Текст книги "Современная нидерландская новелла"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Пытаясь грести равномерно, он в недоумении спрашивал себя, что заставило его так поздно осенью взять напрокат лодку. Красота кругом до сих пор дивная, хотя с каждым взмахом к веслам цеплялись водоросли, полиэтиленовые пакеты и прочий мусор, но погода, прямо скажем, радовать не могла, да и вообще время было неподходящее для подобных легкомысленных прогулок.

А, вон и его автобус прошел! В десять минут девятого. На этом автобусе он поспевал вовремя открыть магазин. Хотя зачем? И в десять минут десятого никто еще не заходил к нему, чтобы купить дорогой сервиз на двенадцать персон или роскошное столовое серебро. Паршивый был сезон, да, собственно, последние несколько лет дела шли из рук вон плохо в любое время года. То затишье перед праздниками, то затишье после. И сами праздники…

Он опустил весла и поднял воротник осеннего пальто. Как только он сел в эту железную посудину, захныкал дождь. Дождик плачет. Плачевно. Прямо как в его делах. Настало время взглянуть правде в глаза. И сознаться себе, в чем причина всего этого. Он всегда сидел на мели. Лишь однажды посетила его надежда, когда по тому участку, где стоял его дом, решили провести железную дорогу. Но повсюду забегали инициативные группы с плакатами за сохранение Унелерваудского леса, и проект изменили. А то бы он, конечно, добился компенсации убытков. И что же? В результате у них остался пяток гибнущих деревьев, потому что денег на их сохранение не нашлось и большую часть леса скоро все равно повырубят, да недовольный торговец, который, если так будет продолжаться – а так оно и будет, вот уж в чем он не сомневается, – через год обанкротится: ему ли тягаться с супермаркетом, который соорудили возле новой железной дороги. Лучший фарфор шел там наравне с дешевой бельгийской дребеденью, практически за бесценок. И еще эта пластмассовая дрянь, штампованные тарелки! Это небьющееся барахло угрожало всему производству фарфоровой посуды.

Он снова взялся за весла. Скоро подъемный мост. Под ним можно причалить. Там наверняка посуше. Он посмотрел на небо. Аспидно-серое. И так целый день. А ведь нынче к ужину придет Йосиночка. Ему надо купить мяса. Не забыть бы. Под мостом он подогнал лодку к берегу и закрепил ее. Пахнет здесь как-то странно. Он вытащил табак и свернул сигарету. Затем, обшарив все карманы, вспомнил, что оставил зажигалку в сером костюме. А курить хотелось страшно. Легкие требовали никотина. Потом желание курить вдруг пропало, и он развалился в лодке, как король на троне. Смотри-ка, утка идет. И еще одна. Вид у них довольно жалкий. Помятые какие-то. Не удивительно. Повсюду на воде радужные пятна бензина и масла. Птицам от этого тоже худо приходится… Да-с, но как бы то ни было, он по-прежнему сидит с незажженной самокруткой в руке.

Он поднял голову и прислушался. Прямо над его головой находился мост, и там кто-то ходил! Шаги приближались. Вот они загудели глухо и громко. Как в театральной постановке по радио.

– Эй, там! – закричал он.

Шаги над головой замерли.

– Кто там есть? – приглушенно донеслось до него. – Эй, под мостом!

– У вас случаем не найдется огоньку? – Он привстал на цыпочки в качающейся лодке и приник к узкой щели в настиле моста, достаточно, впрочем, широкой, чтобы просунуть пальцы. – Сюда! Видите мои пальцы?

– Да, да, вижу. Вам огоньку?

– Ага.

– А для чего? Для трубки или для сигареты? – спросил мужской голос. – Я к тому, что у меня есть и то и другое. Спички и зажигалка.

– Давайте тогда зажигалку.

Ему повезло. Не перевелись пока на свете добрые люди, готовые помочь не ради вознаграждения, а просто так.

– Я сейчас опущу зажигалку сюда, – сообщил неизвестный.

Над его головой что-то поставили, потом зашуршали. Человек должен был по меньшей мере нагнуться. И это на самом дожде. Даже трогательно.

– Нащупали зажигалку?

