Текст книги "Современная вест-индская новелла"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– Высадите меня вон у той, – крикнул Джеффри. Ярость владела им. Ему стало жарко, и не только из-за жары. Но он вдруг снова успокоился и принялся размышлять. Лихорадочно прикидывая в уме, как поступить, он решил, что на этой станции должен быть телефон.

Автобус остановился, и Джеффри вышел с чемоданом, обернувшись на мгновение к доброй, словоохотливой женщине, ожидавшей от него прощального жеста.

– Большое спасибо, – сказал он.

– Не стоит, – ответила женщина. И хотя она сидела в той же позе, ей удалось изобразить нечто вроде вежливого поклона.

– Такой приятный джентльмен, – сказала она достаточно громко, чтобы Джеффри услышал. Но автобус уже снова тронулся в путь, скрип колес и грохот мотора вместе с ревом гудка совершенно заглушили ее голос. Автобус исчез.

Джеффри вошел в контору заправочной станции. Сморщенный человек в синем комбинезоне быстро поднялся из-за стойки и поинтересовался, чего хочет посетитель.

– Разрешите мне, пожалуйста, позвонить от вас по телефону, – попросил Джеффри, призывая на помощь все свое обаяние. Это стоило ему немалых усилий.

– Весьма сожалею, сэр, но у нас нет телефона, – ответил служащий.

– А где здесь можно найти телефон? – спросил Джеффри теперь уже раздраженно.

Служащий поколебался, а затем, тщательно подбирая слова, как если бы он говорил с несмышленым ребенком, ответил:

– Около двух кварталов отсюда. Вон та-ам!

В его голосе звучали какие-то странные нотки, которых Джеффри сначала не уловил. Когда мужчина сказал «та-ам», Джеффри стало ясно, что он пытается говорить на американский манер, вероятно для того, чтобы угодить посетителю-иностранцу. Джеффри стало неловко.

– Спасибо, – сказал он и вышел на улицу. Он снова почувствовал себя одиноким путником, несмотря на то что на улице встретил полдюжины прохожих.

Через два квартала он остановился перед грязным коричневым домом. Над вращающейся дверью нижнего этажа висела вывеска. Он прочел надпись, сделанную большими серебряными буквами на голубом фоне, – «Бар Рио-Рита». Джеффри вошел и оказался в комнате, половину которой занимала буфетная стойка. За ней хозяйничала угрюмая девица, полукитаянка-полунегритянка, с лицом цвета светлой патоки. Когда он вошел, девица повернулась к нему спиной и принялась тщательно мыть грязные стаканы. Наконец она взглянула на него, и Джеффри спросил:

– Можно мне воспользоваться вашим телефоном?

– Нет у нас никакого телефона, – ответила она. И продолжала мыть стаканы, а Джеффри никак не мог успокоиться.

В баре слышен был только шум воды, лившейся на стаканы в мойке. Но вдруг донеслись какие-то новые звуки. Грубый голос пробасил: «Домино!» Тут только Джеффри заметил дверь, ведущую на веранду, где сидели за столом трое мужчин. Они играли в домино. У того, что сидел спиной к стойке, была самая толстая шея, какую Джеффри когда-либо приходилось видеть.

– Позвольте, на заправочной станции мне точно сказали, что у вас есть телефон! – Джеффри знал, что слегка привирает, но решил блефовать до конца. С этой девицей ему хотелось быть упрямым. Ее крепкая фигура негритянки и загадочность монголоидного лица составляли странную комбинацию. Он впервые видел полукитаянку-полунегритянку. И в грубости ее была какая-то фальшь. Он вдруг почувствовал к ней нечто вроде влечения. Наверное, то же испытывали его предки к своим экзотическим любовницам в Натчезе, Саванне, Новом Орлеане и на Вест-Индских островах. Это была порода сильных людей, не мудрено, что их гены заставляют потомков вести себя по тем же законам даже спустя много поколений.

Она напомнила Джеффри знакомых ему женщин с янтарным цветом лица – танцовщиц, девиц, потаскушек в Гарлеме и в дешевых городских барах, куда его неудержимо тянуло с тех пор, как он впервые понял, что принадлежит к «цветным». Он часто ловил себя на том, что возвращается к девушкам такого типа.

