Текст книги "Что с нами происходит? Записки современников"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Валентин Распутин,Василий Белов,Василий Песков,Алесь Адамович,Алексей Лосев,Лев Аннинский,Павел Флоренский,Юрий Лощиц,Сергей Субботин,Татьяна Глушкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

В конце 20-х годов ректором консерватории был назначен Болеслав Пшибышевский, хотя и сын известного польского писателя, но отчаянный вульгарист и деспот. Он начал с того, что переименовал консерваторию и дал ей название «Высшая музыкальная школа имени Феликса Кона». Посыпались бесконечные изменения учебного плана, произошло дикое сокращение теоретических и беспримерное раздувание политэкономических курсов. Пшибышевский говорил, что самое главное – это политическая образованность студенчества, а музыка придет сама собой. Родившись в высоко культурной семье, Пшибышевский получил хорошее музыкальное образование, так что во время совещаний он вдруг вскакивал с места, подбегал к роялю и проигрывал краткие, но подчеркнуто-виртуозные пассажи из старой музыки. Это была чистейшая показуха, и после своей краткой, но высоко виртуозной игры он тут же возвращался и продолжал вести заседание. В обращении с сотрудниками он всегда был абсолютно галантен, но ото всех требовал обязательного проведения сплошной политической агитки.

Многие консерваторские профессора стали подавать в отставку, и среди них такие крупные и популярные деятели, как А. Б. Гольденвейзер или К. Н. Игумнов (правда, отставка эта наверху не была принята). Я тогда спросил у Конюса: «А вы не боитесь, что Пшибышевский вас отчислит без всякого вашего прошения об отставке?» Конюс ответил на это с таким мудрым спокойствием, которому можно было только позавидовать. Он сказал: «Таких типов, как ваш Пшибышевский, я на своем веку видел немало. И всегда это были только однодневки». И действительно, через год-два Пшибышевский куда-то бесследно исчез, и какова была его судьба, об этом лично я ничего не знаю. Знаю только одно: мы оба с Конюсом согласились в том, что Пшибышевский – это прохвост. И история только подтвердила наши взгляды.

Среди умственных страстей своего века Конюс был скептик, но весьма добродушный, спокойный, мудрый и светлый скептик, неизменно сохранявший позицию здравого смысла и, как мне кажется, неизменно игравший поэтому высокую роль хранителя общественного благоразумия.

Побольше бы таких скептиков!

И. Толстой
Русские духоборцы

В июле 1982 года я впервые летел в самолете маршрута Москва – Монреаль – Ванкувер. Советская делегация направлялась на Международный объединенный симпозиум духоборцев, молокан, меннонитов и квакеров. В нем принимали участие представители религиозных сект, общественные и политические деятели, проповедники и ученые из США, Канады, Европы и Советского Союза. Это была первая в истории встреча подобного рода, в таком составе, но самым важным были поставленные этим международным симпозиумом цели – объединение усилий всех людей мира в борьбе за мир и разоружение, провозглашение идеалов братства людей и счастья на Земле.

Мы летели восемнадцать часов, и было вполне достаточно времени, чтобы еще раз, уже в самолете, о многом подумать… Всё ли мы знаем о происхождении и сложной истории этих сект, как сложилась судьба семи тысяч русских духоборцев и их многочисленных потомков на чужбине? Знают ли внуки и правнуки духоборцев, покинувших Россию свыше восьмидесяти лет тому назад, Льва Николаевича Толстого, читают ли его, и если читают, то на каком языке? Сохранили ли они традиции предков и их верования?

Я мысленно перебирал в памяти события новой и более отдаленной истории духоборцев и убеждался, что слишком мало знаю. Духоборчество всегда противостояло официальной церкви и государственности. В России это учение особенно широко распространилось во второй половине XVIII века в Харьковской, Екатеринославской, затем Тамбовской губерниях, а оттуда среди донских казаков, и на юге – в Херсонской, Таврической, Астраханской губерниях. Известны были очаги с духоборческим населением и в Курской, Воронежской, Пензенской, Симбирской, Саратовской, Оренбургской губерниях и в центре России.

