Текст книги "Честный проигрыш"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

7

– Морган, тебя не узнать.

– И мне гораздо лучше, Руперт. Чувствую себя отдохнувшей. Вы с Хильдой – мои ангелы-хранители.

Морган и Руперт сидели в его кабинете. Вечернее солнце пронизывало комнату сияющим трепетным светом. Запах табака смешивался с запахом роз. Руперт сидел за письменным столом, Морган – в кресле, положив вытянутые ноги на стул, с удовольствием перекатывая темный мальчишеский затылок по гладкому кретону обивки и чуть покачивая в руке ограненный стакан, на дне которого плескалось немного виски. Она и в самом деле выглядела гораздо здоровее и, с точки зрения Руперта, была очень красива: шелковое полосатое бело-голубое мини-платье с рубашечным воротом и мелкими голубыми цветочками на белых полосках, купленное сегодня на распродаже у «Маршалла и Снелгроува», шло ей необычайно. Худощавое загорелое лицо, темные розы румянца на щеках. И, как отметил Руперт, никакой косметики.

– Руперт, эта обивка кресел новая? Я ее что-то не помню.

– Да, только что перетянули.

– Она так приятно пахнет новым обивочным материалом. М-м-м… Обожаю запахи. Как ты сказал, где Хильда сегодня вечером?

– На заседании Общества по сохранению Челси.

– У Хильды столько энергии. Мне-то дай бог сохранить себя. Какое уж тут сохранение Челси! Саймон приходил плавать?

– Да. У них с Хильдой было еще одно совещание по вопросу новой отделки ванной. Он страшно огорчился, не застав тебя. Почему-то все время не застает.

– Ничего, я еще пообщаюсь с Саймоном. Пока ко мне только-только еще возвращается человеческий облик.

– Еще виски?

– Да, Руперт, пожалуйста. Мне непрерывно нужна подпитка. Как ты думаешь, это плохо?

– Ты снова и снова задаешь этот вопрос применительно к самым разным вещам. Лучше, наверное, самой следить за результатами. Но признаюсь, мне тоже нужна подпитка.

– Моя жизнь в обломках!

– Не глупи, Морган. Разум и сердце помогут тебе все наладить.

– В разуме хаос, а сердце мертво.

– Это неправда. Говорить так – предательство.

– Кого я предаю? Что? Бога ведь нет.

– Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду.

– Странно, но вроде действительно понимаю. Как продвигается книга, Руперт? Можно прочесть какой-нибудь кусок? Ты объясняешь в ней, что такое предательство?

– Стараюсь объяснить. Прочтешь, когда я закончу.

– Твоя рукопись – в той толстой пачке желтых тетрадей? – Да.

– А все мои рукописи там, у Таллиса. То есть надеюсь, что они там. Трудно представить себе, чтобы он изорвал их в припадке ярости. Там все мои наброски по теории лингвистики. Жалко, что Хильда их не забрала.

– Таллис не согласился отдать.

– Да. И это чертовски обидно.

– Морган, как все же ты думаешь поступить с Таллисом?

– Я знала, что ты спросишь. Когда ты позвал меня в кабинет, я сразу же поняла, что ты все выяснишь и все расставишь по местам.

– Не смеши меня, Морган!

– А что? Ведь в каком-то смысле только ты в состоянии мне помочь. С Хильдой мы слишком близки. Других я, строго говоря, не уважаю.

– Я очень хотел бы помочь тебе, Морган. Но есть вещи, с которыми ты должна разобраться самостоятельно.

– Налей себе еще, Руперт. Я ненавижу пить в одиночку. Это усугубляет ощущение своей греховности.

Руперт налил себе немного хереса. От более крепкого он старался воздерживаться допоздна, хотя удавалось это, увы, не часто. Невольный вздох вырвался у него из груди. День на службе был длинный и трудный, особенно измотало совещание по вопросам компьютерного прогнозирования. Он чувствовал себя разбитым, но и довольным, готовым направить все силы усталого организма на сопереживание свояченице. Ради нее ему хотелось бы проявлять и мудрость, и проницательность, но мыслить ясно и четко он в данный момент был просто не в состоянии.

– Тебе нркно увидеться с Таллисом, – сказал Руперт.

– Да. Но мне страшно даже подумать об этом. Слава богу, он пока не догадывается, что я здесь.

