Текст книги "Современная новелла Китая"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

ЧЖАН ЦЗЕ
НЕ СОЗРЕЛ…
© Перевод И. Лисевич

Родилась в Пекине в 1937 году в семье, переселившейся в столицу из провинции Ляонин. В 1960 году окончила Китайский Народный университет. Работала в Первом министерстве машиностроения, на Пекинской фабрике кинопленки. После образования в 1982 году пекинской организации Союза писателей работает в этой организации; в настоящее время – член Союза писателей, член правления пекинского отделения.

Печататься начала с 1978 года. Ее рассказы «Дитя» и «Кто живет красивее» были удостоены премии за лучший рассказ на общекитайских конкурсах в 1978 и 1979 годах. В последние годы опубликовала ряд повестей и рассказов – такие, как «Тяжелые крылья» и другие. Предлагаемый читателю рассказ удостоен премии на Всекитайском конкурсе 1983 года.

* * *

Вдо-ох – выдох, вдо-ох – выдох!

Туман повис над озером белесым, с чуть заметной прозеленью, покрывалом. Воздух чистый и свежий, напоенный озоном, словно у моря, вселял бодрость.

Вдо-ох – выдох, вдо-ох – выдох!

Вдруг перед глазами Юэ Тофу все засверкало – какая красота! Лотосы расцвели – когда только успели?! А он и не заметил – может, они ночью раскрылись все сразу? Он ведь каждое утро бегает вокруг озера – не мог пропустить…

Вдо-ох – выдох, вдо-ох – выдох!

Нынче, наверно, будет дождь – с самого утра парит. Стайки стрекоз жмутся к воде, лишь изредка пролетая мимо головы.

Вдо-ох – выдох, вдо-ох – выдох!

Половина дистанции уже позади, но Юэ Тофу держит темп. Он бежит легко, не спеша, не напрягаясь, обгоняя одного за другим стариков, которые по-настоящему бегать не могут – только делают вид…

Даже невооруженным глазом видно, сколько за эти два года прибавилось людей, которые по утрам занимаются физкультурой в парке. Кое в ком с первого взгляда узнаешь человека, покинувшего «высокий пост». И по речи, и по манерам.

Свой чуть выступающий животик они несут с достоинством и, даже труся вдоль берега под ивами, каждым своим шагом дают понять, что делают что-то очень важное – передают какое-то указание или тщательно обдумывают, как одним махом разрешить весьма непростое дело…

Было здесь несколько человек, которые попадались ему ежедневно, – обгоняя их, Юэ Тофу всякий раз с легкой улыбкой вежливо склонял голову. Порой ему тоже улыбались в ответ, и эта улыбка, словно зеленый огонек на перекрестке, озаряла его душу радостью.

Обогнув шестигранную беседку, Юэ Тофу заметил впереди Малыша, бежавшего слегка подпрыгивая. Его старенькие синие кеды шлепали по грязной тропинке сбивчиво и не в лад. Тощие ляжки слегка подрагивали в широченных трусах. Лилово-красная тренировочная фуфайка совсем уже потеряла вид, но на спине по-прежнему гордо красовался номер семь. Что на груди, Юэ знал не глядя: там были начертаны четыре иероглифа, известные, как говорится, «среди всех людей» – название их родного университета.

Ах, славная альма-матер, рассеявшая своих отпрысков по всему миру!

В их группе был всего двадцать один человек, но казалось, куда ни поедешь, обязательно встретишь своих. Только в управлении их оказалось трое: Малыш, Цай Дэпэй и он сам.

Конечно, если поразмыслить, ничего удивительного в этом нет. Получили одну специальность, на работу почти всех распределили в одну систему, не считая того, что вышли из такого знаменитого вуза; с шестидесятого года, когда его окончили, успели приобрести кое-какой опыт и, в общем, могли работать самостоятельно. Да и времена наступили отличные, когда в центре стали ценить интеллигенцию, – в общем, воды под килем прибыло. Выезжая в командировки на места, он всякий раз встречал одного-двух бывших однокашников, сделавших карьеру. Правда, начальнику отдела где-нибудь в провинции далеко до завотделом здесь в центре, в министерстве, – до такого, как он…

Юэ Тофу приходилось слышать, что его считали лучшим в группе. А в последнее время в центре появились новые веяния, заговорили о дальних перспективах, подняли вопрос о подготовке руководителей третьего эшелона… Был определен и возрастной предел для него – от тридцати пяти до сорока пяти лет.

