355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айрис Мердок » Честный проигрыш » Текст книги (страница 23)
Честный проигрыш
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 21:19

Текст книги "Честный проигрыш"


Автор книги: Айрис Мердок



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Джулиус, прекратите, – взмолилась Хильда, отбирая у него руку. – Мне этого не выдержать. Когда вы меня так смешите, мне кажется, что я снова счастлива, но несчастье-то все же со мной, и это так больно. Питер поверил вам?

– Стопроцентно! Ему показалось, что он даже помнит, как вы говорили о ней. И не сердитесь, Хильда, но я мимоходом коснулся возраста, близящейся менопаузы, синдрома женщины средних лет…

– Что ж, это как раз полнейшая правда…

– В достойной лжи непременно должна быть крупица правды. Как бы там ни было, думаю, с этой стороны у вас проблем больше не будет. А теперь, милая Хильда, мне пора.

– Побудьте еще немного. Я надеялась, что когда Питер уйдет… Но вам, конечно, пора, у вас много дел. А я все не могу решить, как быть с этим званым обедом.

– В честь окончания работы над книгой? А что вас смущает? Пусть состоится.

– Но это ведь уже завтра.

– Если вы его вдруг отмените, это покажется очень странным. Ведь приглашения разосланы? Я свое получил.

– Приглашены только самые близкие: Питер, Морган, Саймон – само собой, с Акселем. И вы.

– Мне приятно, что я отнесен к самым близким.

– Мы собирались пригласить несколько пар: коллег Руперта с женами. Потом, философа с труднопроизносимой фамилией, которым он так восхищается. Я хотела согласовать список с Рупертом… но потом отложила это… а потом уже… и вот…

– Хильда, а почему не остановиться на том, что организовано? Будет приятная маленькая компания.

– О господи!

– Вы не можете отменить приглашений, не раскрывая, что вам все известно. Так что необходимо с этим справиться. Я помогу вам.

– Джулиус, вы ангел. Уговорили. Большое спасибо за помощь и за совет. Право, не знаю, как бы я обошлась без вас. И непременно приходите снова. Когда угодно. В следующий раз мы будем говорить о вас.

Присутствие Джулиуса поддерживало Хильду. Когда он ушел, ее сразу же охватила подавленность, даже страх. Вынося чайную посуду в кухню, она вдруг осознала, что весь день ничего не ела и теперь очень голодна. Отрезала себе кусок орехового торта, но проглотить его не сумела. Поднялась в свой будуар, сняла трубку и позвонила в Уайтхолл. Телефонистка сообщила, что офис Руперта не отвечает. Но это ничего не доказывало. Она прошла в ванную, умылась холодной водой и снова подкрасилась. Сад залит был темноватым, абрикосового оттенка вечерним светом, прозрачным, но и немного пугающим, а дом казался пустым, никому не нужным, печальным. Пролетел идущий на посадку самолет. Заходящее солнце, вечер, заброшенность.

Нужно заняться каким-то делом и подавить эту панику, поняла Хильда. Она вернулась в будуар, села к столу, принялась разбирать бумаги, но в глазах застыл страх, и она сама его чувствовала. Нужна точка опоры, думала Хильда, что-то, что свяжет меня с реальностью и докажет реальность прошлого. Может, перечитать старые письма Руперта? Его слова, пусть и написанные много лет назад, могут, наверно, ослабить это ужасное чувство висения в пустоте.

Она хранила все, что Руперт написал ей, начиная с самых первых дней романа. Недавних писем было немного: они ведь почти и не расставались. Письма лежали в тайнике, помещавшемся у задней стенки письменного стола. Этот тайник представлял собой углубление, встроенное за укороченным по сравнению с остальными нижним ящиком стола. До конца нижний ящик не выдвигался, и попасть в тайник можно было, лишь вынув ящик, расположенный ярусом выше, и просунув руку за нижний. Проделав все это, Хильда нашарила потайной ящик, но, еще и не вынув его, поняла, что он пуст.

