаз. Мой отступила назад. Питер Мир вошел в прихожую и закрыл за собой дверь. Мой тихо ахнула, испытывая смутный страх с оттенком острой жалости. Ее гость уже пытался стащить с себя, очевидно, тяжелое сооружение, которое скрывало его голову и плечи.

«Он же там задохнется, – подумала Мой, – Он умрет, потеряет сознание и умрет прямо здесь передо мной, он может умереть!»

Стоя у подножия лестницы, она вытянула руки, беспомощно ухватив ими твердую и холодную морду зверя. Огромная голова наконец поднялась вместе с черным бархатным плащом, спускавшимся на плечи. Питер Мир положил свой наряд на пол, выпрямился и взглянул на девочку.

– Надеюсь, я не напугал вас.

– Нет, да…

– Я прибыл не слишком поздно? Или, быть может, слишком рано?

– Нет-нет, как раз вовремя. Но как вы дышите внутри этой громадины?

– Ах, вполне нормально за счет отверстий для глаз и рта… вы же видите, она лежит на моих плечах, и там внутри много свободного места.

– У вас нет пальто.

– Нет, я приехал на машине, как обычно припарковав ее поблизости в неположенном месте. Какая веселая музыка доносится сверху. Там танцуют и даже поют?

– Да. Давайте же поднимемся наверх.

– Вы понимаете, я испытываю некоторое смущение!

– Не волнуйтесь, я тоже пойду с вами. Хотите, я представлю вас?

– О нет, прошу вас, подождите. Скажите, а вы не могли бы уделить мне немного внимания? Я хотел бы поговорить с вами недолго, наедине, в вашей комнате. Можем мы подняться к вам, никому пока не говоря?

– М-да…

– Вы не возражаете?

– Нет-нет…

Мой начала подниматься по ступеням, Питер осторожно последовал за ней, захватив тяжелую бычью голову. Проходя мимо приоткрытой двери Птичника, Мой поплотнее прикрыла ее. Они поднялись на площадку верхнего этажа.

– Там у меня Анакс, – предупредила она. – Нам нельзя выпускать его, надо быстро проскользнуть в комнату.

Они тихо вошли в комнату и закрыли дверь. Питер положил бычью голову в угол. Анакс, сидевший в корзине, встретил Питера приветливым тихим лаем и с радостным видом подбежал к нему, помахивая хвостом. Питер тяжело опустился в низкое кресло Мой, и Анакс, положив лапы ему на колени, лизнул его лицо и руки. Сидя на кровати, Мой наблюдала за ними. Питер, говоря с Анаксом мягким воркующим голосом, возможно, даже на другом языке, быстро утихомирил пса и, когда Анакс спокойно уселся возле его ног, обратился к Мой:

– Должно быть, вы сильно переживали из-за того лебедя.

– Да.

– И все-таки это было в каком-то роде удивительное событие, верно?

– Да…

– Не могли бы вы рассказать мне о нем?

Мой пересказала лебединую историю. Питер по ходу дела задавал вопросы: «А вы не колебались, прежде чем вмешаться? Вы, наверное, очень испугались? Так вы даже упали в воду? Неужели она доходила вам до пояса? А лебедь взлетел и набросился на вас? Надо же, ему удалось придавить вас сверху! И вам удалось коснуться его крыльев? А утка, значит, спаслась? Вы не боялись, что утонете? И тогда вы перепачкались в грязи? Разве никто не пытался вам помочь? Когда же вы все-таки решились сесть на автобус? Долго ли ждали его прихода?»

«Так подробно меня никто не расспрашивал! – подумала Мой. – Хотя, конечно же, по роду своих занятий он привык задавать людям вопросы относительно того, какие чувства они испытывают!»

Мой и Питер обменялись взглядами. Мой, целый день наводившая порядок в Птичнике и добавлявшая последние штрихи к праздничным маскам, еще не сняла рабочей одежды: длинной прямой блузы из плотного белого хлопка и черных брюк, из-под которых выглядывали босые ноги. Ее длинные белокурые волосы были небрежно собраны в большой узел на затылке. Девочка смотрела на Питера своими широко расставленными ярко-синими глазами, глазами Тедди Андерсона. Под карнавальной бычьей головой Питер был облачен в темно-зеленый костюм из прекрасной тонкой шерсти, белую рубашку и черный галстук-бабочку. Его вид показался Мой более здоровым и более представительным, чем во время их последней встречи. На его гладком, чисто выбритом лице розовели пухлые щеки, прорезанный легкими морщинками лоб обрамляла густая блестящая шевелюра волнистых каштановых волос, и еще Мой заметила, что оттенок его глубоких, как озера, темных глаз оказался не серым, а скорее серовато-карим.