Руперт нахмурился. И Аксель, и Саймон рассказали ему, как Таллис нелепо столкнулся с Джулиусом и узнал о приезде Морган. Он передал это Хильде, но та убедила его молчать. Она не хотела подвергать Морган отрицательным эмоциям. И ей почему-то казалось, что той будет невыносимо узнать о встрече Таллиса с Джулиусом. «Давай будем пока щадить ее», – упрашивала Хильда мужа. Руперт не одобрял обмана, не понимал и не мог увидеть, что именно творилось в душе Морган, но в конце концов согласился. На месте Морган он, безусловно, не мог бы отсиживаться в чужом доме, пока человек, страдающий по его милости, по-прежнему остается в неведении и ожидании. Оттягивать встречу для Руперта было бы мукой.

– Ты виделся еще раз с Джулиусом?

– Нет. – Назавтра Руперт должен был встретиться с Джулиусом за ланчем, но не видел причин сообщать это Морган.

– Как я хочу, чтобы Джулиус куда-нибудь уехал! Надеюсь, так в скором времени и случится. Один человек из Диббинса рассказал мне, что Джулиус договаривается о работе в Германии. Малоприятно было бы вдруг столкнуться с ним на Оксфорд-стрит.

– Но чувство к нему уже в прошлом? – Руперта глубоко занимали сердце и разум, о которых он только что высказался с такой убежденностью, но в умении ставить вопросы он, безусловно, уступал Хильде.

– Не знаю. Не хочу его видеть. Хочу, чтобы голова прояснилась.

– Ясная голова тебе, безусловно, понадобится.

– Да-да-да. Руперт! Заставь меня добиться этой ясности. Сейчас я просто жалкая трусиха. А, кстати, как дела у Питера? Ты собираешься к нему сходить?

– Я приглашал его сюда. Может, придет, может, нет. – Перспектива случайно наткнуться на Таллиса смертельно пугала Руперта.

– Я с удовольствием увиделась бы с Питером. Жалко, что он живет… там.

– Нам тоже.

– Он, наверное, изменился. У тебя есть недавние фотографии?

Подавшись вперед, Руперт засунул руку в ящик письменного стола. Хильда всегда следила, чтобы массивный семейный альбом содержал даже самую свежую фотохронику.

– Вот. Пожалуйста.

– Бог мой, да он мужчина. И похож на тебя.

– Только красивее.

– Нет, ты красивее. Но он, должно быть, выше. И у вас обоих ужасно аристократический вид. Мне всегда нравились такие крупные, внушительные блондины. Кстати, Руперт, ты очень молодо выглядишь. Летящие светлые волосы и застенчивая улыбка придают лицу что-то юношеское.

– Скорее, инфантильное. К тому же я располнел. Хильда тоже.

– Тебе это идет. Дай-ка я посмотрю и на старые фотографии. Рядом с тобой и Хильдой я снова принадлежу беспрерывному времени. Думаю, всем нам необходимо это чувство беспрерывности. А я все последнее время была словно пень от срубленного дерева. О, смотри-ка, мы с Хильдой. Наверно, лет сто назад! Боже, как изумительна Хильда, и впрямь чистый ангел. В те годы она была просто великолепна. Впрочем, она и сейчас такая.

– А ты изменилась. – Руперт внимательно смотрел на фотографию. Хильда, гораздо тоньше, чем теперь, с темными, кудрявыми, как гиацинт, локонами и сияющим смелым лицом, и Морган – пришибленная, недовольная, с поднятыми плечами и мрачно засунутыми в карманы руками. – Ты теперь… в самом расцвете.

– Брак и внебрачная связь явно пошли мне на пользу. Хильда… как бы это сказать…

– Уговори ее покрасить волосы. Она все не может решиться.

– Покрасить волосы? Разве она седеет? Я не заметила.

– Слегка. И я не понимаю, почему бы ей не покраситься. Такие, как у нее, темные волосы смотрятся после окраски очень хорошо.

– Ты меня поражаешь, Руперт. Я поклялась бы, что, с твоей точки зрения, окраска волос – обман. Помнишь ту лекцию о контрабанде, которую ты прочел мне, когда я тайком вывезла из Швейцарии фотокамеру?

– Основа контрабанды – ложь.

– Руперт, ты восхитителен!

– Не смей дразниться.