Духоборческое движение возникло в России как форма протеста среди государственных крестьян. Они, как известно, пользовались относительной свободой сравнительно с помещичьими: они выплачивали ренту и не знали произвола крепостников, отличались демократизмом и свободолюбием, вылившимся в особые религиозные формы. Особенно быстрое распространение среди государственных крестьян идей духоборчества связывается историками с периодом царствования Екатерины II.

В основе духоборчества – протест против насилия над человеком, признание равенства и братства всех людей. Духоборцы проповедовали и там, где могли, проводили в жизнь общинное устройство, отрицали государственную власть – армию и полицию, отрицали всякое убийство, поэтому отказывались от подчинения гражданским законам империи, а значит, и от солдатской и полицейской службы. Они не признавали официальную церковь и ее представителей – духовенство, иконы и церковные обряды, потому что веровали в то, что Бог в само́м человеке, находится в душе каждого человека и проявляется в любви к другому человеку, ко всем людям. «Бога мы представляем, – говорят духоборцы, – что он есть неограниченная любовь. По силе этой неограниченной, всеобъемлющей любви держится все существующее. Зло разрушает, любовь созидает. Любить ближнего – значит осуществлять любовь к Богу. Приобретая любовь, мы приобретаем Бога в сердца наши. Поэтому мы стараемся не разрушать жизнь, в чем бы она ни была, в особенности человека. Человек есть храм Бога живого, и разрушать его незаконно».

Вся история духоборцев, их учение и традиции всегда передавались устно, из рода в род, – грамоту знали немногие, даже вожди не все умели читать и писать. Мировоззрение духоборцев изложено в псалмах, молитвах и стишках, которым учат с детских лет и которые они несут всю жизнь в сердцах и возвещают во языцех. Собрание духоборческой мудрости составляет «Животную книгу», то есть изустную «Книгу жизни», или живую книгу. «Животная книга» хранит народную мудрость, предания и наставления, учит отношению к Богу, людям, к царям и вельможам. Я упомянул о вождях. Так вот, одним из первых известных нам вождей духоборцев был старик крестьянин Силуян Колесников из села Никольского Екатеринославской губернии (в 1750―1775 гг.), а затем Илларион Побирохин – купец из села Горелого Тамбовского уезда, сосланный за «смущение» народа в Сибирь на поселение.

С 1801 года по указу Александра I началось переселение духоборцев в Мариупольский уезд Новороссийской губернии на реку Молочную, сначала из Слободско-Украинской и Екатеринославской губернии, затем – из Воронежской, Тамбовской и других губерний, вплоть до духоборцев, живущих на Кавказе и даже в Финляндии. На «Молочных водах» возглавил духоборческих переселенцев Савелий Капустин, опиравшийся в своем управлении на совет из 24 стариков – представителей от разных деревень, объединенных в общину: от Богдановки, Спасского, Троицкого, Терпения, Тамбовки, от Родионовки, Ефремовки, Горелого, Кирилловки при Азовском лимане и других.

Вождь обладал большой властью, опирающейся на его авторитет среди единоверцев. Например, Капустин, по преданию, отличался необыкновенным умом, красноречием, замечательной памятью. По свидетельству духоборцев, знал наизусть всю Библию и помнил все, что ни прочел. Был он высокого роста, мужественного сложения, и его величественная осанка, походка, взгляд внушали невольное уважение.

По соседству с духоборцами в Новороссийской же губернии жили и меннониты – колонисты, переселившиеся из Польши, а туда чуть ли не из Голландии и Германии, – близкие по своим религиозным воззрениям к духоборцам. Меннониты жили единолично, но были известны умением хозяйствовать, а также тем, что использовали более передовые методы возделывания земли, содержания и разведения скота.