Юэ как раз подошел к самой вершине – к сорока пяти…

Его поколению, право же, повезло – удалось получить высшее образование. И хотя во времена «великой культурной революции» учебу пришлось бросить, но «изначальная жизненная сила» ущерба не понесла, политическим нападкам они не подвергались, разве что работали тяжко. А сейчас, когда все они в расцвете лет, Центральный комитет, с одной стороны, вдруг обратил внимание на интеллигенцию среднего возраста, а с другой – на критическую ситуацию, когда нет преемственности между зрелыми кадрами и «молодой порослью». Укажи ЦК на это несколькими годами раньше или позже, что им было бы от того проку? Обрати ЦК внимание только на одну сторону – они бы тоже погоды не сделали. Но сейчас… Вот уж правду говорят: каков ветер, таков и дождь!

Кто-то узнал, что у Юэ Тофу есть шанс быть выдвинутым парткомом на должность заместителя начальника управления. Некоторые факты как будто подтверждали этот слух.

Да чего далеко ходить: в управлении его назначили ответственным за общие вопросы производства и планирования – а они затрагивают и научно-исследовательские учреждения, и производственные, и потребляющие – всего больше ста организаций. И пусть над ним стоит еще начальник управления, он только подписывает бумаги, а реальная власть в руках у Юэ. Кстати, начальнику уже шестьдесят восемь – пожалуй, через несколько месяцев он тоже пополнит ряды «покинувших пост»… И еще: последнее время Юэ каждый раз приглашают на расширенные заседания парткома…

От этих мыслей во взгляде Юэ Тофу появилась какая-то умудренность и значительность, а губы непроизвольно поджались. Словно актер, он уже входил в роль.

Еще несколько шагов – и Юэ Тофу догнал Малыша. В институте его прозвали так студенты – из всей группы он был самый младший. Сейчас Малыш уже начал лысеть, но Юэ так и не отказался от старого прозвища. Вообще, став начальником, он невольно начал называть многих уменьшительными именами. Обращаться так к нижестоящим было довольно удобно – со стороны руководителя ощущалась некая задушевность, а сам Юэ, еще не слишком старый, начинал от этого выглядеть солиднее.

Малыш обернулся на бегу и осклабился.

– Бегаешь? Ну-ну! – бросил Юэ Тофу без особой теплоты, но не слишком холодно и, не дожидаясь ответа, побежал дальше. Сделал он это намеренно – уже сейчас надо держать старых дружков на расстоянии, чтобы разрыв не показался чересчур резким, если Юэ в будущем займет важный пост. А то пойдут разговоры, что он зазнался, забыл старое… Да, в интересах дела старых дружков надо держать на определенной дистанции. Иначе начнут здесь все разнюхивать – и хорош он будет, если распустит язык… Ведь скажешь им что-нибудь – нарушишь организационный принцип, не скажешь – испортишь отношения!

Однако Малышу такое даже в голову не приходило: какой бы высокий пост ни занял Юэ Тофу – хоть заместителя Председателя республики, Малыш не сомневался, что сможет в любое время точить с ним лясы. Поэтому он даже внимания не обратил на неразговорчивость и сдержанность приятеля, а, поддав немножко, тут же поравнялся с ним.

– Слушай, куда это ты уходил вчера вечером? Я пришел, а тебя нет.

– По делам. – Юэ Тофу даже не спросил, зачем приходил Малыш, – ясно, что ничего стоящего. Малыша этот уклончивый ответ ничуть не задел. Его, собственно, не интересовало, куда уходил Юэ, просто он зря потащился к нему и жаль было потраченного времени.

– А Хуэйфэнь тебе не сказала?

– Она уже спала, когда я вернулся.

– Да, от женщин никакой пользы, один вред!

Юэ Тофу покосился на Малыша. Бежал тот неправильно – предплечья, вместо того чтобы двигаться вперед и назад, описывали перед грудью какие-то круги, как будто рычаги мотовила, наматывавшего нитки.