– Я не дразнюсь, я серьезно. И знаешь, как я тебе завидую! Тебе и Хильде. Вы обладаете тем, в чем я остро нуждаюсь. У вас порядок, всюду и во всем. Я говорила Хильде, как мне завидно, что она замужем за человеком, который способен функционировать. Бедный старина Таллис был в семейной жизни сломанной пружиной.

– Таллис, конечно, не в состоянии заботиться о порядке. Но у него есть другие достоинства.

– Жизнь с Таллисом напоминала жизнь в цыганском таборе. Вначале это казалось мне надмирностью, духовностью, свободой. Потом начало угнетать. Потом – пугать. Я потеряла свое «я». Пыталась одолеть хаос, но не справлялась, прежде всего потому, что Таллис и не ждал, чтобы я справилась, вообще не ждал от меня разумных поступков. Там, где Таллис, не существует ни форм, ни мер, ни границ. Это ужасно трудно объяснить. В последнее время все, с ним связанное, раздражало меня чудовищно. Даже его веснушки.

– Почему даже веснушки?

– Обожаю, когда ты слегка выпускаешь когти, Руперт. Обычно ты само милосердие и всепрощение.

– Чего хотел от тебя Джулиус?

– Очарованности. Предсказуемости. В должное время – веселья, в должное время – тишины. Жизни по его расписанию. Стряпни. Хотя Джулиус, к слову, и сам прекрасно готовит.

– Да, здесь все было иначе.

– Но тоже нелегко. Джулиус все превращал в ритуал. Знаешь, Руперт, есть люди, способные только к глубинным формам общения. С ними страшно.

– Джулиус был таким.

– Да. И Таллис тоже. Почему мне не встретился кто-нибудь заурядный, обыкновенный?!

– Вроде меня.

– Не глупи, ты вовсе не заурядный. Скажи, а что делал Джулиус во время войны? Я спросила его однажды, но он не ответил.

– Я тоже не знаю.

– Наверное, работал на американцев и делал что-нибудь совершенно чудовищное. Какие-нибудь жуткие биологические разработки.

– Однажды он сказал: «Войну я провел в комфорте». Полагаю, речь шла об исследовательской работе.

– Уверена, это было что-то ужасное. Ничего, если я налью себе еще виски?

Морган встала и, чуть поигрывая стаканом, принялась, то к дело поднимаясь на цыпочки, расхаживать по комнате. Надумав выглянуть из окна, подтянула повыше раму. Руперт следил за ней глазами. Осознавал, что усталость привела его к отупению. Морган была, напротив, словно пронизана электричеством. Жаждала, чтобы ее расспрашивали, загоняли в тупик, ловили на противоречиях. Хотела действовать, находить нужные слова, откровенничать, спорить. Руперт стремился проявить быстроту ума, сострадание, точность, твердость, а вместо этого оказывался неуклюжим, вялым и так или иначе сентиментальным.

– Какая странная вещь эти летние сумерки, – сказала Морган. В комнате начинало уже темнеть. – Свет необыкновенно насыщен, но не подчеркивает, а смягчает формы. Ваш сад выглядит нереально. На глади бассейна причудливый синеватый блеск. Освещение будто специально для призраков. Кажется, что вот-вот… и все выглядит так, словно вдруг… Знаешь, Руперт, по-моему, Таллис нередко видел что-то такое, о чем он предпочитал молчать. Иногда это пугало.

– Но ведь, насколько я знаю, Таллис не слишком прикладывался к бутылке?

– Нет-нет, дело было совсем в другом. Кажется, будто от ваших роз идет какое-то свечение. А воздух становится все плотнее, и можно уже вдыхать темноту. О Руперт, Руперт, Руперт…

– Я понимаю, дорогая. И так хотел бы тебе помочь. Но, к сожалению, сегодня, в этом разговоре, я чурбан. Давай зажжем свет!

– Нет, никакого света. Ведь звучит голос моей вины. Скажи, что мне делать, Руперт? Необходимо покаяться, понести какое-то наказание? Как поступить, чтобы пропало ощущение себя обрывком грязной, скомканной газеты?

– Ты действительно хочешь обсуждать это, Морган?

– Не просто хочу – испытываю потребность. Мне нужна твоя помощь, Руперт. Она мне необходима.

– Я прав, полагая, что с Джулиусом покончено?