Какое-то время она бесцельно сидела перед лежащим на груде ее бумаг пустым ящиком. Потом, затаив дыхание, принялась медленно обследовать весь стол. В поисках трещин или щелей безрезультатно ощупала скрывавшее тайник углубление. Понимая, что это нелепо, проверила и другие ящики. Все больше впадая в отчаяние, отодвинула стол от стены, проверила все на нем и под ним. Потом опустилась в кресло и попыталась собраться с мыслями.

Письма исчезли. О том, где они хранятся, знал только Руперт. Значит, Руперт и взял их. Хильда застыла в кресле. Какая жестокая нелепость, какое безумие, ничего не сказав ей, забрать свои старые письма. Невольно вздрогнув, она поняла, насколько ей непонятен Руперт. Он отдельное существо. И у него тьма идей, желаний, потребностей, о которых она не ведает и которые не способна постичь. Чего, собственно, он хотел? Замарать прошлое? Уничтожить его следы? Как-то раз он вошел сюда – каким было его лицо, ей даже и не вообразить, – воровато просунул руку в тайник и вытащил из него письма. Что он предполагал: что она не узнает о пропаже? И в самом деле, в последний раз она видела письма чуть ли не год назад. Может быть, он проверял ее? Что все это значит?

Хильда вдруг обнаружила, что уже встала с кресла. Спустилась по лестнице, вышла в прочерченный густыми тенями, купающийся в предзакатном солнце сад. Длинные языки света пересекали дорожки, и даже ромашки отбрасывали на плиты тень. Золотисто-коричневые и розовые заплаты поблескивали на выщербленной временем кирпичной стене. В гуще зелени было сумеречно, но цвет листвы оставался насыщенно-интенсивным. Что же все это значит? – думала Хильда, судорожно пощипывая руками ткань платья. И вдруг боковым зрением заметила, что на поверхности бассейна плавает что-то коричневое и круглое. Обернувшись, она всмотрелась. Ежик.

Встав на колени, Хильда погрузила руки в воду. Плавающее тельце было наполовину свернуто, торчком стояли на спине коричневые иголки. Подведя руку ему под живот, Хильда коснулась мягкой мокрой шкурки и поджатых маленьких лапок. Вытащила его: он был уже дохлый. Она опустила маленькое круглое тельце на плиты, и с него темным пятном натекла вода. Нос с черной пуговкой на конце был повернут к ней, мягкие лапы распластаны, глаза закрыты. Слезы потоком хлынули из глаз Хильды. Надо пойти рассказать Руперту, Руперт ее утешит. Она уже приподнялась, но, застонав, опять опустилась на борт бассейна. Нужно было, конечно, похоронить ежа, но сил не было. Схватив тушку, она закинула ее в заросли. Потом, заливаясь слезами, кинулась к дому – и вверх по лестнице.

Письма, стучало в голове, если бы только найти письма. Где они? Может быть, в целости и сохранности и совсем рядом? Не мог же он их уничтожить! Может быть, сам захотел найти в них успокоение, вспомнить? Она прошла в кабинет Руперта. Его отсутствие ощущалось здесь еще горше. Хотелось рассказать ему о ежике, хотелось выплакаться у него на плече. Подойдя к письменному столу, она подняла его крышку и машинально начала перебирать лежавшие там предметы. Образцовым порядком стол Руперта не отличался. В маленьких отделениях хранились оплаченные квитанции, бумаги, связанные со страховкой, корешки старых чековых книжек, давних лет дневники, разрозненные фотографии, листки с заметками, брошюры. Вытерев кулаками слезы, Хильда внимательно осмотрела стол. Слова Джулиуса о возможности обрести облегчение были совсем не безосновательны. Вдруг она в самом деле найдет что-то от Морган, какую-нибудь незначащую обыкновенную записочку, какие-то строчки, позволяющие понять тональность их отношений. Ведь именно тайна делала все таким страшным. А может, действительно все невинно. Как легко тогда станет! А что до писем, Руперт и в самом деле мог захотеть их перечитать. И ее ужас вызовет у него только смех.

