Текст книги "Современная вест-индская новелла"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

К. Оугл (Гайана)

«ОШИБКА» ЛИЛИ АССОРДЕЗ
_{Перевод с английского В. Кунина}

Она оставила автомобиль на Трежери-стрит чуть ниже угла улицы св. Винсента и зашла на почту купить марки и бланки для переводов. Когда она вернулась, автомобиля не было.

Ключи она оставила в машине: почтовая контора совсем близко, а дел у нее там немного. Она отсутствовала минут сорок.

– Понимаю, я поступила глупо и неосмотрительно, – призналась она сержанту, сидевшему за столом. – Бывают же такие нелепые ошибки. – И она улыбнулась обворожительной и ничего не значащей улыбкой.

Ее имя – Лили Ассордез. Адрес – Иллерсли-парк, 12, район Рапси Лэнд. Автомобиль – зеленый «кайзер-фрэзер» модели 1948 года. Водительское удостоверение – ПА 3651.

Сержант уточнил еще несколько обычных подробностей, записывая показания потерпевшей. «Полиция сделает все от нее зависящее, чтобы вернуть вам автомобиль», – заключил он.

Она с улыбкой поблагодарила и, уходя, расслышала, как сержант пробормотал: «Психопатка. Беззаботным дурам нельзя доверять машины. Забыла ключи! Ба-а! Голова кругом идет от таких кобыл!»

Дежурный капрал Джеймсон заглянул в протокол.

– Бросьте, сержант, – услышала Лили его голос.– Кобылка ведь недурна, а? – Последовала какая-то прибаутка, и что-то похожее на гогот достигло ее ушей.

Она усмехнулась и направилась прямо вниз по улице св. Винсента, потом свернула на Трежери-стрит, достала из сумочки ключи, открыла дверцу машины, стоявшей у тротуара, опустила стекла, включила зажигание и нажала на акселератор.

Это был зеленый «кайзер-фрэзер» модели 1948 года. Водительское удостоверение – ПА 3651.

«Так – подумала она. – Дело сделано».

Она прикинула время. Сейчас они займутся проверкой номера машины и удостоверения. Затем пошлют сообщения на другие посты, известят автопатрули и мотоциклистов. На это уйдет какое-то время. Ей казалось, что прошло уже несколько дней с того момента, как она побывала в полицейском участке. А ведь это было всего лишь несколько минут назад.

Может быть, им потребуется даже не один день, чтобы найти эту проклятую колымагу, размышляла она. Не такая легкая задача разыскать нужный автомобиль в сумятице самых разнообразных машин, мечущихся в Испанском порту.

Если только она правильно рассчитала время, все должно получиться как надо.

Размышляя обо всем этом, она машинально проскочила Марин-сквер и въехала на Генри-стрит. Она очень нервничала, но все-таки попыталась проскочить «пробку». Ей необходимо было ехать. И поскорее. Она просто-напросто игнорировала всегдашний затор на Квин-стрит, проскользнув между троллейбусом и автобусом. Лили была настолько занята своими мыслями, что, едва не столкнувшись с такси, чуть не задавив велосипедиста и загнав нескольких пешеходов на тротуар, она не расслышала полицейского свистка позади себя.

Сходу она пересекла белую линию, резко свернула на улицу Шарлотты, обогнав белмонтский автобус. Затем повернула на Обсерватори-стрит и направилась к Белмонтской окружной дороге. Тут перед ее глазами мелькнула фигура регулировщика, повернувшегося, чтобы преградить ей путь на Оксфорд-стрит…

Она выключила зажигание, вытащила ключи, положила их в сумочку, выскочила из машины и бегом стала подниматься по лестнице. В дом она вошла со стороны улицы Шарлотты.

Дверь отворили, не дожидаясь, когда Лили постучит. Ее грубо впихнули в хорошо обставленную комнату. Отдышавшись, она увидела в упор смотревшие на нее глаза «Быка» – Роско Гиббза, бандита, разыскиваемого по нескольким делам об ограблениях. Последним его «подвигом» было убийство богатой вдовы.

– Убери руки, грязная скотина! Гадина неблагодарная! – крикнула Лили.