– Для краткости можно сказать, что да.

– Чувствуешь ли ты к Таллису что-то, похожее на любовь?

– Наверно, да. Мысли о нем неотвязно преследуют.

– А прежде ты его любила?

– Испытывала безмерную и роковую нежность. Он был таким удивительно трогательным… пока не начал раздражать.

– Допустим, кто-нибудь спросит: почему не попробовать вернуться к Таллису?

– Твоя манера говорить «допустим, кто-нибудь спросит А», вместо того чтобы просто назвать это А, умиляет. Думаю, она связана с философским образованием. Не знаю, Руперт. Возможно, я хочу просто избавиться от Таллиса, спастись. Господи! Если бы это действительно было так просто.

– Допустим, кто-нибудь… Ладно, пусть напрямую: как ты относишься к разводу?

– Ты прав, пытаясь воздействовать шоком.

– И все-таки: как ты к нему относишься?

– Все связанное с разводом уродливо, разрушительно и ужасно.

– Попробуй мыслить логично, Морган. Если ты правда хочешь избавиться от Таллиса – в чем я вообще-то не уверен, – надо быть честной и по отношению к нему. Не только твоя, но и его жизнь уходит. И в этой неопределенной ситуации он удивительно терпелив.

– Да, я хочу, хочу быть и честной, и справедливой. Но каким образом, Руперт, как?

– В конце концов, с помощью любви, моя хорошая. Любовь – потаенное имя всех добродетелей.

– Звучит очень красиво. Ты пишешь об этом в книге? Но как превратить оковы в любовь? Я больше не могу видеть Таллиса. Он камень у меня на шее. Боюсь, что любовь – в твоем понимании – для меня непосильна. Поставь другую цель. Что я могу попробовать такого, с чем, возможно, справлюсь?

– Спокойствие. Спокойствие ума – вещь очень важная. Расслабься и позволь себе уйти на глубину. Нырни в глубины духа и раствори в них свое строптивое эго.

– Руперт, ты восхитителен. Я мечтаю прочесть твою книгу. Но как обрести спокойствие, если я живу с мыслью о предстоящем свидании с Таллисом?

– Повидайся с ним, и это окажется позади.

– Ой, нет, не сейчас, еще не сейчас. Руперт…

– Да, детка?

– Я хамски поступила с Таллисом. Я говорю не об уходе к Джулиусу – это был слом всей жизни, но не хамство, дело в другом: я взяла его деньги.

– Как так?

– У нас был общий счет в банке. Это, конечно, полная глупость. Моих денег на нем лежало гораздо больше. Решив остаться в Америке, я взяла все.

– И сколько ты должна Таллису?

– Около четырехсот фунтов.

– Верни их.

– Не из чего, Руперт. В Диббинсе я скопила приличную сумму, но, болтаясь без дела на Западном побережье, потом в Вермонте, истратила ее полностью. Ведь нужно было еще заплатить за… самые разные вещи… и…

– Я одолжу тебе эту сумму.

– Руперт, я вела вовсе не к этому…

– Послушай, Морган. Прошу тебя, не беспокойся о деньгах. То есть бери у меня в долг не задумываясь. Я вполне обеспечен. И я тебе все равно что брат.

– Ты мой ангел-хранитель. Господи, как мне тошно…

– Если ты хочешь рассуждать здраво, необходимо, прежде всего, отдать долг. Денежные проблемы неминуемо приводят к каше в голове.

– Ты прав. В Америке меня все это не заботило. А теперь, после возвращения, угнетает все больше и больше. Но все-таки…

– Не глупи, Морган. Я прямо сейчас выпишу тебе чек. Может быть, нужна большая сумма? Я с легкостью одолжу ее.

– Нет, Руперт. Только та, о которой я говорила. Я верну тебе эти деньги. Как я тебе благодарна. Думаю, ты понимаешь, что я чувствую. И… я хочу попросить тебя еще об одной вещи.

– Да?

– Пожалуйста, не говори об этом Хильде.

– Не говорить?..

– Об этом займе. Я ведь не рассказала ей о причине, которая его вызвала. Я расскажу, расскажу непременно. Но мне было стыдно… ты ведь знаешь, что я всегда… всю жизнь… так страшилась неодобрения Хильды.

– Нркно было все рассказать. Но! Что ж, хорошо, я промолчу.