Хильда начала методично обследовать стол. Фотографии. Со старых снимков смотрели она и Питер. Несколько писем. От антиквара по поводу починки книжного шкафа, в книжную лавку – просьба прислать недостающие номера журналов. Пальцы быстро прошлись по страховочным документам и старым чековым книжкам. И замерли. Руперт всегда кидал корешки книжек в дальний ящичек, а в конце года выбрасывал. Только что использованная книжка лежала сверху. Хильда взяла ее в руки, открыла. Последний чек выписан неделю назад. Она начала просматривать записи. Б этом Руперт всегда был педантом. Книжный магазин, винный, универмаги «Хэрродс», «Нью энд Лингвуд», «Фортнум энд Мейсон», почтовое ведомство, строительный подрядчик. На следующем корешке стояло просто: «М. 400 фунтов». Положив книжку на место, Хильда беспомощно опустилась в кресло Руперта.

Дальше поиски шли в ускоренном темпе. Один за другим она полностью выдвигала и дотошно осматривала все ящики. Ничего. Нижний ящик выдвинулся не до конца, его, похоже, заклинило. Вытянув его до отказа, Хильда засунула туда руку и вытащила все содержимое. Всего лишь мебельный каталог и марки. А ящик-то коротковат, вдруг поняла она, как и в моем, в нем есть тайник. Действительно, их письменные столы были сделаны в одно время и в одном стиле. Вынув вдруг задрожавшими руками верхний ящик, она на ощупь проверила нижнее потайное отделение. Пальцы нащупали сложенный лист бумаги. Вынув ящичек тайника, она достала этот листок и сразу узнала почерк Морган. Это было письмо, и в письме говорилось:

«Мой ангел, безмерность твоей любви делает меня самой счастливой женщиной в мире. И разве это странно, что вчера с тобой в постели я не смогла сдержать слез? Радость душила меня, и это были слезы радости. Мы должны – правда? – соединиться по-настоящему. Не знаю, как это сделать, но это должно быть скоро…»

Хильда прочла письмо до конца. Сложила листок и вернула его на прежнее место. Ящичек снова поставила в тайник. Закрыла остальные ящики, привела все в порядок, закрыла стол и медленно побрела вниз, в гостиную.

13

– Мне нельзя оставаться дольше.

– Но ведь ты сказал Хильде, что будешь в офисе допоздна. Значит, еще есть время.

– Ты убедила меня поступить так. Я не должен был поддаваться.

– Какой ты трус, Руперт! Ну не пойдет же она разыскивать тебя в офисе! А если бы и пошла? Всегда можно что-то придумать. Вот оставить машину у моей двери – это куда неосторожнее.

– Знаю. Но я приехал на ней от Эрлс-Корт. Я не думал…

– Руперт! Не будь ты таким занудой! Положись на меня.

– Хотел бы. Я уже просто не понимаю, что делаю. Для меня нестерпимо врать Хильде.

– Ну, она тоже не всегда говорит тебе правду.

– Нет, всегда!

– Например, ты не знаешь, что она весьма щедро субсидировала Питера с тех пор, как он слинял из Кембриджа. А ты-то носился с идеей заставить его жить на два фунта в неделю.

– Как? Это правда?

– Ты что, мне не веришь? Спроси у Хильды. Думаю, и еще кое-что в этом роде бывало. В каждом браке так. Что, вам быть исключением?

– Мы были исключением, – возразил Руперт. – О господи: были.

– Только ради всего святого не надо теперь стенать. Тебе захотелось расправить плечи. Никто тебя к этому не вынуждал. Но думаю, что тебе это в самом деле необходимо. Проходит какое-то время, и каждый мркчина испытывает такую потребность.

– Но я не «расправил плечи». Я женат на Хильде. Ты что, забыла?

– Я не забыла. А вот ты, как мне показалось, слегка забыл.

– По-моему, мы оба ведем себя безобразно.

– Спокойнее! Мы вообще никак себя не ведем. А кроме того, все это – твоя идея.

– Нет, совсем не моя, а твоя!