Савелий Капустин ввел у духоборцев общность имущества и общинное землепользование: поля обрабатывались сообща, а жатву делили поровну. На случай голода были устроены запасные магазины-склады. Соседство же с меннонитами оказалось для духоборцев во многом полезным, так как они охотно перенимали от них передовое ведение хозяйства, методы строительства домов и даже заменили зипун и лапти европейской одеждой и башмаками.

Местное начальство отзывалось о мелитопольских духоборцах самым лучшим образом, отмечало их деятельность, неутомимость в работах, усердие к сельскому хозяйству. В донесениях читаем, что леность и пьянство у духоборцев нетерпимы до того, что зараженных этим пороком они исключают из своего общества. Подати и повинности платят исправно, потому что живут зажиточно, в обращении с начальствующими лицами покорны.

Все это вызывало раздражение прежде всего у русского православного духовенства: священникам было запрещено высочайшим указом 1801 года даже входить в дома духоборцев. Начиная с 1816 года на имя херсонского военного губернатора графа Ланжерона полетели доносы, обвинения духоборцев в укрывательстве преступников и злодеев. Капустина обвиняли в распространении ереси среди соседей «российской породы». Начались преследования Капустина, заключение его в тюрьму, истязания. В 1817 году истощенного 74-летнего старика Капустина отдали на поруки духоборцам, которые вскоре объявили, желая спасти его, что он умер и погребен в селе Горелом, хотя он продолжал жить до 1820 года. Тучи сгущались, надвигались новые испытания для духоборцев.

С воцарением Николая I разразилась над духоборцами гроза: вышло «высочайшее повеление всех принадлежащих к пагубной секте духоборцев переселить в Закавказские провинции». С момента объявления этого указа в 1839 году для духоборцев вновь наступает период освоения новых земель в условиях тяжелейших гонений.

До наших дней на границе с Турцией, в Закавказье, на семи ветрах высокогорного плато, где снег лежит восемь месяцев в году, живут русские люди – потомки ссыльных духоборцев – в деревнях Богдановка, Спасское, Троицкое, Родионовка, Терпение, Тамбовка, Горелое…

С 40-х годов прошлого столетия вдали от России, за хребтами Кавказских гор, обживали эти каменистые земли, разводили скот и быстро богатели 20 тысяч русских сектантов. Ни разбойничьи набеги на них иноверцев, ни лихорадка и суровый климат не сломили их. При каждом селении, как и на «Молочных водах», у них были общие земли, которые обрабатывались сообща, общественные табуны лошадей и скота. Доходы от общинного хозяйства шли на нужды сиротского дома, на помощь одиноким и немощным. Около двадцати лет руководила духоборцами в Закавказье Лукерья Васильевна Калмыкова – Лушечка, как называли ее единоверцы.

После смерти Л. В. Калмыковой, которую духоборцы почитали великой женщиной, вождем стал ее духовный сын, 20-летний Петр Васильевич Веригин (1858―1927). Не успев взять бразды правления в свои руки, он был сослан в Обдорск Тобольской губернии по навету своих противников. Но и из ссылки он продолжал руководить большинством духоборцев, посылая им регулярно наставления о том, как организовать свою материальную жизнь и какими путями совершенствоваться духовно, готовясь к предстоящей неравной борьбе с российской государственной машиной.

Вот некоторые мысли Петра Васильевича, переданные из Обдорска устно Конкиным для сведения и руководства общинникам Закавказья: «…нам предстоит еще борьба с милитаризмом, и, чтобы наши страдания не прошли бесследно, мы должны совершить ее. Предки наши много страдали за освобождение себя и потомков своих от ложных толкователей истинного божьего пути, – это от попов и всех церковных обрядностей. Их так же ссылали, как и нас, но в еще более отдаленные и худшие места: в Колу, Камчатку, заточали их в каменные столбы, где они выдерживали до двенадцати лет и умирали».