– Спасибо, Руперт. Ее это ужаснет куда больше, чем мой роман. Но я ей скажу. – Отставив стакан, Морган придвинула стул к письменному столу Руперта и в полутьме пристально вглядывалась ему в лицо. – Значит, ты не уверен, что я в самом деле хочу уйти от Таллиса? И считаешь, что я должна повидаться с ним?

– Да. Не откладывая. И не здесь. В его доме. Напиши ему, Морган. Необязательно писать много. Просто дай знать, что придешь. Он будет очень добр, это ты, вероятно, понимаешь.

– Руперт, не надо, не надо, не надо..

– Тебе нужно понять, к чему ты стремишься, каким…

– От одной мысли о письме к Таллису у меня голова идет кругом. От мысли о его доброте начинает тошнить. А уж мысль о походе к нему домой… У Таллиса вообще не должно быть дома… Прости. Я заговариваюсь. Да ведь и Леонард там. Леонарда я тоже не хочу видеть. Отношения Таллиса с Леонардом невыносимы. Мужчине противоестественно любить отца. Прости, Руперт, я просто свихнутая. Ты меня распекаешь – и ты прав, но мне от твоих укоров одно удовольствие. Они меня успокаивают. Потому что не связаны ни с какими реальными переменами. Странно устроен наш мозг. Ни точки опоры, ни рычагов управления, ни механизмов, которые помогли бы стать существами ответственными, справедливыми. Любой человек затерян в своей душе, и она бесконечна. Мягкая, вязкая, теплая.

В ней нет ничего реального, никаких твердых компонентов, никакого центра тяжести. Единственная реальность – то что сейчас держишь в руках… вот, что-то вроде этого. – Протянув руку, Морган взяла со стола зеленое каменное продолговатое пресс-папье и приложила его к виску. Наступило молчание. Оторвав руку ото лба, она принялась разглядывать камень. – Он очень красивый. Наверно, какой-нибудь минерал. Что за чудесное хитросплетение зерен!

– Малахит. Оставь его у себя. Пусть будет твой.

– Но, Руперт… дорогой мой… ты не должен…

– Эта вещица у меня с детства. И мне приятно подарить ее тебе.

– Она, должно быть, дорого стоит… я… большое спасибо, Руперт, я буду ее беречь. Ты так необыкновенно добр ко мне, милый, вы оба очень добры: и ты, и Хильда. А сейчас нужно все-таки зажечь свет.

Морган встала.

Сзади раздался какой-то неясный звук, и дверь начала тихо открываться. В проеме, едва видный в сумерках, стоял высокий человек, одетый в светлое. Слабо вскрикнув, Морган кинулась прочь, к окну.

– Пожалуйста, зажги свет, – резким голосом попросил Руперт.

Вспыхнуло сразу несколько ламп, и в комнате сделалось очень светло. В дверях стоял Джулиус.

Руперт вскочил. Схватившись руками за горло, Морган застыла на фоне черного окна. Джулиус, улыбаясь, затворил за собой дверь.

– Привет, Руперт. Добрый вечер, миссис Броун.

– Я ведь просил тебя… – начал Руперт. Поблескивая глазами, Джулиус продолжал улыбаться:

– Извини, Руперт. Вижу, что зашел неудачно и разрушаю ваш тет-а-тет. Оказавшись неподалеку, я понадеялся, что застану тебя одного. Это не выглядело таким уж невероятным. В наших планах на завтра кое-что нужно изменить. Но сейчас я, пожалуй, пойду. Еще раз прошу прощения. – Говоря все это, он не смотрел на Морган.

– Я провожу тебя, – сказал Руперт. Кипя от негодования, он вышел из кабинета и, плотно закрыв за собой дверь, начал спускаться по лестнице вслед за Джулиусом.

Внизу, возле дома, вечерний свет казался ярче и насыщеннее, тьма не вступила еще полностью в свои права. Почти нестерпимо благоухали цветущие липы и жимолость. И заливались, пели дрозды. Взяв Джулиуса под локоть, Руперт быстро довел его до ворот и пробормотал приглушенно: «Черт тебя побери!»

– Прости, – мягко ответил Джулиус. – По поводу завтра я позвоню. Спокойной ночи.

Повернувшись, он быстро зашагал в сторону Гилстон-роуд. А Руперт побежал обратно к дому.