– Вы что, купили этот бычий костюм?

– Нет, взял напрокат.

– Из чего он сделан?

– Из какой-то пластмассы. Так вы, значит, собираете камни. Как я понял, по крайней мере.

– Откуда вы узнали?

– Мне сказала Алеф. Желаю вам отметить еще много счастливых дней вашего рождения. Сколько же вам исполнилось сегодня?

– Шестнадцать.

– Ах… прекрасный возраст. От всего сердца желаю вам счастья и удачи. Я принес подарок на ваш день рождения и хотел бы отдать его лично вам прямо здесь.

Подавшись вперед, Питер вручил Мой пакетик, завернутый в красивую разноцветную бумагу. Подарок оказался весомым. Мой, удивившись, опустила его на колени, потом переложила на кровать, продолжая молча разглядывать.

– Откройте его, откройте. Мне хочется посмотреть, как вы откроете его.

Мой, сорвав обертку, обнаружила картонную коробку, откуда вытащила ворох бумажных салфеток. Из этого гнездышка она извлекла синюю, отделанную золотом шкатулку. Мой сразу поняла, что шкатулка сделана из лазурита и что отделка из настоящего золота. Она видела нечто подобное в Британском музее.

– Она из русских самоцветов.

– Верно. Как вы узнали? Впрочем, ведь у меня действительно русские корни. Вам она понравилась?

– Ужасно понравилась! Я обожаю такие камни… но она так… великолепна… и…

– Она принадлежала моей семье. На внутренней стороне крышки вырезан по-латински наш семейный девиз: virtuti paret robur [55]55
  Сила подчиняется добродетели (лат.).


[Закрыть].

Мой открыла шкатулку.

– О боже, она же пустая, – спохватился Питер, – Как глупо с моей стороны, мне следовало положить в нее что-нибудь, но я пришлю вам потом какой-нибудь подходящий сувенир.

Мой дотянулась до полки, висевшей над кроватью, взяла круглый, чисто-белый камешек и положила его в шкатулку.

– Ах, как же она мне нравится… просто неописуемо… Но все-таки это слишком шикарный подарок… то есть…

– Нет-нет, я ни в коем случае не смогу забрать ее обратно! Вероятно, я еще пришлю подарки… всем вам… но этот специально для вас. А теперь не пора ли нам спуститься к гостям?

– Я должна переодеться…

– О конечно, и не забудьте вашу маску, не ее ли я вижу на столе? Я подожду на лестнице.

Питер бодро встал, вышел из комнаты и закрыл дверь.

Мой сидела, держа в руках драгоценную шкатулку. Ее сердце взволнованно билось. Она думала:

«Это бесподобно. Неужели мне предстоит владеть таким волшебным сокровищем? Нет, конечно, оно не для меня, оно принадлежит ему…»

Мой прижала к себе шкатулку, потом осторожно убрала ее в ящик комода и прикрыла одеждой.

Стащив с себя рабочее облачение, она быстро надела белую блузку и золотисто-коричневый бархатный камзол, такие же брюки, коричневые носки и сандалии. Потом водрузила на голову маску, которая, как обычно, выглядела менее затейливой, чем все остальные, но (как она сама говорила) все-таки впечатляла своей простой красотой. Маска представляла собой головной убор, сделанный в виде трехсторонней картонной коробки, на лицевой части которой с помощью резинок и бумажных скрепок держался лист плотной белой бумаги с двумя овальными, как яйцо, дырками для глаз. На этом листе Мой несколькими точными линиями обозначила сову: очертания головы, остренькие ушки, внушительно нахмуренные брови, длинный, изящно изогнутый клюв, маленький рот и пару дырочек вместо носа. Глазные отверстия располагались так, что в них попадали только наружные уголки глаз Мой, отчего казалось, что глаза совсем крошечные. Впечатление создавалось весьма волнующее. Она вышла, попрощавшись с Анаксом и закрыв его в комнате.

– О, как вы восхитительны и как… могущественны, – заметил Питер, – у вас необычайно мудрый вид… По-моему, из нас получится отличная парочка… я хочу, чтобы вы проводили меня вниз…

Мир уже водрузил на плечи огромную бычью голову, и его приглушенный голос отражался от стенок этого сооружения.

– Но как же мы?..