Веригин говорит, что духоборцам нужно отказываться от присяги и не идти в солдаты: «Но приступать к этому время будет впереди, а теперь мы должны подготовить себя к этому, и подготовить искренно, сознательно… Работать и трудиться надо. Но труд этот должен быть честный и справедливый, заимствовать труд от другого человека и пользоваться им несправедливо, даже предосудительно». Среди его поучений можно найти и такие: «Пьянства яко ада избегайте, воздержанные живут здраво и хорошо, от невоздержания рождается болезнь, от болезни – смерть. А о курении табака и причинении им вреда не нужно и объяснять».

«Не убий!» – главная заповедь для П. В. Веригина. Он исподволь готовил свой народ к поистине высокому гражданскому поступку – отказаться от военной и полицейской службы. Добиться этого было нелегко. Живя на Кавказе, под влиянием кавказских обычаев люди привыкли носить при себе оружие для защиты от частых набегов и разбоев или держали его дома как украшение. Но это противоречило учению отцов и дедов о непролитии крови. Об этом-то и напомнил единоверцам их новый вождь.

Многое в учении духоборцев было созвучно мировоззрению Л. Н. Толстого 80 – начала 90-х годов. Отсюда столь глубокий, длительный интерес Льва Николаевича к духоборцам, их борьбе с государством, к дальнейшей их судьбе после переселения в Канаду.

Знакомство Льва Толстого с духоборцами произошло в середине 90-х годов, сначала заочное – в переписке, а потом личное – с Петром Васильевичем Веригиным, а также с П. В. Планидиным, С. Е. Черновым, В. В. Веригиным, В. Объедковым, В. Верещагиным, И. Абросимовым, Н. Зибаревым и некоторыми другими.

В мае – июне 1895 года по всем гарнизонам, где служили духоборцы, прошла волна отказов от присяги и военной службы. Их стали арестовывать, отправлять в дисциплинарные батальоны, истязать. В ночь с 28 на 29 июня в духоборческих селах запылали огромные костры: горело сложенное в кучу оружие. Это означало, что духоборцы готовы терпеть посягательства на их жизнь и безопасность, но не позволят сами себе совершить насилие над другим человеком.

«Старички» духоборцы рассказывают, как это было: «Выбрали мы место, с давних времен назначенное для собраний, называемое Пещерой, которое находилось в трех верстах от Орловки, а от других селений наших еще дальше.

Собрались мы на это место, сложили в кучу все оружие, обложили дровами, углем, облили керосином – все это было заранее приготовлено – и зажгли. Народу присутствовало до двух тысяч человек. Так как об этом деле мало кто знал, то, видя пламя костра необыкновенной величины, ночью пришли многие из армянских и татарских селений и дивились этому делу.

За это время сотник Прага, узнав, что случилось сожжение оружия, сообщил высшему правительству, и из Александрополя было выслано два батальона пехоты и из Ардагана две сотни казаков, чтобы учинить экзекуцию. И казаки начали бить нас по чему попало и топтать лошадьми, и сильно избили тех, кто был снаружи, а те, которые были внутри, едва не задохлись от давки. Били так жестоко, что по всему месту, где мы стояли, трава покраснела от крови».

Потом начались экзекуции по аулам. И снова переселение. Духоборцев стали расселять по 5, а иногда 10 семей в татарские и другие иноверческие аулы. И снова они были разорены, снова им грозила голодная смерть.

Сопротивление было огромное. В Екатериноградской крепости оказалось 36 человек, в Тифлисской тюрьме – 13, в Елизаветинской – 120…

В воззвании «Помогите!», послесловие к которому написал Лев Толстой, сообщалось, что более четырех тысяч человек, в том числе женщины, старики и дети, страдают и умирают от голода, болезней, истощения, побоев, истязаний и преследований русских властей.