Морган стояла у окна все в той же позе. Безжизненно опустив руки, пустыми глазами взглянула на Руперта. Потом сказала:

– Дай мне еще виски. Руперт поднял ее стакан.

– О Боже мой, ну почему это должно было случиться! – выдохнула она со стоном.

Руперт налил ей виски.

– Послушай, Морган, – заговорил он. – Ты должна сделать над собой усилие…

– Руперт, – выкрикнула она, – скорее привяжи меня к чему-нибудь! – Потом сказала: – Прости.

Сделала шаг вперед и коротко вскрикнула: «О!» Руперту показалось, что она падает в обморок. Протянув руки, он попытался подхватить ее, но она проскользнула мимо. Дверь кабинета распахнулась, и топот бегущих ног застучал вниз по ступенькам. Распахнулась входная дверь.

Выскочив на площадку, Руперт успел увидеть, как Морган добежала до ворот, огляделась и понеслась по улице, к углу, направо.

Вернувшись в кабинет, Руперт поднял стакан и поставил его на свой письменный стол. Здесь же лежал оставленный Морган кусок зеленого малахита. Руперт убрал его в ящик. Потом глубоко вздохнул и налил себе виски.

8

Выскочив за ворота, Морган сразу сообразила, что Джулиус пошел направо – в противном случае он еще оставался бы в поле зрения. Добежав до угла Гилстон-роуд, она снова глянула в обе стороны, но его нигде не было видно. Все вокруг казалось безжизненным и пустынным. Ряды припаркованных машин, неподвижные деревья, молчащие дома. Уличные фонари уже зажглись, но их свет был еще замурован в сумеречной густой синеве вечернего неба. До Болтонса путь был короче, чем до Фулэм-роуд. Она опять повернула направо. Каблуки босоножек звонко стучали по разогретому асфальту. Добравшись до Трегунтер-роуд, она внимательно всмотрелась вдаль, перешла на другую сторону и еще раз всмотрелась. Никого. Только пустая улица, сплошь уставленная зловеще пустыми автомобилями, и шары фонарей, ярко лучащиеся в постепенно темнеющем воздухе. От неверного света рябило в глазах. Задыхаясь от страха и напряжения, она снова пустилась бежать по левой дуге Болтонса. Проделав полпути, вынуждена была остановиться и без сил прислонилась к стене, судорожно хватая ртом воздух и задыхаясь от разрывающих грудь эмоций. Потом опять быстрым шагом пошла вперед. Стараясь не потерять равновесия, вела рукой по оштукатуренным, кремово-желтоватым балюстрадам. Почти у самого конца дуги увидела вдруг замаячивший впереди светлый силуэт. Это был Джулиус. Пройдя по другой стороне овала, он теперь приближался к перекрестку с Олд-Бромптон-роуд.

– Джулиус! – но это был лишь еле уловимый шепот. Как во сне, из ее горла не вылетело ни звука, а он, крупно шагая, все удалялся и удалялся.

Морган снова пустилась бежать и настигла его на углу Олд-Бромптон-роуд, где он приостановился, оглядываясь и явно надеясь поймать такси.

– Джулиус, это я.

Он обернулся. На лице ни тени удивления, только легкое недовольство и озабоченность. Почти тут же снова переключил внимание, вглядываясь то в одну, то в другую сторону.

– Джулиус…

– Не надо было так бежать.

– А что мне еще делать! – выкрикнула она с отчаянием. – Бежать, бежать, бежать…

Джулиус все еще высматривал такси. Свет уличных фонарей отражался в стеклах его очков. Он был в рубашке с открытым воротом и светло-желтой полотняной куртке.

– Прошу меня извинить, – ответил он, – но я очень спешу, у меня назначена встреча.

– Зачем ты приходил на Прайори-гроув? Ведь ты понимал, что увидишь меня! Ты сделал это специально. Но почему? Почему?

– Непроизвольный импульс. Приношу свои извинения. Теперь я, к сожалению, должен идти.

Он зашагал по Олд-Бромптон-роуд в направлении Южного Кенсингтона. Морган, стараясь не отставать, шла рядом. На тротуаре было теперь много народу, и ее то и дело оттесняли. Она опять начала задыхаться. Воздействие его присутствия здесь, совсем рядом, словно лишало ее воздуха.

– Джулиус, – крикнула она, – не беги так, пожалуйста, нам нужно поговорить!