– Слыхал новость? Из отдела кадров приходили двое, интересовались Цай Дэпэем – говорят, его выдвигают в заместители начальника управления!

В какое-то мгновение Юэ даже не сразу среагировал – уж слишком непохожа была эта новость на то, о чем он сейчас мечтал. А когда воспринял ее, то даже не ушами, а каждой клеточкой тела, потаенными глубинами сердца.

Нет, это было слишком ошеломляюще – невозможно поверить. Он уже так свыкся с мыслью о высокой должности, которую займет со временем, что вдруг ощутил себя ползущим по грязи, после того как всю жизнь ходил с гордо поднятой головой… Мгновенно появившееся чувство усталости поползло откуда-то от икр и голеней по внутренней стороне ляжек, подбираясь к животу. Он даже не нашелся сразу что ответить Малышу – весь был охвачен безысходностью крушения своих надежд. Пусть он не был среди стоящих в первом эшелоне, но раньше он, по крайней мере, знал, что пройдет лет пять – и всем им придется уйти со своих постов. Стоило ли ему, третьему эшелону, двадцать лет ждать этого момента, чтобы проиграть все?! Было от чего прийти в отчаяние!

Он вздрогнул, и что-то твердое, колом став в горле, поползло по пищеводу, причиняя мучительную боль. Боль медленно проникала дальше, в желудок, и лишь когда от жестоко истерзанного пищевода не осталось ничего, кроме этой невыносимой боли, счастливая мысль заставила его усомниться в достоверности сообщения.

Да, поверить этому он просто не мог. И по очень простой причине – ведь известие-то принес Малыш, великий путаник, человек не от мира сего, о чем знало все управление. Такие люди способны принять за правду любую ерунду, а правду посчитать чепухой, им недоступны оттенки события. И пусть сам он тоже не слишком сведущ, но за его плечами как-никак более чем двадцатилетний опыт партийной работы – не то что у Малыша.

И все же что-то мешало ему окончательно успокоиться. Ведь если из отдела кадров действительно кто-то приходил и интересовался Цай Дэпэем – о таком важном деле он, Юэ Тофу, не мог не знать, – во всяком случае, он узнал бы об этом раньше Малыша.

Сердце его бешено прыгало, но отвечать Малышу приходилось так, как будто ему не было до этого всего ровно никакого дела.

– Не слыхал, – произнес он, сделав абсолютно равнодушный вид.

Понимать его слова следовало так: «Может, и слышал, но надо ли безответственно распространять подобные слухи?!»

Красное, обжигающее солнце, до сих пор словно укутанное в одеяло, внезапно прорвало серую, как черепица, завесу туч, проделав в них изрядную дыру. Темно-красные лучи брызнули сквозь прореху в облаках, воздух стал сырым и горячим, голова Юэ Тофу начала зудеть, словно от чесотки.

Внезапно его осенило: ведь можно как-то попытаться предотвратить грозящую ему опасность! Мысль эта была все равно что несколько капель воды для сраженного солнечным ударом; однако же, подавив волнение, Юэ попытался трезво оценить ситуацию.

Как только была выдвинута идея о «третьем эшелоне», Юэ Тофу моментально перебрал в памяти всех между тридцатью пятью и сорока пятью. Он досконально выяснил не только политическое лицо каждого, стаж, профессиональный уровень, организаторские способности, влиятельные связи, но и все поощрения и взыскания, узнал, не имел ли кто среди родственников «репрессированных», «замешанных» и «подвергнутых». Конечно, в быстроте и точности этой проверки начальнику технического отдела Юэ Тофу было не угнаться за завкадрами Сунь Сюэ – у того уровень, конечно, повыше. Ну, выше так выше. В конце концов, он работал в условиях, где сам черт ногу сломит. Своей жене, Минь Хуэйфэнь, он даже краешка своих рассуждений не приоткрыл. Нагляделся за все эти политические кампании, как многие гибли только из-за своего языка. Как говаривали древние: беда грядет изо рта!

Прикидывал он и так и эдак. У одних и профессиональный уровень есть и организаторские способности, но, увы, они беспартийные. У партийных либо способности подкачали, либо репутация какая-то неопределенная. А он в работе хоть и не достиг вершин, как некоторые, зато кончил престижный институт. Партстаж у него по сравнению с товарищами из первого эшелона вроде бы невелик, но как-никак двадцать шесть лет и семь месяцев. В политике, можно считать, прошел огонь и воду, чего только не пережил: «борьбу за исправление стиля» и «борьбу с правыми», «большой скачок», «борьбу с правым уклоном» и «великую культурную революцию», а порочащих материалов на него не нашли, да и у руководимого им технического отдела серьезных проколов не наблюдалось…

– Понимаешь, старина Юэ, люди очень одобряют выдвижение Цай Дэпэя, так что, думаю, у него есть шанс. Только знаешь – мешает одна закавыка, как бы об нее не споткнулся: ведь его оргвопрос до сих пор не решен!

Вот именно! Даже Малыш сообразил!

Вдо-ох! Выдох!

Только что сбивчивые шаги и неровное дыхание Юэ Тофу обрели прежний ровный ритм.

Вдо-ох! Выдох!

Вот где его уязвимое место! Сколько ни клейми тех, кто «вступает в партию ради карьеры», все равно никто не допустит назначения «беспартийного» на руководящую должность. Ну конечно, кроме лиц исключительных, олицетворяющих собой политику партии. Да и как тогда быть с директивой относительно «находящихся в партии свыше семнадцати лет»?

Да, таков неписаный закон. К счастью, есть какие-то границы, а то творилось бы просто черт знает что. При этой мысли Юэ Тофу почувствовал, как сердце его разжалось. Настала его очередь смотреть, как другой «барахтается у берега».

– Такие вещи, Малыш, решаются парторганизацией, – заметил он веско.

Малыш бросил на него испытующий взгляд, словно прикидывая, правда это или бюрократическая отговорка. Ведь тут как на «свободном рынке» – сколько ни вглядывайся в безмен лоточника, взвешивающего овощи, он все равно тебя надует! Однако ему показалось, что Юэ Тофу ответил просто так, наобум, и он продолжал с прежней доверчивостью:

– Помог бы ему! А? Он ведь из вашей парторганизации – подними его дело. Через три месяца ему исполнится сорок шесть, и он вылетит из «третьего эшелона». Мы же все однокашники, ты в институте был у нас секретарем партячейки – войди в его положение! Он еще в институте, лет двадцать пять назад, подавал заявление!

Даже Малыш предвидит этот ход! Юэ Тофу на мгновение пришел в замешательство. Малыш следил за ним пристальным взглядом, его локти замелькали перед грудью еще быстрее – он старался не отстать от Юэ Тофу. Ноги Малыша шлепали по земле вразнобой, пот со лба и висков стекал на щеки, вечно имевшие какой-то зеленоватый капустный оттенок.

Просто поразительно, ему-то какое дело? Чего он суется? Но попал в самую точку – все, по-видимому, решится в течение ближайших трех месяцев…

– Именно потому, что мы однокашники, мне и не хотелось говорить. Но теперь позволь все высказать напрямик: от своих прежних недостатков ты так и не избавился. О делах надо рассуждать принципиально, во главу угла ставить политику – при чем тут эмоции? В партийном уставе как сказано? Мы вступаем в партию во имя коммунистических идеалов, а не ради личных выгод и привилегий!

Свою тираду Юэ Тофу произнес очень сердечно. Глаза его отрешенно и даже с некоторой грустью глядели вперед на извивавшуюся вдоль озера тропу, которую еще предстояло преодолеть, и он позволял себе моргнуть лишь тогда, когда капелька пота падала ему с бровей на глаза.

Малышу нечего было возразить. Оставалось лишь, опустив голову, с колотящимся сердцем следить за тем, как меряют грязную тропинку его ноги, и слушать их сбивчивый, нестройный топот. Рядом с Юэ Тофу, четко печатающим шаги, даже в самой его манере бежать было что-то от либерализма и беспринципности. Зато державшийся обок с ним Юэ Тофу бежал совершенно невозмутимо. Он был так уверен в себе, как будто знал, что на финише его ждет большая белая пампушка!

– Пойми меня правильно, – словно бы извиняясь, добавил Юэ Тофу, – я никогда с самых студенческих времен не потакал корысти!

И верно, Малыш вспомнил, как все пять лет в институте Юэ Тофу оказывал помощь товарищам, ведя с каждым наставительные беседы. Не пять дней или месяцев, а целых пять лет Юэ Тофу бескорыстно жертвовал своим блестящим профессиональным будущим ради других. Он был ближайшим и нелицеприятным другом каждого, они поверяли ему сердечные тайны, признавались, кому из сокурсниц писали любовные записки. И все же никто из группы в партию принят не был – до самого выпуска, – и они ощущали неловкость перед Юэ Тофу, отдавшим им столько душевных сил.

Вспомнив прошлое, Малыш приуныл и пал духом. Да, прав Юэ Тофу: он все такой же, и сам Юэ Тофу тоже прежний. Никто не переменился.

Хочешь не хочешь, а Юэ Тофу приходилось вставать с дивана. Минь Хуэйфэнь то и дело поглядывала на него краешком глаза. Вот-вот начнет приставать: «Что с тобой?», «Что-нибудь болит?», «Десять минут восьмого, а ты еще не умывался, не чистил зубы, не завтракал?!»

С точки зрения Юэ Тофу, между домом и работой разница не велика – если рядом есть кто-то второй, расслабиться уже невозможно.

Ишь, вырядилась! Напялила коричневую нейлоновую юбку с люрексом – талия стянута, подол заужен, пузо и задница выпирают – ну прямо большой деревянный барабан с двумя обручами по краям!

Спокойно живет – оттого и жиреет! Никогда ни о чем серьезном не думала – коротает себе свой заурядный век, уйдя с головой в домашние дела!

Юэ Тофу вошел в умывальную комнату и невольно бросил взгляд в узкое длинное зеркало на стене. Он сам не знал почему, но ему вдруг показалось, что он сильно постарел. Юэ уставился в зеркало, придирчиво рассматривая морщинки на лбу и в уголках глаз, – да, они действительно стали заметнее! С тревогой в сердце он протянул руку, чтобы разгладить морщины – как будто можно расправить эту собравшуюся в складки кожу… Кончик усов на щеке кольнул его ладонь – может, все из-за того, что усы слишком длинные, из-за них он выглядит таким изможденным?

Юэ Тофу плеснул горячей воды в таз, намочил в ней полотенце и приложил к щекам, выдавил немного крема на помазок и круговыми движениями стал намыливать щеки и подбородок до самой шеи. Потом начал бриться.

«Три месяца… Годы – это золото. От одного года зависит, пойдешь ли ты в гору или покатишься вниз». Он глубоко вдохнул и задумался.

А, ч-черт, рука у него дрогнула, и лезвие тотчас резануло щеку, сквозь мыльную пену проступила алая кровь. Полотенцем он стер пену с лица и, рассмотрев сочившийся кровью порез, длиной меньше пуня[66]66
  Пунь – традиционная китайская мера длины, равная средней фаланге указательного пальца – около 3 см.


[Закрыть], наклонился к водопроводному крану, чтобы промыть его холодной водой, потом, осторожно обходя ранку, быстро добрил усы, сполоснул лицо и почистил зубы.

«Главное – как-то протянуть эти три месяца!» – подумал он. Все его мысли, словно капельки верткой ртути в чашке, сливались в одну, и их, как ни старайся, невозможно было разделить.

Взяв гребенку, Юэ Тофу принялся расчесывать свои густые черные волосы, и вдруг его гребенка замерла на полпути. Взгляд Юэ был поражен видом седого волоска, затаившегося на виске в гуще черных волос.

Да что же это сегодня делается?

Не то чтобы раньше он не замечал у себя седых волос, но никогда они с такой очевидностью не напоминали Юэ Тофу о быстротечности времени, как сегодня. Старости он не боялся – но в столь ответственный момент просто никто не должен заметить, что он стареет.

Юэ Тофу отложил гребенку и попытался ухватить седой волос средним и указательным пальцами, но волосы были скользкими – позавчера, вымыв голову, он смазал их воском для блеска. Седой волос никак не давался – он словно играл с Юэ в прятки. И Юэ Тофу вместо седого каждый раз выдергивал черный. Ничего не поделаешь – волосы у него густые, не то что у некоторых, которые раньше времени сверкают плешью.

Поднятая вверх рука затекла, но звать на помощь Мин Хуэйфэнь не хотелось. О таких делах и чувствах другому не расскажешь. Да и вообще, жена была для него чем-то вроде зуба мудрости, который появляется у каждого по достижении определенного возраста.

Уф, он наконец-то вырвал этот проклятый волос и с безотчетным чувством омерзения швырнул на пол как раздавленное насекомое.

Когда он вышел из умывальной, дети и Минь Хуэйфэнь уже поели. Завтракали обычно в большой комнате, рядом с входной дверью. Юэ Тофу присел за стол, привел в порядок валявшиеся как попало палочки для еды и, ни единым словом не выдав своего раздражения, быстро поел. Вытер губы и, сняв с вешалки за дверью черный видавший виды портфель, бросил, ни к кому не обращаясь: «Я пошел!»

– Подожди минутку, – остановила его вышедшая из кухни жена, – отнеси вот Цай Дэпэю десяток соленых утиных яиц! – сказав это, она протянула ему сетку с яйцами.

– Придумала тоже! Да с какой стати – пусть сам себе покупает! – Юэ зло сверкнул глазами на жену из-под насупленных бровей. Начальник отдела – и вдруг потащится с сеткой в учреждение, да на что это похоже! Один вид чего стоит!

– Да? А ему каково? Мужчина он одинокий, питается кое-как, набьет живот чем придется, и ладно. – Жена чуть не насильно сунула ему сетку в руки.

– Может, найдешь хоть полиэтиленовый пакет, – поняв, что ему не отвертеться, проворчал Юэ. – Положу их в портфель, а то нести сетку с утиными яйцами в руках просто неприлично.

– Ну и что такого? Дело житейское, – округлила свои когда-то большие и красивые глаза Минь Хуэйфэнь, но все-таки отправилась искать мешок. Характер у жены был покладистый, и она не привыкла настаивать на своем.

Пакет, по-видимому, оказался из-под молочного порошка: когда его встряхнули, на пол посыпалась белая пыль.

– Ты разговаривал с сестрой о том деле? – спросила жена, продолжая трясти пакет.

Чего доброго, еще запачкает его портфель… «Ладно, ладно, хватит трясти!» Юэ Тофу вытащил из портфеля конверт с бумагами и, засунув туда сетку, положил бумаги сверху.

Жене он не ответил – ему не хотелось затевать это дело, и потому с сестрой он не говорил. Однако сейчас им владели весьма странные и сложные чувства…

Свести вторую сестру с Цай Дэпэем? А будет ли она с ним счастлива? Он ведь разведенный. Но если сестра согласится – он видел, что она произвела на того впечатление, только лед еще не тронулся и «не порвали бумагу в окне», – тогда как он должен к нему относиться? На прошлой переаттестации Цай Дэпэю присвоили звание инженера седьмого разряда. А что такое инженер седьмого разряда? Этих инженерно-технических работников у них столько, что хоть греби решетом, однако инженер седьмого разряда, да еще с партбилетом, – это уже тигр с крыльями…

– Тут Малыш вчера вечером заходил…

– Знаю, только что встретились на утренней пробежке!

– Ты не мог бы как секретарь парторганизации помочь Цай Дэпэю с его оргвопросом?

– Но если он еще не созрел, что я один могу сделать? Если не проголосуют коммунисты на общем собрании, я им приказать не смогу.

Тут Минь Хуэйфэнь сообразила, что все не так просто.

– А какие к нему претензии? – осторожно осведомилась она.

– Это… – Юэ Тофу на мгновение поперхнулся, – не созрел еще. – Отговорка была железной, годилась всегда и для всех. У кого не отыщутся недостатки? Кто посмеет сказать о себе, что он вполне перевоспитавшийся пролетарский интеллигент?

На самом же деле все было как раз наоборот. Ни члены партии, ни беспартийные не возражали против приема Цай Дэпэя, в плане роста партийных рядов его имя стояло первым. Это он, секретарь, почему-то тянул, не проводил обсуждения новой кандидатуры – в нем было все дело.

– Ну, например, э-э… высокомерен, слабо связан с массами, мало думает о политике… Или вот еще: почему это он развелся? Ни слова, ни звука, и вдруг – развелся?! И о причинах развода не сообщил партбюро – странно, этот факт не прошел мимо масс.

Такие речи только начни – и они будут литься из уст нескончаемым потоком. Сколько лет он этим занимается! Юэ был похож на осла на мельнице, которого только подтолкни – и он будет делать потом круг за кругом, что бы ему ни говорили.

– Я уж думала, правда, что-то очень серьезное, – облегченно вздохнула Минь Хуэйфэнь. – А ты поработай с теми членами партии, которые против…

Смешно, если каждого принять в ряды, чего тогда будет стоить звание члена партии?!

– Ты хочешь, чтобы я протащил его в партию? На подобную беспринципность я не способен, – напыщенно отверг Юэ Тофу безответственное предложение жены.

– А ведь, кажется, это он помог тебе с дипломным проектом? Не будь его – не видать бы тебе диплома!

Это уже напоминает методы боевых отрядов времен «великой культурной революции», докапывавшихся до «самого дна»! Вот что бывает, когда откровенничаешь с женой. Чтобы как-то прекратить тягостный для него разговор, Юэ Тофу уже трижды в течение двух минут обращал свой взор на часы. – Мне пора, а то опоздаю, – наконец сказал он.

Минь Хуэйфэнь ровным счетом ничего не могла понять. Почему Юэ держится так отчужденно, почему даже с ней, со старыми друзьями взял такой официальный тон. Она не знала, как это у нее вырвалось:

– Ты посмотри – ведь все твои однокашники тебя сейчас обогнали! – произнесла она ледяным тоном.

Ее слова поразили Юэ в самое сердце.

Разве можно везде поспеть? Кто мог предвидеть, что когда-то наступит день и можно будет зарабатывать своей специальностью? А теперь все кончено. Разве он в состоянии снова вернуться в университет, чтобы наверстать упущенное, вернуть эти двадцать с лишним лет?! Дороги назад для него нет – нужно идти по своей до конца. А перед Цай Дэпэем – большой светлый путь, он пойдет в гору все выше и выше, станет инженером шестого, потом пятого, четвертого разряда… Зачем ему мешать? Не такое уж у него черное сердце – и в мыслях нет зажимать Цай Дэпэя всю жизнь, пусть только пройдет эта кадровая перестройка!

– Ты не должна так говорить. Если бы я тогда не наставил их на правильный путь, разве достигли бы они сегодня таких успехов? Да и сам я лишь благодаря партии смог воспитать эту плеяду талантов. – Юэ Тофу обиженно сунул портфель под мышку и с видом невинного страдальца быстрым шагом вышел из дому.

На душе у Юэ Тофу было муторно. Однако, войдя в кабинет, он по давней привычке обвел глазами каждую мелочь, каждый уголок. Все выглядело отлично, не придерешься – таким и должен быть его кабинет, и сам он готов к приему любой инспекции в любую минуту. Полный порядок, все лежит на своих местах, раз и навсегда установленных.

Вот девчушка на календаре, склонив головку и кокетливо скосив глазки, улыбается, словно звезда киноэкрана, а внизу написано детским почерком: «Мама родила только меня одну!» На противоположной стене – лозунги о «пяти выступлениях, четырех прекрасных, трех горячо любимых» и «Учитесь у товарища Чжан Хайди!». Вокруг лозунга «Учитесь у товарища Чжан Хайди!» на стене белесая от клея полоска в пунь шириной – это из-за того, что раньше на том же месте висел другой лозунг: «Учитесь у товарища Лэй Фэна!», размером чуть побольше. Не очень красиво, ну да не велика важность, может, и дня не пройдет, как опять придется менять лозунги, глядишь, размеры и совпадут. Юэ Тофу любил лозунги: они позволяют сразу ухватить самое главное, с первого взгляда уяснить ключевую задачу момента. С ними куда проще, чем со всякими там решениями, документами, сообщениями, тезисами и докладами, через которые не продерешься.

Когда Юэ Тофу клал свой портфель на кресло возле окна, из портфеля послышался стук утиных яиц, и он заговорщицки ухмыльнулся портфелю, словно в нем уже была голова Цай Дэпэя.

Усевшись за письменный стол, Юэ потер руки и взялся за телефон. Соединили мгновенно – он попросил Да Лю зайти к нему в кабинет.

Опустив трубку, Юэ Тофу достал из ящика стола красиво изданную книгу «После Третьего пленума» и положил на видное место, потом вытащил кипу бумаг. Часть сдвинул влево, другую – придвинул к себе, полистал, вынул из пенала большущий красно-синий карандаш, закурил и сделал вид, будто с головой ушел в работу.

В дверь постучали.

– Войдите, – ответил Юэ Тофу, не поднимая головы.

Вошел Да Лю. Юэ кивнул, что должно было означать:

«Я сейчас!», подчеркнул в документе что-то жирной красной чертой и лишь после этого, опустив карандаш и повернувшись к Да Лю, пригласил: «Садись, пожалуйста!» Небрежно протянул пачку сигарет: «Угощайся – „Облачные“!»

Да Лю не заставил себя долго просить, взял сигарету и закурил.

– Подешевел табачок, – заметил он. – А то было прямо невмоготу. Понять не могу, о чем эти люди думали?! Считали, что так просто получить прибыль, поднимая цены. А люди перестали покупать – вот и вся прибыль!

В обычное время Юэ Тофу ответил бы на такую тираду ледяным молчанием, но сейчас только благодушно рассмеялся:

– Не все сразу, – мы строим плановое хозяйство на много лет вперед, стараемся регулировать рынок, а опыта пока маловато…

Да Лю затянулся поглубже – ничего, табачок хороший…

– Ты видишь, сколько работы, – Юэ Тофу обвел рукой разложенные на столе бумаги и блокноты, – все забываю спросить, как твой отец. Лучше ему?

Да Лю отложил сигарету и, откинувшись на спинку кресла, выпрямился.

– Боюсь, что это конец, – грустно промолвил он. – В прошлом году после операции он несколько месяцев чувствовал себя неплохо, но вот последнее время мать пишет, что ему опять хуже – похоже, это метастазы… А в больницу устроить не просто…

В продолжение всего разговора Юэ Тофу наклонами головы выражал свое глубокое сочувствие, он даже включил вентилятор и направил его так, чтобы струя воздуха обвевала Да Лю.

– Не волнуйся, – произнес Юэ Тофу; казалось, он что-то обдумывает, хотел бы узнать мнение собеседника. – А что, если мы сделаем так… Необходимо выяснить, как идет работа по освоению ведущего двигателя марки XX… Несколько дней назад нам представили об этом доклад, – Юэ Тофу нашарил в ящике стола экземпляр и протянул его Да Лю, – похоже, что для решения кое-каких вопросов им нужна помощь Управления. Может, ты съездишь туда? Вникнешь в суть дела, окончательно разрешишь все проблемы, а в случае необходимости сможешь побывать на соответствующих рабочих объектах. Я тут прикинул – вместе с посещением объектов на все эти дела, как ни крути, понадобится свыше трех месяцев. Вот заодно и поможешь матери ухаживать за отцом. Бывший однокашник моей жены работает там в больнице главврачом – очень неплохой специалист, – я мог бы ему написать, попросить посодействовать… Не знаю только, как у тебя дела. Семью-то сможешь оставить на такой срок?!

Юэ Тофу был опытный рыбак – он тянул леску все сильнее…

– Да это же превосходно! – нетерпеливо воскликнул, едва дослушав его, Да Лю. – Когда еще представится такой случай. И как ты все продумал до мелочей – и личное, и общественное!

– А как же иначе? Отец твой совсем плох, матери надо помочь. Просить о длительном отпуске неудобно. А тут все равно кто-нибудь должен ехать – не ты, так другой. Только вот… – Юэ Тофу глубоко вздохнул, и лицо его приняло озабоченное выражение, – только дело это срочное, стройка ведущая, наверху ее держат под довольно жестким контролем, каждые три дня звонок, каждые пять – подавай сводку, так что сам понимаешь, что касается нас – все должно быть в ажуре. Сможешь выехать в течение двух дней?