Мать Джеффри, которая поселилась со своим вторым мужем, итальянским актером Атилио, недалеко от Гринвич-Вилидж, не могла понять поведения сына. Она ведь не могла знать, как велико для него очарование этих чужих, загадочных людей. Что-то непреодолимое влекло его к ним.

Он всегда был чужд предрассудков и охотно сходился с одаренными людьми любой расы. Но с тех пор, как Джеффри узнал, что он «цветной», его не покидало чувство вины за то, что он частенько играл роль покровителя в тех случаях, когда покровительствовать-то должны бы ему самому. Вся его прежняя доброта к «более цветным», которой он так гордился, казалась теперь фальшью. Все переменилось. И хотя Джеффри не видел никакого внешнего сходства между собою и угнетенными, бесправными, неграмотными обитателями Гарлема, он глубоко сознавал свое кровное родство с ними. Во Франции или в Англии это могло бы показаться не таким важным. Но в Америке! Одна капля крови…

– Я могла бы не говорить тебе, – вздохнула мать. – Я цветная, но никто не догадывается об этом. У твоего отца была вест-индская внешность, но он был похож на лорда и вел себя как лорд. А его прекрасный городской дом с тремя слугами и шофером! Почему же ты должен считаться негром?

И все же он продолжал искать друзей среди цветных. На первых порах робея, он посещал трущобы и постигал другой мир. Но скоро это стало для него обычным делом, и они приняли Джеффри как своего, а не как элегантного туриста из далеких краев. Некоторые из его новых друзей даже поверили, что он действительно цветной. Он пытался принимать их у себя дома, но мать не хотела этого.

– На каждого цветного американца приходится десять белых. Неужели ты не можешь найти себе друзей среди них? – удивлялась она. – Ах, Джеффри, если бы ты жил на юге, ты был бы осмотрительнее. Семья моего отца – одна из самых влиятельных в тех краях, и семья моего деда, отца матери, тоже. Но они знали: мы цветные. Вот почему я уехала оттуда и никогда не вернусь назад!

Когда он привел к ним домой негра Томми Сэнсама, студента Колумбийского университета, уроженца Вест-Индии, она дала понять, что с нее достаточно.

– Я не позволю тебе компрометировать Аттилио, – взвизгнула она. – Он знает, что мы цветные, но это не значит, что надо демонстрировать ему весь Гарлем!

– Томми Сэнсам вестиндец. Он из того же племени, что и мой отец, – настаивал Джеффри.

– Твой отец был похож на испанца, – вспомнила она. – А этот юноша…

– Из Вест-Индии, – спокойно прервал Джеффри.

– Тогда и ты убирайся в Вест-Индию вместе с ним!

Злые слова, сказанные в запальчивости, имели неожиданные последствия. Томми Сэнсам уехал домой, а через пять лет из его писем Джеффри узнал, что Оптима-колледжу в Бенбоу-тауне требуется преподаватель испанского. Томми был там старшим преподавателем латыни. Он нажал на все педали, и его друга приняли. Впрочем, испанский язык Джеффри знал блестяще. И не только потому, что старательно изучал его в Колумбийском университете, но и потому, что часто бывал в пуэрто-риканском районе Нью-Йорка, где восполнял пробелы академического образования. Он мог бы даже объясниться в любви по-испански…

– Слушай, кончай волынку. Мне зверски нужен телефон, – сказал он полукитаянке, сознательно сокращая разницу в их социальном положении. И подмигнул ей.

– Мы не разрешаем посетителям звонить по телефону, – объяснила девушка.

– Ну-ка поживее! – он играл с ней, как с большой рыбиной, пойманной на крючок, но все еще натягивавшей гибкую леску.

Девушка прошла через боковую дверь на веранду и обратилась к тому самому с толстой шеей.

– О’кэй, пусть звонит, – разрешил он.

Она сделала знак Джеффри, и он нырнул под стойку, где был устроен удобный проход для прислуги и привилегированных клиентов. Оттуда она провела его мимо играющих в домино к буфету и открыла дверцу. Там стоял телефонный аппарат. Когда она уходила, Джеффри вновь подмигнул ей и снял с рычага телефонную трубку.

Через минуту его соединили с Оптима-колледжем. Джеффри попросил директора, но ему сообщили, что директора нет на месте. Тогда он подозвал Томми Сэнсама.