– О чем? По-моему, все уже сказано.

– Господи, Джулиус, зачем ты приходил? Я не в себе, помоги мне, ведь все это из-за тебя, и некому, кроме тебя, помочь мне.

– Я против мелодраматических речей на публике. То, что вы говорите, вряд ли соответствует истине. А я спешу, меня ждут в другом месте. Всего хорошего.

– Погоди. Минуту, всего минуту, и потом я уйду, обещаю.

Они остановились на углу Дрейтон-гарденс и стояли теперь лицом к лицу. Рядом, на том же углу, золотисто светились окна пивного бара, изнутри доносился мерный гул голосов. Небо уже совсем почернело.

– Давай зайдем в этот бар, – попросила Морган. Ей казалось, стоит присесть, и она сразу соберется с мыслями.

– Как вам известно, я терпеть не могу пивные.

– Джулиус, помоги мне.

– Морган, ты взрослый человек и должна помогать себе сама. Но если тебе совершенно необходимо обременять окружающих, взвали свои проблемы на сестру и зятя. Они откликнутся с восторгом. Я не сиделка.

– Джулиус, да, я ушла от тебя. Но ты ведь заставил меня уйти. Сам знаешь, что заставил.

– Это бессмысленный разговор чисто теоретического плана. Не хочу, чтобы мои слова прозвучали жестоко, но то, что ты делаешь, только расстраивает обоих. К тому же для меня упомянутый эпизод давно в прошлом.

– Я понимаю, тебе больно, ты обижен…

– Ни то ни другое. Я просто хочу, чтобы ты осознала себя человеком, наделенным свободной волей и разумом, и приготовилась пользоваться этими дарами вдали от меня.

– Но я по-прежнему люблю тебя.

– С этим тебе предстоит разобраться самостоятельно. Существует немало широко известных способов уничтожения любви.

– Но я не хочу ее уничтожить! Джулиус, разве ты меня больше не любишь?

– Потрудись говорить потише. И, пожалуйста, вспомни: я никогда не обещал тебе любви и ни разу не говорил, что люблю тебя.

– О господи, ведь это правда. – Слезы не полились, вырвался только хриплый рыдающий звук.

– Мне казалось, что недопонимания не было.

– Я никогда не могла принять это, – сказала она. – О боже мой, боже мой…

– Успокойся. Пожалуйста, помни, что мы на улице. Как тебе хорошо известно, мне неприятны подобные сцены и неприятны женщины, не умеющие справляться со своими эмоциями. Когда-то я считал, что ты к ним не относишься. И полагал, что в этом смысле ты редкость. Я ошибался и приношу извинение за ошибку. В самом начале я объяснил тебе, что любви дать не могу, и ясно дал понять, что предлагаю. Казалось, ты приняла это. Но на деле сочла возможным исходить из допущения, будто я все же испытываю к тебе те чувства, которые ты хотела бы во мне вызвать.

– Именно так все и было, – сказала Морган. – Но оно не могло быть иначе. Я так любила тебя. И ты был со мной. О господи…

– Постарайся взять себя в руки. Повторяю, мне очень жаль, что все это звучит так холодно. Вполне возможно, я огорчен не меньше, чем ты. Но мои рассуждения о чувствах вряд ли тебе помогут. Ты умная женщина, попытайся это понять.

– Я понимаю, – сказала она. – Я понимаю, что это ад. Джулиус, мы владели такими сокровищами, неужели нельзя сберечь хоть частицу? Ты лучшее, что было у меня в жизни. Я понимаю, что ты меня не обманывал. Никогда. Я сама обманывала себя. Но, прошу, дай мне теперь хоть малость.

– Чего ты хочешь?

– Дружбы, поддержки, понимания…

– Это или чересчур много, или опять работа сиделки. Оба варианта для меня невозможны. Удивляюсь, как ты не видишь этого. Прежде казалось, ты меня понимала.

– Я сейчас взвинчена и ничего не соображаю. Давай встретимся снова. Пожалуйста. Скажи, что мы встретимся, и это даст мне силы жить дальше. Я успокоюсь, ко мне вернется благоразумие.

– Бессмысленно. Ты сама признаешь, что больна. И я, безусловно, не в состоянии исцелить тебя, так как являюсь причиной этой болезни.

– Ты должен нести ответственность! Все это твоя вина.