В ответ последовали две звонкие пощечины и пинок ботинком в бедро.

– Приволокла ты эту проклятую машину? Да или нет?

– Я больше не нужна тебе, Роско? Ты обращаешься со мной, как со старой тряпкой. Я еще люблю тебя, а ты задумал удрать вместе с той дрянью.

– Приволокла ты машину? Да или нет? – Он думал только об одном.

– О-кэй, Роско, она на улице. Я сделала все точно, как ты велел. Хозяйка уехала на острова праздновать День открытия Америки. Все получилось очень просто. Она оставила меня сторожить дом.

– Ладно! Где машина?

– Вон, видишь, на Обсерватори-стрит, – показала она, – перед домом миссис Сидот.

Он взглянул в окно и улыбнулся. Лили улыбнулась тоже. Вдали она увидела полицейского и двух типов в штатском, толковавших о чем-то неподалеку от машины.

Роско говорил мало. Пока он причесывал свои гладкие блестящие волосы и надевал пиджак, Лили выяснила, что он действительно берет с собой Роз Мессинт. Она знала, что Роз – богатая избалованная актрисочка – обещала Роско деньги для побега в Венесуэлу из какого-то южного порта.

Роско направился к дверям. Лили отчаянно вцепилась в него, умоляя не уезжать. В ответ он лишь старался ударить ее побольнее.

– Останься, – рыдала она, – останься. Или…

Ей показалось, что на этот раз Роско смягчился. Он улыбнулся ей – впервые за долгое время.

– Попробуй только выкинуть какую-нибудь штуку, сама себе потом не простишь, – сказал он. – Автомобиль я брошу так, чтобы они легко нашли его.

И без лишнего шума он удалился ленивой походкой.

Пока он шарил в кармане, нащупывая твердый холодный ключ от автомобиля, Лили следила за ним из окна. Она видела, как Роско взялся за ручку дверцы, видела, как те двое заговорили с ним…

Она едва успела на белмонтский автобус. По дороге она улыбалась… Роско забыл, что нельзя безнаказанно бросить женщину, которая слишком много о тебе знает.

Она улыбалась…

X. Бош (Доминиканская Республика)

КОГДА ОН ЗАПЛАКАЛ
_{Перевод с испанского В. Наумова}

Лейтенант Онтиверос был поражен, когда при скудном свете приборного щитка увидел, как по лицу ефрейтора Хувеналя Гомеса катятся слезы. Лейтенант Онтиверос знал, что ефрейтор Хувеналь Гомес, которого нужно было доставить в Сан-Кристобаль, всего несколько часов назад был, как гласило его удостоверение личности, гражданином Алирио Гомесом, коммерсантом из Маракаибо, и, кроме того, знал, что Хувеналь Гомес, он же Алирио Родригес (на самом деле Регуло Льямосас), – человек с твердым сердцем и крепкими нервами, от которого никак нельзя было ожидать такой реакции. Но лейтенант Онтиверос ничего не сказал. По широкоскулому, землистого цвета лицу ефрейтора Хувеналя Гомеса слезы текли так обильно и неудержимо, что было ясно: он даже не замечает, что они проезжают через Маракей.

Собственно говоря, эти слезы начали накапливаться еще часа в четыре дня, но тогда и сам Регуло Льямосас не мог об этом подозревать. В четыре часа Регуло Льямосас, подняв одну из металлических створок жалюзи в венецианском окне, выглянул на улицу. Это происходило в Каракасе, в районе новостроек Чагуарамос, в двухстах метрах к юго-востоку от авенида Факультад. В этот час вилла была пуста. Снаружи доносился только стрекот цикад да слышно было, как из крана капает вода. И больше ни звука. Улица была очень тихая – словно в каком-нибудь заброшенном селении Лос-Льямос.

Была середина июля, и стояла сушь. В прошлом году тоже не было дождей. Арагуаней[33]33
  Произрастающее в Венесуэле дерево, которое достигает 20–25 м высоты и отличается чрезвычайно твердой древесиной.