– Нет, – громко ответил он, и звук его голоса эхом прокатился над водной гладью и укрепленными под мостом берегами. – Вы что, отпустили зажигалку в щель? Я ничего не чувствую. – Он ощупал пальцами всю щель в просмоленных досках.

– Странно, – услышал он голос мужчины. – Я же… Ну да, зажигалка застряла!

– Вы ее видите? – спросил он.

– Подождите, я встану на колени. – Глухой стук, и голос послышался вдруг совсем рядом. – Нет, не вижу… Может, она упала в воду? Вы часом не слышали всплеска? А брызг не видали, менеер?

Он внимательно осмотрел покрытую рябью водную поверхность: нет ли каких кругов.

– Нет, по-моему, ничего не падало.

– Чтоб тебя, куда же девалась моя зажигалка? – бормотал мужчина наверху, и в нем слабо шевельнулось чувство вины. Он стоял выпрямившись и обеими руками ощупывал щель.

– А, вот, я что-то нашел! – воскликнул он.

– Это мои пальцы.

– О, простите.

Он осторожно опустился на сиденье.

– Что ж, дать вам спички? – предложил мужчина на мосту.

– Ах… – Честно говоря, ему не очень хотелось принимать это новое предложение. – Если вы…

– Почему бы вам не выплыть из-под моста? – спросил мужчина. – Тогда бы я перегнулся через перила и дал вам коробок. При этом мы будем видеть, что делаем.

– Да, я сейчас.

Он взялся за веревку – тонкий голубой нейлоновый шнур – и белыми от холода пальцами стал развязывать узел. Лодка приплясывала и дергала веревку. Ничего не получалось.

– Узел затянулся, – сообщил он, пытаясь отыскать в карманах какой-нибудь острый предмет.

– Что за узел? – поинтересовался мужчина наверху.

– Да веревка. Узел на веревке. Я тут это… как его… причалил.

– Подождите. Сюда едет машина. Пусть пройдет.

– Пусть.

Он услышал шум подъезжающего грузовика, и чуть позже колеса прогрохотали над его головой.

– Это машина комбикормового завода. Который там, дальше.

– Вот оно что.

Было ясно, что веревку не распутать.

– Что, не получается?

Он уже боялся отвечать. Этот неизвестный бог весть что о нем подумает. Сам бы он наверняка давно ушел. Удивительно любезный человек.

– У меня есть перочинный ножик.

– Это то, что надо. С ним я точно справлюсь. – Он снова встал в лодке и просунул пальцы в щель. – Теперь просто не может не получиться. Давайте сюда.

– Ага, поехали. Но будьте осторожны. Это реликвия.

В мыслях своих он вознамерился обязательно отблагодарить незнакомца.

– Опускайте. – Он вдруг смутился из-за сильного эха, которое разнеслось под мостом. Нож упал ему прямо в руки, а сам он чуть не свалился в воду. – Поймал!

Это был старинный, с медными заклепками нож со штопором и еще чем-то вроде отвертки. Само лезвие было остро наточено и блестело. Он попытался разрезать веревку прямо возле узла, но материал оказался слишком жестким, и когда он резанул сильнее, то обнаружил, что под верхним слоем находилась еще тонкая стальная нить. Он попробовал еще и почувствовал, как железо заскрежетало о железо. Даже искры брызнули. Он резанул изо всех сил – веревка оборвалась, и рукоятка ножа треснула пополам. Лодку поволокло течением, а он лихорадочно пытался закрыть нож. Но как ни старался, нож сохранял У-образную форму. Вещь была загублена. И это он ее сломал. Лицо пылало огнем, он схватился за весла и развернул лодку по течению. Придется заплатить. Он старательно греб и выскользнул из-под моста. Мужчина стоял в ожидании на другой стороне, но, завидев его, перешел на эту. Он оказался почтальоном.

– Доброе утро! – закричал он и помахал рукой.

– Вам того же. Ну, как?

– Видите ли… – Он греб одним веслом, и поэтому лодка кружила на месте. – Дело в том… Понимаете ли, э-э… ваш нож.

– Бросайте его сюда.

Почтальон сдвинул фуражку на затылок и раскинул руки, будто собирался ловить по меньшей мере ящик. И он бросил.

– Зараза! – Почтальон смотрел на то, что он поймал. – Мой нож! Ты сломал его, папаша!

– Я вам все возмещу. В моей веревке оказалась железная нить. – В доказательство он указал на обрывок голубого шнура, который все еще торчал на носу лодки. – Я ведь не знал… честное слово. Но я вам все возмещу!

– Это ж надо. – Почтальон оглянулся по сторонам, будто ища поддержки, но кругом не было ни души, лишь слышалось, как барабанил дождь по бревенчатому настилу моста, шлепал по воде, шелестел в траве и в высоком камыше, который рос вдоль берегов. – Это семейная реликвия. Теперь ее осталось только выбросить. Она вряд ли куда пригодится. – Почтальон тоже пытался закрыть нож, но и ему это не удавалось. – Три поколения работали этим ножом. Резали им. А потом является какой-то тип и за пять минут его ломает, – бормотал почтальон.

Он между тем достал свое портмоне и открыл его.

– Поверьте, я очень сожалею. – Его голос прошелся над водой. – Вот! Здесь десять гульденов.

Он зажал бумажку губами, закрыл кошелек и взялся за весла.

– Десять! Ты совсем рехнулся, дядя! – Почтальон прямо задохнулся от возмущения и снова обернулся в сторону невидимых зрителей.

Он хотел было подгрести к мосту, но что-то остановило его, и течение тихо относило лодку все дальше. Его охватило раздражение. Если этот человек будет продолжать в том же духе, он уедет. Хотя теперь он не сможет вернуться на лодочную станцию, потому что надо будет снова проплыть под мостом, а ведь есть же типы, которые и с моста не побоятся спрыгнуть, даже рискуя перевернуть лодку; между тем он все продолжал кружить на месте, дрожа от холода. Кстати, он все равно уже опоздал вовремя открыть магазин. Он испугался. Такого с ним еще никогда не случалось.

– Сто! – закричал почтальон. – Мне нужно сто и ни центом меньше. Нож – это память. А к тому же антикварная редкость. Хотя здесь уже деньгами не поможешь.

– Вы можете его еще починить.

Он вдруг успокоился. Разговор начинал напоминать торг, и он почувствовал себя гораздо уверенней, потому что в таких делах он собаку съел.

– Починить нельзя, менеер. Это ведь не просто ножик. Это память, которую вы поломали. А ее никогда не починишь.

– Вы преувеличиваете. Берите десять, а то вообще ничего не получите.

Старая песня, сотни раз он слышал ее от покупателей, которые уже дома обнаруживали какой-нибудь брак и потом приходили вымогать компенсацию. Плач по сервизам – так называли это его коллеги. Сам ты при этом делал только одно: пожимал плечами и отдавался насущным заботам дня. Конечно, иной раз и продашь вещицу с изъяном, но почему убытки должен всегда нести продавец?

– Вы заплатите мне сто гульденов, иначе вам от меня так просто не отделаться.

– Значит, не получите ничего.

Он опустил весла в воду и начал грести. С каждым гребком мост уходил все дальше и дальше, а вместе с мостом и разъяренный письмоносец. Надо все-таки поскорее причалить к берегу, так как пальто промокло, но, как ни странно, холода он не чувствовал, он даже почти согрелся – это оттого, что разозлился. И оттого, что все время двигался.

Мост уже почти исчез из виду. И почтальона различить было невозможно. Он не мог даже рассмотреть, стоял ли тот еще на мосту. Он опустил весла, чтобы немного отдохнуть, и оглянулся по сторонам. Сплошные поля, насколько хватало глаз. Ни деревни, ни колокольни, ни даже хутора не виднелось среди безбрежной зеленой равнины в дождевой поволоке, которая на самом горизонте сливались с крутым серым небом. Богом забытый край. Он повернулся: канал прямой линией уходил в бесконечность. Никогда не бывал он так далеко от дома. Он козырьком приложил руку к глазам и посмотрел в направлении подъемного моста. Пропал из виду. Это, конечно, ветер так гонит его лодку. И еще течение. Может, надо было грести против течения? Впрочем, его на это не хватило бы. Только сейчас он почувствовал, как горят ладони. Скоро он натрет мозоли, что совершенно непозволительно для торговца фарфором и тонким стеклом. К своим рукам он должен относиться столь же бережно, как пианист. Неужели тут поблизости нет ни одной дороги? Он снова огляделся в поисках хоть какой-нибудь движущейся точки, но все было недвижно в этом просторе. Ни единой живой твари. Местность просматривалась насквозь. Канал как будто лежал чуть выше уровня земли и был ограничен двумя узкими дамбами, которые возвышались над водой едва ли на ладонь. Он слегка привстал в лодке. Вдоль дамбы тянулась еле заметная дорожка. Для телеги она была слишком узка, разве что для пешехода. Или велосипедиста. Велосипедист приближался к нему с той же стороны, откуда прибыл он сам. Силуэт медленно увеличивался. Честно говоря, у него отлегло от сердца, когда он увидел живое существо в этой промозглой бесконечности. Велосипедист – значит, дорога куда-то ведет. Скорей всего, он доберется до какой-нибудь деревни и сядет там на автобус. А потом уже из своего магазина позвонит на лодочную станцию. Не его вина, что так вышло; со станции наверняка пришлют катер, который отбуксирует лодку назад. Он посмотрел на часы и приложил их к уху. Стоят. Неужели он забыл их завести? Очень на него похоже. Он попытался сделать это сейчас, но завод не работал. Наверное, он ударил часы обо что-то, сам того не заметив. Или в них попала вода. Они вовсе не были такими дорогими, как казались со своей отделкой под золото и солидным браслетом. Он вновь взялся за весла, вознамерившись грести к берегу. Но внезапно выпустил их из рук. Велосипедист. Как он, однако, похож на почтальона! Да нет, не может быть… Почему не может? Ему просто везет на подобных зануд. К тому же они еще и мстительные. Как правило, с трудом мирятся с уже свершившимися фактами. Но неужели почтальон ехал в этакую даль из-за какого-то старого ножа? Только чтобы догнать его? Ему стало не по себе. Слышишь же иногда о совершенно безумных выходках людей, от которых никто и не ожидал, что они… Ну, как бы то ни было, тут, посреди канала, он в безопасности, а если этот тип вздумает что-нибудь предпринять, он наляжет на весла. Он тоже не лыком шит: как-никак отец четырех детей, один из которых уже студент, и толковый делец с весьма приличным магазином о трех витринах.

Впрочем, есть на свете и другие почтальоны, носящие форменные фуражки!

– Эй! Не думайте, что вы от меня смылись, – прозвучало над водой.

Почтальон жал на педали и быстро приближался.

Значит, все-таки тот самый. Он отплыл на середину узкого канала. Только не суетиться. Почтальон поравнялся с ним и слез с велосипеда. Видимо, он совсем выбился из сил, поэтому, опершись на руль, стал прохаживаться взад и вперед.

Он рванул с места быстрее, чем почтальон успел опомниться, и тому вновь пришлось оседлать велосипед.

– Не хотите ли еще покататься? – закричал он.

– Посмотрим, как вы поплывете назад… против течения, – задыхаясь, ответил почтальон.

– Я все еще собираюсь заплатить вам за перочинный ножик.

– Не заплатить. А возместить нанесенный ущерб. – Почтальон трясся за ним на своем велосипеде. Похоже, он до сих пор был очень зол.

– Вы злоупотребляете обстоятельствами. – Фраза вышла необычайно убедительной и эхом прокатилась над каналом.

Некоторое время оба двигались вперед молча. Он размеренно погружал весла в воду, по которой сыпал дождь. Здесь ему нравилось больше. Вода стала чище, вокруг уже не плавала всякая гадость. Тут и там над водой поднимались островки камыша и каких-то растений с большими листьями, похожими на листья капусты. Неужели канал несудоходен?

– Здесь что, суда не плавают? По каналу? – спросил он.

– Нет, насколько я знаю, – ответил почтальон. – Я никогда тут не был.

– Вокруг, наверное, и служб-то никаких нет.

– Не могу знать. Не могу знать. – Почтальон снял с головы фуражку и стряхнул с нее капли дождя. – Сами-то вы в этом ничего не смыслите, менеер.

– Каждому свое.

– Совершенно верно.

Сквозь шум дождя и скрип уключин он слышал, как едет велосипед. Шины шелестели по грязи. Когда он в последний раз слушал, как едет велосипед? Бесконечно давно. У него слегка кружились голова. Слушая шины, он постигал тишину. Казалось, он погружался в беззвучие, но это не угнетало и не пугало его, потому что все: поля вокруг, вода, почтальон, и он сам, и даже неохватное серое небо – парило в этой тишине. А безмолвие потихоньку полнилось звуками. Вода плескала о тупой нос лодки, шепталась с камышом и прибрежными травами. Кругом было покойно. Да, именно так. Покойно.

– Как здесь покойно, почтальон.

– Когда вы мне возместите ущерб, мне, наверное, тоже так покажется.

– Но…

– Нет. Вы хотите мне заплатить только за старый, но еще вполне пригодный нож. Но память… воспоминание… вот за что вы должны заплатить прежде всего. Или я как почтальон…

Воспоминание? Что за чепуха! Воспоминания бесплатны. Они есть у каждого. И у него тоже. И очень много неприятных, от которых просто передергивает, когда они вторгаются в его мысли.

– Я же нечаянно.

– Еще не хватало, чтобы нарочно!

На миг ему даже показалось, что почтальон со злости кувырнется в канал. Канал! Он обернулся. Та же картина: серебристо-серая дорога, вливающаяся в горизонт. И больше ничего, от края до края… Ему стало скучно. До сих пор ни единого признака жизни.

– Мне, пожалуй, пора домой, – сообщил он.

– Мудрая мысль, менеер. Как видите, я от вас не отстану.

– О да. Но я заплачу вам не больше, чем намеревался. Я доберусь до дому пешком по той стороне.

Почтальон засмеялся.

– Да вы запутаетесь в этой высокой траве. А я, естественно, вернусь с вами назад.

– Ну что ж, в путь.

– С превеликим удовольствием.

Он задумался. Со своим обветренным, испещренным морщинами лицом и седыми волосами под форменной фуражкой почтальон походил на кого угодно, только не на почтальона. Он был по меньшей мере на голову выше его самого и раза в два шире в плечах. Такой человек, конечно, закалился от всяких непогод и стал чертовски сильным от постоянного таскания тяжелых сумок и пакетов. Удрать? Но куда? Все равно почтальон на велосипеде передвигается гораздо быстрее. Прежде чем он разыщет полицейского агента для охраны или доберется до ближайшей почты, этот тип его достанет. Заплатить ему, что ли? Ну уж нет. Он не даст себя запугать. К тому же таких денег у него при себе нет.

– Ну как, не выйдет? – спросил почтальон.

– Чего не выйдет?

– Вы же собирались идти пешком.

– Нет, я лучше поеду на лодке.

Он посмотрел на свои руки. Не может быть и речи. На обеих ладонях он натер мозоли величиной с цент. И пальто промокло почти насквозь. Положение становилось прямо-таки безнадежным…

– Вы злопамятный субъект. Это ж надо – столько за мной гнаться. Вы…

– Между прочим, вы тоже не подарок, – отпарировал почтальон. – Эвона сколько я за вами чесал… Скажите, вы не проголодались?

– Проголодался. – Это вырвалось у него совершенно непреднамеренно, просто ему очень хотелось есть.

– Свежий воздух способствует аппетиту. Вы, видать, без привычки?

Он промолчал. Какое этому типу дело? Привык он или не привык. В конце концов, это его забота – привыкать или не привыкать. Краешком глаза он заметил, что почтальон снял свою накидку с капюшоном. Под ней оказалась большая почтовая сумка, в которой тот и начал рыться.

– Смотрите сюда!

Он посмотрел. Почтальон показывал пакет из белой бумаги.

– Уж не собираетесь ли вы здесь разносить ваши письма? – спросил он фальшиво.

– Бутерброды! – прокричал почтальон. – С сыром. И салом. Будешь?

– Сколько вы за них хотите? – Его подозрительность разрослась до необъятных размеров.

– Ничего. Только давай меняться.

– Чем?

– Я поеду в твоей лодке, а ты на моем велосипеде.

– И не подумаю. Мне и здесь хорошо.

– Было бы предложено. – Почтальон рассмеялся своим жутковатым смехом. – Хотел бы я на тебя посмотреть. Особенно на руки. Мозоли, не так ли?

Этот тип не сумасшедший. Все насквозь видит. Где же твоя хваленая осторожность, торговец фарфором?

– Ну так как?

– Не знаю, – сказал он. А сам тем временем лихорадочно соображал. Вне всякого сомнения, на велосипеде он будет ехать гораздо быстрее. И скорее доберется домой. – Хорошо! Но только при одном условии.

– А именно?

– Я причалю и возьму одно весло. Ты оставишь свой велосипед, отойдешь в сторону и будешь ждать, пока я на него не сяду. Потом ты пойдешь в лодку, и я брошу тебе весло.

– Прекрасно. – Почтальон сразу соскочил на землю.

– Ты серьезно?

– Да, конечно. Вон, глянь-ка, там у тебя перед носом дырочка. В корме, я имею в виду. Если ты не бросишь мне весло, я просуну в нее другое и буду грести с кормы. Знаешь ли ты, что таким образом можно развить приличную скорость?

Он этого не знал, но поверил на слово. Вообще-то в Венеции тоже так делают. Жаль, конечно, что почтальон разгадал его план, но ему уже безумно хотелось выбраться на берег. На дне лодки образовалась большая лужа, в которой плавали всякие предметы. Лужа плескалась в унисон с водой за бортом.

Почтальон положил свой велосипед в траву, отошел на некоторое расстояние и, подбоченясь, смотрел, как он неумело причаливает к берегу, вынимает весло из уключины и вылезает на берег, держа весло, как копье. Пристально глядя друг другу в глаза, они сошлись, словно два рыцаря, и обогнули друг друга. Почтальон пятился спиной до тех пор, пока наконец не нащупал ногой лодку и не ступил в нее.

– Весло!

– За половину твоего ленча.

– Моего чего?

– Твоего хлеба!

– Поделим поровну.

Он протянул почтальону лопасть весла, тот схватил ее и зажал под мышкой. Затем разорвал пакет на две части и половину бросил ему. Он поймал сверток обеими руками и выпустил весло.

– Хе-хе, – донеслось из лодки. – Здесь-то оно получше будет. Этим седлом всю задницу отшибешь. Велосипед-то служебный. Он рассчитан на силу. А не на удобство.

Он не ответил и откусил кусок. Идя к велосипеду, лежащему на боку в высокой траве, он наслаждался вкусом свежего домашнего сыра. Повернувшись спиной к каналу, он смаковал каждый кусочек и, уже почти забыв о насквозь мокром пальто, о дожде, размачивающем хлеб в его руке, обозревал эти бескрайние поля, которые сливались с затученным небом. Кто бы мог подумать, что существует еще столь бездонная пустота? Бесконечная спутанность волнующихся зеленых трав.

К своему немалому удивлению, он почувствовал себя вполне довольным жизнью, бросил замасленную бумагу в воду и посмотрел на почтальона. Тот сидел на скамейке, завернувшись в свою широкую накидку и подперев голову рукой. Просто сидел и ждал, что он будет делать! Сейчас узнаешь! Он поднял тяжелый велосипед, взял его за раму и багажник и рывком развернул в направлении к мосту. Он перенес ногу через раму, помахал почтальону, который по-прежнему недвижно сидел в лодке, сносимый течением к противоположному берегу, и нажал на педали. Он проехал пять, десять метров по вязкой глине узкой тропинки и остановился. Да, это не по нем. Казалось, к велосипеду прицепили коляску, груженную мокрой землей. Он склонился к рулю и чуть не заплакал: передняя шина была спущена. Он повернулся. Задняя idem dito^[26].

– Жулик! – заорал он почтальону, который, все еще не двигаясь, наблюдал за ним. Лодка уткнулась носом в камыши на противоположном берегу, и ее покачивало течением.

– Что, не едется? – прозвучало над серой водой. – Теперь ты можешь себе представить, сколько мне пришлось вытерпеть…

– И это из-за какого-то ножика! – прорыдал он.

– Извини, это еще и человеческая память. Реликвия, так сказать.

Он начал искать подпорку.

– Сзади. Под багажником, – подсказал почтальон.

Он вытащил подпорку из-под багажника, и чуть позже фонгеровский служебный велосипед стоял кверху колесами, поблескивая облупленной эмблемой «ПТТ»^[27], прикрепленной под седлом. Он медленно покрутил колесо, но ничего не обнаружил.

– Ты что, проколол шины?

– Ты с ума сошел! Это я в спешке проехал через свалку возле моста. Я слышал, как они лопнули.

– И ты всю дорогу…

– Да, – просто ответил почтальон и взялся за весла.

– У тебя, должно быть, сильные ноги.

– Поработай с мое. – Почтальон снова развернул лодку по течению. – Ну, что будем делать дальше?

– Сколько сейчас времени?

Почтальон распахнул накидку и достал карманные часы на цепочке.

– Тоже антикварные? – спросил он с ненавистью.

– Да нет, почему? Почти половина пятого.

– Сколько?

Какой кошмар! Магазин целый день закрыт. Все в панике. Да еще к ужину придет Йосиночка.

– Мне ж еще мясо…

– Что ты говоришь? – Почтальон приложил ладонь к уху.

– Да так, ничего.

Медленно он начал стаскивать насквозь мокрое пальто. Слава богу, было не холодно.

– Да, не больно она надежная. Эта ваша магазинная одежка.

– Почему?

Почтальон показал на свою накидку.

– Вот это вещь. На любую погоду. Износу ей нет. В такой накидке ночевать можно. Под любым ливнем. Она разве что потяжелеет от сырости, но вода не успевает впитаться в материю, а испаряется.

Не обращая внимания на разглагольствования почтальона, он повесил пальто на руль велосипеда и достал из внутреннего кармана табак и бумагу. Впервые в жизни он не видел выхода. Идти назад пешком? Он пожалел свои бедные ноги, к тому же сегодня утром он, по несчастью, надел остроносые черные ботинки, в которых наверняка собьет ступни в кровь. Нет, возвращаться надо в лодке. И пока он доберется до дому, наступит глубокая ночь. Может, заночевать здесь, в… Он содрогнулся и провел языком по уже совершенно мокрой бумажке.

– Огоньку? – раздалось вдруг где-то совсем рядом за его спиной.

С испугу он резко повернулся. Лодка причалила к берегу, и почтальон, стоя в ней, протягивал ему коробок спичек.

– Вы сперва, конечно, хотите получить деньги за зажигалку, которая…

Он осторожно попятился. Вдруг этот тип выскочит из лодки, чтобы его пристукнуть или еще чего-нибудь.

– За потерянную зажигалку я не вправе ни с кого требовать. Если она, конечно, не лежит до сих пор у тебя в кармане.

– Ах, ты!..

– Впрочем, едва ли. Она была такая дешевенькая. На бензине. И вообще, это раскрашенное барахло не стоит того, чтобы о нем помнили.

– Можешь мне не рассказывать.

– Почему?

Ему ли не знать! Ведь он торговец фарфором и дорогим фаянсом, и его товар испытывает сейчас огромную конкуренцию со стороны пластмассы, которую тоннами выбрасывают на рынок.

– Ба! – Почтальон ударил себя по лбу. – Я же знаю твой магазин! Некоторое время я работал на срочной доставке, тогда для этого еще не было мальчишки-курьера. Помнится, как-то раз я и туда тоже кое-что доставил.

– Верно… Месяцев этак пять назад?

– Да, вроде бы.

– У меня тогда служила одна девушка. В обучении.

Он взял протянутые ему спички и прикурил. С огромным наслаждением затянулся, а затем выдохнул серое облако в серую промозглость дня. Он видел, как частые капли дождя цедились сквозь дым и словно старались пригнуть его к земле. Ни разу в жизни не видал он такого. Вечно времени не хватало поглядеть, как дождевые капли цедятся сквозь табачный дым.

– Блондинка? – Почтальон снова опустился на скамейку в лодке и смотрел на него. – С волосами по сих пор?

– Точно!

Все ж таки странно. Что этот человек доставлял ему почту.

Тем временем почтальон набил маленькую кривую трубку и протянул руку. Он бросил ему назад спички, и почтальон в свою очередь выпустил облако дыма. И у этого дыма тоже не было никакой возможности разлиться вокруг, он падал, пронзаемый мелким дождем, как и дым от его сигареты.

– Как я погляжу, вы трубку курите. Вам так нравится?

– По-моему, она настраивает на философский лад. Сидишь себе спокойненько и размышляешь о том о сем.

– Да, это не для меня. Времени всегда в обрез. Поэтому только и успеваешь подымить разок-другой этой бумажной скорокуркой.

Он засмеялся своим собственным словам, и почтальон улыбнулся ему в ответ.

– Все это хорошо, но дальше так продолжаться не может, – сказал вдруг почтальон. – Ты, старик, скоро совсем размокнешь. Еще заработаешь воспаление легких. Или плеврит. А я не хочу иметь это на своей совести.

Он просунул руку под пиджак и пощупал плечо. Рубашка была совсем сырая.

– Иди сюда. – Почтальон махнул кривым чубуком своей трубки. – На этом служебном велосипеде далеко не уедешь. Так что мы его оставим здесь. И давай забирайся под мою накидку. У меня под ней еще зимняя форма, а она тоже не промокает.

Он немного поколебался, но мягкий, пахнувший сеном ветер вдруг холодом и сыростью толкнул его в спину, и он пошел к лодке.

– Гоп-ля!

Почтальон потянул его за руку, и вот они уселись рядом на скамейке. Почтальон расстегнул пряжку под подбородком, и чуть позже он ощутил божественное тепло, обнявшее его за плечи. Только сейчас он почувствовал, как замерз.

– Лучше?

Он кивнул.

– Вот, надень еще фуражку. Тогда волосы быстрее высохнут.

Он хотел отказаться, испытывая некоторую неловкость, но почтальон уже нахлобучил ему на голову свою форменную фуражку. Впервые в жизни он обозревал мир и зеленую покинутость из-под лакированного козырька форменной фуражки.

– Все-таки тяжеловато, – заметил он.

– Ясное дело, – ответил почтальон. – Это вообще характерно для форменной одежды. Тут главное – прочность. В любом случае остаешься, так сказать, сухим.

Он согласился и вскоре почувствовал себя вполне сносно.

– Ведь плеврит… Ты знаешь, что он бывает влажный и сухой?

Он не знал.

– Это, по-моему, какая-то старинная болезнь. О ней раньше нередко говорили.

Молча сидели они и смотрели каждым прямо перед собой. Табак, который курил почтальон, припахивал горящим торфом и лимонной цедрой, и он слушал, как потрескивает огонек в почтальонской трубке. Их снова начало относить течением. Они скользили вдоль берегов, в покачивающемся камыше и долгих волнующихся травах.

– Ты музыкальный? – поинтересовался почтальон, доставая из своей большой сумки голубой термос.

– Гм… Вообще-то я люблю музыку. Э-э… классическую.

– Естественно. Это единственная музыка. Которая остается. На века. Хочешь глотнуть?

Он взял эмалированный термос, с которого почтальон уже снял крышку, и сделал глоток. Кофе. И до сих пор теплый.

– Сахару как раз по мне.

Он вернул термос почтальону, который в свою очередь отпил глоток.

– Я вот так думаю.

– У меня есть пластинки с классической музыкой.

– А, понятно. Мне очень нравится «Картинная выставка». Знаешь? Мусоргского.

– «Картинки с выставки», ты имеешь в виду. – Он слегка улыбнулся при воспоминании об этой музыке. – Моя дочь, которая студентка, здорово это играет. На пианино.

– О, дети уже разлетелись из дома?

– Почти. Все к тому и идет.

– Значит, мы свое дело сделали! – Почтальон добродушно рассмеялся. – Мои уже все обженились. Я скоро стану дедом.

– Жена, конечно, гордится.

– Как павлин.

Он подумал о своей жене. Наверное, волнуется. Конечно, хотя это не помешает ей приготовить ужин. Не больно-то она и переживает.

– Моя жена не больно-то переживает.

– А, они всегда найдут себе утешение. Получше нашего. Это мы неприспособленные, – отметил почтальон.

– Мы и живем меньше, ты не должен забывать.

Внезапно небо, воздух, горизонт, вода и равнины окрасились нежным алым цветом. Они одновременно огляделись по сторонам. Серый облачный клин вонзился в кроваво-красное солнце, застывшее на полпути к горизонту, и канал, казалось, лил свои воды в этот сияющий полукруг. Он посмотрел на свои руки и на руки почтальона, которые тот зажал между колен. Они были красными в свете этого позднего, далекого, но все же такого близкого солнца.