– Неважно, кто сказал «а», теперь мы оба в одной лодке, и все было бы замечательно, если б ты так не дергался. Тел говорил, что мы должны пройти сквозь бурю и выстроить гармоничные отношения. Если бы ты не убеждал и не сверкал глазами, я ни за что не ввязалась бы в это. Ты говорил, что не отступишь, и я думала, что ты и в самом деле храбр. А теперь у тебя не хватает здравого смысла и решимости, и ты все топишь. Пойми наконец, чего ты хочешь, и поступай соответственно. Может, ты хочешь, чтобы я уехала?

– Нет, я не хочу, чтобы ты уехала, – горестно сказал Руперт. – Я не могу отослать тебя. Я с самого начала понимал это. Но и обманывать Хильду я тоже не в силах. Это мне отравляет всю жизнь.

– Признавшись Хильде, ты сразу изменишь все.

– И пусть лучше так и будет.

– Что же, иди рассказывай!

Морган и Руперт сидели друг против друга в гостиной Морган. Каждый застыл на своем стуле, зрачки у обоих расширены, оба напоминают египетских сфинксов. Они уже проглотили немало джина. Склоняющееся к закату солнце золотило белую стену дома напротив и, отражаясь, наполняло комнату мягко окрашенным светом. Поток машин, несущихся по Фулэм-роуд, создавал непрерывный звуковой фон.

– Ох, Руперт, только давай не ссориться, – сказала Морган. – Ведь должен же отыскаться разумный подход к этой нелепой ситуации. Я так ждала тебя сегодня вечером, а теперь эта ссора…

– Мне тоже очень хотелось прийти. – Руперт протянул руку, и она горячо ее пожала. Затем они снова вернулись к позе двух сфинксов.

– Я вовсе не против того, чтоб открыться Хильде, – сказала Морган. – Просто мне кажется, что бессмысленно что-то рассказывать ей сейчас. В данный момент все предельно запутано. Нам будет даже не подобрать нужных слов, и, что бы мы ни сказали, это только собьет Хильду с толку, заставит думать, что во всем этом кроется больше, чем на самом деле. Так что в каком-то смысле правдивее просто молчать. Я имею в виду…

– Боюсь, что все это очень серьезно, – перебил Руперт. – Вот в чем проблема. – Он встал и принялся ходить по комнате.

– Знаю, – кивнула Морган. – Я тоже так чувствую. Да. И все же мы не потеряли головы. Какая тонкая фраза! – Рассмеявшись, она налила себе еще джина.

Руперт весь истерзался. Потеря внутренней связи с Хильдой превращала его в изуродованный обрубок. Ему отвратительно было лгать Хильде, и он все время боялся, что ложь обнаружится. В то же время его все сильнее тянуло к Морган, и даже перебранки с ней стали чем-то необходимым. Бесконечно обсуждая создавшуюся ситуацию, они раздули ее до чего-то таинственно неразрешимого. Поцелуев по мере сил избегали, но он чувствовал ее страсть и понимал, что теперь его страсть тоже была для нее очевидна.

Вначале Руперт был совершенно уверен в необходимости беседовать с Морган, не уговаривая ее уехать, при ее лихорадочном состоянии идея отъезда была устрашающей. За спиной Морган был тяжкий период, она запуталась и нуждается в его помощи. Все это как-то сопрягалось с представлением о долге. Морган решилась поведать ему о своей любви – он должен проявить решимость и привести их обоих к победе благоразумия.

Теперь уверенность растаяла, вместо нее маячила опасность, но когда же был совершен ложный шаг, оставалось неясным. Скрывать (разумеется, временно) правду от Хильды было, казалось, неотъемлемой частью долга по отношению к Морган. Да, он сознавал, что Морган дорога ему. Мало того, все свои действия он хотел строить именно на этом чувстве. Только любовь, настоящая, подлинная, может тут оказаться лекарством, казалось Руперту. Он не оставит Морган в пучине горести и отчаяния. Ей, как и всем, любовь необходима. И он даст ей эту разумную, крепкую, здравомыслящую любовь, которая – искренне верил он – высвободит ее наконец из этой неразберихи, в которой сплелись и он сам, и Таллис, и Джулиус. Она поймет, как ей поступить с Таллисом, и снова, а может быть и впервые в жизни, сделается по-настоящему цельным человеком.