– Я буду покорившимся вам быком, скажите им, что я ваш ручной бычок, сова приведет на поводке быка, Красавица и Чудовище, да что тут долго думать, у вас ведь найдется кусок веревки или…

Мой вновь вошла в свою комнату, вытащила длинный зеленый пояс из нарядного пеньюара, доставшегося ей по наследству от Алеф, и вручила один конец Питеру, который тут же обвязал его вокруг своей бычьей шеи. Они осторожно спустились по лестнице и нерешительно помедлили перед уже закрытой дверью Птичника, из-за которой доносились приглушенные звуки музыки и движения танцоров, иногда перекрываемые подпевающими голосами. Мой распахнула дверь и вошла в комнату, ведя за собой Питера. Звуки веселья стали тише, а через минуту совсем прекратились. Мой объявила взволнованным высоким голосом:

– Смотрите, я привела с собой моего любимого ручного бычка!

Момент ошеломленной тишины сменился взрывами смеха, рукоплесканиями и восторженными возгласами. Важно склонив тяжелую голову в подтверждение покорной преданности, Питер начал снимать свой головной убор, но, видимо, опять запутался в его креплениях.

– Помогите ему! – воскликнула Мой, срывая с себя маску.

Клемент бросился вперед и, сняв эту тяжеленную махину, положил ее на пол. Те, кто еще был в масках, почтительно опустили их.

– Все глубокое любит маску [56]56
  Цитата из философского труда Фридриха Ницше «По ту сторону Добра и Зла».


[Закрыть]. Кто это сказал?

– Понятия не имею, – раздраженно бросил Харви.

– Не важно. О чем это ты так серьезно беседовал с Тессой?

Вечеринка закончилась. Питер, Тесса и Джоан уехали. Питер ушел одним из первых, заявив, что ему пора, иначе в полночь он превратится в быка. Время уже перевалило за полночь. Мой отправилась спать. Луиза также удалилась в свою комнату. Клемент медлил с уходом. Сефтон, теперь уже без митры, креста и фиолетового шарфа, тихо сновала туда-сюда черной тенью, по обыкновению наводя порядок, хотя все, как обычно, сказали ей, что уборку можно отложить на завтра. По дому разносились приглушенные звуки. Девушка осторожно и спокойно собирала бокалы на подносы и тихо относила их вниз на кухню. Харви удалился с Алеф в ее спальню. Он устроился на стуле возле туалетного столика, а Алеф сидела на кровати, поджав под себя ноги. Харви предусмотрительно, еще до конца вечеринки, переоделся в свои обычные брюки и рубашку. Алеф, быстро сбросившая дикую синюю маску, по-прежнему оставалась в своем – как она сама его определила – «диктаторском» мундире, правда расстегнув его по возможности, и лишь избавила свою кудрявую темную шевелюру от украшенного плюмажем шлема. Харви, много выпивший за вечер, сильно раскраснелся, его белокурые волосы совсем растрепались. Эту вечеринку он ждал с ужасом, хотел отказаться от приглашения, но понимал, что все равно придет: отказ прозвучал бы невежливо и трусливо, как признание поражения или жест отчаяния. В сущности, несмотря на плохое настроение, все получилось не так ужасно, как ожидалось, отчасти потому, что никто не обращал на него никакого внимания! Если не считать нескольких совершенно небрежных, «сочувственных» общих фраз, его присутствие в качестве зрителя восприняли как должное: как он позднее заметила Алеф, словно он и родился увечным! Ежедневно Харви пытался понять, улучшается ли состояние его сломанной лодыжки. Иногда ему казалось, что улучшается, но чаще он видел все в более мрачном свете. Временно прекратив посещение врачей, он общался теперь только с физиотерапевтом, который, похоже, решил, что у него какое-то хроническое заболевание, и говорил не об исцелении, а об улучшении. Его пребывание на этом вечере, в общем законное, проходило под маской страдания. Она служила ему одновременно и убежищем, и прикрытием. Иначе Харви вряд ли смог бы вытерпеть без слез вид Алеф, танцующей то с Клементом, то с Питером Миром. Как же хотелось танцевать ему самому. Даже его нога, бедная больная нога мечтала о танце. Однако он тихо страдал в гордом одиночестве, лишь иногда скрашиваемом разговорами с Сефтон и Тессой.

– С Тессой? – переспросил он, – Да так, в общем-то, ни о чем, о каких-то пустяках. Помню только, что мы разговаривали о Лукасе.

– Что же вы говорили о Лукасе?

– Об этой истории с Миром, о том, почему Лукас, кажется, ненавидит весь свет, а также о сексуальной жизни Лукаса. Мы сошлись на том, что секс его абсолютно не волнует… Вот Мир – другое дело. Он ведь не женат?