– Томми! Это я, Джеффри, – сказал он.

– Мой бог! – поразился Томми. – Где ты? Директор час назад уехал за тобой. Вы разминулись?

Джеффри рассказал, как он прозевал автобус, а потом не мог найти нужную заправочную станцию.

– Ладно, я приеду за тобой, – сказал Томми. – Где ты сейчас?

– В баре «Рио-Рита»!

– Ничего себе местечко! Не удивлюсь, если ты кончишь где-нибудь еще похуже, – простонал Томми. – Я буду через десять минут. Колледж от тебя в двух милях. Оставайся там и никуда не двигайся. Я выезжаю.

Джеффри повесил трубку и направился в бар. Проходя мимо играющих, он улыбнулся, и Толстая Шея взглянул на него. Во рту у него торчал замусоленный огрызок сигары.

– Спасибо за телефон, – сказал Джеффри. Он чувствовал, что Толстая Шея здесь настоящий хозяин.

– Не за что меня благодарить, – сказал Толстая Шея. Лицо его блестело от пота, а налитые кровью глаза ворочались над отекшими мешками. – Знай я, что ты американец, не пустил бы к телефону. Терпеть не могу белых, но больше всего – американцев.

Толстяк сплюнул, и струйка коричневой жидкости окрасила пол в двух дюймах от ботинка Джеффри.

– Живо сматывайся отсюда! – вопил хозяин. – Какого черта вы не торчите у себя, в вашей белой стране? Оставьте нам нашу черную!

Джеффри побледнел, но не терял хладнокровия.

– Я не белый, – возразил он спокойно.

– Ха-ха! – весело загоготал Толстая Шея. – Вот здорово! Ты что же, настоящий мулат, а? Я их тоже ненавижу… Давай, проваливай!

Джеффри медленно прошел мимо него и нырнул под стойку. Он посмотрел на полукитаянку, но та деловито расставляла бутылки. А Толстая Шея все не унимался.

– Марджи, – заорал он, обращаясь к барменше, – разве я не говорил тебе, чтоб ты не смела обслуживать ни одного американского солдата? – Он повернулся к сидящим за столом: – Марджи думает, я из ума выжил. Она любит симпатичных белых. Лучше бы меня любила!

Джеффри миновал вращающуюся дверь, вышел на улицу и стал ждать Томми Сэнсама.

Р. Мэйз (Ямайка)

ЗАТЕМНЕНИЕ
_{Перевод с английского В. Рамзеса}

В связи с войной в городе ввели частичное затемнение и уличных фонарей не зажигали; коттеджи за невысокой живой изгородью казались в полутьме чрезвычайно респектабельными.

На остановке ждала автобуса молодая женщина. Она была совершенно спокойна, несмотря на панические слухи о бандитских шайках, якобы выходящих на улицы с наступлением темноты и нападающих на одиноких женщин. Во-первых, она американка, а молодую американку не так-то легко напугать. Во-вторых, достаточно ей крикнуть, как обитатели этих респектабельных домов сейчас же придут ей на помощь.

На другой стороне улицы из мрака возникла крадущаяся тень. Тень медленно приближалась, но ничего, кроме легкого любопытства, американка не испытывала.

Это был рослый юноша в обычной рубашке и брюках, на ногах – парусиновые туфли. Ступал он в них бесшумно и шел чуть-чуть сутулясь, поэтому казалось, что он крадется. Беспокойный, голодный взгляд. Но главное, он черен! Все остальное не шло с этим обстоятельством ни в какое сравнение. У нее на родине ни один негр не рискнул бы вечером подойти к белой женщине. Во всем этом есть интригующий элемент новизны. Да, видимо, тропические острова Вест-Индии сулят иностранцу немало приключений.

– Не найдется ли у вас спичек, мадам? – спросил юноша.

Она только что закурила сигарету об окурок догоревшей – спичек у нее не было. Поверит ли он в это?

– К сожалению, у меня нет спичек.

Юноша посмотрел ей в лицо, недоуменно сморщил лоб и, поколебавшись секунду, сказал:

– Но вы же курите.

Крыть нечем. Давать ему прикурить от своей сигареты американке не хотелось. Может, и глупо, но в этом заключена какая-то интимность – так ей, во всяком случае, казалось. Она заколебалась под пристальным взглядом юноши. В этом взгляде были и гордость, и вызов, и даже насмешка.