[Закрыть], акации, акажу на улицах и скверах зачахли, пожухли, стали серыми от пыли, которую ветер поднимал на холмах, где расчищали лес под строительные площадки, и на проспектах, где работали землекопы. Жара была невыносимая, солнце нещадно палило Каракас от Петаре до Катиа.

Когда Регуло Льямосас, приоткрыв жалюзи, выглянул на улицу, из виллы напротив выехал мальчик на велосипеде. За ним, задрав хвост, бежал веселый рыжий щенок, должно быть помесь немецкой овчарки с дворняжкой. Регуло посмотрел на мальчика, и его поразил жизнерадостный вид ребенка. Весело блестя угольно-черными, как у индейцев, живыми глазенками, он лихо лавировал на своем велосипеде, уклоняясь от щенка, который с лаем бросался на него. Вилла, из которой выехал мальчик, не представляла собой ничего особенного; она была покрашена в голубой цвет и, как гласила надпись из металлических букв на ее фасаде, носила имя «Мерседес». «„Мерседес“, – сказал про себя Регуло. – Должно быть, его маму зовут Мерседес». И вдруг ему пришло на ум, что во всей его семье не было ни одной Мерседес. Была Лаура, была Хулия; его собственную жену звали Аурора; у бабушки было очень красивое имя: Адела. Все звали ее: матушка Адела. Но теперь слово «матушка» уже выходило из употребления, по крайней мере в Каракасе. Каракас рос прямо на глазах; в городе одно за другим появлялись высокие здания того же типа, что и в Майами, а население его перевалило за миллион и с каждым днем пополнялось приезжими – итальянцами, португальцами, выходцами с Канарских островов.

Из виллы «Мерседес» вышла служанка, судя по цвету кожи и сложению, уроженка Наветренных островов. Она крикнула мальчику:

– Смотри не попади под машину, сейчас приедет доктор к твоему дедушке!

Но мальчик даже не поднял головы. Он был так поглощен своей игрой со щенком, что в эту минуту ничто другое для него не существовало. Он с удивительной быстротой крутил педали, пригибался к рулю, делал головокружительные виражи. «Чемпионом будет», – подумал Регуло. Девушка опять закричала:

– Ну что за мальчишка! Слушай, что тебе говорят! Смотри не попади под машину доктора!

Маленький велосипедист промчался мимо окна Регуло вдоль противоположного тротуара, и Регуло увидел его в профиль. Черты лица у него были еще не четкие, но выразительные, а на лоб падала прядка гладких черных волос. Даже сбоку видно было, как он улыбается. Это была воплощенная жизнерадостность. Регуло Льямосасу давно не случалось видеть ребенка, играющего с таким увлечением, и для него, человека, который изо дня в день сознательно рисковал жизнью, это было поистине ослепительное зрелище. Впервые за три месяца он испытывал волнение, не связанное с делом. Жизнь представала перед ним в своем самом обычном, повседневном виде – такой, какой она была для всех людей, и это вызывало у него странное смятение чувств. Однако тогда он еще не отдавал себе отчета в том, как глубоко запал ему в душу этот образ.

Служанка с виллы «Мерседес» вернулась в дом. Она уже закрывала за собой дверь, когда за спиной у Регуло зазвонил телефон. Он не ожидал никакого звонка, поэтому был неприятно удивлен, но подошел к телефону.

– Это здесь сдается квартира? – послышался мужской голос, как только Регуло снял трубку.

– Да, – ответил он.

И сам заметил, что это короткое слово, обычно так легко слетающее с уст, он произнес дрожащим голосом. Регуло был крепкий человек и к тому же ясно сознавал свою миссию и связанный с ней риск. Никто лучше его не знал, на что он идет. Но теперь он был перед лицом неотразимой действительности; наступил момент, которого он ждал уже три месяца.

– Тогда я через час приеду ее посмотреть, – сказал человек на другом конце провода.

– Хорошо, я вас жду, – ответил Регуло, стараясь совладать с собой.