Лев Николаевич с волнением следил за всеми трагическими событиями на Кавказе, обращался к власть имущим с письмами, к широкой общественности России, Европы и Америки с воззваниями о помощи этим мужественным, кротким и сильным людям.

В статье «Две войны» (в эти годы велась американо-испанская колониальная война) он писал: «В христианском мире идут в настоящее время две войны. Правда, одна уже кончилась, другая еще не кончилась, но шли они обе в одно и то же время, и противоположность между ними была поразительна. Одна, теперь уже кончившаяся, была старая, тщеславная, глупая и жестокая, несвоевременная, отсталая, языческая война испано-американская, которая убийством одних людей решала вопрос о том, как и кем должны управляться другие люди. Другая война, продолжающаяся еще теперь и имеющая кончиться только тогда, когда кончатся все войны, – это новая, самоотверженная, основанная на одной любви и разуме, святая война – война против войны, которую уже давно (как это выразил В. Гюго на одном из конгрессов) объявила лучшая, передовая часть христианского человечества и которую с особенной силой и успехом ведет в последнее время горсть людей – христиан, кавказских духоборов, против могущественного русского правительства…»

Когда я в тот первый раз летел в Канаду, мне вдруг подумалось: «Мы летим в скоростном лайнере уже 8 часов, до Монреаля еще 3 часа полета, но нам кажется, что мы в воздухе уже целую вечность и что Канада невероятно далеко. А каково же, должно быть, было духоборцам, простым малограмотным крестьянам – женщинам, старикам, детям, плывшим из Батума почти месяц, выдержавшим и качку и непогоду?! А главное, мы знаем, куда летим, а они плыли в неизвестность, они прокладывали для своего народа новые пути».

Вот как это было, по рассказу Сергея Львовича Толстого – старшего сына, не только современника событий, но и активного их участника, одного из организаторов переселения:

«В начале сентября (1898 г. – И. Т.) в Ясную Поляну приехали с Кавказа два духобора из числа расселенных – Иван Абросимов и Николай Зибарев. Они сообщили моему отцу, что все духоборы-постники бесповоротно решили переселиться в ближайшее время, что если им не помогут переселиться в Америку, то они просто перейдут через границу в Турцию или переплывут в Румынию.

Расселенные не могли продолжать жить так, как они жили: выселенные из своих домов в низменную, нездоровую местность, живя среди бедного грузинского населения, повально болея лихорадкой и трахомой, без заработка, без права отлучаться, без надежды на улучшение своего положения, они проедали свои последние деньги и вымирали».

Из 4 000 расселенных за два года умерло более 1 000 человек. Приблизительно около 1 000 человек уплыли на Кипр. Оставшимся 2 000 человек необходимо было эмигрировать, и как можно скорее. За ними решили эмигрировать и часть елизаветпольских (около 1 500 человек), и часть карсских духоборов (около 3 000 человек).

В то время в Англии делом духоборческой эмиграции занимались квакеры, В. Г. Чертков и его помощники. Выяснилось, что благодаря посредничеству П. А. Кропоткина и его приятеля профессора в Торонто Джеймса Мэвора канадское правительство настаивало на том, чтобы переселение основной массы духоборов состоялось не раньше весны будущего года: теперь же, осенью, оно соглашалось принять только сто семейств.

Среди тех, кто помогал организовать это сложное дело – переезд, как оказалось впоследствии, свыше 7 тысяч человек, целыми семьями, и старых, и малых, – были единомышленники Толстого, а также такие деятели русского революционного движения, как П. А. Кропоткин, В. Д. Бонч-Бруевич, В. М. Величкина, известные общественные и религиозные деятели Англии, Германии, Америки.

Л. Н. Толстой (впрочем, как и находившийся все еще в ссылке П. В. Веригин, с которым Лев Николаевич продолжал поддерживать постоянную связь) сначала не очень одобрительно отнесся к выезду духоборцев из России. «Веригин пишет мне, – читаем в одном из писем Л. Н. Толстого, – что он почти против переселения, что все дело в том, чтобы самим быть тверже в братской жизни, а это можно и в России, а и в Канаду можно перевезти свои греховные свойства». Но крестьянская община проголосовала за переезд. Денег на переезд не хватало, хотя Л. Н. Толстой, многочисленные его друзья в России и за ее пределами организовали сбор средств. Лев Николаевич принимает решение – издать «Воскресение» и «Отца Сергия» как можно выгоднее и, как исключение, нарушив собственный отказ от авторских прав, получить гонорар и передать его весь духоборцам. Толстой еще в 1891 году объявил через газеты: «Предоставляю всем желающим право безвозмездно издавать в России и за границей, по-русски и в переводах, а равно и ставить на сцене все те из моих сочинений, которые напечатаны в XII томе издания 1886 года и вышедшем в нынешнем 1891 году XIII томе издания, как равно и мои не напечатанные в России и могущие впоследствии, т. е. после нынешнего дня, появиться сочинения».

После такого заявления трудно было найти издателя, который бы согласился платить за новые сочинения Толстого, да еще и по высшей ставке, что в данном исключительном случае было весьма желательно Льву Николаевичу.

Так или иначе, после длительных и очень непростых переговоров с издателями дело уладилось: Толстой получил за «Воскресение» и передал в фонд переселенцев огромную сумму – более 32 тысяч рублей.

Вспоминаются подробности отъезда духоборцев из России, интересные сами по себе и живо описанные С. Л. Толстым, Л. А. Сулержицким и В. Д. Бонч-Бруевичем, которые помогали духоборцам и сопровождали их до Канады на специально для этой цели зафрахтованных кораблях четырьмя партиями: три судна вывезли по 2 000 духоборцев с Кавказа и одно – свыше 1 000 с острова Кипр. Сулержицкий ездил в Канаду дважды.

* * *

В Монреале нас встретили, помогли перебраться на другой аэровокзал, и часа через два новый самолет Эйр Канада отправился дальше на Запад – в Ванкувер, а из Ванкувера с пересадкой на юго-запад Канады в небольшой городок Каслгар. А там – цветы, рукопожатия, радушные лица, улыбки.

– Вы, Илья Владимирович, и вы, Алексей Николаевич, поедете в этой машине к Пете и Луше Войкиным, а вы, Эдуард Васильевич, остановитесь у Гриши и Поли Дьяковых. Их дома рядом, так что мы вас не разлучаем, будете жить вместе.

Это говорил, конечно, по-русски, Иван Иванович Веригин – правнук Петра Васильевича Веригина, нынешний почетный председатель Союза духовных общин Христа. Быстрый в движениях и энергичный, с живым, острым взглядом и мягкой манерой держаться, Иван Иванович представил нам участников симпозиума, и мы сразу почувствовали себя среди своих русских людей. Чувство это не покидало меня с каждым новым днем, которые мы провели в Британской Колумбии.

В тот же вечер было открытие симпозиума в Бриллиантском культурном центре. Строили это здание сами духоборцы по собственному проекту на общественных началах; многие вложили по 400, 800 и даже свыше 1 000 часов бесплатного труда, строили на средства, собранные общиной. Это современное здание в два этажа (первый – цокольный, под землей), вмещающее одновременно до двух тысяч человек. В верхней части огромный зал со сценой и балконом, который используется для больших собраний, молений и концертов; в нижней не меньшая трапезная, в которой можно усадить за столы около 800 человек, хорошо оборудованная современная кухня. Здесь я обратил внимание на ящики с деревянными корцами ручной работы; каждый корец – произведение народного искусства, место которому в музее; их делают из местных пород дерева ремесленники-духоборы в старорусских традициях. В трапезной играют свадьбы, здесь же совершается прощальный похоронный обряд.

Бриллиантским этот центр назван по поселку, в котором он расположен. Название Бриллиант всему этому месту и поселку дал еще в 1908 году П. В. Веригин, увидевший великолепие здешней природы: долина при слиянии двух горных рек – Колумбии и Кутенея, плодородная земля и мягкий климат благодаря величественным лесистым горам, окружающим долину. На том самом месте, откуда любовался П. В. Веригин Кутенеем и Колумбией, на том самом выступе огромной скалы находится теперь его могила – каменная плита в цветущем саду за оградой.

Симпозиум продолжался 4 дня, с утренними и вечерними заседаниями. Но он не был похож на конференции, к которым мы привыкли, потому что в нем принимали участие не только и даже не столько ученые, религиозные и общественные деятели, сколько самые простые люди – крестьяне, рабочие, ремесленники из числа самих духоборцев.

Все мы с большим интересом слушали горячие, взволнованные выступления рядовых членов общины, которые проявили истинную озабоченность будущим всех людей земного шара. О единодушии участников симпозиума свидетельствует принятое тогда единогласно Обращение ко 2-й специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению, подписанное представителями духоборцев, меннонитов, квакеров и молокан, а от советской делегации мною. Обращение призывало «к немедленному началу диалога между Востоком и Западом, с тем чтобы ослабить напряженность и выработать эффективную программу сбалансированного взаимного разоружения и согласованных действий для нормализации отношений между великими державами». Обращение призвало ООН «выработать точную и реалистичную программу всеобщего разоружения, ведущую к полному уничтожению всех существующих запасов ядерного, химического и биологического оружия и включающую постоянно действующий мораторий на разработку новых видов оружия».

Актуально звучат эти призывы и сейчас.

* * *

Десять дней мы провели не в гостинице, а в семьях Войкиных и Дьяковых, бывали в гостях у их родственников, иногда обедали или ужинали в домах, куда нас приглашали часто, и обижались, если мы не могли заехать: мы разговаривали с десятками духоборцев – и везде находили сердечность, искренность, гостеприимство, открытость души и искреннюю любовь к своей исконной Родине и тоску по ней.

Духоборцы живут с песней: поют дома, на молениях и собраниях, в машине во время экскурсий, которые были организованы для нас. Поют не в унисон и даже не в два-три голоса, а тем многоголосым хором, который характерен для жителей многих областей нашей родины, особенно донского казачества. Это истинно русское пение, берущее начало в казачьей вольнице, в глубине веков; это память народная, народная история.

Много старинных песен, есть и новые, созданные уже на чужбине. Я говорю «созданные», потому что их не пишут, их создают сообща, их не записывают на нотной бумаге нотными знаками, они выпеваются из сердца, запоминаются, шлифуются следующими исполнителями и передаются новому поколению. И постоянно в простых, искренних стихах и напевах звучит тоска по Родине:

 
Вспомни, матушка родная,
Про родных своих детей.
Мы страдаем на чужбине
Среди гор, чужих полей.
 

Духоборцы не едят мяса, не пьют спиртного, не курят. Ни в одном доме не было на столе вина, не было мяса, но стол ломился от разнообразных, очень вкусных и типичных русских кушаний: пироги с капустой, с горохом, с картошкой и грибами, оладьи, налистники с творогом, свежие и соленые огурцы, помидоры, сюзики (так духоборцы называют черемшу), конечно, щи, или окрошка, или очень вкусные и по-разному сваренные овощные супы, жареные грибы… Никто из нас не вспомнил ни разу о мясе: мы поняли, что пища духоборческая – здоровая и сытная.

Мне рассказывали, как еще в первые годы после переселения канадские фармали (фермеры) и ранчеры (владельцы ранчо) смеялись над вегетарианством духоборцев, говорили, что без мяса человек становится физически слабым. Как-то Петр Васильевич Веригин в шутку им сказал: «А вот у нас Павлуша – простой фермер-рабочий и строгий вегетарианец. Если кто из вас найдется побороть его, то, может, и правда, что вы говорите о мясе». Довольно часто приходилось вегетарианцу-духоборцу бороться с различными фермерами и ковбоями. Находились и такие, которые с гордостью и некоторым пренебрежением брались бороться с Павлушей, но ни разу не нашлось такого, кто своей силой превзошел бы его.

Были мы в школе, очевидно недавно построенной: все новое, сверкает чистотой. Большой спортивный зал с отодвигающимися на колесах шведскими стенками, кольцами, перекладинами и другими спортивными снарядами, рядом подсобное помещение – там лыжи, клюшки, ярких расцветок разные мячи.

– За какую команду болеешь? – спросил я мальчишку лет 12.

– «Монреаль Канадиенс».

– А советские хоккеисты тебе нравятся?

– Нет, – ответил он, улыбнувшись. – Они выигрывают у канадцев.

В классе мы встретились с группой школьников разного возраста и несколькими учителями, они показывали нам книги на русском языке; библиотечка, к сожалению, бедная, больше книг на английском языке: в школе преподают русский язык как иностранный.

Кроме того, существуют воскресные школы для духоборческих детей, в которых говорят только по-русски, читают сказки и рассказы для детей Л. Н. Толстого; поют не только псалмы, но и русские и даже советские песни. Так сохраняется язык, воспитывается любовь к добру и справедливости, так передаются традиции отцов и дедов новому поколению русских духоборцев в Канаде.

Самые сильные впечатления связаны с людьми. Встреч у нас было много. И до и после заседаний, и в перерывах, и во время поездок в духоборческие селения ко мне подходили старые и молодые, чтобы выразить свою любовь и уважение к «дедушке Толстому». Я познакомился даже с теми, кто помнит Льва Николаевича и переселение в Канаду. Не забуду старика, рухнувшего передо мной на колени со словами: «Поклонись от нас русской земле и могиле Толстого».

Как-то подошел ко мне человек средних лет, с выразительным и интеллигентным лицом, представился: «Малов Петр Петрович». Это был сын известного духоборческого историка и общественного деятеля – Петра Николаевича Малова, с которым мой отец и я познакомились в 1960 году в Ясной Поляне: он приезжал в СССР в дни, когда наша страна отмечала 50 лет со дня смерти Л. Н. Толстого. А в библиотеке Ванкуверского университета мне показали книгу моего деда Ильи Львовича с теплой надписью Петру Николаевичу в знак дружбы и любви. Илья Львович переписывался с П. Н. Маловым, делился своими мыслями о духоборческом движении, о своей жизни в Америке и о жизни духоборцев в Канаде:

«Духоборчество должно быть на высоте религии и не должно опускаться до уровня узкой секты, – писал Илья Львович в одном из писем Малову. – Не знаю, поймете ли вы меня. Религия объединяет всех людей. Секта отделяет одну ячейку от другой и поэтому опасна. Религия – это океан, секта – это лужа. Океан всегда чист, лужа должна загнить и высохнуть. Духоборческие основы религии настолько широки, что они обнимают все вопросы жизни, и задача теперешних духоборов – это остаться широкими и распространяться, а не сжиматься в ограниченные группы».

Прав был Илья Львович, предупреждая об опасности узкосектантских взглядов и устремлений части духоборцев. Не все благополучно среди русских Британской Колумбии и в 80-х годах нашего столетия. То и дело пылают костры из автомобилей, горят жилые дома и общественные здания духоборцев. Это так называемые «свободники» – их небольшая горстка, крайних фанатиков, анархиствующее крыло сектантов – «освобождают» своих братьев от дьявола собственности, «помогают» погрязшим в земном благополучии, заблудшим овцам. На улицах появляются группы обнаженных мужчин и женщин («голяки»), демонстрируя равенство всех людей перед всевышним: «Не голого тела нужно стыдиться, – утверждают они, – а грехов своих».