К этому заключению Руперта привела глубокая многолетняя вера в силу добра. Он вовсе не полагал себя средоточием этой силы. Она ощущалась как нечто внешнее, но расположенное здесь, рядом, и безусловно реальное. Руперт не верил в Бога и даже слегка презирал религию, чьи доводы были куда слабее, чем независимая от них твердая нравственность. А вот в нее-то он верил и хотел, руководствуясь ею, одарить Морган своей любовью. Ему случалось уже так любить (правда, речь шла о людях, более от него далеких), и, насколько он мог судить, результатом такой любви всегда оказывалось торжество добра. Верхушка нравственной пирамиды – не вымысел, и он доказывал это, распространяя вокруг себя волны любви: любви к людям, к искусству, к работе, к булыжнику мостовой и листьям деревьев. Это давало счастье. Это было свободой, краеугольным камнем ложившейся в основание его брака. Может быть, странно, но он никогда не рассказывал это Хильде. Считал, что она не поймет. Об этом же, словно о чем-то тайном, он отстраненно и завуалированно написал в своей философской книге. Когда ее отпечатают на машинке, Хильда прочтет. И все-таки не поймет. Но это неважно. Способность, не обделяя жену, любить все на свете лишь углубляла его любовь к ней. Потаенное чувство делало брак богаче.

Все это приводило Руперта к мысли, что он легко найдет выход и в этой истории с Морган. Конечно, его привязанность к ней станет глубже, но в этом не будет опасности, совсем напротив: это спасет. Что же он упустил из виду? Он не осознавал, что необходимость время от времени невинно прибегать ко лжи отравит ему жизнь. Не мог вообразить этого странного обрыва внутренней связи с Хильдой. Понимал, что физическая привлекательность Морган захватит его сильнее и по-иному, чем прежде. Физическая сторона присутствовала во всех привязанностях Руперта, к мужчинам это относилось так же, как и к женщинам, хотя он и не признался бы в этом Акселю. Это было секретом, над которым он тихо посмеивался. Но охватившее его теперь лихорадочное стремление все время быть рядом с Морган застало Руперта врасплох. Застало врасплох и вновь и вновь настигающее желание схватить ее в объятия. Не предвидел он и смущения, споров, туманящего мозг чувства растущей спаянности и грозной мешанины. Не предвидел угрозы, которая вдруг нависнет над его стойкой самооценкой.

– Думаю, я сглупил, – сказал Руперт. – Тебе действительно лучше уехать. Зря я не занял твердую позицию. Уезжай на полгода. Ни меня, ни мою любовь ты не потеряешь. Об этом не тревожься. Но нам обоим нужно успокоиться. Пока ты будешь в отъезде, я сумею открыться Хильде. Приложу все усилия, чтобы ничего не преувеличить.

– Но куда, черт возьми, я уеду на полгода?

– Куда угодно. Италия, Франция. Я все оплачу. Ты должна мне это позволить, ведь мы теперь так близки.

– Руперт… От твоей доброты у меня разрывается сердце. Но, дорогой, я не могу уехать. Всего лишь неделю назад это было возможно, а теперь – нет. Я должна тебя видеть, слышать. Видеть тебя – единственная моя опора. Ты взял на себя ответственность, Руперт, и ты должен нести ее до конца. Уехав, я вся изойду от тревоги. Ты просто не понимаешь, что говоришь. Только подумай о моем одиночестве где-нибудь в гадком отеле в Антибах! Я просто сойду с ума. Я должна разговаривать, в этом мое единственное спасение. Говори со мной, Руперт, говори, говори! Господи, сколько вопросов точат мой мозг! Я должна обсуждать их с тобой, ведь единственное, что мне остается, – это говорите.