Он повесил трубку и почувствовал, что ему не хватает воздуха. Итак, его убежище обнаружено. Возможно, к тому времени, когда за ним приедут товарищи, здесь уже побывают люди из Национальной безопасности. Но его замешательство продолжалось лишь какую-то долю минуты. Сделав над собою усилие, он взял себя в руки, быстрыми шагами направился в спальню и из ящика ночного столика достал пистолет. Это был «люгер», который подарил ему в Панаме товарищ из Доминиканской Республики. Регуло положил в левый карман брюк две обоймы и засунул пистолет за пояс с правого бока. Он ощутил прилив энергии; все тело было напряжено, и сознание опасности обостряло все чувства. Он отчетливее слышал капанье воды из крана, стрекот цикад и веселый лай щенка, который, должно быть, все еще бегал за маленьким велосипедистом. Но внимание его было приковано к другому: он ждал, не послышится ли шум автомобиля. С минуты на минуту могла примчаться машина Национальной безопасности и, резко затормозив, остановиться у подъезда. Если бы это произошло, когда мальчик еще находился на улице, он подвергся бы опасности, потому что Регуло Льямосас не так легко дался бы в руки охранке. При одной мысли о том, что ребенок мог бы быть ранен, его пронзила боль и охватил гнев. Он разозлился на негритянку, которая не уводила ребенка, и на не известную ему сеньору Мерседес. Он почувствовал, что к сердцу горячо прилила кровь, отхлынувшая, когда по телефону спросили, здесь ли сдается квартира.

Из-за этого ребенка он едва не забыл о важных вещах. «Да, лимонки!» – вдруг сказал он себе и направился в уборную. Там он поднял половицу и достал большой черный портфель. Расстегнул молнию. В портфеле были три желтые гранаты, бумаги, его единственная смена белья и носки – все из нейлона. Он положил портфель на кровать, снял пальто и хотел было повязать галстук, висевший на спинке стула, но, поддавшись какому-то смутному импульсу, вместо этого достал из портфеля гранату и взвесил ее на руке, пристально глядя на это орудие смерти. От тяжелого желтого металлического яйца со скорлупой в квадратных насечках исходило ощущение надежности, быстро вернувшее Регуло Льямосасу полное самообладание. «Эти негодяи узнают, что такое мужчина», – подумал он. Потом положил гранату обратно в портфель, повязал галстук и надел пальто. Теперь, без всякого сомнения, он чувствовал себя лучше.

До приезда товарищей оставался почти целый час, но никто не мог знать, сколько оставалось до прибытия Национальной безопасности. Не доверяя своему слуху, Регуло снова приоткрыл створку жалюзи, потому что внизу вполне могли быть люди, уже подстерегающие его. Но на улице не видно было никого, кроме мальчика, который со счастливым видом неутомимо крутил педали. Щенок, по-видимому, устал; он сидел на тротуаре у виллы «Мерседес» и веселыми, влажными от нежности глазами смотрел на мальчика, высунув язык, подняв одно ухо и уронив другое. Регуло отошел от окна и направился в гостиную.

На вилле, где он находился, было только две спальни. Ее снимала бездетная супружеская чета; она была учительница, он – виноторговец. Они уходили рано и возвращались только в семь – в половине восьмого. Регуло мало разговаривал с ними, да они и не успели еще познакомиться поближе: его только два дня назад поселили на этой новой явке. Гостиная была обставлена громоздкой мебелью, на стенах висели семейные фотографии, на маленьком столике посреди комнаты красовалась ваза с бумажными цветами, а в углах – две фаянсовые группы, имитации фарфора. Гостиная, каких много. «Ауроре понравилась бы эта обстановка», – сказал про себя Регуло. И подумал: «Если мне придется защищаться, здесь все будет перебито». Он тут же опять вспомнил о жене. Если его убьют или ему удастся скрыться, Национальная безопасность нагрянет к ним в дом, схватит ее и, возможно даже, подвергнет пыткам, а Аурора не сможет ни слова сказать, потому что он не послал ей ни единой весточки о себе. «Она будет очень удивлена, если ей скажут, что я в Венесуэле», – сказал он себе и тотчас, сам не зная почему, вспомнил, что в доме маленького велосипедиста ждут доктора, которого позвали к его дедушке. «Эти доктора иногда заставляют себя ждать четыре-пять часов», – подумал он.

