Текст книги "Ученик философа"
Автор книги: Айрис Мердок
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)
Джон Роберт Розанов плавал, как огромный младенец, в горячих проточных водах ванны при номере в Эннистонских палатах. Ванна была большая, в форме лодки, из белого кафеля, с тупыми концами. На каждом конце было по сиденью; когда ванна заполнялась, они скрывались под водой. В ванной был вентилятор, разгонявший пар, но Джон Роберт Розанов не включал его: он любил пар. Горячие целебные воды текли, а точнее, с ревом вырывались из толстых сверкающих медных кранов, которые не закрывались ни днем, ни ночью, так что Палаты полнились нескончаемым шумом, к которому постояльцы быстро привыкали и переспрашивали оглушенных посетителей: «Какой такой шум?» Кто-то однажды мрачно сказал директору Института Вернону Чалмерсу: «Может, они его и не слышат, но он на них действует», – после чего тот быстро написал и стал держать наготове небольшую монографию о терапевтических свойствах звука. Сонный, почти загипнотизированный неслышимым шумом, Джон Роберт плавал, и огромное белое китовое брюхо высилось горой перед ним. Большие руки, похожие на плавники, держали его на воде, медленно ходя туда-сюда в пространстве ванны, а вода с контролируемой температурой сорок два градуса по Цельсию падала из кранов. Ванну можно было наполнить, повернув медную ручку, которая закрывала отверстие на дне, – тогда уровень воды поднимался до сливного отверстия у края ванны. При открытой затычке вода опускалась на постоянный уровень, примерно фут ото дна, плюясь и булькая под напором из кранов.
Сегодня ночью Джону Роберту приснилось, что его преследует стая визжащих поросят, при ближайшем рассмотрении оказавшихся человеческими младенцами, очень быстро бегущими на четвереньках. Потом он опять их увидел – они лежали на земле, будто спали, но теперь они были куклами, и он подумал: «Все-таки это были куклы». Иные лежали неподвижно, и он счел их мертвыми; другие двигались, чуть подергивались, и он решил, что они умирают. Но ведь куклы и так неживые, подумал он. Он подобрал одну из них, мертвую, и сунул в карман. Пришла его мать и захотела посмотреть на куклу. Он достал ее из кармана и с ужасом увидел, что она живая и мучается. Утром он проснулся рано и пошел погулять. Он заглянул в большую светлую чистую методистскую церковь, куда его водили ребенком. Он давно тут не был и страшно поразился, когда оказалось, что он до сих пор узнает гимны по номерам. Затем он зашел в маленькую, крытую гофрированным железом католическую часовню, о которой мать когда-то говорила, что там поклоняются богине. Зачем она его так напугала? Может быть, хотела пошутить? Он заглянул в темноту, полную изображений. Явился престарелый патер, заявивший, что помнит его деда. Все жители Бэркстауна знали Джона Роберта, улыбались ему и говорили: «Доброе утро, профессор».
Джон Роберт подгреб к одному концу ванны и сел, высунув из воды голову и плечи. Он протер красное, разбухшее от воды, распаренное лицо близлежащим полотенцем и стал делать упражнения против артрита, рекомендованные ему врачом-японцем в Калифорнии. Когда Джон Роберт ездил в Техас и Аризону, симптомы артрита пропадали. Со времени возвращения в английскую весну он стал ощущать не только прежние боли, но и новые, незнакомые. Вращая головой, дергая плечами и изгибая Руки, словно это были две змеи, он вздыхал, потом застонал в бурлении ревущей воды. Тепло было ласково к его громоздкому, обремененному болью телу. Осторожно покачиваясь в водах, он не мог не верить в их целебные силы. Но редеющим рядам усталых мозговых клеток нет спасения. Разве что встряхнуть их электрическим ударом, опять поставить в боевую готовность, как шашки в игре. Он был так стар, так устал, ему столько всего надо было решить, такие ужасные вещи проделать.