– Вот, прикурите. – Она протянула ему свою зажженную сигарету.

Она думала, что юноша возьмет сигарету у нее из рук, но вместо этого он нагнулся к ней, едва не коснувшись ее. Потом выпрямился, глубоко затянулся и с удовольствием выпустил дым. Тут она разглядела, что во рту у него окурок.

– Спасибо, – вежливо сказал юноша и уже собирался уйти, когда американка как бы неосознанно швырнула свою только что начатую сигарету в канаву.

Он замер, холодно и задумчиво уставившись на нее.

Американку это начало раздражать. Нет, она не испугалась: парень, по-видимому, безвредный. Но ей было не по себе от его взгляда. Лучше бы уж нагрубил – к такому обороту она была готова. Только не этот холодный презрительный взгляд. Да как он смеет, какая наглость!

– Ну, чего же вы ждете? – произнесла она, чтобы как-то снять напряжение.

– Извините, вам пришлось пожертвовать целой сигаретой.

– Пустяки, – нервно улыбнулась она, мысленно ругая себя за глупость.

– У вас их много, не так ли?

– Как будто бы.

«Ну, на что это похоже, – думала она. – Стоять на улице и препираться… да-да… с черномазым!» Это отнюдь не входило в ее привычки. Какая непристойность! Почему он не уходит?

– Это улица, мадам, она для всех, – сказал он, словно читая ее мысли.

Она-то, уж во всяком случае, не обязана ему отвечать. С самого начала ей следовало просто не замечать его!

– Ваше счастье, что вы женщина.

– А если бы я была мужчиной?

– Если бы вы были мужчиной, пришлось бы преподать вам урок, – сказал он все тем же тихим ровным голосом.

«В Америке их линчуют и за меньшее», – подумала она.

– Это не Америка, – сказал он. – Я вижу, вы американка. У нас в стране нет черных и белых – только мужчины и женщины. Вам следует об этом помнить.

Вот как! Весьма любопытно! Интересно его еще послушать – будет о чем дома рассказать.

– Значит, у вас здесь только мужчины и женщины? – переспросила она.

– Именно. Так сказать, вы и я и сотни тысяч подобных нам. И мы умудряемся обходиться без судов Линча и всего прочего.

– Вы действительно считаете, что все люди равны?

– Увы, факты свидетельствуют, что это не так. Взять, к примеру, меня и вас. Разница между нами не только в том, что вы женщина, а я мужчина. Понимаете?

– Нет, не понимаю.

– Оставайтесь на Ямайке, тогда поймете.

Она вскинула на него глаза, и он рассмеялся:

– Вы напрасно плохо обо мне думаете. Вы не в моем вкусе, так что вам нечего бояться.

– Вот как!

– А вот и ваш автобус. Спасибо за огонек.

– Не за что! – ответила она, нервно засмеявшись.

Она села в автобус, а он стоял, глядя ей вслед, бесстрастный, гордый, полный мужского достоинства, как бы бросая безмолвный вызов ее самообладанию.

Автобус отошел, а она все еще чувствовала на себе пронзительный взгляд юноши. Он разглядывал ее, как разглядывает мужчина женщину, позабыв о разнице в цвете кожи.

Она подавила желание обернуться и напоследок взглянуть на него. Нельзя – что подумают другие пассажиры!..

Вероятно, это и к лучшему, что она не оглянулась и не увидела, как он алчно метнулся к канаве и подобрал ее недокуренную сигарету…

У. Д. Оулгиви (Ямайка)

ЛОТЕРЕЯ
_{Перевод с английского В. Кунина}

Все очень обрадовались, когда в пятницу вечером пришло известие о том, что Джонни удостоен первой премии Ямайки на экзаменах в воскресной школе. Но радость вскоре сменилась унынием, так как в письме, которое вслух прочитал учитель, говорилось, что лауреат должен прибыть в столицу и там получить премию и диплом. Мать Джонни, мисс Дорис, была очень бедна. Отец ее был суров с ней с тех самых пор, как узнал, что дочь согрешила, односельчане тоже относились к ней холодно. От этого мать Джонни была еще несчастнее. И все же она упорно боролась с нуждой, чтобы поднять мальчика, и гордо отказывалась от всякой помощи.