В эту минуту на улице действительно послышался шум автомобиля. Регуло оцепенел. У него было отчетливое ощущение: все, что кипело в нем только что, вдруг замерло. Он собрал все свои душевные силы, призвал все свое мужество. «Гранату, прежде всего взять гранату», – сказал он и в один миг оказался в спальне с гранатой в правой руке. Он опять осторожно приоткрыл жалюзи. К дому подъехал зеленый «бьюик». В нем было два человека – один за рулем, другой позади. Регуло сразу узнал того, что сидел сзади. Он положил гранату в портфель, застегнул его, выбежал в гостиную, оттуда на улицу, запер за собой дверь и вскочил в автомобиль.

– Как дела, товарищ? – сказал он.

Тот, что был за шофера, тронул машину, пожалуй, немножко поспешнее, чем подобало. Регуло обернулся. Других машин на улице не было. Негритянка выбежала за ребенком, а собака бросилась за ней.

– Схватили Муньоса и Гуарамато, – сказал тот, что сидел сзади.

– Муньоса и Гуарамато? – переспросил Регуло.

Плохо дело. Оба они видели его на нелегальном собрании три дня назад.

– Я думаю, лучше ехать через Колинас-де-Бельо-Монте, – сказал тот, что вел машину.

– Да, – отозвался второй.

У Регуло Льямосаса на этот счет не было своего мнения. Они ехали с ним и ради него, но он не мог сказать, какая дорога кажется ему более надежной. Вот уже три месяца он ни разу не мог сказать, что хочет отправиться в такое-то место; другие приезжали за ним и доставляли его куда нужно. Три месяца, с середины апреля до этого июльского дня, он жил в Каракасе, как призрак, выходя только ночью; три месяца он скрывался в сердце Каракаса, который уже не был его Каракасом, в городе, чье настоящее было зыбко, а будущее темно; три месяца он рисковал жизнью, встречаясь с товарищами на конспиративных собраниях, вполголоса обмениваясь с ними новостями, передавая указания, которые он получил в Коста-Рике. Он не мог видеть памятник Авиле[34]34
  Авила, Хосе Сесилио (1786–1833) – венесуэльский священник, общественный деятель, оратор и публицист.


[Закрыть] при дневном свете и не мог поесть в ресторанчике фасоли по-венесуэльски. Это было доступно миллионам венесуэльцев, но не ему. «Колинас-де-Бельо-Монте», – повторил он про себя и вдруг вспомнил, что две недели назад был в этом районе, в доме одного инженера, и из окна смотрел на гирлянды фонарей вдоль Восточной автострады и проспекта Миранды, убегавших к Петаре, на пустыри, освещенные огнями многоэтажных зданий, которые высились в стороне Сабана Гранде и Чакао, словно пламенеющие горы.

– Проезжай по улице Эдисона, а там держись поближе к холму, – сказал водителю тот, что сидел сзади.

– Как ты думаешь, Муньос и Гуарамато заговорят? – спросил Регуло.

– Нет, друг, из этих товарищей они ничего не вытянут. Но ты ведь знаешь, волк не насытится, пока всех овец не задерет. Тебе нужно смыться этой же ночью. Как бы там ни было, в Венесуэле тебе оставаться больше нельзя.

– Куда я еду?

– В Колумбию, друг. Рохаса Пинильи[35]35
  Рохас Пинилья – колумбийский генерал, командующий вооруженными силами страны, который в 1953 г. захватил власть и объявил себя президентом. В 1956 г. под ударами общенационального движения реакционная диктатура Пинильи пала.


[Закрыть] там уже нет. Теперь путь свободен.

В Колумбию… Рохас Пинилья пал два месяца назад… Чтобы попасть в Колумбию, надо, конечно, проехать через Валенсию. Не заскочить ли по пути к Ауроре? Нет, это было бы просто безумием. Если Национальная безопасность знает, что он в Венесуэле, за домом, где живет его семья, следят днем и ночью.

– Послушай, друг, отсюда до границы далеко, – сказал он.

– Это верно, но будь спокоен, все улажено. Представь себе, ты будешь солдатом, ефрейтором Хувеналем Гомесом, и тебя повезет лейтенант на своей собственной машине. Надо только переклеить твою фотокарточку на другое удостоверение, вот и все.