А пока что, в этот самый момент, солнце светило на улице, над открытым бассейном, который сегодня не так парил, потому что было теплее. Небо синело, одежда и тела выглядели ярче, четче, яснее, и крики, что всегда издают купальщики в бассейнах, отдавались эхом в солнечном северном свете. В саду Дианы стояли вместе Руби, Диана и Перл – сочетание редкое, но никем не отмеченное, поскольку мало кто из эннистонцев знал Перл в лицо. Та ездила навестить свою приемную мать, которая жила в Килберне и прислала письмо с просьбой о деньгах. Перл могла бы послать деньги почтой, но решила навестить старуху, не в последнюю очередь для того, чтобы похвалиться собственным процветанием и утонченностью. Когда она явилась к приемной матери, та первым делом дала понять, что жизнь Перл ей неинтересна. Затем разрыдалась от жалости к себе. Перл ушла расстроенная и сердитая. В ней проснулись несчастливые воспоминания, и ей вдруг захотелось в Эннистон, где ей было совершенно нечего делать и куда она редко ездила, поскольку это нарушало правила, установленные Джоном Робертом. В Купальни она явилась в поисках Руби.
Диана была в темно-синем твидовом пальто, купленном в магазине подержанных вещей. Зря она его купила. У нее были сбережения, но Джордж не появлялся, и ее расходные средства таяли. Так долго продолжаться не может, сказала она себе. Она сама точно не знала, что это означает, но, по крайней мере, становилось ясно, что ее злоключения каким-то образом кончатся. Вокруг царили хаос и угроза. В тот день, когда в Боукоке вдруг погас свет, оттуда украли кучу вещей. Вдруг ее кто-нибудь обвинит в воровстве? Все будут просто счастливы об этом услышать – она уязвима для любого поклепа. А если у нее кончатся деньги, сможет ли она попросить взаймы у Перл или Руби? Это невозможно. Руби считала Диану падшей женщиной, погубившей себя, конченой. Диана не могла ей этого простить. И Перл она не могла простить, что та выглядит такой невероятно здоровой и независимой в вельветовой куртке и брюках. Диане захотелось плакать. Все будут счастливы увидеть, как она плачет на людях. То есть все, кроме Джорджа – тот будет в дикой ярости. К счастью, Джорджа не было рядом. Лучше уйти, подумала Диана, меня давно не было дома, вдруг он придет… О, если б только я могла пойти в кино, как обычные люди. Где я буду через год? Где-нибудь в другом месте? Да возможно ли это? Может, меня уже не станет? Может, его не станет? У нее в мозгу укоренилась идея, что Джордж собирается покончить с собой. Ее это не пугало, а приносило облегчение, не потому, что она должна была пережить Джорджа, а потому, что его смерть для нее была все равно что своя собственная.
Руби, смуглая, монументальная, ушла в себя и не выказывала удовольствия от общества Перл – обычно это удовольствие проявлялось мелкими знаками, словно капельки блестели на скале. Руби была полностью поглощена своими новыми отношениями с Алекс. Новыми, по крайней мере, со стороны Руби. Алекс на самом деле еще не знала. Руби еще не сделала первый ход. По правде сказать, новый настрой Руби тревожил ее самое гораздо больше, чем ее работодательницу. Что-то исконное, неоспоримое тихо исчезло из их жизни. Хорошо ли, что его не стало? Руби ощутила свою власть и поразилась. Ей показалось, что она может, если захочет, уничтожить Алекс. Хотела ли она? Нет. Но пенсия означала независимость, равенство. Равенство? Ей достаточно было вытянуть руку и повелеть. Войти в гостиную, сесть и сказать: отныне мы едим вместе, мы, две старухи, отныне живем вместе. Могла ли она это сделать? Руби могла себе представить, как она это делает, но не представляла себе, что за этим последует. Ей не приходило в голову, что Алекс может просто приказать ей убираться прочь. Идея увольнения для Руби не существовала. Да и как могло быть иначе? Она расчесывала волосы Алекс с тех пор, как той было шестнадцать лет.
– Как там маленькая мадам? – спросила Диана.
– Нормально. Я ее давно не видела.
– Разве тебе не платят, чтоб ты за ней присматривала?
– Нет.
– Ты не ездишь к ней в школу?
– Она этого не любит.
– Почему, она тебя стесняется?
– Нет.
– Скоро, наверно, поедете в Штаты?
– Да.
– Не надо этого, – внезапно сказала Руби.
– Чего не надо?
– Не надо быть как я.
– Это совсем другое, – сказала Перл. – Я ей не… Она не смогла подобрать слов.
– Кто эта девушка? – спросил Эммануэль Скарлет-Тейлор.
– Любовница моего брата.
– Боже милостивый.
– Которая? В твидовом пальто – любовница Джорджа. Большая смуглая старуха – служанка моей матери. Ту, что в брюках, я не знаю.
– Служанка, – пробормотал Эмма, – Какое странное, старомодное слово.
Том был облачен в купальный костюм, но еще не успел намочить свои длинные локоны. Эмма был полностью одет: пальто, жилет, высокий воротничок, галстук-бабочка и цепочка от часов.
– Пойди заговори с ней.
– С которой?
– Все равно.
– Мне нельзя говорить с любовницей, поэтому со служанкой тоже нельзя.
– Почему? Ты улыбнулся любовнице.
– Да, но она в ответ не улыбнулась.
– Я видел. Почему?
– Что почему?
– Почему ничего нельзя?
– Из-за Джорджа.
– Джордж – это причина?
– Да.
– Он здесь?
– Не знаю.
– Я хочу с ним познакомиться.
– Не советую.
– Ты, кажется, живешь в царстве страха. Что это?
– Где?
– Вон та штука в ограде.
– Это Шалунишка.
– Чего?
– Так у нас называется. Ллудов источник. Это гейзер. Он выбрасывает небольшой фонтан. Очень горячий.
– С виду ничего особенного. Где настоящий горячий источник?
– Ты его не увидишь. Он где-то внизу.
– Ты его видел?
– Нет.
– А эта девушка кто?
– Антея Исткот.
– Она тоже не улыбнулась. А ты ей улыбнулся.
– Она меня не видела.
– Видела. Она тебя подчеркнуто игнорировала.
– Пусть ее. Может, хотела, чтобы я возревновал.
– Ты расстроен.
– Ничего подобного!
– В этом твоя беда – ты хочешь, чтобы тебя все любили.
– Хватит меня пилить.
– Ну хорошо, я умолкну.
– И дуться тоже не надо.
– А с ней кто?
– Гектор Гейнс. Историк. Он тебе понравится.
– Представь меня.
– Не сейчас.
– Притащил меня сюда, а теперь не хочешь ни с кем знакомить.
– Вон Алекс!
– Где?
– Вон там.
– Та девушка в зеленом купальнике, которая разбрызгивает ногой воду и крутится как штопор?
– Да. Она это любит.
– Что-то она мне напоминает, я видел что-то похожее однажды, в бассейне на западе Ирландии.
– Ну ладно, я пошел плавать. Веди себя хорошо.
Том нырнул и поплыл к Алекс. Ему, как и Адаму, было легче разговаривать с ней в воде. Алекс перестала крутиться волчком и помахала Тому. Он проплыл рядом, коснулся мокрого гладкого плеча и слегка сжал. Она положила руку ему на голову, подергала за мокрые кудри. Он поплыл дальше, и на сердце у него полегчало. Он и вправду хотел, чтобы его все любили – все без исключения.
Алекс поглядела ему вслед. Она прекрасно понимала: то, что он поселился отдельно, – значимый поступок, объявление независимости. С другой стороны, она знала, что Том хочет того и другого сразу – и быть отдельно, и чтобы его присутствия жаждали. Вчера он приходил в гости. Она не специально изображала занятой вид, рассеянность. У нее действительно не было возможности хлопотать вокруг Тома, кудахтать над ним по своему прежнему обыкновению. Он застал ее в Слиппер-хаусе, где она и Руби занимались уборкой, двигали мебель, расставляли новые купленные ею вещи. Том и Руби перетаскали наверх что потяжелее. Алекс не объяснила Тому причины перемен. Руби она их тоже не объясняла. Робин Осмор написал Розанову, изложив условия аренды. Алекс было не по себе, и она была счастлива. Жизнь опять стала живой и непредсказуемой.
– Не капай на меня.
– Извини.
– Я хочу познакомиться с Джорджем.
– Его тут нет!
– А это твой другой брат идет, с мальчиком?
– Брайан, привет! Помнишь Скарлет-Тейлора?
– Привет. Я слыхал, ты вчера ходил к Алекс.
– Откуда ты знаешь?
– Габриель звонила. Мы перестали к ней ходить.
– Правда?
– Если бы.
– Ты слыхал про новый заскок Алекс? Она вздумала разводить пчел!
– Ее надо остановить любой ценой.
– Как поживает собачка, папильон? – спросил Эмма у Адама.
– Спасибо, хорошо, – ответил Адам дружелюбно, но отстраненно и с достоинством.
– А он не здесь?
– Его сюда не пускают. Я бы хотел, чтобы он тут поплавал. Он хорошо плавает. Любит плавать.
– Мы едем к морю? – спросил Том у Брайана.
– Да, я думаю, пикник всей семьей, летом, как обычно.
– Остановимся в гостинице?
– Нет, только на один день.
– Только не в Мэривилль, я этого не вынесу.
– Вон луна, – сказал Адам Эмме. И действительно, луна, идеально полная, бледная, как творог, висела на сияющем синем небе, – Почему она не светит?
– Солнце ей не дает.
– У вас есть собака?
– Нет, – ответил Эмма.
И ощутил комок в горле. У него была собака, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Адаму, очаровательный спаниель с пятнистым носом. Собаку насмерть сбила машина у него на глазах.
– Была… когда-то… – сказал он.
Адам понял и отвернулся.
– Берегись, – сказал Том, – Перси Боукок и миссис Осмор.
– Поздно… Здравствуйте, Перси, здравствуйте, миссис Осмор.
– Позвольте представить вам моего друга. Эммануэль Скарлет-Тейлор. Мистер Боукок, миссис Осмор.
Перси (из богатых Боукоков, кузен Габриель) спросил у Брайана:
– Как вы думаете, согласится профессор Розанов прочитать лекцию в Эннистон-Холле?
– Понятия не имею. Я что, нянька старому дураку? – ответил Брайан.
Брайан был так груб, что люди порой говорили: он тот же Джордж, только на другой лад, но это был лишь façon de parler [69]69
Оборот речи (фр.).
[Закрыть].
– Подскажи мне идею для песни, – сказал Том Адаму.
– Зачем?
– Затем, что мы со Скарлет-Тейлором собираемся написать шлягер и заработать кучу денег.
– Ничего подобного, – возразил Эмма.
– Я напишу слова, а он музыку. Придумай что-нибудь. Для песни на самом деле нужна только одна строчка.
– Как насчет… ну… «это всего лишь я»? «Просто я».
– «Просто я»?
– Да. На листе сидят две улитки, каждая со своей стороны. Потом одна переползает на другую сторону листа и говорит другой: «Это просто я».
– Обязательно улитки? – спросил Том, подумав.
– Я вижу улиток, – твердо сказал Адам.
– По-моему, это гениально, – заверил Том.
Миссис Осмор спросила Эмму, как ему нравится Эннистон. Очень интересный город, ответил Эмма.
– Вы ирландец, мистер Тейлор?
– Да.
– О, я знаю. Все скорби Ирландии! Должно быть, вы нас ужасно ненавидите за то, что мы до сих пор оккупируем вашу страну.
Эмма мило улыбнулся.
– Это Том Маккефри? – спросила Перл.
– Да.
– Он вырос.
– Он не такой хорошенький, как был, – заметила Диана, питавшая к Тому странные чувства.
– Как дела в Белмонте? – спросила Перл у Руби.
– Плохо.
– Что такое?
– Лиса. Лиса вредит.
Это было старое цыганское поверье.
– Не говори глупостей, – отозвалась Диана.
– Будет беда.
– Ты, наверное, пойдешь повидаться с профессором Розановым? – спросила Диана у Перл, – Он тебе должен заплатить выходное пособие?
– Насколько я знаю, нет.
– Нынче плохо с работой.
– К счастью, мне работа не нужна.
– Что ты сразу обижаешься.
– Ты сейчас к нему идешь? – спросила Руби.
– Не сейчас.
– Завтра? Он вернулся в старый дом в Заячьем переулке – странно, правда? – спросила Диана. – Ты где остановилась? В Королевском отеле, наверно?
Перл залилась краской. Розанов не сказал ни ей, ни Хэтти, что едет в Эннистон. Она думала, что он в безопасном далеке – в Калифорнии. Если он ее увидит… Пылая от стыда, она огляделась в ярком солнечном свете. Произнесла:
– Мне надо бежать, нужно позвонить, спасибо за компанию.
Повернулась и бросилась к выходу.
– Что это вдруг на нее… – начала Диана.
– Мадам идет, – сказала Руби.
Так она до сих пор иногда величала Алекс.
Пошел дождь.
– Раскрой зонтик, промокнешь, – сказал Том Эмме.
– Иди оденься, ты дрожишь.
– Нет.
– Ну, мне холодно на тебя смотреть.
– Смотри, вон Джордж.
Эмма, уже раскрывший зонтик, снова закрыл его.
Джордж в черных плавках застыл на краю бассейна. Он вглядывался в даль и думал. Сегодня утром он опять спросонок слышал птиц, говорящих по-человечьи. Потом подумал, что это Стелла говорит за дверью, на лестнице, только там никого не было. Он пошел в сад и увидел, как рыба плывет в вершине дерева, но это был лишь заблудившийся обрывок сна. Он позвонил в Эннистонские палаты и выяснил, что Джон Роберт снял там номер. Он пошел в библиотеку, чтобы доподлинно узнать, что случилось со Шликом, но не нашел ни одной книги про Шлика.
Выходя из воды, он заметил Диану, понял, что и она его заметила, видел, как она медленно отвернулась и ушла. Конечно, ему очень хотелось пойти к Диане, оказаться в привычной комнате, втягивать запах ее сигарет, держать ее за руку, больше ничего. Но он боялся идти. Сейчас нельзя быть слабым, мягким, позволить себя утешать. Он думал, что, пожалуй, разрыдается там, в комнате, держа руку Дианы. В Джордже сидело что-то – не он сам, что-то мелкое, даже жалкое, замызганный зверек, противно скулящий. Джордж убил бы мерзкую испуганную тварь, если б мог. Против нее он сейчас созывал армию своих обид на весь мир, чувство вселенской несправедливости, ненависть к врагам, давнее, абсолютное презрение к женщинам. Дождь хлестал его по голове, отчего волосы еще сильнее потемнели и прилипли к черепу. Капли дождя скатывались с тела, загорелого, как у всех солнцелюбивых эннистонских пловцов. Дождь усеял его тело блестящими точками.
Валери Коссом, глядевшая на него через серую рябь воды, стиснула руки на груди, а душу укрепила мыслями о генеральной линии партии. Она никогда еще не говорила с Джорджем. Она спрашивала себя, случится ли это когда-нибудь.
– Представь меня Джорджу.
– Нет.
– Боишься.
– Ой, Эмма…
– Тогда я сам сейчас представлюсь.
– Ты не знаешь… стой… ладно, как хочешь.
Том, почти голый, и Эмма, полностью одетый и все сильнее промокающий, поскольку так и не раскрыл зонтик, прошествовали вдоль бассейна, потом повернули и пошли вдоль другой стороны к Джорджу, одиноко стоящему под дождем, который к этому времени, хлеща и кусая, загнал почти всех купальщиков обратно в воду.
Джордж заметил приближающихся, затем узнал Тома и едва заметно повернул голову.
– Джордж… привет…
Джордж так и стоял, слегка повернув голову, косясь в сторону брата, но не глядя на него. У Тома в голове возник странный образ, похожий на воспоминание, – безумец, сидящий в шкафу. Том остро ощутил то, что раньше лишь смутно улавливал, – исходящую от Джорджа жуть, неприятную, как запах призрака.
Том продолжил:
– Познакомься, это мой друг, Эммануэль Скарлет-Тейлор.
Джордж ничего не сказал. Он шевельнулся. Том дернулся.
Джордж, все так же не глядя Тому в лицо, схватил его за руку, на миг очень сильно сжал, потом отпихнул ладонью, одновременно вернувшись в прежнюю созерцательную позу.
Том отступил, врезался в Эмму, резко повернулся и повел его прочь.
– Ты дебил.
– Извини…
– Ты же видишь, какой он. Точнее, не видишь.
– Ну и какой же?
– А, да ну его в жопу. Я замерз, как собака. Пойду оденусь.
Том спешил в раздевалку, уже дрожа от холода, но рука у него горела от безжалостной хватки Джорджа. Плоскость ладони Джорджа все еще давила ему на плечо. Уже заворачивая в дверь, он увидел вдалеке, в перспективе, спины как раз входивших в Променад Антеи Исткот и Гектора Гейнса. Он нашел ключ, чтобы вызволить одежду из шкафчика, и целую секунду чувства бушевали в его миролюбивой груди.
В Променаде Антея Исткот и Гектор Гейнс пили кофе. Антея надела круглые тонированные очочки. Она была весьма близорука, хоть и удачно это скрывала. Тем не менее она видела, как Том ей улыбнулся, и притворилась, что не заметила. Теперь ей было не по себе из-за этого. Она очень любила Тома, которого знала еще с тех пор, когда оба были совсем маленькие, но, конечно, не была в него влюблена; просто он иногда как-то слишком бодро принимал тот факт, что ему не суждено владеть ею.
Гектор Гейнс мучительно старался не глядеть на груди Антеи, в данный момент надежно и уютно упакованные в обтягивающий лиловый свитер. Гектор твердил себе, что ей двадцать один год, а ему тридцать четыре, что он закончил трудиться над Гидеоном Парком и скоро должен ехать в Абердин, навестить мать, в чьи редких письмах, полных любви, никогда не было ни одного упрека за его за нечастые приезды.
Брайан Маккефри, терзаемый сходными муками относительно грудей Антеи, подошел к прилавку заказать себе кофе, а Адаму – особую смесь ананасового сока и кока-колы. Он поздоровался с Антеей, которую, конечно, прекрасно знал, поскольку она тоже была из Друзей, и с Гектором, которого знал в лицо.
– Как твой дядя Билл? – спросил он у Антеи, – Я слышал, ему нездоровится.
– С ним все в порядке. Адам, привет! Ты кто – дерево?
Адам, стоя с распростертыми руками, ответил:
– Нет, я сушу свои крылья.
Брайан и Адам отошли, взяв напитки, и Адам, который никогда не звал Брайана ни папой, ни как-то иначе, спросил:
– Почему луна иногда бывает ночью, а иногда днем?
– Потому что она крутится вокруг Земли, а мы – вокруг Солнца.
– Как это?
– О боже… она… я потом в книжке посмотрю.
Брайан сел и грохнул на стол свою чашку кофе. Он только что узнал, что бюджет муниципалитета урезали и он, скорее всего, останется без работы.
Гектор робко спросил Антею:
– Может, пойдем посмотрим выставку скульптур в ботаническом саду или выставку Эннистонского общества художников в Холле?
– Идите, я вас там найду, – ответила Антея.
Она хотела пойти помириться с Томом.
– Но на какую?
– Что на какую?
– На какую выставку?
– А, художников. А то дождь еще не кончился.
Явилась Габриель. Она влетела в макинтоше и черной зюйдвестке, с которых капало на пол, и плюхнулась за стол к Брайану.
– Ты опоздала, – сказал Брайан.
– Она ушла.
– Кто?
– Стелла. Я вышла в магазин, а она пропала. Она оставила записку – что ей обязательно надо идти и чтобы я не беспокоилась.
– Ну что ж, она у нас пробыла достаточно долго, и мы ей никак не помогали.
– Но куда она пошла?
– Ну если ты не знаешь, то я и подавно.
– Не могла же она пойти обратно к Джорджу!
– Почему бы и нет. В любом случае это не наше дело.
– А если она покончит с собой?
– Не покончит.
Габриель разрыдалась.
– Ну хватит! Давай, пошли домой.
Вернон Чалмерс, директор Института, сидевший у себя в кабинете, во флигеле, вздрогнул от внезапного шума, доносившегося вроде бы из сада Дианы. Директор сначала решил, что там идет какая-то драка или начались беспорядки. Потом он понял, что это смех. Он встал из-за стола и подошел к окну.
Том Маккефри оделся, вышел под дождь и услышал тот же звук. Его догнала Антея.
– Привет.
– Антея, привет. Что там такое?
– Пойдем посмотрим.
Том на миг взял ее за руку, и они побежали вдоль края бассейна.
Возле Ллудова источника собралась небольшая толпа. Том рванулся туда и увидел странную картину: Эммануэль Скарлет-Тейлор, промокший до нитки, беспомощно и отчаянно плясал внутри решетки, окружающей источник.
Все случилось очень просто. Эмма расстроился, вспомнив о своей собаке, и ему внезапно захотелось подойти к источнику и попробовать, насколько горячая там вода. Ближайший камень послужил ему ступенькой, и запрыгнуть в ограду оказалось очень легко. Выбраться – другое дело. Внутри не на что было опереться, а решетка, высотой по грудь, заканчивалась остриями, загнутыми внутрь. Эмма, разозленный собственной глупостью и провоцируемый смехом зевак, бегал туда-сюда, щурясь, глядел сквозь залитые дождем очки, пытаясь найти хоть какую-то опору для ноги, потом попытался вылезти, опираясь руками о загнутый верх прутьев решетки. Изгиб был слишком высоко, а Эмма недостаточно силен. В ободряющих воплях зрителей зазвучала издевка. Из толпы выдвинулась внушительная фигура: Неста Уиггинс в бикини. Она закричала: «Что смеетесь, помогите ему!» – к пущему веселью зрителей. Но в одиночку она ничего не могла сделать. Неста протянула Эмме руку, но он отказался за нее хвататься. Неста умчалась с криком: «Принесите лестницу!»
Том покатился со смеху. Потом ринулся вперед, добежал до решетки, стал на колени и просунул крепкое колено меж прутьями. Эмма бросился к нему, поставил ступню на колено друга, ухватился за верх ограды и вырвался на свободу. Его побег сопровождался аплодисментами и криками. Алый от смущения, Эмма помчался к выходу.
Том побежал за ним.
– Ты забыл зонтик. Хочешь, я сбегаю?
Эмма шел вперед в мрачном молчании, и Том поспешил за ним, все еще смеясь.