Добропорядочные жители деревни, ежедневно собиравшиеся в лавке негра массы Джо, попали в затруднительное положение. Мальчик принес славу всему округу, и каждый был бы теперь рад оказать мисс Дорис помощь, в которой она так нуждалась. Но все знали, что она скорее заставит ребенка остаться дома, чем примет хоть фартинг.

Это подтвердил и сам Джонни, когда пришел за какой-то покупкой в лавку к Линь Пао. Тата Сим зазвал его в заведение негра Джо, расположенное как раз напротив лавки Линь Пао, и спросил, когда он собирается в Кингстон. Мальчик печально ответил, что ехать следовало бы через шесть недель, но мать сомневается, сумеет ли она его отправить. Мужчины обменялись понимающими взглядами, и Тата Сим подбодрил малыша:

– Не горюй, мой малшик. И вшивому теленку достается хорошая травка. Я ошень горжусь тобой. Вот, возьми купи себе конфетошку.

И он дал лауреату конкурса пенни, затем вернулся к приятелям, чтобы узнать, не надумали ли они, как помочь мисс Дорис, несмотря на ее упорство. Поздно вечером, когда они расходились по домам, никакого удовлетворительного плана у них еще не было.

В субботу утром мужское население деревушки, как обычно, собралось небольшими группами, каждая – в своей любимой лавке. Они поглощали невероятное количество самых разнообразных напитков – от необработанного, обжигающе крепкого вещества под названием «Коровья шея» до лавровишневой настойки, которую раньше изготовляли только для наружного употребления, а теперь принимали внутрь, исходя из тех соображений, что даже в ничтожных дозах она вызывает здоровое возбуждение, равное тягловой силе десяти мулов. Что касается неприятных последствий в виде рвоты и «плохого самочувствия», то это просто не принималось в расчет.

Многие женщины в такие дни отсутствовали. Они уходили на рынок в большую деревню, расположенную в нескольких милях отсюда. Ребятишки же, если только матери не брали их с собой, занимались домашней работой.

Тата Сим, Бредда Уолкер, Адолфес Уоссенли и другие, менее выдающиеся деятели, как обычно, заседали в лавке массы Джо. До сих пор подходящего способа оказать содействие Дорис не было найдено, но джентльмены не теряли надежды. Они глубоко верили во всепобеждающую силу свободной дискуссии, подкрепленной вдохновляющей помощью алкогольных напитков.

– Моя ошередь платить, – заявил Тата. – Знашит, так, – продолжал он, когда все стаканы были наполнены. – Я думаю, что сперва надо бы решить, что малшику нужно, а потом уже придумать, как он это полушит. Нашнем с денег на билет. Это будет стоить доллар: два шиллинга туда и два обратно. Еще ему понадобятся шиллинга три на карманные расходы. Выходит ровным счетом семь шиллингов.

– Затем одежда, – вставил Долфус.

– Правильно, – согласился Тата. – Сколько стоит рубашка? Моя стоила пять с половиной шиллингов, но поскольку он малшик, это обойдется дешевле.

– Нет, нет, – возразил масса Джо. – Ему нужна шелковая, вроде той, что я надеваю в церковь по воскресеньям.

– Сколько она потянет, Джо? – спросил Бредда.

– Не знаю, какие цены сейчас, – вздохнул Джо. – Весь мой хороший одежда я привез с собой из Штатов. А там такая рубашка стоила четырнадцать долларов.

– Подумать только – четырнадцать долларов! – вскричал Тата. – Четыре фунта! Да этого на всю поездку хватит!

– Я не утверждаю, что рубашка для Джонни должна стоить столько же, – важно заявил масса Джо. – Я лишь сообщаю вам, сколько стоила моя.

– Разве обязательно нужна белая шелковая рубашка? А из такой материи, из какой женщины шьют себе платья, те, что носят по праздникам в церковь? – спросил Уоссенли.

– Кто ее знает, – ответил Тата, – может, и подойдет.

– Послушайте, мы, мужчины, ничего в этом не понимаем. Хорошо бы посоветоваться с женщиной, – предложил лавочник.

