Текст книги "Что с нами происходит? Записки современников"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Валентин Распутин,Василий Белов,Василий Песков,Алесь Адамович,Алексей Лосев,Лев Аннинский,Павел Флоренский,Юрий Лощиц,Сергей Субботин,Татьяна Глушкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

В. А. Хомутов, заслуженный работник культуры из Тбилиси, пишет, что, будучи в Таллине, он посетил старое, «ныне уже закрытое и ставшее парком таллинское кладбище». И вдруг его внимание привлек «какой-то, явно нетипичный для этого кладбища, жалкий камень, едва поднявшийся над землею… Он так невыгодно „выделялся“ тут из всеобщего мрамора, гранита и лабрадора… „Игорь Васильевич Северянин 16.V.1887―20.XII.1941“, – прочитал я, не веря своим глазам… Мне кажется недопустимым и кощунственным, что над могилой некогда популярнейшего стихотворца, „короля поэтов“… нет до сих пор надгробия, достойного его имени». Читатель предлагает «соорудить на могиле поэта памятник, который он так заслужил». Очевидно, общий стиль кладбища так подействовал на Хомутова, что после роскошного памятника какому-нибудь купцу первой гильдии смущенный взгляд путешественника споткнулся о незаметный, скромный в размерах памятник поэту. А что же Хомутов ожидал увидеть – внушительный монумент, увенчанный короной (все-таки – «король поэтов»!)?! На могиле Игоря Северянина поставлен вертикальный надгробный камень – доломит с высеченным на нем именем поэта и строками из стихотворения. С 1973 года могила поэта значится в списке памятников культуры республиканского значения. За ней ухаживают. Возможно, земельный участок вокруг могилы мог бы быть оформлен с бо́льшим вкусом. Что же касается скромности памятного знака, то невольно вспоминается небольшой, благородной скромности памятник на могиле В. В. Вересаева, и черный камень на могиле М. А. Булгакова на Новодевичьем кладбище в Москве, и деревянные кресты на могилах В. Д. Поленова и его жены – в ограде, на холме, над Окой, и без каких-либо знаков и надписей – безымянная могила Льва Толстого в Ясной Поляне… Стихия жизни, линия той или иной судьбы выражают себя и в этом – расположении могил, пластике строений в некрополях, в преувеличении заслуг и в скромности, по-своему выражающей смысл и чувство великой Вселенной, наконец, в желании развеять свой прах над горами и над морем… Могучая многовековая зелень, синева неба – дремлющие «силы жизни». Склоняющееся, вечно зеленеющее древо. Нет ничего более противоречащего этому, чем камень-начальник, памятник-начальник… Произвол, выраженный в камне, деспотический памятник… А ведь и такое нередко назойливо выступает, беззвучно кричит в ограниченном пространстве тишайших улиц известных некрополей. Каменное воплощение все той же суеты и варварства. Строительство некрополей в больших городах, так же как и сами города, требуют не только скульпторов, но и высококвалифицированных, с развитым чувством прекрасного градостроителей специального профиля, архитекторов, ландшафтных архитекторов. Взаимосвязь между растущими городами и новозаложенными, так же как и старинными, закрытыми кладбищами – непростая, требующая от властей да и от всех нас в высшей степени деликатности. Чего греха таить, иной раз при самых благих намерениях как раз деликатности и культуры чувств нам не хватает. Казалось бы, – память павших в Великой Отечественной войне для каждого из наших современников священна. Однако в последнее время во множестве случаев ее увековечивают странным образом: возводят пушку, или многоствольный миномет, или танк на пьедестал. Добро бы в одном или двух исключительных случаях, а то ведь – во множестве. Зачем? Память-то человека, людей, справедливости мы увековечиваем, а не обожествляем оружие! Мало ли какие можно найти знаки – печали, света, патриотизма, гуманизма, наконец, – почему выбирается знак оружия, причем реального? Над этим стоит всем миром как следует поразмыслить…

Выражения той или иной культуры Памяти далеко не безразлично для духовного воспитания общества в целом (причем такого рода воспитание происходит незаметно, постоянно и занимает немалое место в нашей жизни). Мы, кажется, в нашей повседневной жизни все-таки забываем, что, кроме открытых и видимых всем, существуют невидимые, своего рода подземные реки Памяти. Никогда не забуду тот зимний день, когда мы, ученые и писатели, после заседания в Пушкинском доме пришли в Александро-Невскую лавру поклониться праху Василия Андреевича Жуковского накануне 200-летия со дня его рождения. Сквозил, кружился редкий снежок. Оратор был один – поэт, помнивший время Ленинградской блокады. Он снял шапку и произнес взволнованные слова во славу русской классической литературы. Слова – соединяющие время. Я скорее чувствовал, чем видел глаза молодых людей, стоящих рядом со мной и поодаль. Чувствовал волнение их душ. Рядом с могилой Жуковского – могилы Н. М. Карамзина, Ф. М. Достоевского. Чувство пронзительного родства объединяло нас. Можно ли такое забыть!..

Воспитание высоким строем культуры – великое воспитание. И облик кладбищ – часть нашей живой жизни. Отсюда такое беспокойство, такая тревога звучит в ряде писем, рассказывающих об утрате культурного облика некоторыми из нынешних кладбищ. Тот же С. Л. Щеглов из Тулы с возмущением говорит о «неписаных правах, которыми пользуется группа людей из числа обслуживающего кладбище персонала… Им, оказывается, непреложно нужна дополнительная (и весьма немалая) мзда за уже оплаченный печальный ритуал погребения да еще и несколько бутылок водки в придачу. Именно эти люди заменяют в общении с вами неуловимую и невидимую „администрацию“. Попробуйте не выполнить их требований! У них десятки способов оскорбить ваше чувство в этот скорбный день. Не найдется, например, веревок, чтобы опустить в могилу гроб (приходит на память: когда-то его опускали на холщовых полотенцах); лопаты, чтобы засыпать землей могилу. Ведь, как это ни прискорбно, большинство подвизающихся здесь с утра до вечера „на взводе“, под тяжким грузом перманентного похмелья».

Добавим к этому, что существующий так называемый «кладбищенский бизнес» – весьма распространенное явление и его необходимо искоренить самым решительным образом. Существует даже продажа мест, где были ранее захоронены останки других людей (вспомним случай с исчезновением надгробья и могилы Н. В. Успенского). Об этом надо сказать с полной откровенностью. Особо «ценными» считаются места, расположенные неподалеку от захоронений, отмеченных известными именами, часто посещаемых. В связи с этим произошел недавно примечательный случай. В одной из полемических статей было сказано, что «фанатические поклонники» В. Высоцкого в ажиотаже якобы затоптали могилу «майора Петрова», находящуюся неподалеку от могилы Высоцкого. В действительности же никакой могилы «майора Петрова» поблизости не существовало: она исчезла так же неожиданно, как и возникла (читатель А. Лапин, фотохудожник по профессии, прислал в редакцию две фотографии этого места, зафиксировавшие «таинственное исчезновение»). Несколько раньше на этом же месте «была» могила мифического «режиссера Петрова». Все это делалось, судя по всему, для того, чтобы повыгодней продать подходящему покупателю «видное место» для захоронения родственника. Историки-краеведы, досконально знающие историю Ваганьковского кладбища, доподлинно выявили эти и другие факты «кладбищенского бизнеса». Моссовет принял ряд мер против злоупотреблений и махинаций в этой сфере общественного бытия. Но не слишком ли мягкие приняты меры? И не слишком ли редко обращаемся мы к законам, охраняющим памятники культуры и стоящим на страже неприкосновенности памяти каждого умершего. Законы эти внесены в Конституцию СССР, но на практике еще не разработаны, не освоены и – по признанию краеведов – покамест являются «неработающими законами». Жизнь законам (даже принятым) дают сами люди, наполняя их повседневной жизненностью (или до времени закрывая на них глаза). В этом тоже кроется, на наш взгляд, одна из коренных проблем живой, действенной общественной культуры.

Итак, как мы видим, сохранить, а в ряде случаев восстановить облик некрополей – дело немалой значимости. На это выделяются государством и Обществом по охране памятников истории и культуры немалые средства. Но и здесь зачастую не выдерживается культура памяти, в том смысле, что нарушаются нормы и правила ведения реставрационных работ. Не учитывается характер существования камня во времени, нередко нарушается технология реставрации каменной скульптуры. Дорогостоящие (весьма выгодные для скульпторов-реставраторов) работы ведутся в первую очередь. Причем утраченные элементы возрождаются зачастую лишь по воле и фантазии реставратора, выполняются в новом камне – без достаточных скрупулезных исследований, без учета необходимых аналогий. Деньги уходят на дорогостоящие реконструктивные работы, а долгая сохранность памятников не осуществляется, постоянный уход за ними не ведется… Что и говорить, деньги расходуются, а процесс разрушения продолжается. Все это выявлено на примере ряда мемориалов, и даже такого известного, как Донской монастырь…

Дело Памяти

Людмила Андреевна Проценко, уже упоминавшаяся жительница Киева, двадцать лет назад с еще пятью энтузиастами приступила к сбору материалов для справочника «Киевский некрополь». Работа оказалась напряженной, забирающей много сил и времени. Молодежь ее по разным причинам не выдержала, и через три года продолжили работу лишь двое – врач-пенсионер Степан Максимович Даниленко и Людмила Андреевна, опытный архивист. Потом она осталась одна. Проработаны десятки архивных фондов во всех архивах Киева, все справочные издания, вся периодика. По нескольку раз пройдены все захоронения. В результате создана картотека более чем на 20 тысяч лиц за 1500 лет существования Киева. Это иначе как подвигом и не назовешь. Последовали десятки открытий, исторических уточнений. К примеру, недавно Проценко уточнила даты смерти и места захоронения близких родственников великого русского писателя Н. С. Лескова: брата, сестры, матери… На том самом заседании в Центральном Доме литераторов к Людмиле Андреевне неожиданно со словами благодарности обратилась присутствующая там московский фольклорист-музыковед Ю. Е. Красовская: оказалось, что Проценко лет десять назад помогла ей найти потерянные могилы деда и бабки.

Кроме колоссальной работы по собиранию «Киевского некрополя» Проценко вместе со своими товарищами по Обществу охраны памятников ратует за создание в Шевченковском районе Киева Лукьяновского мемориала. Для этого они берутся упорядочить территорию закрытого уже двадцать лет старинного кладбища, издать путеводитель и т. д. Проект предполагаемого мемориального кладбища уже разработан… Есть все предпосылки к тому, чтобы это замечательное начинание осуществилось.

Есть немало подлинных энтузиастов и среди московских краеведов. Назову, к примеру, Виктора Васильевича Сорокина. Он не только прекрасный знаток истории столичных улиц, мемориалов, старинных кладбищ, но и неутомимый, энергичный человек. Памятен случай, когда он пометил нумерацией могилы ряда деятелей науки, литературы и искусства, не находившиеся в то время под охраной государства, и тем самым спас их от исчезновения. А уж потом доказал, что их необходимо внести в список охраняемых. Сейчас Виктором Васильевичем подготовлена к изданию уникальная рукопись примерно в 10 авторских листов – «Московский литературный некрополь». Дело за тем, чтобы нашлось издательство. А ведь вышедшая в свет подобного рода книга – уже сама по себе – станет охранной грамотой, на которую можно будет опираться при защите памятников культуры от уничтожения. Мы, к сожалению, часто ошибочно полагаем, что кем-то свыше должно организовываться дело памяти, а мы лишь будем счастливыми и благодарными свидетелями этого. Кем-то свыше!.. Между тем, наверное, все-таки дело памяти – общее, каждодневное, кропотливое дело живой жизни. И строительство Памяти – неотъемлемая часть Жизнестроительства. Тут немалую роль играет энергия личности (люди типа Л. А. Проценко, В. В. Сорокина) и, разумеется, энергия коллективного усилия. Мы часто употребляем формулы: «Надо сделать то-то!» или «Необходимо срочно предпринять…» А кто это будет делать, кроме нас самих? И нелишне спросить самого себя: «А я сам затратил хоть малую часть собственной энергии на благородное дело? А был ли в достижении задуманного хоть сколько-нибудь самоотвержен?..» Совсем недавно стараниями краеведов была обнаружена запись о месте захоронения на Ваганьковском кладбище русской писательницы Л. А. Авиловой, могила которой считалась затерянной. Теперь – задача поставить памятник, точно так же, как образовать мемориальную площадку писателей-народников на том же кладбище. Реставрация дома, с которым связано имя композитора А. А. Алябьева в Пущино, приведение в должный вид могилы Е. Р. Дашковой в Троицком – разве это не общее дело, прежде всего ученых академгородков в Пущино и в Протвино? Или это им не под силу? А если не под силу – то стоит призадуматься о духовном климате этих городков. В конечном счете речь идет о культуре жизни. В Тарту, например, на старинном городском кладбище, на могиле М. А. Протасовой, любовь к которой осветила поэзию В. А. Жуковского, – всегда свежие цветы. Их приносят не только путешествующие поклонники великого поэта. За могилой Маши Протасовой (М. А. Мойер) следят местные жители: многие годы это делал Иоханнес Юрьевич Маадла, а теперь обихаживает ее могилу преподавательница Тартуского университета Любовь Николаевна Киселева. И снова скажем: прежде всего ищи человека, ищи личность!

Изучая читательскую почту, с удовлетворением отмечаешь, что многие и многие понимают трудную проблему сохранения старых и старинных кладбищ, культуру их поддержания как общенародную проблему. В частности, это отчетливо прозвучало в письме москвички Н. И. Александриной, которую заботит проект переустройства Лазаревского кладбища в Рязани. П. С. Владимирова, также жителя Москвы, волнует судьба старинного Всехсвятского кладбища в Туле. Меня, как человека, многие годы проживавшего в городе оружейников и прочно связанного с его обычаями и традициями, это тоже в немалой степени беспокоит. В скором времени истечет двадцатилетие с тех пор, как Всехсвятское кладбище было закрыто. Существует проект переустройства кладбища – с превращением его в парк с сохранением мемориала, связанного с воинскими захоронениями в память о Великой Отечественной войне, но с утратой могил многих и многих жителей славного города. Правомерно ли это? Сейчас в Туле работает группа московских архитекторов во главе с В. К. Катковым: создаются своеобразные книги памяти с использованием специальной съемки, с топографической привязкой каждого участка и каждого сохранившегося на нынешний день захоронения. При этом проводятся и записываются тщательные промеры всех надгробий, сохраняются фамилии, имена и отчества, даты рождения и смерти людей ушедших. Что и говорить, книги создаются прекрасные. (Тульское отделение ВООПИК сумело выделить на оплату этой трудоемкой работы соответствующие средства.) Но что же, кладбище перейдет, скажем, в 30 квалифицированно, «с веком наравне» составленных уникальных томов памяти, а в натуре в большей своей части исчезнет?.. Это что, современное решение проблемы?.. Культура ли это? Владимир Константинович Катков рассказывал мне, что почуявшие близящийся момент ликвидации Всехсвятского кладбища некие «искатели сокровищ» стали уже кое-где на его территории заниматься гробокопательством… Мало, мало, и еще раз скажем: мало – сохранять кладбища только на листах бумаги. Тому подтверждение – тревожное, страстное письмо 1694 жителей города Барановичи о центральном городском кладбище, – почти ровеснике города, – ныне закрытом. История века по-своему запечатлелась в его памятниках, надписях, именах. В горисполкоме жителям ответили, что по истечении двадцатилетнего срока «на территории закрытого кладбища никакого строительства производиться не будет». «А когда срок истечет, тогда что, – „будет производиться“? – справедливо вопрошают жители. – Тогда что, можно будет перечеркнуть историю города, историю его души?» Пять лет, двенадцать, пусть хоть шестнадцать, пусть даже двадцать лет имеется в перспективе до того момента, когда на месте кладбища начнется строительство. Разве такую перспективу можно считать культурной?! Напротив, культура Памяти, культура жизни пульсирует не в бездушном прагматизме, но в тревоге граждан. Они обратились не только к городским властям, некоторые из них, участники минувшей войны, написали уважаемому писателю, тоже прошедшему войну, правдиво отражающему ее в своих книгах. Любимый писатель почему-то не ответил. Я со своей стороны в письме к собрату по литературе подтвердил просьбу жителей города Барановичи. Но и тут собрат не отозвался… Что-то неладное происходит подчас с нашим братом литератором в конце нынешнего века. Можно ли помыслить, что на обращение такого рода не отозвался бы Лев Толстой, или Федор Достоевский, или Чехов… Неужели мы столь заворожены ценностью собственных писаний, что не можем даже на краткий срок оторваться от «художественных страниц» и отозваться на боль человеческую, помочь впрямую, силой хотя бы своего «признанного» авторитета, подсобить живой жизни? Это мы-то, в последнее время во всех падежах склоняющие высокое слово нравственность…

В унисон с коллективным письмом жителей белорусского города Барановичи звучит письмо москвички Ольги Фаддеевны Бородиной – крик одной души. Она вдова гвардии полковника А. А. Бородина и сама участница войны, потерявшая на войне и мужа и сына – всех близких. Могила мужа, которую она постоянно навещала до последнего времени, была на каунасском Братском кладбище. Один из отрядов юных следопытов в Литве носит имя ее мужа, в Музее боевой славы средней школы № 37 в Вильнюсе есть «Уголок имени гвардии полковника А. А. Бородина». Ольга Фаддеевна особенно была тронута, увидев в 1984 году, в День Победы, на плите, на могиле мужа – высеченные ландыши… Но вот осенью того же, 1984 года началась реконструкция Братского кладбища. «Если кладбище нуждалось в благоустройстве и плиты на могилах постарели, то лучше заменить их новыми, – резонно замечает О. Ф. Бородина. – Зачем же уничтожать могилы? Разве они могут мешать благоустройству кладбища и портить его вид? Для того и кладбище, чтобы там были могилы, а не выровненная площадка, на которой – стелы с именами по алфавиту». Вспоминая светлый праздник Дня Победы, мы часто говорим: «Стояли не на жизнь, а на смерть». Но ведь неуважение к памяти каждого погибшего за Отечество, за торжество справедливости – всего лишь через четыре минувших десятилетия – как бы попирает законы памятливости на доброе, законы благодарности и справедливости. Понимают ли некие «деловые люди», что не везде и не во всем ускорители времени благотворны. Понимают ли, что они преподают своего рода уроки безнравственности молодым поколениям?

Четыре года назад в очерке «Пока стоит Памир», опубликованном «Литературной газетой», рассказывалось, какие коллективные усилия были затрачены, какая отвага и самоотверженность были проявлены группой альпинистов, чтобы спустить тела своих подруг по спорту, погибших девушек с горных высот к подножию гор и придать их прах земле. Теперь они лежат «на холме, усеянном эдельвейсами, на виду главных вершин». Какое благородство и мужество. Это – в горах, в экстремальных ситуациях. А что же на равнине, в повседневной жизни? Может быть, терпеливое исполнение Памяти, каждодневное, естественное, как дыхание, – труднее всего дается людям… Повторяю, более всего не корить, а поразмышлять всем миром хочется, посочувствовать друг другу… Не на словах, а всем сердцем посочувствовать, всем существом. И слезам надо верить, не отмахиваться от слез людских. Даже если взгляд твой застит розовый туман нетерпения осуществить ту или иную научно-техническую идею за счет исторической памяти, знай, что ты режешь по живому…

Много дельных мыслей высказали читатели, что и как нужно сделать, чтобы последний приют человека выглядел достойно. Например, предлагают открыть специальный банковский счет, куда могут поступать добровольные пожертвования как на поддержание культуры и порядка на кладбищах в целом, так и на отдельных могилах, на починку и реставрацию надгробий и т. д. Счет этот должен быть широко известен. Наблюдать за всем этим могут местные Советы.

В ряде писем просьба: «Внесите предложение об установлении общенародного Дня Памяти». Замечательная мысль. Днем Памяти мог бы, к примеру, быть день 22 июня или какое-нибудь другое число. Определение ежегодной даты хорошо бы всенародно обсудить, а потом узаконить.

Константин Паустовский описывал, как на острове Джерси в Ла-Манше местные жители кладут к подножию памятника Виктору Гюго – в день его смерти – несколько веток омелы. «Гюго изображен идущим против сильного ветра». Существует местное поверие: ветка омелы «приносит счастье живым и долгую память умершим». Какое мудрое миропонимание: счастье – долгая память. Не то что: умру – на могиле лопух вырастет…

Предчувствую, словно бы слышу, как в День Памяти будет звучать в каждом сердце и во всю ширь родного пространства просветляющий и тишайший колокол незатихающей жизни.