– Прости меня. – Остановившись перед ней, Руперт наполнил свой бокал. – Я просто тупой эгоцентрик. Ты права, мы не можем остановиться.

– Я еще не сказала тебе о ребенке.

– О ребенке?

– Я забеременела от Джулиуса.

– О-х, Морган. – Сев ближе, Руперт взял ее за руку. – Расскажи мне об этом, дорогая.

– Ну разумеется, я сделала аборт. Я была совершенно одна. От Джулиуса ушла… нет, это он заставил меня уйти. Я была совершенно одна на Западном побережье. И это было чудовищно.

– Бедная детка… Как мне жаль тебя!

– Когда-нибудь я… вероятно… расскажу тебе подробно. Мне нужно кому-нибудь рассказать это со всеми подробностями. Я не знала, как мне найти врача. Пошла наугад: он был резким и запросил непомерные деньги. Тогда я пошла к другому, а он разговаривал оскорбительно и потребовал плату вперед. Я боялась, что он ничего не сделает, все время плакала от страха, и это было так унизительно…

– Но все уже в прошлом. Зачем же ты сейчас плачешь, Морган, милая? Я думаю, ты права: нужно будет рассказать мне эту историю во всех подробностях.

– И дело не только в этом. Меня просто сжирает чувство вины. Оно преследует меня, и я жалею о сделанном. Я хочу этого ребенка, я хочу этого ребенка…

– Ну не расстраивайся так, Морган. Вот, выпей еще. Когда ты захочешь, мы подробно и не спеша обсудим все это. И конечно, ты никуда не поедешь. Я все устрою, я все устрою.

– Спасибо, любовь моя…

На них вдруг обрушился грохот, такой неистовый, что сначала они просто не поняли, что это. Руперт вскочил и испуганно огляделся, ему показалось, что рухнуло что-то тяжелое. Морган смотрела на него огромными испуганными глазами. Грохот возобновился, и тут Руперт понял, что кто-то бьет в дверь. Это не было стуком. Скорее, попыткой с размаху выломать филенку. Бам! Бам! Бам! Морган встала, и оба они, в панике прижимаясь друг к другу, невольно попятились к спальне.

– Кто это? – прошептал Руперт.

– Не знаю. Но уж, конечно, не Хильда. Ш-ш-ш. Может, просто не открывать?

Они стояли, схватившись за руки и всматриваясь друг другу в глаза.

– Наверно, кто-то ошибся дверью, – шепнула Морган. – Немыслимо, чтобы это было ко мне.

– И все-таки лучше откликнись, пока весь дом не сбежался.

Чудовищные удары возобновились. Чей-то кулак изо всех сил колотил в дверь.

– Спрячься там, – выдохнула Морган, – и ни звука. Я посмотрю, кто это, и спроважу их. – Втолкнув Руперта в спальню, она закрыла за ним дверь, прошла через прихожую и открыла дверь на площадку.

Питер промчался мимо нее прямо в гостиную. Огляделся, толкнул дверь спальни, открыл ее. Руперт вышел. Чувствуя, что сейчас потеряет сознание, сразу же опустился на стул. Морган закрыла входную дверь. Все трое посмотрели друг на друга.

– У тебя странная манера стучать, Питер, – сказала Морган.

Питер, казалось, утратил дар речи. Руперт чувствовал, что и он не сумеет сказать ни слова. Попытался вздохнуть, потер горло.

– Сядь и выпей, – сказала Морган.

Питер пробормотал что-то, похожее на «допоздна в офисе».

– Что случилось? Сядь, Питер. Что за пожар? – говорила Морган.

Но Питер не сел. Отца он как бы не замечал.

– Так, значит, это правда. – Он в упор посмотрел на Морган.

– Что «правда»? – Усевшись, Морган разглядывала его. Ее лицо пылало, но держалась она спокойно и твердо.

– Что ты спишь с моим отцом.