«Бьюик» обогнала, едва не задев его, черная машина. Один из четырех человек, которые сидели в ней, остановил взгляд на Регуло. На мгновение его охватил страх: что, если черная машина перережет дорогу «бьюику» и из нее выскочат эти четверо с автоматами в руках? Однако ничего не произошло. Его товарищ обронил:

– Что, струхнул, старина?

Регуло улыбнулся. Смотри-ка, заметил… Его окружали сметливые люди.

– Лейтенант? – переспросил он, возвращаясь к прерванному разговору. – Настоящий или такой же, как я?

– Настоящий, друг… Лейтенант Онтиверос.

Лейтенант Онтиверос приехал на джипе точно в условленное время. Он говорил мало, а действовал уверенно. Регуло Льямосас, превратившийся теперь в ефрейтора Хувеналя Гомеса – в полной форме, все честь честью, – почувствовал себя спокойнее, когда застава Лос-Текес осталась позади; на заставе Ла-Викториа ни ему, ни лейтенанту не пришлось даже вылезать из машины.

По дороге в Маракей, сидя рядом со своим молчаливым спутником, Регуло Льямосас испытывал странное ощущение, что сейчас, среди ночи, на этом шоссе, он отождествляется со своей землей, возвращаясь к своему истинному существу, которое не вмещается в него, ибо сливается с Венесуэлой. Пока джип мчался в ночной темноте, он с наслаждением впивал свежее дыхание полей. Эти поля, этот воздух были Венесуэлой, и он знал, что это Венесуэла, хотя и не видел ничего вокруг. Однако он ощущал и другое: казалось, сердце его дало трещину и сквозь эту трещину по капле сочится горечь.

В самом деле, только теперь, когда он снова отправлялся в изгнание, он встречался со своей Венесуэлой. Кто может отрезать человека от его прошлого? Родина, ради которой он рисковал жизнью, была не просто географическим понятием, не просто землей с домами, улицами и автострадами. От нее исходило нечто такое, что Регуло всегда, и до изгнания и в изгнании, ощущал как мощное силовое поле, – нечто подобное проникновенному голосу, неповторимому звуку, трогающему душу.

– Мы остановимся в Турмеро, – вдруг сказал лейтенант. – Там к нам подсядет один товарищ. Я думаю, вы с ним знакомы, но, пока мы не выедем из Турмеро, не подавайте виду, что знаете его.

Они проезжали по долинам Арагуа. Было около одиннадцати, и бриз развеивал зной, который солнце нагнетало двенадцать часов, опаляя землю, жаждущую влаги. Регуло ничего не ответил. Он все больше сосредоточивался в себе, и взгляд его, казалось, был прикован к плотным теням, покрывавшим землю. Он думал о том, что три месяца жил в постоянном напряжении, отдавая всю душу своему делу, что все это время он был чужим самому себе и что только под конец, в этот самый вечер, за несколько минут до того, как зазвонил телефон, испытал глубоко личное чувство, душевное волнение, связанное отнюдь не с его миссией, а просто с ребенком, который под вечер катался на велосипеде.

– Турмеро, – сказал лейтенант, когда между ветвями деревьев замерцали огни селения.

Лейтенант Онтиверос свернул на маленькую площадь между двумя самыми большими магазинами. По сторонам стояли грузовики, бульдозеры и катки для дорожных работ, толпились люди, доносился шум из винных погребков.

– Оставайтесь здесь. Я выйду на минутку и вернусь с товарищем, о котором я говорил, – сказал Онтиверос.

– Хорошо, – ответил Регуло.

Он старался не привлекать к себе внимания. Не надо сидеть с таинственным видом, сказал он себе, лучше всего смотреть по сторонам. «Даже Турмеро меняется», – подумал он. Через открытую дверь погребка видно было, как лейтенант что-то пьет у стойки и поглядывает вокруг – очевидно, ищет товарища, который должен поехать с ними. «Лейтенант рискует жизнью ради меня. Впрочем, нет, не ради меня, а ради Венесуэлы», – сказал про себя Регуло. Собственно говоря, это не удивляло его, он знал, что многие военные готовы жертвовать собой во имя правого дела.

Ветер шевелил листья на дереве, которое росло неподалеку, и слышно было, как из колонки капает вода. Капает и капает – вот так же она капала в раковину в Каракасе. Да, в Каракасе, на безлюдной, точно в каком-нибудь заброшенном селении, улице в Лос-Чагуарамос, там, где маленький велосипедист без устали крутил педали, а за ним носился щенок.

Оттого, что с ним не было лейтенанта, Регуло чувствовал себя неспокойно; неплохо было бы на всякий случай взять гранату. Он достал ее из портфеля и машинально ощупал. В эту минуту послышались шаги. Кто-то подходил к джипу. Регуло, не поворачивая головы, скосил глаза. Это были лейтенант и товарищ, о котором он говорил. Они непринужденно разговаривали, и Регуло по голосу узнал друга, но не подал вида.

– Мы втроем уместимся впереди, – сказал лейтенант Онтиверос. – Подвиньтесь немного, ефрейтор Гомес.

Ефрейтор Гомес, все еще держа в руке гранату, подвинулся к середине; лейтенант обошел машину и сел слева, за руль, а вновь прибывший – справа от Регуло. Избавившись от тревоги. Регуло Льямосас испытывал потребность пошутить и тепло поздороваться с другом, который вышел ему навстречу в такую трудную минуту. Лейтенант Онтиверос включил зажигание и свет, и джип тронулся. В один миг Турмеро остался позади. Регуло Льямосас повернулся к вновь прибывшему и обнял его за плечи.

– Дружище, Луис, как я рад! Вот уж не думал, что увижу тебя здесь.

– Однако же видишь, Регуло, я, как всегда, в строю. Мне сказали, что я должен сопровождать тебя до Баркисимето, и вот я тут как тут; от Баркисимето тебя будет сопровождать другой.

Они поговорили еще немного о подпольной работе, об изгнанниках, о тех, кого уже не было в живых.

– Я был на явке с Леонардо в ту ночь, когда он погиб, – сказал Луис.

Лейтенант рассказал об Оманье, с которым недавно виделся. Свет фар одно за другим вырывал из темноты деревья, которыми было обсажено шоссе. Внезапно разговор оборвался: они подъезжали к заставе Маракей.

После того как их пропустили, Луис перешел на другую тему. Слегка наклонившись влево, как бы для того, чтобы лучше видеть Регуло, он вдруг спросил:

– Как поживает Аурора? Подрос Регулито?

– Я их не видел, – объяснил Регуло. – Сюда я ехал через Пуэрто-ла-Крус и еще не был в Валенсии. Если мы будем там после часа ночи, я мог бы на минуту заскочить к своим, но, боюсь, охранка следит за домом.

– В Валенсии? – с удивлением переспросил Луис. – Но ведь Аурора не живет в Валенсии. Она в Каракасе.

У Регуло Льямосаса перехватило дыхание.

– Как в Каракасе? С каких пор? – чуть не закричал он.

– С тех пор, как ее отец серьезно заболел.

Регуло не смог больше задать ни одного вопроса. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу горячими волнами и оно пылает огнем. Он принялся поглаживать подбородок; в его черных глазах затаилась боль.

– А ты разве не знал? – спросил товарищ.

Регуло попытался совладать со своим голосом.

– Нет, друг, – сказал он. – Я уже три месяца здесь, а с тех пор, как уехал из Коста-Рики, прошло добрых четыре.

– Ну так вот, – объяснил Луис, – она живет на улице Мадариаги, в Лос-Чагуарамос, на вилле, которая называется «Мерседес».

Наступило молчание. Они были уже в Маракее. Было, должно быть, часов двенадцать, и становилось прохладно; ветер свежел, проносясь по равнине меж высоких саманов[36]36
  Южноамериканское дерево, сходное с ливанским кедром.


[Закрыть]. Лейтенант Онтиверос повернул голову и при свете приборного щитка с удивлением увидел, как по щекам ефрейтора Хувеналя Гомеса катятся слезы.