– У тебя начинается истерика. Я спешу и вынужден распрощаться.

– Ты что, отказываешь мне во встрече?

– Да. То, что ты говоришь, относится к драме, которая существует теперь только в твоем воображении. Все в этом мире имеет конец, и в данном случае мы должны его констатировать. Повторяю: я больше не хочу тебя видеть. И когда ты спокойнее проанализируешь ситуацию, то тоже поймешь, что дальнейшие встречи были бы так же бессмысленны и болезненны, как и эта. А теперь давай, не откладывая, расстанемся. Спокойной ночи.

Он зашагал вперед, пересек Драйтон-гарденс и двинулся дальше. Было уже совершенно темно, и его фигура сразу исчезла из глаз, будто проглоченная торопливо скользящими в темноте прохожими. Морган опять побежала, догнала его и схватила за рукав полотняной куртки:

– Джулиус, можно, я пойду рядом, пока ты не найдешь такси?

– Поступай как угодно.

– Джулиус, что мне делать?

– А почему бы тебе не вернуться к мужу? Он показался мне вполне приятным человеком.

– Что?!

Морган остолбенела, и Джулиус, остановившись шага на два впереди, обернулся и посмотрел на нее:

– Теперь в чем дело?

– Подожди, – прошептала Морган. – Он показался тебе… Но ведь ты никогда не видел Таллиса.

– Встретился с ним дня два назад у Акселя. Разве тебе не сказали?

Автоматически переставляя ноги, Морган сделала шаг, другой, и они медленнее, чем прежде, пошли рядом.

– У Акселя, – произнесла она. – Ты видел Таллиса. Бог мой!

– Что тут такого? Он меня не ударил. Даже протянул руку. Почему это тебя так расстроило?

– Протянул руку. – Слезы выступили на глазах у Морган, и она принялась утирать их костяшками пальцев.

– Логичнее было бы радоваться, что мы с ним встретились так спокойно. Повторяю, он произвел приятное впечатление.

– Это… это конец. Прости, я не знаю, что говорю.

– Удивительно, почему они промолчали. Руперт наверняка был в курсе.

– Извини. Думаю, я пойду обратно. А Таллис знает, что я здесь?

– Да.

– Кто сказал ему?

– Аксель, – после легкой заминки ответил Джулиус. – Ну же, зачем так плакать? Спокойной ночи.

– Минуту, – сказала Морган. Они стояли на углу Крэнли-гарденс.

– И что теперь?

– Послушай, – начала она. Рот был, казалось, заполнен горечью и болью. – Кое о чем ты не знаешь. Когда я ушла от тебя… когда ты вынудил меня уйти… там, в Южной Каролине, я прихватила с собой сувенир.

– Что ты имеешь в виду?

– Беременность.

Джулиус судорожно сглотнул. Деревянной походкой отошел прочь и сделал несколько шагов по Крэнли-гарденс. Она пошла рядом, стараясь заглянуть ему в лицо.

– И что же дальше?

– Разумеется, я сделала аборт. Это стоило очень дорого. Но я предпочла обойтись без твоих денег.

За движущимся бордюром окутанных темнотой фигур с шумом неслись потоки транспорта. После паузы Джулиус произнес:

– Ты смотришь на изничтожение ребенка как на финансовую операцию.

– В то время все именно так и было. – К ней подступила, готовясь вот-вот захлестнуть, волна горя.

– И тебе не пришло в голову посоветоваться со мной о судьбе моего ребенка?

– Я не думала, что для тебя это важно. – Никогда, ни одной секунды она так не считала.

Джулиус помолчал. Потом пробормотал:

– Повтор, – и, повернув, пошел назад, в сторону улицы с оживленным движением. Пройдя немного, спросил: – Это был мальчик?

– Я не узнавала. Для меня это не имело пола. Казалось просто болезнью, с которой необходимо расправиться.

Свободное такси медленно подъезжало в перекрестку. Джулиус подал знак, и оно затормозило у тротуара. Сказав «Брук-стрит» шоферу и «Доброй ночи» Морган, Джулиус захлопнул дверцу. На светофоре загорелся нужный свет – и машина отъехала.

Морган стояла не шевелясь. Прохожие задевали ее, толкали. Наконец она отошла в сторону и, прислонившись к кирпичной стене, истерически разрыдалась.