– Какая чушь. Я, разумеется, не сплю с твоим отцом. А теперь успокойся и…

– Почему же вы сразу мне не открыли? И почему были в спальне, постель разобрана, а у него такой вид, будто…

– Немедленно прекрати, или я рассержусь! Мы просто кое-что обсуждали. Постель у меня всегда целый день не убрана. А то, как ты стучал, заставило нас колебаться, стоит ли открывать.

– И что же вы обсуждали?

– Кое-какие свои дела.

– А почему он сказал, что задержится допоздна в офисе, если на самом деле шел сюда?

– Он собирался задержаться в офисе, но я позвонила и попросила его прийти. А если уж ты хочешь знать, что именно мы обсуждали, то обсуждали мы твои дела. Твою учебу.

– К сожалению, я не верю ни слову. – Питер был очень бледен и мелко дрожал. Глаза так и впивались в Морган.

– Послушай, Питер. Мы с твоим отцом не состоим в любовной связи. Это совершенно дикая идея. Посмотри сам, ты разве не видишь, что я говорю тебе правду? Руперт, скажи хоть слово. Что с тобой, ты язык откусил?

– Это правда. Все, что она говорит, – правда. – Но ему было все еще не поднять голову. Голос звучал сдавленно, и слова доносились едва различимо. Рот был словно забит камнями.

– С чего ты вдруг заявился и начал так безобразно колотить в дверь? Что случилось?

– Кое-кто рассказал мне… о тебе и отце.

– Рассказал? Кто?

– Неважно. Я ему благодарен. Но хотел убедиться собственными глазами. Убедился. Сразу мне было не поверить. Но потом я увидел его машину, а теперь – вас… двоих… Так что мне все понятно. Но не беспокойтесь. Я ухожу… а вы возвращайтесь к своим занятиям.

– Питер, не мели чепуху, – отрезала Морган. – Ты злишь и отца, и меня. Надеюсь, ни ты, ни таинственный «кое-кто» не рассказали этой басни твоей матери?

– Нет. Она ничего не знает. Во всяком случае, не знает точно. И у меня нет желания просвещать ее. Храните свои секретики. Пока это вам в удовольствие.

– Питер, это уж слишком. Я рассержусь всерьез…

– Ты забавлялась со мной, – не слушая, продолжал Питер. – Как я только не понял, что ты за штучка! Сама все затеяла. Целовала меня, каталась со мной там на просеке по траве. Отлично знала, что я влюблюсь в тебя. А неделю спустя решила, что с меня хватит, и взялась за него. Еще через неделю будет, вероятно, кто-то третий.

– Питер!

– Полный порядок, я ухожу.

Он повернулся к двери и вдруг замер. На столе в маленькой прихожей лежал, прижимая письма, кусок малахита. Обернувшись, Питер подошел к Морган, поднявшейся и стоявшей теперь посреди комнаты.

– Похоже, он подарил тебе этот зеленый камень. Давным-давно, когда я был маленьким, он подарил его мне. Потом забыл и унес его к себе в комнату. И обо мне он забыл. Совершенно забыл, абсолютно. А то, что ты говорила на просеке, – вранье, и я убедился в этом. Отец твой спит на дне морском – ничего не доказывает, и нет никакой «дивной формы», а есть только мерзость. Колокола-то звонят, но их звон не радует. Нет, не радует.

Неожиданно из глаз Питера хлынули слезы. Спрятав лицо в ладонях, он рванулся к двери и выскочил на площадку. Дробь бегущих шагов простучала по лестнице, и входная дверь со стуком захлопнулась.

– О боже! – выдохнула Морган, закрывая дверь гостиной. – Выпей, Руперт. Нам сейчас это просто необходимо.

– Как ты можешь быть так… спокойна? – все еще тяжело ворочая языком, прошептал Руперт.

– Какое уж тут спокойствие, дурачок. Я на грани истерики. Но кому будет лучше, если я завою? А ты, к слову сказать, отлично помог мне. Сидел, не раскрывая рта, да еще выглядел этаким воплощением вины.

– Да, мы виновны.

– Что ты сказал? Перестань мямлить.

– Да, мы виновны.