– Вроде бы нет.

– Должен признать, танцует он неплохо. Вы так много танцевали, но какая-то одна песня вам явно понравилась больше всего.

– Правда? Не помню… «Numeros memini si verba tenerem» [57]57
  Песен так много, что всех слов не упомнить (лат.).


[Закрыть].

– О, прекрати. Ты же беседовала с ним. Он нормален, в своем уме? Я слышал, как ты недавно говорила, что он словно сошел со страниц Беовульфа.

– Я почти не разговаривала с ним. Но его мрачность рассеялась. По-моему, он вполне нормален.

– Но зловещ? Надо же было додуматься нарядиться быком.

– Он пока не знает, что наши затеи гораздо проще.

– Ты хочешь сказать, что он намерен бывать тут?

– А ты не думаешь, что мы обязаны ему кое-чем?

– Нет. Как же наивны вы, женщины. О Алеф, если бы ты только знала, как безмерна моя печаль.

– Твоя печаль скоро пройдет.

– Меня сразило наповал на пороге жизни. Я уже умер на этой войне.

– «Юность на борту, наслаждения у штурвала!» Ты забыл?

– Ах, тогда мы были совсем юными…

– Давай я вызову тебе такси. У тебя хватит денег?

– Эмиль прислал мне щедрый чек на дорожные расходы. Почему ты не заходишь навестить меня в его шикарные апартаменты? Поехали прямо сейчас. О, не беспокойся. Рыцарский роман обходится без поцелуев.

– Харви, я уже подарила тебе множество поцелуев, ты забыл о них.

– В твоих снах… или в моих. Детские поцелуйчики. Спокойной ночи, милая сестрица. Поцелуй меня в лобик на прощание. Алеф…

– Я понимаю… все понимаю…

– Пока все еще страшно туманно.

– Он называл ее «принцесса Алетия».

– Он сказал: «Мне кажется, вы моя семья». Он говорит, что собирается купить квартиру в нашем районе.

– Как отвратительно.

– А по-моему, довольно трогательно.

– Нет это прозвучало дерзко, даже зловеще.

– Ну, вероятно, в его словах была доля шутки.

– Мы даже не знаем, где он живет.

Клемент в итоге так и не ушел. Он задержался в спальне Луизы. Они стояли рядом у окна, и Луиза, приоткрыв штору, вглядывалась в туманную ночь. Клемент бросил свое пальто на кровать. Он отдал венецианскую маску имениннице и теперь сожалел об этом. Мой сказала, что сохранит ее для него до будущего года.

«До будущего года! – подумал Клемент, – Бог его знает, где мы будем в будущем году!»

Длинное белое платье Луизы было изящно дополнено обернутым вокруг шеи шелковым шарфом Клемента. Одной рукой она обернула его вокруг шеи, а другой – порывисто взъерошила свои жесткие каштановые волосы. Наконец, оставив в покое концы шарфа, она поплотнее задернула шторы. Это действие напомнило ей о первом мимолетном впечатлении о Питере, когда она увидела его внизу на другой стороне улицы, откуда он, казалось, наблюдал за их домом. Луиза уже собиралась переодеться ко сну, когда Клемент постучал в ее дверь. Вымотавшись за этот длинный праздничный день, она уже предвкушала, как немного почитает на сон грядущий «Любовь в Гластонбери». Луиза испытала облегчение, когда вечер прошел без происшествий. И вот теперь заявился Клемент, намереваясь сообщить ужасные вещи, которые ей совсем не хотелось слышать.

– Я думаю, он говорил серьезно.

– Кто? Ах, Питер…

– Так он у тебя уже попросту Питер!

– Он настойчиво просил называть его так. Не понимаю, почему ты настроен против него?

– Да ничего я не против! – бросил Клемент, раздраженно отворачиваясь, – На самом деле… я просто волнуюсь!..

Он тяжело опустился на аккуратно заправленную кровать.

Луиза присела к туалетному столику, положив на колени длинный шелковый шарф. Запах ее косметики казался удушающе неприятным, словно впитал в себя пыль веков. Луиза уже решила, что пора полностью отказаться от макияжа, но еще не осуществила свое намерение.

Поскольку Клемент не пояснил причину волнения, Луиза сказала:

– Он очень благожелательно отнесся к Мой, причем даже…

– Да, кстати, я хотел спросить тебя, что это за фарс они устроили?

– Да ничего особенного, просто она впустила его в дом, они поднялись к ней в комнату и долго обсуждали ту лебединую историю…

– Он не имел никакого права подниматься к ней в комнату! Мало того что он нахально проник в ваш дом, так теперь еще и дефилирует по комнатам девочек!

– Извини, Клемент, у меня только что возникли глупые сомнения. Насчет той первой встречи… и по поводу того, что тогда произошло… Конечно, он просто заблуждался. Очевидно, ему привиделось что-то ужасное в бреду. Он же сам признался, что пребывает в замешательстве… Должно быть, теперь он уже все осознал, наверняка осознал, иначе не пришел бы к нам и не вел бы себя так любезно со всеми нами.

Клемент тяжело вздохнул и взглянул на часы.

– К сожалению, ты ошибаешься. Ему просто нужно получить компенсацию.

– Какую компенсацию?

– Компенсацию за его жизнь, его загубленную жизнь. Он желает отмщения. Он может искать его даже здесь. Он опасен как хищник, безжалостный хищник.

Луиза не стала возражать. Она ужасно устала и испытывала сильное смущение, вдруг осознав, что не может вспомнить точно, что именно говорили Клемент и Питер во время первой встречи в ее доме.

– И все-таки, Клемент, сегодня вечером он вел себя с тобой очень любезно.

– Нет. Он избегал меня, игнорировал, мы избегали друг друга, причем очень ловко, исполняли некий затейливый танец, ужасный танец. Ладно, Луиза, мне пора домой. Что-то я заболтался.

– Я не понимаю, неужели Питер так разозлился из-за того, что Лукас назвал его грабителем… Он ведь вовсе не грабитель, верно? Несомненно, ты и сам так считаешь!

– О Луиза, оставим лучше эту историю в покое, тебе никогда не понять, по крайней мере я надеюсь, что ты никогда не поймешь! Не пытайся ничего понять. Только… пожалуйста… не позволяй этому человеку войти в нашу жизнь.

– Я не могу так просто успокоиться. А что думает Лукас?

– Не знаю, пошел он к черту со своими думами. Я слишком много выпил. Мне пора домой, – Он встал и начал натягивать пальто.

– Клемент, мне не верится, что все так ужасно, как ты говоришь.

– Нет-нет, все не так плохо, я преувеличиваю.

Луиза встала и, подойдя к двери, загородила ее спиной.

– Но, Клемент, должно же быть какое-то оправдание, какое-то очевидное разъяснение. Я не вынесу такой неопределенности…

– Ты не хочешь потерять Питера Мира, представшего перед тобой в образе плюшевого мишки, – Он подошел к ней и мягко сказал: – Просто не вмешивайся не в свои дела.

Они пристально посмотрели друг на друга. На мгновение Клемент прикрыл глаза, и лицо его мучительно исказилось. Луиза сцепила руки в замок. Она отступила в сторону. Длинный белый шарф, лежавший у нее на коленях, упал на пол. Она машинально подняла его и протянула Клементу.

– Луиза, я же подарил его тебе!

– Ах да, конечно, извини! Ладно… спокойной ночи… веди машину поосторожнее.

Они молча и спокойно постояли рядом, потом он быстро вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Луиза немного помедлила у двери, звук шагов Клемента давно затих. Потом, еле переставляя ноги, она подошла к кровати и сняла примятое покрывало. Опустившись на кровать, она зарылась лицом в шарф.

Позже, уже раздевшись и забравшись под одеяло, Луиза выключила свет и долго лежала на спине с открытыми глазами.

«Я старалась, – мысленно говорила она, – очень старалась, мне хотелось завоевать твое сердце. Но нет, все напрасно. Я осталась в одиночестве. Я не могу увлечь никого».

Клемент, осознав, что действительно сильно пьян, осторожно держался за перила, спускаясь по лестнице. На нижнем лестничном пролете и в прихожей было темно, в доме стояла тишина. Повозившись немного с замком, он испугался, что дверь заперли на ночь каким-то особым способом и ему придется карабкаться по лестнице за помощью обратно к Луизе. Наконец дверь с легким щелчком распахнулась сама собой, и он помедлил на пороге, впуская холодный туманный воздух и вглядываясь в неприветливую ночную тьму. Тишину нарушали еле слышные звуки ровного и глубокого дыхания… дыхания Сефтон. Она уже крепко спала в нескольких шагах от того места, где стоял Клемент. Он вышел и попытался как можно тише закрыть дверь, но замок все-таки громко щелкнул. Пошатываясь, он спустился с крыльца на тротуар и постоял там, неловко шаря по карманам в поисках ключей от машины и смутно вспоминая, где же он поставил ее. Непокрытая голова Клемента сразу ощутила пронизывающий ночной холод. Он побрел по темной пустой улице.