– Но к кому обратиться? – проворчал Тата. – Если мы хотим, чтобы из этого что-нибудь получилось, все приготовления надо держать в тайне, вы же знаете, у женщин рты никогда не закрываются. Септи, – обратился он к участнику высокого собрания, сидевшему справа от него, – я думаю, теперь твоя ошередь.

Септи заказал выпивку для всех, и некоторое время заговорщики глубокомысленно тянули из своих стаканов.

– Итак, мы говорили… – начал было Адолфес Уоссенли, но тут же умолк и удивленно воскликнул: – Черт! Хотел бы я знать, что это с мисс Дорис? Она мчится по дороге, словно ей насыпали перцу под хвост.

Остальные высунулись в дверь и в окно, рассматривая бегущую женщину и размышляя, куда бы она могла направляться.

– Гм-гм, любопытно, кто это рассердил ее, – соображал Тата. – По всему видно: кому-то сейчас крепко достанется. Эй, Джо, да уж не по твою ли она душу? Она идет сюда!

– Не может быть, – удивился масса Джо. – На этой неделе она только раза два заходила ко мне за покупками. Вот еще позавчера…

Дальнейшая дискуссия была прервана появлением леди. Она остановилась в дверях.

– Тата, – произнесла она, – я хотела бы знать, когда-нибудь я или мой сынишка беспокоили тебя?

– О… нет, мисс Дорис, – запинаясь, отвечал старикан.

– Тогда объясни-ка мне, – продолжала она, – с чего это ты вдруг надумал дать Джонни пенни вчера вечером. Наглость какая! Он у тебя просил, что ли?

– Что ты, что ты, вовсе нет, – запротестовал старик. – Я увидел, как малшуган зашел в лавку к Линь Пао, подозвал его и спросил, правду ли говорят, будто он полушил первую премию. Он ответил: правду. Вот тогда я и объяснил ему, что это большая шесть для нашего округа и дал малшику пенни, чтобы он купил себе конфет.

– Пойми ты, пожалуйста, раз и навсегда, – заявила мисс Дорис, – когда Джонни захочется конфет, он должен прийти и сказать об этом мне. Мы хоть и бедные, но не нищие. Вот, возьми свои деньги.

Она протянула пенни, но он отвел ее руку.

– Послушай, Дорис, – возразил Тата, – ты не права. Я дал малшику пенни от чистого сердца и не могу взять назад. Верни ему монету, вреда от этого не будет.

– Не хочешь добром взять, тогда гляди, – она швырнула монету на пол. – Вы, мужчины, только и знаете, что торчать здесь, болтать, пить ром да резаться в шашки, домино или в карты. Как будто ни у кого из вас нет собственного двора и заняться нечем. Вам бы совсем поселиться в этой лавке!

И она ушла так же стремительно, как и появилась.

– Ну и досталось тебе, Тата! – усмехнулся масса Джо.

– Уф-ф! – проворчал тот. – Что за языки у этих баб! Но у меня появилась одна интересная мысль, когда она сказала про карты.

– Какая? – спросили приятели с любопытством.

– Давайте спросим у любой женщины, которая будет проходить мимо, сколько стоят хорошая рубашка и штаны для малшика. Скажем ей, что мы поспорили между собой, – хитро улыбаясь, предложил Тата.

Им не пришлось долго ждать. Минут через десять на горизонте появилась мисс Джини. Та самая, что крутила с Оби Тьюла.

– Доброе утро, мисс Джини. Как поживает масса Оби, мэм? – осведомился Тата самым любезным тоном.

– Спасибо, хорошо, – ответила она кратко.

– Пожалуйста, задержитесь на минутошку, мисс Джини. Прошу вас, сделайте одолжение, мэм, – попросил он.– Видите ли, дело в том, что мы тут поспорили, сколько стоят хорошая рубашка и штаны для малшика вроде моего внука Натаниела. Мы заклюшили пари. Бредда говорит одно, Долфес – другое.

– Какую рубашку и какие штаны вы собираетесь покупать? – поинтересовалась леди.

– Самые лучшие, мисс Джини, такие, в которых он мог бы предстать перед губернатором, если понадобится.

– Так. Рубашка из хорошего материала, включая шитье и все остальное, стоит не больше десяти шиллингов. А штаны – не больше пятнадцати. Впрочем, может обойтись и дешевле, – объяснила она.