– Руперт, ты меня доведешь до психушки. В здравом уме и твердой памяти начал все это, а теперь, когда нас шандарахнуло, сразу же сложил крылышки. Что ж ты сидишь? Беги и рассказывай обо всем Хильде. А я поеду в Сен-Тропез, или в Маракеш, или в Тимбукту, и, смею тебя уверить, не на твои деньги.

– Морган, прошу тебя, не кричи на меня. Мне больно.

– Мне тоже больно.

– Нам нужно все обдумать.

– В этом ты прав. Прости, Руперт. Я сама не своя. Этот визит оглушил меня.

– Не понимаю, кто мог ему рассказать?

– Аксель.

– Аксель?

– Да. Я его уже вычислила. Стала перебирать варианты и сразу же поняла.

– Но почему Аксель?

– Только он ненавидит меня. И только он имел шанс разнюхать. Ты оставил мое письмо на столе в офисе. А в последнее время письма были достаточно красноречивы.

– Но я не разбрасывал письма по столу… Я их сразу уничтожал…

– Ладно, оставим это. Я ни в чем тебя не виню. Вот, возьми, выпей ради Христа. Я так надеюсь, что Хильда и в самом деле не в курсе. А ведь завтра еще этот ужин. Прелестный момент для семейного сборища! Но уж меня там не будет. Завтра я в самом деле уеду из города.

– А что это за катание по траве на просеке?

– Поцеловала его, когда мы возвращались из Кембриджа. Глупо, конечно. День был ужасно жаркий.

– Вы занимались любовью?

– Ну разумеется, нет. Руперт, ты что, начинаешь ревновать к Питеру?

– Нет. – Руперт с усилием поднялся. – Я куда больше беспокоюсь о Хильде…

– Куда больше, чем обо мне? Спасибо.

– Ох, Морган, ведь весь мой мир рушится…

– А ты и в самом деле трус, – сказала Морган. – Было бы и разумнее, и здоровее уступить своему желанию и лечь, как обоим хотелось, в постель, а не дергать до бесконечности нервы душу выматывающими обсуждениями.

– Это немыслимо.

– Мыслимо, но закроем тему. Я не намерена ни о чем тебя умолять. Попрошу только не раскисать и не выплескивать все это Хильде. Мне она тоже дорога, по-настоящему, и ее мнение для меня очень важно. Не хочу, чтоб она наблюдала эту нелепую безобразную передрягу, в которой мы с тобой в данный момент увязли по уши. Сейчас мы оба в шоке. И можем только одно: ждать. Служить друг для друга опорой и ждать. Ведь как бы там ни было, я люблю тебя, Руперт.

– Все так. И я тебя люблю. Прости меня. Я ничего не скажу Хильде… Пока.

– Подойди сюда. Дай я тебя обниму. Вот, так лучше.

– Но что, если Аксель расскажет Хильде?

– Мы бессильны этому помешать. Скоро ты будешь знать, рассказал он или нет.

– Мне нужно сейчас же ехать домой.

– Успокойся, расслабься. Ляг ко мне на кровать. Совращать тебя я не буду. Мы просто тихо полежим вместе, а потом ты поедешь.

Она провела его в спальню, и они легли, обнявшись, в неприбранную постель Морган. Ослабевший и одурманенный горем, Руперт впал в полусон, и, когда стало темнеть, Морган пришлось тормошить его: «Думаю, что теперь ты и вправду должен идти, дорогой».

Закрыв наконец за Рупертом входную дверь, Морган увидела на коврике адресованное ей письмо. От Таллиса.

Медленно и устало поднявшись к себе в квартиру, она вошла в гостиную и некоторое время неподвижно стояла с письмом в руках, тупо глядя на белую стену дома напротив, подсвеченную в этот час уличным фонарем. Потом, подойдя к окну, опустила шторы. Разорвала конверт пополам и снова пополам. Это далось нелегко: письмо было, похоже, очень длинным. Кинув обрывки в мусорную корзину, она прошла в спальню, заткнула рот простыней и забилась в истерике.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю