Текст книги "Точка отрыва"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Опять запиликал «Вивальди» телефона, который я оставил на мате. Сел, нажал кнопку ответа:

– Слушаю.

– Простите, – на том конце всхлипывали. Да что там всхлипывали, за рыданием я с трудом разобрал ее слова, – я никому не могу дозвониться…

– Да, сейчас никому ни до кого.

– Мне неудобно, простите, но я инвалид по зрению… Мы с мамой вдвоем жили…

– Хреново.

– Что, простите?

– Сочувствую, искренне сочувствую.

– Вы знаете, на улице стреляют и соседи… они там кричали… А еще сирены, вчера весь день и всю ночь, и ночью опять стреляли… А я не могу никому дозвониться.

– Вы из дома не выходите главное. Даже на площадку не выходите.

– Вот я и хотела спросить…

– Все плохо кругом. Как вас звать?

– Лена, а вас?

– Володя. Послушайте, Лена, на улице действительно опасно. Случилось очень плохое, это хуже войны, объяснить вам с вашим… эм… с вашими… В общем, не увидев, вы просто не поверите.

– А что может быть хуже войны?

– Когда люди едят друг друга, самым натуральным образом…

Опять пошли гудки, либо связь прервалась, либо она бросила трубку.

Я вышел в коридор. Переступая успокоенных мертвяков и посматривая назад, дошел до оружейки. Убедился, что дверь-решетка на лестнице на второй технический этаж закрыта и пошел обратно, попутно прибрав к рукам еще пару магазинов из подсумков бывших коллег. Дробовик бы, но это надо добраться либо до машин, либо получить доступ в оружейку. А пока довольствуемся тем, что имеем. В комнате отдыха творился настоящий ад. Кровь растеклась ровным слоем по всему полу, мебель перевернута, на стенах следы пуль и подтеки крови. Несколько тел с огнестрельными ранениями. В углу, прикованный наручниками к батарее, возится Андрей Сергеевич. Я его только по седому ежику узнал, вся одежда из зеленой превратилась в бурую. Рядом лежал залитый кровью «Стечкин». Я долго не решался войти, но уверенности, что попаду от дверей не было. Рискуя поскользнуться, все же вошел, но предварительно закурил, так как запах был просто невыносим. Остановившись в двух шагах от полковника, я поднял руку с пистолетом…

– Спасибо, товарищ полковник. Благодаря тебе и жив, наверное, хоть и один… – и выстрелил.

Оренбург, 22 марта

Просыпаться не хотелось, точнее не хотелось вставать. Разлепил глаза я час назад, в девять утра, когда над зданием на малой высоте, рассекая лопастями воздух, пролетел вертолет. Спал я в диспетчерской, на мягком диванчике. На полу и на столе валялась куча оружия, патронов и снаряжения. Дверь в диспетчерской железная, окно из бронестекла. Я вчера даже помылся в душе и переоделся, предварительно заблокировав входные двери и опустив жалюзи снаружи. Покосился на монитор на стене. На двенадцати картинках можно наблюдать за помещениями в конторе, воротами и парковкой. Еще вчера покопался в интернете, который, на удивление, работал. Правда, не все новостные сайты открывались, но общую картину получить удалось. И тот МЧС-ник не соврал. Жаль, я надеялся, что он все же не в себе. И что теперь делать? В Форде полный бак. Сесть и ехать насколько горючки хватит? А куда? Протянул руку к телефону на подоконнике и сделал вызов. Соединение установилось раза с четвертого, пошли гудки.

– Але? Володя?

– Да Лена, это я. Как вы?

– Ревела всю ночь… Пить охота… молока нет, из крана вода не течет. Наверное ночью отключили, а в чайнике немного было.

– Вы унитаз смывали сегодня?

– Что? Причем тут унитаз?

– Там в бачке обычная водопроводная вода. Вы можете пить ее. Желательно прокипятить, конечно…

– Ой, спасибо, что-то я не додумалась, – шмыгнула она носом.

– Лена…

– Что?

– Вы плачете?

– Ага, реву опять…

– Скажите свой адрес.

– Зачем?

– Затем, что я, наверное, единственный, кто остался в этом мире, чтобы вам помочь.

– Чкалова двадцать, квартира сто шестьдесят пять.

– Часа через полтора-два ждите.

– Хорошо, жду…

Лена отключилась. А я, сунув телефон в нагрудный карман, включил чайник и достал из маленького холодильника пластиковую коробочку с бутербродами. Должно быть Паллна с собой принесла.

– Кххх… пшшш… пилим… Акация, четырнадцатому экипажу! Акация, ответь четырнадцатому!

– Да ну нахер! – я подскочил, уселся за стол диспетчера и взял микрофон радиостанции.

Вообще-то, «четырнадцатый» – это мой экипаж, точнее Лехин. Голос да, вроде похож. Прежде чем ответить, я думал, сомневался... но все же ответил.

– На связи Акация!

– Бля! Кто на связи? Орех? Орех, ты?

– Да Леха…

– Мы подъезжаем, будем минут через десять.

– Кто мы?

– Да кто попало! Менты, вояки, сводная рота недоеденных! Держись, Леха, скоро будем!

– Ага, – ответил я и положил микрофон на стол.

Вот и Леха обозначился… Как-то сразу полегчало и отчего-то даже стало радостно, что еще десять минут и я буду не один. Не хочу больше быть один!

Приехали БТР-восьмидесятка и бронированный омоновский КАМАЗ. Увидев на мониторе машины, я нажал на кнопку на стене, и ворота поехали в сторону. Потом разблокировал входную дверь и вернулся в диспетчерскую.

– Орех! Что по мертвякам у тебя?

– На улице двое шарахаются или в гараже. Мне не до них было. В конторе чисто, – ответил я, нажал кнопку закрывания ворот и добавил, – в смысле мертвяков уже нет.

– Понял, ребята сейчас почистят, а я со старшим группы – к тебе.

– Можешь не стучаться, – ответил я и положил микрофон, жуя бутерброд и наблюдая на мониторе, как из машин посыпались вооруженные люди, по-разному, но хорошо экипированные.

А потом я собирался, пока крепкий омоновец и Леха смотрели на ускоренной перемотке события предыдущих дней. А собираться-то особо и нечего. Напихал по подсумкам магазины АКМСа, и магазины от полковничьего «Стечкина», в большую сумку скинул автомат, дробовик с пистолетной рукоятью и патроны валом – этого теперь мало не будет. Двое омоновцев перетаскали в КАМАЗ остальное. Вытащив сумку в коридор, я присел у турникета и закурил последнюю сигарету из помятой пачки.

Леха и командир омоновцев вышли из диспетчерской с каменными лицами.

– Ну, я собрался, – затушил я сигарету о стену, – едем?

– Орехов, – омоновец поскреб густую трехдневную щетину, – у меня только одна непонятка: а зачем вас с тем парнем в оружейку закрыли?

Я вкратце поведал им о причинах, на что Леха подтвердил, что полковник так периодически делал – до выяснения. То есть проявлял самоуправство.

– Ну что, боец, – омоновец подошел и протянул руку в беспалой тактической перчатке, – будем знакомы, Дима. И добро пожаловать в семью.

– Семья – это хорошо, – ответил я на рукопожатие, – семьи у меня никогда не было.

– Ну что, поехали?

– Только сначала надо в одно место заехать, – я не отпускал руку Димы.

– Какое?

– На Чкалова, девушку из квартиры забрать.

– Кто она тебе?

– Я же говорю, девушка. Моя девушка.

– Что ж, заберем, какие вопросы, – ответил Дима и сказал в рацию, – так народ, работаем по эвакуации, едем в Форштат.

– Принял, – прошипела в ответ рация чьим-то басом, – поедем, раз надо.

– Надо, – ответил Дима в рацию, а потом сказал мне, – поехали, Орехов, за твоей девушкой.

© Валентин Русаков, 2018

Михаил Рагимов (Михаил Гвор)
ТЫ ПРИДЕШЬ

Если верить карте, то когда-то этот пустырь был парком. Может, кто не согласится считать картой разворот тетрадных листков, запаянных в целлофан горячим утюгом. Но до сих пор ошибок не было. Карта не врала. Как не врала мать, рисовавшая ее по памяти. Просто потому, что не умела. А вот молчать она умела, как никто.

И Дмитрий Урусов, сержант «шмелей» по прозвищу Чауш, решил поверить еще раз. Парк, так парк. По крайней мере, очень похоже – несколько гектаров выжженной до пепла земли, без малейших признаков застройки. С редкими вкраплениями остатков дорожек…

Городу досталось. Стратегически важный порт все-таки. И целых три огромных завода было. Вот и получил… А парк – это хорошо. Даже лучше, чем могло быть. Не вывела извилистая тропа к «Зеленстрою». Или какому другому темному пятну вроде рынка с его лабиринтом ржавых контейнеров и киосков. Значит, почти на месте. Дошел, выходит. Пара километров осталось, если не меньше…

***

Урусов заходил в Город совсем не с той стороны, откуда пришел. С востока было не пройти. На заводы ракет не жалели, и теперь выросшие, словно из-под земли, непроходимые джунгли развороченного взрывами металла надежно преграждали путь.

Живых тут вряд ли можно встретить – так было везде, в каждом из полусотни встреченных на пути городов и поселков. Крыша над головой не так уж и важна, когда голодной судорогой сводит желудок. Даже крысы убегали из таких мест, устав впустую рыскать по безжизненным руинам. Но едва он миновал реку, из развалин его обстреляли. Пули легли в паре метров. Ровной строкой пыльных фонтанчиков, обозначив линию, которую лучше не пересекать.

Дмитрий намек понял верно. Повыше подняв пустые руки, всем видом показывая, что белый и пушистый, и что под бушлатом ничего нет, он метров двести пятился до первых зарослей, а потом еще метров семьсот прополз на пузе.

Кто тех местных знает? Они еще до Последней Войны на весь Союз слыли ребятами резкими и на дело скорыми. А теперь – тем более. Не будешь же объяснять, что пришел сюда вовсе не разведчиком, а совсем по другому делу. Все равно не поверят. Лучше приберечь слова для другого случая. И ползти побыстрее, да стараться от земли не отрываться.

С другой стороны, это даже к лучшему, что отогнали от дороги. Чауш только потом понял, что пройти Город по прямой, невозможно. Разве что пригнать пару саперных армий завалы расчищать.

Только в наше время, после Войны то есть, саперные армии встречались сержанту только в отцовских книгах. Да и другие армии тоже…

***

Книги мать принесла. После того как в восемь лет маленький Димка спросил, почему у него нет отца. Нет, в принципе, удивительного в этом ничего не было. На «Заимке» хорошо, если в одной семье из десяти отец был. После окончания Войны стрельба не прекращалась ни на день, слегка замирая только зимой, когда от звенящего мороза лопались стволы деревьев, и дыбом вставал покореженный асфальт дорог…

А накрепко зацепившиеся за склады Н-ской мотострелковой дивизии «шмели» полковника Пчелинцева, слишком у многих вызывали вполне понятную ненависть. И желание до этих складов добраться.

Мужчины, как им и положено, всегда шли в бой первыми. И первыми погибали.

«Ушел. Потому что себя любил больше нас», – только и сказала мать. А когда малыш в сердцах проклял ушедшего отца, схватилась за ремень. Хороший такой, офицерский. Настоящей кожи, с литой пряжкой, из мобзапасов. «Если не понимаешь, лучше молчать! А ты не понимаешь». Но это она сказала потом, когда исхлестанная ремнем Димкина задница слегка зажила. И он снова смог ходить.

Тогда мать положила на стол кусок вяленой оленины, буханку хлеба, открыла банку тушенки и ушла. Куда не сказала. Надолго. Целых четыре дня ее не было.

Когда вернулась, поставила перед Чаушем большой плотно набитый рюкзак.

– Отец просил тебе передать, когда начнешь взрослеть. А ты уже взрослый, если умеешь ненавидеть своих.

И расплакалась, неумело пытаясь спрятать слезы. Первый раз за все время, сколько Дмитрий себя помнил.

В рюкзаке, поверх всего, лежал берет. Когда-то зеленый, но уже выгоревший почти до серости. Еще – всякие непонятные железки и свертки. И книги. Много. Не обычный хлам, про всякую жизнь до Войны, а учебники. Стрельба, тактика, разведка. На одной даже фамилия автора напечатана, совсем как их собственная. Да и книга была вроде как на русском, но некоторых букв малыш и не видел никогда. Когда Димка фамилию на обложке матери показал, заранее готовый рассмеяться от такого неожиданного совпадения, та снова расплакалась и потребовала книги не показывать никому, чтобы не отобрали. Еще в рюкзаке лежал, завернутый в промасленную ветошь, револьвер. И две бумажные пачки патронов. Но оружие мать сразу прибрала подальше.

– Сперва теория, потом практика, – и вытащила из стопки книг самую толстую. – С этой начни.

– Нас-тав-ле-ни-е по стрель-бе… – по слогам, водя пальцем по строчкам, прочел Димка. – А это как? – и уставился на рисунок солдата с автоматом.

– Вот когда поймешь и наставишься, тогда и отдам. Спички детям не игрушки, шалите лучше с коньячком, – привычно-непонятной присказкой закончила разговор мать.

Вот и старался Димка, «наставлялся» по полной. Удивляя порой не только сослуживцев, но и главного «шмеля» – полковника Пчелинцева. Человека широкого не только телом, но и душой.

Пока, наконец, полковник не спросил прямо: откуда некоему сержанту известно куда больше, чем давалось на занятиях… Урусов-младший решился и, притащив рюкзак, вывалил книги на полковничий стол, свалив попутно на пол котелок с остывающим обедом.

Пчелинцев, мягко говоря, очень удивился. И почему-то обозвал всех Урусовых мужского рода хитромудрыми сволочами. А старшего – еще и недобитком хохляцко-куркульского махновского движения. И мягко, но непреклонно, книги реквизировал для последующего копирования. Оставив, впрочем, за Чаушем право на внеочередное пользование оригиналами.

– Понимаешь, товарищ сержант, – объяснил полковник свое поведение и злоупотребление служебным положением. – Оружия у нас до хрена и маленькая тележка, с прицепчиком. До Войны, по всем расчетам, этих запасов на пару дивизий должно было хватить, да еще оставалось. Для нашей «усиленной» роты в двести штыков – с хор-рошим перебором. И с едой проблем не будет, вон, которое поле уже засеваем, да и мяса «дикого соя» еще не одна тонна лежит. И вроде как стрелять есть кому. Но одна беда, от первого состава всего ничего осталось. Кто еще до Войны служил, эти да, еще что-то умеют. А как мы перемрем, то все. Опыт нынешний, он, конечно, имеется, не спорю. Но! – полковник почесал затылок. – Это все от банд хорошо. А придет кто организованный, хоть чуточку лучше обученный, и все. Опыт ваш – до того самого места одного, не при еде поминаемого. И кто ж знал, что какое-то наставление стрелковое, может оказаться полезнее пары лишних автоматов. Однако же видишь, как получилось. Интересно, Андрюха книжки из вредности попрятал или думал, что у меня полный комплект «Библиотеки офицера» под койкой.

– Там еще кое-что было. – Чауш достал из разгрузки револьвер. – Ничего сказать не можете?

Пчелинцев катнул пальцем мягко вращающийся барабан. – Ишь ты, сохранил, контра… – полковник открыл высокий, с двумя отделениями, сейф, и вытащил из несгораемого нутра бутылку и два стакана. – Наган это. Тридцать пятого год выпуска. Чекистская модель. Хотя ты же не это узнавать пришел? Отцу твоему ливорверт сей я на их свадьбу с Кошкой дарил. Долго он меня, гад, упрашивал. Думал, с ним и сгинул. Ан – нет…

– С Кошкой? – переспросил Чауш, не сообразивший сразу, что к чему.

– С матерью твоей, балбес! – мутная жидкость разлита была точно по краешкам стаканов. Даже с горочкой маленькой – «по-спецназовски». – Куда катимся… Ну, будем! – Пчелинцев отсалютовал емкостью.

– Товарищ полковник…

– Ты мне «товарищей», Дмитрий Андреевич, для плаца оставь, – выдохнул полковник и поставил пустой стакан на стол. – А Седьмой, когда в жены Кошку брал, очень парился, что он старший сержант всего, а она – старший лейтенант. Вот только я тебе, малый, ничего не говорил.

Вроде бы стакан самогона – малая доза на сто с лишним полковничьих килограмм, однако, Пчелинцев захмелел. Воспоминания, наверное…

– Там берет был еще.

– Зеленый? Тоже его, не сомневайся. Носился с ним, как дурень с писаной торбой. Как ни зайдешь, так на самом видном месте торчит. То на глобус натянет, то на полке живописно расположит. Пограничные Войска, как же…

Полковник сплюнуть хотел, но передумал и подмигнул Чаушу: – Внимания особо не обращай. Мы с ним постоянно фаллосометрией занимались, вот осадок и остался. На чем я там остановился? – Пчелинцев плеснул еще по полстакана и с сожалением убрал бутылку обратно в сейф.

– Вот только, как притащил он тебя с мамкой сюда, да мне на руки сдал, так сразу на Украину свою и сорвался. И родные там, мол, и сослуживцы первые. Он же, где только не служил. Сам смеялся, что в трех армиях и в пяти родах войск. Придурок батя твой, но человек отличный. Мы с ним такого наворотить успели… Он у тебя, хоть трепло то еще, да и хвастать мастак, но с одним ножом на пяток желтых выходил. Сам видел.

– И что? – спросил Чауш, уже немного отупевший. Самогона почти триста грамм, да про отца такое… Смесь убойная.

– Да ничего. Прошел сквозь них, финку о штанину вытер, да дальше пошел, – полковник замолчал, явно блуждая по задворкам памяти. – Хоть и мелкий он был. Если со мной мерять, конечно. Да что там говорить, – Пчелинцев махнул рукой. – Не те люди нынче пошли. Да и откуда им взяться, если с сотню Чернобылей жахнуло…

– А вообще, как все получилось? – тема Войны особо закрытой не была, просто не вспоминали ее и все. Потеряно слишком многое и слишком многие. А в ранах копаться любителей находилось мало. Так, разве во хмелю пару слов кто обронить мог. Поэтому и ловило молодое поколение каждое слово о прошлом…

Самым словоохотливым, как ни странно, из всех рассказчиков оказался Пчелинцев. Особенно, после второго стакана…

– Да что там рассказывать, Дим! Одни обнаглели до края, вторые в отказ пошли. А третьи глянули на все это и решили сработать на опережение. А потом цепная реакция покатилась…

– И что?

– А что могло быть? – удивился полковник. – Северная Корея по Южной, Китай по Тайваню и Вьетнаму, Индия с Пакистаном – друг по дружке. Про наших с янкесами вообще молчу. Как из ведра сыпали. Сработали на «отлично» – весь мир в труху.

Вот только, как до основания все разрушили, никто и не почесался что-то новое делать. Не до того было. Папашка твой умно поступил, вас с матерью в машину загрузил, с вещами вместе. Кошку за руль, тебя на пол, сам карабин в зубы, «броники» на окна. И ко мне, в бригаду, на всех парах. А там…

Полковник вертел карандаш. А тот хрустел, ломаясь в сильных пальцах.

– У нас желтые главная беда, по Югу – черные. Жили беднее, попривычнее, да и не попало по ним столько… Вот и лезут как тараканы.

Рассыпался по столу грифель. Полковник озадаченно посмотрел на остатки карандаша. – Вот же гадство какое. Хорошую вещь поломал. Дим, как идти будешь, свистни на камбуз, пусть пожрать чего принесут. А то ты мне весь обед испоганил пьянкой своей…

***

Планета не простила человеку сотен взрывов и ответила в своей излюбленной ассиметричной манере. Климатом. Летом – выжаривая поверхность напрочь, а зимой – заставляя людей сидеть по норам, боясь лишний раз нос высунуть, чтобы не отмерз. А осень «радовала» затяжными недельными дождями. Дороги превращались в реки, а реки становились похожими на Волгу в районе дельты…

До этого все атаки на склады летом шли, в жару. Или самой поздней весной, когда подсыхало болото, посреди которого располагалась «Заимка». Давнее попадание ракеты в плотину создало замечательный крепостной ров, по весне разливающийся еще обширнее, оставляя только узкую полосу земли. Старательно пристрелянную. Банда обычно пыталась проскочить ее на полном ходу. Взлетали в воздух несколько машин, и по очумевшим от страха придуркам начинали работать пулеметы и снайперские винтовки. В лучшем случае, выживал один из десяти незваных гостей. Если, конечно, к местным жителям в руки не попадал. А руки у тех добрые. Что с творческим подходом и наличием свободного времени приводило к интересным результатам.

Чауш как-то попал на казнь, глянул… Блевал далеко и долго. Но жалости не испытывал. Не тех существ заживо закапывали по шею голову, посреди свиного загона, чтобы чувства какие-то были. А свинины на «Заимке» и так в пищевой раскладке не значилось…

***

Желтые пришли в начале весны, когда их никто не ждал. Но среди врага появился кто-то знающий не только о возможной добыче, но и об уровне риска. И догадывающийся как его снизить. Желтых собралось тысячи четыре, по нынешним временам – покруче армии Чингиз-хана. Прошли через заболоченную пустошь, что тянулась километров пятнадцать, там считанные посты стояли, а хуторов вообще не было. От самой старой границы притащили полтора десятка БТРов и две установки РСЗО. И несколько глушилок хитрых, что перед самой Войной в войска пошли, те устройства напрочь любую электронику вырубали. Для примитивных датчиков, собранных на коленке, хватило с головой.

И, вдобавок, загнали в ледяную воду начавшегося паводка несколько сотен пехотинцев.

Скольким из них удалось не утонуть, наверное, даже самый главный «желтый» не знал. Но часть добрела, растворившись по территории, обходя редкие патрули.

И в шесть утра желтые ударили. Удар был всего один, но стал смертельным. Сначала залп РСЗО накрыл жилые казармы, попутно смешав с землей и бетоном, половину комендантского взвода на плацу… А потом вдруг оказалось, что за каждым кустом сидит по десятку желтых. Готовых рвать благополучных и сытых «белых» зубами. И пусть у них один автомат на троих, но в твоем магазине патроны кончаются очень быстро, а перезарядить, когда на тебя несется воющая стая, уже не успеть…

С севера широким фронтом по бурлящей воде заходили БТРы с основным десантом на броне и плотах. А встречать их уже почти и некому…

***

Полковник, харкая кровью, швырнул в Чауша разгрузкой с пятком магазинов, поудобнее расположился в ворохе битого стекла, и начал выцеливать низенькие фигуры, перебегающие в дыму.

– Уходи! Найди Кошку и вали на хер отсюда!

– А…

– На хер вали! – обернулся Пчелинцев, щерясь в оскале. – Приказ, сержант! Ее вытащи! На выход, сука!!!

Урусов молча подхватил полковничью разгрузку и побежал. Не на выход. В другую сторону, прямо по коридору, до упора. Там – десять пролетов, деревянная лестница наверх, на крышу. А на крыше «Утес» стоит, в точке пулеметной, по периметру обложенный мешками с землей. Штатный расчет добраться так и не сумел, потому как взлетел на воздух вместе с бетонным блоком казармы. Вот и замер в нетерпении пулемет.

Так, сдернуть к чертям масксеть, вставить ленту в приемник, взвести затвор… «Прицел пятнадцать, трубка пять!» Или как там говорили в старых фильмах о прошлой войне? Спуск выжался на удивление плавно. Прогрохотала, перекрывая все шумы близкого боя, длинная очередь, разорвав в кровавые клочья нескольких особо везучих желтых. Особо везучих, потому что 12,7 мм раненых редко оставляет.

Снизу откуда-то ударил автомат, вплетая свой басок в хриплый рев пулемета. «Пчелинцев, живой!» – мелькнула радостная мысль. И тут же вылетела. Не время думать – время ленту менять.

Примерно минут через сорок-пятьдесят стрельба на территории помалу начала стихать. Так, кое-где еще звучали короткие очереди, да трещало пламя многочисленных пожарищ. И стоял непрекращающийся крик со стороны уцелевшей «семейной» казармы.

Желтые, легко вычислив пулеметную точку, долбили по крыше из всего, что под рукой оказалось. Хорошо хоть, что кроме разномастного легкого стрелкового, больше под рукой у них ничего не было. Чауш прополз под парапетом, хоронясь от крошки, выбиваемой неприцельной, но частой стрельбой. Выглянул краем глаза.

С фасада – человек сорок безостановочно поливают огнем позицию. Случайная пуля прошелестела над головой, полностью отбив желание высовываться.

Патронов к «Утесу» больше нет. Смысла тут сидеть тоже. Желтые подгонят БТР с автоматической пушкой и разберут крышу по кирпичику.

Самое время уходить. Подпихнуть под пулемет ворох масксети, кинуть сверху кусок доски, который год валяющейся на крыше. Доска в хлам прогнившая, но для дела сгодится. Пулемет как можно выше, задрать стволом в зенит… И в узкую щель – РГД с вырванным кольцом. Подарок узкоглазым.

Желтые продолжали крошить парапет с фасада штаба. А вот с тыла и не было никого. Там пустырь начинался, заботливо засаженный ежевикой пополам с шиповником. И окна только с третьего этажа начинаются. Вот желтые и решили, что никуда пулеметчик не денется. Не с крыши же прыгать будет.

А вот будет. Потому что два дня назад проводились на штабной крыше занятия по альпинизму. И так и остались в укромном уголке, под навесом, четыре бухты веревки-«десятки» и прочее положенное снаряжение.

Конец на вентиляционную шахту накинуть, булинь завязать, кинуть контрольку. Разбежавшись, метнуть две гранаты, стараясь угадать поближе к стрелкам.

Натянуть страховочную систему, «восьмеркой», истертой до «иголки», ввязаться в веревку. Широко размахнувшись, еще одну гранату через парапет запустить.

И вниз, пролетев пять этажей в два касания за несколько секунд, не жалея сгоревших ладоней. Не выстегиваясь, ножом по натянутой еще веревке рубануть, АКС в руки и бежать. Стена колючих зарослей для чужих непроходима, а у своих всегда тропки нахоженные имеются.

Домой не пройти. Если от дома что осталось, то там сейчас узкоглазые…

Сами собой навернулись слезы. Мать всегда ругала за них, называя дурацким отцовским наследством … Мать… Чауш сбился с бега. А ноги сами понесли в сторону городка. Пока не ударила в левое плечо пуля, чуть было не опрокинув на землю. Урусов вскинул правой АКС… Патрон в стволе, затвор взведен… В грязной луже остались лежать изломанными манекенами двое желтых. Подхватить оружие убитых, выдернуть из брезентовых подсумков пару рожков, ухватить ближайший рюкзак…

Раненный сержант нырнул в свежие развалины, бывшие недавно зданием вспомогательной котельной, молясь всем богам, кого помнил, чтобы дали пережить этот день. Не ему. Матери…

Чауш рискнул вылезти из ненадежного укрытия часов через десять. В тесной каменной норе сумел стащить мокрую от крови куртку и кое-как замотать рану, плеснув картофельно-рисового самогона из фляжки, оказавшейся в рюкзаке «желтого». Хорошо хоть, кость не разворотило, только мышцу задев. Касательным отделался…

Желтые только за полночь угомонились. Да и то, по всей базе горели костры.

То, что искал, сержант нашел быстро. Один из тех БТРов, под прикрытием которых шли на штурм желтые. Первый не подошел по всем параметрам. Практически пустые баки, от двух колес по правому борту – только ошметки корда вперемешку с горелой резиной. Да и проржавевший чуть ли не насквозь. Со вторым лучше: единственный минус – кровь мехвода, неудачно плеснувшаяся на оптику. К счастью, основная часть в шлемофоне осталась. Как там оно звучит в оригинале? «Шомполами в ухи перетыкать»? А тут не шомпол, а самая обычная «вишня». Но не хуже шомпола работает, особенно, если в висок бить. А кровь протереть недолго. Да и легкую тушку ни разу в жизни не евшего досыта желтого из БТРа выкинуть не намного дольше.

Зато боекомплект почти нетронут. И бак залит под завязку, ценным бонусом – несколько канистр с горючкой в десантном отделении лежит. Километров на пятьсот должно хватить. «Километров на пятьсот? – Бежать собрался? – Да, собрался. – И почему же? – Да потому что! «Заимки» нет, «шмели» погибли… – Все погибли? Или, может быть, кто сидит сейчас, как ты пару часов назад, и ждет помощи… – От меня ждет? Один человек – один ствол? – Один ствол? Так сразу и скажи, что трус… Которого не известно за что звали Камышовым Котом…».

Взревел застоявшийся КАМАЗовский двигатель, чуть не поперхнувшись черными хлопьями сажи. Почти четырнадцать тонн стали, ведомые неумелым водителем, дернулись, проскочив одним прыжком метров пять. Передние колеса наехали на нескольких желтых, расположившихся у костра. Шум двигателя заглушили визги и крики.

Где-то поблизости заверещали на китайском, непонятно, но противно. По броне защелкали пули...

Так, а теперь – к пулеметам, найти нужные ручки и маховики.

В темноту, уже начавшую пробуждаться от воплей и грохота стрельбы, ушел огненный росчерк. Дмитрий не целился. С «ночником» разбираться времени нет, да и смысла в том немного. Основная задача – навести побольше шума и хаоса. Пока желтые будут его гонять, у выживших «шмелей» есть шанс уйти из ставшей ловушкой «Заимки».

И в Края Вечной охоты пару десятков желтых отправить не помешает. Чтобы помнили, сволочи, и детей нами пугали. Если будут дети у них.

БТР метался по территории, давя всех, кто под колеса подвернется. Иногда останавливался, и, замерев ненадолго, начинал стегать по сторонам пулеметными очередями. А потом взбесившийся БТР пропал. Желтые, перепившиеся с вечера дармового спирта, так до конца протрезветь и не успели, целый день обыскивали «Заимку». Нашли на свою голову только десяток умело поставленных растяжек.

***

На следующий день ветер разогнал тяжелые тучи, которые так и не разродились дождем. Осторожно выглянуло солнце, щедро даря земле теплые лучи. Где-то в траве застрекотали первые кузнечики. Двое, сидящие на БТРе, дернулись, услышав непривычный звук. Парень машинально схватился за автомат, лежащий на коленях. Кузнечик застрекотал совсем близко, чуть ли не под колесами.

– Сынок, – маленькая ладонь прошлась по волосам, привычно взъерошив.

– Да, мам? – высокий парень в грязном камуфляже подался навстречу руке.

– Ты знаешь, что сейчас скажу? – женщина замолчала, нервно закусив травинку.

– Нет. Но догадываюсь. – Лицо парня искривилось в вымученной улыбке.

– А еще знаю, что все равно догадываюсь неправильно.

– Молодец. Весь в отца, – теперь уже женщина улыбнулась. По-настоящему. —Тот тоже всегда догадывался, но всегда неправильно. Найди его. Обязательно. Как встретишь, передай привет. Скажи, что он дурак. Любимый. И что я его жду назад. Хоть он и идиот. И дурак. И вообще.

Чауш чуть не поперхнулся.

– Найти? – переспросил он на всякий случай. Дмитрий многого ожидал, но никак не такого.

– Ага. Найти. Ты сможешь. Ты такой же, как он. Точь-в-точь. И тоже сержант! – мать вытащила из недр БТРа свою сумку и начала в ней копаться, вываливая на броню мешавшее: несколько магазинов к ПМу, бинокль, ворох «двухверстовок», нож…

– Да где же она запропала, за ноги ее да об пень совой… Вот! – мать положила на автомат толстую тетрадку в плотном переплете. – Тут план-схема примерная набросана, в середине. И кое-какие заметки есть. По мелким нюансам тех краев. Где что, как, кого и сколько раз. Я-то на родине Урусова только пару раз была, да и то недолго. Особо советов дать не могу. Да и не до того нам было. Мы же туда мной хвастаться приехали!

Чауш все понять не мог, с каким чувством мать отца вспоминает. Вроде как и любви нет уже. Вроде и ненавидеть должна за то, что ушел. И вообще… Но вот потаенное что-то, в самые глубины спрятанное, вспыхивало в глазах…

– А ты? Вернее, вы? – сержант кивнул в сторону тех, кто остался в живых. Мало кому удалось пережить первый день и вовремя выскочить навстречу разъяренному металлическому чудовищу, заляпанному кровью по башню. Повезло семерым. Два «шмеля» и пятеро гражданских. Три женщины, два ребенка. Оба бойца – ранены. Один в ногу, второму хорошо бок раскурочило осколком.