– Ты проиграл, Долфес, – обрадовался мистер Уолкер.

– Спасибо, мисс Джини. Благодарю вас, мэм, – крикнул Тата вслед даме, фыркнувшей в знак великого презрения ко всем бездельникам, околачивающимся в лавках.

– Двадцать пять шиллингов. Это не так страшно, – заметил масса Джо. – Но как мы заставлять ее взять эти деньги?

– Вот что я предлагаю, – сказал Уолкер. – Надо сказать всем, у кого есть ребятишки, чтоб они покупали конфеты в субботу вечером только у мисс Дорис. Конечно, этого недостаточно, но все-таки кое-что.

– Можно договориться с другими женщинами, которые продают конфеты, чтобы по субботам они «заболевали». Пусть она одна торгует.

– Ты даже представить себе не можешь, что будет, если секрет раскроется, – возразил Тата.

– Я думаю, мы должны решиться на это, – заключил Септи.

– Но как объявить женщинам? – спросил Тата. – Не ходить же по дворам.

– Ха, вот это как раз просто, – заметил масса Джо и громко крикнул: – Линь Пао! Линь Пао!

Из своей лавки вышел китаец.

– Ты звал? – спросил он.

– Да. Пожалуйста, подойди поближе, – попросил масса Джо.

Башмаки на деревянных подметках застучали по ступенькам крыльца, а потом по каменной мостовой.

– Ну. Что у вас случилось? – поинтересовался он.

Масса Джо быстро ввел китайца в курс дела, закончив свою речь так:

– Так вот, я просит тебя говорить об этом каждому, кто приходит в твой лавка. Не забудь рассказать также Вэнь Хану. Попроси и его помочь.

– Да-да, – с жаром подхватил Линь Пао. – Моя знает, он согласится. Хорошо. Моя пойдет и скажет ребятишкам, что они все должны купить у мисс Дорис конфет на два шиллинга. Хорошо!

Он возвратился к себе в лавку и скоро завел оживленный разговор со своим соотечественником, чей магазинчик находился метрах в восьмидесяти вверх по дороге. Когда беседа завершилась, Линь крикнул массе Джо: «Вэнь Хан сказал „да“. Полядок!»

Теперь нужно было устроить так, чтобы в течение оставшихся до поездки мальчика пяти недель женщины, торгующие сладостями, «заболевали» каждый субботний вечер.

– Я думаю, – сказал Тата, – завтра после службы мы поодиночке потолкуем с каждой из них. Масса Джо, не мог бы ты поговорить с твоей соседкой мисс Сюзан?

– Конечно, могу, – охотно согласился Джо.

Когда все проблемы были решены и роли распределены, старик сказал:

– Ну, я пойду домой поесть. Возвращусь попозже – узнать, как дела. А вы?

Они выпили по последней, чтобы закрепить соглашение, и вскоре масса Джо остался один в своей лавке.

Вечером все опять сошлись на обычном месте. Время от времени кто-нибудь из них ненадолго исчезал в толпе, заполнившей деревенскую площадь, и возвращался с утешительным сообщением. Мисс Дорис была в восторге от того, что ее изделия пользуются такой необычайной популярностью. Когда пришло время расходиться, Тата, допивая последнюю порцию рома, с удовлетворением отметил:

– Пока все хорошо. Будем надеяться, так пойдет и дальше.

А тем временем у себя дома мисс Дорис подсчитывала выручку.

– Джонни, – обратилась она к сыну, – мы славно поторговали сегодня. Я быстро все распродала. На следующей неделе надо будет приготовить побольше конфет. Может, бог даст, в конце концов ты сможешь поехать за премией.

Когда в понедельник вечером самозваный деревенский парламент собрался, чтобы обсудить текущие события и обменяться идеями, все сообщили об успехах своей миссии. Все, кроме Бредды Уолкера.

– Когда я заговорил об этом с мисс Лизой, – начал он огорченно, – она ответила, что очень сожалеет, но не собирается терять доход ни ради нас, ни ради мисс Дорис. Она говорит: «Мисс Дорис нос задирает, а сама со своим мальчишкой хуже нищенки. Пусть немножко пострадает из-за своей гордости». Я упрашивал ее, но все без толку.

Большинство горячо осудило недостойное поведение мисс Лизы. И только Тата молчал, посасывая свою глиняную трубку. Наконец Уоссенли обратился к нему:

– Хм-м, Тата, похоже, что мисс Лиза собирается все испортить, а?

– Еще не знаю. Не могу сказать, – ответил старик. – Придется поговорить с ней. Может, сумею убедить. А если она все-таки откажется…

– Что ты собираешься делать тогда? – спросил масса Джо.

– Пока не могу сказать. Но я подумаю, – ответил Тата.

И с воодушевлением продолжал:

– Теперь вы видите, что денег, заработанных на конфетах, совершенно недостаточно, чтобы отправить Джонни в Кингстон. Кто придумал что-нибудь новое?

Адолфес предложил тайком собрать деньги с жителей всего района и подложить их ночью под дверь мисс Дорис.

– Долфес, ты говоришь как круглый дурак, – осудил его Тата. – Неужели не понимаешь, что она тут же смекнет, в чем дело, и устроит скандал, а к деньгам даже не прикоснется. Или, может, она возьмет деньги и отдаст в церковь.

– Вчера вечером я толковал со своей старухой, – вмешался Питер Тэйд. – У нас есть кой-какой запасец, вот моя и предложила: она прикинется больной и не пойдет работать к миссис Холл. А мисс Дорис – они ведь подружки – попросит поработать вместо себя. Уж недель пять-то она проболеет…

– Вот это хорошо! Это должно получиться, – согласился Тата.

– Я думаю, мальчику нужен ботинки, – вставил масса Джо. – Какой смысл надевать на него праздничные штаны и рубашку, если он будет босой? Вот у меня какой план.

Все взоры обратились к массе Джо, объяснявшему:

– У меня есть несколько пар ботинок. Хороших! Одна из них должна быть как раз впору Джонни. Мой идей такой: мы разыграем ботинки в лотерею и подстроим так, чтобы мальчик или его мать выиграли.

– А вдруг не они выиграют? – возразил Уоссенли.

– Долфес, не кричи как осел, – остановил его Тата и обратился к хозяину лавки. – А сколько будет стоить билет?

– Шесть пенсов, – ответил Джо.

– Когда ты собираешься устроить лотерею?

– В субботу вечером на следующей неделе, – объявил хозяин лавки.

Во вторник Питер Тэйд сообщил об успехе своего предприятия:

– Она согласилась! А чтобы не возникло подозрений, моя старуха договорилась с мисс Дорис брать один шиллинг из тех денег, что та заработает, а пять шиллингов останется ей. Сегодня утром она уже начала работать, и похоже, что миссис Холл ею довольна.

Тата Сим печально покачал головой:

– Я побывал сегодня у мисс Лизы, но она женщина упрямая.

– Как же нам быть? – спросил Уоссенли.

– Мой малшик, я не могу тебе сказать, как быть, потому что не знаю. Но у меня есть внук. Я мог бы многое рассказать о его проказах. Так вот. Я объяснил ему все и спросил, не может ли он, раз уж у него хватает ума мучить меня, подстроить что-нибудь этой женщине. Он сказал мне: не беспокойся. Теперь я надеюсь на него.

– Да. Вы можете положиться на маленького чертенка! – заключил мистер Уолкер, который не раз страдал от проделок непослушных отпрысков старого Тата, и обратился к хозяину лавки: – А как дела с лотереей?

– Люди охотно покупают билеты. А ну-ка, пошли со мной. Каждый из вас должен взять по крайней мере пару билетов.

Так собирались они каждый вечер. Играли в карты, пили ром и обсуждали события, совершенно не обращая внимания на презрительные замечания женщин, обзывавших их бездельниками.

В субботу Джо объявил, что продано двадцать билетов, причем один из них приобрела мать Джонни. По этому случаю была организована выпивка.

Когда стемнело, заговорщики решили пойти посмотреть, каким именно способом внук Тата Сима будет приводить в чувство мисс Лизу. По этому поводу высказывались разные предположения, но никто не угадал. В тот вечер торговали только три женщины. Две другие, как и было условлено, не явились. Торговля мисс Дорис шла бойко. Но если миссис Джемайма Поуд, казалось, радовалась успеху конкурентки, то мисс Лиза была явно недовольна популярностью лотка мисс Дорис. Наконец она стала расхваливать свой товар, выкрикивая: